Слёзы и крылья.
Тема её происхождения, поднятая «тенями», долго не давала покоя. Даже когда в Слизерине всё затихло и никто больше не смел произносить обидные слова в её сторону, это молчание было тяжелее любых насмешек.
Вечером, когда Ивлин задержалась в библиотеке, чтобы доделать задание по зельеварению, рядом с ней появился Люциус. Он сел напротив, поставив на стол свои книги так, будто собирался работать, но взгляд его был прикован только к ней.
— Ты ведь понимаешь, что это было пустое трепло, — произнёс он, не отрывая глаз.
Ивлин подняла голову. Янтарные глаза встретились с его холодно-голубыми.
— Я понимаю. Но слова... они могут быть хуже заклинаний.
Её губы дрогнули. Совсем немного, но достаточно, чтобы Люциус заметил.
Он нахмурился.
— Значит, задели.
Она не стала отрицать. Сделала вдох, сжала перо.
— Они задели. Потому что это правда. Мама — маглорождённая. Но она — сильнейший человек, которого я знаю. И я не позволю никому сделать её слабой только из-за крови.
В её голосе звучала сталь. Люциус молчал, но в его глазах мелькнуло что-то новое — смесь уважения и... осторожной теплоты.
— Ты не похожа на других, — сказал он тихо. — Ты держишься так, будто всё это ничего не значит.
Она чуть улыбнулась.
— А если я сломаюсь, кто тогда победит?
И Люциус впервые позволил себе едва заметную улыбку.
На следующий день был матч против Когтеврана. Зрители шумели так, что трибуны дрожали. Все ждали: как покажет себя самая молодая ловчая за последние десятилетия?
Слизерин играл жестко, Когтевран — умно. Ивлин мчалась по воздуху, уворачиваясь от бладжеров. Но вот она заметила золотую вспышку — снитч.
Соперник-ловец тоже рванул за ним. Они взмыли вверх, потом резко вниз. От резкого движения метла едва не сорвалась, но Ивлин не остановилась. В отчаянном прыжке она встала на доску, вытянулась, почти скользя по воздуху.
Зрители вскрикнули. Даже Люциус, обычно безупречно спокойный, сжал подлокотники и поднялся с места.
Её пальцы сомкнулись вокруг крошечного золотого шара.
— Снитч пойман! Победа за Слизерином! — пронеслось над стадионом.
Но радость мгновенно сменилась тревогой. Ивлин не удержалась и ударилась о землю, упав на бок. Метла отлетела в сторону.
Мадам Хуч кинулась к ней, студенты ахнули. Но Ивлин поднялась, стиснув зубы от боли. Колено и рука были рассечены, но в руках блестел снитч.
Трибуны взорвались. Слизерин ликуя скандировал её имя, даже старшекурсники кричали вместе с младшими.
Профессора обменялись взглядами: МакГонагалл была поражена смелостью, Флитвик восхищён техникой, а Дамблдор — задумчив и чуть печален, как будто видел больше, чем остальные.
Люциус, сжав кулаки, смотрел только на неё.
В тот же вечер, когда друзья окружили её в лечебном крыле, к Ивлин подошёл Феликс и протянул свёрток.
— Передали через сову. От родителей.
Она развернула письмо. Там были пожелания скорейшего выздоровления, слова гордости и напоминания о детстве: как отец учил её держать метлу, как мать пела ей колыбельные, как они всегда верили в неё.
«Мы гордимся тобой, Ивлин. Ты сильнее, чем думаешь. И никогда не забывай: твоя кровь не определяет тебя. Определяет — твоё сердце».
Две слезинки скатились по щекам. Она поспешно смахнула их, но было поздно — все это видели.
Друзья смотрели с теплом, сёстры Блэк — с уважением, профессора вдалеке обменялись мягкими взглядами. А Люциус — он не отвёл глаз. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глубине голубых глаз светилось что-то странно тёплое.
Ивлин подняла голову, улыбнулась сквозь боль и усталость.
— Я не сдамся. Никогда.
Слизерин вновь скандировал её имя, но теперь это было не просто празднование победы — это было признание.