«Туман нашей памяти»

Больничная палата Ниссы стала моим вторым домом, если это стерильное, бездушное помещение вообще можно было назвать домом. Я сидел у её кровати, держал её холодную руку в своих, и говорил. Говорил без умолку, рассказывая ей о всяких пустяках, о погоде, о том, как Кейк скучает по ней, о смешных случаях из нашего детства, которые я, казалось, давно забыл, но которые сейчас, в этой оглушающей тишине, прерываемой лишь монотонным писком приборов, всплывали в памяти с невероятной ясностью.

— Знаешь, Нисс, – я погладил её тонкие, бледные пальцы, – я тут вспомнил, как мы с тобой прятались от Уилла в его шкафу. Он тогда так разозлился, что мы съели его любимое печенье, которое бабушка прислала. Мы сидели там, в темноте, почти не дыша, а он ходил по комнате и рычал, как медведь. А ты тогда так смешно хихикала, зажимая рот рукой, что я чуть сам не рассмеялся и не выдал нас.

Я слабо улыбнулся, вспоминая её заразительный смех. Она лежала такая тихая и неподвижная, и я не знал, слышит ли она меня, понимает ли, но я не мог молчать. Мне казалось, что если я замолчу, если перестану говорить, то эта леденящая душу тишина поглотит её окончательно, утащит в ту бездну, из которой уже не будет возврата.

На её прекрасном, теперь бледном лице виднелись несколько свежих, ещё не заживших ссадин и небольшая, аккуратно заклеенная ранка на виске – немые свидетели той страшной ночи. Я смотрел на неё, и моё сердце сжималось от невыносимой боли и отчаянной нежности. Как же несправедлив этот мир, если такая чистая и сильная душа должна так страдать?

— Тэйн, дорогой, вам бы домой съездить, отдохнуть, – тихий, почти виноватый голос пожилой медсестры, той самой, что пыталась меня успокоить в первую, самую страшную ночь, вырвал меня из моих мрачных мыслей. Она вошла в палату почти бесшумно, чтобы сменить капельницу. — Вы здесь уже почти трое суток безвылазно. Так нельзя. Вы себя совсем загоните. А ей, когда она очнётся, нужен будет сильный, отдохнувший друг рядом, а не бледная тень.

Я с трудом оторвал взгляд от лица Ниссы и посмотрел на медсестру. Она смотрела на меня с такой неподдельной и искренней материнской заботой.

— Я... я сейчас, ещё немного посижу, и поеду. Обещаю. Просто... не могу её оставить одну.

Она сочувственно кивнула, её добрые глаза блеснули.

— Я понимаю, сынок. Очень понимаю. Но и о себе забывать нельзя. Она бы этого не хотела, поверьте.

Поправив что-то у изголовья кровати Ниссы, она так же тихо вышла из палаты. Я снова остался один на один со своей болью и тревогой. И такой хрупкой, почти призрачной надеждой.

— Я вернусь, Нисса. — прижав её холодную кисть к губам, оставляя легкий поцелуй, я направился к выходу.

Выйдя из палаты Ниссы, я увидел в конце коридора её родителей. Майкл и Натали Шелдон стояли у окна и что-то тихо, почти шёпотом, но очень напряжённо обсуждали с лечащим врачом Ниссы, тем самым седовласым, уставшим хирургом. Уилл, как мне сказала утром медсестра, уехал домой вместе с Сарой, которая была на грани нервного срыва. Мы все, провели в этой больнице несколько сутки, лишь изредка отвлекаясь на еду.

Внезапно мой телефон, сиротливо лежавший в кармане брюк, коротко, почти требовательно завибрировал. Неизвестный номер. Сердце неприятно ёкнуло. Я нажал на кнопку ответа.

— Через час в «Hinch». Жду. — Короткая, брошенная фраза, и тут же – отрывистые гудки. Конор. Чёрт бы его побрал.

«Hinch» – был один из неприметных ночных клубов в городе, принадлежавший какому-то очень сомнительному, криминальному типу. И Конор Брайт, сын этого самого типа, был моим старым, заклятым «другом» ещё со школы – наглый, самовлюблённый, избалованный ублюдок, который считал, что ему всё дозволено, потому что его папаша держит в страхе полгорода. Я терпеть его не мог, но к сожалению, мне приходилось обращаться к нему за помощью, когда дело касалось каких-то очень специфических, очень деликатных вопросов, которые нельзя было решить легальным путём. И сейчас, чёрт возьми, был именно такой случай. Ида. Моя, заблудшая в этом мире, сестра. В очередной раз мне придётся умолять этого засранца помочь мне. Снова.

— Тэйн, дорогой, поезжай домой, тебе обязательно нужно отдохнуть, поспать хоть немного, – ко мне подошла Натали Шелдон. Она выглядела измученной, постаревшей лет на десять, но в её глазах, полных слёз и материнской боли, светилась какая-то невероятная, почти нечеловеческая сила духа. — Мы с Майклом пока побудем здесь. Если что-то изменится, мы тебе сразу же позвоним. Обещаю.

— Спасибо, Натали, – я с благодарностью посмотрел на неё. – Я ненадолго отлучусь, по делам. Но я скоро вернусь. Очень скоро. Если что, звоните.

Я попрощался с ними и, стараясь не смотреть в сторону палаты Ниссы, быстро пошёл к выходу. Оказавшись в своей машине, я наконец-то дал волю своим эмоциям, которые так долго, так мучительно сдерживал. Я с силой, почти с отчаянием, ударил несколько раз кулаками по кожаному рулю, не чувствуя боли, только какую-то тупую ярость и бессилие. Мелкие, злые, горячие слёзы, которых я так стыдился, сами собой наполнили мои глаза, застилая всё вокруг пеленой. Я уткнулся лбом в холодный руль машины и несколько минут просто сидел так, не двигаясь, пытаясь прийти в себя, пытаясь собраться с мыслями, пытаясь найти в себе силы жить дальше, бороться дальше. Ради Ниссы. Ради Иды. Ради себя самого.

✸

Тёмное, подвальное помещение клуба «Hinch» с его кричаще-красной, почти вульгарной бархатной мебелью и такой же золотой барной стойкой было, как всегда укутано в густой, едкий дым дорогих сигарет и дешёвых кальянов. Из-за этого плотного серо-голубого облака, которое висело в воздухе, словно тяжёлый, предгрозовой туман, пробраться к той самой заветной барной стойке, где можно было бы хоть немного промочить пересохшее от волнения горло, казалось чем-то невозможным. Я то и дело, почти с отвращением, отталкивал от себя сильно пьяных мужчин с очередным стаканом чего-то крепкого в дрожащих руках и вульгарно извивающихся, почти как змеи, возле них молодых девушек с пустыми, стеклянными глазами. Музыка, если этот невыносимый грохот вообще можно было назвать музыкой, почти оглушала.

— Тэйн? Это правда ты! Какими судьбами? – какая-то девица, кажется, её звали Эмили, лицо её показалось мне смутно знакомым, прокричала эту фразу мне прямо в ухо. Девушка, едва не вылив на меня содержимое своего бокала, хищно улыбнулась и, покачиваясь, подобралась ко мне ещё ближе, бесцеремонно подсовывая мне свой отвратительно пахнущий мохито. Я брезгливо оттолкнул её навязчивую руку.

— Где, чёрт возьми, Конор? – произнёс я сквозь зубы, стараясь перекричать этот адский грохот. — Мне нужно его видеть. Срочно.

— О-о-о, Конор... – она хитро, улыбнулась. Брюнетка с откровенным интересом окинула меня с ног до головы, по-кошачьи, положила свою руку мне на грудь, томно, почти с придыханием, убрала прядь волос за ухо, и хотела было придвинуться ко мне ещё ближе, прошептала, — Он у себя, но, знаешь, он сейчас немного... занят. Может, составишь мне компанию, пока он освободится? Давно тебя не видела.

Я резко, почти грубо, отстранился от неё, сделав быстрый шаг назад, после чего, не говоря ни слова, ринулся сквозь эту невменяемую толпу к заветной двери с табличкой «VIP», оставив её одну, с открытым от удивления ртом и недопитым бокалом в руке.

— Эй! Ты куда?! – возмущённо, почти с обидой, прокричала она мне вслед. – Козёл! Неблагодарный!

Возле массивной, обитой красным бархатом двери вип-комнаты, как всегда, стояла охрана – два огромных, тупых, как пробка, но преданных, как собаки, бугая.

— Хозяин занят. Жди. – Пробасил один из них, преграждая мне путь своей необъятной тушей.

Я, не обращая на них ни малейшего внимания, решительно распахнул дверь и ворвался в его логово. Конор Брайт, как всегда, вальяжно развалился на безвкусном диване, а вокруг него, как назойливая муха, вилась какая-то очередная смазливая блондинка в неприлично коротком платье. Девушка, заметив меня, почему-то начала улыбаться так сильно, неестественно, что казалось, будто её глупый смех вот-вот станет громче всей этой адской музыки.

— Смотрю, неплохо проводишь время, Брайт? – я злобно, почти с ненавистью, усмехнулся и, не дожидаясь приглашения, плюхнулся в глубокое кресло напротив него.

— О-о-о, Холден! Сколько лет, сколько зим! Какие люди, и без охраны! – Конор по-шакальи, ухмыльнулся, его глаза хищно блеснули. – Дорогая, – он обратился к блондинке, которая так и продолжала глупо хихикать, – иди-ка ты пока погуляй, подыши свежим воздухом, у нас тут с моим старым, добрым другом Тэйном намечается очень важный мужской разговор.

Он снова противно ухмыльнулся, налил блондинке ещё один, почти до краёв, бокал какого-то дешёвого шампанского, за которым она тут же, почти с жадностью, протянула свою тонкую, с длинными, ярко-красными ногтями, руку. Он с силой хлопнул её по обтянутой тонкой тканью заднице, и она, всё так же глупо хихикая и покачиваясь на своих несуразно высоких каблуках, вышла из комнаты, оставив после себя лишь приторный шлейф духов.

— Ну, излагай, Холден, – Конор откинулся на спинку дивана, закинув ногу на ногу и с интересом разглядывая свои безупречно начищенные туфли. — Что на этот раз стряслось у твоей драгоценной сестрички? Опять вляпалась по самые уши? Или папочка снова её ищет? — Его голос сочился ядом и неприкрытым злорадством.

— Мне нужны записи с камер, Брайт, – я старался говорить как можно спокойнее, хотя внутри всё кипело от ярости и отвращения к этому типу. — За последние трое суток. Все углы, все входы и выходы. Особенно те, что ведут к вашим грёбаным вип-комнатам и туалетам.

Конор лениво приподнял одну бровь, изображая крайнее удивление.

— Записи? Холден, ты меня удивляешь. Неужели наш безупречный Тэйн Холден, опора и надежда своего папочки, решил поиграть в частного детектива? Или это как-то связано с твоей очаровательной, но такой непредсказуемой сестрёнкой Идой? Что, опять наша маленькая бунтарка потерялась в трёх соснах и забыла дорогу домой? — Он мерзко хихикнул.

— Это не твоё собачье дело, Брайт, – отрезал я, чувствуя, как кровь приливает к лицу. – Просто сделай то, о чём я прошу. Условия те же.

— Условия те же? – Конор сделал вид, что задумался, барабаня пальцами по подлокотнику дивана. — Ну, не знаю, Холден. В прошлый раз твой выигрыш был, прямо скажем, не ахти, так ещё ты и умотал свою Канаду. А информация, которую ты запрашиваешь, весьма... деликатного свойства. Понимаешь ли, мои люди не любят, когда кто-то суёт свой любопытный нос в их дела. Это может плохо кончиться. Для всех.

— Я заплачу, Брайт, – процедил я сквозь зубы. – Назови свою цену. Но мне нужны эти записи. Сегодня. Сейчас.

— Ого, как мы торопимся! – Конор театрально всплеснул руками. — Видимо, дело действительно серьёзное. Ну что ж, так и быть, для старого друга... — Он снова оскалился своей шакальей улыбкой, — Скажем так, сегодняшний твой выигрыш, плюс небольшой бонус сверху, процентов так двадцать, меня вполне устроит. Идёт?

Я молча кивнул, чувствуя, как внутри всё сжимается от ярости. Этот ублюдок знал, что я в безвыходном положении, и беззастенчиво этим пользовался. Он резко, почти с презрением, бросил мне на низкий стеклянный столик небольшую, чёрную флешку, на которой, я очень на это надеялся, были те самые записи. Он опрокинул в себя остатки дорогого, судя по этикетке на бутылке, вина, лениво, как будто делая мне огромное одолжение, поднялся. Не говоря больше ни слова, поправил идеально сидящий костюм и вальяжно направился в сторону выхода. Напоследок, уже стоя в дверях, он обернулся, его противное, самодовольное лицо исказила всё та же мерзкая ухмылка:

— Сегодня, у тебя заезд с Блэйком. С тем самым, немного психованным, абсолютно безбашенным Блэйком, которого ты так красиво и унизительно, уделал в последний раз. Он, говорят, очень зол и просто жаждет кровавого реванша. Так что, постарайся не облажаться на этот раз, дружище. Ставки очень высоки. И не забудь про мою скромную долю. Удачи тебе с твоей драгоценной сестрицей, придурок.

— Пошёл ты к чёрту, Брайт! – я не выдержал и выкрикнул эту фразу ему в спину со всей той агрессией, которая так долго кипела у меня внутри, пока я, унижаясь, упрашивал его достать для меня эти чёртовы, спасительные для Иды записи с камер.

Мобильник Иды до сих пор был недоступен. Наверное, снова отсыпалась где-нибудь в очередном грязном притоне после «весёлой» ночки, или просто, по своей новой привычке, игнорировала мои звонки. Значит, снова всё самому. Я воткнул флешку от Конора в рядом лежащий ноутбук, быстро просмотрел записи – да, вот она, моя «золотая» сестричка, во всей красе, едва стоит на ногах в объятиях каких-то ублюдков. С отвращением удалил всё подчистую. Ещё одна маленькая победа в этой бесконечной, изматывающей войне. Наши редкие разговоры с Идой в последнее время превратились в пытку. Сплошные упрёки, обиды, пустые обещания «завязать» и океан отчаяния. Я чувствовал себя ответственным за неё, за её искалеченную жизнь, но одновременно – абсолютно бессильным. Этот груз давил, душил и ломал. Даже если я сейчас, в очередной раз, спасу её от отцовского гнева, удалив эти чёртовы записи, это всё равно капля в море. Если до полуночи субботы она не появится дома, трезвая и хотя бы относительно вменяемая, разразится очередной скандал. Родители... они всё ещё ждут её на эти еженедельные семейные ужины, всё ещё надеются на чудо, всё ещё пытаются достучаться до неё. А я снова буду выслушивать их отчаянные мольбы, и снова, стиснув зубы, разгребать то дерьмо, которое Ида с таким завидным упорством производит. Отец до сих пор верит, что я его верный союзник, его правая рука в «чистом» бизнесе по продаже машин премиум класса. Верит, что я разделяю его правильные взгляды. Именно поэтому он ещё не осознал, кто на самом деле прикрывает его непутёвую дочь.

Я вырвался из душного, прокуренного «Hinch» – этого гадюшника на окраине города, где золотая молодёжь прожигала жизнь, а такие, как я, пытались урвать свой кусок адреналина и лёгких денег. Адреналин. Чёртов адреналин, который сейчас был мне нужен как воздух, чтобы выжечь из себя эту липкую грязь от разговора с Конором, чтобы хоть на мгновение забыть о больничных стенах и запахе хлорки, о бледном лице Ниссы и пустых глазах Иды. Нелегальные гонки. Мой единственный способ выплеснуть накопившуюся злость, заглушить ярость, которая душила изнутри.

Рёв моторов уже сотрясал воздух на заброшенной взлётной полосе аэродрома – нашем импровизированном треке. Десятки машин, от тюнингованных развалюх до сверкающих спорткаров, стояли по краям, их фары хищно выхватывали из темноты фигуры зрителей, делающих ставки, и девушек в откровенных нарядах, подогревающих азарт. Запах жжёной резины, выхлопных газов и дешёвого пива бил в ноздри. Атмосфера была наэлектризована до предела.

Сегодня снова Блэйк. Я увидел его уродливый, мускулистый маслкар, выкрашенный в ядовито-зелёный цвет, с непропорционально огромным спойлером, уже на стартовой линии. Сам Блэйк, невысокий, коренастый, с бычьей шеей и маленькими, злыми глазками, самодовольно ухмыляясь, газовал, заставляя свой двигатель изрыгать оглушительные, утробные звуки. Тот самый чокнутый ублюдок, которого я уделал в последний раз, лишив его не только кругленькой суммы, но и, что для него было гораздо важнее, его раздутого самомнения. Он жаждал реванша, это читалось в его налитых кровью глазах, в том, как подрагивали его пальцы на руле.

Я подъехал к стартовой линии. Окна наших машин были опущены.

— Ну что, Холден, готов снова глотать мою пыль и считать мои задние огни? — его голос был полон самодовольной уверенности, но я видел, как дёргается его щека – верный признак того, что он нервничает. Он всегда так делал перед тем, как облажаться.

— Мечтай, Блэйк, — усмехнулся я, крепче сжимая руль. Внутри всё похолодело, как перед прыжком с обрыва, но это был знакомый, почти приятный холод. — Сегодня асфальт будет плакать по твоим покрышкам. И не забудь приготовить платочек, чтобы утереть сопли, когда снова приедешь вторым.

— Посмотрим, кто будет плакать, когда я вырву твой поганый мотор и засуну его тебе в задницу, Холден! – прорычал он, его лицо исказилось от злобы. Он всегда переходил на личности, когда чувствовал свою слабость.

В этот момент девушка в неприлично коротких шортах, стоявшая между нашими машинами, резко взмахнула клетчатым флагом. Оглушительный рёв моторов разорвал ночную тишину.

Я вдавил педаль газа в пол. BMW с пробуксовкой сорвалась с места, оставляя за собой клубы сизого дыма. Блэйк вырвался вперёд на несколько корпусов, его ядовито-зелёный монстр, казалось, сейчас взлетит. Но я знал эту трассу как свои пять пальцев, знал каждый её изгиб, каждую выбоину. И я знал Блэйка – он был слишком самоуверен, слишком агрессивен, слишком предсказуем.

Первый поворот, довольно крутой, почти девяностоградусный. Блэйк вошёл в него слишком быстро, его машину начало заносить, он с трудом удержал её на траектории, потеряв драгоценные доли секунды. Я же, рассчитав всё до миллиметра, прошёл поворот почти идеально, сократив отставание.

Мы неслись бок о бок по прямой, наши машины разделяли какие-то жалкие сантиметры. Рёв двигателей сливался в один оглушительный, почти невыносимый гул. В свете фар мелькали бетонные плиты старой взлётки, редкие кусты, фигуры зрителей, которые с криками и свистом провожали нас. Адреналин зашкаливал, кровь стучала в висках, мир сузился до этой узкой полосы асфальта, до красных огней его машины впереди, до малейшего движения его руля. Я чувствовал каждый мускул своего тела, каждая нервная клетка была натянута до предела. Это было моё чистое, незамутнённое состояние, когда все проблемы, вся боль, вся грязь этого мира отступали на второй план, оставалось только это – скорость, риск, борьбу.

Я это знал. Ждал. На одном из самых опасных, почти слепых участков трассы, где старые ангары почти вплотную подступали к дороге, он попытался меня подрезать. Резко вильнул рулём, его зелёный монстр опасно приблизился к моему правому борту, пытаясь вытолкнуть меня с трассы, прямо на бетонную стену ангара. Машину занесло, я почувствовал, как задние колёса теряют сцепление со скользким от ночной влаги асфальтом. Сердце на мгновение замерло, а потом бешено заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Мир качнулся, время растянулось, превратившись в вязкую, тягучую массу. Я видел перекошенное от злобы и азарта лицо Блэйка, его хищную, почти звериную ухмылку. Он думал, что поймал меня.

Но я не собирался так легко сдаваться. Резким, почти инстинктивным движением руля, которое я оттачивал годами на таких вот нелегальных треках, я выровнял машину, чудом удержал контроль, почувствовав, как покрышки снова вцепились в асфальт. Моя хищная BMW, словно живое существо, послушно откликнулась на мои команды. Я прошёл этот опасный участок буквально на волосок от стены, чувствуя, как холодный бетон проносится в каких-то жалких сантиметрах от моего зеркала.

А на следующем вираже, более пологом, но таком же коварном, я отомстил. Я вошёл в него по идеальной траектории, на пределе сцепления, и, выходя из него, оказался чуть впереди Блэйка. Он этого явно не ожидал. Он попытался контратаковать, снова пошёл на опасное сближение, но было уже поздно. Я видел в зеркале заднего вида, как его машину снова заносит, как он отчаянно крутит рулём, пытаясь её удержать, но его зелёный монстр, потеряв управление, развернулся и с оглушительным скрежетом врезался в ограждение из старых покрышек.

Финиш. Я снова первый. Тяжело дыша, я остановил машину, чувствуя, как по спине струится холодный пот, а руки всё ещё дрожат от напряжения. Адреналин медленно отступал, оставляя после себя странную смесь усталости, опустошения и какого-то горького удовлетворения.

Блэйк выскочил из своей разбитой, дымящейся тачки. Его лицо, такое обычно самодовольное, было искажено от нечеловеческой злобы. Он был похож на взбесившегося быка.

— Ты, ублюдок, Холден! Ты заплатишь мне за это! Я тебя достану! Я тебя под землю зарою, клянусь! – Орал он, брызжа слюной во все стороны, его голос срывался на визг. Он размахивал кулаками, пытаясь прорваться ко мне сквозь толпу зрителей, которые уже начали собираться вокруг нас, предвкушая драку. Но его дружки, такие же тупые и агрессивные, как и он сам, вовремя его остановили, оттащив в сторону.

Я лишь устало, почти с отвращением, усмехнулся ему в его перекошенное от бессильной ярости лицо. Пустые угрозы. Он всегда только орал, когда проигрывал. Я молча, не говоря больше ни единого слова, сел в свою верную, надёжную машину. Мне нужно было ехать. Ехать как можно дальше от этого проклятого места, от этих людей, от этой грязи.

Я гнал по ночному шоссе на бешеной скорости, выжимая из своей машины всё на что она ещё была способна. Ветер, почти ураганный, со свистом бил в лобовое стекло. Огни редких встречных машин сливались в одну сплошную световую полосу. Я снова и снова прокручивал в своей уставшей голове все события этого бесконечного дня. Нисса. Ида. Этот ублюдок Конор. Психованный Блэйк. Всё, абсолютно всё, смешалось в какой-то адский калейдоскоп. Я разрывался. Между призрачной надеждой на выздоровление Ниссы и этой безнадёжной, самоубийственной борьбой за спасение Иды. Мучительная ложь Ниссе терзала душу, но упрямство твердило: так для неё безопаснее.

Я не знал, как долго смогу балансировать на этой тонкой, предательской грани между спасительным светом и засасывающей тьмой, между хрупкой жизнью и такой манящей смертью. Но я должен был. Я просто, чёрт возьми, обязан бороться. За них. За Ниссу. За Иду. Я должен выстоять. Во что бы то ни стало. Любой ценой.