«Туман нашей памяти»

Мягкий, почти жемчужный свет едва-едва пробивался сквозь неплотно задёрнутые льняные шторы моей спальни, окрашивая комнату в нежные, акварельные тона. Золотистые пылинки, словно крошечные, ленивые светлячки, лениво танцевали в косых солнечных лучах, падающих прямо на нашу кровать, на его растрёпанные светлые волосы, на мои спутанные рыжие пряди. Тишина в комнате была почти осязаемой, нарушаемая лишь размеренным, глубоким дыханием Эйдана, спящего рядом, и тихим, убаюкивающим тиканьем настенных часов в гостиной. Воздух был свежим, немного прохладным, с едва уловимым ароматом утренней росы.

Я проснулась раньше обычного, чувствуя его ровное, тёплое дыхание на своей шее, его руку, покоящуюся на моей талии. Осторожно, стараясь не разбудить его, я повернулась на бок и стала просто смотреть. Смотреть на него, такого беззащитного, умиротворённого. Его губы были чуть приоткрыты, длинные, светлые ресницы отбрасывали мягкие тени на бледные щёки, на которых ещё виднелись слабые, желтоватые, почти незаметные следы недавних синяков – немые свидетели той ужасной ночи. Одна его рука была небрежно перекинута через подушку, другая – так и осталась лежать на мне. Его светлые, немного вьющиеся волосы растрепались на подушке, образуя вокруг его головы подобие нимба, что придавало его лицу какое-то ангельское, неземное выражение. Этот разительный контраст между его детской уязвимостью во сне и той затаённой, глубокой болью, которую он так отчаянно носил в себе, каждый раз вызывал у меня сложный, почти болезненный клубок чувств.

Уже несколько дней он жил здесь, со мной, в моей маленькой, всегда такой до педантичности упорядоченной квартире. И за эти несколько коротких, но таких насыщенных дней моя привычная, размеренная, немного скучная жизнь вдруг наполнилась его незримым, но таким ощутимым присутствием. Его тихими, почти кошачьими шагами по утрам, когда он, стараясь не разбудить меня, пробирался на кухню за стаканом воды или чтобы заварить кофе. Запахом его мужского геля для душа, такого свежего, немного терпкого, с нотками бергамота и чего-то ещё, неуловимо-древесного, который теперь так привычно смешивался с ароматом моего любимого цветочного мыла в нашей общей ванной. Его гитарой, которая теперь скромно, почти виновато притаилась в углу моей гостиной, рядом с книжными полками, словно верный, молчаливый, немного грустный пёс, терпеливо ожидающий своего хозяина. И им самим – таким израненным и уязвимым, но таким невероятно, до боли в сердце притягательным и родным.

Каждый раз, когда он вздрагивал во сне от очередного кошмара, когда его дыхание становилось прерывистым, а лоб покрывался холодной испариной, моё сердце сжималось от невыносимой жалости и бессильной ярости. Сколько же он вынес за свою такую короткую, но такую трагическую жизнь? И сколько ещё ему предстояло вынести? Смогу ли я, такая обычная, такая земная, быть той тихой, надёжной гаванью, в которой он так отчаянно нуждался? Достойна ли я этой сложной, этой ответственной роли? Эти вопросы роились у меня в голове, не давая покоя, смешиваясь с потоком нежности и какой-то новой, всепоглощающей любви к этому сильному и одновременно такому хрупкому человеку. Что будет, когда его безжалостный, чудовищный отец узнает, что он здесь, со мной? Что будет с нами тогда? Это хрупкое, почти призрачное счастье, которое мы обрели в эти несколько дней, оно казалось мне таким недолговечным, таким эфемерным, как утренний туман, который вот-вот рассеется под первыми лучами безжалостного солнца. Боюсь ли я? Да, немного. Даже очень. Но этот страх почему-то отступал, таял перед этим новым, таким тёплым и светлым чувством, которое расцвело во мне так неожиданно, так стремительно и так бесповоротно.

Кейк, кажется, полюбил Эйдана не меньше, чем меня. Они носились по парку во время наших утренних прогулок, как два счастливых, беззаботных мальчишки, забыв обо всём на свете. Эйдан, к моему величайшему удивлению, оказался заядлым «собачником». Он с каким-то почти детским, заразительным азартом кидал Кейку его любимый теннисный мячик. Или просто позволял этому лохматому, неуправляемому урагану радости таскать себя на поводке по всему парку, заливаясь при этом таким искренним и заразительным смехом, который я не слышала от него никогда прежде. Я наблюдала за ними со скамейки, щурясь от яркого весеннего, почти летнего солнца, и на моём лице сама собой появлялась глупая, счастливая улыбка. Они были так похожи в своей какой-то чистой и искренней радости от самых обыденных вещей – от солнечного утра, от запаха свежескошенной травы, от возможности просто бежать вперёд, не думая ни о чём, навстречу ветру. А вечерами, когда мы возвращались домой, уставшие, но довольные, он играл мне на гитаре. Тихие, меланхоличные, но такие невероятно красивые и пронзительные мелодии заполняли тишину моей маленькой квартиры, и мне казалось, что в эти моменты я слышу его душу – израненную, печальную, но такую сильную и прекрасную.

Я осторожно, стараясь не издать ни звука, высвободила свою руку из-под его и тихо, на цыпочках, выскользнула из кровати. Накинув свой уютный атласный халат, я пошла на кухню. Солнечные лучи уже вовсю заливали её золотистым, тёплым светом, играя весёлыми бликами на хромированных поверхностях новенького тостера и любимой кофеварки. Я открыла холодильник, достала творог, яйца, немного изюма – сегодня на завтрак будут наши любимые сырники. Я стояла у плиты, напевая какую-то незамысловатую, весёлую мелодию, которую услышала вчера по радио, и уже почти закончила выкладывать на разогретую сковородку последнюю порцию румяных, аппетитных сырников, как вдруг почувствовала, как сильные и такие знакомые руки нежно обняли меня со спины, а подбородок Эйдана мягко опустился мне на плечо. От неожиданности я слегка вздрогнула, чуть не уронив лопатку прямо в шипящее на сковородке масло.

— Ммм, пахнет просто потрясающе. Как будто я попал в рай для сладкоежек, – его голос, ещё немного хриплый, сонный, но такой нежный, прозвучал прямо у меня над ухом, вызвав по всему телу уже привычную волну щекочущих мурашек. Он легко, почти невесомо поцеловал меня в шею, и я почувствовала, как его губы улыбаются той самой обезоруживающей улыбкой.

— Доброе, соня, – я рассмеялась, поворачивая к нему голову и встречаясь с его тёплым, немного затуманенным сном взглядом. В его голубых глазах, таких глубоких и выразительных, как всегда, плясали озорные искорки. – А ты чего так рано? Обычно тебя и пушкой не разбудишь, пока неугомонный Кейк не начнёт свой утренний концерт с громким требованием немедленной прогулки и завтрака.

— Сегодня особенное утро, Нисса, – загадочно, почти шёпотом, улыбнулся он, его руки всё ещё крепко обнимали меня за талию, прижимая к себе. – И у меня для тебя кое-что есть. Маленький сюрприз.

Он осторожно отстранился, и я увидела в его руке тонкую, изящную серебряную цепочку. На ней, тускло поблёскивая в утренних лучах солнца, висел небольшой глянцевый гитарный медиатор тёмного цвета. Присмотревшись, я с удивлением и трепетом разглядела на его поверхности искусно выцарапанную, изящную, почти каллиграфическую букву «Э».

— Эйдан, это... это тот самый? – прошептала я, не веря своим глазам, чувствуя, как к горлу подступает предательский комок, а глаза начинают предательски щипать.

— Тот самый, – тихо, почти неслышно, кивнул он, его взгляд стал невероятно серьёзным, словно он держал в руках не просто кусочек пластика, а какую-то бесценную реликвию. – Он был со мной очень, очень давно, Нисса. В самые разные времена – и в самые плохие, и в те немногие хорошие, что у меня были. Он... он как часть меня. И я хочу... я очень хочу, чтобы он теперь был с тобой. Чтобы хотя бы частичка меня всегда была рядом, даже когда меня нет физически. Чтобы ты всегда знала, что ты не одна. Что я с тобой.

Он осторожно, почти невесомо, стараясь не коснуться моей кожи своими немного дрожащими пальцами, застегнул тонкую серебряную цепочку у меня на шее. Холодный металл приятно коснулся моей тёплой кожи. Я подошла к небольшому, круглому зеркалу, висевшему на стене рядом с кухонным окном, и посмотрела на своё отражение. Маленький, тёмный медиатор скромно, но очень органично смотрелся на моей шее, словно был создан специально для меня, словно всегда был здесь. Я осторожно коснулась его кончиками пальцев, чувствуя под ними лёгкую, едва заметную шероховатость выцарапанной буквы «Э». Это было так трогательно и важно.

— Спасибо... – я повернулась к нему, мои глаза, я это чувствовала, предательски блестели от счастливых слёз. – Это это так много для меня значит, Эйдан. Это самый лучший, самый дорогой подарок, который я когда-либо получала.

Он ничего не ответил, просто обнял меня, на этот раз крепко-крепко, почти до боли, и я уткнулась носом в его тёплую, пахнущую сном и чем-то неуловимо-мужским футболку, чувствуя себя самой счастливой, защищённой и любимой девушкой на всём белом свете.

Пока Эйдан, насвистывая какую-то весёлую, незамысловатую мелодию, которую он, кажется, только что сочинил, отправился выгуливать Кейка, который уже нетерпеливо, почти в истерике, подпрыгивал у входной двери, требуя своей законной порции утренних приключений, я осталась на кухне, допивая свой уже почти остывший, но всё ещё ароматный кофе. Мысли, как встревоженные пчёлы, роились у меня в голове. Этот медиатор... он был как талисман, как невидимая, но такая прочная ниточка, связывающая нас и наши души. Но одновременно он был и болезненным напоминанием о том, как хрупко всё это наше только что обретённое, такое выстраданное счастье, как легко можно всё это потерять, разрушить. Я слишком, до паники, боялась потерять эту цепочку, этот маленький, потёртый кусочек его души, его сердца, который он так безоговорочно, так доверчиво мне вручил.

Я пошла в свою спальню, подошла к старому книжному шкафу и достала с верхней полки ту самую, старую, потрёпанную картонную коробку из-под обуви, перевязанную выцветшей, когда-то ярко-розовой, а теперь почти белой атласной ленточкой – мою «капсулу времени», где хранились дорогие моему сердцу, бесценные для меня мелочи: билеты из кино на первый фильм, который мы смотрели с Сарой, когда нам было по двенадцать лет; несколько засушенных, почти рассыпавшихся в прах полевых цветов, которые мне когда-то подарил Тэйн, пытаясь неуклюже извиниться за какую-то очередную свою мальчишескую выходку; стопка старых, пожелтевших от времени открыток от бабушки из разных уголков мира; несколько смешных, детских записок от Сары, которые мы тайком передавали друг другу на уроках; и те несколько распечатанных наспех, немного размытых, но таких дорогих мне фотографий Эйдана, которые я сделала в «FieryPom» и в тот ужасный, но такой поворотный вечер в клубе «Alteri». Я осторожно сняла цепочку с шеи, на мгновение прижала холодный, гладкий медиатор к губам, вдыхая его едва уловимый, такой родной запах, а потом также аккуратно, с трепетом, положила его в коробку, рядом с его фотографиями. Здесь, среди моих самых сокровенных, самых дорогих воспоминаний, он будет в полной безопасности. Здесь его никто не найдёт, никто не отнимет.

Не успела я закрыть крышку и спрятать коробку обратно на полку, как в дверь моей квартиры раздался такой громкий и настойчивый, безошибочно узнаваемый звонок, что сомнений быть не могло – это ураган по имени Сара Лакер решил нанести мне утренний визит. И действительно, не прошло и нескольких секунд, как дверь моей квартиры распахнулась настежь (Сара давно уже не утруждала себя таким пережитком прошлого, как ожидание, пока ей откроют, у неё, конечно же, был свой собственный ключ, на всякий пожарный случай), и на пороге, как всегда, словно только что сошедшая с обложки последнего выпуска «Vogue» или «Elle», появилась моя неугомонная, любимая подруга.

— Ни-и-исса! Драгоценная моя! Подъём, соня! Хватит прозябать в этих твоих четырёх стенах, когда жизнь вокруг бьёт неиссякаемым ключом и требует нашего немедленного, самого активного в ней участия! – её голос, как всегда, был полон заразительного энтузиазма, что ему просто невозможно было сопротивляться.

Сегодня на ней было короткое, почти кукольное джинсовое платье-рубашка ярко-голубого цвета, кричаще-жёлтые, почти неоновые кеды и огромные, просто гигантские солнцезащитные очки в форме смешных розовых сердечек, которые она, впрочем, тут же, с привычным, отработанным до автоматизма жестом, сдвинула на макушку своих идеально уложенных, блестящих золотистых локонов, окинув меня своим фирменным, оценивающим взглядом с головы до ног.

— Сара, ты не поверишь, но я уже очень давно не сплю, – усмехнулась я, торопливо закрывая коробку и убирая её обратно на самую дальнюю полку шкафа, подальше от её любопытных глаз. – И даже, представляешь, успела позавтракать. Ну, почти.

— Позавтракать? Одна? Какая невыносимая, какая трагическая скука! – она картинно, с преувеличенным трагизмом, скривила свои пухлые, ярко накрашенные губки. – Не переживай, моя милая, я принесла тебе настоящий, полноценный праздник живота! И для души!

С этими словами она с грохотом поставила на мой скромный кухонный стол огромный, шуршащий бумажный пакет, из которого тут же донёсся такой умопомрачительный, божественный аромат свежей, ещё тёплой выпечки, что у меня невольно потекли слюнки.

— Круассаны с миндалём, нежнейшие, воздушные, твои самые любимые, я помню! И ещё мои фирменные, просто тающие во рту булочки с корицей и кардамоном, от которых просто невозможно, категорически невозможно оторваться, пока не съешь всё до последней крошки! И, конечно же, мой непревзойдённый, бодрящий, авторский латте с двойной порцией карамельного сиропа и щепоткой морской соли! Угощайся, моя дорогая, пока всё это великолепие не остыло и не потеряло своего божественного аромата!

В этот самый момент, словно по мановению волшебной палочки, дверь моей квартиры снова открылась, и в неё, весело, почти истерично лая и радостно стряхивая с себя во все стороны капли утренней росы и остатки какой-то подозрительной грязи, влетел наш неугомонный, вечно голодный Кейк, а за ним, с немного виноватой, но такой обезоруживающе-счастливой улыбкой, вошёл Эйдан. Он выглядел таким домашним, таким расслабленным, таким... своим.

— Ой, а кто это у нас тут такой... такой... неожиданный? – Сара удивлённо, почти с шоком, приподняла свои идеально выщипанные брови, её проницательный взгляд хищницы метнулся от Эйдана, который был поражен ранним визитом моей гостье, и обратно ко мне. На её красивом, идеально накрашенном лице медленно, но верно, как восходящее солнце, расплывалась хитрая, всезнающая улыбка. — Так-так-так... Кажется, я что-то очень важное, очень интересное, очень пикантное пропустила? Или кто-то тут решил наконец-то последовать моему мудрому, гениальному совету и не терять драгоценного времени даром, а, Нисса?

Я почувствовала, как мои щёки, предательски, заливает густой, горячий румянец. Ну вот, началось. Эйдан тоже выглядел немного смущённым, его уши слегка покраснели, но он постарался, как мог, сохранить невозмутимый, почти безразличный вид, что у него, честно говоря, получалось не очень хорошо.

— Привет, Сара, – сказал он, его голос был на удивление спокойным, даже немного ленивым, но в его голубых, таких глубоких глазах плясали знакомые мне смешливые искорки. – Просто зашёл на кофе. И выгулять собаку. Ничего такого особенного, о чём стоило бы немедленно писать в твоём суперпопулярном модном блоге с миллионом подписчиков.

— На кофе? В семь утра? – Сара с преувеличенным удивлением, приложила свою изящную, с идеальным маникюром, руку ко лбу. – О, Эйдан, дорогой мой, ты такой предсказуемый в этой вашей мужской непредсказуемости! Но я не осуждаю! Ни в коем случае! Наоборот, я в полнейшем, неописуемом, почти щенячьем восторге! Наконец-то! Свершилось! Мои многолетние, почти титанические молитвы были услышаны вселенной! Вы такая невероятно красивая, такая гармоничная, такая просто идеальная пара! Я уже даже придумала вам совместный, очень модный и запоминающийся хэштег для Инстаграма! Что-нибудь вроде #ЭйНиЛюбовьНаВсюЖизнь или #ШелдонУайтИдеальнаяИсторияЛюбви! Ну, как тебе, а, Нисс?

— Сара, ну прекрати, пожалуйста! – я легонько, почти нежно, шлёпнула её по руке, хотя сама едва, из последних сил, сдерживала рвущийся наружу смех. – Ты же совершенно неисправима! Когда ты уже повзрослеешь?

— А что такого? – она совершенно невинно захлопала своими длинными, густо накрашенными ресницами. – Я просто искренне, от всей своей широкой души, радуюсь за своих самых лучших, самых любимых друзей! Это что, преступление? И, кстати, раз уж мы все здесь, в таком прекрасном, просто божественном, солнечном настроении, и погода сегодня просто шепчет – ни единого облачка на небе, солнышко светит так ласково, птички поют так заливисто, душа требует немедленного праздника и приключений! – у меня есть совершенно гениальное, просто эпохальное предложение, от которого просто невозможно, категорически, под страхом смертной казни, запрещено отказываться!

Она сделала драматическую паузу, окинув нас своим интригующим взглядом. Кейк, воспользовавшись моментом всеобщего замешательства, подбежал к ней и начал радостно, почти истерично вилять своим пушистым хвостом, всем своим видом требуя своей законной порции внимания и, возможно, кусочка того самого ароматного круассана. Сара тут же, с материнской нежностью, опустилась на корточки и принялась самозабвенно тискать избалованного пса, сюсюкая с ним какие-то нежности и угощая его маленьким, отломанным кусочком булочки.

— Так вот, – продолжила она, не отрываясь от своего увлекательного общения с Кейком, который уже почти лежал у её ног, перевернувшись на спину и подставляя своё пузо для почёсывания, – я предлагаю нам всем, вот прямо сейчас, не откладывая это гениальное мероприятие в долгий, пыльный ящик, пока эта божественная погода не решила внезапно испортиться, как это у нас часто бывает, поехать на наше старое, доброе, любимое озеро! Помните? Наше самое секретное, самое заветное место! Устроим там грандиозный пикник на траве, будем купаться, если вода, конечно, не слишком холодная для таких неженок, как вы, будем валяться на мягком пледе, болтать о всякой чепухе, петь песни под гитару Эйдана – я её уже заметила, кстати! – и просто, беззаботно, по-детски наслаждаться жизнью! Ну, как вам такая гениальная идейка, а, мои дорогие?

Озеро... Волна тёплых, немного грустных, но таких невероятно дорогих моему сердцу воспоминаний тут же, без предупреждения, нахлынула на меня, заставив сердце сладко замереть. Наше озеро. Это действительно было наше самое секретное, самое волшебное, самое любимое место.. Небольшое, кристально чистое, почти изумрудное лесное озеро, надёжно спрятанное от любопытных, посторонних глаз густым сосновым бором, который пах смолой, грибами и чем-то ещё, неуловимо-сказочным. Мы проводили там почти все наши долгие, бесконечные, счастливые летние каникулы в нашем таком далёком, таком беззаботном детстве – я, Сара, мой несносный, но такой любимый старший брат Уилл и Тэйн. Наш Тэйн. Мы строили там такие невероятные, прочные шалаши из веток и старых покрывал, что они, мне кажется, могли бы выдержать даже небольшой ураган. Мы ловили там мелкую, серебристую рыбёшку на самодельные, неуклюжие удочки из орешника, которую потом торжественно, с чувством выполненного долга, отпускали обратно в озеро. Мы плавали на старой, почти разваливающейся на части надувной лодке, которую Уилл каждый раз, перед каждым нашим заплывом, героически, с видом заправского адмирала, заклеивал обычным скотчем. Мы рассказывали друг другу у ночного, потрескивающего костра такие страшные, такие леденящие душу истории, что мы с Сарой потом всю ночь боялись отойти друг от друга даже на шаг. Мы пекли в горячей, ароматной золе обычную картошку, которая казалась нам тогда самым изысканным деликатесом на свете. И мы мечтали. Мечтали о будущем, о невероятных приключениях, о далёких странах, о вечной дружбе, о первой, такой чистой и наивной, любви. Это было время абсолютного, идеального, нереального счастья, когда мир вокруг казался таким простым, таким понятным и добрым. С тех самых пор, как Тэйн так внезапно, уехал, мы почти не ездили туда. Почти никогда. Слишком много всего было связано с ним, с нашей дружной, неразлучной и счастливой четвёркой. Слишком много воспоминаний, непролитых слёз и недосказанных слов.

Я посмотрела на Эйдана. Он стоял у окна, засунув руки в карманы спортивных штанов, и задумчиво, почти отрешённо, глядел на залитую ярким утренним солнцем, оживлённую улицу. И на его красивом, мужественном, но таком израненном лице было какое-то новое, совершенно незнакомое мне выражение – почти несовместимая смесь глубокой задумчивости, лёгкой, едва уловимой печали и чего-то ещё, похожего на такой живой, трепетный, как крыло бабочки, интерес. .

— Я... я не против, – тихо, почти неслышно, сказал он, медленно поворачиваясь к нам. Его голос был немного хриплым, но спокойным. – Думаю, немного свежего, чистого воздуха и... просто смена обстановки нам всем сейчас точно не помешает.

— Ура! Ура! Ура! – Сара подпрыгнула от переполнявшей её радости так высоко, что чуть не сбила с ног бедного Кейка, который тут же, ничуть не обидевшись, радостно залаял, моментально подхватывая её безудержное настроение. – Тогда решено! Немедленно, без всяких отговорок и промедлений, быстро-быстро собираемся, берём самые большие и самые мягкие пледы, самую вместительную корзину с самой вкусной едой – мои божественные круассаны и твои, Нисс, не менее божественные сырники нам как раз очень пригодятся! – и вперёд, навстречу новым, незабываемым приключениям и самому лучшему, самому позитивному настроению! Это будет самый лучший, самый незабываемый, самый волшебный день в нашей жизни! Я это чувствую!

Я посмотрела на её сияющее, по-настоящему счастливое лицо, потом на Эйдана, который впервые за всё это долгое, мучительное время улыбался своей настоящей и немного смущённой улыбкой, и неожиданно для самой себя почувствовала, как та ледяная, липкая тревога, которая всё ещё змеёй жила где-то глубоко внутри меня, немного, тает, уступая место этому заразительному и светлому ощущению предвкушения чего-то очень хорошего. Может быть Сара права. Может быть, иногда действительно нужно просто отпустить все свои бесконечные страхи, все свои дурацкие сомнения, всю свою застарелую боль и просто позволить себе быть счастливой. Хотя бы на один короткий, такой драгоценный день. На нашем старом, добром, таком родном озере. Под этим ясным, ласковым, таким весенним небом. Вместе. Все вместе.

Мы действительно собрались на удивление быстро, словно подгоняемые каким-то внутренним, невидимым импульсом. Сара, как опытный генерал, командовала сборами, её энергия, казалось, не имела границ. Через каких-то полчаса в прихожей уже стояли две большие плетёные корзины, доверху набитые – круассанами, сырниками, свежими фруктами, бутылками домашнего лимонада, который я успела наскоро приготовить, какими-то сэндвичами, которые соорудил Эйдан, – несколько мягких, тёплых пледов, стопка пушистых полотенец, моя старенькая, но всё ещё верная бадминтонная ракетка и, конечно же, гитара Эйдана, которую он, после недолгих уговоров Сары, всё-таки согласился взять с собой. Кейк, предвкушая долгожданную поездку на природу, радостно, почти истерично носился по квартире, задевая мебель и путаясь у всех под ногами, его лай не смолкал ни на секунду.

— Ну что, готова к новым приключениям в неповторимом стиле Сары Лакер? – Эйдан подошёл ко мне, когда я в последний раз проверяла, всё ли мы взяли, и с тёплой, немного лукавой улыбкой посмотрел мне в глаза. Его рука осторожно, почти невесомо коснулась моей. — Это будет что-то незабываемое, я уверен. И, возможно, немного сумасшедшее.

— С тобой – хоть на край света, Эйдан Уайт, – рассмеялась я, сжимая его сильные, тёплые пальцы. – Даже если этот самый край света – всего лишь наше старое, доброе, немного заброшенное лесное озеро.

— Ну, вы там скоро, мои дорогие, влюблённые голубки? – нетерпеливо донеслось из коридора, где Сара уже топталась у самой двери, звеня ключами от своей машины, а Кейк радостно крутился, пытаясь поймать свой хвост. – Приключения не ждут! Озеро зовёт! И мой желудок тоже требует немедленного пикника!