«Туман нашей памяти»

Полумрак «FieryPom» был мне привычен, как вторая кожа. Густой запах пива, смешанный с терпким ароматом табачного дыма и чем-то съестным, уже не вызывал отторжения, скорее, служил фоном для моего внутреннего хаоса. Сегодня он был особенно плотным. Тусклые софиты выхватывали из темноты только небольшую сцену и мою фигуру, сгорбившуюся над гитарой. Я пел. Это была новая песня, рожденная прошлой ночью, после очередной стычки с отцом и долгой, бессонной поездки по пустынным дорогам. Слова были резкими, мелодия – надрывной, рваной, как мои собственные нервы. Хрип в голосе был не наигранным – он шел из самой глубины, оттуда, где гнездились мои демоны.

Я редко смотрел в зал, когда играл. Обычно мой взгляд был устремлен куда-то в пространство, на невидимые точки, где проецировались мои воспоминания, моя боль. Но сегодня, на последнем аккорде, когда голос сорвался на особенно высокой, отчаянной ноте, что-то заставило меня поднять глаза.

Они встретились. Мои – с ее. Та самая девушка с рыжими волосами, которую я мельком видел за столиком вчера вечером, перед тем как уехать. Сейчас она сидела там же, с теми же спутниками – высоким парнем, явно ее братом, судя по неуловимому сходству, и яркой блондинкой. Но взгляд рыжеволосой был другим. Не просто любопытным. В ее серо-зеленых глазах, обрамленных густыми ресницами, на которых, кажется, блестели непролитые слезы, я увидел отражение. Какое-то странное, почти болезненное узнавание. Словно моя музыка, мой надрыв нашли в ней отклик, коснулись чего-то спрятанного глубоко внутри. По телу пробежала странная дрожь, холодная и одновременно обжигающая, как первый глоток виски на голодный желудок. Секунда, не больше. Потом я отвел взгляд, ударил по струнам в последний раз, обрывая мелодию.

В зале повисла тишина, более плотная, чем обычно. Потом раздались аплодисменты – не слишком громкие, но какие-то другие. Словно люди действительно слушали, а не просто отбывали время. Я коротко кивнул, не глядя в зал, и начал отключать гитару. Обычная рутина. Собрать провода, убрать медиатор, засунуть гитару в потертый, но родной чехол. Еще один вечер, еще одна выплеснутая порция яда.

Я уже собирался соскользнуть со сцены и затеряться у барной стойки со стаканом чего-нибудь крепкого, как боковым зрением уловил движение. Та самая рыжеволосая девушка направлялась ко мне. Ее блондинистая подруга что-то оживленно шептала ей на ухо, слегка подталкивая вперед. Внутренне я напрягся. Не люблю я этих фанаток на час. Обычно они лезут с глупыми вопросами или неуместными комплиментами.

– Привет, – ее голос был низким, с легкой хрипотцой, которая удивительно гармонировала с моей собственной. Она остановилась в паре шагов от сцены, и я смог рассмотреть ее поближе. Рост чуть ниже моего, стройная, но не хрупкая. Веснушки на носу и щеках, которые я заметил накануне, сейчас казались еще отчетливее. И глаза, в них все еще стояла та тень, та уязвимость.

– Это было... очень сильно, – продолжила она, когда я молча смотрел на нее.

Я хмыкнул:

– Спасибо. - Стандартный ответ. Я уже открыл рот, чтобы добавить что-нибудь отстраненно-вежливое и поскорее закончить этот разговор, но тут вмешалась ее подруга.

– Да, просто невероятно! У тебя... можно же на «ты»? – её глаза горели, мне не оставалось ничего, как коротко кивнуть и слушать дальше, – У тебя такой голос, такая энергетика! Мы с Ниссой тут сидели, просто мурашки по коже! Меня Сара зовут, кстати! – выпалила блондинка, сверкая белозубой улыбкой и протягивая мне руку. Ее энергия била через край. Типичный сангвиник, экстраверт до мозга костей. Такие меня обычно утомляли через пять минут.

Я неохотно пожал ее руку:

– Эйдан.

– Нисса, – представилась рыжеволосая, и ее губы тронула слабая, едва заметная улыбка. От этой улыбки что-то внутри меня дрогнуло снова. Не та странная дрожь, а что-то другое, почти забытое.

– Я знаю, это, наверное, глупо, но твоя музыка... она как будто... – Нисса запнулась, подбирая слова. Ее щеки слегка покраснели. – Как будто ты понимаешь всю боль.

Понимаю? О, я понимал слишком многое. Боль, отчаяние, потерю. Это был мой родной язык. Но говорить об этом с незнакомым человеком...

– Просто пишу о том, что вижу, что чувствую, – буркнул я, опуская взгляд на гитарный чехол.

– Мы сегодня с друзьями... у меня был важный вечер, – вдруг сказала Нисса, и в ее голосе снова появилась та надломленность. – Я объявила, что ухожу из фигурного катания. Это было всей моей жизнью. И вникнув в слова песни, я поняла, что они откликаются. – Она говорила это тихо, больше для себя, чем для нас, но я услышал каждое слово.

Фигурное катание. Так вот откуда эта грация в движениях, эта скрытая сила. И эта боль в глазах. Потерять то, что было всей твоей жизнью... Я слишком хорошо знал это чувство. Моя «вся жизнь» тоже закончилась в один день, под скрежетом металла.

– Тяжелое решение... – произнес я, сам удивляясь тому, что вообще что-то сказал, кроме дежурных фраз. В ее глазах мелькнуло удивление. Видимо, она не ожидала от меня сочувствия. Честно говоря, я и сам от себя не ожидал.

– Да, – она кивнула. – Но я больше не могла. Травма...

Я кивнул. Травмы. Они бывают не только физическими. Мои шрамы на груди постоянно напоминали об этом.

– Я относительно недавно переехал в этот город, – неожиданно для самого себя сказал я. Зачем я это ляпнул? Я не привык делиться личной информацией. Но что-то в ее глазах, в ее уязвимости, заставило меня ослабить броню. – Кажется, я видел вас вчера вечером. Здесь же, за тем столиком.

Ее брови удивленно поползли вверх.

– Правда? Мы вчера праздновали новую сделку брата Ниссы и моего молодого человека - Уилла, он воон там сидит, – Указала Сара на сидящего неподалеку парня, заметив нас Уилл приветливо помахал.

– Значит, я не ошибся, – я позволил себе кривую усмешку.

– А почему переехал, если не секрет? – тут же встряла Сара, ее любопытство было неиссякаемым.

Я бросил на нее короткий взгляд:

– Семейные обстоятельства. – Коротко и ясно. Большего она не получит.

Но Нисса, казалось, поняла. Она не стала расспрашивать дальше. Вместо этого она посмотрела на меня тем самым прямым, пронзительным взглядом.

– Знаешь, Эйдан, – сказала она, и впервые назвала меня по имени так, словно мы были знакомы не пять минут, а целую вечность. – Когда ты пел, у меня было чувство, будто я не одна такая. С этим грузом.

Груз. Да, у каждого он свой. Мой был неподъемным, я тащил его годами. И вдруг, в глазах этой почти незнакомой девушки, я увидел отблеск той же ноши. И это было странно. Пугающе. И одновременно притягательно. Словно две раненые души узнали друг друга в этом прокуренном полумраке, под звуки чужого веселья. Словно наши невидимые раны начали резонировать, создавая тихую, понятную только нам двоим мелодию.

Я не знал, что ей ответить. Слова застряли в горле. Вместо этого я просто смотрел на нее, на эту рыжеволосую девушку с печальными глазами и неожиданно сильным взглядом. И впервые за очень долгое время я почувствовал не только свою собственную боль, но и чью-то еще. И это, как ни странно, не утяжелило мой груз, а сделало его на мгновение чуточку легче. Словно я действительно был не один в этом проклятом мире.

– Может быть присоединишься к нам? – предложила Нисса, с огромной надежной в голосе и глазах.

В горле пересохло, словно я только что проглотил горсть песка.

«Присоединиться к ним?».

Я, отшельник, человек, который предпочитает компанию собственной гитары и пачки сигарет, должен влиться в чей-то круг? Идея казалась абсурдной, почти нереальной. Но что-то в глазах Ниссы заставило мои мысли замолчать.

Я пожал плечами, пытаясь скрыть неуверенность, которая когтями рвала изнутри.

– Почему бы и нет, – пробормотал я, хватая гитарный чехол.

Мы направились к их столику, сквозь лабиринт полупьяных тел и гудящих разговоров. "FieryPom" продолжал жить своей жизнью, не замечая маленьких драм, разворачивающихся под его крышей. Сара шла впереди, щебеча что-то, пока Нисса следовала рядом со мной, ее взгляд все еще был изредка устремлен на меня, словно пытаясь прочитать мои мысли.

Уилл оказался высоким, крепким парнем с открытым, дружелюбным лицом. Его рукопожатие было сильным, но не нарочитым, и в его серо-зеленых глазах не было ни намека на враждебность. Скорее, заинтересованность.

– Так ты Эйдан? Нисса нам тут все уши прожужжала про твою игру, – ухмыльнулся он, отодвигая стул. – Я Уилл, брат этой сумасшедшей.

Я слегка улыбнулся в ответ. «Сумасшедшая». Звучало мило.

Мы расселись за столиком. Сара тут же начала рассказывать о своей работе - она, оказывается, дизайнер одежды, и с энтузиазмом описывала свой последний проект, коллекцию вечерних платьев в стиле ретро. Ее слова сыпались, как искры, подгоняемые ветром, и я едва успевал улавливать суть. Но меня это не раздражало. Напротив, ее энергия и неприкрытая любовь к жизни были заразительны.

– А Нисса у нас звезда фигурного катания, – подхватил Уилл, подмигивая сестре. – Ну, почти. Была, точнее.

Лицо Ниссы слегка помрачнело, но она быстро взяла себя в руки.

– Да, была... – повторила она, с грустью в голосе. – Но теперь начинаю новую главу.

– Самую новую и прекрасную главу! – парировала Сара поднимая бокал.

Уилл подхватил идею и слегка пролил содержимое стакана, за что получил легкий подзатыльник от возмущенной Сары. Эти двое казались милой парой. Мы с Ниссой негромко посмеивались над наставлениями блондинки.

– Что собираешься делать дальше? – обратился я к рыжеволосой.

Она пожала плечами, с задумчивым видом уставившись на свой стакан.

– Не знаю. У меня есть несколько идей, но пока все в тумане. Мне бы хотелось попробовать себя в чем-то новом. Но чем именно пока не определилась.

– Может ты будешь моей моделью? – тут же встрепенулась Сара, оставив Уилла в покое, – Я тебе уже давно говорю, что твоя фигура и обаяние затмят всех на глянцевых обложках!

Диалог завязался, как плотный узел. Мы говорили обо всем и ни о чем одновременно - о музыке и кино, о книгах и путешествиях, о мечтах и страхах. Сара фонтанировала идеями, Уилл отпускал колкие, но дружелюбные комментарии, Нисса задавала умные вопросы, а я просто слушал и наблюдал за этими ребятами, которые гармонично смотрелись вместе. Незаметно для себя я начал расслабляться. Атмосфера "FieryPom", которая раньше казалась мне удушающей, теперь приобрела оттенок уюта. Гомон толпы уже не давил на меня, а служил фоном для наших разговоров. Запах пива и табака перестал вызывать отторжение, смешавшись в приятный аромат свободы и молодости.

Я поймал себя на том, что смеюсь над какой-то шуткой Уилла, и испугался. Смех был чужд мне. Это был признак жизни, от которой я так отчаянно бежал. Но он был приятным. Он заставлял кровь быстрее бежать по венам, а легкие наполняться свежим воздухом.

Мы проговорили несколько часов, что не заметили как быстро пролетело время. Я упустил тот момент, как опустела моя кружка безалкогольного пива, как за окном сгустились сумерки, и как паб наполнился новыми посетителями. Я просто был здесь, с этими людьми, в этом моменте. И мне было хорошо.

Когда пришло время расходиться, и мы вышли на парковку перед пабом, Нисса достала телефон.

– Слушай, Эйдан, – сказала она с улыбкой, – если не против, давай обменяемся номерами? Вдруг захочешь попить пива, а достойной компании не найдется?

Я усмехнулся, но в этот раз в моей усмешке было больше тепла, чем цинизма.

– Хорошо, – ответил я, диктуя свой номер.

– Белка, давай шустрей! – крикнул Уилл, сидящий вместе с Сарой в такси.

Нисса задержала мой взгляд

– Спасибо, что присоединился к нам, – прошептала она. – Это было здорово.

Девушка сорвалась с места и улыбнулась мне, когда садилась в машину. Я кивнул и улыбнулся в ответ, не находя слов. И впервые за долгое время, я почувствовал, что в моей жизни появилась надежда.

                                                                                    ✸

Дома меня ждал привычный хаос. Отец, как обычно, восседал в своем кожаном кресле, словно на троне, перед огромной кипой каких-то бумаг. Бутылка элитного коньяка, которую я, наверняка, даже не смогу себе позволить, покоилась на столике рядом. Рэна не было, наверняка он уже спал или закрылся в своей комнате. Он всегда старался быть незаметным, словно боялся привлечь внимание отца.

– Неужели, вернулся, – медленно произнес отец, поворачиваясь ко мне. В его голосе не было ни теплоты, ни приветствия. Только холодный, оценивающий взгляд, словно я был очередным активом, который нужно проверить на соответствие. – Опять был на своих посиделках в этой дыре? Неужели ты не понимаешь, что это позорит нашу семью?

Я сжал кулаки, стараясь сдержать гнев. Нельзя поддаваться на провокации. Нельзя.

– Я зарабатываю себе на жизнь, – спокойно ответил я, держа голос ровным.

– На жизнь? Тебе не хватает моих денег? – сказал он, повысив голос.

Послышались шаги на лестнице. Это был сонный Рэн. Он замер на середине, словно мышь, завидевшая кота.

– Как ты говоришь «музыка это моя отдушина»? – Отец презрительно усмехнулся. – Глупости! Ты тратишь мои деньги и время на никому не нужную ерунду! В твоем возрасте нужно строить карьеру, налаживать связи, а не бренчать на гитаре в каком-то захолустье!

– Это не твоё дело! – огрызнулся я. – Я не прошу тебя меня содержать.

– Не просишь? – отец откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. – Ты живешь в моем доме! Ты ешь мою еду!! Ты забыл, кто оплатил твои долбаные операции после той аварии?! Ты, может, и считаешь себя самостоятельным, но в действительности все еще зависишь от меня. И я не хочу, чтобы мое имя ассоциировалось с каким-то жалким уличным музыкантом!

– Не смей говорить об аварии! – взорвался я. – В этом виноват только ты! Ты сделаешь всё, чтобы от тебя все зависили, чтобы ты самоутвердился в своей значимости, потому что ты жалок!

Отец поднялся с кресла, возвышаясь надо мной. Лицо его перекосила гримаса злобы. Он был высоким, подтянутым, несмотря на свой возраст, и от него веяло властью и силой. Томас замахнулся – быстро, яростно. И в следующее мгновение мою щеку обожгла боль. Голова дернулась вбок.

– Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? – прошипел он. – Ты еще узнаешь, что значит – оскорбить меня. Ты лишишься этой своей никчёмной музыки, как она лишилась всего, пока валялась на дороге!

И тут я сорвался. Ярость захлестнула меня, сжигая изнутри. Я бросился на отца, ослепленный ненавистью. Мы сцепились, словно два диких зверя, пытаясь сокрушить друг друга. Всё смешалось – боль, гнев, отчаяние.

Вдруг кто-то вцепился в меня, пытаясь оттащить от отца. Рэн.

– Прекратите! – кричал он. – Остановитесь!

Я оттолкнул его, и он покосился в сторону. Отец воспользовался моментом, нанеся удар. Я пошатнулся, но удержался на ногах.

Рэн, коснулся моего плеча, тем самым останавливая меня, чтобы я снова не ударил отцу, с искаженным от ярости лицом. И вдруг все исчезло. Гнев отступил, оставив лишь пустоту. Безразличие.

Томас Уайт рассмеялся, и в его смехе не было ничего веселого:

– Ты наивный мальчишка, живущий в своих иллюзиях. Тебе пора снять розовые очки и посмотреть правде в глаза. Ты должен использовать свои возможности, связи, деньги, которые я тебе предоставил! А не просиживать штаны купаясь в своих страданиях!

Рэн попытался вновь вмешаться.

– Хватит... – пробормотал он, робко глядя на отца.

– Замолчи, Рэнальд! – рявкнул отец, бросая на брата ледяной взгляд. Он нарочито назвал его полным именем, словно подчеркивая его зависимость от него. – Ты всегда был слабым и бесхребетным. Ты ничего не добьешься в этой жизни, если будешь бегать за братом, как собачонка!

– Оставь его в покое, – прошипел я сквозь зубы, стараясь контролировать вновь подступивший гнев. – Он не заслужил твоих оскорблений. Как и мама, которую ты забрал у нас.

– Ты смеешь снова повышать на меня голос, щенок? – прорычал он, приближаясь ко мне. – Ты забыл, кто я такой и кто ты? Я дал тебе все, а ты... Ты неблагодарный идиот!

Я сглотнул, стараясь не дать эмоциям вновь взять верх.

– Я ничего не прошу, – ответил я, стараясь сохранить спокойствие. – Просто хочу жить своей жизнью.

Отец презрительно скривился.

– Жить своей жизнью? Ты можешь забыть об этом, пока живешь под моей крышей. Ты будешь делать то, что я скажу. Если ты хочешь играть в своем пабе, пожалуйста, но помни, что за все приходится платить. И в следующий раз, когда ты решишь опозорить нашу семью своим жалким выступлением, я просто перекрою тебе кислород. И ты забудешь о своей музыке навсегда.

Он остановился, тяжело дыша, и бросил на меня последний взгляд, полный презрения.

– Проваливай, – приказал он. – Жалкий мальчонка.

Я не стал спорить. Тело ныло от усталости и боли. Я не хотел больше спорить с этим человеком, ведь это было бессмысленно. Молча развернувшись, я поднялся в свою комнату, хлопнув дверью. В моей голове бушевала буря, а сердце бешено колотилось. Но я знал, что должен быть сильным. Я не позволю ему сломить меня. Я буду жить своей жизнью, даже если для этого придется пойти против него.

В своей комнате я чувствовал себя в ловушке. Тишина, царившая здесь, казалась давящей. Я сел на кровать, взял гитару и начал наигрывать новую мелодию. Аккорды путались. Звуки умирали, не успев родиться. Мелодия больше не лилась свободно. Слова отца эхом отдавались в моей голове, мешая мне сосредоточиться.

В дверь послышался стук.

– Можно? – тихо спросил Рэн.

Я кивнул, не отрываясь от гитары. Он вошел и сел рядом, словно боясь пошевелиться.

– Прости, – пробормотал он. – Он просто... Просто...

– Бесполезно, – перебил я. – Не надо его оправдывать.

Рэн молчал, кусая губы. Наконец, он поднял на меня взгляд – встревоженный, печальный.

– Я скучаю по ней... – тихо сказал он.

Я вздрогнул. Мама. Призрак прошлого, который преследовал нас обоих.

– Ты помнишь ее? – шепотом спросил я.

– Смутно, – ответил он. – Обрывками. Теплые руки. Её смех... Он был похож на звонкую мелодию.

Рэн улыбнулся, и в его улыбке было столько боли, что у меня сжалось сердце.

– Я помню больше, – прошептал я. – Ее запах. Она всегда пахла лавандой. И ее голос. Нежный и такой родной...

Рэн взглянут на стопку книг на моем столе.

– Помнишь, как она читала нам? – с теплотой в голосе произнёс он. – Она была такой чуткой и терпеливой. Я любил слушать её. Её голос убаюкивал меня и все плохие мысли тут же отступали.

Лицо Рэна исказилось, в глазах плескались слезы.

– И как она любила, когда мы обнимали её и говорили, что любим её. Её глаза светились счастьем в эти моменты.

Рэн заплакал. Я не выдержал тоже. Поддался эмоциям, которые держал в себе долгие годы. Обнял брата, плача вместе с ним.

Мы сидели так долго, обнявшись, вспоминая прошлое. Потом Рэн тихо сказал:

– Она не должна была умирать...

Я посмотрел на него, и в его глазах увидел ту же боль, что засела в моей душе. Он тоже изранен, просто тщательно скрывает это. Рэн измученно улыбнулся и встал.

– Я пойду. Доброй ночи, Эйдан.

– Доброй, – ответил я.

Когда брат вышел, я снова взял в руки гитару. И в этот раз мелодия полилась свободно – мелодия боли, потери, но и любви, надежды, памяти. Мелодия нашей жизни.

Вдруг мой телефон завибрировал. Это было сообщение. От Ниссы.

«Спасибо за сегодняшний вечер. Мне было очень хорошо. Надеюсь, мы еще встретимся. Спокойной ночи!»

Я улыбнулся. Прочитал сообщение снова. И снова. И почувствовал, как внутри меня становится тепло. Может быть, все не так уж и плохо. Может быть, в моей жизни еще есть место для счастья. Может быть, я действительно не один в этом гнилом мире...