Глава 9. Заметки молодого врача.
Они укрылись в старом, одноэтажном доме, где когда-то звучала чья-то семейная жизнь – детский смех, гудение чайника, тёплые вечера. Теперь всё это было погребено под небольшим слоем плесени. Стены отсырели, мебель пахла старостью, а окна дрожали под натиском дождя, который хлестал без остановки.
Чишия привёл Кику в этот дом почти бессознательной и медленно опустил её на просевшую кровать. Её тело обмякло, как у куклы с разорванными нитями. От боли и потери крови она перестала сопротивляться, не отвечала на вопросы, и просто подчинялась каждому движению, которое он диктовал. Ткань рубашки, завязанная вокруг бедра и талии, стала багровой, насквозь пропитанной кровью. Лицо теряло цвет, а глаза медленно опускались – не от усталости, от истощения.
Он смотрел на неё в тишине, слыша, как где-то в глубине дома ветки царапают оконное стекло. Всё внутри подсказывало, что это неразумно – оставаться, помогать, вкладывать силы в кого-то.
«Глупая. Нелогичная. Совсем не как остальные.»
Но в этих словах, которые раньше звучали как упрёк, теперь была тень другой эмоции. Он не мог назвать её. Не хотел. Просто сидел рядом, разматывая бинты и наблюдая.
– Ну, держи себя в руках, зря что ли так геройствовала?
– Зато умру не бессмысленно.
Чишия не ответил, только усмехнулся, провёл рукой по своим мокрым волосам, откинув их за ухо, и вышел из комнаты. Он не знал, почему остался с ней. Не мог объяснить, зачем продолжал действовать. Что-то внутри – упрямое, негромкое – отзывалось на её выбор, на её глупую решимость, и теперь это не давало ему отвернуться.
За углом, невероятным совпадением, оказалась аптека. Почти нетронутая. Парень собрал самое необходимое: бинты, антисептик, лекарства. Всё остальное – неважно. Возвращаясь, он чувствовал, как промок до костей, но в сознании крутилась только её фраза. И в том, как она её произнесла, была не бравада, а просто отказ сдаться.
Он вошёл обратно. Дверь скрипнула, и сырой воздух снова заполнил дом. Кику не пошевелилась. Чишия сел рядом и снял мокрую кофту. Грудная клетка девушки рвано поднималась то вверх, то вниз, ее тело дрожало, а взгляд становился все тусклее.
– Я решила, что ты меня бросил.
Он осмотрел раны и тяжело вздохнул.
– Тебе придется потерпеть.
Он не стал торопиться. Весь дом как будто замер, позволяя действовать точно, без спешки. Чишия разложил аптечку на кровати, аккуратно разворачивая бинты, проверяя срок на ампулах. Затем обработал руки антисептиком – запах спирта коротко прошёлся по воздуху, отрезвляя. С его пальцев капала вода, но он не обращал на это внимания.
Кику лежала на здоровом боку, едва шевелясь. Её дыхание было поверхностным, грудная клетка поднималась неритмично. Он осторожно отогнул влажную ткань на талии, почти бережно. Кровь всё ещё сочилась, но уже не как поток, скорее, как слабый след, остаток борьбы.
Он не спрашивал, не объяснял. Просто начал работать. Ткань снята, рана открыта. Чишия знал, что будет больно, что без наркоза, без условий, без времени придётся просто делать то, что нужно.
– Вдохни глубоко.
Кику понимала, что сейчас произойдет и сделала то, что он попросил. В тусклом свете луны, приглушённом дождём за окном, комната казалась вытесненной из времени. Чишия наклонился над ней, пальцы уже знали, что делать – точность движений была отточена годами, но сейчас сопровождалась чем-то чуть большим, чем просто профессионализм.
Он медленно извлёк стрелу. Ни резкости, ни паузы – чистое усилие, подчинённое необходимости. И в тот миг, когда её тело содрогнулось, воздух прорезал крик – острый, как сухая ветвь, сломанная под напряжением. Она больше не была с ним. Сознание ускользнуло, растворившись в мутной паузе между болью и забвением.
Молодой человек продолжал. Спокойно и безмолвно. Наложил повязку – плотную, без узлов, чтобы не мешала дыханию. Потом перешёл к бедру, где Нираги оставил свой след. Не было времени сомневаться. Не было причин колебаться. Только ритм действий: марля, антисептик, давление.
Периодически он склонялся и прикладывал пальцы к её запястью. Пульс слабый, но стабильный. Снова бинты, снова работа. Всё молча. Закончив, Чишия порылся в шкафу, нащупал плед и накрыл её, стараясь не задеть раны. Затем отступил, сел в кресло, оставленное у стены. Пальцы всё ещё пахли спиртом, а в голове тишина, которая приходит после слишком долгого напряжения.
Чишия сидел в кресле, неподвижный, с уставшими руками, которые всё ещё хранили тепло ее тела. В комнате стояла влажная тишина. Дождь за окном не прекращался, словно время решило растянуть одну и ту же минуту бесконечно. Он не собирался говорить. Но слова всё равно вышли – негромко, почти шёпотом, как если бы обращались не к ней, а к пространству между ними.
– Ты, конечно, ненормальная. – голос его был ровным, будто просто констатировал факт. – Ни один здравомыслящий человек не полез бы под стрелы. Ни один...
Он замолчал. Кику не ответила. Чишия наклонился вперёд, упёр локти в колени, взгляд скользнул по полу, где остались пятна крови.
– Ты не герой.
Парень вздохнул, откинулся назад. Из-за пледа доносился хриплый вздох. Кику пошевелилась.
– Чишия? – голос почти неузнаваемый, как эхо в чужом доме. – Ты здесь…
Он поднял на нее глаза.
– Я здесь.
«Только зачем?»
***
Три дня. Три долгих и бессмысленных дня он провел у ее постели. Зачем? Внятного ответа не находил. Кику лежала на старом матрасе, дышала прерывисто, едва слышно, будто тело все еще выбирало: остаться или отпустить. Иногда из её губ вырывались чужие имена. Иногда – фразы без начала и конца. Он слышал имя «Эри», и каждый раз, когда она произносила его, в голосе было больше чувства, чем он привык ждать от любого.
Чишия не поддавался панике, поддерживал ее жизнь с точностью врача, хотя лицо не выражало ни капли беспокойства. Он делал всё, как положено: проверял бинты, менял перевязки, отсчитывал пульс. Поднимал её осторожно, не разглядывая, не задерживая взгляд. Это не было заботой в привычном смысле.
Дождь словно не собирался заканчиваться, проливая горькие слезы от всего накопившегося напряжения вокруг. Бред Кику усиливался местами и иногда Чишия даже отвечал ей, как бы шутя. Он понимал, что та скорее всего и не слышит его, но знал, будь она в сознании – обязательно придумала что ответить. Где-то внутри разжегся слабенький огонек надежды на то, что она все-таки сейчас скажет что-нибудь язвительное, кинет в него очередной упрек или просто как обычно попросит помолчать рядом. Скорее всего он был бы даже не против.
В доме царила тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра за окном. Чишия сидел в углу комнаты, опираясь на холодную стену и наблюдал за девушкой, лежащей на матрасе. Недавно она слегка перевернулась на целый бок и открыла его взору аккуратную спину и слегка подергивающиеся плечи. Наверное, правильным было бы прикрыть ее пледом. Но слово «забота» никогда не было частью его привычного лексикона. Он не понимал, что с ним делать, если оно вдруг окажется у порога. Поэтому не пошевелился.
Все это было так глупо и бессмысленно. Она – в подвешенном состоянии между тем, что ещё можно спасти, и тем, что уже отнято. Он – рядом, без ясной причины. Свидетель чужой борьбы. Не друг, не спаситель. Чишия знал, что ее состояние все еще критическое, но улучшения все-таки были. В голове назойливой мухой крутился один единственный вопрос:
«Зачем я здесь?»
– Я мог быть уже на Пляже и реализовывать свой план, а вместо этого сижу здесь, лечу чужую рану, слушаю твои бессмысленные бредни, – снова бросил слова в пустоту. – От тебя же нет никакого толка…
Он вздохнул и запрокинул голову на стену. Ей же здесь не выжить. Это мир, где каждый день приносил новые испытания, не оставлял места слабым. А Кику была именно такой. Но какая-то неизвестная сила держала его здесь и не давала бросить девушку в таком состоянии. Сначала Чишия считал это профессиональным интересом – проверить, выживет ли она с его минимальной помощью. Но с каждым днем это чувство становилось все менее рациональным, переходя во что-то похожее на… сочувствие?
Парень прикрыл глаза, пытаясь вернуть в памяти тот момент. Кромешная темнота, отдаленные завывания проигравших из пропасти и она, бросившаяся вперед, подставив себя под стрелу. Ради спасения его жизни. Чишия помнил, как стоял неподвижно, оценивая ситуацию. Он знал, что секунды решают все, но тогда уже был готов принять неизбежное. Кику нарушила порядок его мыслей, план, который он уже мысленно завершил. Она изменила сценарий жизни молодого человека.
Она всегда такая. Непредсказуемая. Нелогичная. Глупая. Чишия усмехнулся себе под нос. На границе жизни и смерти она все равно умудрилась бросить в его сторону пару колких фраз, которые отразились внутри него. Не обидели, ни капли, скорее удовлетворили. Он был уверен, что она не умрет, по крайней мере не сегодня. Потому что внутри ему хотелось услышать это еще раз. Парень удивлялся тому, насколько она упряма даже в таком состоянии. Это раздражало и странно увлекало одновременно.
Он не смог понять ее мотив. Спасение… ради спасения? Это не было адекватным выбором, не в том мире, где каждый решает только за себя. Или, возможно, она верила в что-то большее, чем он. Какую-то идею или принцип, который давно исчез из его системы ценностей. Ее решимость потрясала, раздражала и в то же время вызывала невольное уважение.
Чишия вспомнил ее взгляд, полный решимости и нечеловеческой боли. Этот взгляд был тем, что он давно не видел в людях. Обычно они выбирали бегство, слепую веру или просто себя. Но Кику, даже раненная, цеплялась за жизнь. Она не сдается, странно, может быть, поэтому он все еще здесь.
– Это было глупо. Ты рискнула своей жизнью ради человека, который вероятно никогда не вернет тебе этот долг. – он хмыкнул, мысленно насмехаясь над ее идеализмом. – И теперь, после твоего порыва, я здесь, трачу свое время на твое выживание. Ирония судьбы.
Он сидел в тишине, но внутри нее слышал больше, чем за все прошедшие дни. Она все еще не пришла в себя, но Чишия уже начал разбирать по кусочкам – не ее поведение, а саму суть того, чем она отличалась от всех, кого знал. Он видел множество лиц. Тех, кто говорил правильно. Кто знал, когда молчать. Кто выстраивал планы и скрывал страхи за сухими фразами. С ними было удобно. Предсказуемо. И, в конечном счете, скучно. Кику была другой.
Она не говорила с ним о вечном, не вела рассуждений о глубоком, не цитировала ни теоремы, ни философов. Она просто огрызалась. Смело, резко, с тем оттенком дерзости, который заставлял его улыбаться даже тогда, когда нужно было быть серьёзным.
Чишия не привык к таким. Большинство держались осторожно – выбирали слова, угождали, следили за выражением лица, чтобы не допустить неловкости. В их реакциях он считывал не эмоции, а страх: сделать неверный шаг, оказаться вне системы, потерять то, что только кажется правильным.
Её язвительность не была защитой – это было движение. Искра. Ответ. Она боролась за своё мнение так, будто это был последний ресурс, который нельзя отдать. Когда они сталкивались словами, он чувствовал не раздражение, а живость. Как будто каждый её выпад вытаскивал его из зоны, где всё давно умерло. В их фразах было больше настоящего, чем в любом тщательно выверенном обмене репликами с остальными.
Она делала это естественно – не потому что хотела его задеть, а потому что иначе не умела. Он отвечал тем же. И в этом обмене – странном, коротком, почти детском – впервые стало весело и интересно. Это было неожиданное облегчение: чувствовать, что можно быть не отстранённым, а просто… участвующим.
Он не привык, чтобы его читали. Обычно, если кто и смотрит, то скользит по поверхности. Видят роль, намерение, холод. И всё правильно. Всё по плану. А Кику будто видела больше. Не умом, не опытом. Просто… смотрела так, будто за его словами всегда есть что-то иное. И это немного пугало.
Не потому, что он боялся быть раскрытым. Чишия давно научился не придавать значения страху. А потому что она не пыталась воспользоваться – не ломала, не давила, не вторгалась. Могла бы. Он чувствовал это – её сила не в словах, а в способности быть ближе, чем позволено. Один щелчок и всё, что он держал за броней, могло бы рухнуть.
Но она выбирала другой путь. Спросить. Молчать. Ждать. Это делало её человечнее. Настоящей. Не женщиной с острым умом. А человеком, который смотрит, не оценивая. И это ощущение – быть рядом с кем-то, кто не видит в тебе возможность, не считывает выгоду стало причиной, по которой он всё ещё оставался в этой комнате.
Он знал – Кику не предаст. Просто не сможет. Потому что не умеет быть многоликой. Всё, что у неё есть – это прямота, нелепая дерзость, честность, не всегда уместная, но никогда – фальшивая.
А он? Он бы мог. Если бы было нужно. Он умеет менять лицо. Умеет лгать. Умеет решать так, как правильно, даже если это подло. И всё же с ней не делает этого. Пока она просто развлечение. Острое, смешное, не мешающее. Парень не ищет в ней пользы. Не строит план. Ему просто… приятно отвечать на её колкости. И если в этом нет смысла – пусть так. Он не просил смысла.
Чишия вспомнил тот короткий диалог, незначительный с виду, но почему-то прочно засевший в памяти:
– Ты вообще умеешь вести себя как человек, а не как странствующий призрак наблюдения?
– Это ты называешь «человеческим» – бегать за кем-то с вопросами и считать, что всё можно понять за пару взглядов?
– Нет, «человеческое» – это хоть изредка проявлять намёк на эмоции. Ты же словно антисептик, а чувства – бактерии.
– Я просто против эмоционального заражения. Слишком быстро распространяется.
– А я – за выработку иммунитета. Хотя бы к собственной холодности.
Парень понял: не сам диалог был важен. А то, как она смотрела в его сторону, не боясь быть неудобной. Не скрывая себя. Это было как вызов, но без попытки сломать. Как проверка, но не для контроля. Он слабо усмехнулся.
«Ты умеешь задавать самые точные вопросы без допроса.»
Чишия вдруг вспомнил и эти слова. Сказанные когда-то с нахмуренным лбом и без тени колебания. Тогда они словно ударили в то место, которое он давно научился обходить стороной.
– Я хотя бы не лезу к другим со своими спасательными кругами.
И её ответ – без паузы, без попытки смягчить:
– Нет. Ты просто тонешь один. А я хотя бы чувствую себя живой.
Он не знал, почему это запомнилось. Возможно, потому что в тот момент она пробила не его маску, а прошла сквозь неё. Не ломая. Просто пошла дальше, будто знала, что под внешним спокойствием есть то, что с годами медленно тонет в темноте его души.
Чишия открыл глаза, взглянув на ее ослабленное тело. Она снова бормотала что-то, бред становился все более невнятным, но в этом была какая-то странная красота.
«Может быть, все не так уж и бессмысленно», - подумал он, но тут же отогнал эту мысль. – «Она спасла меня, и я спасаю ее. Все это просто баланс, ничего большего».
Девушка вдруг застонала, ее рука слабо поднялась в воздух. Парень встал, подошел к ней, проверил повязку. Ее глаза приоткрылись, встретившись с его взглядом, хоть и ненадолго. И в этот момент Чишия увидел что-то, что заставило его еще больше сомневаться в своем желании уйти.
Парень вернулся к своему месту у стены, в этот раз чувствуя еще большую тяжесть своих размышлений. Он не знал, как долго будет оставаться здесь, но одно было очевидно: уйти сейчас было бы слишком просто. А он никогда не выбирал легких путей. Чишия решил, что больше не станет искать ответы на вопрос, почему он это делает.
***
К вечеру дождь наконец-то прекратился, но холод и сырость все еще проникали в стены заброшенного дома. Кику лежала на матрасе, ее тело тряслось от озноба, а дыхание становилось все более прерывистым. Чишия, наблюдая за ее состоянием, понимал, что без тепла она может не пережить эту ночь. Он поднялся, взял найденную три дня назад среди старых шкафов и ржавой посуды, газовую горелку и собрал из обломков мебели костер в центре комнаты.
Огонь разгорался, освещая помещение и ее, мокрое от слез, лицо. Она плакала в бреду, слова еще больше не связывались между собой, но каждый стон резал тишину. Чишия сел рядом и молча наблюдал за ее мучениями. Он не привык к таким моментам. Ему было проще анализировать, действовать, решать задачи, но сейчас он чувствовал странное беспокойство, которое не поддавалось объяснению.
Вдруг девушка повернула голову, ее взгляд, затуманенный болью, остановился на нем. Женская рука дрогнула, поднялась и, словно в порыве дурмана, коснулась его щеки. Ее пальцы были холодными, но прикосновение мягким, почти нежным. Чишия замер. Его тело напряглось, а мысли остановились. Он не знал, как реагировать. Это было неожиданно и странно.
Не двигаясь с места, почему-то позволил ей провести рукой по его лицу. Глаза Кику закрылись, и рука упала обратно на матрас. Он сидел так неподвижно, словно ее прикосновение заморозило так же, как холодный воздух вокруг. Она успокоилась, дыхание выровнялось. Тихий треск горящего дерева был единственным звуком в комнате, но внутри его головы шла буря.
Чишия быстро поднялся, словно пытаясь сбросить с себя нарастающую неловкость. Проверив повязку, отсел на край матраса. Кровь почти не проступала, но кожа была горячей – лихорадка, которая могла убить ее.
Кику снова шевельнулась, губы раскрылись, пытаясь произнести что-то. В ее голосе звучала слабость и слова были несвязными:
– Ты… не уходи… пожалуйста.
На секунду он задержал дыхание, ситуация напряженная, Кику даже не знает его, к чему просить остаться. Ее взгляд, хоть и блуждающий, теряющий осмысленность, почти умолял об этом. Чишия хмыкнул, пытаясь закрыться от этих эмоций.
– Ты просто бредишь, – произнес он тихо, возвращая себе обычное равнодушие. – Лучше бы использовала эту энергию на выздоровление.
Парень сидел задумавшись, подбрасывая обломки в огонь, чтобы не дать тому погаснуть. И хотя его взгляд возвращался к ее лицу снова и снова, он все еще чувствовал себя чужим в этой ситуации. Это была не его игра, не его привычная роль.
Но уйти так и не решился.
От автора:
Чишия специализируется на играх масти «Бубны», которые требуют логики и стратегического мышления. Он избегает игр «Червей», так как считает себя не подходящим для испытаний, связанных с эмоциями и доверием. Он со стороны кажется циничным и отстраненным, но это лишь маска. Все, что происходит сейчас показывает, что он способен на самопожертвование и глубокие размышления о природе человеческой души.