17 глава
Он замер, тяжело дыша. Его взгляд опустился на оголённый край груди и сразу же поднялся на меня. Но он и не думал слазить. Мужчина заговорил:
— Может хоть теперь не будешь брыкаться и позволишь мне помочь.
Я молча смотрела в его глаза. Тёмные, тяжелые, горячие, полные решимости. И всё равно не верила. Моё тело дрожало, словно в лихорадке, но не от его веса и не от холода. От страха. От неуверенности. От ужаса, что он не остановится. Что мои слова ничего не значат. На глаза медленно навернулись слёзы отчаяния и страха. Горло больно сдавило. Глаза Данте резко расширились, как будто он только сейчас осознал, что сделал. Его хватка на моих запястьях стала слабее и я, вырвав руки, толкнула его в грудь, садясь, из-за чего мужчина упал на пол. Черная, приятная ткань пропиталась моей кровью. Я натянула рубашку, скрывая свою грудь. С моего рта вылетает быстрое, хриплое дыхание. Мои руки дрожали, как будто я только что вынырнула из ледяной воды. Я сидела на кровати, вжавшись в изголовье, вцепившись в ткань рубашки, стараясь прикрыться. На теле всё ещё ощущались шершавые, горячие, грубые ладони. Пальцы, сжимавшие запястья до боли. Я медленно перевела взгляд на руки. Синяки. Они уже начали проявляться. Синие, багровые тени под кожей. На правом запястье отчётливый след от его пальцев, а на левом немного меньше, но оно тоже горело и пульсировало. Я резко выдохнула, не осознавая, что всё это время задерживала дыхание. Снова и снова в голове прокручивалась одна и та же сцена: его вес, давление, крик, взгляд... я прошептала почти беззвучно:
— Чёрт…
Я... Я и правда боюсь. Очень боюсь.
Данте всё ещё лежал на полу, ошеломлённый. Он не сводил с меня взгляда, от чего я ещё больше задрожала. Наконец он сел, опустил глаза в пол и заговорил глухо, будто сам себе:
— Прости… я… Я только хотел помочь… Ты… ты не слушала…
— Я сказала нет!
Мой голос сорвался. Сорвался в крик, хриплый, рваный. Гнев, смешанный с паникой, выплеснулся наружу. Я зажала рот рукой, испугавшись собственного крика, полного отчаяния. В этот момент дверь распахнулась.
— Т/и?
Знакомый голос, твёрдый, глубокий, обычно почти насмешливый, сейчас звучал напряжённо. Я вздрогнула, будто я ударилась током. Сердце забилось сильнее, в груди что-то сжалось. Я сжалась ещё сильнее, прижимаясь к изголовью, инстинктивно поджимая ноги к себе. Годжо стоял в дверном проёме. Его взгляд метался между мной и черноволосым мужчиной. От моего сжавшегося от страха тела, к Данте, сидящему на полу, и обратно. В его лице не было привычной лёгкости. Только ледяная, бесцветная ярость, рвущаяся наружу, как шторм. Как тогда, когда он нашел меня с раненым плечом. Опять раздался его голос. Он был низким и опасно ровным:
— Что, блять, здесь произошло?
Данте заговорил:
— Я…
Годжо уже прошёл в комнату и его каждый шаг отдавался во мне эхом. Я отодвинулась, как можно ближе к стене, хотя дальше уже некуда. Его шаги были знакомыми, но сейчас как будто чужими. Слишком резкими. Слишком громкими. Я дрожала. Даже он, даже его присутствие, сейчас всё это вызывало у меня только ещё больше напряжение и страх. Я тихо, если слышно заговорила:
— Годжо… не надо…
Он тут же остановился. Мгновенно. Его глаза метнулись ко мне.
— Я… всё нормально… не подходи. Пожалуйста…
Моя рука поднялась чуть в сторону, как будто пытаясь защитится, если он резко решит напасть на меня, как Данте. Он застыл. Его губы приоткрылись, будто он хотел что-то сказать, но не нашёл слов.
В его глазах была лишь боль, ярость и осторожность. Он тихо, с осторожностью зашептал:
— Ты вся дрожишь.. Ты... боишься меня?
Я не ответила. Слёзы подступали к горлу, но я не позволяла им скатиться. Я просто отвела взгляд, полного горячей солёной жидкости. Не могла смотреть на него. Не сейчас. Даже его голос, такой знакомый и тёплый, сейчас казался слишком громким. Он ломал меня изнутри, не потому что причинял боль, а потому что я больше не различала, где безопасно, а где нет. Я ели выдавила:
— Я... прости. Мне просто нужно... немного времени
Мой голос дрожит, он пропитан страхом и отчаянием. Как будто меня заперли в комнате без оружия с толпой голодных тигров, которые готовы меня разорвать, если сделаю одно неверное движение. Он стоял посреди комнаты, не двигаясь. Повисло молчание. Беловолосый мужчина смотрел на меня так, будто что-то внутри него крошилось в пыль. Он.. Только кивнул. Медленно. Как будто боясь, что если сделает резкое движение, то это ещё больше меня напугает. Он тихо заговорил:
— Хорошо. Я рядом. Только скажи и я уйду. Или останусь. Или выброшу эту псину в окно. Всё, что хочешь. Только скажи.
Я прижала ладонь к губам, глотая ком в горле. Он всё увидел, понял. Но не навязался. Он остался неподвижно стоять посреди комнаты и этого сейчас мне было достаточно.
— Данте.
Голос Годжо звучал тихо, без крика, но в нём было столько холода, что по спине побежали мурашки:
— Уходи. Пока я не забыл, что мне нельзя убивать людей.
Я зарылась лицом в колени и слёзы полились по моим щекам. Я слышала, как Данте медленно встал. Слышала, как он прошёл мимо, не решившись даже взглянуть на меня. Только тишина, короткий вздох, и звук шагов, удаляющихся по коридору. Дверь закрылась. Осталась лишь тишина, которую прорывает моё тяжелое, хриплое дыхание. Минуты тянулись, как будто вечность. Спустя некоторое время послышались тихие шаги. Я подняла лицо, смотря сквозь пелену слёз. Плечо сильно пульсирует от боли, а кровь уже засохла на ткани и коже. Взгляд беловолосого мужчины забегал по ране и по моих запястьях, которые приобрели фиолетовый оттенок от синяков. Он опустился на колени передо мной, оставляя расстояние между нами в два шага. В его глазах застыл страх сделать что-то не так и желание помочь. Поддержать. Успокоить. Я тихо зашептала, протягивая дрожащую руку:
— Сато.. ру... Обними меня... Умоляю..
Я опять всхлипнула. Секунда - и моя вытянутая ладонь прижималась к горячей груди, которая быстро вздымается под пальцами. Большая рука медленно потянулась к моей мокрой щеке, по которой всё ещё катятся слёзы. Его рука... Она дрожит. Я схватила её раненой рукой и прижала к своей щеке. Тепло. Уютно. Спокойно. Он не давит. Он ждёт, пока я уберу руку с его груди. Он не спешит и не давит. Хочет помочь, но ожидает, пока я позволю. Данте... В моей голове опять мелькнули эти глаза, тяжесть его тела, крик... Я зажмурилась, убирая руку с груди Сатору, перемещая её на ладонь, которую я сама прижимаю к своей щеке. На моей другой щеке опять очутилась теплая ладонь и раздался мягкий тихий зов:
— Т/и, раскрой глаза. Я тут.
Я послушалась и встретилась с голубыми глазами, в которых читается лишь спокойствие и осторожность. Его голубые глаза... Они смотрят на меня совсем не так. В них нету ярости, раздражения, негодования. Это Годжо. Это не Данте. Я резко обняла мужчину, зарываясь лицом в его шею:
— Мне... Мне было так... Так страшно.. я сказала "н.нет", а он... Он прим.менил силу... К.как будто не с.слышал моих слов... Я.. я т.так испугалась, Сатору... Д.даже тебя испугалась..
Мой дрожащий голос был пропитан страхом и болью. Хах. Как же я жалко выгляжу. Но... Перед ним мне не страшно показаться такой. Я почувствовала, как подбородок беловолосого мужчины оказался на моей макушке. Он тихо зашептал, одну руку прижимая к моему затылку, а другой поглаживая по спине:
— Ты молодец, что продержалась в одиночку с таким ранением. Я обещаю, что больше он к тебе не притронется. Никогда больше такое не повториться. Никто больше такого не сделает с тобой.
Я ничего не ответила, расслабляясь в теплых, нежных объятиях, которые мне были такими нужными. Устала. Очень устала. Спустя 10 минут, когда моё дыхание выровнялось, Сатору тихо подал голос:
— Давай обработаем твою рану и я красиво наложу бинт, а потом я принесу тебе новую рубашку и, если хочешь, я приготовлю для тебя что-то вкусное, чтобы поднять настроение.
Я медленно кивнула, отпуская мужчину со своих рук и переместилась на край кровати, опуская ноги на пол. Годжо, беря аптечку в руки, сел рядом и начал осторожно отлеплять окровавленную рубашку от раны. Я сжала зубы от боли, что Годжо не оставил без внимания. Он тихо зашептал:
— Потерпи чу-чуть. Сейчас всё будет хорошо.
Почувствовалась резкая боль. Как будто кто-то провел лезвием по ране. Я дернулась, издавая короткое "мм" от боли. Сатору снова тихо зашептал:
— Прости. Сейчас промоем эту рану. Она воспалилась немного больше, но шов не разошелся. И гноя не видно. Значит всё будет хорошо.
Я кивнула, закусывая губу. Беловолосый мужчина начал промывать рану. Его прикосновения были нежные и осторожные, как будто перед ним не человек, а фарфор. Спустя пять минут на моем плече красовалась новая, чистая повязка. Мужчина поднялся с места, пряча всё в аптечку. Он заговорил с привычной радостью в голосе:
— Молодец, моя милая. Сейчас принесу тебе чистую рубашку и пойдем на кухню. Ты посидишь, а я тебе сготовлю что-то вкусное. Или же проведем время так, как ты хочешь.
Мои губы тронула мягкая, слабая, уставшая улыбка. Я подняла взгляд на мужчину, который вприпрыжку вышел с комнаты. Он наверняка одел свою маску счастливого парня, но.. весёлым он мне больше нравится. Мне не хочется видеть в его глазах беспокойство. Он.. он мне дорог. Надеюсь, что я больше не встречусь сегодня с Данте. Если и встречусь, то рядом будет Сатору.