Глава 8. Тени
Даня тихо, как хищник, подошёл к окну. Его пальцы крепко сжимали пистолет, взгляд был острый, сосредоточенный. Он осторожно приподнял край плотной шторы, задержал дыхание... и замер.
Снаружи, прямо напротив окна, стояли четыре фигуры. Освещение с улицы было слабым, но знакомые черты невозможно было перепутать. У одного — тяжёлые плечи, широкое лицо и рыжеватая щетина, у другой — тёмная косынка, сжатые губы, холодный взгляд. И рядом с ними — женщина с глазами, в точности как у Стаси, и невысокий, худощавый мужчина с полуседыми волосами.
Даня отдёрнул штору и сделал шаг назад, как будто кто-то только что ударил его по лицу.
— Чего?.. — вырвалось у него, и голос звучал неуверенно, почти ошарашенно. — Это что, блядь, шутка?
Он стоял в одной майке, с пистолетом в руке, и смотрел на закрытое окно, как на мираж. У него внутри всё вскипело — смесь удивления, раздражения, тревоги и бешенства.
Он обернулся. Стася, прижав к себе Эвелину, стояла у двери спальни, испуганно глядя на него.
— Кто? — спросила она шёпотом. — Кто там?
Даня подошёл к ней, всё ещё напряжённый.
— Твои родители... и мои, — сказал он коротко.
У Стаси глаза расширились.
— Что? — она чуть не выронила дочь от шока. — Это... не может быть...
— Вот и я так подумал, — сквозь зубы процедил Даня. — А теперь объясни мне, какого чёрта они здесь посреди ночи, как тени, под окнами?
Стася прижала Эвелину к себе, чувствуя, как сердце забилось в три раза быстрее. Её мать и отец не общались с ней с самого замужества. А родители Дани — холодные, строгие, всегда на дистанции. Они приходили к ним только по делу. А тут — ночь, полвторого, и все четверо стоят под окнами, как будто ждали сигнала.
— Может... случилось что-то? — прошептала она, но даже ей самой в это верилось с трудом.
— Что-то случилось, — кивнул Даня. — И, кажется, мы об этом узнаем не с их слов.
Он шагнул к двери, сунул пистолет за пояс, схватил куртку и направился в прихожую.
— Оставайся тут. Не вздумай выходить, — бросил он через плечо.
Стася вжалась в стену, сердце грохотало.
Даня распахнул дверь. В подъезде было темно, но с улицы в проём влетел холодный воздух и еле слышные шаги. Он спустился по лестнице быстро, на пружинистых ногах, и через минуту был на улице.
Четверо стояли там, как статуи. Ничего не говорили. Просто смотрели на него.
— Ну? — рыкнул он. — Вы что, охуели? Чего вы ночью под окнами? Что, цирк приехал?
Отец Дани молча шагнул ближе. Его глаза были суровыми, как всегда, но внутри что-то дрожало. Он остановился в метре.
— Даня... нам надо поговорить. Срочно. И не здесь.
— Где?! — вспылил тот. — Чего вы вообще...
— Внутри. Только мы четверо. Стасе не надо знать. Пока.
Внутри у Дани всё перевернулось.
Что-то произошло. И похоже, они принесли с собой бурю.
Дом наполнился тяжёлым дыханием, тихими шагами и напряжением, таким густым, что его можно было резать ножом. Даня открыл дверь, пропустив вперёд четверых взрослых. Он знал, что Стася уже ждёт за дверью спальни, прижимая к себе Эвелину, с лицом бледным, как бумага. Он тоже был на грани — но только по-своему. Его напряжение было другим: опасным, ледяным.
— Проходите, — процедил он и закрыл дверь, проверив замок. Затем бросил взгляд на мать: — Садитесь. Раз уж пришли — говорите.
Стася вышла в коридор, всё ещё в халате, с малышкой на руках, робко, будто боясь испортить воздух одним движением. Её мать, Валентина, вздрогнула при виде дочери, но ничего не сказала. Отец Стаси кивнул ей сухо. Мать Дани даже не посмотрела в её сторону.
— Садитесь, — тихо сказала Стася, всё же стараясь сохранить хоть тень уважения. — Я... сейчас Эвелину в кроватку положу.
— Нет, — резко ответил Даня. — Пусть будет. И ты останься. Раз пришли к нам домой — пусть говорят при всех.
Родители переглянулись. Было видно — не хотели. Но выбора уже не оставалось.
Отец Дани встал, сложив руки за спиной, и заговорил первым:
— Сегодня днём... мы получили сведения. И не просто слух. Это подтверждено. Кто-то... следит за вами.
Стася опустилась на кресло, прижимая Эвелину к груди. Сердце снова застучало быстро. Даня выпрямился, напряжён до предела.
— Кто? — спросил он, тихо, но в этом голосе чувствовалась сталь.
— Люди с севера. Старые, ещё советские. Они... хотят вернуть контроль. Старые каналы, старые связи. Им не нравится, что ты стал слишком сильным.
— Я их не боюсь, — буркнул Даня, — это всё?
Отец Стаси вмешался, голос его был дрожащим:
— Даня... они... знают про Стасю. И про Эвелину. Твоя семья — слабое место. Они уже рядом. Они проверяют, наблюдают. Один из них уже был здесь.
Стася похолодела. Руки ослабли. Она вспомнила: стук в окно. Мужчина в плаще. Записка у двери. Звонок...
— Это он был?.. — выдохнула она.
— Да, — кивнула Валентина, — Он проверял — насколько вы уязвимы.
— Почему вы не сказали раньше?! — сорвался Даня. Он вскочил, кулаки сжались. — Почему пришли сейчас, ночью?!
— Мы боялись, что ты сделаешь глупость, — твёрдо сказал его отец. — Но теперь ясно — молчать больше нельзя.
Даня прошёлся по комнате, как тигр в клетке. Он знал: угрозу нельзя недооценивать. Но знал и другое — теперь в игру втянули тех, кого он бы хотел оберегать. Жену. Дочь.
— Мы выведем вас, если нужно, — тихо сказал отец Стаси. — У нас есть возможность. Пока — ещё есть.
— Я никуда не поеду, — твёрдо ответил Даня. — Никто. Ни на шаг.
Он повернулся к Стасе. Их взгляды встретились. В её глазах — страх и решимость. В его — гнев и любовь.
— Но теперь всё будет по-другому, — сказал он. — Я всех прикрою. А если кто-то посмеет подойти... я их сожгу.
И в этот момент, в тишине, Эвелина тихо загукала у груди матери. Живая. Тёплая. Маленький центр их мира.
Теперь — под угрозой.
Тишина в комнате длилась не больше пяти секунд, но казалась вечностью. Даня стоял, опираясь рукой о стену, на лице — напряжение и раздражение, смешанные с внутренним напряжением. Он ещё не отошёл от новости об угрозе, а тут — новая волна.
— Мы с отцом решили остаться у вас, — заговорила мать Дани, строго, словно это было само собой разумеющимся. — Пока всё не уляжется. Мы с Валей и Стасей будем спать в спальне, вы — в гостиной. Женщины вместе. Мужчины отдельно.
Стася вздрогнула, вжавшись глубже в кресло с Эвелиной на руках. Отец Стаси промолчал, лишь отвернулся к окну. Даня медленно выпрямился, моргнул — как будто не сразу поверил в то, что услышал. А потом разразился.
— Вы охуели, что ли?! — выругался он, с такой яростью, что все вздрогнули. — Кто вам сказал, что вы тут что-то решать будете?
— Даня... — попыталась вставить мать.
— Заткнись! — прорычал он. — Вы приперлись сюда ночью, как тени, с чемоданами, с лицами, будто вам кто-то должен, и теперь вы, значит, правила будете устанавливать?
— Мы же просто...
— Просто что? — его голос становился всё громче. — Ты хочешь, чтобы моя жена — мать моей дочери — спала отдельно от меня?! Чтобы Эвелина была где-то в другой комнате, пока тут, блядь, угроза?! Да ты совсем поехала, мать?
Он подошёл к ней вплотную, его глаза горели холодным, бешеным светом.
— Я не позволю, чтобы в моём доме мне диктовали, как жить. Это не ваш дом. Это мой дом. Моя крепость. И если вы сюда пришли — будьте добры жить по моим правилам. А не по бабским прихотям.
Отец Дани сжал губы и тяжело выдохнул:
— Он прав, Марина. Мы здесь не главные. Успокойся.
— Но я не могу... — начала та, дрожащим голосом.
— Можешь. И ещё как. Или обратно катитесь, с чемоданами своими, — отрезал Даня.
Стася смотрела на него с восхищением и страхом одновременно. Он был жесток — да, но сейчас в его гневе было что-то почти трогательное. Он защищал её. Себя. Их.
Он обернулся к ней, взгляд смягчился:
— Ты спишь со мной. Как всегда. Эвелина — с тобой. И точка.
Стася кивнула, слабо улыбнувшись. Она чувствовала, как её сердце начало оттаивать. В этой буре — Даня был её якорем.
Родители молча опустились на диван, разбирая чемоданы. Даня сел рядом со Стасей, приобнял за плечи, поцеловал Эвелину в лобик.
— Всё будет нормально, — сказал он глухо. — Я за вас горло перегрызу, если надо.
И никто в этот вечер больше не спорил.