Феникс [Vlad Kuertov]

Сознание возвращалось, как сквозь вату. Сначала — запах. Йод. Металл. Кровь.

Потом — свет. Тёплый, мягкий, утренний. Сквозь плотные шторы просачивались золотые лучи.

Я медленно повернула голову. Плечо пульсировало тупой, но устойчивой болью. Не адской. Значит — зашили. Обработали. Я жива.

Постель была чужая, но знакомая. Тот самый дом. Та самая спальня.

Тот самый он.

В кресле у окна сидел Влад. Голова откинута назад, руки скрещены на груди, лицо бледное. Он не спал — он вырубился. Судя по всему, прямо в той же одежде, в которой поднимал меня с земли.

Я осторожно села, — и он сразу дёрнулся. Веки распахнулись, взгляд метнулся ко мне.

— Амелия, — голос был хриплым, севшим. — Ты...

— Жива, — выдохнула я. — Видимо, благодаря тебе.

Он встал. Медленно, будто боялся, что я снова исчезну или сорвусь. Подошёл к кровати, сел на край, протянул руку — и в последний момент остановился, будто спрашивая разрешения.

— Тебя нельзя было везти в больницу, — сказал он. — Слишком рискованно. Я вызвал врача, своего. Он зашил, дал антибиотики. Тебе нельзя двигаться резко.

Я смотрела на него, молча. Ни слова благодарности, ни упрёка. Просто смотрела — в глаза. И в этих глазах больше не было злости. Только страх. И вина.

— Они знали, где я, — сказала я наконец. — Я едва дошла до ворот — и уже была под прицелом.

Он кивнул.

— Они наблюдали. Сначала — за мной. Потом, видимо, перешли на тебя. Ждали момента. Ты дала его.

— Я дала его? — Я усмехнулась, криво, устало. — Влад, ты месяцами играл со мной в правду-ложь, в кота-мышку, в "доверяй — но не слишком". А теперь, когда я получила пулю, это моя вина?

Он опустил взгляд. Первый раз — не парировал. Не оправдывался.

— Нет, — тихо ответил он. — Моя.

И тишина повисла между нами — тёплая, глухая, вязкая. Тишина между двумя людьми, которых уже нельзя просто развести в стороны.

— Влад, — сказала я наконец. — Хватит. Или ты рассказываешь мне всё. Сейчас. От начала. Без фильтров. Без "ради твоей безопасности". Или я встану, пусть даже с этой чёртовой рукой, и уйду. На одной ноге. Ползком. Как хочешь. Но уйду. И больше не вернусь.

Он посмотрел на меня. Глубоко. Долго.

А потом кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Я расскажу.

И впервые — не как командир, не как хищник, не как человек, привыкший управлять. А как тот, кто больше не хочет прятаться.

Он сидел у изножья кровати. Говорил спокойно. Не уводил взгляда. Не пытался приукрасить. Просто — говорил.

И я слушала.

Сначала — не веря. Потом — не дыша.

— Я знал, кто ты, ещё до того, как ты прилетела в Москву. Как только твоя фамилия засветилась в редакционной планёрке — мне сбросили копию. «Журналистка из Франции летит писать статью про Московскую мафию». Это было почти смешно. Почти.

Он увидел меня в ту самую ночь. Там, у бара, где случилось убийство. Именно его фигура замаячила в темноте, но я не поняла, кого видела.

— Я стоял слишком близко, Амелия. Я знал, что ты всё видишь. И мне это не понравилось. Тогда я ещё думал, что смогу просто убрать тебя. Пугнуть. Отрезать доступ. Закрыть тему.

Он запугал мою начальницу. Угрожал ей. Ее мужу. Ее детям. Именно поэтому она так резко изменила маршрут моей работы, выдернула меня из расследования, отправила «взять интервью у успешного бизнесмена».

У Влада.

Он смеялся, когда я впервые вошла в его кабинет. Не вслух — внутри. Потому что это было не случайностью. Это было ловушкой. Он хотел понять, что я за человек. Насколько глубоко я копаю. Насколько быстро сломаюсь.

— Я сказал своим людям проникнуть к тебе в квартиру. Посмотреть, как ты живёшь. Что читаешь. Кто тебе пишет. Я не хотел, чтобы тебе делали больно. Но...

Он замолчал. Надолго.

А потом тихо сказал:

— Когда тебе вонзили нож — это была ошибка. Мой человек неправильно понял сигнал. Я хотел припугнуть. Он — захотел отличиться.

Я не могла дышать. Всё внутри сжималось, как в мясорубке. Каждый шрам на моей коже, каждое бессонное утро, каждый приступ страха — всё это было его работой.

Он манипулировал мной с самого начала.

— Я угрожал тебе. Пробовал тебя на прочность. Хотел понять — ты пешка или что-то большее. А потом... потом стало поздно. Ты уже была внутри.

Я смотрела на него, как на чужого. Не на Влада, которого узнала — а на Влада, которого никогда не знала.

И поняла: я была в ловушке с первого дня.

— Ты хочешь знать, что было правдой? — спросил он. — Вот это. Я — тот, кто разрушил твою жизнь. Каждый шаг. Каждый страх. Каждую ночь. Это был я.

Он замолчал.

Внутри — что-то ломалось. Медленно. Беззвучно.

Я не выдержала. Все эти слова — холодные, безжалостные — обрушились на меня лавиной.

Я подняла руку — больную, едва послушную — и ударила его пощечиной.

Звук — резкий, острый.

И тут же — визг — рванул из горла. Боль пронзила плечо, как раскалённое железо. Я схватилась за рану, губы сжались, чтоб не закричать.

Он замер, глаза расширились, но не от гнева — от чего-то другого. Понимания? Ужаса?

— Амелия... — выдохнул он тихо. — Мне... жаль.

Я отвернулась, чтобы не дать слезам вырваться наружу.

Пощечина не вернула мне утраченное доверие. Но дала понять — я больше не игрушка.

Больше не та, что терпит всё молча.

Я села удобнее, всё ещё прижимая больное плечо, не отрывая взгляд от него.

— Ты главарь? — голос был ровным, но с оттенком вызова. — Это ты тот самый неуловимый «Феникс»?

Он замолчал. Глубоко вдохнул, сжал челюсть.

— Нет, — ответил наконец, мягко, но твёрдо. — Я — не тот, кого ты ищешь.

Я увидела, как в его глазах вспыхнула искра — то ли сожаления, то ли желания что-то сказать.

— Но ты часть этого мира, — продолжила я, не позволяя себе расслабиться. — Ты — причина, почему моя жизнь превратилась в ад.

Он молчал.

Я смотрела на него, пытаясь вцепиться в каждое слово, каждую паузу, каждую тень на лице.

— Ты сказал, что не тот, — голос мой был холодным, почти насмешливым. — Но если это правда, объясни мне: почему я видела твою фигуру у того бара? Почему ты запугивал мою начальницу? Почему мои вещи были в твоих руках? Почему на мне оставались следы твоих игр? Зачем все это делал ТЫ?

Он прижал губы, словно сдерживая бурю.

— Ты веришь себе, когда задаешь эти вопросы? — спросил он тихо. — Или хочешь, чтобы я рассказывал тебе сказки, чтобы легче было?

— Нет, — выпалила я. — Я хочу правды. Или хотя бы её крохи. Потому что вся эта история — один сплошной обман.

Он устало закрыл глаза, потом резко открыл.

— Я могу тебе всё объяснить, — сказал он, — но правда может оказаться хуже, чем любые догадки.

Я не отступала.

— Тогда рассказывай. Иначе я сама пойду искать ответы. И ты знаешь — я найду.

В комнате повисла напряжённая тишина. Взгляды столкнулись — два человека, готовых драться не кулаками, а словами и правдой.