Феникс [Vlad Kuertov]

Утро выдалось странно тихим. Будильник прозвенел, как всегда, но я не встала сразу. Просто лежала, глядя в потолок, ощущая, что ночь ещё не отпустила. Моменты со вчерашнего вечера проносились в голове, словно повтор в замедленном действии: его голос, звёзды, дорога, фраза: «Скоро всё изменится».

Я встала. Без кофе. Без завтрака. На автомате оделась, проверила почту, прочитала какие-то заголовки. И вдруг поняла, что не хочу больше туда идти. В редакцию. Делать вид, что всё нормально. Что всё ещё под контролем.

Я не писала статью про Влада. Не потому, что испугалась — я слишком долго жила в этом, чтобы бояться. Просто... в этот вечер я увидела человека, а не объект для атаки. И поняла, что не могу препарировать его на публике. Не сейчас.

Мой уход не стал сюрпризом. Главред даже не пыталась удерживать. Просто кивнула и с холодной вежливостью сказала:

— Что ж. Выбор за тобой. Но если кто-то узнает, что ты просто «сблизилась» с источником — даже не жди, что тебя примут обратно.

Я только усмехнулась. Уже не имело значения.

Когда я вышла из здания, улица казалась другой. Не потому что она изменилась — а потому что изменилась я. Всё казалось каким-то... гулким. Наблюдательным. Я чувствовала: кто-то смотрит. Почти физически. Как будто взгляд жёг затылок. Обернулась — ничего. Только мужчина в сером пальто, стоящий у витрины и явно слишком долго разглядывающий пыльную полку.

Я прошла мимо. Сердце билось быстрее. Специально села на метро, не стала светить свою машину. Там — та же история. Тот же силуэт через два вагона. Я вышла не на своей станции, прошла пару кварталов пешком. Оглянулась. Он был там.

Это была уже не паранойя.

Дома я заперла дверь на оба замка и сразу подошла к окну. Под моими окнами стоял чёрный седан. Не полицейский. Не служебный. Просто чужой.

Я достала старый телефон — тот, который лежал в ящике на чёрный день. Не подключённый к интернету, без приложений, без истории. Только один номер в памяти: отец

Я долго смотрела на экран. Звонить ему — значит признать, что ситуация вышла из-под контроля. А я так отчаянно пыталась доказать себе, что справлюсь одна.

Но черный седан под окнами не исчезал. А чувство преследования уже стучало под кожей, как собственное сердце. Я нажала «Вызов».

Он ответил почти сразу.

— Амелия? Всё в порядке? Почему с этого номера?

— Папа... — голос выдал волнение, и я тут же разозлилась на себя. — Мне нужно с тобой поговорить.

— Что случилось? — голос стал жёстче. В нём мелькнули нотки, которые я не слышала с детства. Когда он понимал: дело серьёзное. — Где ты?

— Дома. Но, пап, я не могу по телефону. Просто... мне кажется, за мной следят.

— Кто? — спросил он, не повышая голос, но в нём уже было напряжение. — Амелия, что ты сделала?

Я замолчала. Я же не могла ему сказать прямо: «Я копалась в грязном белье полулегальной организации, связанной с коррупцией и убийствами». Не могла признаться, что ужинала с человеком, который, возможно, стоит у истоков Феникса — или глубже. Он не знал. И не должен был.

— Я... отказалась от одного интервью, — сказала я уклончиво. — Очень важного. Не все были довольны.

— Чёрт возьми, Амелия, — отец вздохнул, — ты снова играешь в одиночку?

— Нет. Просто... чувствую, что зашла слишком далеко. А теперь они пытаются меня напугать.

— Ты говоришь с отцом. Не с редактором. Скажи мне прямо: ты в опасности?

Я кивнула — бессмысленно, он не видел — и тихо сказала:

— Думаю, да.

Он замолчал. Я слышала, как он дышит, как быстро щёлкает клавиатурой на другом конце. Он уже что-то проверял. Уже пытался контролировать ситуацию.

— Слушай внимательно. Я пришлю за тобой машину. Не спрашивай чья. Просто собери документы и выйди, как скажу. Мы разберёмся.

— Пап, я не уверена, что хочу втягивать тебя в это...

— Поздно. Ты моя дочь. И если кто-то решил, что может запугать тебя — значит, он решил, что может запугать и меня. А это уже не игра.

Я сжала телефон крепче.

— Хорошо. Но я хочу всё объяснить. Лично.

— И ты объяснишь, — пообещал он. — Только сначала ты будешь в безопасности.

Связь оборвалась, а в животе скручивало от тревоги. Я впервые не знала, что страшнее — тот, кто следит за мной... или тот, кого я только что впустила в эту историю.

Отец никогда не был простым человеком. Если он решит вмешаться — это уже не журналистское расследование.

Это война.