Love in the Dark

Утро в школе было обычным — насколько в этом месте вообще бывает что-то «обычное». Люди текли по коридорам — парой, поодиночке, смеясь, шепчась, поправляя одежду и пряча зевки в шарфах. Воздух был уже пропитан зимней влагой и ароматами кофе, духов, новых кроссовок и глянцевых обложек. Всё шло по стандартному ритму, как заведённая машина. Но стоило одному ученику появиться на пороге школы — как будто кто-то нажал паузу. Невидимая вибрация прошла по толпе — взгляд за взглядом, плечо разворачивается, рука останавливает жест, тетрадь замирает на полпути к столу.

Он вернулся.

Том Каулитц пересёк главный холл, будто и не исчезал на две недели без объяснений, без звонков. Как призрак, который сам выбирает, когда ему удобно быть замеченным. Он шёл медленно, как будто растягивал каждый шаг. Не из показной лени — просто в нём была эта природная грация: он не торопился никуда, потому что знал, что всё придёт к нему само. Его шаги глухо отдавались в кафеле. Весь вид — абсолютное равновесие между бунтарством и безупречностью. На нём был тёмный костюмный низ — чёрные широкие брюки, немного мешковатые, но гладкие, как отпаренные утром в дорогом отеле; сверху — графитовая футболка oversize, сидящая свободно и чуть открывающая ключицы; поверх — тёмно-синий блейзер в классическом крое, но надетый небрежно, с чуть закатанными рукавами. Волосы — аккуратные, зачесанные в тугие брейды, которые сегодня особенно контрастировали с бледной кожей. Пирсинг в нижней губе — блестящий, чёткий акцент. Ни цепей. Ни громоздкости. Только это неуловимое ощущение уличного пацана, который знает, как выглядеть безупречно, не стараясь.

Сэм и ещё пара друзей вышли ему навстречу чуть ли не с размаха.

— Ты сдох или что, брат?! — воскликнул Сэм, хлопнув его по плечу. — Мы реально думали, тебя в живых нет. Никому не ответил. Вообще.

— У нас даже спор был, — вставил Джей. — Я ставил на то, что тебя похитили. Ну, ты такой... знаешь... на выкуп сгодился бы.

Том усмехнулся в ответ, лениво. Даже не притормозил шага.

— Я просто отдыхал от вас, — бросил он через плечо.
— Ты вообще школу собираешься заканчивать, или как? — догонял его голос Сэма, но Том только махнул рукой, не поворачиваясь.

На него смотрели все. Ученики — с интересом, девчонки — с прищуром, кто-то из младших классов — чуть ли не с придыханием. Даже охранник у лестницы проводил его взглядом. Это не было чем-то новым для него — он с детства чувствовал себя внутри какого-то неправильно направленного прожектора. Но сегодня... сегодня в этих взглядах было что-то другое. Как будто люди пытались нащупать: что изменилось. Потому что да — что-то в нём было иным. И он сам это чувствовал. Не внешне — внутри. Как будто за эти две недели кто-то перезапустил в нём что-то. Он стал тише. Опаснее. Сосредоточеннее. И никто об этом не знал.

Класс встретил его гулом.

Точнее — затиханием. Люди не кричали, не оборачивались вслух. Но он увидел, как те, кто сидел у окна, перестали грызть ручки. Кто-то прямо выронил карандаш.

— Том Каулитц. Думала, его отчислили, — отозвался кто-то с класса.

Он прошёл между рядами, не глядя по сторонам.

Сел. Спокойно. Тихо. Как будто просто выехал на обеденный перерыв и вернулся по расписанию.

Учитель что-то сказал, но Том уже не слушал. Он скользнул взглядом по классу и замер на одном месте.

Вивиан Моррисон, президент школьного совета, идеальная ученица, та, чья речь ставит на место даже самых упёртых старшеклассников, не пришла на урок вовремя.
Что-то в этом было неправильным. Нарушенным.
Он уловил себя на том, что всё чаще смотрит на дверь.

И вот — дверь открылась.

Она вошла резко, со стуком каблуков и лёгкой запоздалой тревогой в дыхании.

— Простите за опоздание, — сказала она, перехватив взгляд учительницы. Голос был уверенным, как всегда. Только теперь — чуть более глухим, будто что-то мешало полностью сосредоточиться.

Она подошла к столу и протянула тонкую папку — строгую, с красной печатью.

— От завуча. Просили передать лично.

Учительница, строгая женщина с серебристыми волосами и очками на кончике носа, взяла папку. Взгляд её смягчился — и не из вежливости, а из уважения. Она всегда относилась к Вивиан иначе. Как к взрослой.

— Всё в порядке, мисс Моррисон. — Она кивнула и позволила себе лёгкую улыбку. — Спасибо. Можешь садиться.

Вивиан коротко кивнула. Развернулась — и только тогда её взгляд скользнул по классу.
И замер.
Он был здесь. Том.
Сидел на своём месте, чуть откинувшись на спинку стула, с тем выражением лица, от которого у многих начинало дрожать внутри: ленивым, полуприкрытым, но каким-то... острым.
Их глаза встретились.
Взгляд длился не более пары секунд — но в этих секундах было что-то такое, от чего в комнате стало незаметно теплее.
Она посмотрела на него не строго — скорее... спокойно, с холодной заинтересованностью.

На ней были брюки на низкой посадке серо-графитового оттенка, подчёркивающие линию талии и тонкие бёдра, приталенная белая рубашка, строго застёгнутая до середины груди, с лёгким намёком на небрежность. Поверх — укороченная кожаная куртка. Волосы — в гладком хвосте, лицо чистое, но выразительное. Строгая стрелка, тонкая обводка губ. Она выглядела так, словно была слишком занята, чтобы стараться выглядеть эффектно, и поэтому выглядела эффектно вдвойне.

Она отвернулась. Прошла к своему месту. Села рядом с Николь. Открыла тетрадь. Как будто ничего не было.
Но воздух между ними оставался чуть плотнее, чем был минуту назад.

***

После урока коридоры вновь наполнились голосами и шагами, но на этот раз Вивиан шла чуть медленнее обычного. Папка с записями сжималась в руках, а мысли перескакивали с цифр и дел по школьному совету на голос учительницы, потом на непонятный звон в ушах, потом — на Тома. Он был здесь. Он действительно вернулся, и это всё равно казалось почти... нереальным. Почти, потому что реальность слишком отчётливо отзывалась в груди, когда она увидела его взгляд. Уверенный, прищуренный, тёмный и спокойный, но с этой едва уловимой искрой, которую невозможно не заметить. Словно он что-то знал, чего не знал никто больше. Как будто он и есть тот самый секрет, который давно ждёт, чтобы быть раскрытым.

— Ну, если тебе не лень, конечно, — сказала Николь, вырывая Вивиан из мыслей.

— Что? — Вивиан моргнула, оглянулась. Они уже стояли у входа в библиотеку, перед массивной тёмной дверью, ведущей в один из самых тихих уголков академии.

— Я говорю, ты поможешь мне забрать книги, или мне снова звать кого-то из качков? — Николь хмыкнула, держа в руках список, выглядевший не менее внушительно, чем отчёт директора. — У нас тут «Война и мир» умноженная на десять.

— В таком случае, — с тонкой полуулыбкой сказала Вивиан, — вызывай подкрепление.

Они вошли в библиотеку. Тишина там была не гробовая, а обволакивающая — плотная, мягкая, пропитанная запахом бумаги, пыли, старого дерева и чего-то медового от лака на полках. Лампы отбрасывали тёплый свет, скользящий по корешкам книг, и казалось, что сам воздух становится плотнее.

— Я позову Сэма, — сказала Николь, уже доставая телефон. — Он у лестницы.

— Только Сэма? — чуть насмешливо подняла бровь Вивиан.

— Ну, если его друг-призрак снова материализовался... — Николь не закончила, потому что в дверях как раз показались они — Сэм и Том, идущие рядом. Первый с улыбкой, второй — с тем самым лицом, на котором написано: «Я пришёл потому что мог». Или потому что так вышло. Или — потому что захотел.

— Нам нужна мускульная поддержка, — крикнула Николь, помахав Сэму. — Только аккуратно. Не повредите классику.

— Книги — это наше всё, — с деланным пафосом отозвался Сэм. — Мы росли на этом. Правда, Том?

— Я спал на них, — пробурчал Том, подходя ближе.

Он взял стопку с нижней полки, не спросив, не спросив даже, кому помочь. Просто подошёл и взял. Пальцы скользнули вдоль края, и Вивиан не могла не заметить, как непринуждённо он двигается. Как будто каждая его мышца давно знает, что делать, без приказов. Он стоял близко. Ближе, чем нужно, но не настолько, чтобы это можно было назвать нарушением границ. Просто достаточно, чтобы ощущение его присутствия слегка сдвигало воздух вокруг.

Николь с Сэмом направились вперёд — Они отстали почти сразу — Сэм с Николь, не оборачиваясь, понесли вперёд груду книг, наперебой что-то обсуждая: то ли, какие разделы лучше пропустить, то ли, в каком из этих учебников меньше всего занудных графиков. Том с Вивиан не торопились. Он шёл, засунув руки в карманы, чуть опустив подбородок и будто бы мысленно всё ещё находясь в другом месте. Она — с тетрадями прижатой к груди, краем глаза наблюдая за ним, будто выжидая, когда он заговорит первым.

— Ты исчез, — сказала она наконец. Спокойно. Буднично. Без интонации, но так, что её голос всё равно прозвучал, как острие. Сухое, точно отмеренное.

Том не сразу ответил. Он чуть качнул головой, даже не взглянув в её сторону, и усмехнулся одними уголками губ.
— Исчез — это громко сказано. Я бы скорее сказал: взял перерыв.

— Без уведомлений. Без смс. Без уважительной причины, — заметила она, скосив на него взгляд. — Довольно необычный способ сохранять репутацию ответственного члена школьного парламента.

— А ты скучала, — сказал он, не вопросом, просто с тихим самодовольством, всё так же не глядя.

— Я скучала по нормальному количеству людей, которые умеют говорить сарказмом. Без тебя было слишком чисто. Прямо стерильно, — отозвалась она так, что ни придраться, ни согласиться сразу. — И Сэм стал чаще молчать.

— Значит, всё-таки скучала, — протянул он, бросив на неё быстрый взгляд. Их взгляды встретились — и что-то мягко стукнуло где-то в груди. Её зелёные глаза были как вспышка — холодные по цвету, но в них плавала теплая, упрямая ирония. Он на секунду задержал этот взгляд, будто примеряясь, и только потом снова отвернулся.

— Тебе показалось, — сказала она, и голос у неё стал чуть суше.

Они дошли до нужного ряда стеллажей. На полке в беспорядке стояли несколько толстых книг, пыльных, с потёртыми корешками. Том нагнулся, чтобы достать нижние, а Вивиан чуть отступила, придерживая одну из своих тетрадей локтем, и мельком скользнула взглядом по линии его спины, по тому, как у него задрались рукава пиджака, открыв запястья с тонкими жилами и браслетом-резинкой, казавшейся почти неуместной к классическому стилю.
Ничего особенного. И всё же она почувствовала, как что-то внутри тихо стукнуло. Странное чувство. Она списала его на усталость.

— Ты всё ещё не сказал, где был, — напомнила она.

Он молча поднялся, держа в руках три книги. Подал одну ей.

— А ты всё ещё не сказала, зачем тебе знать.

— Просто... — она взяла книгу, держа её обеими руками, словно стараясь сосредоточиться на её весе, а не на том, как случайно задела его пальцы. — Ты человек, который не исчезает просто так. По крайней мере, не ты. Ты обычно слишком... наблюдательный, чтобы допускать, чтобы кто-то стал наблюдать за тобой.

Он хмыкнул. И замолчал.

— Вивиан, — сказал он чуть позже. — Ты слишком много думаешь.

— А ты — недостаточно, — ответила она, почти автоматически.

— Идеальное равновесие, — заметил он.

Они шли к выходу из библиотеки. У дверей, где уже исчезли Сэм с Николь, Том вдруг притормозил и обернулся к ней.

— Если серьёзно... — он на секунду замолчал, глядя куда-то в сторону, будто не решаясь продолжать. — Я был не там, где хотел. И делал не то, что хотел. Вот и всё, пока что.

Она посмотрела на него пристально, будто хотела вырвать из него больше слов, но только кивнула.

— Ладно.

Он чуть улыбнулся.

— Это всё? Без допроса с пристрастием?

— Я просто приберегу его на потом. Когда будет дождь и горячий шоколад. Тогда ты точно не уйдёшь, — сказала она, и это прозвучало... почти как забота. Словно она заранее решила, что если он снова исчезнет — она всё равно дождётся.

И он это почувствовал.

Они вышли вместе. Не говоря больше ни слова. Их шаги звучали в пустом коридоре одинаково глухо. И когда он случайно, или не случайно, коснулся её плеча, проходя мимо, она не отстранилась.

***

Бумаги продолжали перекладываться с одного конца стола на другой, на ноутбуках щёлкали клавиши, кто-то шептался с соседом, переглядываясь и кивая в сторону списка задач. Вивиан почти не поднимала головы. Она уверенно распределяла обязанности: оформление — за младшим отделом, логистика — с Сэмом и Николь, звук и свет — под контролем парламентской подгруппы, а технический план сегодня должен был составить сам Том, и от этого никто не отказывался. Её голос звучал спокойно, почти устало — в нём не было ни напряжения, ни резкости, просто строгая, уверенная сдержанность, как у человека, у которого нет времени даже на эмоции.

— Том, тебе нужно будет проверить всё оборудование в актовом зале до пятницы, — проговорила она, просматривая список. — Попроси у заведующей ключи от звукорежиссёрской, она знает. И, пожалуйста, проверь проекторы. Один из них опять глючит.

Он оторвал взгляд от своего телефона, кивнул.

— У нас будет доступ к сцене?

— После пятого урока, ежедневно. Я согласовала.

Некоторое время царила только рабочая тишина. Было слышно, как кто-то листает справочник, как капает вода в кофейном автомате за стеной, как скрипит фломастер на белой доске. Всё шло безукоризненно — не по плану, а скорее по инерции: они делали это не впервые, и большинство уже знали, что от них требуется.

Вивиан обвела взглядом стол — сдержанно, деловито. Её глаза задержались на каждом из членов совета буквально на секунду, и лишь на Томе взгляд остался чуть дольше. Он сидел, как всегда, развалившись, небрежный, но почему-то сегодня особенно собранный. Вся его поза — расслабленная, но в этом расслаблении было что-то настороженное, как у хищника перед рывком. Он не перебивал, не отпускал замечаний, не хмурился. Просто слушал. И это как раз и напрягало.

Когда все задачи были распределены, она закрыла папку с документами.

— На сегодня всё. Всё, что обсудили, будет в общем чате к вечеру. Не забудьте свериться по спискам. Если будут изменения — сразу сообщайте.

Все начали вставать, кто-то шумно отодвинул стул, кто-то начал убирать ноутбук. Николь и Сэм заговорили вполголоса, смеясь о чём-то своём, ушли почти первыми. За ними — остальные. Комната быстро пустела. Остались только Вивиан и Том.

Он всё ещё сидел, не шевелясь, наблюдая, как исчезает движение в пространстве. Она не спешила уходить, словно чувствовала — разговор ещё не окончен.

— Ты давно так тихо сидишь на собраниях? — спросила она, не поднимая на него глаз, но уже сжимая ремешок сумки в пальцах.

— Может, просто ты слишком громкая.
Он сказал это без тени улыбки, без игры, просто как факт.

Она всё же посмотрела на него — долго, внимательно.

— Ты изменился.

— А ты всегда такой внимательной была, или это — от усталости?

Он поднялся, подходя ближе к ней. Она почувствовала его присутствие, как электричество в воздухе: не прямое, но плотное. Он наклонился, не чтобы приблизиться, а чтобы забрать документы с края стола, но это выглядело как приближение.

— Всё в порядке? — спросила она вдруг,
уже тише.

Он посмотрел на неё внимательно, слишком долго.

— А что бы ты сделала, если бы не было?

Она замерла. Простой вопрос — а ответа
нет.

— Наверное... спросила бы, чем помочь.

— Не стоит. Это не входит в твои обязанности как президента школы.

— Я не всегда в этом качестве, Том.

И снова — взгляд. Глубже, чем просто контакт глаз. Там что-то затаилось, не сказанное, неоформленное. Он кивнул, наконец, отступив на полшага.

— Я схожу к звуку сегодня после шестого. Можешь не беспокоиться.

И ушёл, тихо закрыв за собой дверь.

Она осталась стоять в полутёмной комнате, с той самой лёгкой дрожью, которая не про страх и не про волнение. Просто что-то стало иначе.

***

Дом Каулитцев утопал в вечернем полумраке, как в болоте, из которого не вырваться. Он всегда казался Тому слишком большим, слишком глухим. Казармой для «избранных». Молчащей крепостью, в которой слова не имели смысла, если они не отдавали приказы. Здесь всё было сделано не ради уюта, а ради власти: мрамор холодных стен, тяжёлые двери, лестницы, ведущие не вверх, а глубже — туда, где секреты живут бок о бок с пеплом.

Когда Том зашёл, никто не встретил его. Ни слуга, ни мать, ни даже эхо шагов. Он не ждал. Он знал: его ждали не здесь — его ждали в кабинете. Как всегда. Отец не вызывал. Он просто создавал тишину, которая сама подталкивала Тома туда, куда надо. И вот он уже подходил. Остановился перед дверью, глубоко вдохнул и толкнул её — тихо, без театральности.

Гюнтер Каулитц сидел за массивным дубовым столом, погружённый в бумаги. Его рубашка была безупречно выглажена, манжеты застёгнуты, перстень на пальце блестел в полумраке, отбрасывая тень, похожую на каплю крови. В этом человеке не было ничего человеческого — он был выточен из льда и стали. Ни одной морщины, кроме тех, что возникли от многолетнего прищура, когда он смотрел на людей, будто раздевая их душу.

Том остался стоять у входа. Не сел. Не двинулся. Только смотрел.

— Прошло две недели, — начал Гюнтер, не поднимая глаз. — Ты вернулся так, будто ничего не произошло.

— А что произошло? — Том говорил медленно. Почти без интонаций. Он знал: если хоть чуть сорвётся — отец это почувствует, и будет хуже. — Просто две недели. Без объяснений.

— Без приказов. Без разрешения. Без отчёта. — Пауза. — Ты думаешь, ты кто?

— Я — не ты.

Это прозвучало остро, как заточка. Впервые. Но не громко. Гюнтер только отложил ручку. Поднял на сына взгляд. Ни гнева. Ни удивления. Только ледяная пауза между вдохом и ответом.

— Пока ты носишь эту фамилию, ты — инструмент. Привилегированный, хорошо обученный. Но всё ещё инструмент.

— Я — человек.

— Ты — часть семьи. А семья решает, что ты чувствуешь, когда ты чувствуешь и кого ты должен чувствовать.

Молчание накрыло комнату, как бетонная плита. Том склонил голову чуть вбок. Пальцы на руках сжались в медленное дрожание.

— Если ты хочешь, чтобы я снова стал «частью семьи» — говори, зачем я здесь.

— Намечается операция, — спокойно сказал Гюнтер, — Ты будешь наблюдать за объектом. Человек из внешнего круга Морретти или Карреры. Возможно, просто связующее звено. Возможно, нечто большее.

— Имя?

— Пока неважно.

— Нет, — голос Тома стал ниже. — Важно.

Отец усмехнулся. Но не так, как улыбаются. А как медленно выпускают яд.

— Ты не командуешь. Ты выполняешь. Ты следишь, записываешь, передаёшь. Всё. Если понадобится — вмешаешься. Если придёт команда — изолируешь.

— И если этот человек — ни в чём не виноват?

— Тогда ты сделаешь вид, что он виноват. Понял?

Том стоял, как под током. В груди зашевелилось что-то старое — злость. Тоска. Тревога. Воспоминание о детстве, где всё решалось без него. Где мать прятала лицо в тени, когда отец говорил. Где тишина была громче любого крика.

— Я не агент, — выдохнул он. — Я не слежка. Я не щенок на поводке.

— Нет. Но ты сын. И это обязывает.

Он подошёл ближе. Медленно. Шаг за шагом. И вдруг — схватил Тома за челюсть, крепко, с силой. Как будто проверял, насколько тот стал мужчиной.

— Ты будешь делать, что я скажу. Потому что я дал тебе всё. Жизнь, крышу, защиту. Потому что если ты откажешься — она заплатит.

Том сначала не понял. Потом его лицо побледнело.

— Мама? — тихо. Слишком тихо.

— Да. Я видел, как ты на неё смотришь. Как сжимаешь кулаки, когда слышишь, как она говорит не в том тоне. Думаешь, я не знаю, что ты хочешь её защитить?

Впервые за долгое время Том не выдержал. Его рука дрогнула. Губы дрогнули.

Но он не ответил.

— Не проваливай эту задачу, — прошептал Гюнтер, отступая. — Или я не буду делать это через слуг. Я сделаю это сам. Прямо при тебе.

Том стоял, как камень. Он не плакал. Он не кричал. Он просто сгорел внутри. Медленно. Без пепла. Без дыма.

Потом он ушёл. Тихо, не хлопнув дверью. Но внутри него уже что-то изменилось.

Он ещё не знал, кого будет искать. Не знал, кого ему назначили. Но уже знал точно одно:

Он не подчинится.

***

Он вернулся. Она — опоздала.
Но между этими двумя всегда что-то происходит не по расписанию.

Один должен следить. Вторая — слишком заметна.

Что ж, ставки сделаны. Кто проиграет первым?

XOXO

Буду рада вашим отзывам💞