Love in the Dark

День начинался, как и все предыдущие последние дни, — в полутемной машине, с распахнутыми жалюзи на реальность, которую он обязан был разглядеть до мельчайших деталей. Мотор урчал внизу, грея воздух, а над ним повисала влажная, почти липкая тишина утра, когда город ещё окончательно не проснулся, но уже показывал зубы. Том сидел неподвижно, как скульптура в кресле, — взгляд цеплялся за всё: номера проезжающих машин, силуэты, лица, жесты. Ему было велено следить — и он следил. Но с каждым днём всё это становилось... чем-то большим. Чем-то личным. Потому что объект оказался не «объектом». Потому что «цель» имела имя. И слишком живое, слишком чёткое лицо.

Вивиан — Морретти.

Он не знал, как отреагировать на совпадение. Первые два дня он отрицал — даже не в мыслях, а просто не позволял себе смотреть в этом направлении. Потому что это выглядело как издевка. Как грубая шутка судьбы. Как будто кто-то сверху сдвинул фигуры на доске, не предупредив, что партия теперь ведётся на крови. Но чем больше он следил — тем меньше мог игнорировать. Он узнал походку — лёгкую, как будто ускользающую от земли. Узнал пальцы — когда она поправляла волосы, перебирала их, держа в воздухе словно прядь чужой тайны. Узнал смех — даже сквозь закрытое стекло, даже сквозь расстояние, он чувствовал, когда она смеялась.

Но с третьего дня всё изменилось.

Он заметил другую машину. Сначала — просто машину. Потом — взгляд в зеркале заднего вида. Потом — смену водителя. И только тогда понял, что за ней следит не он один.

И это было чертовски плохим знаком.

Он никогда не думал, что будет ощущать дрожь не от того, что должен за кем-то следить, а от того, что кто-то может сделать это вместо него. Что кто-то, кого он не знает, может преследовать её с другим намерением — не наблюдать. А устранить. Том понял это с такой ясностью, что у него перехватило дыхание. Он заметил, как на одном перекрёстке Вивиан почти остановилась, словно что-то почуяла. Как её плечи напряглись, как рука на секунду вжалась в ремешок сумки, будто она ощутила на себе что-то — взгляд, опасность, чужое присутствие.

Он знал это чувство. Он сам часто был тем самым взглядом.

Но сейчас — он стал тем, кто боится, что кто-то другой почувствуется ею первым.

Её день начинался с кофе — уже третий день подряд она не могла заставить себя съесть что-то утром. Кофе был крепким, горьким, ледяным. Как и мысли, которые гудели в висках, будто крошечные моторчики, не умеющие останавливаться. Её отец всё чаще уходил на закрытые встречи. Мать — почти не говорила за завтраком. Охрана — стала вдвое плотнее, как будто предчувствие чего-то надвигающегося витало над ними, но никто не озвучивал. Вивиан не была глупой. Она знала — что-то происходит. Что-то, чего ей пока не говорят. Но она чувствовала это всем телом. Особенно — на улице. Особенно — когда идёшь одна, а воздух будто дрожит от чужого внимания. Как будто кто-то впился взглядом между лопаток. Она оглядывалась пару раз. Ничего. Но всё тело напряжено. Даже кожа ощущает, что кто-то дышит рядом, оставаясь невидимым.

Сегодня был ещё один такой день.

Они выехали на встречу с союзниками — в один из закрытых домов в старом районе, где фасады были слишком ухожены, а у каждой стены — по одному глазу. Это не был официальный повод — встреча маскировалась под ужин, под что-то семейное. Но Вивиан знала: такие встречи случаются только тогда, когда в воздухе запах крови. Значит, угроза близко. Или кто-то стал предателем.

Внутри дома пахло табаком, полировкой мебели и политикой. Большие столы, стаканы с дорогими напитками, толстые папки, сложенные возле кресел. Её отец говорил тихо, но остро. Мать сидела чуть поодаль, слушая, но не вмешиваясь. А Вивиан... Вивиан стояла у окна, рядом с Аланом — сыном одного из союзников. Он был на год старше, высокий, хорошо сложенный, с гладким голосом и нескрываемым интересом в глазах. Они разговаривали — о чём-то лёгком, об университете, о путешествиях. Она смеялась. Но каждый раз, когда смеялась, на долю секунды смотрела в окно. Взгляд в сторону. Как будто знала: кто-то там, снаружи, смотрит.

Он видел её.

Через приоткрытую щель в плотных шторах. Она стояла, слегка опираясь плечом на край окна. И смеялась. Её смех был — как трещина в стекле. Потому что он не должен был быть таким настоящим здесь, в этом доме, окружённом угрозой. Она смеялась — и рядом был парень. Парень, к которому она наклонялась ближе. Который держал в руке стакан, а другой — почти касался её локтя. И Том почувствовал, как внутри него что-то... сжалось. Медленно. Как будто мышцы сами решали, что пора действовать. Потому что он не знал, кто этот парень. Не знал, с какой семьи. Не знал, зачем он смеётся с ней. И это незнание было опаснее пули.

Он наклонился к рюкзаку, вытащил бинокль. Проверил угол. Проверил машины. Убедился, что другая слежка — исчезла. Или затаилась.

А потом направил объектив на них. На неё.

Вивиан и Алан.

Он наблюдал, как она немного откидывает голову, когда смеётся. Как двигаются губы. Как пальцы сжимают край подоконника. Как её щёки чуть розовеют. Он не должен был это чувствовать. Но чувствовал. Потому что за эти дни он привык к её ритму. Привык знать, где она, с кем, почему. И это ощущение — терять контроль — было невыносимым.

Отчёт. День 3.
Объект: Морретти В.
Локация: ресторан «Amaro Nero».
Время: 18:43–19:20.

Объект прибыла с охраной и родителями. Через 15 минут присоединились союзники. Особое внимание — к Алану Луцци, сыну партнёра Морретти.
Разговор — лёгкий, доверительный. Объект улыбалась, смеялась, не проявляла настороженности. Первый физический контакт — с её стороны.

Вывод:
Повышенное доверие к А.Л. Возможно, сближение. Потеря бдительности. Не исключён риск утечки.
Наблюдение продолжить.

Примечание:
Слишком спокойно.
Слишком открыто.
Слишком не в ту сторону.

Он записывал в ноутбук отчет о действиях Вивиан. Он знал: он должен следить. Но вместо этого начал охранять.

Она не знала, почему ей неуютно.

Алан был вежливым. Привлекательным. Умным. Всё было как надо. Они даже смеялись по-настоящему — ну, почти. Но ощущение... оставалось. Словно кто-то весь этот вечер держал на прицеле. Не Алан. Не кто-то из охраны. А кто-то — за пределами. Кто-то, кто знает, кто она на самом деле. Кто знает, как бьётся её пульс, когда она боится. Кто знает, что она на самом деле не смеётся — а прячет нервозность в улыбке.

Она скользнула взглядом по окну в четвёртый раз.

Свет фонаря, холодный воздух. И чувство — он где-то рядом.

***

Он не сразу заметил, что упустил её. Мысли плотно обволакивали сознание, как чернильное облако в воде — густое, вязкое, не дающее разглядеть, где реальность, а где иллюзия. Он сидел в машине, руль под пальцами казался горячим, но не от двигателя — от скопившегося под кожей гнева, растущего напряжения, собственной внутренней неустойчивости. Его глаза то и дело цеплялись за отражения в окнах, за фары других машин, за проблеск женского силуэта в проёмах ресторанных дверей. Но всё это было не то. Не она. И тогда он снова начинал думать. О ней. О себе. О грёбаном Гюнтере, который поставил его на слежку за дочерью Морретти, словно это просто обычное имя в списке врагов. Словно он не знал. Или — знал, но хотел посмотреть, что будет. Сколько времени Том выдержит.

На дворе был четвёртый день наблюдения, и он привык уже к маршрутам Вивиан: школа, закрытый клуб, библиотека, один из частных итальянских ресторанов в центре. Он знал, в какие дни она пьёт кофе с Николь, в какие — говорит по телефону с отцом, в какие — идёт на длинные, быстрые прогулки по кварталу, где у Морретти были свои люди. Он знал, где она дольше улыбается, а где идёт, уткнувшись в экран, с губами, плотно сжатыми от тревоги. Он знал её шаг. Силуэт. Даже её тени. Но всё равно... каждое её появление било в грудную клетку как удар, как вспышка — и он всё ещё не понимал, как отслеживать того, кто кажется тебе не целью, а всем.

Он на секунду закрыл глаза. Протёр лицо. Пальцы дрожали, как будто нервы не выдерживали этого затянувшегося спектакля. И именно в этот момент — глухой сигнал перед глазами. В зеркало — только следы фар. Она исчезла.

Он резко поднял голову. Пусто. Машина, в которой она ехала, растворилась в потоке. Том схватил руль так, что побелели костяшки пальцев.

— Чёрт, — выдохнул он.

Он включил передачу. Машина, специально выданная ему от отцовских людей — мощный седан с тонированными стёклами и начинкой уровня среднего разведывательного офиса, — взревела, как зверь. В следующий миг он вдавил педаль газа в пол. Асфальт метнулся под колёса. Он обогнал два внедорожника, резко вывернул налево, и вылетел на внешнюю полосу шоссе, по которой, как он помнил, раньше всегда уезжали машины Морретти. В ушах стучало. Воздух был резким. Скорость начала расти, словно не в километрах, а в ударах сердца.

180.
200.
220.

Он почти летел. Трасса впереди плыла, как в игре, где ставка — не на очки, а на чью-то жизнь. Вивиан могла ехать куда угодно. Но он знал, знал — по пятничному маршруту они обычно сворачивают в сторону прибрежного особняка. Иногда. Не всегда. Но именно туда ведёт эта трасса. А значит — туда ведёт и он.

Машины мелькали по бокам. Он едва успевал подруливать, выжимая максимум из двигателя, который уже начал реветь, как разъярённый хищник. Впереди — чёрный внедорожник. Кажется, он. Он прищурился. Да. Бронестёкла, знакомый номер. Он обогнал с правого фланга, стараясь не быть замеченным. И только теперь выдохнул, позволяя себе глоток воздуха, будто до этого задерживал дыхание. Он не мог её упустить. Не сейчас.

А в это время, в машине на несколько корпусов впереди, Вивиан сидела, опершись локтем о подлокотник, и вглядывалась в тёмное окно, будто бы просто наслаждаясь ночной дорогой. Внутри было тепло, ровный шум колёс заглушал любую музыку, и на первый взгляд она казалась расслабленной. Но на деле — всё было не так. Что-то тревожило. С момента, как они вышли из ресторана, ещё до того, как отец обменялся рукопожатиями с новым лицом из восточного консорциума — что-то шевельнулось внутри. Никак не отпускало. Как будто кто-то смотрел. Слишком пристально. Слишком в тень.

— Ви, ты в порядке? — мягкий голос раздался рядом. Это был сын Луцци. Он сидел рядом, удобно развалившись, и держал в руках бокал с виноградным соком, будто в нём был весь блеск и статус их семей.

— Да, — ответила она, быстро улыбнувшись. — Просто... думаю о делах. Школа, экзамены, все эти проекты.

— А, ну да. Президент совета не отдыхает даже по пятницам.

— Увы, у нас не тот род занятий, чтобы расслабляться, — заметила она иронично.

Он рассмеялся. У него был лёгкий акцент и абсолютно искренний смех. Не тот, от которого кружится голова, но тот, который согревает. Иногда. Но не сегодня.

— Кстати, — сказал он, — я слышал, ваш отец ведёт переговоры о новых протоколах безопасности. Нас тоже касается, ты в курсе?

Она кивнула, глядя всё ещё в окно.

— Да, — сказала она. — И если честно, меня это настораживает. Если он усиливает безопасность, значит, есть повод.

— Возможно. Или просто переигрывает в превентивные меры, как всегда.

— Возможно, — эхом повторила она. Но внутри гремело что-то другое. Она не могла понять. Но знала точно: взгляд, который она чувствовала всё это время, не мог быть случайным.

Он наблюдал. Вновь. С более близкого расстояния, чем обычно. Слишком близкого.

Фары встречных машин отражались в его глазах, но он не моргал. Вивиан вышла из машины, окружённая охраной, а потом снова — этот парень. Алан. Они говорили. Она улыбалась. И что-то внутри Тома сдвинулось. Он не слышал слов, но по её мимике мог догадаться, что речь шла не о политике и не о цифрах. Он видел, как она чуть склонила голову, как касалась плеча Фабио пальцами, словно случайно. И как тот почти незаметно коснулся её спины.

Том сжал руль так, что тот едва не скрипнул.

И всё же он не отвёл взгляда. Он смотрел, потому что должен был знать. Не просто по приказу — по инстинкту. И потому, что впервые за все эти дни его чувства стали мешать делу. Он хотел, чтобы она была в безопасности. Даже если для этого ему придётся переступить через всё, что ему внушали с детства.

***

Мотор заурчал ровно, будто прочувствовал настрой хозяина. Том снова выровнял спину, опустил запястья на руль и машинально щёлкнул пальцами по коже в ритме трека 50 cent, едва слышно шипевшего в колонках. Но на этот раз музыка не отвлекала. Что-то в воздухе изменилось. Неощутимо, как лёгкое отклонение стрелки компаса, когда рядом прячется другой магнит. За годы — за жизнь — он научился чувствовать такие вещи: сбои в привычных узорах. Он не видел ничего подозрительного напрямую, но всё равно насторожился — машинально, инстинктивно, телом. Точно знал: они не одни.

Когда кортеж Морретти тронулся с парковки частного зала — два чёрных внедорожника и центральный бронированный седан — Том сделал широкий круг по кварталу, не приближаясь, а как будто выравниваясь по другим улицам, пользуясь тем, что навигатор уже выстроил предполагаемый маршрут. Слишком поздно для обычных выездов, слишком тихо. Он сбросил скорость и убрал руку с коробки передач, когда увидел в зеркале движения двух других машин, которые до этого будто бы просто стояли у другой парковки. На вид — ничего. Обычные серые "Форды". Но...

Что-то было в них не так. Может, слишком чистая краска. Или то, как они включились в движение одновременно, без секундного рассинхрона. Может, то, как держали дистанцию: не впритык, не далеко — ровно так, чтобы оставаться в зеркале заднего вида, но не вызывать подозрений у обычного наблюдателя. Только Том не был обычным. Он отдал слишком много лет на то, чтобы научиться видеть такие совпадения как маркеры.

Он медленно вдохнул. Сжал руль. Снизил скорость — и перестроился через две полосы, как будто бы собирался свернуть, и одним глазом следил: последуют ли они. Одна из машин слегка сместилась. Почти незаметно. И этого было достаточно.

— Ну нет, — пробормотал он, сжав челюсть.

И тут же, без предупреждения, выжал газ и с рывком вырулил обратно на трассу — с таким ускорением, будто бы машина была продолжением его позвоночника. Пальцы сжались на руле, как когти, взгляд стал хищным. Он знал: это они. Они едут за Вивиан.

Он ощутил это сразу — не как сигнал, не как визуальное доказательство, а как тонкое, почти инстинктивное знание: что-то не так. Даже когда они только вышли из ресторана, было это странное ощущение — будто тень скользнула по стеклу, слишком быстрая, слишком остро очерченная, чтобы быть просто отражением света фар. Том ещё тогда проследил взглядом за серебристым Фордом, медленно отъехавшим от обочины, якобы уступая дорогу машине Морретти, но даже в том, как он двигался, было нечто неправильное. Слишком аккуратно, слишком медленно, как будто водитель не водил — а выжидал. Он не стал сразу включать тревогу — его учили отличать обычное от потенциально опасного. Но теперь, когда машина Морретти только вырулила на шоссе, и за ней без паузы рванула та самая серебристая, Том почувствовал, как всё внутри напряглось. Это было как запах бензина перед взрывом — ты не видишь огня, но уже знаешь: он рядом.

Он бросил взгляд в зеркало заднего вида, потом — вперёд, по трассе. Ночное шоссе расплывалось под колёсами, как чёрная лента, и фары автомобилей мигали вдалеке — ровно до той секунды, когда его взгляд не выцепил: серебристый минивэн резко перестроился, сокращая дистанцию до машины Морретти слишком быстро, как для обычного водителя. Слишком уверенно. И — слишком рискованно. Ещё секунда — и он почти поравнялся с машиной Альдо.

Том не ждал.

Всё, чему его учили — наблюдай, не вмешивайся, не раскрывай себя — в этот момент рассыпалось, как пепел на ветру. Он ударил по газу — мощно, резко, до упора. Машина взвыла, под капотом что-то глухо рвануло, и асфальт начал размываться под колёсами, как сцена из фильма на ускоренной перемотке. Спидометр выстрелил стрелкой вверх — 120, 150, 180. Он едва успел вписаться в поворот, ощущая, как задние колёса чуть срываются в занос, как руль вибрирует от перегруза. Но он не сбрасывал. Не мог. Впереди — слишком много.

Секунда — он уже сбоку. Другая — он на половину корпуса опережает минивэн. Он бросает взгляд в боковое окно — и да, водитель даже не пытается скрыться. Молодой, с капюшоном на затылке и сигаретой в зубах, лицо расслаблено, но руки на руле — как у профессионала. Том ловит короткий взгляд — и видит, как тот оценивает его. Как хищник хищника. Без слов. Без знаков. Но всё понятно.

И тогда Том делает ход.

Он резко уходит вправо, подрезая минивэн — не опасно, но нагло. Словно говоря: «Я знаю, кто ты. Я здесь». Водитель моргает, чуть скидывает скорость, а Том, не теряя секунды, перестраивается назад — теперь между ним и машиной Морретти остаётся всего несколько метров. Он полностью берёт на себя удар — если он будет. Он слышит, как из динамиков доносится короткое автоматическое предупреждение об опасном сближении, но игнорирует. Сердце бьётся быстро, но ровно. Его тело — как заведённый механизм. Он даже не думает. Только действует.

Сзади — серебристый снова наращивает скорость.

Он знает этот манёвр. Они хотят спровоцировать. Чуть стукнуть в бок — не сильно, но достаточно, чтобы машина Морретти резко ушла в сторону и потеряла управление. Не смертельно — но врезаться на скорости в разделительное ограждение можно и без смертельного удара сделать вывод: «несчастный случай».

Том прижимается ближе к Альдо — настораживающе близко, и из заднего стекла он замечает, как в машине что-то меняется: водитель охраны что-то замечает. Альдо разворачивает голову, пытается понять, что происходит. Он ещё не видит угрозу. Но уже ощущает.

Том делает вторую подрезку — теперь уже прямо под левую фару минивэна. Почти на грани столкновения. Его машина рычит, как разъярённый зверь. Водитель минивэна не выдерживает — резко уходит влево, срываясь на обочину. Но Том уже там. Он будто знал. Он закрывает ему путь, тормозит резко — и машина за ним вынуждена тоже тормозить. Задние фары вспыхивают, как кровь. А потом — движение.

Он видит, как человек в минивэне делает что-то резкое — возможно, хватает рацию, возможно, тянется к бардачку. Но Том уже разворачивается — руль влево, педаль в пол. Его машина делает зигзаг и встает поперёк дороги, перегородив путь. Фары моргают в предупреждении. И только тогда — только тогда — минивэн сдаётся.

Он сдаёт назад. Быстро, профессионально. Пятится, разворачивается и исчезает в ночи, как тень. Ни стрельбы. Ни окон, опущенных наполовину. Только чистое, сдержанное насилие, которое не дошло до точки кипения — благодаря ему.

*

Машина Морретти свернула на боковую дорогу. Без мигалок. Без сигнала тревоги. Но внутри — напряжение можно было резать ножом. Вивиан сидела сзади, прямо за отцом, и только сейчас, когда свет уличных фонарей выхватывал лицо Альдо — она заметила, как у него челюсть сжата. Он что-то знал. Он понял. Даже не глядя на неё — она это почувствовала.

— Пап, — сказала она тихо.

Он молчал.

— Пап, ты тоже это видел?

Он кивнул. Очень медленно. Без слов. В машине повисла глухая тишина.

— Это было... случайно?

— Нет, — сказал он. — Это было предупреждение.

— От кого?

Он не ответил.

— Пап, скажи мне.

— Не сейчас, Виви. — Его голос был глухой, как будто что-то в нём треснуло. — Мы дома поговорим.

Они вошли в дом. Вивиан не снимала куртку, не разувалась. Прошла сразу в кабинет, где отец снял пиджак и налил себе виски. Не из-за привычки. Из-за того, что руки дрожали. Он сделал глоток — и только тогда повернулся к ней.

— Кто это был? — спросила она.

— Возможно — кто-то из старых врагов. Возможно — кто-то новый. Мы многим мешаем.

— Это из-за союза с Каррерой?

Он посмотрел на неё.

— Ты умная девочка, — сказал он. — Но иногда я хотел бы, чтобы ты была просто ребёнком.

— Слишком поздно, — ответила она тихо.

Он отвёл взгляд.

— Что ты не говоришь? Я чувствую, что ты что-то скрываешь.

Он выдохнул.

— Мы получали угрозы. Но не напрямую. Через каналы. Имена не назывались. Только посылы: «Заберите свою дочь с дороги, пока её не сбила другая машина». И прочее в этом духе.

У неё перехватило горло.

— Почему вы молчали?

— Потому что думали, что справимся. Потому что ты — не девочка с улицы. У тебя охрана, у тебя протокол. А теперь, — он поставил стакан, — теперь, возможно, всё изменилось.

Она отвернулась. Губы дрожали.

— Я чувствовала, — сказала она. — Несколько дней. Будто кто-то рядом. Будто кто-то смотрит.

Он посмотрел на неё в упор.

— И не сказала?

— А вы мне?

В этот момент они были равны. Отец и дочь. Два человека, знавшие цену молчанию. Но в этот момент между ними было нечто большее — страх. И гнев. И понимание.

— Мы усилим охрану, — сказал он.

— Этого мало, — сказала она. — Если они решат действовать — никакие машины не спасут. Мне нужно знать. Всё.

Он долго смотрел на неё. Потом кивнул.

— Завтра утром. В моём кабинете. Без матери.

— Хорошо.

Она вышла. И только в коридоре, где стены были глухими, как в крепости, позволила себе дрожь.

А где-то снаружи, в ночи, в машине, припаркованной на расстоянии, где сигнал рации уже глох — Том смотрел на её окна. И не знал, что это было — страх за неё или просто инстинкт. Но знал одно: теперь он не просто следит. Теперь он часть игры. Даже если для этого ему придётся переступить через всё, чему его учили.

И кто-то уже начал делать ходы.

***

Класс был наполнен золотистым, мягким светом утреннего солнца, пробивавшегося сквозь высокие арочные окна. В воздухе витал аромат свежей бумаги, кофе и легкого напряжения — того самого, которое появляется перед важными школьными событиями. Всё вокруг казалось привычным: столы, слегка поцарапанные, доска, на которой ещё оставались следы вчерашнего обсуждения, даже глухой гул голосов в коридоре. Всё — кроме внутреннего ощущения чего-то неуловимого, стянутого, как натянутая струна. Вивиан сидела за своим привычным местом у окна, идеально выровняв папку с заметками, будто этот контроль над плоскостью бумаги мог хоть немного компенсировать тот хаос, что творился в ней самой. Она выглядела точно так же, как всегда: ровная спина, прямая шея, взгляд сосредоточен, но те, кто знал её чуть ближе, могли бы заметить, что пальцы на ручке слишком сильно сжимали корпус, а правая нога сдавленно упиралась в пол — будто готова была взлететь в любую секунду. Напротив сидел Том — развалившийся в кресле, как обычно, с тем самым видом, будто это место было его с рождения. Он тоже казался спокойным. Даже слишком спокойным. Ни одной складки на лбу, ни одного движения, выдающего внутреннюю реакцию. Но глаза... Его глаза не отпускали её даже на секунду. Он не позволял себе этого взгляда — слишком прямого, слишком навязчивого — но каждый раз, когда она говорила, он задерживался. Чуть дольше, чем нужно. Чуть внимательнее, чем полагается. И только он знал, сколько в этом взгляде было гнева, страха, бешенства и... облегчения. Потому что она жива. Она сидит напротив него. И у неё даже не дрожат руки. А это значило, что, возможно, она не поняла, как близко была к грани.

— Так, — Николь хлопнула по папке и встала, как генерал перед атакой. — У нас осталось три дня. Три. Дня. До бала. И если кто-то ещё не доделал своё задание — у вас есть ровно двадцать четыре часа, чтобы это исправить. Или я лично повешу вас на гирлянде у входа.

Класс засмеялся — вяло, напряжённо. Смех был не от шутки, а от желания не думать о серьёзном. Но Николь, как всегда, знала, как вернуть фокус.

— Вивиан, ты подтвердила с рестораном меню?

— Подтвердила, — сухо отозвалась та. — Меню, посадка, вегетарианская и безлактозная альтернатива — всё в силе.

— Том, ты проверил техническое оборудование?

Он кивнул, не вставая.

— Всё работает. За исключением одного пульта, но я заменил его на резервный.

— Отлично. Сэм, цветочные композиции?

— В пути, — отозвался Сэм, поднимая руки. — Не убивай, если курьеры задержатся.

— Я убью, если хоть одна композиция будет с белыми розами, — мрачно добавила Николь. — Мы обсуждали это. Белые розы — как на похоронах. Мы что, хороним нашу молодость?

— Кто знает, — буркнул Том, глядя в сторону. Слишком тихо, чтобы это было просто сарказмом.

Николь проигнорировала.

— Плакаты, афиши, приглашения. Всё уже у студентов младших классов. Осталась репетиция танца.

Все переглянулись.

— Серьёзно? — Сэм выдохнул. — Мы танцуем?

— Все танцуют, Сэм. Даже ты. И даже Том.

— Особенно Том, — добавила Николь и скрестила руки. — Вы же с Вивиан — официально пара первого танца. Или я что-то путаю?

Том и Вивиан обменялись взглядами. Коротко. Осторожно. В этом взгляде было слишком много, чтобы сказать это вслух. Они не улыбнулись. Не покраснели. Не отшатнулись. Но между ними, будто врезался невидимый ток, разрезав тишину внутри.

— Не путаешь, — наконец сказала Вивиан. — Мы готовы. Почти.

— Почти? — Николь нахмурилась. — Осталось всего-то...

— Мы справимся, — спокойно сказал Том. Его голос был тише, но весомее. Вивиан бросила на него взгляд — странный, настороженный, будто услышала в этих двух словах нечто большее. Он не моргнул.

— Отлично. — Николь махнула рукой.

— Тогда сегодня после уроков встречаемся в зале. Прогоняем всё. Раз, два, три. Без истерик, без провалов. И, да — не забудьте про форму. Репетиция в кроссовках — это последнее, чего я хочу видеть. — сказала Вивиан, глядя на всех.

Урок закончился. Люди начали вставать. Шорох тетрадей, кресел, шум голосов, лёгкие смешки. Но в этом шуме Вивиан и Том остались молчать. Она приподнялась, обвела зал взглядом, как будто искала что-то глазами. Он не двинулся. Он просто сидел и смотрел на неё.

И она знала. Внутри — где-то между рёбрами, в точке, где страх всегда пахнет железом. Она знала, что в эти дни её кто-то охранял. За кем-то следили. Но пока она не знала — почему её взгляд всё чаще останавливается на нём.

Говорят, молчание громче любых слов. А после ночи, где визжали тормоза и рассыпались пули, молчание — единственное, что осталось. Наша золотая девочка всё ещё улыбается, а её тёмный принц всё ещё наблюдает — только теперь не просто с интересом.

Настоящий вопрос в другом: кто кого охраняет? И когда заиграет музыка, и они сделают первый шаг в танце, это будет любовь... или война?

Одно ясно точно: в этой школе самое опасное — не правда. А тот, кому ты доверяешь её рассказать.

— XOXO

___________

Мне было нечего делать целый день, поэтому я решила написать новую главу. У меня еще никогда не было такого потока слов. Буду рада обратной связи💖