Глава восемнадцатая
На самом деле это была вовсе не гигантская лапа, а всего лишь лапка Спота, которая по сравнению с телом казалась очень даже небольшой. Лапкой он нетерпеливо бил меня по щеке.
Кот, громко урча, устроился у меня на груди, и я была несказанно благодарна ему за то, что он выдернул меня из этого сна, поэтому мне даже в голову не пришло его отругать. Напротив, я решила не сгонять его с груди и чесала его за ушком, пока мой пульс немного не успокоился. Никогда ещё я так сильно не скучала по тем временам, когда кошмарный сон после пробуждения оставался всего лишь кошмарным сном.
В горле у меня застрял комок из слёз, которые я выплакала во сне. Но было понятно одно: если сейчас я сдамся, то слёзы будет уже не остановить, они снова потекут потоком, словно река, прорвавшая плотину. Поэтому я попробовала переключиться на успокаивающее урчание кота и просто ни о чём не думать.
Вот только Спот пришёл ко мне вовсе не для того, чтобы я чесала его за ушком. В качестве напоминания он отвесил мне ещё одну оплеуху – это был уже явный намёк.
– Как ты вообще сюда прошёл, котик? – Я осторожно подняла его и поставила на пол, включила ночник и встала с кровати.
Кто-то открыл дверь моей комнаты, пока я спала. Я абсолютно ясно помнила, как закрывала её, прежде чем лечь в постель.
– Или, может, ты теперь научился нажимать на дверные ручки?
Спот, урча, вился у моих ног.
Я взглянула на часы. Половина четвёртого. Кот, наверное, хотел, чтобы его выпустили на улицу на его обычный сеанс ночной мышиной охоты.
Вообще-то это была обязанность Грейсона (он же должен был выбрасывать мёртвых полевых мышек, которых притаскивал нам Спот), но сегодня, кажется, кот выбрал на эту почётную роль открывателя двери именно меня.
– Ну что ж, тогда пойдём, – сказала я.
И Спот прошмыгнул передо мной в коридор. На лестнице он остановился, дожидаясь, пока я вернусь из комнаты Мии, я решила проверить, спит ли она, всё ли в порядке (так и оказалось). Спустившись, я открыла ему дверь в сад, и, как всегда, кот, вдруг почувствовав, что ему больше некуда торопиться, уселся на пороге и принялся тщательно вылизывать себя, а я тем временем переминалась с ноги на ногу от холода, постепенно превращаясь в ледышку.
И всё же мне было жаль отпускать Спота, когда он наконец-то гордо прошествовал мимо меня в сад. Его присутствие немного меня успокаивало. Или хотя бы отвлекало. Я понимала, что стоит мне сейчас вернуться в кровать, и перед глазами вновь поплывут кадры из предыдущего сна: как Генри сбрасывает свой купальный халат и ныряет в джакузи, как он улыбается Би и проникновенным голосом говорит: «Такую женщину, как ты, никто не должен обижать».
Такую женщину, как ты...
Вместо того чтобы вернуться в кровать, я пошла в ванную и уставилась в зеркало.
Такую женщину, как ты...
Без очков или контактных линз я видела не очень-то отчётливо, но даже так я отлично понимала, что в сравнении с Би у меня нет никаких шансов. Я была антиподом красоты, взрослости и сексуальности. Я выглядела просто жалко.
Как по заказу, в моей голове снова всплыли все колкости, которые Леди Тайна писала о Генри, а также комментарии моих любезных одноклассников. Возможно, они действительно были правы и мы с Генри до сих пор не переспали лишь из-за того, что я была слишком наивной и слишком незрелой.
Такую, как я, не желают, не представляют в эротических мечтах. И тут, без дополнительного предупреждения, по щекам снова покатились слёзы. Спот был далеко и не мог меня отвлечь.
Я не в состоянии была остановить этот поток, как ни старалась. Сжавшись, словно от ужаснейшей боли в желудке, я оперлась об умывальник и зарыдала. Так сильно я плакала впервые в жизни... Я не знала, да и не хотела знать, как много времени прошло в рыданиях, но тут в дверь постучали.
Мне больше ничего не хотелось. Неужели нет возможности стереть из памяти несколько последних часов жизни? Нужно просто найти хорошего гипнотизёра, и он мне поможет. Электрический шок, наверное, тоже отличное средство. Хотя, возможно, подойдёт и кафель в ванной, если удариться об него головой изо всей силы.
В дверь снова постучали.
– Лив? Ты тут? – Это был Грейсон, по его голосу было понятно, что он раздражён.
Неужели в этом доме даже ночью меня не могут оставить в покое? Я хотела побыть наедине с собой. И с кафелем.
– Спустись... ик!.. в гостевой туалет, Грейсон, – таким же раздражённым тоном, икнув, ответила я.
Глупые всхлипывания прошли, но их место заняла икота. Грейсон за дверью пробормотал что-то неразборчивое.
Даже без контактных линз я видела в зеркале, что моё лицо покрылось пятнами, а глаза опухли.
Сначала я попробовала промыть их холодной водой, но это не дало никакого эффекта, тогда я взяла салфетку, намочила её апельсиновым тоником, принадлежавшим Флоранс, и обтёрла лицо.
От пятен это нисколечко не спасло, но, по крайней мере, у этой штуки оказался приятный запах. Неплохо было бы сейчас намазаться успокаивающим кремом для кожи. Может, на нижней полочке среди драгоценных флакончиков Флоранс найдётся что-нибудь подходящее? Притрагиваться к ним было запрещено под страхом смерти. До сегодняшнего дня я никогда не нарушала этого правила, но сейчас почувствовала, что непременно должна отвинтить золотую крышечку. «Крем с экстрактом календулы». Внизу было что-то приписано мелкими неразборчивыми буквами, но слово «календула» звучало довольно успокаивающе, наверняка календула – природный враг красных пятен. Я, не скупясь, намазала лицо этим средством.
– Вряд ли у меня получится взломать замок. – Кажется, Грейсон прислонился к двери с другой стороны.
– Нет, но ты ведь можешь... ик!.. просто уйти, – сказала я.
– Я не с тобой разговариваю... И нет, это тоже не получится, потому что таким образом я перебужу весь дом... Лив, что ты там делаешь?
– Ты... ик!.. совсем с ума сошёл?
Я слышала, как Грейсон вздохнул:
– Ты там, случайно, не вены вскрываешь?
Что?
– Нет, я просто зашла припудрить носик.
И тут элегантная золотая крышечка выскользнула из моих рук и упала в умывальник.
– Чёрт возьми! Ик!
– Слышал? С ней всё в порядке.
С кем он там разговаривает? Надеюсь, не с Флоранс. Она оторвёт мне голову, когда узнает, что на её любимой крышке появилась трещина. Может, замазать её золотистым лаком для ногтей? Тем, что я недавно видела у Флоранс на пальцах ног.
Я распахнула тумбочку, в которой она хранила пузырьки с лаками. Их тут было по меньшей мере шестьдесят.
– Нет, идиот, я не могу убедиться собственными глазами! – ругался за дверью Грейсон. – Потому что смотреть сквозь стены я пока не научился... Нет, как я должен, по-твоему... Лив, открой, пожалуйста, дверь! Мне нужно собственными глазами убедиться, что у тебя всё в порядке.
– Ты совсем тронулся, – сказала я.
Вот он, золотой лак для ногтей, рядом с пузырьком светло-коричневого. Флоранс расставила их по цветам.
– Скажи это Генри, а не мне.
Пузырёк с лаком выскользнул у меня из рук, но я вовремя его подхватила – ровно за секунду до того, как он разлетелся бы вдребезги на кафельном полу. Генри! От страха я вмиг перестала икать.
– Он звонил тебе на сотовый, но ты не взяла трубку, поэтому он решил разбудить меня, – сказал Грейсон. – И теперь он доводит меня до белого каления, заставляя околачиваться тут под дверью.
Дрожащими руками я открыла дверь ванной, и Грейсон, зажмурившись от яркого света, протянул мне свой телефон:
– Ну наконец-то!
В первый момент я потянулась к телефону, но не смогла его взять – просто не смогла... Лишь одна мысль о том, что я услышу сейчас голос Генри...
– Скажи ему, что я сплю, – прошептала я.
Грейсон скорчил недовольную гримасу.
– Уже немного поздновато для таких заявлений. Кстати, я тоже спал, но ему было на это совершенно наплевать. – Он зевнул. – Лив, не могли бы вы впредь решать ваши проблемы днём? Я вас очень прошу!
Нет, кажется, эти проблемы уже не решишь. Ни ночью, ни днём.
Грейсон снова приложил телефон к уху:
– Слышал? Она не хочет с тобой говорить. Но с ней всё в порядке.
Ага, именно. В полнейшем порядке. Только вот слёзы снова заструились по щекам.
– Что? – Грейсон пристально оглядел меня, его глаза уже привыкли к свету. Он наморщил лоб. – Да, ясное дело! А теперь я кладу трубку, ладно? Сейчас половина пятого, и всем нам в это время не повредит ещё немного поспать. А если ты снова позвонишь, я не возьму трубку. Тебе ясно? Увидимся на тренировке. – Он хмыкнул и выключил телефон.
– Что ты с ним сделала?
– Я с ним? – Теперь уже был мой черёд громко хмыкнуть, что, в общем, помогло остановить слёзы. – Я всего лишь помешала ему в тот самый момент, когда он крутил роман с какой-то незнакомкой. Может, ты слышал о некой Би?
– Тсс! – Грейсон отодвинул меня и выключил в ванной свет. – Только не надо сейчас будить весь дом.
– Я ещё не закончила, – сказала я и снова включила свет.
– Нет, закончила. – Грейсон снова щёлкнул выключателем. – Тебе пора спать. Ты хоть в зеркало себя видела? У тебя жуткий вид.
– Думаешь, я не понимаю?
Я попробовала закрыть дверь ванной у него перед носом, но Грейсон удержал её, взял меня за руку и потянул вперёд по коридору.
– У нас сегодня вечером важная игра, и тренер специально выбил для нас дополнительную тренировку. С меня довольно. Мне пора спать.
– Вот и шёл бы себе спать.
Я не очень активно попыталась освободиться, но на самом деле была благодарна Грейсону за то, что он вызволил меня из ванной. Кто знает, какие ещё жуткие вещи я могла там натворить с кафельным полом, своей головой и лаком для ногтей?
Но от Грейсона не так-то просто было избавиться. Мы зашли в мою комнату, дверь за нами закрылась, и лишь после этого Грейсон отпустил мою руку. Затем он прислонился к дверному косяку и глубоко вздохнул.
Я тоже. Даже при слабом, мерцающем свете моего ночника я различала, с каким состраданием смотрит на меня Грейсон. И это было просто невыносимо. Я крепко закрыла глаза. Только бы не разреветься перед ним. Я себе этого не позволю.
– Что с твоим лицом?
– Ты имеешь в виду мой нос? Правда, он уродливый? Как и всё во мне. Не удивительно, что Генри меня не хочет.
– Я имел в виду эту белую штуку...
Грейсон провёл указательным пальцем по моему лбу. Я совершенно забыла о креме с экстрактом календулы, который остался на лице. Я размазала его рукавом.
– Ты ни капельки не уродлива, Лив, ты всего лишь немного... покрылась пятнами и опухла от слёз. – Взгляд Грейсона стал совершенно серьёзным. – А что касается Генри... Я понятия не имею, что там между вами произошло, но никогда в жизни я не чувствовал, что он так взволнован.
Взволнован? Кажется, ему тоже не помешает крем от пятен.
– Чем вы там занимаетесь по ночам в ваших снах?! – Голос Грейсона вдруг зазвучал возмущённо. – Почему вы просто не покончите с этим? Почему бы вам не переключиться на реальную жизнь, которая сама по себе уже довольно сложна?
– Об этом тебе лучше спросить Генри. – Я плюхнулась на кровать. – Кстати, события, которые мы переживаем в снах, не менее реальны, чем дневная жизнь. К сожалению... – И слёзы снова покатились по щекам.
Что за идиотство?
– Вот тебе ещё одна причина, чтобы оставить эти игры.
Я зарылась лицом в подушку, но почувствовала, как Грейсон подошёл к моей кровати и нерешительно присел на край.
– Что там между вами произошло – это ваше дело, – сказал он, и голос его заметно смягчился. – Но одно я знаю наверняка: Генри никогда бы не причинил тебе боль, Лив, никогда!
Что, правда? Между прочим, уже причинил. Я от нехватки воздуха всхлипнула прямо в подушку.
– Могу тебе в этом поклясться, – немного настойчивее сказал Грейсон. – Я знаю его с первого класса, и с тобой он... стал совершенно другим.
Я резко села на кровати:
– Ах, вот как? И что же это значит – «другим»?
По лицу Грейсона пробежала тень.
– Мне сложно будет тебе это объяснить.
Я рассерженно задрала подбородок.
– Вообще-то объяснение бы мне не помешало, – сказала я.
Мне хотелось придать голосу саркастический тон, но вместо этого получилась жалостливая просьба.
У Грейсона был такой вид, будто ему очень хотелось оказаться сейчас где-нибудь в другом месте.
– У Генри уже было несколько... много подруг, ясно?
О-о!.. Отличное объяснение. Кажется, он предпочитает женщин постарше, которые прихорашиваются, сидя в джакузи.
Вот уж утешил так утешил, спасибо, Грейсон! Надо было всё-таки попробовать провернуть эту штуку с кафельной стенкой.
– Но все его любовные истории были очень короткими. И поверхностными, – поспешно добавил Грейсон. На его лице было написано чувство вины. – Генри никого не подпускал к себе. Но с тобой всё по-другому. Генри стал совершенно другим. Он... – Грейсон запнулся. – С тобой он стал самим собой. Он стал счастливым.
Эта беседа явно шла в неверном направлении.
Я покачала головой.
– Счастливым? А что же он тогда делал с этой... – Я запнулась.
Необязательно было рассказывать Грейсону о голой русалке, которую, кажется, Генри не в силах был бросить, несмотря на то что он встречался со мной. Это было для меня слишком большим испытанием сейчас.
– Точно. И как раз из-за того, что он такой счастливый, он делится со мной абсолютно всем! – сказала я вместо этого.
– Лив...
– Но ведь это правда. Даже Эмили знает о нём больше, чем я.
Грейсон встал и отвернулся к окну. Сейчас я заметила, что он, в порядке исключения, сегодня решил надеть футболку.
– Генри никогда не любил говорить о себе – ни мне, ни Артуру. Он скорее откусит себе язык, но не скажет лишнего. Прошли годы, пока мы поняли о нём некоторые вещи.
– Что же, например? – спросила я.
Лицо Грейсона отразило напряжённую работу. Он отвернулся, подошёл к окну и, казалось, хотел выглянуть на улицу.
– Когда ему исполнилось восемь лет и он пригласил всех нас на день рождения, нам пришлось разойтись раньше, потому что в гостиную, покачиваясь, ввалилась его мама и вместо торта решила порезать себе вены. Из-за того, что у его отца был роман с экономкой из Швеции. Его тринадцатый день рождения вообще пришлось отменить. Потому что мама Генри как раз исчезла в неизвестном направлении на целую неделю. И Генри остался один с четырёхмесячной Эми и Мило, а его папа в это время разъезжал на яхте где-то в Средиземном море и не брал трубку, когда ему пытались дозвониться. Как, собственно, и всегда, когда Генри нуждался в его помощи. Я вообще молчу обо всех тех случаях, когда Генри опаздывал в школу, потому что дома нужно было срочно о чём-то или о ком-то позаботиться...
Грейсон говорил быстро и отрывисто, будто слова причиняли ему физическую боль, и я тоже чувствовала себя кошмарно. Всё было намного, намного ужасней, чем я предполагала.
Но несмотря на все эти жуткие, обрушившиеся на меня картины из жизни семейства Генри и несмотря на то, что на сердце у меня стало так тяжело, это совершенно не изменяло один факт: Генри чуть не изменил мне с другой, и от этого мне стало ещё больнее, чем раньше. Только теперь я казалась себе такой жестокой, холодной и эгоистичной, ведь я не могла по-настоящему сопереживать Генри с его сложнейшими семейными обстоятельствами и не могла простить ему, что он прыгнул в джакузи к голой женщине.
Грейсон повернулся ко мне. Если он ещё раз посмотрит на меня с таким состраданием, решила я, мне снова придётся бежать в ванную и закрываться там. Навсегда.
Но взгляд Грейсона на этот раз был вовсе не сочувствующим, а, скорее, раздражённым.
– Какой же я идиот! – процедил он. – На самом деле это Генри, и только он, должен был посвящать тебя в свои проблемы. И сделать это он должен был уже давно. Сам не понимаю, почему я решил взять на себя такую ответственность.
– Потому что ты хочешь помочь. – Не знаю отчего, но на этот раз я почувствовала себя немножечко лучше. Легче.
– Но если он причинил тебе боль, то вся моя помощь ничего не стоит. – Грейсон смущённо улыбнулся мне. – Кроме того, я немножко преувеличил. Он был не совсем один тогда с Эми и Мило. Садовник и экономка тоже были в доме. И домашние животные. И нянечка. Но до сегодняшнего дня, когда речь заходит об Эми, никому из них Генри не доверяет. Я имею в виду садовника и нянечку, а не домашних животных, конечно.
Я попробовала рассмеяться, и мне это отчасти даже удалось.
Грейсон подошёл ближе и внимательно посмотрел мне в глаза:
– Сколько ночей ты уже не спишь, как положено?
Я пожала плечами и откинулась на подушку. На меня вдруг навалилась нечеловеческая усталость. Я почувствовала себя непомерно изнурённой, разбитой, обессиленной.
Он поглядел на мой будильник:
– У тебя в запасе ещё несколько часов, я предупрежу всех, чтобы не шумели и не будили тебя. О Мие можешь не беспокоиться, я заглянул к ней на минутку. Она лежит в своей кровати и мирно посапывает.
Я невольно улыбнулась:
– Мне тут удалось недавно во сне чуть усовершенствовать защиту её двери – так, на всякий случай. Мне кажется, тебе бы тоже не помешало это сделать.
– Тебе кажется? – Он направился к двери, но снова резко развернулся и бросил на меня недоверчивый взгляд. – Как бы там ни было, даже если кого-то и интересуют мои сны, – я пас, выхожу из игры. И очень надеюсь, что тебе не придёт в голову... э-э-э... воспользоваться моим доверием и навестить меня в одном из моих снов.
– Нет, что ты! Только в крайнем случае, – заверила я его и выключила ночник.
Разговаривать в темноте оказалось гораздо легче.
– Грейсон?
– Что ещё?
– Спасибо. Иногда я вообще не понимаю, что бы я без тебя делала, – призналась я и поспешно добавила: – Мне жаль, что из-за меня ты не высыпаешься. И что я заставляю тебя волноваться. И что мы затеяли историю с этой дьявольской книгой.
Я слышала, как Грейсон вздохнул:
– Да ладно, всё нормально...
– Нет, не нормально. Ты действительно самый милый и лучший – и самый симпатичный! – старший брат, о котором можно лишь мечтать.
Он тихо рассмеялся:
– А ты самая надоедливая... покрытая пятнами младшая сестра, которая у меня когда-либо была! Сладких снов, Лив. Завтра всё наладится.
13 января
Я-то думала, что если Джаспер уедет и некому будет обзывать судью, затевать драки или во время матча рвать на себе футболку, то игра «Джабс Флеймс» станет ужасно скучной. А вот и нет! Тут я, очевидно, попала пальцем в небо.
Было бы, правда, лучше, если бы мы выиграли, но, кроме этого факта, мне придраться абсолютно не к чему: представление было непревзойдённым.
Ребята, иногда я рада от всего сердца, что мне не выпало родиться мальчиком, тестостерон – явно не очень-то весёлый подарок природы. Кажется, он ещё более непредсказуем, чем ПМС. Артур тут же поставил новый рекорд: два самых диких фола – и уже на восьмой минуте он вылетел из игры. Да уж, не стоило Габриэлю обзывать судью слепым и толстым пивным бочонком. Лучше бы он наградил этим званием Генри. Просто удивительно, с какой грациозностью все его свободные броски пролетали мимо корзины, а он при этом даже бровью не повёл.
Теперь маленькое заявление персонально для Эрика Сарстеда: ты нам очень нравишься, вот честно, и ты действительно изо всех сил стараешься достойно заменить Джаспера. Но прошу тебя, не снимай, пожалуйста, футболку. Если нам захочется поглазеть на волосатые спины, мы всегда можем отправиться в зоопарк.
После игры Грейсон, капитан нашей сборной и заместитель редактора школьной газеты «Reflexx», дал интервью своей начальнице – главному редактору газеты, а по совместительству и своей возлюбленной, Эмили Кларк. К счастью, мы имели возможность записать это интервью слово в слово. И в точности приводим его здесь – эксклюзивно, только для вас.
Эмили: Мне нужно заявление для газеты. Одна фраза, которая объясняет, почему вы проиграли. Твоим парням, кажется, дополнительные тренировки ничуть не помогли.
Грейсон: Им просто нужно как следует выспаться, хотя бы одну ночь. Мне пора.
Эмили: Мне так и написать?
Грейсон: Нет, конечно. Давай подумаем над этим позже, ладно? Мне нужно вернуться к ребятам.
Эмили: Позже не получится. Ты же знаешь, какие у нас сжатые сроки. Всего одну фразу.
Грейсон: Ну в самом деле, Эмили! Выдумай что-нибудь сама.
Эмили: Грейсон Спенсер разочарован членами своей команды, которые столь подростковым неустойчивым поведением снова свели на нет все его усилия. Спрашивается лишь, почему он столько времени и энергии вкладывает в этот глупый спорт и в свою команду, хотя выпускной год в самом разгаре и Грейсону стоило бы сосредоточиться на более важных вещах?..
Грейсон: Глупый спорт? Это баскетбол-то глупый? Потому что для него не нужно издеваться над несчастной лошадью с уздечкой в зубах?
Эмили: Потому что три раза в неделю нужно встречаться со слабоумными идиотами, и это влияет на всё.
Короткая пауза.
Грейсон: Ладно. Отличная фраза! Так и запиши.
Эмили: Грейсон, я вовсе не имела в виду ничего такого. Подожди...
Грейсон уходит.
Я же вам столько раз повторяла: влюблённым парочкам лучше не работать вместе, от этого одни неприятности.
Прямо интересно, что из интервью можно будет прочесть в среду в свежем номере «Reflexx». Предполагаю, что ничего.
Увидимся!
Ваша Леди Тайна
P. S. Кстати, Лив и Мия Зильбер, они же убийцы с топором наперевес, они же древоубийственные очковые кобры, не присутствовали на последней игре. И лично меня это ничуть не огорчило. Сердце моё до сих пор обливается кровью лишь от воспоминаний о Господине Исполине. А вы что думаете?