ИМПЕРАТРИЦА

    ЛИСА.
Когда Чонгук перепрыгнул через перила лестницы, у меня чуть не случился сердечный приступ.
Я бросаюсь за ним, и когда он замедляет шаг и падает на колени на пляже, от его крика у меня разрывается сердце.
Я резко останавливаюсь и опускаюсь перед ним.
На его лице мелькает что-то похожее на чувство вины, и в тот момент, когда его взгляд останавливается на мне, он опускает голову, словно не может смотреть на меня.
Не желая расстраивать его еще больше, я борюсь с желанием прикоснуться к нему.
   
— Эй, — шепчу я, как будто разговариваю с испуганной лошадью. — Скажи, как я могу помочь.
   
Он качает головой, а затем смотрит на волны, накатывающие на берег.
   
— Чонгук, — я стараюсь говорить мягко, медленно протягивая к нему руку, пока не кладу ее на его кулак, лежащий на бедре. Я осторожно придвигаюсь ближе, и когда мне удается обнять его за шею другой рукой, говорю: — Ш-ш-ш... Я здесь. Я держу тебя.
   
Его тело вздрагивает, и он прижимает меня к себе, зарываясь лицом в изгиб моей шеи.
Я вижу бегущего к нам Эдоардо и быстро поднимаю свободную руку, давая ему знак остановиться.
   
— Все в порядке. Оставь нас!
   
Он останавливается, но колеблется и возвращается только на веранду, откуда наблюдает за нами.
Я глажу Чонгука по волосам и обнимаю его, пока его дыхание не приходит в норму.
   
— Лучше? — спрашиваю я, но когда пытаюсь отстраниться, чтобы увидеть его лицо, он сжимает меня так сильно, что становится больно.
   
— Мне очень жаль, что я так поступил с тобой. — Эти слова звучат так, будто вырываются из глубин ада. — Из-за меня твоя семья была убита, а тебя похитили. — Он задыхается, и чувство вины, которое он испытывает, ощутимо витает в воздухе. — В тот момент, когда наши пути снова пересеклись, я заставил тебя выйти за меня замуж. Я разрушаю тебя.
   
— Неправда. — Я вырываюсь из его хватки, и мне удается немного отстраниться. Обхватив ладонями его подбородок, я приподнимаю его лицо, чтобы он посмотрел на меня. — Ты был подростком, когда на нас напали. Я не знаю, почему это произошло, но ты был всего лишь мальчиком, Чонгук.
   
— Нападение произошло в ту ночь, когда был убит мой отец. Если бы я остался дома... если бы я не пошел к тебе...
   
Его дыхание снова учащается, и мне приходится применить силу, чтобы не дать ему отвернуться от меня.
   
— Нет! Не вини себя в том, что произошло, потому что твой отец был главой мафии.
   
В его глазах столько боли, что у меня по щекам текут слезы.
Мой голос дрожит, когда я говорю:
— Да, ты заставил меня выйти за тебя замуж, и мы ничего не можем с этим поделать, но ты также старался загладить свою вину последние две недели. — Я провожу большими пальцами по его щетине на подбородке. — И ты можешь продолжать заглаживать свою вину передо мной до конца наших дней.
   
Он пристально смотрит на меня, и выражение его лица постоянно меняется – от вины к благоговению, от ярости к неверию.
Его губы приоткрываются, и голос звучит сокрушенно, когда он спрашивает:
— Разве ты сможешь когда-нибудь простить меня?
   
— В том, что касается нападения, прощать нечего, а что касается принудительного брака, время все лечит. — Я пытаюсь смягчить ситуацию, шутя: — Знаешь, я уже близка к тому, чтобы простить тебя.
   
Чонгук закрывает глаза, черты его лица искажаются от душевной боли.
   
— Как мне жить с тем, что я с тобой сделал?
   
— Посмотри на меня. — Я приподнимаюсь, чтобы прижаться своим лбом к его. Когда он открывает глаза, я шепчу: — Мы будем решать все постепенно. Ты и я. Хорошо?
   
По его щеке скатывается слеза, и это еще больше разбивает мне сердце.
   
— Stellina mia.
   
Я киваю и обнимаю его, прижимая его голову к своему подбородку.
   
— Да. Я твоя маленькая звездочка.
   
Он целует меня в ложбинку между ключицами, а затем запечатлевает поцелуй на шее.
Когда он поднимается на ноги, я пытаюсь отстраниться, но его рука обвивает мою талию, а другая сжимает мои ягодицы. Мне не остается ничего другого, кроме как обхватить его ногами.
С угрюмым видом он возвращается к дому, и даже не смотрит на Эдоардо, когда мы проходим мимо него на веранде. Я показываю нашему охраннику большой палец, чтобы он не волновался.
Чонгук направляется к одному из диванов, и, садясь, хватает меня за бедра и заставляет сесть на него верхом.
Я пытаюсь поправить его рубашку, но он наклоняется ко мне и сбрасывает ее с плеч. Он также достает пистолет из-за спины и бросает его на диван рядом с нами.
Мой взгляд останавливается на татуировке над его сердцем.
Когда-то я была настолько важна для него, что он набил себе татуировку в мою честь и даже поместил мою любимую мягкую игрушку в стеклянный куб, разместив его у себя на подиуме.
Ранее, когда я спросила, кому принадлежал единорог, он сказал, что его владелицей была маленькая девочка, которую он будет любить, до самой смерти.
   
Когда я наклоняю голову и провожу пальцами по татуировке, Чонгук осматривает мое лицо.
Что, если он больше не сможет быть со мной романтичным?
Меня охватывает страх, от чего сердце еще быстрее бьется в груди.
Боже, я уже влюбилась в него.
Это осознание ошеломляет меня, и мой голос наполняется тревогой, когда я спрашиваю:
— Тебе теперь кажется это странным?
   
— Что?
   
— Ты видишь во мне младшую сестру?
   
Он запрокидывает голову, и меня охватывает беспокойство, что я, возможно, вызвала у него отвращение, но тут он бормочет:
— Черт возьми, нет. Тебе не нужно беспокоиться об этом. Никогда. -
Я смеюсь с облегчением.
   
— О, хорошо. -
На его лице снова мелькают боль и чувство вины, поэтому я наклоняюсь и нежно целую его в губы.
   
— Чем я могу помочь? Тебе станет легче, если мы поговорим об этом?
   
Он поднимает руку и потирает лоб.
— Я пытаюсь справиться с шоком. Эмоции просто зашкаливают.
   
— Это понятно.
   
Чонгук тяжело вздыхает, откидывает голову на спинку дивана, не сводя глаз с моего лица. Он долго смотрит на меня, а затем шепчет:
— Мне сложно сопоставить две твои личности. — Черты его лица смягчаются, и он смотрит на меня с любовью. — Клянусь, я искал тебя. Не было ни дня, чтобы я не думал о тебе.
   
— Даже не сомневаюсь. У тебя ведь в спальне есть маленький алтарь.
   
Ему снова становится грустно, и я жалею, что не могу каким-то волшебным образом заставить его почувствовать себя лучше.
Его голос переполнен эмоциями, когда он говорит:
— В детстве я так сильно любил тебя. — Подняв руку к моему лицу, он касается моей левой щеки. — И я влюбился в тебя сейчас. — Его глаза темнеют от собственнического чувства. — Не думаю, что смогу когда-либо снова выпустить тебя из виду.
   
Проходит почти два часа, прежде чем Чонгук, кажется, оправляется от первоначального шока, но затем в его глазах, которые все еще прикованы ко мне, загорается ярость.
   
— Расскажи мне еще раз, что ты помнишь о том, что произошло после нападения.
   
Я долго думаю, после чего отвечаю:
— Там была группа мужчин, может быть, пятеро или около того. Они все кричали.
   
Когда я больше ничего не добавляю, он спрашивает:
— Это все?
   
Я киваю.
— После этого все мои воспоминания связаны с мамой и папой и детством в Уайтфише. Я ходила к психотерапевту по поводу ночных кошмаров, и в конце концов они прекратились. Она сказала, что я, вероятно, заблокировала все свои воспоминания и что это был способ моего разума защитить меня.
   
— Они, вероятно, промыли тебе мозги, — сердито огрызается он.
   
Он чуть сдвигается и достает телефон из кармана. Я наблюдаю, как он набирает номер Массимо, и когда тот отвечает, Чонгук рычит:
— Привези Дакоту Манобан в особняк.
   
Мои брови взлетают вверх, и, понимая, что маме может угрожать опасность, я быстро слезаю с колен Чонгука и поднимаюсь на ноги. Отчаянно качая головой, я говорю:
— Обещай, что не причинишь вреда моей маме.
   
Все еще разговаривая по телефону, Чонгук угрожающе усмехается.
— Нет. Если она имеет какое-либо отношение к твоему похищению, я, блять, убью ее. -
Охваченная ужасом, я продолжаю качать головой.
   
— Она моя мать, Чонгук! Даже если она и была причастна, она вырастила меня. Я люблю ее. Если ты убьешь ее, тебе придется убить и меня.
   
Бросив телефон на диван, даже не закончив разговор, он вскакивает на ноги и встает прямо передо мной. Его ярость делает его по-настоящему пугающим.
   
— Те ублюдки, которых ты называешь семьей, украли тебя у меня. Они, блять, убили Диего. Твоего брата, Карина! Они застрелили твоих безоружных родителей, как собак. Они всадили в меня две пули. — Его голос опускается до тихого, угрожающего шипения. — Я лежал в луже собственной крови и ни черта не мог сделать, когда ты кричала, чтобы я спас тебя. — Его дыхание сильно учащается. — Из-за Манобан я прожил в аду семнадцать лет.
   
Все во мне замирает, пока я слушаю рассказ Чонгука о том, что произошло. Я кладу руки ему на шею и умоляюще смотрю на него.
   
— Причинив боль моей матери, ты причинишь боль и мне. Если ты убьешь ее, это убьет меня. — Я умоляюще смотрю на него. — Я больше никогда ни о чем тебя не попрошу, только не причиняй ей вреда.
   
Чонгук отстраняется от меня и берет свой телефон, прежде чем рявкнуть:
— Ты еще здесь? — Он слушает, затем снова смотрит на меня и говорит: — Нет, ничего ей не говори. Просто скажи, что она приедет в гости. Хочу посмотреть на ее реакцию, когда я с ней поговорю. Отправь Данте с командой к Николо, пусть они всех задержат. Николо нужен мне живым.
   
Чонгук вешает трубку, и я с надеждой смотрю на него.
Он засовывает телефон обратно в карман, а затем подходит и обнимает меня. Я слушаю, как он делает глубокий вдох, а затем говорит:
— Я не причиню ей вреда.
   
Я вздыхаю с облегчением и обнимаю его за талию.
   
— Спасибо.
   
— Я делаю это только ради тебя.
   
Я быстро киваю, а затем приподнимаюсь на цыпочки и целую его в щеку в знак благодарности. Когда я отстраняюсь, Чонгук подносит руку к моему лицу и обхватывает пальцами мой подбородок. Его рот впивается в мой, и он целует меня так, словно это наш последний день на Земле. Его язык скользит по моим губам, и дикость, с которой он пожирает меня, заставляет меня застонать и прижаться к нему всем телом.
В этом поцелуе столько отчаяния и страсти, что на несколько секунд весь мир исчезает, остаются только Чонгук и его губы, которые овладевают моими.
Я чувствую его гнев, его боль и
его безумную одержимость мной. Это должно ужасать меня, но вместо этого притягивает, как мотылька к огню.
Когда он разрывает поцелуй и наши лица оказываются в дюйме друг от друга, я понимаю, что позволю этому мужчине сжечь меня дотла.
Его глаза вспыхивают множеством эмоций, когда он говорит.
   
— Я так сильно люблю тебя, что это доводит меня до грани безумия. — Он делает глубокий вдох, а затем наклоняет голову. — Stellina mia. — Он проводит рукой по моему лицу, окидывая меня пристальным взглядом, словно я – единственное, что имеет для него значение. — Princepessa mia.
   
Я киваю, а затем приподнимаюсь на цыпочки, чтобы снова поцеловать его. Поцелуй нежный, но быстрый, потому что я отстраняюсь и говорю:
— Тебе нужно надеть рубашку.
   
Я поднимаю ее с дивана и помогаю ему надеть рубашку. Обойдя его, я быстро застегиваю все пуговицы.
Чонгук заправляет ткань в брюки, пока идет к своему пистолету, и меня охватывает беспокойство, когда он прячет оружие за спину.
Он сказал, что не причинит маме вреда. Я должна ему доверять.​