ИМПЕРАТРИЦА

    ЧОНГУК.
Приняв душ и одевшись, я пересекаю свою спальню и открываю дверь.
Лиса направляется к лестнице, но останавливается и оглядывается через плечо.
Когда я запираю свою дверь, она спрашивает:
— Почему ты всегда ее запираешь? Боишься, что я буду шпионить?
   
— У меня в спальне есть оружие, и я не хочу рисковать, что ты меня убьешь, — честно отвечаю я, хотя теперь знаю, что Лиса и мухи не обидит.
   
— Мудро с твоей стороны, — дразнит она меня, разворачиваясь и подходя ко мне. — Можно мне посмотреть, как выглядит твоя спальня? Я любопытная.
   
Я усмехаюсь и снова открываю дверь. Распахнув ее, я жестом приглашаю ее войти.
   
— Но будь осторожна. А то вдруг я тебя больше не выпущу.
   
— Хм... — Она одаривает меня соблазнительным взглядом, проходя мимо, и я мгновенно возбуждаюсь.
   
Теперь, когда я увидел ее обнаженной и попробовал на вкус ее киску, мне приходится постоянно бороться с собой, чтобы не повалить ее на кровать и не оттрахать.
Но мне также нравится эта пытка. Она стала для меня наркотиком.
Когда Лиса видит стеклянные шкафы, занимающие всю левую стену моей спальни, ее глаза расширяются от удивления при виде всего этого оружия.
   
— Черт возьми, Чонгук! — выдыхает она. — Здесь очень много оружия.
   
Я засовываю ключи в карман и наблюдаю, как она проходит мимо моей кровати.
Образ ее обнаженной, распростертой на черном покрывале, проносится у меня в голове, и мне приходится поправить свой твердый член.
Лиса медленно подходит к подиуму со стеклянным кубом, где лежит плюшевый единорог Карины.
   
Она долго смотрит на него, а потом спрашивает:
— Почему у тебя на подиуме лежит мягкая игрушка?
   
Хотя я ненавижу говорить о своем прошлом, я отвечаю:
— Она принадлежала маленькой девочке, которая много значила для меня. — Лиса смотрит на меня, и я добавляю: — Я потерял ее.
   
— Мне очень жаль. Ты, должно быть, очень любил ее, раз сохранил ее игрушку.
   
— Очень сильно, — шепчу я. — Я буду любить ее до последнего вздоха.
   
— Она была твоей сестрой? — спрашивает она.
   
Я качаю головой.
— Она была сестрой моего лучшего друга.
   
Лиса снова смотрит на стеклянный куб.
— В детстве я любила единорогов. С этого и началась моя любовь к лошадям.
   
Она подносит руку к стеклу, и я чуть не рявкаю на нее, чтобы она не прикасалась к нему, но сдерживаюсь, хотя каждый мускул в моем теле напрягается.
   
— Кажется, у меня был такой же, — бормочет она. — Но цвета были ярче и не такие выцветшие. — Она смотрит на меня через плечо. — Что это за коричневые пятна?
   
— Кровь.
   
Черты лица Лисы напрягаются, но я не могу уловить, о чем она думает, когда осматривает остальную часть моей спальни. Ее взгляд останавливается на фотографии в рамке на моем прикроватном столике, и, когда она подходит ближе, на ее лбу появляется морщинка.
Когда она поднимает фотографию, ее рука начинает дрожать, а лицо искажается от шока и боли.
Я придвигаюсь к ней ближе.
   
— Лиса?
   
— Откуда у тебя моя фотография? — Кровь отливает от лица, и она становится смертельно бледной. — О Боже. Я думала, что ты мне снишься из-за всей этой ерунды, но, похоже, это были воспоминания.
   
Ее слова шокируют меня до глубины души, от чего по телу пробегает сильная дрожь, а голос становится хриплым, когда я шепчу:
— Что ты только что сказала?
   
Лиса переводит взгляд с фотографии на меня, и ее лицо слегка морщится.
   
— Я думаю, ты тот самый подросток из моих кошмаров.
   
Я слишком долго ошеломленно смотрю на Лису, не в силах осознать, что происходит.
Внезапно она бросается ко мне и начинает расстегивать мою рубашку. Она стаскивает ткань с моих плеч, и ее взгляд останавливается на шраме от пули, попавшей мне в грудь. Она заходит мне за спину, и я чувствую, как ее пальцы касаются другого шрама.
   
— Это был ты! Ты был там той ночью!
   
Мое дыхание учащается, и я чувствую, как у меня кружится голова.
   
— Карина, — стону я, когда семнадцать лет вины повисают в воздухе между нами.
   
Она снова обходит меня и смотрит с удивлением и душевной болью, сдвинув брови.
Наши взгляды встречаются, и я с трудом пытаюсь осознать, что Лиса – это Карина.
Я медленно поднимаю руку и провожу кончиками пальцев по ее левой щеке.
   
— Stellina mia?
   
— Так ты называл меня в моих снах. — Из ее глаз текут слезы. — Что произошло той ночью? Я почти ничего не помню. Кроме того, что ты бросил меня на пол и упал на меня, прежде чем монстр унес меня. И еще я помню, что моя мать лежала мертвая в коридоре.
   
Меня накрывает новая волна шока, на этот раз настолько сильная, что я отшатываюсь назад, а потом мои ноги немеют, и я падаю на колени. Мои руки безвольно опускаются на бедра.
Дверь с грохотом распахивается, и, не раздумывая, я хватаю Карину и перекидываю через себя, так что она приземляется на пол рядом с кроватью.
Как только я сажусь, раздаются выстрелы. Комната наполняется вспышками, а затем загорается свет. В то же время я скатываюсь с кровати, падая на Карину, и мой разум лихорадочно пытается осознать, что на нас напали.
   
— Ч-Чонгук, — икает Карина, ее глаза темнеют от страха.
Как только я собираюсь ответить, пуля попадает мне в спину, причиняя такую сильную боль, какой я никогда не испытывал.
— Чонгук! — кричит Карина, хватая меня за рубашку, когда я наваливаюсь на нее.
Мой взгляд встречается с ее испуганными глазами.
   
— Ш-ш-ш.
   
Меня хватают за руку и оттаскивают от нее. Отшатываясь назад, я в ужасе наблюдаю, как какой-то мужчина хватает Карину.
   
— Нет! — кричу я, и тут еще одна пуля попадает мне в грудь.
   
Падая на спину, я не могу ничего сделать, кроме как смотреть, как мужчина выносит ее из комнаты.
Боль и чувство вины, терзавшие меня семнадцать лет, обрушиваются с такой силой, что я не могу сдержать хриплый крик.
В последний раз я плакал, когда стоял перед могилами Мессина. Это было сразу после того, как я очистил их дом и отвез все вещи на склад.
Дом сдавался в аренду, и мне не хотелось, чтобы какие-либо их вещи были выброшены.
После этого я искал Карину при каждом удобном случае, но она просто бесследно исчезла.
До сих пор.
Я поднимаю на нее глаза, и по моей щеке катится слеза.
   
— Я не мог найти тебя. — Я качаю головой. — Я не мог найти тебя, потому что они, блять, изменили твое имя. — Я продолжаю задыхаться, не в силах набрать воздуха в легкие.

Лиса опускается передо мной на колени. Она подносит руку к моему подбородку и со слезами на глазах говорит: — Тебе нужно дышать.
   
У меня такое чувство, будто мою грудную клетку разрывают на части. Перед глазами темнеет, но тут Лиса наклоняется ближе и бросает на меня испуганный взгляд.
   
— Боже, Чонгук. Дыши!
   
Вдох звучит отчаянно, как будто семнадцать лет я пробыл в вечной тьме и только сейчас наконец-то смог вдохнуть полной грудью.
   
— Карина, — хнычу я, а затем протягиваю руки и хватаю ее. Я прижимаю ее к себе, мое тело содрогается, как будто меня бьет током. Не в силах контролировать свои хаотичные эмоции, я плачу, покрывая поцелуями ее волосы. В моем голосе звучит горькая печаль, когда я говорю: — Я думал, что больше никогда тебя не увижу. — Из меня вырывается еще один болезненный стон. — Я думал, что потерял тебя.
   
Понятия не имею, как долго я цепляюсь за нее, прежде чем мне удается взять себя в руки. Слегка оттолкнув ее, я обхватываю руками ее лицо. Я рассматриваю каждый ее дюйм, словно вижу впервые.
Затем из меня вырывается вопрос.
   
— Тебя удочерили?
   
Она кивает.
Вспомнив, что она рассказала мне на нашем первом свидании, я говорю:
— Вот почему тебе пришлось учить английский и обучаться на дому. Манобан, блять, спрятали тебя от меня.
   
Меня захлестывают воспоминания и мысли.
   
— Я почти ничего не помню о своем раннем детстве. — Лиса откидывается назад и поднимает фотографию, которую уронила перед тем, как расстегнуть мою рубашку. Она снова смотрит на нее, а затем спрашивает: — Другой мальчик – мой брат?
   
— Диего. -
Я наблюдаю, как она пытается вспомнить, но потом качает головой.
   
— До той ночи все как в тумане.
   
— Тебе было всего шесть, — говорю я, охваченный печалью от того, что она забыла свою биологическую семью.
Ее взгляд возвращается ко мне.
   
— Что случилось?
   
Мне нужно обнять ее, поэтому я снова прижимаю ее к своей груди.
   
— Я ночевал у твоей семьи, когда туда пришли враги моего отца, чтобы убить меня. — От этих слов желчь подступает к горлу. — Во время нападения твои родители и Диего погибли. Я получил две пули и ничего не смог сделать, когда они схватили тебя. — Чувство вины, с которым мне пришлось жить, становится невыносимым, и я плачу: — Мне так чертовски жаль.
   
Лиса гладит меня по спине, пытаясь утешить.
Карина снова выпячивает нижнюю губу.
   
— Мне не нравится, когда он тебя обижает. — Она снова вылезает из-под одеяла. Ее руки обвиваются вокруг моей шеи, и она крепко прижимается ко мне. — Ты можешь жить здесь, с нами, потому что я люблю тебя и никогда не обижу.
   
Я обнимаю ее крошечное тельце и наслаждаюсь утешением, которое она мне дает.
   
— Я тоже люблю тебя, stellina mia.
   
Это воспоминание всплывает в моей голове и я обнимаю ее еще крепче. Лишь через несколько минут я осознаю, что Карина находится рядом со мной.
Когда ко мне начинает возвращаться ясность, я отстраняюсь и встречаюсь с ней взглядом. Желая окончательно убедиться, что это Карина, я спрашиваю:
— Когда у тебя день рождения?
   
— Девятнадцатого июня. -
В тот же день, что и у Карины.
   
— Что ты помнишь о той ночи? — спрашиваю я.

    Лиса качает головой.
— Ты упал на меня. Выстрелы. — Она опускает взгляд на мою грудь и проводит пальцами по шраму. — Я помню, как меня подняли, когда в тебя выстрелили. Затем меня вынесли из комнаты. — Она закрывает глаза, и я вижу, что она пытается вспомнить больше. — Кажется, мой брат лежал на кровати? А моя мать лежала лицом вниз на ковре в коридоре?
   
Именно так все и было.
У меня нет никаких сомнений, что это Карина.
   
— Что произошло потом? — задаю я вопрос, который мучал меня почти двадцать лет.
   
— Кажется, я помню, что вокруг меня стояли мужчины, их голоса были полны гнева. Я была в ужасе и не переставала плакать.
   
    Я обхватываю ее щеки, и она открывает глаза.
   
— А потом? — шепчу я.
   
— Дальше я ничего не помню. — Ее взгляд встречается с моим. — Мое самое раннее воспоминание после нападения – это то, как мой отец учил меня английскому.
   
— Твой отец? — рычу я, невыразимая ярость пронзает меня, словно ракета, одержимая желанием уничтожить весь этот гребаный мир. — Он не был твоим отцом! Твой настоящий отец был убит, а Манобан похитили тебя. Я, блять, разорву каждого из них на куски голыми руками.
   
— Чонгук, — хнычет она, быстро отстраняясь от меня и отступая назад. — Ты меня пугаешь.
   
Теперь, когда я наконец-то ее нашел, разлука с ней становится невыносимой.
Я бросаюсь вперед и снова хватаю ее, изо всех сил прижимая к своей груди.
Никто и никогда больше не заберет ее у меня.
   
— Чонгук, — всхлипывает она, упираясь руками мне в бока. — Ты делаешь мне больно.
   
Я отпускаю ее так же быстро, как схватил. Затем отползаю назад, пока не натыкаюсь на дверной косяк. Я прижимаю руку к сердцу, прямо над татуировкой.
Я хватаю ртом воздух, пытаясь найти способ успокоиться, но эмоций слишком много.
Ошеломляющее облегчение, разрушительная ярость и безумное желание никогда не выпускать ее из виду.
Проходит несколько минут, прежде чем я успокаиваюсь и могу снова ясно мыслить.
   
— Прости. Мне трудно все переварить.
   
— Понимаю, — шепчет она, подходя ближе. Она садится рядом со мной и прислоняется спиной к стене. — Давай просто попытаемся собраться с мыслями.
   
— У меня в голове полный бардак, — бормочу я, а затем из меня вырывается звук, похожий то ли на всхлип, то ли на смешок. Внезапно меня осеняет другая мысль, и она разрывает мне душу. — Cazzo. — Я поднимаюсь на ноги и, пошатываясь, отхожу от Лисы. — Gesù Cristo!
   
— Чонгук? — Я слышу, как она идет за мной, поэтому срываюсь на бег. На середине лестницы я хватаюсь за перила и перепрыгиваю через них. — Чонгук! — Крик Лисы эхом разносится по особняку.
   
Я приземляюсь на ноги и снова мчусь вперед. Оказавшись на веранде, я продолжаю бежать, чувствуя, как рубашка развевается за спиной.
Дыхание становится прерывистым, и, когда парализующая мысль впивается в меня своими когтями, я останавливаюсь, а затем из моей груди вырывается крик.
Я дважды разрушил ее жизнь.
Сначала из-за меня погибла ее семья, а потом я отнял у нее жизнь, которую она сумела построить из пепла.
Я, блять, заставил ее выйти за меня замуж.
Каждая слезинка, которую я заставил ее пролить, каждый раз, когда я заставлял ее вздрагивать, каждый испуганный взгляд, который я видел в ее глазах, разрывают мою душу на куски.