3. Эхо
Пальцы дрожали.
Я осторожно раскрыла первую страницу. Чернила, хотя и потускневшие, не расплылись. Магия воздуха, возможно, сохранила их от времени. Или... сама авторка была слишком сильна, чтобы позволить своим словам исчезнуть.
Почерк был тонкий, изящный, с характерными староформами: длинные завитки у «р», мягкие, почти исчезающие нижние «т», черточки над буквами — как следы дыхания.
«Записываю в тишине. Там, где даже потоки не смеют нарушить мысль. Мир трещит по швам, и я — всё ещё жива. Но не знаю, надолго ли».
Я сглотнула, чувствуя, как в груди всё сжалось. Это не было научной записью. Это — исповедь. Живая, настоящая. И первая же фраза — как удар: она выжила.
«Я — Элэйн Эвиари, рожденная в великом доме ветра, пробудившая силу воды в 16, огня — в 21, земли — в 23. Воздух был со мной с самого первого вздоха, но лишь в теле зрелом я поняла, как вплетается он в другие стихии, и почему нас боятся. Нас всегда боялись».
Имя.
Я перечитала его несколько раз, пальцем обводя строчку, будто это могло напитать её энергией. Элэйн Эвиари... Я слышала эту фамилию. Древняя, почти забытая. Но она не входила в открытые родословные. Ни один учебник по Истории Совета, ни один ритуальный список Куат'эннари не содержал её имени. Значит... её стерли? Или она сама?
«Нас предали не извне. Нас предали изнутри. Совет, зная, что не сможет контролировать силу, которую я несла, принял решение сохранить стабильность мира... за счёт правды. За счёт памяти. За счёт меня. Я позволила им. Потому что увидела в их страхе то, что не могла игнорировать: грядущее. Оно несло разрушение».
Моё дыхание участилось. Лист бумаги под пальцами — словно жил. Тепло, едва уловимое, проходило через ладонь, как если бы сама Элэйн оставила в строчках не просто мысли, а отголоски магии, вложенные туда намеренно. Читая, я слышала её голос — нет, чувствовала его, как шёпот воздуха в полях перед бурей.
«Но я не исчезла. Я не умерла. Я ушла — туда, где потоки укрывают, где память дышит камнем. И там, в последние годы, я родила дочь. Её имя не войдёт в архивы. Её судьба будет скрыта. Но её кровь понесёт мой дар».
Голос дрогнул. Я откинулась, закрыв глаза.
Дочь.
У неё была дочь. Значит, род продолжился.
Я — ...нет. Я не могу думать так.
Я пролистала несколько страниц вперёд — и на одном из листов, почти выцветшем, заметила карту. Рукописную, вырезанную из основного свитка и вклеенную отдельно. На ней были очертания Академии — такой, какой я её не знала.
Башни — на рисунке их шесть, а не пять. Одна — за западной стороной, утопленная в лесу.
Подпись под ней: «Башня Эхо. Закрыта. Опечатана. Хранит».
Сердце забилось чаще.
Я выпрямилась и аккуратно вложила дневник обратно в коробку, перевязала шёлком, как было. Но в голове уже крутилось слишком много: имена, карты, эпитеты, предательства, дети и магия, магия, магия — в каждом слове, в каждом изгибе буквы.
Башня Эхо.
Я должна туда попасть.
***
Я поднялась обратно по винтовой лестнице, ощущая, как ступени будто дрожали под ногами — не от усталости, нет. От перемен. Всё внутри меня было натянуто, как струна: остро, звонко. Это не было страхом. Это было ощущение, что всё становится на свои места. Медленно, шаг за шагом, как если бы сама стихия вела меня, проводя сквозь тишину, через века, прямо к разгадке — или к самому началу. И если я услышала зов... значит, должна ответить.
Я не попала туда случайно.
Магия не делает ошибок.
Пока я шла к своей комнате, разум был уже где-то далеко. Башня Эхо. Запечатанная. Забытая. Почему её скрыли? Кто? Сколько всего ещё под нашими ногами в этой Академии, что называется «великой», но прячет собственные корни?
Я знала одно: у меня есть полторы недели прежде, чем я отправлюсь домой на выходные. Увидеть родителей и... возможно, узнать больше. Но пока — я должна найти Башню. Должна понять, куда ведёт карта.
Комната встретила меня тишиной. Одноместная, как я и просила, ещё на первом круге — тогда все удивлялись. Обычно новички стремились к компаниям, дружбе, ощущениям плеча рядом. Но мне всегда было... проще одной.
Я вошла и сразу сбросила мантию на спинку кресла. Магия, скопившаяся за день, отозвалась в пальцах — лёгким покалыванием, как будто не желала утихать. Но мне нужно было уснуть. Хоть ненадолго. Завтра — обычные занятия.
Я подошла к окну. Лунный свет стекал по подоконнику, как вода — прохладный, серебристый. Он ложился на стол, на книги, на тонкие стеклянные пузырьки с травяными настойками, на чернильницу, почти иссохшую, и на раскрытую страницу с незаписанными формулами.
На стенах — полки, полные тетрадей, свитков, старых схем потоков и заклинаний. Над кроватью — карта мира, чуть потрёпанная, с затёртыми границами стихийных держав и обведённой в кружок Академией. Я часто смотрела на неё перед сном. Сейчас тоже посмотрела.
Когда я толкнула створку, лёгкий ветер коснулся лица, будто поприветствовал. С высоты открывался весь внутренний двор Аркассы: башни тянулись вверх, как пальцы какого-то существа, переплетённые светом и тенью. Где-то внизу горели ночные факелы, магические шары медленно плыли над проходами, охраняя территорию.
Закрыв окно, я опустилась на кровать. Магия всё ещё переливалась под кожей, но усталость всё же взяла верх. Подушка пахла мятой, окно — воздухом, а внутри... жил голос Элэйн. Тихий. Упрямый. Настоящий.
Прежде чем провалиться в сон, я прошептала:
— Я найду тебя. Обещаю.
***
Сначала я подумала, что это — сон.
Глухой стук, будто кто-то ударил по дверной панели локтем, потом ещё один. Затем — брызги воды, влажное шипение, и за ним — возмущённый, но вполне узнаваемый голос:
— Мэл! Я знаю, что ты там! Ты опять выключила ментальные сигналы! Просыпайся, или я тебя утоплю прямо в постели!
Я резко открыла глаза.
Мгновение — потолок, размытый свет, и ощущение, будто всё тело прилипло к простыням.
— Мэйлинн... — простонала я, поднимаясь на локтях.
— Не Мэйлинн, а твоя спасительница, между прочим! У нас через двадцать минут завтрак, а ты даже не умыта! И вообще, ты где была вчера ночью? Я стучалась полвечера, но у тебя дверь заперта, как у ректора на собрании Совета.
Сон, как по команде, сбежал. Я вскочила и метнулась к двери. Мэйлинн приподняла бровь и покачала в пальцах небольшую сферу — пузырь воды, сверкающий каплями.
— Я, конечно, уважаю твой личный покой, но если бы не моя стихия — ты бы сейчас спала до следующей лекции.
— Ты не могла просто постучать тише? — проворчала я, всё же улыбаясь.
— Тише? Ты десять минут не реагировала. Я даже подумала, что ты решила сбежать в Башню огня и устроить переворот.
Я фыркнула, развернулась и направилась к зеркалу.
Комната ещё купалась в мягком рассветном свете: розовато-серебристом, прозрачном, как дыхание утра. Потоки воздуха за окном двигались лениво, как будто Академия ещё не проснулась до конца.
Я остановилась перед зеркалом и посмотрела на своё отражение. Белые, почти серебристые волосы, ещё не расчёсанные, рассыпались по плечам — мягкой волной. Глаза — ярко-зелёные, чистые, насыщенные, в утреннем свете казались почти светящимися. Резкий контраст между цветами всегда привлекал внимание, особенно у преподавателей в первый год. Когда-то мне говорили, что у меня лицо ветра — высокие скулы, спокойный лоб и острый подбородок. Но самой мне всегда казалось, что я выгляжу просто... уставшей.
Я провела пальцами по волосам, направила короткий поток, и они послушно поднялись, струясь за спину. Ещё один поток — и ткань мантии сама скользнула по телу, застёгиваясь у ворота. Белая, лёгкая, почти прозрачная, с тонкими серебристыми вставками и знаком ветра на груди — гладким, завитым, как спираль шторма.
— Всё, я готова, — сказала я, оборачиваясь к Мэйлинн.
— Через пятнадцать минут тебя спросят, отчего ты опоздала, — хмыкнула она. — Будешь говорить, что тренировалась управлять временем?
— Нет, скажу, что моя подруга по комнате слишком пунктуальна, и мне приходится держать баланс.
Мы вышли в коридор.
Академия к этому часу уже жила — студенты спешили из башен, мантии колыхались, как знамёна стихий, в воздухе то и дело проносились волны магии: всполох огня, тень зелёного пробега, брызги водяных сфер. Я привычно замечала, кто с какого круга, по цвету накидок, по выражению лиц, по скорости шагов. Здесь всё было по иерархии, даже если никто это вслух не произносил. Я родилась в семье, где это было правилом.
Чистокровные воздушники — так нас называли. В нашем роду не было смешений с другими стихиями минимум 300 лет. Это считалось достоинством. Преимуществом. Устойчивость потока, чистота взаимодействия, глубинная связь с Сущностью стихии. Нас учили гордиться этим — и быть осторожными.
Смешанные семьи — не редкость, конечно. Это не запрещено, но... всегда сопровождается особым отношением. У детей, родившихся от магов разных стихий, потоки первое время конфликтуют — магия словно борется внутри, и потому в раннем возрасте они учатся медленнее, сложнее. До подросткового периода многие с трудом контролируют даже базовые импульсы. Потом, когда стихия «выбирается» окончательно — обычно одна берёт верх — всё нормализуется, но память о трудном детстве остаётся.
Распределение по стихии в нашем мире происходит дважды: первый раз — в момент поступления в Академию. Второй — перед выпуском. Это важный обряд. Маг может всю жизнь думать, что он принадлежит к одной стихии, а в итоге окончательный Поток проявится только перед финальным испытанием. Это... редкость. Но случается. И это всегда — событие.
На завтрак мы пришли почти к началу.
Большой зал — светлый, с высокими окнами, из которых открывался вид на нижние террасы Аркассы и сады. Потолок — из живого камня, реагирующего на погоду, сегодня сиял бледно-голубым, отражая спокойное утро. Столы, распределённые по стихиям, были полны. У огненных — громкий смех, красные мантии. У водных — тихие разговоры, капельки магии, играющие в воздухе. Земельные держались ближе к окнам, у них всегда была привычка садиться ближе к природе.
Мы с Мэйлинн, вместо того чтобы направиться к воздушному сектору, уверенно свернули к одному из длинных столов, за которым уже завтракали водники. Некоторые из них кивнули в знак приветствия, кто-то поднял чашку — жест молчаливого одобрения. Мы сели, как будто так и надо, без церемоний и без объяснений.
Сидеть строго по стихиям, конечно, никто не обязывал — но так уж повелось, что большинство всё же держались своих. Магия, как и люди, тяготеет к созвучному. У воздушников — лёгкие ироничные беседы, у земляных — основательные разговоры и обсуждение растений в оранжереях, у огненных — громкий хохот, взмахи руками и задымлённая еда, у водников — тишина с неожиданными всплесками остроумия, как капли дождя по стеклу.
А мы с Мэйлинн... кочевали по столовой. 5 лет. И как бы странно это ни звучало — только с огненными ни разу не сидели. Ни я, ни она. Ни по глупому упрямству, ни из неприязни. Просто как-то... не срослось.
— Ты опять ничего не ешь, — бросила Мэйлинн, указывая на мою тарелку, где мирно лежала овсянка и половинка яблока.
— Я пью, — парировала я, поднимая чашку с чаем. — Вода — основа всего. Разве ты, маг воды, не рада?
— Рада, когда ты не превращаешься в воздушного привидения. Ешь, Айретт, или я на тебя магический соус вылью.
— Не смей, он воняет как болотная слизь.
— О, ты узнала вкус болотной слизи? Интересно... из какой башни у нас новые увлечения?
Я только закатила глаза и сделала вид, что умираю от усталости, приложив ладонь ко лбу. Она рассмеялась, как всегда — тихо, как журчание ручья, но от этого не менее заразительно.
— Можно я тут сяду? — раздался голос справа.
Мы обе обернулись.
Перед нами стоял водник, которого я, кажется, не знала — высокий, чуть сутулый, с мягкими чертами лица и прядью тёмных волос, упавшей на лоб. На мантии — изысканная серебряная вышивка, знак семейства, если я не ошибалась. Глаза — тёплые, серо-синие, как дождевые облака.
— Конечно, — ответила Мэйлинн до того, как я успела.
— Я Тарел, — сказал он, усаживаясь и кивая нам обеим. — Пятый круг. До этого учился на островной секции, в филиале.
— О, островитянин, — протянула Мэйлинн. — Надеюсь, ты не боишься шуток?
— Только не магии огня. А так — всё остальное переживу.
— Нам повезло, — заметила я, — мы тоже избегаем огня. Вероятно, ты впишешься в нашу кочующую трапезную команду.
— Кочующая трапезная команда, — повторил он с притворной серьёзностью. — Звучит как подпольное братство.
— Мы и есть почти братство, — сказала Мэйлинн, указывая пальцем в воздух. — Мы против традиционного сидения. За свободу мантии. За пересечение потоков. За интеграцию вкусов.
— Против томатного супа, — добавила я, морщась. — Вчерашний — это преступление.
— А, значит, ты — Мелисса, — прищурился Тарел. — Ты управляешь воздушным сектором в библиотеке?
Я слегка замерла, но кивнула:
— Иногда. Когда там слишком пыльно.
— Мэйлинн про тебя рассказывала. Восемь потоков за один экзамен, ни одного сбоя. Впечатляет.
— Это легенда, — вставила Мэйлинн. — На самом деле она просто подкупает перьями свою стихию.
— А ты — водой размываешь ответы преподавателей?
— Конечно. Вода всё размывает: границы, аргументы, расписания...
— Эй, не выдавай наши секреты новенькому! — фыркнула я, сдерживая смех.
Тарел оказался на удивление приятным собеседником — не напористым, но с юмором и лёгкой ироничной подачей, как и положено магу воды. Он не пытался вставить себя в разговор, но тонко подхватывал тему, расширял её, иногда даже играл с фразами так, что Мэйлинн хлопала ладонью по столу от смеха.
— Так что ты вообще делал на островном филиале? — спросила Мэйлинн, дожёвывая последний кусочек медового хлеба. — Обычно туда отправляют либо новичков из деревень, либо тех, кто слишком громко спорит с наставниками.
Тарел усмехнулся, чуть покачал головой.
— Ни то, ни другое, к счастью. Хотя, по рассказам, были и те, кто сбежал от системы. Я там оказался потому, что до двенадцати лет жил на архипелаге Кай-Раа.
Я подняла бровь.
— Это тот, где школа магии на сваях?
— Он самый, — кивнул он. — Там магия воды особенно чуткая. Природная. В каждом приливе и отливе. И учат нас немного иначе — не строго по структурам, как в столице или здесь в Аркассе, а через практику и симбиоз с природой.
— Звучит почти как романтический рассказ, — заметила Мэйлинн. — Но теперь ты здесь. Почему?
Он пожал плечами.
— Решил попробовать другой подход. Здесь сильнее база, больше ресурсов, ну и... фамилия обязывает.
— Фамилия? — переспросила я, глядя на него чуть пристальнее.
Тарел откинулся на спинку стула и с лёгкой усмешкой произнёс:
— Тарел Ивалл'Рен.
— Подожди, — медленно произнесла я. — Лиандер Ивалл'Рен твой отец?
Он кивнул, глядя спокойно.
— Именно.
Мэйлинн свистнула:
— А ты не сразу сказал! Его имя — на четвёртой строке каждого учебника по структурной магии воды.
Я тоже знала это имя.
Лиандер Ивалл'Рен — один из самых влиятельных магов воды в Совете. Мастер, почитаемый не только за силу, но и за стратегический ум, он вёл реформу распределения стихийных ресурсов в северных провинциях и лично курировал формирование подводных бастионов во время конфликта с мятежными кланами. И, как говорили в кулуарах, обладал уровнем Арканиста — одним из немногих, кому подчинялась вода не только в теле, но и в мыслях. Его магия могла вызывать полный паралич без единого жеста. Он мог «успокоить» целую толпу, просто направив волны. И, что не менее важно — был одним из тех, чьё слово значило больше, чем решение целой комиссии.
— Ты... не очень на него похож, — сказала я аккуратно.
Тарел усмехнулся.
— Это мне уже говорил наставник Селвон, — откинул прядь волос за ухо. — Я не люблю политику. И не хочу туда. Пока.
— Пока? — с прищуром уточнила Мэйлинн.
Он пожал плечами.
— Если ты сын Ивалл'Рена, однажды к тебе придут и скажут: «Пора». Я просто... жду, когда буду готов. Или когда это перестанет казаться приговором.
Я кивнула. Это чувство было мне слишком знакомо. Унаследовать не только силу, но и ожидания. Плечи, на которые навешивают не твоё. Мир, в котором фамилия звучит раньше имени.
— Что ж, — сказала я, — добро пожаловать в Аркассу, Тарел Ивалл'Рен! Ты официально принят в трапезную группу, где мы нарушаем правила и втайне презираем томатный суп.
— Почту за честь, — наклонил он голову и сделал театральный поклон.
— Только не вздумай тащить за собой Совет, — добавила Мэйлинн. — У нас тут уютный анархизм.
Тарел улыбнулся, и в этой улыбке не было ни тени высокомерия, ни признаков сыновнего пафоса. Только лёгкость — водяная, текучая, но с глубиной.
***
— И вот ты думаешь, — говорил Тарел, держа в одной руке чашку, а другой задумчиво вращая крошку над столом, — если студент земли и студент воды объединятся в проекте, кто будет главным?
— Конечно, вода, — не моргнув, ответила Мэйлинн. — Земля движется медленно. У нас есть поток, движение, гибкость. Мы стратеги.
— Да, только без земли нам негде было бы течь...
— Без воды они бы вросли в эти ступени, — подхватила я. — Кстати, у нас был студент земли на втором круге, который буквально прирос к стулу на экзамене. Взрывной характер и ужасно нервный.
— Ты уверена, что он был не магом огня? — вмешался Тарел, едва сдерживая смешок.
— Эй, — сказала Мэйлинн, — давайте не обижать огненных. Они тоже... есть. Просто... горячие.
— В смысле — вспыльчивые и непредсказуемые? — переспросила я.
— Нет, в смысле — они делают томатный суп.
Мы засмеялись, и я как раз отставила чашку в сторону, когда рядом с нами прошёл Район.
Он шёл медленно, почти лениво, руки в карманах красной мантии, волосы, как всегда, взъерошены, будто он только что вышел из пламени. На мгновение он замедлился — и не глядя, двинул пальцем в сторону стола. Казалось бы, жест был случайный, как если бы он просто отгонял невидимую мушку. Но я увидела. Маленький всполох пламени, почти невидимый, пробежал по краю чашки Тарела и мгновенно исчез. Вода внутри зашипела, и по поверхности пробежал пар.
Тарел даже не повёл бровью. Только вздохнул — и также невидимо, с лёгким, почти ленивым движением пальцев, направил пузырь воды в сторону огненного мага. Он был меньше ногтя, прозрачный, как стекло. И всё же я увидела, как он мгновенно распался над плечом Района, оставив едва заметное мокрое пятно на его воротнике.
Они не пересеклись взглядами. Не обменялись ни словом.
— Мы так уже третий год, — прошептал Карел, когда Район скрылся за колонной. — Наши отцы терпеть друг друга не могут. Совсем противоположные взгляды в Совете.
— Один — про реформы, другой — про традиции. Один за подземные каналы, другой — за огненные купола. Их обсуждения в зале Совета, говорят, слышно даже в гардеробной... — добавила подруга.
— И они, естественно, решили соревноваться сыновьями, — кивнул Тарел. — Как благородно. А мне всего лишь нравятся спокойные занятия и хорошая каша.
— Надо на тебя доспехи воды надевать, — усмехнулась Мэйлинн. — Скоро начнётся «неделя практик», и если Район вспомнит о тебе...
— Я просто буду выплёвывать пар изо рта и говорить, что это утренний чай. Всё. Без конфликтов.
Мы рассмеялись снова. А потом Мэйлинн встала и хлопнула Тарела по плечу.
— Пошли, Ивалл'Рен, покажу тебе, где у нас расписание. И объясню, почему лучше не садиться в левое крыло в Башне воды — там преподаватель Тейлас. Он питается чужой депрессией.
— О, хороший ориентир. Я запишу.
— Записывай. И не пей чай на третьем этаже библиотеки. Он, кажется, ещё с прошлого века. Мы, воздушники, туда больше не ходим. Мэл, ты с нами?
Я покачала головой.
— Догоню позже. Мне нужно заглянуть в архив, передать свиток по истории распределений. И... — я чуть улыбнулась, — пройтись по воздуху.
Мэйлинн только кивнула — она привыкла к моим странностям.
Тарел же, уходя с ней, оглянулся и сказал:
— До встречи, Айретт. Если увидишь Района — скажи, что воротник у него всё ещё мокрый.
— Только если он не подожжёт меня первым, — ответила я и, повернувшись, направилась в другую сторону.
Северная галерея Академии была местом особым. Ни один курс, ни один учебный план не обязывал сюда приходить. Здесь не читались лекции, не проводились тренировки и не висели расписания. И всё же почти каждый студент однажды проходил по этим арочным пролётам.
Я шла неспешно, босые ступни едва касались прохладного мраморного пола — каблуки сняла ещё на лестнице. Здесь хотелось тишины, лёгкости. Воздух в галерее был иной — чистый, как после грозы, прозрачный, со слабым привкусом каменной пыли и старых пергаментов.
Своды над головой выгибались в изящных полуокружьях, между колонн стекались полосы солнечного света. На полу их пересекали тени витражей: голубые и зелёные лоскуты складывались в мозаики, то в форме стихийных символов, то — древних письмен из времён до основания Аркассы. Некоторые даже говаривали, что эти узоры — зашифрованные заклинания, и если знать, как смотреть, можно открыть тайную дверь. Я в это, конечно, не верила. Почти.
Галерея вела к западному крылу библиотеки, но я свернула в ответвление — вглубь, к арке, где стены начинали темнеть, а полы сменялись на шероховатую, древнюю плитку, покрытую тонкой паутиной трещин. На стенах висели плиты с именами — выпускники, мастера, погибшие маги. Некоторые из табличек светились слабым синим или зелёным светом — это значило, что о них кто-то недавно вспоминал. Магия памяти. Мэйлинн рассказывала, что она работает только на тех, чьи имена действительно были произнесены с искренним чувством. И каждый такой свет — знак: кто-то вспомнил. Кто-то чтил.
Я прошла дальше, вдоль ниш, где стояли каменные лавки. Некоторые были покрыты покрывалами: маги-земляне часто медитировали здесь, говорят, они чувствовали древние корни, идущие под Академией, — как будто сама гора хранила память.
Но я пришла не за этим.
В самой дальней части галереи, прямо под круглым сводом, находился витраж с пустым центром. Он не изображал ни стихии, ни символа. Просто чистый круг, обрамлённый четырьмя кольцами — с завитком воздуха, каплей воды, языком пламени и листом земли. Четыре части — четыре школы магии. И центр — пустой. Как будто чего-то не хватало.
Я знала, что в легендах это место называли «Оком Эха» — центром равновесия, откуда начинается осознание, но только тем, кто умеет слышать не внешнее, а внутреннее. Сюда почти никто не заглядывал. Может быть, потому, что никто не хотел слышать себя.
Я встала перед витражом, глядя в пустой круг. За ним раскинулся вид на внутренний сад — белый клён покачивался на ветру, его листья почти сливались с небом.
И вдруг меня накрыло.
Тот самый воздух. Чистый, но полный напряжения. Густой, как будто им можно было дышать медленно. Он знал, что я здесь. Как тогда, в круге. Как той ночью, на лестнице.
Я закрыла глаза и просто стояла.
— Ты привела меня сюда, — подумала я. — Значит, ты хочешь, чтобы я начала.
Вспышка.