2. Усилия оправданы
Башня стихии Земли стояла на краю южного склона, в стороне от главного корпуса. Она казалась самой «немагической» из всех академических башен — тяжёлой, массивной, выточенной будто из цельного камня, будто она не была построена, а выросла сама, глубоко проросшая в гору. У входа её украшали не узоры, а барельефы: сцены древних ритуалов, стилизованные фигуры магов в плотных накидках, цепи рун, уходящие вглубь стены.
Я поднялась по ступеням, чувствуя, как меняются потоки — воздух здесь будто «глушился», его движения замедлялись, становились вязкими, как вода, через которую идёшь по пояс. Это была одна из причин, по которой большинство воздушников не любили это место. Но я шла. С каждым шагом чувствуя, как мантия словно наливается весом. Как будто сама башня хотела удостовериться — действительно ли я пришла по собственной воле.
На четвёртом уровне, в одной из тренировочных камер, меня уже ждали. Он стоял в углу, спиной ко мне, пристально глядя на каменный барьер — словно пытался его услышать. Тэлвин всегда был такой: сдержанный, почти немой на первый взгляд.
Он обернулся, когда я вошла. Высокий, крепкий, с резкими скулами и вечно нахмуренным лбом, будто спорил с невидимым собеседником. Волосы цвета пепла — почти серые, с лёгким отливом зелёного у самых корней. У земных магов это часто проявлялось — метка стихии. Его глаза были того самого редкого цвета почвы после дождя: глубокие, серо-карие, как свежевскопанная глина.
— Опаздываешь, Айретт, — сказал он, даже не улыбаясь.
Я закатила глаза, проходя мимо.
— Не припомню, чтобы мы договаривались на точное время.
— Земля любит точность.
— А воздух любит свободу, — бросила я через плечо, — вот и проверим, кто кого.
Он усмехнулся краем губ — это у него считалось уже почти бурной реакцией.
Комната, в которой мы тренировались, была удивительным местом. Она напоминала арену, но без зрителей. Каменный пол был исписан кругами и линиями, как гигантская магическая схема. Стены — толстые, слоистые, как если бы здесь и вправду жили в толще скалы. Над головой — купол с трещиной, через которую пробивался слабый естественный свет. Здесь можно было творить в полную силу. Именно поэтому мы выбрали это место.
— Готова? — спросил он.
— Как никогда.
Первое движение было за ним. Он поднял ладонь, и из-под пола медленно начали подниматься каменные столбы, создавая лабиринт. Воздух затрепетал — моя стихия чувствовала движение. Я отступила на шаг, затем подняла руки — вокруг меня закружился лёгкий вихрь.
Мы не бились. Мы учились взаимодействовать.
— Если я направлю тебе камень, — начал Тэлвин, поднимая валун и уводя его вбок, — ты его пропустишь?
— Если не захочу — нет, — ответила я и, чуть повернув ладонь, пустила поток воздуха так, чтобы он оттолкнул его вбок. Не сильно — просто показательно.
— Так и знал, — пробормотал он. — Воздушники — своенравные.
— Земляне — упрямые.
— Это устойчивость.
— Это застревание.
Я рассмеялась и почувствовала себя легко. Не потому, что стало проще. А потому, что Тэлвин не спрашивал. Не давил. Он просто был рядом — как стена, на которую можно опереться, если не боишься трещин.
— Знаешь, — сказал он позже, после десятка таких «движений», — мы с тобой... как катастрофа. Всё время на грани.
— Но не срываемся, — ответила я.
— Пока, — уточнил он, и я всё-таки увидела, как уголок его губ дернулся чуть больше обычного.
Мы ещё долго отрабатывали сцепки: я училась направлять воздух так, чтобы усиливать удар его заклинаний, он — стабилизировать мою стихию, чтобы она не рассыпалась.
Это было сложно. Это было медленно. И это было очень нужно. Потому что однажды — и мы оба это знали — придёт момент, когда нас бросят не в академическую тренировку, а в бой, и тогда каждая такая репетиция станет вопросом: выживешь или нет.
Сцепка — не просто взаимодействие двух стихий. Это осознанное соединение двух потоков, двух магов в один ритм. Мы не сливали магии — это невозможно, слишком разные. Но мы согласовывали импульсы, делали так, чтобы воздух усиливал траекторию земли и растений, а земля — уравновешивала стремительность воздуха.
А высшее проявление... оно совсем другое. То, что случилось днём с Районом — не сцепка. Это было не соединение. Это была власть. Моя стихия вмешалась в чужую. Переиначила её ход. Переписала маршрут. Это не согласие — это вмешательство в чужую магию.
— Достаточно, — сказал Тэлвин, и я опустила руки.
Потоки рассеялись, и в комнате стало тише. Почти естественно. Только гул усталости звенел в ушах. Я села на ступень, стянула перчатки. Он сел рядом, молча. Несколько секунд — только дыхание, только пульсация стихии, замирающая где-то в костях.
— Ты думаешь, мы успеем? — спросила я, не глядя на него.
— Куда? — он не уточнил, но я знала — понял.
— До того, как всё начнётся.
Тэлвин не ответил сразу. Потом медленно выдохнул, как будто пробовал вкус слов заранее.
— Нет.
— Ты не веришь в нас?
— Я не верю, что у нас есть время.
Он был прав.
Совет пока хранил спокойствие, и официально — мира никто не нарушал. Но слухи о мятежах ширились. О группах, что скрывались в отдалённых регионах, отвергали иерархию, не признавали Совета, считали магическую кастовость искусственным порядком, созданным не для защиты мира, а для удержания власти в руках одних и тех же семей.
Сначала это были редкие инциденты. Потом — поджоги архивов, исчезновения послов, перехваченные караваны. Теперь — уже нападения на тренировочные лагеря.
Совет называет их мятежниками, раскольниками, угрозой равновесию. А они называют себя Освобождёнными. И с каждым годом — их больше.
Открытой войны ещё нет. Но она скоро начнётся.
И именно поэтому мы тренировались. Не потому что хотели показать себя. А потому что знали — однажды мы встанем на ту или иную сторону. Или — не успеем выбрать вовсе.
— У тебя мантия горит, — сказал Тэлвин, указывая на то место, где моя форма слегка потрепалась от его последнего выброса.
— А у тебя корень до сих пор на плече, — парировала я, указывая на тонкую лозу, которую он, похоже, не заметил.
Он фыркнул.
— Природа всегда знает, кого выбрать.
— Надеюсь, она не выберет твоё упрямство.
Мы оба усмехнулись.
— Ты знаешь, — сказала я, откидываясь на спину и чувствуя, как холод каменного пола приятно охлаждает разгорячённое тело, — иногда мне кажется, что твои заклинания пытаются не камень поднять, а меня убить.
— Ага, — отозвался Тэлвин, опускаясь рядом, поджав одну ногу. — Просто ты слишком лёгкая. Воздух — он ведь не весит.
— И всё же ты упорно бьёшь по нему, как будто хочешь вбить гвоздь в облако.
— Не вбить, — с невозмутимым видом ответил он. — Удержать.
Я хмыкнула.
— Это даже мило.
— Не обольщайся. Ты ускользаешь хуже воды. Хоть бы раз — ровно пошла по схеме.
— Я артистка, Тэлвин, — театрально вытянула я руки в стороны. — Меня нельзя зажимать в рамки. Я самовыражаюсь.
— Ты выражаешься так, что у меня после практики голова гудит.
— Потому что ты думаешь, как скала. А с ней, знаешь ли, не поговоришь.
Он посмотрел на меня со своей фирменной полуугрюмой полуулыбкой.
— Зато скала не меняет направление каждые три секунды.
— Потому что она не знает, что можно.
Мы оба рассмеялись.
Тишина после смеха была тёплой. Не гнетущей. Не напряжённой. Просто... спокойной.
Он вдруг сказал:
— А ведь я тебя почти не знаю.
Я приподнялась на локтях.
— Ты знаешь, что я маг воздуха, дочь двух членов Совета, у меня почерк, как у ворона, и я люблю мятный чай. Что ещё тебе нужно?
— Настоящее. — Он пожал плечами. — Не родословную. Не внешнее. А — вот это. — Он постучал себе по виску.
Я молчала пару секунд, удивлённая.
— И ты решил спросить об этом после того, как мы чуть не закинули друг друга в стены?
— В стенах — правды больше, чем в трапезной, — спокойно отозвался он.
— Ладно. — я села, обхватив колени. — Я поступила в Аркассу, потому что хотела быть как мама. Она была магом воздуха, но ещё — исследовательницей. Ничего не навязывала, но я видела, как она горела, когда рассказывала о потоках. Я хотела... тоже гореть. Только своим огнём. — я посмотрела на него. — А ты?
Он задумался. Потом выдохнул.
— Я хотел доказать, что могу сам. Без помощи отца. Без давления матери. Они... хорошие, сильные. Но за мной всегда следили. Всегда сравнивали. Я думал: если я буду настолько другим, насколько возможно — может, перестанут.
— Ага. Стать камнем посреди леса — чтобы выделяться?
— Или стать лесом на скале, — усмехнулся он. — Но ты понимаешь, да?
— Больше, чем хотелось бы.
На мгновение между нами возникло почти странное понимание. Не сближение — нет. Но что-то вроде молчаливой договорённости.
Он встал первым.
— Пойдём есть. Пока у воздушников снова не закончились сладкие булочки.
Я поднялась и отряхнула одежду.
— Только если не станешь опять рассуждать, как полезен корень арбуста для выравнивания энергетики.
— Не обещаю. Но могу рассказать, как готовят его в Тироссии.
— Всё, я передумала.
Он усмехнулся и пошёл вперёд. Я догнала его на лестнице.
***
Путь до трапезной занял не больше десяти минут, но атмосфера была уже другая — вечерняя, спокойная. Башни замерли в голубоватом свечении. Потоки стихли. Студенты стекались к ужину, болтали, смеялись, обменивались историями о прошедших практиках.
Мы вошли в большой зал — столы были уже почти полны. Слева — синие мантии водников. Справа — красные огня. У окна, в окружении зелени, традиционно сидели маги земли. А в центре, под самым сводом, всегда было место для нас — воздушников, в белом и голубом.
— Места нет, — сказал Тэлвин, мельком оглядевшись.
Я прищурилась.
— Есть. — водвинула одного из младших воздушников, махнув ему издалека. — Не бойся, ты со мной.
— Надеюсь, они не начнут дышать на меня стихийно.
— Только если ты скажешь что-то про травяные отвары вслух.
Он сел рядом. И хотя мы принадлежали к разным стихиям — за этим столом, пусть и ненадолго, не было различий.
Тэлвин отпил из серебристого кубка с чем-то травяным и скривился:
— Напоминай мне, зачем я согласился ужинать с воздушниками?
Я, не глядя, положила себе что-то похожее на запечённую корневую культуру, украшенную лепестками. Смешной перекос — маги воздуха обожали «лёгкую» еду. В их рационе преобладали хрустящие салаты, взбитые муссы, пенки и чаи из редких трав. Один раз кто-то даже принёс к столу паровую эссенцию — и только маги воды согласились это попробовать.
— Потому что в компании с магами земли тебя бы заставили спорить о строительной геометрии и съесть хлеб, который можно использовать как оружие.
— У нас есть очень вкусный миндальный соус.
— И разговоры о кислотности почвы. Всё честно.
Он фыркнул. Потом его взгляд скользнул по залу.
— А где твоя подруга?
— Мэйлинн? — я пожала плечами. — Она редко спускается на ужин. Любит сидеть в библиотеке, пока там тихо. Её ритуалы важнее еды. Хотя, — я кивнула на блюда, — при виде сегодняшнего ужина я её понимаю.
— Маг воды, игнорирующий жидкость. Иронично.
— Не игнорирующий. Просто выбирающий, когда и что впустить в поток. Она так говорит.
Мы обменялись взглядами — и оба одновременно рассмеялись.
Странно, как быстро рядом с Тэлвином можно было почувствовать лёгкость. Несмотря на его суровый внешний вид, рядом с ним не приходилось притворяться. Он не задавал ненужных вопросов, не вызывал напряжения. И, как ни парадоксально, понимал меня лучше многих воздушников.
Я уже собиралась встать и оставить кубок наполовину полным, когда уловила движение боковым зрением и почувствовала, как воздух вокруг меня стал теплее. Почти обжигающим. Я подняла глаза — и он стоял в проёме.
Район Ардесс.
В обычной ситуации я бы сказала, что он снова «случайно» оказался в нужном месте, чтобы испортить мне вечер. Но в его позе не было показательности. Он стоял, откинувшись на одну ногу, мантия огненного тона слегка спадала с плеча. На груди — знак его стихии: вытянутое пламя с тёмным сердцем. От него исходило то самое тепло, который не жжёт, но заставляет воздух вокруг дрожать.
Наши взгляды встретились. Мельком. Но слишком точно. Я не отвела глаз. И он тоже.
— У тебя в тарелке пусто, — сухо заметил Тэлвин, не поворачивая головы.
— Не удивительно, — сказала я. — При таком количестве огня вокруг еда сама убегает.
— Хочешь — я поставлю между вами глиняную стенку?
Я усмехнулась, но не ответила. Потому что Район отвернулся. Сделал вид, что ничего не произошло, и пошёл к своему столу — к огненным, в красных мантиях, гудящих, как пламя в кузне. Но ощущение... не исчезло.
Как будто что-то — изменилось.
И не в нём. Во мне.
***
Мы с Тэлвином вышли из трапезной последними.
Большинство студентов давно разошлись по башням — кто-то торопился на вечерние ритуалы, кто-то к письменным столам, а кто-то, как всегда, болтался где-то в тени Академии, под видом подготовки изучая совсем иные предметы. Я слабо улыбнулась, бросив взгляд через плечо на пустеющий зал.
Мы с ним почти не ели. Почти не пили. Зато всё время — говорили. Это было странно приятно — просто болтать с кем-то, кто не тянет о политике Совета, не спрашивает, каково быть «дочерью Айретт», и не делит студентов по фамилиям.
— Завтра в вашу башню? — спросил он, когда мы свернули к центральному коридору.
Я кивнула.
— Если ты не устанешь от воздушных вихрей.
— Я их уже коллекционирую, — хмыкнул он. — До завтра, Мэл.
— До завтра, Тэлвин.
Он кивнул и ушёл, свернув в сторону западного крыла, где располагалась башня земли. А я только сделала шаг в противоположную сторону — и вдруг...
— Айретт.
Я вздрогнула, услышав это. Тон был ровный, но я узнала голос мгновенно.
Район.
Обернулась. Он стоял у колонны, сложив руки на груди.
— Что? — спросила я сухо, всё ещё стоя в полоборота, не подходя ближе.
Он молчал секунду. Две. Потом оттолкнулся от стены и шагнул ближе.
— Ты сделала это специально?
Я прищурилась.
— Если ты про еду — то, прости, я не виновата, что твои друзья разметают всё вкусное до того, как вода закипит.
— Я не про еду.
Я скрестила руки на груди. Сердце глухо толкнулось в грудную клетку.
— Ты сказал преподавателю, что отвлёкся.
— Потому что не дурак, — буркнул он.
— Значит, ты всё-таки заметил, — тихо сказала я, и воздух между нами как будто чуть сгустился.
Он кивнул. Медленно.
— Я это чувствовал.
— А может, ты просто плохо целился, — попыталась съязвить я, но голос не прозвучал уверенно.
Он не улыбнулся. И не отступил.
— Я тренировался с Мастерами. Я знаю, когда моя магия летит не так.
Молчание. Я не ответила.
Он наклонился чуть ближе — не угрожающе, но внимательно, с тем выражением, которое появлялось у него только в бою.
— Ты что-то скрываешь, Айретт.
— А ты с каких пор стал следователем? — бросила я, пряча растущее в груди напряжение за сарказмом.
— С тех пор, как впервые увидел, что кто-то ведёт огонь, как будто он — перо.
Я снова ничего не сказала. Только смотрела. Между нами — не шаг. Полшага. Но ощущение, что — пропасть.
Он выпрямился. Глаза потемнели.
— Не стой на открытом ветру, если не хочешь, чтобы тебя сдуло.
Район развернулся, мантия вспыхнула алым, и он пошёл прочь по коридору, шаг за шагом растворяясь в тенях.
Я смотрела ему вслед, пока его фигура не скрылась за поворотом.
Он прекрасно знал, что это было.
Он знал про высшую магию.
Я долго не могла сдвинуться с места. Не потому, что боялась. Не потому, что растерялась. Потому что внутри стихия дрожала. Магия как будто ощущала, что границы больше нет. И что за ней — неизвестное, необъятное, и опасное. И всё это — во мне.
***
Когда я поднялась к башне воздуха, небо уже затянулось тонкой дымкой — ночь опустилась на Аркассу, прозрачная, как вуаль. Башня белела в лунном свете, её окна светились мягким голубым светом, напоминая подвешенные в небе капли.
Я шагнула внутрь и сразу почувствовала — что-то не так.
Воздух... шептал. Не привычное, домашнее покачивание потоков. А иное. Затянутое, старое, глубинное. Как будто кто-то оставил след, проходя здесь слишком давно — и этот след не исчез до сих пор. Я скинула мантию, прошла дальше. Коридор был пуст, полы блестели от лунного отражения. Все уже спали.
Я замерла у лестницы, ведущей в верхние покои башни. И вдруг — ощутила импульс.
Не зов. Не сигнал. Смещение. Словно в стене рядом — за старым витражом — что-то двигалось. Незаметно для глаза, но ясно для стихии. Я подошла ближе, провела пальцами по камню. Обычная стена. Только... Воздух здесь был... другим.
— Что ты хранишь, а? — прошептала я.
И, сама не зная зачем, приложила ладонь к камню. Тонкий порыв вихря пробежал по пальцам — и на миг мне показалось, что я услышала голос. Не чёткий. Не свой. Но... женский. Тихий. И очень, очень знакомый.
Сердце сжалось. Я отступила — быстро, как от ожога. Но след магии не исчез. Он пульсировал. Где-то здесь, в стенах башни... было нечто. И оно звало.
Я сделала шаг назад. И только тогда заметила: в одном из витражей — не было куска стекла. Аккуратно снято. Совсем недавно.
Взгляд упал на пол. У самого края стены, почти под карнизом — еле заметная щель. Не просто зазор в кладке, а щель с рунной гравировкой, частично стёртой, частично вросшей в камень. Мой палец коснулся её — и я едва не отдёрнула руку: поток магии пробежал по коже, тонкий, как укол иглой, и отозвался где-то глубоко внутри.
Воздух завихрился. Лёгкое дуновение скользнуло вдоль спины, и стена... шевельнулась. Совсем немного. Но достаточно, чтобы я поняла: здесь есть проход.
Я быстро огляделась — коридор оставался пуст. Только лампа на стене мигнула. Я шагнула вперёд и провела ладонью по гравировке снова — на этот раз осознанно, запуская поток, как мы учили на четвёртом круге, когда проходили замки и барьеры.
Сначала — ничего. Потом — щелчок, сухой, глухой, как будто где-то внутри что-то повернулось. И стена раздвинулась на несколько сантиметров. Но этого хватило, чтобы проскользнуть внутрь.
Проход был узким, низким, стены — из древнего тёплого камня, в котором воздух застревал, как пыль в ткани. Он вёл вниз, по винтовой лестнице, крутой и неосвещённой. Я создала небольшой свет — крошечный вихрь с пылью, вращающийся над ладонью, — и шаг за шагом спустилась. Каждый поворот лестницы словно стирал шум мира. На последнем витке — тишина стала плотной. И я вышла в круглое помещение. Потолок терялся в темноте, но откуда-то сверху лился слабый свет — не магический, скорее, как отблеск луны, пробивающийся сквозь толстое стекло.
Комната была пуста. Почти.
В центре — пьедестал, на котором покоилась тонкая коробка. Старая. Почерневшая. На крышке — вырезанный вручную знак четырёх стихий, переплетённых в спираль. Но внутри знака — пятый символ: глаз, окружённый завитками воздуха.
Я на минуту замерла, а потом медленно открыла коробку. Внутри лежала тонкая тетрадь, перевязанная шёлковой нитью. Бумага — старая, но сохранившаяся, буквы — каллиграфические, почти слишком аккуратные, как будто писались не от руки, а с ритуалом.
На внутренней стороне обложки была всего одна надпись. Я не дышала.
«Куат'эннари. Последняя эпоха».
И ниже, меньшими буквами:
«Только для воздуха».