Осколки нашей свободы

Вероника

Глаза открылись с трудом — всё будто плыло. Белый потолок, резкий свет лампы, запах лекарства и холод металла где-то рядом. В горле сухо, голова гудела так, что казалось, я снова упаду в темноту.

Я дёрнула рукой — и почувствовала прохладный пластырь от капельницы. Паника поднялась внутри, но тут же утонула в чужом дыхании.

— Ника... — тихо, но резко.
Я повернула голову и увидела его. Никита сидел рядом на стуле, локти на коленях, пальцы переплетены так сильно, что костяшки побелели. Лицо злое. Или... скорее измученное.

— Ты меня убить решила? — его голос сорвался.
— Никит... — хрипло, почти неслышно.
— Тихо! — он вскинул руку, но тут же сжал её в кулак и провёл по лицу. — Ты вообще понимаешь, что могло случиться?

Я сглотнула, пытаясь подобрать слова, но вместо оправданий внутри только тяжесть. Я же не хотела туда идти. Знала, что не стоит. Но согласилась — потому что "да ладно, что будет".

— Я… не хотела… — слова давались с трудом.
— А получилось так, что я тебя еле нашёл, — Никита резко отодвинулся назад на спинку стула. Его глаза блестели — и это было хуже любой злости. — Лесю чуть инфаркт не хватил. Она вся в истерике. А я... Я думал, что потерял тебя.

Губы дрогнули, и я почувствовала, как по щекам покатились горячие слёзы.

— Прости… — выдохнула я.

Он помолчал, потом тяжело вздохнул, поднялся и сел ближе. Осторожно взял меня за руку — тёплую, дрожащую.

— Главное, что ты жива, — наконец сказал он тише. — Но, Ника… если ещё раз... — он сжал мою ладонь крепче. — Я с ума сойду.

Я закрыла глаза, чувствуя, как его пальцы держат меня за реальность, и впервые за этот день стало хоть немного спокойно. Я только успела глубже вдохнуть, пытаясь спрятаться в его тепле, как дверь тихо скрипнула.

— Ника! — знакомый, до боли родной голос прозвучал так, что сердце сжалось.

Я приоткрыла глаза. На пороге стояли родители. Папа — Костя, высокий, мрачный, будто держит злость из последних сил. Рядом мама — Рита, бледная, глаза красные, будто она плакала всё это время.

— Доча… — Рита кинулась ко мне первой. Я почувствовала её руки на своих плечах, её запах — родной, тёплый. Она наклонилась и прижалась к моему виску. — Ты жива… Господи, ты жива…

— Мам… — выдохнула я, и снова слёзы потекли сами собой.

Папа не двинулся сразу. Он стоял, глядя на меня так, что внутри всё холодело. Потом медленно подошёл, и его голос прозвучал низко и жёстко:

— Ты понимаешь, что натворила?

Я вздрогнула, но Никита сжал мою руку сильнее, словно подталкивая: не бойся.

— Костя, — мама резко повернулась к нему, — не сейчас! — её голос дрогнул. — Она только очнулась.

Папа выдохнул, провёл ладонью по лицу, будто сдерживая бурю, и сел на край кровати. Его тяжёлая рука легла поверх моей второй ладони.

— Главное, что ты жива, — сказал он, глядя прямо в мои глаза. — Но, Ника, второго такого раза не будет. Ты поняла?

Я кивнула, всхлипывая.

Мама прижала меня к себе сильнее, папа всё ещё не отпускал мою руку, а Никита сидел рядом, напряжённый, но не уходил. И в этот момент я поняла, что, как бы меня ни штормило, сейчас все трое держат меня, и отпускать не собираются.
Папа сидел на краю кровати, его ладонь всё ещё лежала поверх моей руки. Но взгляд был прикован к Никите.

— Хорошо, что ты её тогда вытащил, — сказал он хрипло. — Я в долгу перед тобой.

Я почувствовала, как пальцы Никиты чуть сильнее сжали мои.
— Мне не нужен долг. Я сделал то, что должен был, — ответил он спокойно.

Папа кивнул, но взгляд его потемнел.
— Но учти, парень… Если ещё раз рядом с моей дочерью случится что-то подобное, виноватым буду считать тебя тоже. Даже если не ты её туда привёл.

— Костя! — мама возмущённо повернулась к нему. — Хватит её пугать и на него кидаться! Он же…

— Маргарита, — папа резко посмотрел на неё, но тут же перевёл взгляд обратно на Никиту. — Я обязан это сказать.

Никита не отвёл взгляда.
— Я понимаю, — твёрдо сказал он. — Но знайте: я её не подведу.

В палате повисла тишина. Папа ещё какое-то время сидел, не убирая руки с моей ладони, а потом тяжело выдохнул и сказал уже мягче:
— Береги её.

Никита коротко кивнул.
В палате повисла тишина. Папа всё ещё держал мою руку, Никита сидел рядом, не отводя взгляда, мама наклонилась ко мне, поправляя одеяло.

И вдруг дверь резко открылась.

— Ника! — вбежала Леся. Глаза красные, по щекам ещё текли слёзы, волосы растрёпанные. Она остановилась у порога, тяжело дыша, будто бежала по коридору.

— Господи… — она подбежала ко мне, едва не оттолкнув стул Никиты. Схватила мою свободную руку и тут же расплакалась сильнее. — Это всё я… Я виновата! Если бы не я… если бы я тебя не уговорила пойти…

— Леся… — я попыталась улыбнуться, но губы дрожали. — Хватит, пожалуйста. Это не твоя вина.

— Как не моя?! — она всхлипнула, уткнувшись лбом в край кровати. — Я же потащила тебя туда! Я тебя потеряла! Я… я думала, что тебя больше нет!

Мама мягко коснулась плеча Леси:
— Девочка, не мучай себя. Главное, что Ника жива.

Папа нахмурился, но ничего не сказал, только отошёл чуть в сторону, уступая ей место. Никита сидел рядом, и по его напряжённому лицу было видно, что он тоже разрывается между злостью и пониманием.

Я с трудом подняла руку с капельницей и коснулась Лесиных пальцев.
— Всё хорошо… Я рядом. Я с вами.

Она всхлипнула ещё раз, но прижалась ко мне, словно боялась, что я снова исчезну.

Мама осторожно поднялась со стула и поправила мне одеяло.
— Мы оставим вас ненадолго.

— Рит, — тихо, но с нажимом сказал папа.

— Я сказала — оставим, — перебила она, и голос её впервые за всё это время стал твёрдым. — Костя, на выход. С тобой ещё следователь хотел поговорить.

Я моргнула, не сразу понимая услышанное.
— Следователь? — голос дрогнул.

Никита резко выдохнул, будто сдерживал себя, и сказал прямо:
— В твоей крови вчера нашли меф. Какой-то ублюдок подсыпал в бокал.

Сердце ухнуло куда-то вниз. Я не верила ушам.

— Никита! — мама вспыхнула. — Не сейчас!

Он сжал мою руку сильнее, но взгляд не отвёл.
— Простите, тёть Рит, — выдохнул он. — Но Ника должна знать.

Я замерла, смотря то на него, то на маму, и ощущение было такое, будто пол подо мной треснул и провалился.
Слова Никиты застряли у меня в голове, будто их вырезали острым ножом и оставили там.

— Что?.. — я прошептала. — Что ты сказал?..

Леся всхлипнула громко, закрыла лицо руками и покачала головой.
— Это всё из-за меня… это я тебя туда затащила… Я должна была остановить, я должна была рядом быть…

— Лесь… — у меня комок подступил к горлу. — Это не ты… Ты же не знала…

— Но если бы я не уговорила тебя… — её голос дрогнул, она чуть ли не упала на колени возле кровати. — Я тебя чуть не потеряла!

Я сама не заметила, как начала дрожать. Всё внутри сжалось от ужаса. Меф. Кто-то нарочно…

Мама подошла ближе, прижала меня к себе, как маленькую.
— Тсс, всё, доча, тише… Это уже неважно. Главное — ты жива. Остальное разберём.

Но у папы на лице читалось другое: злость, тяжёлая, глухая, будто вулкан готовый сорваться.

Никита не отпускал мою руку.
— Я найду того, кто это сделал, — сказал он глухо, почти себе под нос, но достаточно громко, чтобы мы все услышали. — Клянусь.

Я повернула голову к нему — его глаза были чёрными от ярости, и в них горело что-то такое, что вселяло и страх, и странное чувство безопасности одновременно.

Я всё ещё не могла переварить услышанное. Голова гудела, в груди будто завязался тугой узел.

И тут дверь снова открылась. На этот раз не резко — уверенно. В палату зашёл мужчина в форме, с папкой в руках.

— Извините, что снова беспокою, — сказал он, кивая в сторону родителей. — Но нам нужно поговорить.

— Мы только что об этом, — мама резко поднялась. — Пойдём, Костя.

Папа встал медленно, но глаза его всё ещё метали молнии. Перед тем как выйти, он посмотрел на меня — взгляд тяжёлый, но полный решимости.
— Отдыхай, — коротко бросил он.

— А я? — я вцепилась в одеяло, словно оно могло меня защитить. — Мне что… ничего не скажут?

Следователь остановился, на секунду задумался и покачал головой.
— Пока отдыхайте. Всё, что нужно, обсудим с вашими родителями.

Мама коснулась моей щеки ладонью.
— Мы скоро вернёмся. Ты только не думай ни о чём, ладно?

И они вышли вместе со следователем, оставив меня с Никитой и Лесей.

В палате повисла тишина, нарушаемая только каплями в капельнице. Леся всё ещё всхлипывала, но тише. Никита сидел рядом, сжав мою руку так крепко, что казалось — он никогда больше её не отпустит.

Я закрыла глаза. Кто-то подсыпал мне наркотик. Кто-то хотел, чтобы я…

Тело пробрала дрожь.

— Никит… — голос у меня дрожал. — А если бы я… не проснулась?

Он резко наклонился ближе, ладонями аккуратно обхватил моё лицо. Его пальцы дрожали, но взгляд был твёрдым.

— Даже не говори так, — прошептал он. — Я бы всё равно тебя вытащил. Слышишь? Ты всегда будешь со мной.

Сердце болезненно сжалось, и слёзы снова навернулись на глаза. Но на этот раз они были не от страха, а от того, как сильно он меня держал.

Я слабо кивнула и прижалась лбом к его плечу. Никита осторожно прижал меня к себе, обнимая так, будто боялся, что я снова исчезну.

Леся всхлипнула громче, не выдержав:
— Я… я правда виновата… Я клянусь, если бы знала хоть что-то… Ника, Никита… простите меня…

Я отстранилась чуть-чуть, чтобы взглянуть на неё.
— Лесь, хватит, — прошептала я. — Ты же не знала. Ты не виновата.

Никита вздохнул тяжело, но посмотрел на Лесю мягче, чем я ожидала.
— Главное, что ты тогда позвонила. Иначе… — он замолчал, крепче прижимая меня к себе. — Так что хватит винить себя.

Леся всхлипнула, кивнула и, всматриваясь в меня, прошептала:
— Я больше никогда тебя в такое не втяну. Клянусь.

И впервые за эти сутки я почувствовала, что, может быть, я правда в безопасности.
Леся сидела у окна, глаза красные и запухшие от слёз. Она то и дело кусала губы, будто боялась снова разрыдаться.

— Лесь… — я тихо позвала.

Она подняла взгляд и тут же вскочила, обняв меня осторожно, словно боялась причинить боль.

— Я так испугалась, — выдохнула она в мои волосы. — Когда я увидела тебя в отключке, я… я не знала, что делать.

— Всё нормально, — попыталась я улыбнуться, но ком в горле мешал говорить.

— Ненормально! — Леся всхлипнула, отстраняясь. — В твоей крови что-то нашли, ты чуть не… — она осеклась и бросила быстрый взгляд на Никиту. — Я бы убила того, кто это сделал, честно.

— Леся, — Никита тихо вмешался. — Мы разберёмся.

Она кивнула, вытирая слёзы. Потом сжала мою ладонь в своих пальцах и прошептала:

— Главное, что ты жива. Больше ничего не важно.

В палате воцарилась тишина, наполненная только моим и её дыханием. И именно в этот момент дверь открылась — и в проёме появились мама с папой.

Дверь в палату снова открылась, и вместе с мамой и папой зашёл мужчина в сером пальто. Он выглядел усталым, глаза цепко скользнули по всем в комнате и остановились на мне.

— Ника Волуева? — спросил он, доставая из папки блокнот.

Я кивнула, чувствуя, как Никита сильнее сжал мою ладонь под одеялом.

— Следователь Трофимов, — он коротко представился. — Мне нужно задать тебе несколько вопросов. Постараюсь недолго.

— Она только пришла в себя, — вмешалась мама, встала почти стеной перед моей кроватью. — Может, потом?

— Рита, — папа тяжело выдохнул, — надо сейчас. Время важно.

Мужчина кивнул и приблизился к кровати, присев на край стула.

— Ника, — голос у него был спокойный, без нажима. — Вспомни вечер. Ты пила что-нибудь?

— Я… — слова застряли в горле. Перед глазами мелькнули бокалы, смех, громкая музыка. — Мне дали стакан… сказали, коктейль. Я сделала пару глотков… и всё. Дальше помню плохо.

Леся всхлипнула у окна и закрыла лицо руками.

— Кто именно дал тебе бокал? — следователь сразу заострил внимание.

Я попыталась вспомнить — лица, руки, чьи-то шутки. Всё плыло.

— Кажется… парень… — я нахмурилась. — Я его не знаю. Но он был рядом с Яной.

Папа резко напрягся, его челюсть сжалась так, что скулы заострились.

— Фамилию знаешь? — спросил следователь.

— Нет, — я покачала головой.

— Мы найдём, — вмешался Никита, и в его голосе прозвучала сталь. — Я видел, кто там был.

Следователь коротко посмотрел на него:
— Значит, и с тобой тоже поговорим.

Следователь сделал пометки в блокноте и снова посмотрел на меня:

— Ника, ты уверена, что это был не твой бокал? Что его не могла поставить туда кто-то из твоих знакомых?

— Нет… — я замотала головой, чувствуя, как внутри всё сжимается. — Я даже не знала его… просто… Яна сказала, что это её знакомый.

— Имя? — коротко.

— Илья, — тихо выдохнула я.

Папа резко дёрнулся, словно хотел что-то сказать, но сжал кулаки и промолчал. Мама только крепче прижала ладонь к губам.

— Хорошо. Значит, Илья. Мы проверим, — Трофимов закрыл блокнот и встал. — Сейчас тебе главное — восстановиться. Я ещё зайду позже.

— Это всё? — не выдержал Никита. Его голос звенел от напряжения. — Он мог её убить, а вы «проверим»?

Следователь посмотрел на него долгим тяжёлым взглядом.
— Молодой человек, я понимаю ваше состояние. Но любое расследование требует времени и фактов.

— А если пока вы собираете факты, он с кем-то другим сделает то же самое? — Никита поднялся с места, в глазах горел яростный огонь.

— Никит… — я дёрнула его за руку, чтобы успокоить.

Следователь слегка наклонил голову, словно взвесил его слова.
— Поэтому мы и работаем быстро, — наконец сказал он и повернулся к моим родителям. — Если что-то вспомнит — сразу звоните.

Когда дверь за ним закрылась, в палате повисла тишина. Только Леся тихо всхлипывала у окна.

— Господи, девочка моя, — мама опустилась рядом и осторожно провела рукой по моим волосам. — В какую грязь тебя втянули…

— Втянули? — папа резко развернулся к Лесе. — Это ж ты её уговорила пойти, да?

Леся вскинулась, побледнела:
— Дядя Костя, я… я не знала! Я клянусь, не знала, что там такое будет! Если бы знала — никогда!

Я собралась с силами и выдавила:
— Пап, хватит. Это не её вина.

Он сжал губы, но отступил, шумно выдохнув.

Родители переглянулись, и мама тронула папу за руку:

— Костя… пойдём. Дадим им немного времени.

Он хотел возразить, но, встретив её взгляд, только кивнул и тяжело вышел из палаты вместе с ней.

Остались мы втроём — я, Никита и Леся.

Леся стояла у окна, прижимая к груди сумку, будто щит. Её плечи дрожали.

— Лесь… — я позвала её тихо.

Она резко обернулась, глаза красные, опухшие.
— Ника, я виновата… Я! — её голос сорвался. — Я знала, что ты не хотела туда идти, я же видела, как ты сомневалась… но всё равно уговорила. «Да ладно, повеселимся», — дура! — она ударила себя кулаком по лбу. — Если бы не я…

— Перестань, — я с трудом приподнялась на подушке. — Это не твоя вина.

— А чья?! — выкрикнула она, слёзы снова брызнули из глаз. — Ты чуть не умерла, понимаешь?! А я даже не заметила, как тебя увели… Я пять минут отвернулась, пять минут!

Никита сжал мою руку сильнее, потом посмотрел на Лесю. Его взгляд был тяжёлым, но не злым:
— Хватит себя грызть. Лучше запомни всё, что видела там. Любую мелочь. Это может помочь найти того, кто это сделал.

Леся всхлипнула, вытерла глаза рукавом и кивнула.

— Я постараюсь… — прошептала она. — Но если с Никой ещё хоть что-то… — её голос дрогнул, — я этого себе никогда не прощу.

Я протянула к ней руку, и она, дрожа, подошла ближе. Никита отодвинулся, уступая место. Леся села рядом на кровать, осторожно обняла меня, и я почувствовала, как её слёзы падают мне на плечо.

— Мы справимся, — прошептала я, хотя сама не до конца верила.

Леся ещё какое-то время сидела рядом, потом резко вытерла глаза ладонями и встала.

— Я пойду… — тихо сказала она, избегая моих глаз. — Вам надо побыть вдвоём. А я… я позже ещё зайду.

— Лесь, — позвала я её, но она только слабо улыбнулась и махнула рукой:
— Отдыхай. Тебе силы нужны.

Дверь за ней закрылась, и палата снова наполнилась тишиной.

Никита не отпустил моей руки. Наоборот — переплёл пальцы крепче, как будто боялся, что я исчезну, если он ослабит хватку.

— Страшно было, — вдруг сказал он тихо, глядя куда-то в пол. Голос хриплый, срывающийся. — Я ехал и думал, что если опоздаю хоть на минуту…

Я коснулась его руки.
— Но ты успел.

Он поднял взгляд, и в его глазах впервые не было злости — только усталость и какая-то беззащитность.

— Ника, — он наклонился ближе. — Обещай, что больше никогда так… не поставишь себя под удар. Не ради компании, не ради чужого "да ладно". Обещай.

Я кивнула, чувствуя, как горло сжимает.
— Обещаю.

Он на секунду прикрыл глаза, будто эти слова вернули ему воздух. Потом осторожно коснулся губами моей ладони.

— Я тебя никуда больше не отпущу одну, — прошептал он. — Даже если придётся ругаться с тобой.

Я впервые за день улыбнулась сквозь слёзы.
— Ругайся… лишь бы рядом был.

Дверь тихо скрипнула, и в палату зашёл папа. Усталый, с осунувшимся лицом, будто постарел за ночь. Его взгляд сразу упал на меня, а потом — на Никиту, сидящего рядом.

— Ник… — голос дрогнул, и я почувствовала, как сердце сжалось он кивнул Никите.

Папа подошёл ближе и осторожно взял мою ладонь в свои широкие, тёплые пальцы. Я сразу ощутила дрожь в его руках.
— Доченька… ты нас напугала, — он тяжело выдохнул.

— Прости, пап, — прошептала я, едва чувствуя голос.

Он слабо улыбнулся, но глаза оставались тревожными, будто в них застрял страх, который никак не отпускал.
— Тебе не за что извиняться. Виноват тот, кто это сделал. А мы теперь будем рядом, ясно?

Я сжала его пальцы чуть сильнее, кивая. Папа на секунду перевёл взгляд на Никиту. Не злой, не осуждающий, а такой, от которого внутри становится теплее и тревожнее одновременно. Будто он проверял: могу ли я доверить этому человеку самое ценное.

Папа задержал взгляд на Никите и вдруг сказал:

— Никит, можно тебя на пару слов?

— Пап… — я резко приподнялась, сердце тревожно сжалось.

Но он только повернулся ко мне, слегка усмехнувшись усталой улыбкой:

— Всё нормально, доченька. Верну тебе его в целости и сохранности.

Никита бросил на меня короткий взгляд, в котором читалось: «Не переживай, я справлюсь». Я сжала его руку на прощание и нехотя отпустила, чувствуя, как холод пустоты остаётся на ладони.

Они вышли из палаты, дверь мягко прикрылась, и я осталась одна — с комом в горле и дрожью в груди.

Константин Валуев

Я прикрыл за собой дверь палаты и на секунду задержался — вдохнуть глубже, чтобы не сорваться прямо при дочери. Голова гудела от всего, что навалилось за эти сутки: больница, следователь, её заплаканные глаза… И этот пацан, который сидел возле неё всё время.

— Никит, — сказал я тихо, но жёстко, кивая в сторону коридора.

Он пошёл рядом молча. Встретился взглядом — и впервые за долгое время я увидел у парня не браваду, не упрямство, а усталость, перемешанную с какой-то звериной решимостью.

— Ты понимаешь, что я сейчас пережил? — слова вышли хрипло, горло будто сжимало. — Я чуть дочь не потерял.

Никита отвёл глаза, челюсть у него сжалась.

— Я понимаю… — выдохнул он. — Но если бы не я, её вообще могли не довезти.

Я прикрыл глаза на миг, чтобы не выдать дрожь. Он прав, чёрт возьми. Именно он её вытащил, довёз, не дал… Не дал худшему случиться.

— Знаешь, Никит, — продолжил я, стараясь говорить ровно. — Я не святой. Я вижу, что вы с ней… вместе. И спорить с этим бессмысленно. Но если ещё раз такое повторится… — я наклонился ближе, и голос мой стал резче, чем хотел. — Я клянусь, тебя я лично за это спрошу.

Парень кивнул. Не оправдывался, не отводил взгляда. Только сжал губы, будто давая клятву самому себе.

Я выдохнул, чувствуя, как с плеч чуть отпустило, и добавил уже тише:

— Просто береги её. Она у меня одна.

Никита посмотрел на меня прямо, никуда не уходя глазами. В этом взгляде не было мальчишеской бравады — только усталость и какая-то жесткая решимость.

— Я люблю её, дядь Кость, — тихо сказал он. — И не дам никому обидеть. Хоть самого себя на куски порву, но больше такого не будет.

Слова прозвучали просто, без пафоса, и от этого они только сильнее ударили. Я молчал, прислушиваясь к себе — злости уже не было. Осталась только тяжесть и понимание, что, как бы я ни хотел, дочь выросла. Она уже делает выбор сама. И этот парень… он, чёрт возьми, действительно готов ради неё на всё.

Я кивнул.

— Ладно, Никит. Я услышал. — Положил ему ладонь на плечо. — Держи слово.

Он кивнул в ответ — и в этом кивке было больше, чем в любых клятвах.

Мы вернулись к палате. Я приоткрыл дверь и увидел, как Ника пытается приподняться на подушке, а глаза у неё сразу устремились на Никиту. Она будто ожила, едва он вошёл.

Сердце кольнуло. Моя девочка. Уже не совсем моя.

Никита остановился у двери, обернулся ко мне. Голос его был ровный, но я уловил в нём осторожность:

— Если вы не против… я останусь с ней.

Я посмотрел на него, потом на Нику — та уже смотрела на меня умоляюще, будто боялась, что я сейчас выгоню его. В груди кольнуло — слишком уж знакомый взгляд, как у Риты в молодости, когда просила о чём-то важном.

Я вздохнул.

— Ладно, — кивнул я. — Только не до ночи. Ей отдых нужен.

На лице Никиты впервые за весь день мелькнула тень облегчения. Он коротко поблагодарил, а Ника улыбнулась, слабая, но настоящая.

Я вышел, прикрыв за собой дверь, и оставил их вдвоём.

В коридоре я прислонился к стене, пытаясь перевести дух. Казалось, что сердце за день постарело лет на десять.

Ко мне подошла Рита, тревожно заглянула в глаза:

— Кость, всё хорошо?

Я хмыкнул, усталость прорвалась наружу вместе со злостью:

— Нихрена подобного.

Она тяжело выдохнула, провела ладонью по волосам. Я видел, как дрожат её пальцы.

— Она жива, Кость. Это главное, — тихо сказала Рита.

Я покачал головой, сжал кулаки так, что костяшки побелели.

— Кто-то посмел тронуть мою дочь. И я найду его, Рит. Найду и сам в землю закопаю, если придётся.

Она ничего не ответила, только взяла меня за руку. Её ладонь была тёплой, и это немного вернуло меня в реальность.

Следователь подошёл ближе, и я сразу выпрямился. Взгляд у него был усталый, но внимательный.

— Константин Викторович, — кивнул он. — Хотел сообщить: мы установили часть гостей с той квартиры. Уже опросили нескольких. Есть свидетельские показания — кто-то крутился возле стола с напитками, возможно, именно тогда в бокал подсыпали.

Я сжал зубы, стараясь не выдать, как внутри всё закипает.

— Фамилии? — спросил я коротко.

— Пока рано говорить. Есть Илья, хозяин квартиры. Остальные — студенты, часть уже отрицала. Но работа идёт.

Я кивнул, хотя руки чесались вцепиться в ворот его куртки и вытрясти имена.

— Мне важно знать каждую деталь, — сказал я тихо, глядя прямо в глаза. — Это моя дочь.

Следователь выдержал паузу, потом ответил:

— Мы всё сделаем по закону. Но и от вас нужно спокойствие. Ника — жертва, а не обвиняемая. Дайте нам работать.

Я шумно выдохнул, чувствуя, как Рита сжимает мою руку, удерживая меня на месте.

— Хорошо, — выдавил я. — Только держите меня в курсе.

— Разумеется, — кивнул он и ушёл по коридору.

Я остался стоять с Ритой, и только тогда позволил себе провести ладонью по лицу.

— Чёрт, Рит… — прошептал я. — Хоть бы с ней всё было по-настоящему хорошо.

Рита чуть тише шагнула ближе, коснулась моей руки.

— Я Диме звонила, сказала, что Ника в себя пришла, — проговорила она.

— Спасибо, — кивнул я, выдохнув, и на секунду прикрыл глаза. Потом всё же буркнул: — И всё равно странно, что там не мы, а Никита.

Рита скрестила руки, посмотрела на меня строго, но мягко:

— Кость, напоминаю: Нике почти восемнадцать. И Никита её любит, это во-первых. А во-вторых… ты сам видел, как он за неё держится.

Я провёл ладонью по лицу, чувствуя, как усталость сжимает виски.

— Да знаю я… Просто сейчас смотрю на них — и понимаю: если бы не он, мы бы не в больнице стояли. А в морге.

Слова вышли тяжелее, чем я хотел, и внутри всё оборвалось.

Рита обняла меня за плечо, прижалась ближе.

— Всё будет хорошо, Кость, — шепнула она. — Она очнулась. Самое страшное позади.

Я кивнул, но сердце всё равно било тревогу. Потому что самое страшное для отца — это осознать, что защитить дочь от всего невозможно.

Дверь палаты тихо скрипнула, и вышел Никита. Он выглядел усталым, но в глазах читалось облегчение.

— Она уснула, — сказал он негромко, почти шёпотом.

Я кивнул, прищурившись — привычка, когда пытаюсь спрятать нахлынувшие эмоции.

— Хорошо, — выдохнул я. — Пусть отдыхает.

Рита тут же спросила:

— Как она себя чувствует?

— Слабая, — ответил Никита, — но уже лучше. Врачи сказали, что завтра начнут потихоньку убирать капельницы.

Я смотрел на него и думал: чёрт возьми, парень держался так, будто это его ребёнок там лежал. Слишком взрослый для своих лет взгляд.

— Спасибо, Никит, — сказал я наконец. — Что не оставил её одну.

Он чуть опустил голову, будто смутился, и ответил тихо:

— Я бы не смог иначе.

Я внимательно посмотрел на Никиту — уставший, глаза красные, видно, что ночь не спал. Парень держится, но на ногах еле стоит.

— Так, парень, — сказал я твёрдо, — давай я вызову тебе такси. За руль в таком состоянии нельзя. Что я потом Нике скажу?

Никита сразу хотел возразить, открыл рот, но я поднял ладонь, не давая вставить слово.

— Всё, разговор короткий. Сейчас едешь домой, спишь, приводишь себя в порядок. Завтра приедешь снова, только уже живой, а не на автопилоте.

Рита кивнула, подхватила мои слова:

— Никита, мы с Костей здесь. Ника не одна.

Парень тяжело вздохнул, провёл рукой по лицу, и только потом кивнул.

— Ладно. Спасибо вам. Только… — он замялся, посмотрел на дверь палаты. — Скажите ей, что я приду утром.

— Скажем, — ответил я. — Иди.

Я достал телефон, быстро ткнул в приложение и вызвал такси. Никита стоял рядом, будто неуверенный — уйти или ещё постоять.

— Давай, — сказал я мягче. — Машина через пять минут будет.

Он кивнул, попрощался с Ритой, потом ещё раз поблагодарил нас обоих и двинулся к выходу по коридору. Я смотрел ему вслед и только когда дверь закрылась, позволил себе выдохнуть.

— Видела? — повернулся я к Рите. — Еле держится на ногах. А всё туда же — «останусь».

Она слегка улыбнулась уголком губ:

— Потому что любит.

Я усмехнулся, но без злости.

— Ну хоть в этом я спокоен. Не сбежит он от неё.

Мы вместе зашли обратно к палате. Я приоткрыл дверь и заглянул — Ника спала спокойно, лицо бледное, но уже без той муки, что была раньше. Дышала ровно, тихо.

Я тихо притворил дверь и остался стоять рядом, в коридоре.

— Будем по очереди, — сказал я Рите. — Один отдыхает, второй сидит. Ночь длинная будет.

Она кивнула, прислонилась к моей руке.

И в эту секунду я понял, что всё ещё внутри горит злость, но вместе с ней пришло облегчение: дочка жива. А всё остальное я решу.

Дима Барсов

Утро субботы. Кухня окутана лёгким серым светом, турка на плите тихо шипит, пока я варю кофе. Марк, сонный и ещё немного не проснувшийся, стоит у раковины, опёршись на локти, с невнятным взглядом на телефоне.

Мобильный завибрировал в кармане. Я достал его и сразу увидел смс от Риты Валуевой.

"Дим, Ника очнулась. Сейчас всё более-менее стабильно. Мы в больнице."

Сердце дрогнуло, пальцы непроизвольно зажались вокруг телефона.

— Пап… — Марк проворчал, даже не подняв глаз. — Ты что-то там с плитой забыл?

Я выключил газ, поставил турку в сторону, но кофе теперь казался второстепенным.

— Марк… с Вероникой беда была вчера, — тихо сказал я.

Он резко распрямился, сон как рукой сняло.

— Что значит «беда»? — голос стал резким. — Что с ней случилось?

Я вздохнул, пытаясь подобрать слова.

— Ей на вечеринке кто-то подсыпал что-то в бокал. Её привезли в больницу… — пауза. — Сейчас уже лучше, очнулась, но… это было серьёзно.

Марк посмотрел на меня, глаза округлились.

— Подсыпали?! Ты шутишь?!

Я покачал головой.

— Хотел бы, сынок.

Он сжал кулаки, ещё не до конца понимая, что делать. Внутри меня закипала смесь злости и тревоги.

— Подожди, а как она туда вообще попала? — спросил Марк, сжимая кулаки, глаза уже совсем не сонные, а полные злости и тревоги.

В этот момент дверь в кухню приоткрылась, и сонная Лея в пижаме медленно шагнула внутрь.

— Кто и куда попал? — тихо спросила она, глаза ещё наполовину закрыты.

— Вероника, — сказал я, пытаясь держать голос ровно, — случилось ужасное на вечеринке. Её кто-то траванул. Сейчас она в больнице, уже очнулась, всё более-менее стабильно.

Лея моргнула, оперевшись рукой о стол, и ещё немного приподнялась на носочках.

— В больнице? Она в порядке? — спросила она, тревожно.

— Вроде да, — кивнул я, — но вы оба должны понимать, что это было серьёзно.

Марк бросил на меня короткий взгляд, полный негодования:

— Чёрт, если бы не Никита… — он замялся, потом продолжил уже тише, — мы бы сейчас даже не знали, что с ней.

Лея подошла ближе к столу, потянувшись за кружкой кофе:

— Она же почти взрослая… Но всё равно, это ужасно.

Я тяжело вздохнул, понимая, что это утро точно не будет спокойным.

— Нам нужно быть готовыми к любому звонку, — сказал я. — И держать связь с Ритой.

Марк и Лея кивнули, ещё немного ошеломлённые. В доме повисла тишина, наполненная тревогой и ожиданием, будто каждый из нас уже готовился к худшему, хотя понимал — самое страшное, слава богу, прошло.

В этот момент в кухню влетел Джек — наш стафф, шесть месяцев, словно торнадо в шерсти и лапах. Он сразу дал о себе знать громким лаем, кружась вокруг стола и подпрыгивая.

— Джек, стой! — крикнул я, пытаясь удержать его за поводок, но он уже прыгнул на Марка, который удивлённо отскочил назад.

— Ого, спокойнее! — засмеялся Марк, одновременно пытаясь увернуться от энергичных лап.

Лея, всё ещё сонная, сжала кружку в руках и замерла:

— Он что, сошёл с ума?!

— Он просто даёт о себе знать, — сказал я, слегка улыбаюсь, но внутри всё равно тревожно. — Иногда кажется, что Джек понимает больше нас самих.

Собака, похоже, решила, что её миссия — проверить, всё ли в порядке у каждого, и снова подпрыгнула к Лее, заставляя её всхлипнуть от неожиданности.

— Хорошо, что хоть утром у нас есть энергия, — пробурчал я, отводя Джеку взглядом. — С утра как на фронт.

Марк вздохнул, глаза сверкнули раздражением, но я видел, что внутри он так же переживает за Нику, как и я.

— Джек, успокойся, — сказал я наконец, держась за поводок крепче. — Всем хватит паники, ладно?

Собака, вроде поняв, отпустила всех взглядом и прижалась к ногам, а в доме снова воцарилась тишина. Но теперь она была уже напряжённой — каждый из нас осознавал, что тревога за Нику ещё не закончена.

Я варю кофе, пытаюсь собраться после вчерашнего, когда в кухню влетает Полина — моя жена, мама Марка и Леи, в спальных шортах и моей рубашке, которая явно не по размеру.

— Это у вас в базовой комплектации? — слышу ехидный голос Марка.

Полина моргнула, не сразу сообразив, что он имеет в виду:

— Ты о чём?

— Воровать наши вещи, — снова подколол он меня и маму одновременно, с этим своим характерным смешением шутки и раздражения.

Я хмыкнул, опуская взгляд на турку:

— Я уже давно привык, — спокойно сказал, хотя улыбка пробежала внутри.

— Ага, а я вот четвертую футболку у Алины нахожу, — продолжал Марк, подшучивая над своей девушкой и одновременно проверяя моё терпение.

Лея, сонная и слегка недовольная, вставила свою реплику:

— Не удивляйся, если Тимур будет жаловаться на то же самое.

— Ты уже его шкаф оккупировала? — не удержался я, слегка поддразнивая её.

Марк при этом настолько подавился водой, что я едва сдержал смех. Лея еле заметно улыбнулась, понимая, что брат попался, а я почувствовал, как в воздухе снова заиграла привычная семейная динамика: хаос, шутки, лёгкие споры. На несколько секунд тревога за Нику ушла на второй план, и я просто наслаждался этим моментом.

Я стоял у плиты, мешая кофе, и слушал, как кухня постепенно превращается в арену семейного шоу.

— Боже, Лея, я не хочу знать подробности вашей с Тимом жизни! — раздался раздражённый голос Марка.

Я чуть нахмурился, но остался спокойным, прислушиваясь.

— Он твой лучший друг, между прочим, — парировала Лея, сонная, но явно решительная.

— Вот именно… Фу, блять, — пробурчал Марк, явно теряя терпение.

— Марк! — Полина вздохнула, словно пытаясь восстановить хоть какой-то порядок.

— Что? — коротко откликнулся сын, не отрывая взгляда от кружки.

— Тебе напомнить, что моя лучшая подруга — твоя девушка? — Лея почти шипела, глаза блестели в полумраке кухни.

— Это другое, — отмахнулся Марк, но в голосе уже слышалась лёгкая дрожь раздражения.

— Нихрена подобного! — Лея вскинула руки, не скрывая эмоций. — Знаешь, как противно слушать, какой ты офигенный, когда я знаю, что совсем совершенно не так!

Я тяжело вздохнул, поставил кружку на стол и прислонился к стене. Внутри что-то щёлкнуло: смешно и одновременно тревожно. Дети растут, эмоции бурлят, а я — всего лишь наблюдатель этого хаоса. И где-то между смехом и раздражением чувствовал лёгкое беспокойство: не стоит ли вмешаться, чтобы разрядить атмосферу, или лучше дать им сами разобраться?

В такие моменты семейная кухня превращается в маленькую арену, и я, Дима Барсов, уже давно привык, что здесь не просто кофе варят — здесь формируется характер моих детей.

Полина тяжело вздохнула и подошла ближе, словно стараясь загладить углы между детьми.

— Ребята, хватит, — сказала она мягко, но твёрдо. — Дайте друг другу дышать.

Я видел, как Марк фыркнул, а Лея закатила глаза, но напряжение немного спало. Я оперся о стол и тихо вставил своё:

— Слушайте, могу я кое-что сказать? — голос мой звучал спокойно, но сразу привлек внимание обоих. — Вы оба офигенные, и я знаю, что эмоции кипят. Но иногда стоит остановиться и подумать, прежде чем рваться с этими фразами.

Марк переглянулся с Лей, и в этот момент я заметил, как в его взгляде мелькнула смесь раздражения и уважения. Лея, хоть и недовольно, кивнула.

Полина положила руку на моё плечо и слегка улыбнулась:

— Спасибо, — шепнула она. — Иногда твой тон работает лучше, чем мой.

Я усмехнулся и взял кружку кофе, чувствуя лёгкое тепло. Кухня снова наполнилась обычным семейным шумом — смехом, подколками, но теперь без того накала, что был раньше. Я наблюдал за ними и понял, что даже в хаосе — это моё семейство, мои дети, моя жизнь.

— Пааааап, — протянул Марк, с этим особым сочетанием надежды и раздражения.

Я не поднимал головы от кружки с кофе и ответил ровно:
— Что тебе надо?

Он фыркнул:
— Что сразу надо?

— Потому что, — ответил я, поднимая бровь.

Марк сделал вид, что вот-вот умрет от отчаяния:
— Можно на пару часов машину взять?

Я отставил турку и повернулся к нему, голос стал строгим:
— С чего это вдруг? Тебе напомнить, что ты под домашним арестом?

Он на мгновение прикусил губу, потом выглянул с тем самым мальчишеским взглядом, который я знаю с рождения: чуть виновато, чуть хитро.
— Ну па, пожалуйста… всего пару часов. Я хочу Алину на каток свозить.

Я наблюдал за ним и внутри почувствовал смешение эмоций: желание доверять, осторожность и привычное родительское «я знаю, что он может справиться, но лучше перестраховаться». Его глаза блестели, и в них читалась искренность.

Полина как раз подошла ближе и  забрала у меня кружу с кофе, потягиваясь и пряча зевок.
— Барсик, — усмехнулась она, глядя на меня, — ты серьёзно думаешь, что сможешь удержать его дома, если он уже настроился?

Я фыркнул, качнув головой:
— Синеглазка, не подливай масла в огонь.

Она подошла ближе, обняла меня за плечи и шепнула так, чтобы Марк не услышал:
— Ну дай ему шанс. Всё равно ведь сорвётся сам, а так хоть будет под твоим контролем.

Я посмотрел на неё — и, чёрт возьми, эти синие глаза всегда выбивали у меня почву из-под ног.
— Барсик сдаётся, — пробормотал я себе под нос, тяжело выдохнув. — Ладно, Рысёнок, только пару часов. И чтоб без фокусов.

Марк радостно подпрыгнул, обнял Полину и, уже налету, схватил куртку.

Полина улыбнулась, а я пробурчал:
— Вот вы оба сговорились против меня.

Она хмыкнула, ткнув меня пальцем в грудь:
— Потому что я знаю, какой ты мягкий внутри, Барсик.

Дверь хлопнула, и в коридоре воцарилась тишина. Только слабый звон ключей, которые Марк торопливо захватил, эхом прокатился по дому.

Я провёл рукой по лицу и покачал головой:
— Вот же чертёнок…

Полина, опершись на косяк двери, смотрела на меня с мягкой улыбкой. В её глазах блеск — та самая смесь иронии и тепла, из-за которой у меня сердце делало лишний удар.

— Барсик, — протянула она, — а ты ведь сам в его возрасте хуже был.

Я обернулся, усмехнувшись:
— Рысёнок, не напоминай. Я хотя бы не под домашним арестом сидел.

Она тихо рассмеялась и подошла ближе, обняв меня за талию.
— Просто дай ему чуть свободы. Ты же видишь, Алина на него хорошо влияет.

Я тяжело вздохнул, уткнувшись носом в её волосы. Запах её шампуня — привычный, домашний, такой, что вся злость и тревога моментально отступали.
— Иногда мне кажется, что я держусь только на тебе, Синеглазка.

Полина приподняла голову, коснулась моих губ коротким поцелуем:
— Так и должно быть. Ты — мой Барсик, и я не дам тебе выгореть.

Я засмеялся, но уже мягко, почти шёпотом:
— Слышишь, как это звучит? Опасно. Мой Барсик.

— А как иначе? — она хитро прищурилась. — Сам меня так называешь, Рысёнок. Вот и получай в ответ.

Я снова притянул её к себе, и на минуту весь дом, все проблемы и тревоги исчезли. Только мы двое, тепло её рук и тихое счастье в груди.

— А тебе напомнить, что ты сама его и посадила на домашний арест? — сказал я, приподняв бровь и глядя на Полину.

Она скрестила руки на груди, но в глазах мелькнула неуверенность.
— Я… погорячилась, — призналась она, чуть виновато. — Я была на эмоциях. Тем более все знали, кроме меня, о том, что Марк был на боях без правил.

Я поставил чашку на стол и тяжело выдохнул.
— Поля, да я бы рад тебе сказать первым. Но понимаешь, он мужик уже. И у него был выбор — сказать или молчать. И он выбрал молчать.

Полина села на край стола рядом со мной, опустив взгляд.
— Всё равно… я чувствовала себя последней дурой, — шёпотом произнесла она. — Как будто мне не доверяют.

Я притянул её за талию ближе.
— Рысёнок, ну что ты… Ты же знаешь, он тебя обожает. Просто стыдно ему было. Это как мне в семнадцать? Когда все произошло?

Она фыркнула сквозь улыбку, наконец подняв на меня глаза.
— Ты сравнил, Барсик. Тогда было другое время.

— Время меняется, — сказал я мягко, коснувшись её щеки. — Но ошибки у пацанов одинаковые.

Она задумчиво посмотрела в сторону, потом вздохнула:
— Наверное, ты прав. Но мне всё равно больно от того, что он мне не сказал.

— Знаю, — кивнул я, притянул её в объятия. — Зато сказал бы — ты бы его сожрала.

Полина засмеялась, тихо ударив меня кулаком в грудь:
— Ну ты и гад.

— Ага, — усмехнулся я. — Но твой гад.

Полина всё ещё сидела рядом, пальцами крутила край моей рубашки, словно что-то обдумывала.
— Барсик, — тихо сказала она, — а если он снова полезет в это дерьмо? Я же не смогу каждый раз контролировать…

Я вздохнул и глотнул кофе.
— Поля, мы его не оградим от всего. Сколько ни ставь замков, он найдёт способ вылезти. Но у него есть голова на плечах. И ты, и я. Мы рядом.

— Ты слишком в него веришь, — покачала она головой.

— А кто, если не я? — спросил я, чуть прищурившись. — Ты ж сама его домашний арест отменила сейчас, только что.

Она прыснула смехом и ткнула меня пальцем в плечо:
— Я не отменяла, просто смягчила приговор.

— Судья ты моя, — хмыкнул я. — Ладно, сделаем так: я поговорю с ним ещё раз. По-мужски. Объясню, что второй шанс — это не бесконечный абонемент.

Полина кивнула, на секунду задумалась и прижалась лбом к моему плечу.
— Рысёнок, — тихо сказал я, обнимая её, — мы справимся. Я и не с таким бардаком разбирался, а тут свой пацан. Главное — вместе.

Она подняла глаза и улыбнулась устало, но тепло.
— Вместе, Барсик.

И в этот момент я понял — все эти споры, тревоги и недосказанности стоят того, потому что у нас есть вот это «вместе».

Полина вдруг отстранилась, прищурилась и с таким видом, будто я её в чём-то обидел, сказала:

— Так, я не поняла, а где мой кофе?

Я уставился на неё, не веря ушам.
— Ты только что пила с моей кружки.

Она невозмутимо пожала плечами:
— У тебя вкуснее.

Я фыркнул, чувствуя, как уголки губ сами тянутся в улыбку:
— Поля, я варю одинаково!

— Нет, — покачала она головой и уселась удобнее, явно наслаждаясь моментом. — У тебя в кружке всегда вкуснее. Это факт.

Я тяжело выдохнул, делая вид, что спорить не буду.
— Вот скажи мне, Рысёнок, — протянул я, наливая себе новую порцию, — это женская логика или именно твоя личная суперсила?

— Суперсила, — ухмыльнулась она и хитро подмигнула. — Уметь забирать всё самое лучшее у мужа — это талант, Барсик.

Я только головой покачал, но внутри снова стало легко и тепло. Вот такие мелочи — они и держат наш дом в равновесии, даже если вокруг хаос.

Я только собрался сделать первый глоток свежего кофе, как из коридора донёсся крик Леи:

— Я ушла!

Я поднял голову, нахмурился:
— Ты-то куда?

Она высунула голову из-за двери, уже в куртке и с телефоном в руке, глаза горят.
— Тимур в кино позвал!

Я едва не поперхнулся кофе.
— В кино? В десять утра?

— Ну да! — беззаботно кивнула, будто это самое обычное дело.

Полина рядом усмехнулась, тихо пробормотав:
— Вот у кого-то личная жизнь кипит.

А я посмотрел на дочку и только выдохнул:
— Лея, ты хоть домой не позже девяти, договорились?

— Да-а-а! — протянула она и уже натягивала сапоги, а в глазах играла та самая хитрая искорка, которую я слишком хорошо знал.

Честное слово, если бы не видел себя в её возрасте, мог бы подумать, что мне это всё снится.

Дом наконец-то опустел. Марк со своим вечным «па, я аккуратно» укатил с Алиной на каток, Лея упорхнула с Тимуром в кино, и только дверь хлопнула — наступила редкая тишина.

Полина, моя Синеглазка, встала к плите, ловко достала сковороду и уже делала вид, что собирается готовить завтрак на двоих. Я усмехнулся, наблюдая, как она закатывает рукава моей рубашки, которая на ней сидела так, что сбивала все мысли к чёрту.

— Ты же знаешь, — сказал я, подтягиваясь к столу с кружкой, — стоит детям уйти, и у меня ощущение, что мы снова молодые и одни в квартире.

Она фыркнула, не оборачиваясь:
— Молодые мы или нет, но голодные точно будем, если я не приготовлю.

Я подошёл ближе, обнял её за талию, ткнулся носом в плечо:
— Ну, Рысёнок, ты же понимаешь, что я не ради еды сюда пришёл.

— Барсик, — рассмеялась она, отталкивая меня локтем, — дай я хотя бы яичницу дожарю.

Я всё же отлип, вернулся к столу, но смотрел на неё так, будто весь завтрак давно был готов — и без сковороды.

Полина ставит тарелки на стол, садится напротив и тихо вздыхает:

— А ведь они даже не поели.

Я усмехаюсь, кручу вилку в пальцах:

— А ты сама часто завтракала, когда я тебя до школы провожал?

Она поднимает на меня глаза, делает вид, что хочет спорить, но почти сразу сдаётся, уголки губ предательски тянутся в улыбку:

— Ладно, сдаюсь.

Я смотрю на неё — и будто проваливаюсь в прошлое. В ту осень, когда она только приехала в наш город. Новая школа, чужие лица, и она сама — колючая, упрямая, будто ежик в руках.

А на следующий день оказалось, что эта дерзкая девчонка будет сидеть со мной в одном классе.

Я возвращаюсь в настоящее и невольно улыбаюсь — теперь она напротив, на нашей кухне, с кофе и яичницей, мама моих детей, моя жена.

— Эй, — Полина машет рукой у меня перед глазами. — Опять улетел?
— Ага, — хмыкаю. — Вспомнил, как ты на меня шипела в первый день.

Она закатывает глаза и смеётся:
— Ну всё, пошло-поехало…

Она пытается изобразить строгость, но я вижу, как в уголках её губ дрожит улыбка.

— Сколько лет прошло, а ты до сих пор это помнишь, — качает она головой.
— Такие вещи не забываются, — отвечаю я, откидываясь на спинку стула. — С того дня я понял: спокойной жизни у меня не будет.

— И не жалеешь? — в её голосе мелькает игра, но глаза становятся серьёзными.

Я тянусь через стол и забираю её ладонь в свою.

— Ни дня, — говорю честно.

Она опускает ресницы, и я вижу, как у неё краснеют щёки. Та самая Полина, что умела спорить со всеми и упрямо держаться до конца, всё ещё где-то здесь — только теперь рядом со мной, в этом доме, где смех детей будит нас чаще, чем будильник.

Она слегка сжимает мои пальцы и быстро отдёргивает руку, будто боится, что я подколю её за сентиментальность.

— Давай ешь, философ, — пробует она сменить тему. — Пока не остыло.

— Ага, — усмехаюсь, подцепляя вилкой яичницу. — А то опять скажешь, что я вечно витаю в облаках.

Она закатывает глаза, но уже не сдерживает улыбки.

Телефон на столе зазвенел так резко, что Полина вздрогнула. На экране высветилось: Сперанский.

Я помрачнел.
— Старик… — выдохнул я сквозь зубы.

Полина заметила перемену, нахмурилась:
— Опять он?

Я не ответил сразу. В груди всё сжалось — так всегда бывало, когда этот человек напоминал о себе. Формально — отец. По факту — чужой, которого я ненавидел.

Телефон всё ещё звонил.
Полина тихо сказала:
— Дима… не бери.

Я провёл рукой по лицу, будто стирая тень прошлого.
— Так просто от Старика не отвяжешься, Рысёнок.

И нажал «ответить».

— Марку передавали мой подарок месяц назад, на день рождения? — голос у него был всё такой же: холодный, уверенный, будто он разговаривает не со мной, а с подчинённым.

Я вдохнул глубже и сказал максимально спокойно:
— Нет.

Короткая пауза. Потом сухое фырканье.
— Выкинул дорогущие часы.

Я усмехнулся краем губ, сжал вилку в пальцах так, что металл заскрипел.
— А ты думал, я позволю быть тебе в жизни моего сына?

— А ты всё такой же, — не то сказал, не то вздохнул он. — Никак не изменился. Надеюсь, внук пошёл в невестку, а не в тебя.

Кровь прилила к вискам. Я скосил взгляд — Полина, сидевшая напротив, напряглась, но молчала. Только пальцами машинально вертела кружку, будто боялась, что я сейчас встану и разобью всё к чертям.

— Ты ему не дед, — выдохнул я, чётко выговаривая каждое слово. — У него он есть. И это не ты.

— И кто же это? — Старик будто ухмыльнулся.

Я прищурился, голос мой стал жёстким, как лезвие:
— Крет.

В трубке повисла тишина. Секунда. Другая. Я слышал его дыхание, тяжёлое, сдержанное. Потом короткий смешок.

— Ну что ж, — сказал Сперанский. — Значит, внук унаследует твою упёртость.

— Пусть унаследует всё, только не тебя, — отрезал я и сбросил звонок.

Телефон глухо шлёпнулся на стол. Полина положила ладонь мне на руку. Я глянул на неё, в её синие глаза, и только тогда понял, как сильно сжал вилку — металл был чуть погнут.

— Барсик… — тихо сказала она.

Я сделал вдох, потом ещё один. Сжал её пальцы в ответ и наконец выдохнул:
— Всё нормально.

На самом деле — нет. Старик умеет вытаскивать наружу всё то дерьмо, что я привык прятать глубоко. Одним звонком он возвращает меня в то время, когда я стоял у гроба матери, когда впервые понял, что мне придётся жить без неё. Когда он объявил, что я — его сын, и весь мой мир рухнул. Когда он заставил меня умереть для всех, кого я любил.

— Ты опять с ним сцепился? — Полина осторожно сжала мои пальцы.

Я усмехнулся.
— Он думает, что может сунуться в жизнь Марка. Подарки свои какие-то прислал.

— Ты выкинул?

— Конечно. Пусть свои игрушки дарит кому угодно, только не моему сыну.

Она смотрела внимательно, как будто искала трещину в моей броне. И нашла. Всегда находит.

— Дим, — тихо сказала она, — ты не обязан всё время держаться каменной стеной.

Я откинулся на спинку стула, провёл ладонью по лицу.
— Если не я, то кто? У меня семья, Поля. Ты, дети. Я не позволю ему сюда пролезть. Никогда.

Слова звучали ровно, но внутри всё клокотало. Старая злость, обида, ненависть — всё переплелось.

— Он тебе не отец, — продолжила Полина, почти твёрдо. — Ты ему ничего не должен.

Я усмехнулся, но горько:
— Скажи это крови, которая течёт во мне.

Она наклонилась вперёд, дотронулась до моего лица, пальцами провела по щеке.
— Для меня ты — это ты. Не он. Не его кровь. А Дима. Мой муж. Мой Барсик. И папа наших детей.

Я прикрыл глаза, вдохнул глубже. От её слов что-то в груди отпустило, но совсем чуть-чуть. Я взял её ладонь, поцеловал пальцы и, глядя в глаза, сказал:
— Я не дам ему нас сломать. Ни меня, ни тебя, ни Марка, ни Лею.

Она улыбнулась еле заметно, и в этот момент в кухне стало чуть светлее.

Я всё ещё держал её ладонь, как будто боялся отпустить.
— Ты понимаешь, Рысёнок, — заговорил я тихо, — он всегда будет искать способ пролезть. Через детей, через меня, через кого угодно.

Полина прищурилась, нахмурила брови.
— Так не давай ему этого шанса. Ты ведь сам сказал — он тебе не отец. Для Марка и Леи — тем более.

Я кивнул, но внутри скребло.
— Он прав в одном: я всё такой же. Стоит услышать его голос — и будто снова семнадцать. Снова злость, ненависть, и хочется вырубить всё к чёртовой матери.

Полина чуть улыбнулась, покачала головой:
— Нет, Барсик. Ты уже не тот пацан. Тогда ты был один. А сейчас у тебя есть мы. У тебя есть семья.

Я усмехнулся:
— Ты умеешь слова подбирать, Синеглазка.

— Потому что знаю тебя лучше, чем ты сам, — спокойно ответила она и отпила кофе из моей кружки.

Я не удержался, ухмыльнулся:
— Опять воруешь.

Она показала язык, и в её глазах заискрилось то самое упрямство, которое когда-то сводило меня с ума. И сейчас сводит.

— Знаешь, — сказала она, — пусть он хоть десять раз звонит, хоть сто. Пока мы вместе, ему сюда дороги нет.

Я протянул руку, коснулся её щеки.
— Иногда я думаю, что если бы не ты… я бы давно уже слетел.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — прошептала она и улыбнулась. — Так что перестань хмуриться. Завтракай. У тебя впереди день, полный сюрпризов.

Я хмыкнул, глядя на неё:
— Надеюсь, только хороших.

Она рассмеялась, и этот смех, как всегда, сбил остроту внутри меня, заставил забыть про Сперанского хоть на пару минут.

Я поймал её за руку, забрал тарелки и поставил в раковину.

— Забыла? — посмотрел на неё с прищуром. — Ты готовишь, я мою.

Полина сложила руки на груди, будто готовилась спорить:
— Барсик, я и сама могу…

— Даже не начинай, Рысёнок, — перебил я, открывая воду. — Мы ж договорились ещё лет десять назад: кто стоит у плиты, тот потом отдыхает.

Она прищурилась ещё сильнее, но уголки губ всё равно дрогнули.
— Это было двадцать лет назад, если ты забыл.

— Я ничего не забываю, — усмехнулся я, смывая пену с тарелки. — Особенно наши договоры.

Полина встала рядом, наблюдая за мной с таким видом, будто проверяет, справлюсь ли. Я боковым зрением заметил её улыбку и качнул головой.
— Давай, иди уже, сядь спокойно. У тебя руки нежные, не для тарелок.

— Ой, скажешь тоже, — засмеялась она, но всё-таки отошла и облокотилась на стол. — Ты просто ревнуешь посуду ко мне.

Я повернулся к ней, держа тарелку в руках:
— Ещё раз услышишь от меня подобную чушь — можешь смело выгонять.

Она прыснула со смеху, прикрыла рот ладонью, но глаза сияли так, как тогда, когда мы были совсем пацаном и девчонкой.

Я вернулся к посуде, но внутри стало тепло и спокойно. В такие минуты всё было просто: я и она, кухня, запах кофе и яичницы. Без Сперанских, без прошлого. Только мы.

Я мыл тарелки, сосредоточенно, будто это было самое важное дело на свете. Полина сидела за столом, молча наблюдала за мной. Я чувствовал её взгляд затылком, но делал вид, что не замечаю.

— Барсик, — наконец протянула она, с тем самым тоном, который всегда был сигналом к чему-то подозрительному.

— Что? — не оборачиваясь, ответил я.

— А если бы Марк правда надел эти часы? — спросила она. — Что бы ты сделал?

Я выдохнул, ополоснул последнюю тарелку и поставил её сушиться.
— Снял бы с него и выкинул, как выкинул подарок.

— А если бы он сопротивлялся? — Полина приподняла бровь, явно дразня меня.

Я повернулся к ней, вытирая руки о полотенце.
— Тогда он узнал бы, что у меня ещё силы хватает.

Она улыбнулась, но глаза оставались серьёзными.
— Ты ведь понимаешь, Дим… Марк рано или поздно всё равно захочет узнать про Сперанского.

— Захочет — сам расскажу, — жёстко сказал я. — Но не сейчас. Пусть живёт спокойно, без этого дерьма.

Полина встала, подошла ко мне и обняла со спины.
— Ты всегда всё берёшь на себя. Даже когда уже не обязан.

Я положил её руки себе на грудь и чуть наклонил голову назад, к её виску.
— Потому что я знаю, к чему приводит, когда я хоть что-то отпускаю.

Мы стояли так, молча. Только звук капающей воды в раковине и её дыхание у меня за плечом.

Полина первой нарушила тишину. Её ладони скользнули с моей груди на талию, и она нарочито серьёзно сказала:

— Ладно, Барсик, давай по-честному: ты мыл посуду, а я стояла, смотрела… Кто из нас теперь герой?

Я фыркнул, чуть повернув голову:
— Герой — это тот, кто варит кофе каждое утро.

— Ага, и пьёт из моей кружки, — подколола она.

— Ты пила из моей кружки, Рысь, — поправил я и покачал головой. — А теперь ещё и героем себя называешь.

Она рассмеялась, легко чмокнула меня в щёку и отошла к холодильнику.
— Знаешь, Барсик, иногда я думаю: если бы не та коробка с котёнком у мусорки, ты бы сейчас вообще стоял здесь?

Я посмотрел на неё, прислонившись к раковине, и усмехнулся:
— Если бы не та коробка с котёнком — ты бы до сих пор считала меня мудаком.

— Ну, тут вариантов много, — пожала плечами она и достала из холодильника сок. — Но мудаком я тебя всё равно иногда считаю.

Я не удержался, подошёл и прижал её к столу, забрав у неё пакет с соком.
— Иногда? — прищурился я.

Полина расплылась в хитрой улыбке:
— Ну… может, чуть чаще.

Я покачал головой, но улыбка сама расползалась по лицу.
— Рысь, ты неисправима.

Она коснулась пальцами моего подбородка:
— А ты бы не влюбился, если б я была другой.

Я стою, обняв её за талию, и впервые за утро ловлю в глазах Полины то самое спокойствие, которое держит наш дом на плаву. Ни звонков, ни чужих голосов, ни воспоминаний о старике — только мы двое.

Она коснулась губами моего подбородка и тихо сказала:

— Я просто хочу, чтобы всё было как сейчас. Ты, я и наши двое оболтусов, которые делают вид, что взрослые.

Я усмехнулся, ткнувшись носом в её волосы:
— Всё будет. Я обещал ведь, Рысь.

Она обвила руками мою шею и улыбнулась уже по-детски, без всей своей иронии:
— И я обещаю не забирать твою кружку. Иногда.

— Ну вот, — выдохнул я. — Пошёл новый уровень семейной жизни: уговоры и компромиссы.

Мы оба засмеялись, и смех растворил остатки утреннего напряжения. Полина отошла к столу, поставила сок, а я сел рядом, чувствуя, как отступает тяжесть.

Иногда счастье выглядело именно так — кухня, утро, запах кофе и жена, которая всё ещё умела меня обезоружить одним только взглядом.

Марк

Каток шумел, в динамиках крутили попсу, лёд звенел от коньков и смеха. Я держал Алину за руку, чтобы она не упала, хотя на самом деле она стояла куда увереннее, чем я думал.

Я вышел на лёд и сразу почувствовал, как легко коньки скользят по поверхности. Дом родной. Сколько раз я с пацанами здесь зависал зимой — не счесть.

Алина, наоборот, вышла осторожно, будто лёд вот-вот треснет. Сделала пару шагов, и я заметил, как она вцепилась в бортик.

— Мурзик, — она виновато улыбнулась, — я же давно не каталась…

Я подкатился к ней и протянул руку:
— Для этого я здесь. Давай.

Она вздохнула, но вложила ладонь в мою. Я повёл её вперёд — медленно, плавно, будто мы танцевали. Первые метры дались ей с трудом, я чувствовал, как дрожат её пальцы в моей руке.

— Смотри на меня, — сказал я. — Не на лёд, не на ноги. Только на меня.

Она подняла глаза, и в них мелькнула искра. Сделала шаг, другой, и вдруг чуть не поехала вбок. Я резко подхватил её за талию, притянул к себе.

— Осторожно, — прошептал я прямо у её уха. — Я тебя не отпущу.

Она залилась румянцем, но кивнула. И дальше мы катились уже вместе — я задавал ритм, а она постепенно училась доверять, переставала бояться, отпускала бортик и смеялась, когда у неё получалось проехать целый круг без ошибок.

Я отпустил её руку, когда она уже более-менее уверенно держалась.

— Всё, Мурзик, сама! — заявила Алина и смело оттолкнулась.

Секунда — и я видел, как уверенность сменилась паникой. Ноги поехали в разные стороны, руки замахали в воздухе.

— Марк! — взвизгнула она.

Я рванул вперёд и поймал её буквально в последний момент. Она влетела в мои объятия, вцепилась в меня так, будто тонет.

— Говорил же, не отпущу, — хмыкнул я, удерживая её.

Она подняла голову, щёки алые, глаза сияют. На секунду стало тихо, будто мы не на катке, а где-то одни.

— Ты издеваешься, — прошептала она, но не отпустила меня.
— Чуть-чуть, — усмехнулся я. — Но ты молодец. Почти сама.

Она фыркнула, но улыбнулась, и я понял — ради этого взгляда можно хоть весь день кататься и ловить её снова и снова.

Я встал позади неё, обнял за талию и чуть наклонился к уху:

— Смотри, не нужно сразу рваться вперёд. Толкаешься одной ногой, вторая скользит. Лёгкий угол, понялa?

Алина застыла, кажется, больше от того, что я так близко, чем от моих объяснений.

— Я… э-э… — она кашлянула. — Поняла.

Я чуть крепче держу её, подталкиваю:

— Вот так. Молодец. Теперь другой ногой.

Она делает, но всё равно теряет равновесие, и я смеюсь:

— Тормозить пока рано, а то ты у меня как комета.

— Комета зато красивая! — огрызается она, но смеётся тоже.

Мы медленно скользим по льду, и я чувствую, как её дыхание сбивается, но не от страха — от того, что мы слишком близко.

И я сам, чёрт возьми, начинаю ловить кайф.

— Марк, — она вдруг оборачивается на меня. — Ты специально так прижимаешься?
— А ты жалуешься? — ухмыляюсь я.

Щёки у неё пылают, и она отворачивается, но не вырывается.
Алина, чуть пошатываясь на коньках, держится за мою руку и говорит:

— Лея и Тим ушли в кино, ты знал?

Я усмехаюсь, ловя её за локоть, чтобы не рухнула:

— Ага. Пока машину грел, она прислала смс. А потом видел, как они из дома выходят.

Алина округляет глаза:

— Так вот почему она утром такая довольная была!

— Ага, — киваю я. — Ты бы видела её лицо, когда Тим за ней зашёл.

Она захихикала, чуть не потеряв равновесие, и я крепче прижал её к себе.

— Осторожнее, комета, — усмехнулся я. — А то упадём — и будем весь лёд тут греть.

Алина дернула плечом и с хитрой улыбкой освободила руку:

— Думаешь, я без тебя не справлюсь?

Я приподнял бровь, скрестив руки на груди:

— Ну-ну. Давай, удиви меня.

Она осторожно оттолкнулась, поначалу даже уверенно скользя вперёд. Я усмехнулся — выглядит забавно, но держится. Алина, явно гордая собой, бросила на меня взгляд через плечо.

И тут же её конёк предательски съехал вбок. Она взмахнула руками, едва не рухнув.

Я рванул вперёд и в последний момент поймал её за талию. Она прижалась ко мне грудью, дыхание сбилось.

— Вот и кто без кого не справляется? — шепнул я, склонившись ближе.

Алина хмыкнула, но щеки у неё запылали:

— Я просто… проверяла твою реакцию.

— Проверила, — усмехнулся я, не отпуская. — На пятёрку с плюсом.

Я едва успел усмехнуться её фразе про «проверку реакции», как Алина резко дернулась вперёд и, не давая мне вставить ни слова, сама прижалась ко мне губами. Поцелуй получился дерзким, требовательным — совсем в её стиле.

Я только успел прижать её крепче к себе, чувствуя, как она улыбается в мои губы.

— Вот так вот, значит? — прошептал я, когда мы разорвали поцелуй. — Даже без предупреждения?

Алина склонила голову набок, глядя на меня снизу вверх с лукавой ухмылкой:

— А ты что, против? Не в первый же раз.

Я усмехнулся, провёл большим пальцем по её щеке:

— Против? Да ты издеваешься. Но знаешь, иногда мне кажется, что ты меня специально выводишь.

Она скользнула ближе, обняв меня за шею, и шепнула почти в ухо:

— А вдруг?

Я хмыкнул. Да, мы уже и целовались, и спали вместе, и вроде бы должны были привыкнуть друг к другу. Но каждый её поцелуй всё равно брал меня врасплох, будто первый раз.

Она так и осталась в моих руках — теплая, живая, смеющаяся. Я попытался поставить её на лёд, но Алина вдруг обвила меня руками за шею и с хитрой улыбкой сказала:

— Ну всё, теперь точно не отпущу.

Я фыркнул, стараясь скрыть то, что внутри у меня всё кувырком:

— А если я так и буду кататься с тобой на руках?

— Так даже лучше, — парировала она и подмигнула.

Я повёл нас по льду, держась уверенно, хоть и не спеша. Чувствовал, как она доверчиво прижимается, и от этого становилось странно спокойно. Я, который всегда срывался в драки, делал глупости, спорил с отцом… рядом с ней был совсем другим.

— Барсов, — вдруг сказала она мягче, без шутки. — Ты же понимаешь, что я правда счастлива, что мы снова вместе?

Я чуть замедлил шаг и посмотрел в её глаза. Те самые зелёные, из-за которых меня и бесило, и тянуло, и сводило с ума одновременно.

— Понимаю, — выдохнул я. — Просто… я тоже не могу без тебя, Зелёноглазка.

Она улыбнулась, коснулась моих губ лёгким поцелуем. Всего на секунду, но этого хватило, чтобы у меня окончательно снесло крышу.
Я остановился, крепче обнял её и, не сдержавшись, поцеловал уже сам — глубже, жаднее. Лёд, люди вокруг, даже холод — всё исчезло. Была только она.

Мы катались ещё минут двадцать. Я уже не учил её, не подшучивал — просто держал за руку и вёл по кругу. Алина смеялась, иногда оступалась, но не отпускала меня ни на секунду.

Я смотрел на наши переплетённые пальцы и вдруг поймал себя на том, что внутри скручивает страх. Будто сейчас всё слишком правильно, слишком хорошо. А я привык, что хорошее быстро ломается.

— Ты чего такой серьёзный? — Алина заметила, как я задумался.

— Да так, — буркнул я, отвёл взгляд. — Думаю.

— О чём?

Я хотел соврать, что о тренировках или о тачке, но вместо этого сам не понял, как сказал:

— О том, что больше не хочу тебя терять. Ни из-за боёв, ни из-за моих тупостей, ни из-за чего.

Она замерла, чуть прижалась ближе, и я почувствовал, как её пальцы крепче сжали мои.

— Тогда не теряй, — просто ответила она. — Всё же зависит от тебя.

Её голос прозвучал спокойно, но я понял — это было важнее любых клятв.

Мы ещё пару кругов сделали молча. Но молчание это не давило. Наоборот — было ощущение, что мы договорились о чём-то большем, чем можно сказать словами.

Мы вышли с катка, морозный воздух обдал лицо, и я вдохнул его полной грудью — после льда дышать стало легче. Снег под ногами скрипел, огни фонарей отражались в сугробах, а рядом со мной шагала Алина, прижимая варежками щеки, будто пыталась согреться.

— Ну и холодрыга, — пробормотала она, кутаясь в шарф.

— А ты хотела в декабре жару? — я усмехнулся, подтолкнув её плечом.

Она закатила глаза:
— Нет, я хотела, чтобы у тебя в машине сразу плед и какао были.

— Оу, извиняй, мадам, — я хмыкнул. — В следующий раз термос и всё сопутствующее обещаю.

Мы дошли до лавочки у катка, я сел первым и притянул её к себе, усадив рядом. Снял перчатки и взялся за её коньки, шнурки были затянуты так, что сама она явно бы возилась долго.

— Ты мог бы хотя бы спросить, хочу ли я, чтобы ты мне помогал, — пробормотала Алина, но голос у неё дрогнул, и я заметил, как она украдкой улыбается.

— Ага, и слушать потом твой мат через всю аллею? Нет уж, Зеленоглазка, — я ухмыльнулся, дернув за узел, который сразу поддался.

Она фыркнула, но не отодвинулась — наоборот, чуть сильнее прижалась плечом.

Я поднял голову и встретился с её взглядом — зелёные, светящиеся в огнях рядом стоящей гирлянды глаза. Она чуть прикусила губу, будто дразнила меня специально.

— И что ты сделаешь, Мурзик? — прошептала она, наклонившись ближе.

— Могу придумать много вариантов, — ответил я, стягивая с неё конёк и осторожно отставляя в сторону. — Но пока ограничусь одним.

Я резко притянул её за талию, и она, не успев возмутиться, оказалась у меня на коленях. Алина тихо пискнула, но уже через секунду её руки легли мне на плечи.

— Ты совсем с ума сошёл? — спросила она, но улыбка выдала, что ей это нравится.

— Давно, Зеленоглазка, — хмыкнул я и поцеловал её, чувствуя, как её пальцы чуть крепче сжали мою шею.

Мир вокруг будто замер — только снег скрипел под ногами редких прохожих и свет гирлянд отражался в её глазах.

Она устроилась на моих коленях удобнее, поправила волосы и сделала вид, что всё так и должно быть.

— Ну что, Мурзик, удобно тебе? — с усмешкой спросила Алина, склонив голову набок.

— Более чем, — ответил я, чуть сильнее прижимая её к себе. — Можно так сидеть весь вечер.

— А если ноги затекут? — поддела она.

— Потерплю, — пожал плечами. — Ради такой наглости стоит.

Она рассмеялась и ткнула меня в грудь пальцем:

— Наглец.

— Привыкай, Зеленоглазка, — сказал я, глядя прямо в её глаза. — Я вообще-то серьёзно настроен.

Она замолчала на пару секунд, будто проверяя, шучу ли я, а потом вдруг быстро поцеловала меня в щёку.

— Знаю, — шепнула она.

Всё было будто правильно и спокойно, пока мимо нас не прошла пара в возрасте — мужчина в длинном сером пальто и женщина в вязаной шапке с помпоном. Они переглянулись, и я краем уха уловил недовольный шёпот, который на самом деле был сказан вполне громко:

— Ни стыда ни совести, ты посмотри, на морозе, прям на улице, тьфу...

Словно ножом по стеклу.

Алина дёрнулась, будто её застали за чем-то постыдным. Щёки, и без того розовые от мороза, заалели ещё сильнее. Она сразу спрятала взгляд в сторону и хотела отстраниться, но я перехватил её ладонь и крепко сжал.

— Слышала? — прошептала она, губы дрогнули.

— Ага, — кивнул я и усмехнулся. — И что? Пусть бурчат, у них работа такая — вечно быть недовольными.

Она шепнула почти жалобно:

— Но... неприятно.

Я посмотрел ей прямо в глаза, зелёные, как изумруды под снегом, и сказал спокойно, но твёрдо:

— Плевать. Мы с тобой сидим, нам хорошо. Остальное — шум.

Её губы дрогнули в улыбке, и хотя смущение ещё светилось на лице, она чуть наклонилась ко мне и сама переплела пальцы с моими.

— Мурзик, ты иногда слишком самоуверенный, — пробормотала она, но голос её уже был мягким.

— Не самоуверенный, а уверенный в том, что ты моя Зеленоглазка, — ответил я и специально поцеловал её в висок так, чтобы те самые прохожие видели.

Они ещё что-то буркнули за спиной, но мы оба засмеялись — уже тихо, по-своему, будто это был наш маленький бунт против их ворчания.

Она зябко поёжилась, прижимаясь ко мне, и вдруг резко сказала:

— Так, всё. Где мои сапоги? Я замёрзла. Пошли в машину.

Я обнял её за талию, прижимая ближе к себе, и ухмыльнулся:

— В машине у нас ещё не было. Но это папина машина, так что…

Она оторвалась от меня, уставилась в упор и возмущённо выдохнула:

— Марк!

Я не удержался и рассмеялся:

— Ну что? Я просто сказал правду.

— Ты вообще больной, — пробормотала она, но спрятала лицо у меня на груди, и я почувствовал, как она улыбается.

Я склонился к её уху, шепнув:

— Расслабься, Зеленоглазка. Джентльмен я или нет — всё равно замёрзнешь, если будем тут сидеть.

Она вскинула голову, прищурилась и протянула:

— Вот именно, поэтому хватит умничать. Где мои сапоги?

Я взял их с лавки, наклонился, и, пока натягивал ей на ноги, нарочно сказал:

— Да-а-а, обслуживать тебя можно бесконечно. Даже втянусь.

— Ой, да иди ты, — засмеялась она, но щеки горели так, что никакой мороз не перебьёт.

Я помог Алине натянуть сапоги, поднялся, и она тут же вцепилась в мою руку. Пальцы холодные, но хватка уверенная.

— Всё, пошли, — потянула она меня к стоянке.

— А спасибо? — усмехнулся я.

— Спасибо, Барсов, что не дал мне окочуриться, — язвительно протянула она.

— Вот, другое дело, — фыркнул я и притянул её ближе к себе.

Мы шли по тропинке, снег хрустел под ногами. Фонари освещали дорогу, воздух был колючим и чистым, а у меня в голове вертелась только одна мысль: как же круто, что она рядом.

— Марк, — вдруг сказала она.
— А?
— Ты когда шутишь про машину, я надеюсь, что ты реально шутишь.

Я посмотрел на неё сбоку и ухмыльнулся:

— А ты хотела бы, чтобы я шутил?

— Да ты невозможный! — фыркнула она и ускорила шаг.

Я догнал её, обнял за плечи и притянул к себе, пока она не вырвалась.

— Зеленоглазка, ты сама всё портишь. Могла бы просто сказать: "Да, шутка".

— А ты мог бы не нести всякую ересь, — огрызнулась она, но глаза блестели, и по выражению лица я понял — ей нравится.

Алина фыркнула и толкнула меня плечом, но не убирается:

— Ах да, как же, твои замечательные шутки меня греют… иногда.

Я скользнул взглядом по её лицу и ухмыляюсь:

— Иногда? Значит, буду стараться чаще. Хотя, боюсь, у меня есть конкуренция — твоё чувство стиля и мороза.

— Ммм, конкуренция? — она прищурилась. — У тебя шансов мало, Мурзик.

— Ну, значит, придётся мне доказать своё превосходство, — сказал, слегка наклонився к её уху. — И начать прямо сейчас.

— Эй! — засмеялась она, толкая меня, но взгляд её мягкий. — Не начинай свои трюки на улице!

Я только ухмыляюсь и веду её к машине, и на каждом шагу ловлю её руки, пальцы, играю с ними — чистый флирт, на который она отвечает лёгким смехом и подшучиваниями.

— Ты слишком самоуверенный, Мурзик, — сказала она, когда мы подошли к машине.

— Самоуверенность — это мой талант, — ответил я, открывая дверь. — И, знаешь, я им горжусь.

Она фыркнула, но не села ещё, подталкивая меня улыбкой. Я поймал её взгляд и понял — на морозе или в машине, мы оба на одной волне.

Мы сели в машину, я завёл двигатель, а Алина устроилась рядом, ещё немного прижимаясь к теплу обогрева. Морозная улица осталась позади, а в салоне — только мы и тихое урчание мотора.

— Ну что, Мурзик, — начала она с насмешкой, — теперь я в твоей власти. Что собираешься со мной делать?

Я тихо ухмыльнулся и сам положил руку ей на ногу. Тепло её кожи даже сквозь джинсы сразу заставило сердце биться быстрее.

— С тобой? — сказал я, переводя взгляд на дорогу, но не скрывая улыбки. — Сначала, кажется, я уже сделал первый шаг. Помог снять коньки, согрел тебя на морозе… остальное оставляю на потом.

— Ах да, герой-спаситель, — протянула она, закатывая глаза. — Только не перепутай с твоей обычной самоуверенностью.

— Самоуверенность — это не «обычно», — сказал я спокойно. — Это мой талант. И, кажется, тебе придётся с этим смириться.

Алина слегка наклонилась к окну, но улыбка на лице выдала, что ей это нравится:

— Ладно, талант, — протянула она, сжимая руку на моей ноге. — Но не забывай, что я тебя знаю, Мурзик.

Я чуть сжал её ногу своей рукой и ухмыльнулся:

— Тогда знай, Зеленоглазка, я умею использовать свои таланты.

Она фыркнула, но не отняла руку. Мороз за окном и тепло салона — ничто по сравнению с этим ощущением, что мы вдвоём, и мир вокруг словно исчезает.

Дорога была короткой, но разговор с Алинкой не давал времени скучать. Я слегка шевельнул рукой на её ноге, а она тут же слегка подтянула колено к себе, словно проверяя, насколько я смел.

— Мурзик, — сказала она с насмешкой, — ты знаешь, что самоуверенность может мне надоесть.

— Тогда придётся убедиться, что этого не случится, — ответил я, не убирая руку. — Считай, я практикуюсь.

Она фыркнула, но в голосе слышалась улыбка:

— Практикуйся осторожно, герой.

Я улыбнулся в ответ, слегка коснувшись носом её пальцев.

— Осторожность — не мой стиль, Зеленоглазка. Но если уж она тебе нужна… — провёл рукой вверх по ноге, — могу быть осторожным.

Она засмеялась, лёгко ударив меня по плечу:

— Ладно, Мурзик, только помни, я знаю, где у тебя слабое место.

Я повернул голову, посмотрел на неё, и нам обоим стало ясно: весь этот путь до дома мы проведём, подшучивая друг над другом, дразня и флиртуя, будто никто вокруг не существует.

Машина остановилась у дома Алины. Я заглушил мотор и посмотрел на неё.

— Ну что, Зеленоглазка, добрались. Тебе тепло? — спросил я, слегка подшучивая.

— Да, Мурзик, — она улыбнулась, скользнув взглядом по моей руке, ещё лежавшей на её ноге. — Только не надо превращать это в очередной экзамен на твою самоуверенность.

Я усмехнулся:

— Как же, экзамены — моё всё. Но могу немного снизить градус напряжения… — аккуратно снял руку с её ноги, но не убирал взгляд.

Она приподнялась, поправляя куртку:

— Спасибо за подвоз. И за компанию, конечно.

— Всегда пожалуйста, Зеленоглазка. Ты знаешь, где меня искать, если захочешь продолжить наш… практический курс, — подмигнул я.

Она фыркнула, чуть покраснев, и открыла дверь:

— Ладно, Мурзик, до завтра.

— До завтра, — ответил я, наблюдая, как она уходит к двери, и чуть улыбнулся, представляя, что завтра нас ждёт новая порция подколов и флирта.
Я заехал на территорию нашего дома, остановился у гаража и выскочил из машины, не теряя ни секунды.

— Я дома! — крикнул, распахивая дверь.

Сразу с кухни донесся голос папы:

— Машина цела?

Я фыркнул, самодовольно улыбнувшись:

— Это намёк, что я не умею водить?

— Нет, водишь ты прекрасно, — раздался ответ, — но машину всё равно жалко.

В этот момент из кухни послышался знакомый голос мамы:

— Дима!

Я сделал шаг внутрь, разглядывая уютную кухню, и усмехнулся про себя. Всегда удивительно — как бы ни был уставшим, дом встречает теплом и привычным хаосом. Хаосом, который мне нравится.

Я поднимаюсь по лестнице, руки ещё чуть дрожат от катка и эмоций. На полпути останавливаюсь и кричу вниз:

— Лея всё ещё в кино?

Из кухни доносится голос мамы:

— Да! Кстати, напиши ей, чтобы не задерживалась!

Я только усмехаюсь:

— Я лучше Тимуру позвоню!

Я достаю телефон и быстро набираю номер Тимура, пальцы на экране танцуют сами собой, а сердце всё ещё бьётся от катка и Алины. Долго никто не берёт трубку, и я начинаю дёргать его звонком снова и снова, пока наконец не слышу знакомый голос:

— Да? — прохрипел он.

Я не сдерживаю усмешку:

— Что у тебя голос как будто ты кросс бежал, а не фильм смотрел.

Тиму слышно, что он приподнял бровь:

— Не важно. Что случилось?

Я делаю вид, что это самая важная миссия на свете:

— Скажи моей сестре, свет мой зеркальце, чтобы не задерживалась с любителем кардио-нагрузок.

В трубке слышится тихий смешок, но я понимаю — миссия выполнена, и Лея скоро будет в безопасности.

Я чуть прислушиваюсь к голосу Тимура:

— Очень смешно, Барсов, — слышу с другой стороны.

Не теряя самоиронии, отвечаю:

— Вы хоть там это…

Но Тим сразу перебивает, строго и уверенно:

— Всё, Барсов, заткнись. Приведу твою сестру в целости и сохранности.

Я киваю, даже не видя его, но понимаю: можно расслабиться. Тим держит ситуацию под контролем, а значит Лея в безопасности.

Скинув куртку и рюкзак, я развалился на кровати, ноги свесив с края. В голове ещё крутились сцены с катка, шутки Алины, её зелёные глаза, когда она флиртовала.

Телефон снова завибрировал — сообщение от Алины: “Спасибо за подвезку, Мурзик. 😏”

Я хмыкнул, набрал ответ, но тут же отложил телефон. Не хотелось, чтобы день заканчивался только перепиской. Лучше оставить это на утро, когда можно будет с мыслями и настроением обдумать.

В комнате стало тихо, слышно только, как на улице скрипят редкие машины, а где-то вдалеке лай собак. Я удобно устроился, закутавшись в одеяло, и впервые за весь день почувствовал себя спокойно.

— Чёрт, — пробормотал себе под нос, — как же хорошо, когда всё это рядом и при этом всё под контролем.

И впервые за долгое время, кажется, я мог просто лежать и наслаждаться этим ощущением.

Я вздрогнул, когда раздался скрежет лап по двери, ручка дрогнула — и в следующую секунду Джек, наш шестимесячный стафф, как ракета, прыгнул на кровать прямо ко мне.

— Эй, маленький безумец! — рассмеялся я, схватив его за грудку, пока он радостно виляя хвостом, тыкался носом в моё лицо.

Он тут же закрутился между одеялом и мной, весело поскуливая и стараясь ухватить мою руку зубами, но без боли — просто игра. Я прижался к нему, разглядывая его блестящие глаза и мокрый нос, и вдруг почувствовал, как комок усталости и переживаний немного растаял.

— Ладно, Джек, понял, понял, ты победил, — пробормотал я, гладя его по спине, — но завтра на улицу безумцем не уходи, ладно?

Он только дернул ушами и, как будто соглашаясь, прижался ко мне ближе, укладываясь у моего плеча. И в этот момент я понял, что с ним рядом даже самые сумбурные дни кажутся проще.

Я оглянулся на дверь, где появилась мама, её руки на бёдрах, глаза слегка недовольные:

— Марк! Ну я же просила вас с Леей не пускать Джека на кровати!

Я лишь пожимаю плечами, глядя на стаффа, который уже устроился у меня на груди и смотрит на меня глазами полными невинности:

— Он сам, — бросаю коротко, сдерживая улыбку.

Мама фыркнула, качнула головой и отошла, а я снова посмотрел на Джека, который будто гордо победил все запреты.

Тимур

Я лежу в кровати, пытаюсь восстановить ритм после звонка Марка, который прервал нашу тихую атмосферу. Лея рядом, её плечо почти касается меня, и я чувствую, как раздражение от звонка быстро сменяется теплом от её присутствия.

Алина что-то возится на кухне — шум посуды и тихие шаги. Родителей дома нет, только мы, и кажется, что весь мир сжался до размеров этой комнаты.

Я смотрю на Лею, стараюсь не думать о звонке Марка и о том, как он вмешался. Просто тихо, спокойно, держу её за руку и понимаю, что в этот момент ничего больше не важно.

Я чувствую, как Лея дёрнулась, её дыхание слегка сбилось, и понимаю, что слова застряли на губах. Целую её в шею, мягко и уверенно.

— Что? — спрашиваю, слыша её тихий шёпот.

— Он ведь всё понял так? — Лея будто ищет подтверждения.

— Конечно, — отвечаю, ловя её взгляд и одновременно заглушая её тихий стон глубоким, долгим поцелуем. Мгновение, когда мир сужается до нас двоих, до прикосновений, до того, что можно почувствовать без слов.

Я держу её близко, ощущаю, как сердце бьётся в унисон с моим. Лёгкий запах её волос смешивается с теплом кожи, и мир за стенами комнаты перестаёт существовать.

Лея тихо шепчет что-то, почти неразборчиво, и я улыбаюсь про себя, понимая, что этот момент — наш маленький побег от всего, что ждёт нас снаружи. Мои руки аккуратно обвивают её, не спеша, словно пытаясь задержать время.

— Никто нас не тронет, — говорю тихо, почти для себя, но и для неё тоже. Она лишь мягко кивает, прижимаясь ближе, и я чувствую, как напряжение последних часов наконец-то спадает.

Я чувствую, как она рядом, как её дыхание меняется, как дрожь проходит по телу. Каждый тихий стон, каждое её невысказанное слово — я тут же заглушаю поцелуем, будто это мой способ сказать: «Я рядом, ты в безопасности».

Её тело реагирует на меня, но для меня это не просто движения — это целый язык, которым она говорит без слов. Я ловлю каждую эмоцию, каждое смятение, и отвечаю мягко, чтобы она чувствовала, что я здесь, что я всё контролирую.

Когда она шепчет моё имя, мне кажется, что весь мир вокруг исчезает, остаёмся только мы двое, и каждое дыхание, каждый стон, каждый взгляд — это диалог, который понимаем только мы. Я прижимаюсь ближе, заглушаю её сомнения поцелуем, передаю тепло и уверенность.

Внутри меня буря эмоций: желание защитить, обнять, удержать. Но внешне я спокоен, внимателен, чутко реагирую на каждый её сигнал. И чем сильнее её отклик, тем ближе я к ней, как будто через это дыхание и прикосновения мы строим мост доверия и безопасности.

Здесь нет слов «надо», нет торопливости — только мы, наши эмоции и ощущение, что больше ничего вокруг не существует. Я хочу, чтобы она это чувствовала: что каждый стон и каждый вздох для меня важен, что я рядом и не отпущу.

Я опускаюсь рядом с ней, стараясь не сдавливать, но всё ещё чувствуя тепло её тела. Сердце бьётся так, что кажется, будто вот-вот выскочит, дыхание всё ещё прерывистое, но постепенно приходит в норму.

Она тихо дышит подо мной, прижимаясь чуть ближе, и я ощущаю, как её тело постепенно расслабляется. Я провожу рукой по её спине, стараясь передать спокойствие, хотя сам ещё не совсем пришёл в себя.

— Лея… — шепчу, почти неуверенно, но мягко. — Всё хорошо.

Она прижимается сильнее, но не говорит ни слова, только лёгкое дыхание и тёплое тепло, которое заставляет меня снова и снова убеждаться, что она рядом, что всё в порядке.

Я наклоняюсь и слегка касаюсь её лба своим, закрываю глаза и просто чувствую нас двоих, позволяя тишине заполнить комнату. Постепенно дыхание нормализуется, сердце успокаивается, и кажется, что время замедлилось.

Я медленно перекатился на спину, стараясь не спугнуть то хрупкое спокойствие, которое витало в комнате. Лея тут же устроилась рядом, положила голову мне на грудь, и я почувствовал, как её волосы щекочут кожу.

Сердце всё ещё билось чуть быстрее обычного, и, кажется, она это слышала — её дыхание совпадало с моим, будто она специально подстраивалась под ритм. Я обнял её за плечи, прижал ближе, и тишина перестала казаться пустой.

— Знаешь… — прошептал я, глядя в потолок, — с тобой всё по-другому.

Она чуть сжала пальцами мою руку, не отрываясь от моего дыхания. И этого было достаточно, чтобы я понял: ей тоже хорошо здесь, со мной.
Лежим в тишине. Я чувствую, как её дыхание щекочет мне грудь, как сердце постепенно возвращается к привычному ритму. И вдруг Лея подаёт голос:

— Я понимаю, что спрашивать это нужно было до этого, но…

Я чуть поворачиваю голову к ней, скользя пальцами по её плечу:

— Но?

— Сколько у тебя было девушек до меня? — её голос осторожный, будто она боится ответа.

Я усмехнулся краем губ. Конечно, рано или поздно этот вопрос должен был прозвучать.

— Ты имеешь в виду общее количество… или только постель?

Она дернулась, приподняла голову и уставилась на меня, а потом тихо:

— Аа…

Я выдохнул, чуть погладил её по спине, чтобы не напрягалась:

— Расслабься. Ну… штук восемь, наверное. Может, десять. Я не считал.

Она снова положила голову мне на грудь, но я чувствовал, как её мысли закрутились. И впервые за долгое время мне стало по-настоящему важно, что она подумает обо мне.
Лежим в полумраке, я уже почти расслабился, как вдруг Лея поднимает голову и смотрит на меня в упор:

— То есть, вы с Марком соревновались, у кого сколько девушек в постели?

Я чуть не поперхнулся воздухом. Поднялся на локоть, глядя на неё с прищуром:

— Так стоп. Вот к чему ты клонишь? — пауза, потом я щёлкаю пальцами, будто догадался. — Дай угадаю. Тебя попросила задать этот вопрос Алина?

Она замерла, глаза метнулись в сторону, и тут же выдала:

— С чего ты взял?

Я ухмыльнулся.

— Барсова.

Лея выдохнула и спрятала лицо мне в грудь:

— Ну ладно… да. Меня попросила это узнать твоя сестра.

Я закатил глаза и чуть сжал её в руках. Чёртова Алина. Как будто мало того, что она вечно лезет в мою жизнь, так ещё теперь использует Лею как шпиона.

— Напомни, — пробормотал я, глядя в потолок, — почему я до сих пор не выгнал её из дома?

Лея поднимает голову, смотрит строго, но глаза всё равно блестят.

— Потому что она твоя любимая младшая сестра, и девушка твоего лучшего друга?

Я ухмыльнулся, провёл ладонью по её спине:

— Ага. Ещё и твоего старшего брата.

Она тут же напряглась.

— А если Марк узнает о том, что сейчас было?

— Что естественно, то не безобразно, — лениво бросаю, откинувшись на подушку.

— Тимур, я серьёзно.

Я наклонился ближе, шепнул почти в её губы:

— Мы уже спалились, забыла? Он звонил как раз в тот момент, когда я был в тебе.

Лея закрыла лицо ладонями и простонала:

— Боже, Костров, лучше заткнись.

Я засмеялся тихо, притянул её обратно к себе.

— Ладно-ладно. Но сама ведь спросила.

Я всё ещё смеялся, а Лея сдвинулась чуть в сторону и ткнула мне пальцем в бок.

— Совсем дурак, — пробормотала она.

— Может, — согласился я, поймав её руку и прижав к себе. — Но твой дурак.

Она вздохнула, уткнулась лбом мне в ключицу. Некоторое время мы просто лежали, слушая, как сердце у другого бьётся слишком быстро после всего.

— Знаешь, — тихо сказала Лея, — иногда мне кажется, что это всё закончится слишком быстро.

Я поднял её подбородок, заставил смотреть прямо.

— Не закончится, если ты сама не захочешь.

Она прикусила губу, будто раздумывала, стоит ли верить моим словам.

— Тимур, я серьёзно, — Лея подняла голову, смотря прямо в мои глаза.

— И я серьёзно, — ответил я спокойнее. — Марк не против. Он же видит, что мы не просто так рядом.

Она задумчиво прикусила губу.

— Просто… странно. Ты — его лучший друг, я — его сестра.

— Зато честно, — усмехнулся я. — Мы ничего не прячем, и Марк это уважает.

Лея облегчённо выдохнула и положила ладонь мне на грудь.

— Ты так уверенно говоришь, будто всё под контролем.

— Может, впервые в жизни и правда под контролем, — сказал я и накрыл её пальцы своей рукой.

Мы замолчали. В комнате было тихо, только её дыхание и стук моего сердца. Она всё ещё лежала на мне, и я чувствовал, как постепенно её напряжение уходит.

— Тим, — прошептала она. — Я не думала, что когда-нибудь смогу быть настолько счастлива.

— Привыкай, — хмыкнул я и поцеловал её в висок.

Телефон завибрировал на тумбочке, и я, уже предчувствуя, кто это, ткнул на громкую связь.

— Так, киномарафонец и любитель кардионагрузки, — сразу же раздался голос Марка. — Давай, это самое, заканчивай. Мама уже раз пять спросила про Лею.

— Твою ж… Марк! — выругалась Лея, резко поднимаясь на локтях.

Я едва сдержал смех, глядя на её красное лицо.

— Что? — невозмутимо продолжил Барсов. — Ты спишь с Тимуром, я сплю с Алиной, всё честно. Осталось только нам с Тимуром переспать — и всё квиты.

Я даже не выдержал:

— Я только за, зайчик.

Лея хлопнула меня по груди ладонью.

— Очень смешно. Через час буду дома! — крикнула она в телефон.

— Вот и умница, — довольно отозвался Марк и сбросил вызов.

Я перевёл взгляд на Лею. Она всё ещё сидела на кровати, закатив глаза, но уголки губ дрожали — сдерживала улыбку.

— Что? — спросил я, ухмыльнувшись. — Самая дружная семейка, согласись.

— Тимур, — протянула она, качнув головой, — ты неисправим.

— Именно поэтому ты со мной, — ответил я, обняв её и притянув обратно к себе.

Она посмотрела на меня снизу вверх, хитро прищурившись, и вдруг выдала:

— Ты хотел сказать — именно поэтому я тебя люблю.

У меня сердце на секунду остановилось. Слова застряли в горле.

— Повтори это, пожалуйста, — прошептал я, будто боялся, что ослышался.

Лея слегка закусила губу, но глаза у неё светились так, что всё вокруг могло рухнуть — я бы даже не заметил.

— Я тебя люблю, — тихо, но уверенно сказала она.

Меня будто током прошибло. Я никогда не считал себя сентиментальным, но в этот момент, чёрт возьми, я готов был поклясться, что всё остальное не имеет значения. Только она. Только эти три слова.

— Ещё раз, — не выдержал я, склонившись ближе.

Она засмеялась и, прижавшись губами к моим, повторила между поцелуями:

— Я. Тебя. Люблю.

Я сжал её в объятиях, будто боялся, что она исчезнет, и впервые за долгое время понял: мне не нужно больше ничего доказывать. Лея выдохнула сквозь поцелуй:

— Мне надо собираться…

Я только усмехнулся и прижал её ближе.

— Ещё чуть-чуть, — пробормотал я, переключившись на её шею.

— Костров, меня папа убьёт, — её пальцы уткнулись в мои волосы, но голос прозвучал почти без протеста.

— Я скажу, что забрал тебя до воскресенья, — ответил я с улыбкой, скользя губами по её коже.

— Тим, ну правда, — в её тоне мелькнула паника, но не сильная, а та, что больше от привычки, чем от реального страха.

И именно в этот момент снизу донёсся голос мамы, громкий и чёткий:

— Тимур! Алина! Через два часа нам надо быть у бабушки!

Я застыл, а Лея уткнулась лбом мне в плечо и зашлась в тихом смехе.

— Тётя Диля как всегда вовремя, — прошептала она, пытаясь сдержать смешок.

Я закатил глаза. Вот уж правда, мама выбирает самые идеальные моменты, чтобы напомнить, что мы не одни в доме.

Я провёл пальцами по её щеке и всё ещё не хотел отпускать. Она торопливо поднялась, натягивая на себя вещи, а я лениво раскинулся на кровати, наблюдая за каждым её движением.

— Тим, хватит смотреть так, — пробурчала Лея, застёгивая джинсы. — Я и так красная, как помидор.

— Ну а что мне остаётся, Лисёнок? — усмехнулся я, перекатившись на бок. — Ты крадёшь мои футболки, мой плед, моё время и ещё хочешь уйти, будто ничего не было.

Она замерла на секунду, бросив в меня взгляд — смесь укоризны и нежности.
— Если я сейчас не уйду, твоя мама точно что-то заподозрит.

— Она и так всё давно подозревает, — фыркнул я. — Но раз уж ты решила сбежать… хотя бы поцелуй на прощание.

Лея вздохнула, качнула головой, но вернулась ко мне, наклонилась и коротко коснулась моих губ. Я не удержался — поймал её затылок ладонью и притянул ближе, углубляя поцелуй.

Она отстранилась, тяжело выдыхая:
— Тимур!

— Что? — сделал я невинное лицо. — Ты же знаешь, Лисёнок, меня одним «пока» не прогонишь.

Она улыбнулась — та самая улыбка, ради которой я готов был терпеть хоть Марка с его подколами, хоть маму с её «надо быть у бабушки».

— Ладно, я правда пошла, — сказала Лея и направилась к двери.

Я, уже натягивая джоггеры, крикнул ей вслед:
— Я провожу! Не вздумай уйти одна.

И она только махнула рукой, но я знал — ждёт меня у порога.

Мы с Леей спустились по лестнице, я уже натягивал кроссы на ходу.

— Я Лею провожу и домой, — бросил я в сторону мамы, которая стояла в прихожей, проверяя что-то в сумке.

Она подняла взгляд и тепло улыбнулась:
— Леюш, а я и не знала, что ты у нас.

Лея тут же вспыхнула, будто её поймали на месте преступления.
— Я… ну… — замялась она, пряча глаза.

И тут сверху раздался голос Алины. Моя сестра спускалась по ступенькам с таким видом, будто знала всё и даже чуть больше.
— Зато я знала, — с усмешкой сказала она, оглядывая нас обоих.

Я скосил на неё взгляд, а Лея тут же покраснела, как школьница.

— Алиииин, — простонала она, прикрывая лицо ладонями.

— Что? — моя сестра расплылась в улыбке. — Я ничего такого не сказала. Но, кажется, кто-то из вас слишком громко любил кино.

— Алин! — Лея дернула её за руку.

— Ладно-ладно, молчу, — фыркнула она, но глаза её блестели от веселья.

Я покачал головой:
— Вот именно поэтому я и говорю, что твоя подруга опаснее любого врага.

Лея только вздохнула, а Алина довольно вскинула подбородок:
— Ну, кто-то же должен присматривать за вами двоими.

Мама только что вернулась на кухню, а Лея тут же наклонилась к Алине и шёпотом спросила:

— Прям сильно громко?

Алина театрально закатила глаза:
— Ну… настолько, что я уже подумала сбежать к вам домой, к Марку, от всего этого. Но тут родители зашли — пришлось выкручиваться.

— Твою мать… — Лея уткнулась лицом в ладони.

Алина ухмыльнулась:
— Расслабься, я сказала, что это соседи.

Лея вскинула голову:
— Марк?

— Ну естественно, я ему сказала, — моя сестра явно наслаждалась моментом. — Вы же столько лет ходили вокруг да около, а тут наконец-то такие новости.

Я не удержался и встрял:
— Между прочим, мы не первый раз такое громкое кино смотрим.

Лея медленно повернула ко мне голову и прожгла взглядом:
— Не смешно, Костров.

Я поднял руки, будто сдаюсь:
— Да ладно тебе, я просто констатирую факт.

Она закатила глаза так, что я уже готов был получить подушкой в лицо. Но, если честно, её реакция была слишком забавной, чтобы молчать.

Мы вышли на улицу, и я поймал довольную ухмылку Леи. Ну конечно, она делала вид, что злится, но я-то видел — губы предательски дрожали от улыбки.

— Ты вообще нормальный? — спросила она, когда мы отошли от дома. — Такое ляпнуть при Алине!

Я пожал плечами:
— Ну а что? Всё равно она догадалась бы. Она же твоя лучшая подруга.

— Это не повод выставлять меня дурой, — буркнула Лея, ускоряя шаг.

Я догнал её и нарочно наклонился поближе:
— Лисёнок, ты не дура. Ты моя.

Она споткнулась на ровном месте, а я едва удержался, чтобы не расхохотаться.

— Тимур! — прошипела она, но щеки у неё вспыхнули ярче фонаря.

— Ну что? — сделал я максимально невинное лицо. — Просто констатирую факт.

Лея пихнула меня локтем в бок, а я всё равно ухмыльнулся. Мне нравилось дразнить её — она каждый раз загоралась как спичка, и от этого хотелось ещё сильнее держать её рядом.

Мы подошли к дому Леи, и как назло именно в этот момент снег снова пошёл сильнее. Хлопья сыпались густо, падали на волосы, ресницы, оставались на её пальто. Она подняла лицо вверх и улыбнулась, будто этот зимний вечер был самым правильным моментом для счастья.

— Опять снег, — сказала она, слегка фыркнув. — Как будто ему мало было в декабре.

— Да пусть валит, — я пожал плечами. — С ним красивее.

На самом деле я смотрел не на снег, а на неё. Каждое её движение, каждый вздох в этот вечер врезался в память.

Лея заметила мой взгляд, и уголки её губ дрогнули.
— Тимур, мне правда пора… — но почему-то не отодвинулась.

Я сжал её ладонь.
— Лисёнок, давай ещё минуту. Только одну.

Она тихо рассмеялась, но не ушла. Мы стояли под густыми снежинками, и казалось, что весь январь с его холодом специально устроил эту сцену для нас.

— Спасибо за сегодняшний день, — Лея подняла взгляд и улыбнулась так тепло, что даже январский холод показался мягче.

— Кстати, кино мы так и не досмотрели, — ответил я, чуть наклоняясь к ней.

И в этот момент где-то сбоку послышался звонкий лай. Мы оба одновременно повернули головы.

Марк шёл по тротуару, держа Джека на поводке. Щенок радостно тянул его вперёд, подскакивая прямо в снег, а сам Марк уткнулся в телефон, едва замечая, куда идёт.

— Ну конечно, — тихо выдохнула Лея, прижимаясь ко мне ближе. — Вот только его здесь не хватало.

Я усмехнулся.
— Расслабься, Лисёнок, он настолько в экран залип, что даже снеговика не заметил бы.

Джек, завидев нас, радостно дёрнулся вперёд и залаял так, что Марк наконец-то оторвал взгляд от телефона. Увидел нас, ухмыльнулся и, не теряя ни секунды, крикнул:

— Ну-ну, Костров, романтика на морозе? Решил мою сестру в сугробах целовать, чтобы закалка была?

Лея густо покраснела и спрятала лицо мне в плечо.

— Иди уже, Барсов, пока Джек поводок не отгрыз, — отозвался я, стараясь держать голос ровным, хотя улыбка сама собой прорезалась.

— Да ладно тебе, — Марк засмеялся, — я просто рад, что ты наконец-то признал: лучший выбор в жизни — это Лея Барсова. Даже Джек подтверждает, видишь? — и он похлопал пса по боку.

Щенок, ну как щенок, щенком его уже назвать сложно, залаял снова, словно в поддержку, а Лея простонала:
— Господи, земля, пожалуйста, разверзнись и поглоти меня прямо сейчас.

— Ладно, систр, не парься, — сказал он, подмигнув Лее. — Я действительно рад за вас. Но всё же, можно было не так громко.

Я почувствовал, как Лея напряглась рядом, но вместо того чтобы смутиться, она наклонилась, зачерпнула ладонью снег и с размаху запустила в Марка.

— Ягуар, иди в задницу! — выпалила она, пока снежок шлёпался об его куртку.

Марк громко рассмеялся, даже Джек залаял в такт.
— Ой, да ладно тебе, — протянул он, совершенно довольный своей ролью старшего брата, который успел и подколоть, и "одобрить".

Я только покачал головой, глядя на них двоих. Честно говоря, было в этом что-то до смешного домашнее и правильное.

— Ладно, я в дом, на улице холодно, — сказала Лея, но я успел задержать её за руку и наклонился, коснувшись её губ лёгким поцелуем.

За спиной сразу же раздался голос Марка:
— Я всё понимаю, но не при мне же, а?

Лея закатила глаза и бросила в его сторону:
— А ты на сто восемьдесят развернись и не смотри.

— До завтра, малыш, — прошептал я, когда она уже тянулась к двери.

— До завтра, — ответила Лея и скрылась за порогом.

Марк выдохнул нарочито театрально, посмотрел на меня и протянул:
— Эхх, любовь, любовь…

Я фыркнул.
— У вас как? Алина домой пришла вся светилась.

Марк ухмыльнулся и поправил поводок у Джека.
— На катке были. Учил её кататься.

Я не удержался от смеха.
— Нихрена себе, Барсов учитель. Вот это действительно эпохальное событие.

Он толкнул меня плечом, но улыбка с его лица так и не ушла.

— Давай пройдёмся? — предложил я, глядя на Марка.

— А давай, — пожал он плечами, убирая телефон в карман.

Мы пошли по заснеженной улице рядом, Джек бодро тянул поводок вперёд, оставляя на снегу глубокие следы лап. Воздух был свежий, морозный, фонари светили мягким жёлтым светом, и снег тихо скрипел под нашими ботинками.

— Знаешь, — заговорил Марк, засунув руки в карманы, — странное чувство. Сестрёнка встречается с моим лучшим другом, а я такой… норм. Даже рад.

Я усмехнулся:
— Я же говорил, Барсов, у тебя великое сердце.

— Не, у меня великое терпение, — хмыкнул он. — Сначала слушать, как она про тебя ноет, потом наблюдать, как вы оба корчите из себя друзей. Теперь хотя бы всё честно.

Я фыркнул.
— Ну, не поспоришь.

Мы какое-то время шли молча. Снег падал медленно, хлопья прилипали к волосам и курткам. Джек то и дело оглядывался на нас, будто проверяя, не отстаём ли.

— А с Алинкой? — спросил я, краем глаза глядя на Марка.

Он ухмыльнулся.
— Всё круто. Но, братан, скажу честно… стремно иногда.

— В смысле? — я повернул голову.

— Ну, всё-таки твоя сестра, а я… — он пожал плечами. — Иногда думаю, что ты меня прибьёшь, если что.

Я ухмыльнулся и хлопнул его по плечу.
— Расслабься. Если Алина счастлива, я только рад.

Марк фыркнул.
— Вот и отлично. А то я уж думал, придётся жить в ожидании мести Кострова.

Мы оба засмеялись, и снегопад вокруг показался ещё теплее.
— Слушай, — Марк вдруг ухмыльнулся и дернул поводок, притормаживая Джека, — а прикинь, если мы с вами вчетвером куда-нибудь сходим?

— Это куда именно? — я скосил на него взгляд.

— Да хоть в кино, хоть в боулинг. Двойное свидание, как там это называется… — он театрально вскинул брови.

Я рассмеялся:
— Барсов, ты серьёзно?

— Абсолютно. — Он развёл руками. — Мы же теперь почти семья. Ты с моей сестрой, я с твоей… логично.

— Охренеть логика, — покачал я головой, но улыбка не сходила с лица. — Лея будет краснеть весь вечер, а Алина найдёт способ подколоть и тебя, и меня.

— Ну и отлично! — оживился Марк. — Ты видел, как она на катке шутила? У меня до сих пор уши горят.

— Так это ж твоя любимая Зеленогла… — я осёкся и поправился, — твоя Алина.

Марк смягчился, на секунду стал серьёзным:
— Да. Моя.

Мы оба замолчали, но тишина не была неловкой. Только хруст снега под ногами и довольное сопение Джека, который наконец устал тянуть и перешёл на спокойный шаг.

— Значит, двойное свидание? — переспросил я, уже представляя реакцию девчонок.

— Значит, двойное свидание, — подтвердил Марк, и мы оба засмеялись.

Я поправил шарф, глянул на Барсова и усмехнулся:

— Знаешь, если бы кто-то года три назад сказал мне, что я буду встречаться с твоей сестрой, а ты — с моей, я бы заржал.

Марк скосил на меня взгляд и хмыкнул:

— Да ладно, Костров. Ты же на мою Лейку с детства смотрел так, будто только она и есть в этом мире.

Я на секунду сбился с шага, но потом пожал плечами:

— Смотреть и быть рядом — это разные вещи. Она меня другом считала, лучшим. И я не мог… ну, ты понял.

Марк усмехнулся шире, сунув руки в карманы:

— Да понял я, понял. Но скажу по секрету: ты, Тим, никогда не выглядел как «просто друг».

Я отвёл взгляд, пряча улыбку. Джек залаял, будто в тему, а Барсов подхватил:

— Вот и выходит, что теперь всё на своих местах.

Я хмыкнул:

— Может, и так. Только привыкнуть к этому всё равно непросто.

— А теперь смотри, какой примерный парень. Сестрёнку мою на руках носит.

— Ну, носить я её могу, — ответил я в тон, — только вот после того, как она перестанет меня изматывать.

— Ох, — Марк протянул и подмигнул. — Опять намёки на кардио?

Я хлопнул его по плечу:

— Барсов, ты неисправим.

Он засмеялся, а Джек залаял, будто поддерживая.

— Ну и ладно, — Марк пожал плечами. — Зато весело.

Я усмехнулся, сунул руки в карманы и кинул быстрый взгляд на небо. Снег падал тихо, крупными хлопьями, оседая на ресницах и волосах. Марк чиркнул ботинком по насту и вдруг сказал уже спокойнее:

— Знаешь, Тим… главное, что Лейка счастлива. Я за неё спокоен, когда вижу, как она смотрит на тебя.

Я замер, а внутри всё потеплело от его слов.

— Серьёзно? — переспросил я, на всякий случай.
— Серьёзно, — кивнул он. — Только попробуй облажаться, и я тебя сам в этот снег закопаю.

Я рассмеялся и протянул ему кулак:

— Договорились.

Мы стукнулись, Джек снова залаял, подпрыгнул и чуть не потянул Марка вперёд. Тот едва удержался и выругался сквозь смех:

— Вот зараза! Ему бы тоже девушку найти, чтоб не дёргался.

— Так ты, Барсов, женихов ему подбирай, — поддел я.

— Ага, — хмыкнул он, — как будто у меня забот мало.

Мы ещё немного шли молча, слушая, как снег хрустит под ногами. И вдруг я поймал себя на мысли, что впервые за долгое время у меня ощущение — всё правильно. Лея рядом. А значит, никакая зима не страшна.

— Ты только смотри, не загоняй свою «примерность», — Марк усмехнулся, глотнув воды. — А то люди подумают, что ты святой.

— Ну, лучше святой, чем чёрт, как ты, — я ухмыльнулся, прищурившись.

— Чёрт? — Марк вскинул бровь. — Я, между прочим, ангел. Только с подпаленными крыльями.

— Ангел… — я фыркнул. — Максимум падший. И то не потому, что изгнали, а потому что сам полез вниз — за бесплатной выпивкой.

Марк рассмеялся, хлопнул меня по плечу:

— Ладно, ладно. Но согласись, что в аду хотя бы веселее.

— В аду, может, и веселее, — ответил я с усмешкой, — зато на небесах чище.

Мы переглянулись, оба сдерживая ухмылку. Джек залаял так, будто подытожил: «Оба хороши».

Весь этот «элитный флирт» выглядел так, словно мы играем в настольный теннис: подача — и моментальный ответ.

У Марка зазвонил телефон. Он глянул на экран и, ухмыльнувшись, ответил:

— Да, любовь всей моей жизни.
— Да, твой братец всё ещё со мной.
— Конечно, сплю и вижу, как твоего брата затащить в постель.

Я едва не поперхнулся воздухом:

— Барсов, ты больной? — хмыкнул я, закатив глаза.

— Да не переживай, — Марк прикрыл трубку ладонью и подмигнул. — Она привыкла, что я иногда несу ахинею.

Я покачал головой:

— С таким юмором тебе прямая дорога не к девушке, а к психотерапевту.

— Ну хоть кто-то обо мне позаботится, — беззаботно пожал плечами Марк и вернулся к разговору.

Из динамика послышался смех Алины.

— Так я ради этого и стараюсь, — ухмыльнулся Барсов.

— Ага, — я фыркнул. — Только смотри, Барсов, если однажды проснёшься и увидишь меня рядом — не обижайся, я во сне мстительный.

Марк прыснул в кулак, едва удерживаясь от смеха:
— Зеленоглазка, слышала? Твой брат уже намекает, что не против.

— Всё, отстаньте, — я махнул рукой и ускорил шаг. — С двумя из вас я точно не вывезу.

— Любим мы тебя, Костров, вот и мучаем, — с довольным видом сказал Марк.

Мы с Марком дошли до перекрёстка. Лёгкий снег кружил в воздухе, фонари освещали дорогу, и всё вокруг казалось каким-то спокойным и тихим.

— Ну что, Костров, — Марк остановился, развернувшись ко мне, — дальше наши пути расходятся. Ты — к моей принцессе, ты — к твоему лисёнку. Как бы странно это не звучало.

— Лисёнок, говоришь? — я усмехнулся. — Ага, а твоя принцесса знает, что ты тут всякой ерундой в телефон ей втираешь?

Марк ухмыльнулся в ответ:
— Знает. И смеётся над тем, как ты психуешь.

— Я не психую, — возразил я, хотя сам понимал, что выгляжу именно так.

— Конечно, — протянул Барсов, похлопал меня по плечу и свистнул Джека. — Ладно, брат, увидимся завтра.

— Давай, — я кивнул.

Он пошёл в сторону своего дома, а я остался стоять пару секунд, глядя на его уходящую фигуру. На душе было странно легко — вроде бы подшучивали, подкалывали, но всё равно чувствовалось, что мы с ним как-то ещё крепче стали.

Я засунул руки в карманы и пошёл в сторону дома, думая о Лее и о том, как сильно уже привык к её «спасибо за день» и быстрым поцелуям на прощание.
Я зашёл домой, стянул куртку и сапоги у двери. В прихожей пахло жареным мясом и специями — папа, как всегда, колдовал у плиты.

— Наконец-то явился, — мама бросила в мою сторону взгляд, накрывая на стол. — Я уж думала, что ты останешься ночевать у Барсовых.

— Да не, — отмахнулся я, проходя на кухню. — Просто проводил Лею.

— Ага, проводил, — Алина тут же включилась, хитро прищурившись. Она расставляла тарелки и выглядела подозрительно довольной. — Пол-района слышало, как ты её «провожал».

— Алиин язык, как всегда, быстрее головы, — проворчал я, садясь на табурет.

Папа, не оборачиваясь от плиты, усмехнулся:
— Сын, это ты так кино смотрел?

Я покраснел, но сделал вид, что ничего не понял.
— Кино было отличное.

Алина прыснула в кулак от смеха, а мама только покачала головой:
— Ладно, садитесь оба, сейчас ужин будет готов.

Я украдкой улыбнулся. Каким-то чудом даже подколы сестры и шуточки родителей казались нормальными. Я знал: как бы ни прикалывались, они всё равно за меня рады.

Мы расселись за столом, папа снял крышку с кастрюли, и по кухне разошёлся запах мяса с травами.

— Ну что, Тимур, — мама глянула на меня с хитрым прищуром, — я так понимаю, Лея у нас теперь не просто "подружка детства"?

Алина прыснула со смеху, едва не уронив салатницу.

— Мам, — простонал я, — может, без допроса?

— А что без допроса? — папа хмыкнул, помешивая гарнир. — Мы с Димой Барсовым столько лет дружим, а тут наши дети решили официально скрепить союз двух кланов. Почти как в сериале каком-то.

— Пап! — я закатил глаза. — Ну хватит этих шуток.

Алина захохотала:
— Не сопротивляйся, братец, всё равно вся улица слышала, что вы "кино смотрели".

— Алииина! — я хлопнул ладонью по столу, но все только ещё больше засмеялись.

Мама подняла руки, будто успокаивая всех:
— Ладно, ладно, не мучайте мальчика. Я только рада, что наконец-то всё стало понятно. А то столько лет вокруг да около…

Папа кивнул:
— Вот именно. Мы-то с Полиной и Димой уже давно ждали этого.

Я уткнулся в тарелку и пробормотал:
— Да чтоб вас всех…

Но внутри было тепло. Они не только приняли — они ждали.

Я только успел зацепить вилкой кусок мяса, как экран телефона мигнул. Сообщение от Леи. Улыбка сама расползлась по лицу, но мама тут же метнула взгляд:

— Тим, убери телефон со стола.

— Да тут… — пробормотал я, мельком пробежав глазами по сообщению.

Папа, раздавая тарелки, приподнял бровь:
— Что «тут»?

Я откинулся на спинку стула:
— Дядя Дима завтра собирает семейный совет.

— Во сколько? — тут же спросил папа.

Я покачал головой:
— Не знаю. Лея написала, что он тебе ещё сам скинет время.

— Ну хорошо, — папа кивнул, потом поднялся и хлопнул в ладони. — Так, народ, у нас полчаса осталось. Тим, дуй собираться, я пойду машину греть.

— А ужин? — я уставился на накрытый стол.

Мама с улыбкой развела руками:
— А ужин, который мы с папой готовили, едет к бабушке и дедушке.

Я хлопнул себя по лбу:
— Точно… Прости, мам, совсем забыл.

Она только махнула рукой:
— Бывает. Главное, не забудь зубную щётку.

Я хмыкнул и поднялся, чувствуя, как Алина за моей спиной едва сдерживает смех.

Я втаскивал на себя куртку, когда в дверях показалась Алина.
— Ну ты как всегда, — закатила она глаза. — Мы с мамой давно готовы, а ты всё возишься.

— Кто бы говорил, — буркнул я, завязывая шарф. — Вчера полчаса у зеркала стояла, пока Марк ждал.

Алина вспыхнула и с прищуром посмотрела на меня, но спорить не стала.
— Лучше поторопись, пока папа там не заорал, — сказала она и скрылась в коридоре.

Я усмехнулся, сунул телефон в карман и на секунду сжал его в руке — на экране всё ещё горела непрочитанная переписка с Леей. «Лисёнок», мелькнуло у меня в голове, и настроение стало легче.

— Тимур! — позвала мама снизу. — Ну сколько можно ждать!

— Иду! — отозвался я и, наконец, направился к выходу.

Мы выбрались на дорогу, и машина мягко загудела, набирая скорость. Папа вел уверенно, словно дорога знала его сама. Снег всё падал и падал, ложась на стекло и мгновенно исчезая под дворниками.

— Мам, — подалась вперёд Алина, — бабушка опять накроет стол на полроты?

— Конечно, — улыбнулась мама. — У неё это традиция. И не смейте даже пикнуть, что не голодные.

— Так я не пикну, — я хмыкнул. — Я съесть не смогу столько.

— Ага, конечно, — папа фыркнул. — Я помню, как ты на прошлый раз говорил то же самое, а потом три раза подходил за добавкой.

Алина прыснула от смеха:
— Вот и разоблачение!

Я скосил глаза на сестру:
— Тебе напомнить, кто потом тянул меня на диван, когда я не мог встать?

— Сам виноват, — подколола она. — Никто не заставлял есть бабушкины пирожки десятками.

Мама обернулась и улыбнулась, глядя на нас обоих:
— Вот поэтому я вас и люблю. Вечно ругаетесь и подкалываете, а всё равно вместе.

Мы засмеялись, а папа, не отрывая взгляда от дороги, добавил:
— Ладно, бойцы, готовьтесь. Сейчас приедем — и начнётся допрос: кто учится, кто работает, кто с кем встречается.

— Чур первым не я, — сразу сказал я.

— Ага, конечно, — сестра толкнула меня плечом. — Ты у нас самый интересный объект для расспросов.

Я закатил глаза и пробормотал:
— Отлично. Вечер обещает быть весёлым.

Мы с сестрой ехали вместе с мамой и папой к родителям мамы, Юсуфу Ильясовичу и его жене. В машине было немного напряжённо: я держал Алину за руку, ощущая, что она волнуется. Родители мамы, татары, как и она сама, обожают внуков — Алину и меня — но вот Лёшу, моего отца, даже спустя двадцать лет, Юсуф Ильясович до сих пор воспринимает с трудом.

Он владеет собственной стоматологической клиникой и всегда хотел, чтобы мама пошла по его стопам. Она выбрала салон красоты — бьюти-процедуры — и с этим он смирился. Но её брак с моим отцом, человеком не его национальности, до сих пор для него тяжёлый момент.

Я сжал руку Алины чуть крепче, чувствуя ответственность за неё и лёгкое напряжение за реакцию Юсуфа Ильясовича. Сестра на заднем сидении тихо улыбнулась мне, словно спрашивая: «Всё будет хорошо?» Я кивнул ей, и мы подъехали к дому бабушки и дедушки.

Я взял Алину за руку крепче, а мама тихо подтолкнула меня локтем:

— Ну что? Дедушка по вам соскучился, да и бабушка тоже, поэтому веселей.

Папа сжал руль и усмехнулся:

— Очень смешно, Диль.

Я ловко переключился на нейтральное: «Ладно, ребята, всё будет нормально». Алину греет моя ладонь, а в голове прокручиваются старые воспоминания о том, как сложно было тут раньше. Но сейчас мы едим сюда как семья, пусть даже с лёгкой тревогой перед встречей с Юсуфом Ильясовичем.

В следующую секунду папа медленно заезжает в ворота, машина скрипит шинами, и я замечаю, как из-за кустов выглядывает силуэт дедушки.

Я выключаю двигатель и открываю дверь, выхожу первым, чтобы помочь Алине. Она мгновенно выскочила из машины:

— Деда!

Юсуф Ильясович улыбнулся, согнувшись чуть в пояснице, чтобы обнять её:

— Алинка! Привет, принцесса моя!

Я выхожу следом, ощущая лёгкое напряжение, но стараюсь держаться спокойно.

— А вот и опора, привет, внучок, — говорит дед, улыбаясь мне.

— Привет, — отвечаю, кивая.

Мама уже выходит из машины, слегка вздыхая:

— Па, ну ты мог позвонить, мы бы с Лёшей приехали, помогли бы.

— От твоего Алексея ничего не дождёшься, — усмехается дед, кивая на папу.

— Папа! — мама строго на него посмотрела.

Папа выходит из машины, поправляя куртку:

— И вам добрый вечер, Юсуф Ильясович.

Я стою рядом, ловлю эту напряжённую, но тёплую атмосферу — всё так же как в детстве, только теперь с Алиной рядом.

Мы все заходим в дом, и запах свежей выпечки и чая сразу накрывает, будто возвращаешься в детство.

Бабушка, как только нас увидела, поднялась с кресла и протянула руки Алине и мне:

— Мои любимые детки! Как же я соскучилась!

Я подхожу, обнимаю бабушку, ощущая тепло и привычную заботу. Алина уже сидит рядом, а бабушка тут же берёт её за руку и ведёт к кухне, обсуждая какие-то мелочи с улыбкой:

— Алина, ты опять выросла за зиму!

Дедушка стоит рядом, наблюдает за всем этим, слегка покачивая головой, но видно, что внутри доволен:

— Юный мужчина, а ты не забыл про свои манеры?

Я смеюсь, понимаю, что всё как раньше, и хотя мы уже взрослые, здесь мы остаёмся детьми. Алина смеётся вместе со мной, и в этот момент кажется, что весь мир на мгновение становится проще, роднее, уютнее.

Я сидел за столом, слушая, как дедушка, Юсуф Ильясович, словно проверяет нас всех на прочность.

— Алин, уже думала, куда поступать будешь? — спрашивает он с привычным вниманием, взглядом сканируя мою сестру.

Алина спокойно отвечает:

— Думала заниматься дальше хореографией.

На секунду повисла тишина. Я слышу, как дедушка приподнимает бровь.

— А как же медицина? — спрашивает он, будто проверяя, кто из нас выдержит удар.

Мама тут же мягко подсказывает:

— Пап, ну хватит.

Но дедушка на этом не останавливается, сразу переключается на меня:

— А ты, Тимур?

Я слегка пожимаю плечами и говорю спокойно:

— Ну, я хотел на механика, в техникум, а потом папе помогать в сервисах.

Дедушка будто закипает, но с юмором, почти насмешкой:

— О чём я и говорил, мою дочь направил против медицинского, так ещё и внуков подбивает!

Папа, стараясь сохранить спокойствие:

— Юсуф Ильясович, при всём уважении, но дети сами выбирают путь.

Дедушка резко отворачивается ко мне, почти шутливо:

— А ну цыц, кому я в таком случае дело передам? А? Тебе что ли?!

Мама вздыхает и строго шепчет:

— Папа!

Я сижу, наблюдаю за всей этой динамикой, тихо улыбаюсь про себя — в семье, похоже, даже споры могут быть веселыми и теплыми.

Я сидел за столом и слушал, как дедушка, Юсуф Ильясович, продолжает «историю семьи», словно заново пересматривает каждый поворот судьбы.

— Вот если бы ты нос свой не воротила, и вышла замуж за сына моего хорошего знакомого, то и дети твои потом пошли бы в медицину, — сказал он, слегка насмешливо покачивая головой.

Папа только поднял глаза и с легкой усмешкой сказал:

— Так все, хватит. Напомню, что ваша дочь вышла замуж за меня. И что? Плохо живёт, что ли?

Мама тут же мягко, но строго:

— Лёш…

Я снова смотрел на них, понимая, что вся эта семейная «дискуссия» больше похоже на привычный ритуал — дедушка пытается подколоть, мама утихомиривает, папа держится между ними. А я просто наблюдал, улыбаясь про себя и чувствуя тепло семейной атмосферы.

Я чуть подавился, когда дед Юсуф Ильясович заговорил с такой жёсткой интонацией:

— Алин, ну хоть выбери из наших, та, или ты, Тимур!

Алина выпучила глаза, будто увидела меня впервые, а я стоял, с трудом удерживая дыхание. В голосе деда не было шутки — была та самая стальная решимость и раздражение, что он испытывал к папе и маме, потому что Лёша не татарин, не «свой». И мы с Алиной мгновенно почувствовали, что это настоящее испытание, а не детская забава.

Я сделал шаг вперёд, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё бурлило:

— Деда, вообще-то у меня уже есть девушка.

Он приподнял бровь:

— Да? Как зовут?

Я глубоко вздохнул и чётко произнёс:

— Лея… Барсова.

Сразу почувствовал, как взгляд деда обжёг меня насквозь — ему явно не нравилось даже это имя.

Я стоял рядом с Алиной, наблюдая за этим диалогом и едва сдерживал улыбку. Дед, как всегда, пытался давить своим авторитетом, но мама вовремя вмешалась:

— Лучше молчи, а то дед устроит скандал, — строго сказала она, переведя взгляд на своего папу. — Папа, ну ты серьезно сейчас? Ты хочешь, чтобы и внуки с тобой не разговаривали, как я когда-то?

Я понял, что даже в этот момент мама защищает нас, и в груди тепло от того, что она на нашей стороне. Алина выглядела растерянной, но, кажется, понимала, что это обычная семейная буря — и скоро всё успокоится.

Я стоял рядом, прислушиваясь к разговору взрослых, и чувствовал, как напряжение висит в воздухе. Папа вдруг вздохнул и сказал:

— Так, я покурить, мне на воздух надо.

Дед Юсуф Ильясович почти фыркнул:

— Ну да, конечно, как семейные вопросы решить, так он покурить.

Мама тут же его отрезала:

— Папа!

Папа повернулся к деду с твёрдым взглядом:

— Юсуф Ильясович, повторюсь ещё раз: это наши с Диларой дети, я её муж уже лет двадцать, нравится вам это или нет. И мои дети будут сами выбирать, где учиться, а на ком жениться и за кого замуж выходить — тем более будут решать сами.

Я слушал, чувствуя смесь гордости и облегчения. В голосе папы не было ни капли сомнения — он полностью на нашей стороне. А дед, как я понял, сейчас может сколько угодно брызгать паром, но знаешь, что ничего не изменит — папа твердо поставил точку.

Я стоял рядом с мамой и папой, наблюдая, как дед снова пытался устроить допрос наших планов на будущее. Алина держала меня за руку, видимо, пытаясь хоть как-то поддержать.

И тут в дверях появилась бабушка. Сразу же я почувствовал, как напряжение в комнате спало на несколько градусов. Она подошла к деду, аккуратно положила руку ему на плечо и мягко, но твердо сказала:

— Юсуф , хватит уже, давай жить дружно. Дети ведь внуки, а не враги.

Дед хмыкнул, но бабушка продолжала:

— Алинка, Тимур, мы все вас любим и поддержим, но давайте без ссор. Семья важнее всех этих споров.

Алина улыбнулась и сжала мою руку сильнее, а я сам почувствовал, как на сердце стало легче. Бабушка умудрилась одним взглядом разрядить весь накал, который создавал дед. Даже папа расслабился и тихо кивнул ей в знак согласия.

Я посмотрел на сестру, она подмигнула мне: «Видишь? Все будет нормально». И правда, я впервые за долгое время почувствовал, что мы можем спокойно быть собой, даже среди всех этих требований и предрассудков.

Бабушка уже расставляла блюда на столе, а дед, хоть и нахмурился, сел рядом, бросая на нас с Алиной один-два косых взгляда, но теперь без явной агрессии. Мама и папа заняли свои места, а мы с сестрой втиснулись между ними, пытаясь не наступить друг другу на ноги.

— Ну что, мои дорогие, — начала бабушка с улыбкой, — рассказывайте, как у вас дела, учёба, кружки, увлечения?

Я ловко пытался сменить тему с «будущего замужества» на что-то более безопасное:

— Всё нормально, ба. Я сейчас подрабатываю у папы в сервисе, осваиваю новое оборудование.

Алина подхватила:

— А я продолжаю с хореографией. Планирую ещё пару мастер-классов этим летом.

Бабушка одобрительно кивнула, а дед нехотя хмыкнул. Я видел, как мама тайком облегчённо выдохнула.

— А ты, Тимур, — спросил дед, не отводя взгляд, — уж точно серьёзно к девушкам относишься?

Я только улыбнулся:

— Да. Всё серьёзно. Лея — это моя девушка, так что всё честно.

Алина тихо рассмеялась, сжимая мою руку под столом. Бабушка снова бросила деду проницательный взгляд, и, кажется, даже он чуть-чуть смягчился.

— Вот и хорошо, — сказала бабушка, разрезая котлету на тарелке. — Ешьте, пока горячо. А споры оставим на потом.

Я облокотился на стол, глядя на сестру: чувство спокойствия и семейного тепла словно окутало нас. Впервые за долгое время я понял, что всё будет нормально — как бы дед не ворчал, бабушка всегда найдёт способ разрядить ситуацию.

Я видел, как Алина напряглась, когда дедушка скосил на неё взгляд.

— Алин, у тебя та парень есть? — прозвучало строго, почти допросом.

— А… м, да, — ответила она, слегка заикаясь.

Дедушка сразу начал цепляться к деталям:

— Как зовут, сколько лет, чем занимается?

Алина собранно, но тихо:

— Это лучший друг Тимура, старший брат Леи.

Я видел, как дедушка хмуро нахмурился, словно проверял её слова:

— Марк, что ли?

Алина кивнула, ровно:

— Он самый.

Я услышал дедушкин привычный скептический комментарий:

— Ну, юношеская любовь… она ненадолго.

Мама тут же встряла, строго и раздражённо:

— Пап, ты опять?

Я слегка улыбнулся, видя, как Алина сжала кулаки под столом, но держалась. Я тихо подколол её локтем, едва заметно:

— Зеленоглазка, кажется, твой Марк выдержит проверку дедушки.

Она чуть улыбнулась, и я понял: хоть дедушка и ворчит, мы держимся вместе, как всегда.

Я видел, как Алина села поудобнее, всё ещё сдерживая лёгкое напряжение после деда. Мама, заметив это, быстро взяла ситуацию под контроль:

— Пап, не будь таким суровым, а то Алина вся напряглась.

Дедушка лишь фыркнул, но в глазах мелькнула мягкость — он всё равно обожал внучку.

— Ладно, ладно, — пробурчал он, — будем есть.

Мы с Алиной переглянулись. Я тихо шепнул:

— Видишь? Всё под контролем.

Она лишь кивнула и скользнула взглядом по столу, где мама уже ставила блюда. Ароматы жареного и свежей выпечки мгновенно сняли остатки напряжения.

— Тимур, помоги поставить салат, — сказала мама, и я встал, подтянув Алину к себе, чтобы вместе расставить тарелки.

Дедушка, наконец, присел за стол, по-прежнему бурча что-то себе под нос, а я заметил, как Алина чуть расслабилась и даже улыбнулась. Я понял: семейные ужины у бабушки и дедушки всегда были сумасшедшими, но тёплыми.

Мы сели, смеялись, подкалывали друг друга — и даже дедушка не удержался, чтобы не вставить пару шуток, направленных на меня и Алину. И в этот момент я снова почувствовал: нам с Алиной и Лисёнком вместе всё по плечу.
Дедушка снова начал критиковать папу, с привычным пристрастием:

— Алексей, я не понимаю… Почему твой сын так свободно распоряжается своей жизнью? Разве он не должен был сразу идти по твоим стопам?

Я видел, как папа напрягся, но не стал вступать в споры. Мама мягко пыталась успокоить дедушку, но он был непреклонен.

— Юсуф Ильясович, — папа наконец сказал спокойно, — Тимур всё равно пойдёт по нашим стопам, так что никаких проблем нет. А Алина выбирает сама — её путь.

Дедушка хмуро фыркнул, словно это его не убедило, но хотя бы не начал новую тираду. Я сидел рядом и видел, как Алина сжимает руки, но глаза её остаются твёрдыми.

Я тихо вмешался, чтобы показать — мы взрослые, и свои решения принимаем сами:

— Дедушка, мы ценим вашу заботу, но важно, чтобы и нам дали решать самим.

Дедушка на мгновение замолчал, посмотрел на меня и, кажется, чуть смягчился. Но я понимал — это ненадолго.

Бабушка, наконец, вошла в комнату, и с первого взгляда стало ясно: она здесь, чтобы погасить пожар.

— Юсуф, — мягко, но твёрдо сказала она, — давай не будем устраивать сцену прямо перед детьми. Они нас слышат.

Дедушка фыркнул, но взгляд стал менее строгим.

— Я просто хочу, чтобы они не делали ошибок, — пробормотал он, чуть смягчая тон.

— Я понимаю, — бабушка улыбнулась, бережно положив руку ему на плечо, — но ошибки — это часть жизни. И они будут делать свои, как и мы когда-то. Давай доверимся им хотя бы немного.

Я вздохнул с облегчением, потому что даже небольшая пауза в его нападках казалась целым праздником. Мама кивнула, а папа, хоть и слегка напряжённый, наконец улыбнулся.

— Ладно, — пробормотал дедушка, — посмотрим. Но я всё равно наблюдаю.

И на этом, казалось, волна споров немного отступила, оставив место теплу семейного вечера.

Я заметил, как телефон Алины завибрировал, и она взглянула на экран.

— Прошу прощения, Марк звонит, — сказала она, слегка смущённо, поднимая брови.

Я не удержался и поддразнил:

— Уже соскучился?

Она фыркнула, покачав головой:

— Ой, иди ты… — и чуть отошла, чтобы поговорить спокойно, не привлекая лишнего внимания.

Я остался рядом, наблюдая, как она ведёт разговор, и, честно говоря, немного завидовал этому звонку. Ведь он мог ей сказать всё то, что я пока держал при себе. А в то же время мне было приятно видеть, как она улыбается, даже через телефон, и слышать её смех, тихий и уверенный. Внутри всё равно как-то теплее становилось.

Я только что наблюдал, как Алина отошла, когда на мой телефон пришло уведомление. Заглянул — смс от Леи.

Сердце чуть ускорило ритм. «Лисёнок» — так она иногда меня называла, и это слово уже успело врезаться в память. Я открыл сообщение: коротко, но ясно, как всегда: «Все нормально? Не скучайте без меня».

Улыбка сама собой появилась на лице. Я быстро набрал ответ, стараясь, чтобы она почувствовала, что я рядом, даже если нас разделяют километры: «Все под контролем. Не переживай, мы с Алинкой держимся».

И как всегда, в мыслях мелькнуло: неважно, сколько лет мы друг друга знаем, и сколько дней мы были рядом — каждый её знак внимания делает день ярче.

Я почувствовал, как взгляд деда пронзает меня насквозь. Его голос — строгий, резкий, без намёка на шутку — ударил по ушам, будто напоминание, что здесь он главный.

— Тимур, телефон со стола убери! — повторил он, и я машинально положил телефон рядом с тарелкой, не поднимая взгляда. Сердце слегка сжалось, потому что я понимал: никакой «разговор по SMS» с Леей сейчас не пройдёт незамеченным.

Затем дед повернулся к папе, которому явно было неловко, и продолжил, с тем же непоколебимым тоном:

— Алексей, ты вообще детей не воспитываешь?

Я услышал в голосе деда старую неприязнь — он по-прежнему не мог принять моего отца, и эта неприязнь переливалась через слова прямо на меня и Алину. Мама слегка вздохнула, явно готовясь снова встать на защиту нас, а я сжал руки на коленях, стараясь выглядеть спокойным, хотя внутри всё бурлило. Дедушка был в ударе — и сейчас точно не намерен сдаваться.

Папа глубоко вздохнул, оглянулся на меня и Алину, потом спокойно, но с твёрдостью сказал:

— Юсуф Ильясович, хватит. Тимур уже вырос, и телефон на столе ему никто убирать не будет. А воспитание детей — это не только приказами и запретами. Они знают, что правильно, а что нет. И я уверен, что с этим справляются.

Я почувствовал, как напряжение слегка спало. Мама улыбнулась мне, будто говоря: «Всё нормально», а дед хмуро посмотрел на папу, явно не желая сдаваться, но хотя бы на мгновение уступил.

Дед снова захлопал глазами, явно не собираясь оставлять тему, но бабушка тихо коснулась его руки и сказала:

— Юсуф, давай без скандалов, ладно? Все нормально, дети под присмотром.

Я взглянул на Алину, она чуть улыбнулась, будто говоря, что всё под контролем. Папа встал и подошёл к окну, чтобы отвлечь дедушку, а я тихо убрал телефон в карман, понимая, что на сегодня с этим лучше не спорить.

В комнате повисла лёгкая пауза, и я впервые за ужин смог глубже вдохнуть и почувствовать себя чуть свободнее.

Дед только слегка хмуро посмотрел на бабушку, но больше не стал поднимать голос.

Я перевёл взгляд на Алину — она уже вновь погрузилась в разговор с бабушкой, смеясь над чем-то, что та рассказала. Я почувствовал, как напряжение медленно спадает, и позволил себе расслабиться, опираясь на спинку стула.

Папа вернулся к столу и тихо сказал:

— Юсуф Ильясович, давайте ужинать спокойно. Дети — наши дети, и все мы здесь вместе, так что без лишних претензий.

Дед вздохнул, слегка пожал плечами, и, казалось, смирился хотя бы на время. А я снова улыбнулся Алине, потому что несмотря на всё это семейное напряжение, вечер оставался нашим.

Я наблюдал, как дед продолжал иногда хмуро поглядывать на Алину и на меня, но бабушка ловко удерживала его в узде.

Алина сидела рядом, улыбалась и тихо шептала что-то бабушке, а я понимал, что она чувствует себя увереннее, когда рядом родные. Мне оставалось только кивнуть, иногда вставлять короткие реплики, чтобы поддерживать разговор, и ждать момента, когда ужин плавно перейдет в более спокойное, семейное общение.

Папа тихо шутили с бабушкой, дед иногда поддакивал, а я смотрел на Алину и думал: даже в этом хаосе и постоянных подколках — мы вместе, и это главное.

Дед снова посмотрел на меня, хмуро прищурившись, но больше не настаивал.

Я потянулся к телефону, чтобы ответить Лее, а бабушка уже накрывала на стол, улыбаясь:

— Тимур, садись рядом со мной, давай поужинаем спокойно.

Я присел, стараясь держать телефон так, чтобы никто не видел, и наконец написал Лее короткое: «Я рядом, всё нормально».

Внутри стало тепло от того, что даже среди этой родственной суматохи есть кто-то, кто всегда понимает.
Я сделал глоток чая, слушая, как дед что-то тихо бормочет под нос, а бабушка с улыбкой поправляет его. Алина подсела ко мне поближе, шепотом:

— Расслабься, Тим, всё нормально.

Я кивнул, улыбаясь, и почувствовал, как уют семейного вечера постепенно вытесняет напряжение от разговоров с дедушкой. Вроде бы всё эти мелкие придирки — только часть их характера, и на самом деле никто никого не хотел обидеть.

Вечер продолжался спокойно: смех, разговоры, запах свежей выпечки и чая — идеальный фон, чтобы хоть на время забыть о всех разборках и просто быть вместе.

Я сидел за столом и наблюдал, как папа внезапно достаёт телефон.

— Прошу прощения, по работе, — слышу его.

Мама сразу обращается к нему:

— Лёш.

— Пять минут, — отвечает он, не поднимая глаз.

Он встаёт из-за стола, подходит к маме, чмокает её в макушку и, всё ещё улыбаясь, поднимает телефон к уху. Я чуть усмехнулся, наблюдая за этим коротким, но таким привычным для них моментом, и вернулся к своим мыслям, пока папа говорил по телефону.

Я смотрел на них, пока бабушка, довольная, улыбалась:

— Вот видишь, Лёша старается.

Дед, не меняя грозного выражения лица, буркнул:

— Старается он, как же…

Я чуть улыбнулся, понимая, что для них это такой привычный обмен репликами — одно кивком подтверждает, другое — с лёгкой иронией. Атмосфера немного разрядилась, но дед всё равно продолжал контролировать каждое слово вокруг.

Я наблюдал за этим, сидя за столом, как бабушка спокойно разруливает ситуацию, а дед слегка отступает, словно признавая, что её слова весомее любых его упрёков. Алина подмигнула мне, и я едва заметно улыбнулся в ответ.

Снова воцарилась лёгкая тишина, где слышно было только тихие разговоры родителей и звон посуды. Казалось, все немного расслабились — даже дед, хоть и всё ещё строг, уже не так громко качал свои привычные аргументы. Я понимал, что этот ужин, несмотря на все споры, всё же оставляет место для семейного тепла.

Я наблюдал, как папа возвращается к столу и садится рядом с мамой, словно вернувшийся герой после короткой миссии. Он спокойно улыбается, берет приборы и слегка кивает маме.

— Всё хорошо? — спрашивает она, будто проверяя, не забыл ли он про ужин.

— Всё прекрасно, просто уточняли, — отвечает папа ровно, с лёгкой насмешкой, словно хотел подчеркнуть, что мелочи не стоят его времени.

Бабушка, наблюдая за всем этим, с улыбкой бросает реплику:

— Я смотрю, без тебя там вообще работа не идёт.

Папа, не теряя самообладания, спокойно отвечает:

— Я бы не сказал.

Я сидел рядом, наблюдая за этой лёгкой семейной перепалкой, и не мог не улыбнуться: хоть здесь, в уютной столовой, старые привычки и напряжённые моменты всё равно превращаются в привычное тепло и смех.

Марк

Сижу в своей комнате за ноутбуком, голова ещё полна катка и смешных подколов с Тимуром. На экране мелькают сообщения, музыка тихо играет в фоне, а Джек лениво свернулся калачиком рядом. Пальцы автоматически бегают по клавишам, но мысли где-то между сегодняшним днём, Лейкой и звонками, которые не успел принять.

Смотрю на экран, потом на окно — улица темнеет, а снег тихо падает. Кажется, даже город чуть притих после дня. Тянусь за кружкой с чаем, делаю глоток, откидываюсь на спинку кресла и понимаю, что никуда спешить не хочется.

Думаю о том, как всё странно складывается: каток, звонки, смски от Леи, Тимур с сестрой… И как всё это странно приятно, несмотря на сумбур и шутки взрослых.

Я сидел за столом, в наушниках тихо играла музыка, и в ноуте была открыта презентация по физике. В тетради выводил формулы, старательно переписывая с экрана, чтобы хоть что-то осталось в голове к контрольной. Ручка царапала бумагу, глаза уже немного устали, но останавливаться не хотелось — если не сделаю сейчас, завтра утром будет паника.

Дверь вдруг приоткрылась, и в комнату вошла мама.
— Марк, — позвала она, и голос у неё был такой тихий, будто боялась отвлечь.

Я обернулся.
— А? Что?

Она прошла ближе, посмотрела на ноут и на тетрадь.
— Опять до ночи сидишь?

Я закрыл ладонью глаза и устало зевнул.
— Мам, я ж в одиннадцатом. Если сейчас не засучу рукава, потом сам же и получу.

Мама села на кровать, улыбнулась и чуть качнула головой.
— Знаю я тебя… Сначала «потом получу», а потом не спишь до двух.

Я хмыкнул, облокотился на спинку стула.
— Да нормально всё, ещё пару формул перепишу и спать.

Она посмотрела на меня пристально, с какой-то мягкой, но серьёзной заботой.

Мама немного задержалась на кровати, не торопясь вставать. Я заметил этот её взгляд — такой, в котором читается, что разговором про уроки дело не ограничится.

— Марк… — она тихо вздохнула, — я вот смотрю на тебя и думаю, что время так быстро летит. Вроде бы только вчера в первый класс пошёл, а сейчас уже выпускник.

Я усмехнулся, откинувшись на спинку стула:
— Мам, ну ты опять… Нормально всё будет. Экзамены сдам, поступлю, всё как надо.

Она слегка улыбнулась, но всё равно добавила:
— Я верю, что всё у тебя получится. Но дело не только в этом.

Я напрягся, ручка сама собой застыла в руках.
— В смысле?

Мама посмотрела на меня внимательнее и спросила:
— Ты с Алиной серьёзно?

Я почувствовал, как уши мгновенно налились жаром.
— Эм… ну… — я почесал затылок и сделал вид, что снова уткнулся в тетрадь. — Да, серьёзно.

Она кивнула, и в её глазах мелькнула теплая улыбка.
— Я так и думала. У тебя глаза другие, когда про неё говоришь.

Я фыркнул, стараясь скрыть смущение.
— Мам, ну ты…

— Что я? — она мягко рассмеялась. — Я рада. Главное, чтобы тебе было хорошо рядом с ней.

Я чуть выдохнул, словно груз с плеч свалился.
— Мне хорошо, мам. Очень.

Она встала, подошла и обняла меня сзади за плечи.
— Ну и замечательно. Только не забывай, что у тебя сейчас ещё и учёба главная.

Я усмехнулся:
— Ага, я понял, понял…

Я снова открыл ноут, но взгляд всё равно то и дело скатывался на телефон, который лежал рядом. В конце концов я не выдержал, потянулся, разблокировал экран и открыл диалог с Алиной.

Пальцы сами набрали:
«Как там у дедушки с бабушкой? Живы после допроса? 😅»

Секунду поколебался — может, слишком резко? Но потом усмехнулся и нажал «отправить». Алина обычно на такие подколы отвечала с огоньком.

Положил телефон обратно, но не прошло и минуты, как экран мигнул.
«Ты даже не представляешь 😭 дед опять за своё. Но я держусь 💪»

Я усмехнулся, представляя её морщеное носиком лицо и блеск в глазах. Хотелось быть рядом, вытащить её оттуда.

Я написал в ответ:
«Горжусь! Ты у меня сильная. Держись, принцесса, скоро вырвешься — и тогда каток снова ждёт 😉»

Телефон лёг обратно на стол, а я поймал себя на мысли: да, выпускной, конспекты, всё это важно. Но сейчас важнее было одно — то, что у меня есть она.

Телефон снова завибрировал, я быстро глянул на экран — Алина.

«Принцесса? 🙈 Ты это серьёзно сейчас?»

Я хмыкнул. Да, она всегда так реагировала — вроде возмущённо, но я-то знал, что ей это нравится.

Напечатал:
«Абсолютно серьёзно 😌 Так и запишем — принцесса Алина, завоевательница катков и моих нервов 😅»

Ответ пришёл почти мгновенно:
«Ха-ха, завоевательница твоих нервов? Я так и знала 😂»
Потом добавила:
«Ладно, ты там учи, а то маме пообещал же»

Я усмехнулся и положил телефон, но рука всё равно тянулась обратно. Смешно — ещё пару месяцев назад мы просто смеялись, как друзья, а теперь каждая её смс будто задевает что-то внутри.

Я сделал вид, что вернулся к конспекту, но мозги уже не воспринимали текст. Всё крутилось вокруг неё.

Я закрыл ноутбук — конспект всё равно больше не шёл. Экран светился пустотой, а мысли давно улетели к Алине. Вздохнув, я поднялся с кровати и пошёл вниз.

На кухне пахло чем-то вкусным, родным — папа стоял у плиты и мешал что-то в сковороде, а мама за столом нарезала овощи. Я на секунду замер в дверях, наблюдая. Они так органично смотрелись вместе: папа шутит, мама фыркает, но улыбается краем губ.

— Спустился, студент? — первым заметил меня папа, обернувшись. — Или ноутбук сломался?

— Очень смешно, — буркнул я, проходя ближе и садясь на табурет у стола.

— Учился? — мама подняла на меня глаза, но в голосе не было укора, только интерес.

— Ну, что-то типа того, — пожал плечами я.

Папа прыснул:
— «Что-то типа того» — это значит, сидел, но думал явно не о математике.

Мама усмехнулась, глядя на него:
— Не дразни. Пусть хоть посидит с нами.

Я перевёл взгляд с одного на другого, и стало как-то тепло. Всё равно они у меня классные. Даже если папа иногда подкалывает.

Я только хотел ответить папе, как на кухне показалась Лея. В руках у неё телефон, и она шла, даже не поднимая глаз, с улыбкой во все лицо. Ну, в общем, всё было очевидно.

— Что, Тимур снова назвал тебя Лисёнком? — не удержался я, скривив ухмылку.

Она оторвалась от экрана, замерла на секунду, как будто я её поймал за чем-то запретным, и фыркнула:

— Тебе какая разница?

— Никакой, просто вижу — настроение у тебя подозрительно хорошее, — поддел я.

Папа хмыкнул, не отрываясь от плиты:
— Ага, кто-то, похоже, влюбился по уши.

— Пап! — Лея моментально вспыхнула, зажав телефон в ладони, будто боялась, что его у неё отберут.

Мама засмеялась:
— Ой, оставьте девочку в покое. Пусть улыбается, не каждый день так сияет.

Я откинулся на спинку табурета, покачал головой и добавил:

— Да-да, сияет, как ёлка на Новый год.

Лея закатила глаза и, пробурчав что-то вроде «Отстань», уселась за стол.

Я едва сдерживал ухмылку, наблюдая, как Лея нервно поправляет волосы и делает вид, что занята чем-то в телефоне.

— Ну всё, хватит, — пробормотала она, явно стараясь сменить тему. — Мам, а что у нас на ужин?

Мама улыбнулась и, помешивая кастрюлю, ответила:
— Твои любимые голубцы.

— Ура, — Лея оживилась, но радость всё равно не скрыла румянец на щеках.

Папа, как ни в чём не бывало, поставил тарелку на стол и хитро посмотрел на неё:
— Значит, Тимур тебя «лисёнком» называет? Симпатично.

— Папа! — Лея чуть ли не вскрикнула и спрятала лицо за экраном телефона.

Я расхохотался:
— Всё, Лисёнок, ты спалилась окончательно.

Она сверкнула на меня глазами, явно обещая отомстить позже, и прошипела:
— Ты сам-то со своей Алиной лучше молчи.

И вот тут уже мама с папой переглянулись с таким видом, что я поспешил закашляться, делая вид, будто срочно понадобилось попить воды.

— А тебе завидно, что тебя так никто не называет? — отстрелялась она, даже не отрываясь от экрана.

— Конечно, завидно, — протянул я с сарказмом. — Всю жизнь мечтал, чтобы меня называли ласково… ну, хотя бы Хомячок.

Лея фыркнула и наконец подняла на меня глаза:
— Тебе больше подойдёт «Ягуар». Только не хищник, а тот, что на приколе возле подъезда стоит и никуда не едет.

— Ого, смешно, — я закатил глаза. — Скажи спасибо, что я тебя на этом «Ягуаре» домой иногда везу, а то бы пешком шлёпала.

— Ну да, ну да, — она усмехнулась и плюхнулась на стул. — Мама, скажи ему, что зависть — это плохо.

Мама лишь покачала головой:
— Вы как кошка с собакой, честное слово.

Папа, не оборачиваясь от плиты, буркнул:
— Это ещё они не разогнались.

— Так, — мама повернулась к нам с ножом в руках, — хватит уже. Лучше салат мне помогите мешать, чем спорить.

Я хмыкнул и пододвинул к себе миску:
— Ладно, мам, давай я, а то Лея опять половину огурцов себе в рот закинет.

— С чего ты взял? — она тут же возмутилась. — Это ты всё время больше всех ешь, а потом жалуешься, что форма школьной куртки мала.

— Ага, конечно, — я усмехнулся. — Я ж виноват, что у тебя руки как у Тетриса: один кусочек в миску, второй в рот.

Лея изобразила, будто бросает в меня вилкой:
— Хочешь проверить?

— А ну-ка быстро прекратили! — строго сказала мама, но уголки её губ дёрнулись, и я понял — ей тоже смешно.

Папа повернулся к нам с кастрюлей в руках и покачал головой:
— Когда-нибудь вы оба передерётесь так, что соседи полицию вызовут.

— Ну тогда скажем, что репетировали пьесу, — парировала Лея и подмигнула.

Я не удержался и прыснул со смеха:
— Пьесу «Брат и сестра: кто кого».

Папа поставил на середину большую кастрюлю с пловом, мама принесла салаты и хлеб. Мы с Леей почти одновременно потянулись за ложкой — и, как обычно, чуть не сцепились локтями.

— Так, вы либо едите, либо устраиваете бои без правил, — папа нахмурился, но глаза у него смеялись.

— Это не я, это он, — тут же заявила Лея, — вечно лезет вперёд.

— Ага, конечно, — я фыркнул, — расскажи это ещё раз, только в зеркало, Лисёнок.

— Опять ты, — она закатила глаза, но улыбка всё равно вырвалась.

Мама тяжело вздохнула:
— Господи, вот когда-нибудь вы друг без друга не сможете и дня прожить.

— Так мы уже не можем, — буркнул я, а потом спохватился и добавил: — В том смысле, что привыкли уже спорить.

Папа усмехнулся, откинулся на спинку стула и посмотрел на нас серьёзнее:
— Ладно, спорщики. А теперь давайте к делу. Марк, Лея… вы ведь оба скоро взрослые. Ты, Марк, через полгода выпускник, Лея — за тобой следом. Вы вообще думали, куда двигаться дальше?

Я замер, уставился на плов и сделал вид, что занят накладыванием. Лея первая заговорила:
— Я… ну, у меня есть мысли. Но ещё не решила.

Я поднял взгляд на папу:
— У меня тоже. Решение почти есть, но пока не окончательно.

Папа кивнул, явно хотел расспросить подробнее, но мама положила руку ему на плечо:
— Дай им спокойно поесть. Мы ещё успеем поговорить.

После ужина мы с Леей пошли убирать со стола. Мама с папой ушли в гостиную — папа включил новости, мама достала вязание.

Я взял тарелки, Лея — салатники. Она нарочно задела меня плечом, будто случайно.

— Осторожней, — я посмотрел на неё.

— Это ты осторожней, — огрызнулась она и поставила миску в раковину. — Вечно в своей силе меряешься.

— В своей? — я усмехнулся. — Да ты сама всё время нарываешься.

Она повернулась ко мне, прищурившись:
— Потому что ты меня бесишь.

— Ага, а всё равно рядом крутишься, — я ухмыльнулся и наклонился чуть ближе. — Может, признаешь уже?

— Что именно? — её голос стал тише, но глаза блестели.

— Что без меня тебе скучно.

Лея хотела что-то сказать, но вместо этого закатила глаза и толкнула меня полотенцем в грудь.

— Скучно? С тобой? Это скорее испытание.

— Испытание, которое ты сама выбираешь, — парировал я.

Она отвернулась, но уголки её губ дрогнули.

Я вдруг понял, что не хочу, чтобы этот момент заканчивался. Даже обычная перепалка с Леей была… чем-то большим, чем спор.

После того как всё убрали, Лея бросила полотенце на стол и фыркнула:

— Всё, я пошла.

— Куда? — спросил я, облокотившись на дверной косяк.

— На улицу, проветриться, — она дернула плечом.

— Ага, а потом опять придёшь с телефоном и розовой улыбкой до ушей, — поддел я.

Она смерила меня взглядом:
— Не твоё дело, Марк.

— Моё, — ухмыльнулся я. — Я же твой старший брат, обязан следить.

— Всего на год старше, — она показала палец. — Не зазнавайся.

Я всё-таки пошёл за ней во двор. Воздух был свежий, вечерний, с запахом мокрой травы. Лея села на качели, уткнулась в телефон. Я опустился рядом на лавку, не отводя взгляда.

— Чего таращишься? — буркнула она.

— Жду, когда ты расскажешь, почему такая счастливая.

— А если не расскажу? — она ухмыльнулась, глядя в экран.

— Тогда буду догадываться. И знаешь, мои догадки всегда хуже правды.

Она прикусила губу, пряча улыбку, и качнула ногой качели.

— Ты невозможный, Марк.

— А ты скрытная. — Я чуть подался вперёд. — Но я всё равно узнаю.

Лея на секунду отвела глаза от телефона и посмотрела на меня — почти серьёзно, без привычной бравады.

— Может, и узнаешь, — тихо сказала она.

Я не удержался и ляпнул:

— Ты Тимура любишь?

Лея оторвалась от телефона, пару секунд смотрела на меня, потом спокойно кивнула:
— Люблю.

Я шумно выдохнул, потерев затылок.
— Ты же понимаешь, что если он тебя обидит, я не посмотрю, что он мой лучший друг.

Она вскинула бровь, хитро улыбнулась:
— Ага, страшный Марк в деле.

— Не шучу, Лисёнок, — я посмотрел на неё серьёзно. — Реально не посмотрю.

Она замолчала, но в её глазах мелькнуло что-то тёплое. Лея хмыкнула и подтолкнула меня плечом:
— Спасибо, братец. Но он не обидит.

Я ухмыльнулся:
— Очень на это надеюсь.

Она снова уткнулась в телефон, но уже с менее самодовольной улыбкой.

Папа зашёл на кухню и остановился рядом со столом, скрестив руки на груди. Лея тут же спрятала телефон подальше, будто это могло что-то изменить.

— Ну и чего вы тут шушукаетесь? — спросил он, но голос у него был без привычной иронии, а скорее спокойный, серьёзный.

— Да так, — я пожал плечами, стараясь выглядеть непринуждённо. — Просто разговаривали.

Папа перевёл взгляд на Лею.
— Разговаривали или ты снова весь вечер с Тимуром переписывалась?

Лея чуть-чуть поёрзала на стуле, но честно призналась:
— С ним.

— М-м, — папа кивнул, потом сел рядом и поставил локти на стол. — И что он для тебя значит?

Я уставился на сестру, потому что редко видел её такой… прямой. Лея вдохнула глубже и спокойно сказала:
— Всё. Я его люблю.

Папа смотрел на неё внимательно, не перебивая, а потом перевёл взгляд на меня.
— А ты что думаешь? Ты же его друг.

Я чуть удивился, что он меня втянул в разговор так открыто. Но не стал юлить:
— Думаю, он её любит тоже. Но, если вдруг… — я бросил взгляд на Лею, потом снова на папу. — Я сказал ей: если он обидит, я не посмотрю, что он мой лучший друг.

Папа медленно кивнул, губы у него дрогнули, будто он хотел улыбнуться, но сдержался.
— Вот это правильно. Но помни: твоя сестра — это не просто девчонка, это твоя семья. За неё ты в ответе.

Лея вздохнула и тихо пробормотала:
— Я сама за себя в ответе.

Папа положил ладонь ей на плечо и мягче сказал:
— Ты тоже. Но мне важно, чтобы ты знала: я рядом. И если что-то будет не так — я должен об этом знать первым.

В кухне повисла пауза. Я сделал глоток чая и почувствовал, как обстановка стала странно тяжёлой, но в то же время правильной. Мы будто впервые говорили всерьёз о том, что у Леи настоящие отношения, а не просто школьное увлечение.

Папа чуть подался вперёд, локти на стол, голос спокойный, но твёрдый:
— Лея, я рад, что ты не боишься прямо сказать, что любишь. Но пойми — любовь это не только красивые слова и переписки. Это ответственность.

Лея сжала губы и упрямо кивнула:
— Я понимаю.

— Понимаешь? — папа прищурился. — Тимур хороший парень, я не спорю. Я его знаю не первый год. Но, Лей, ты должна думать не только сердцем, а и головой. Уметь отличить, где правда, а где эмоции.

Она посмотрела на него с тем самым упрямым блеском в глазах, который я узнавал — значит, спорить будет до конца.
— А что, по-вашему, правда? Я чувствую, что он мой. И всё.

Папа вздохнул, потерев переносицу.
— Я просто не хочу, чтобы ты ошиблась. Ты ещё учишься в школе. Всё может быстро поменяться.

— Не поменяется, — уверенно бросила Лея.

Я не выдержал и вмешался:
— Пап, ну честно. Я же вижу их вместе. Это не какая-то ерунда на неделю. Она в нём уверена, он в ней тоже.

Папа посмотрел сначала на меня, потом снова на Лею. Его взгляд стал мягче.
— Ладно. Пусть будет так. Но одно условие. — Он поднял палец. — Вы будете меня и маму во всё посвящать. Чтобы я потом не узнавал от кого-то со стороны.

Лея закатила глаза, но кивнула:
— Хорошо.

Папа улыбнулся краем губ, наконец-то отпуская напряжение.
— Вот и отлично. Тогда доверяю тебе. Но учти, Лея, я в стороне стоять не буду. Если увижу хоть намёк, что он тебя обижает — разберусь лично.

Лея хмыкнула и пробормотала:
— Папа, ну ты как Марк…

— А я и рад, — папа улыбнулся шире и хлопнул меня по плечу. — Значит, у тебя есть защитники с обеих сторон.

Мы с Леей синхронно плюхнулись на диван в гостиной, как будто только что марафон пробежали. Хотя на деле — просто посуду перемыли и стол протёрли. Но Лисёнок, как всегда, сделала вид, что это было подвигом.

— Всё, — протянула она, закинув руки за голову. — Теперь можно хоть медаль вручать.

— Тебе? — я усмехнулся. — Скорее грамоту за то, что руководила и ничего особо не делала.

Она повернулась ко мне боком, прищурившись:
— Ага. Ты, значит, опять недооценил мой вклад?

— Ну-ну, — я хмыкнул. — Кто там тарелки мыл, а кто только тряпкой махал?

— Кто красиво протирал и складывал? — парировала она, хитро поджав губы. — Если бы не я, ты бы до утра на кухне торчал.

Я только рукой махнул и уставился в потолок. Усталость была приятной, семейной. Где-то на кухне мама с папой переговаривались о завтрашних планах, и этот фоновый шум создавал ту самую атмосферу «дома», где всё вроде и спокойно, и привычно.

Лея вдруг ткнула меня локтем:
— Слушай… а Тимур ведь завтра к нам заедет, да?

— Должен, — я кивнул, не поворачивая головы. — Говорил, что у них там дела какие-то семейные, но потом свободен будет.

Она улыбнулась — даже не скрываясь. И я подумал, что вот за это, наверное, я и готов вечно её подкалывать и защищать.

Я краем глаза посмотрел на Лею — она всё ещё улыбалась, явно о чём-то своём думая. И тут я поймал себя на мысли: а ведь она реально поменялась. Раньше — вечно на подъёме, болтушка, могла с кем угодно подраться в словеске, даже со мной. А теперь… всё чаще ходит в задумчивости, но стоит только упомянуть Тимура — и всё, сразу светится.

— Ты это… осторожнее, Лисёнок, — пробормотал я, будто между делом.

Она тут же нахмурилась:
— С чего бы это?

— С того, что ты у меня слишком быстро влюбляешься, — я ухмыльнулся, чтобы не выглядело слишком серьёзно. — Ещё мозги ему вынесешь — и всё, побежит твой Тимка обратно в свои сервисы.

Лея закатила глаза:
— Ты как папа начинаешь, честное слово.

Я хмыкнул.
— Ну, значит, что-то от него мне всё-таки передалось.

Она села ровнее, уткнувшись в подушку, и пробурчала:
— Тимур — не такой.

И вот в этом тоне было что-то, что заставило меня внутри посерьёзнеть. Я знал её лучше всех. Она не просто защищала его — она реально верила. Верила в него так, как не верила, наверное, ни в кого до этого.

Я откинулся глубже в диван и выдохнул:
— Ладно, Лисёнок. Если ты уверена, то я за. Но помни, если что — я первый ему в табло заеду. Даже если он мой лучший друг.

Она повернула ко мне голову, и её глаза блестели. Не от обиды — от того, что она знала: я серьёзно.

Лея вдруг улыбнулась и наклонила голову набок:
— Ты вообще слышишь себя? Прям защитник великий. Может, тебе плащ купить, чтобы совсем геройским выглядел?

Я фыркнул:
— Ага, и букву «М» на груди. Буду ходить, спасать сестру от несчастной любви и слишком сладких парней.

Она прыснула, прикрыв рот рукой:
— «Супер-Маркус», — протянула с насмешкой. — Ты только к трусам поверх штанов ещё приучи себя, и всё, образ готов.

Я подкинул ей диванную подушку. Она, конечно, увернулась, но зато чётко попала ей в плечо, когда откинула обратно.

— Хамка, — сказал я, но улыбался. — Вот с таким отношением я точно начну вставать на сторону Тимура.

— Ага, конечно, — Лея хитро прищурилась. — Ты без меня вообще скучать будешь, так что даже не пытайся.

Я только вздохнул, качнув головой. Вот вроде бы подколки, а внутри тепло. Потому что, как ни крути, это и есть мы — брат и сестра. С перепалками, с язвительными шуточками, но с той ниткой, которая всё равно держит крепче всего.

— У твоего ненаглядного день рождения скоро, — я усмехнулся, вытянув ноги. — Что дарить будешь?

Лея закатила глаза:
— Спасибо, братец, что напомнил. Вот прям каждое утро думаю об этом.

— Ну так думай быстрее, — я пожал плечами. — Ты ж не будешь дарить ему носки? Хотя, кстати, хороший вариант: полезно и практично.

Она толкнула меня в бок:
— Я серьёзно, Марк. Это первый его день рождения, который мы будем вместе отмечать… Хочу, чтобы подарок был особенным.

— Ага, — я хитро прищурился. — Сердечко связанное своими руками?

— Угу, конечно, а потом ещё одеяло из носков, — парировала она и снова ткнула в телефон.

Я посмотрел на неё внимательнее. Она явно уже что-то искала.
— Подожди-ка… Ты реально лазаешь по сайтам и думаешь, что купить?

— Не твоё дело, — фыркнула Лея, прикрывая экран ладонью.

Я ухмыльнулся:
— Лисёнок, если тебе нужен совет, спроси у старшего и мудрого брата.

— Старший — да. Мудрый — спорно, — отрезала она, но улыбку спрятать не успела.

Я облокотился на спинку стула и глянул на Лею.
— Смотри, Тим и Владос мне на мой ДР подарили мотошлем и Пикачу этого розового, блять. Твоё чудо на мотоцикле не катает, он больше по машинам. Давай закажем ему чехол на руль?

Лея нахмурилась, но видно было, что идея её зацепила.
— Чехол?

— Ну да, — пожал я плечами. — Он же говорил, что дядя Лёха отдаст ему свою старую тачку. А чехол для руля там, мягко говоря, не очень. Вот и будет от тебя подарок — практичный, а не очередной плюшевый зайчик.

Она задумчиво прикусила губу.
— Звучит неплохо… Но это ж слишком практично. Даже суховато как-то.

Я ухмыльнулся.
— А ты хочешь, чтобы он умирал от милоты? Купи тогда чехол с сердечками или с твоим именем.

— Марк! — Лея возмущённо хлопнула меня по плечу.

Я рассмеялся.
— Да шучу я. Но если честно, то чехол норм тема. Только можно что-то к нему добавить, чтобы «с душой», как ты любишь.

Она хитро прищурилась:
— Ага, вот ты и проговорился. Значит, одной практичностью не отделаешься.

Я закатил глаза.
— Ладно-ладно, сдаюсь. Давай подумаем, что можно к этому чехлу приложить.

Лея зажала телефон в ладонях и хитро посмотрела на меня.
— Знаешь что, можно к чехлу приложить брелок. Но не какой-то тупой, а что-то особенное.

— Брелок? — я скептически фыркнул. — Типа машинку на верёвочке?

— Нет, — протянула она, закатив глаза. — Я думала что-то вроде… ну, символа. Чтобы он всегда со мной ассоциировал.

Я прыснул.
— Ну, тогда подари ему брелок с твоим лицом.

— Марк! — Лея снова возмущённо хлопнула меня, но на этот раз посильнее.

Я засмеялся и поднял руки, сдаваясь.
— Ладно-ладно, не кипятись. Слушай, а что если реально что-то такое… личное? Например, кулон-брелок с буквой «Л». Просто и понятно.

Она замерла, а потом тихо улыбнулась.
— Вот это уже лучше. Чехол для руля и брелок с буквой… звучит идеально.

— Ну всё, считай, что подарок решён, — я откинулся на спинку стула. — Можешь даже сказать, что без меня ты бы никогда не придумала.

Лея закатила глаза, но уголки губ у неё всё равно дрогнули.
— Ага, конечно. Тимур должен тебе памятник поставить — «лучший друг и главный советчик по подаркам».

— Пусть сначала попробует меня выдержать как друга, — хмыкнул я. — А потом уже памятники.

Мы сидели с Леей, у нас уже чуть ли не целое совещание по поводу подарка Тимуру получилось. И тут в гостиную зашла мама, остановилась рядом с диваном и посмотрела на нас с прищуром.

— Вы чего тут затеяли? — спросила она, сложив руки на груди.

Лея сразу же отозвалась, будто оправдывалась:
— Думаю, что подарить Тимуру на день рождения.

Мама на секунду замолчала, потом улыбнулась и сказала:
— А знаешь, что я дарила вашему папе, когда была примерно в твоём возрасте?

— Что? — Лея с интересом подалась вперёд.

— Браслет. Вернее, хотела подарить, — мама чуть рассмеялась. — Там ещё гравировка была.

И тут в комнату как раз вошёл папа. Подошёл к маме сзади, обнял её за талию, прижал к себе и усмехнулся:
— Между прочим, до сих пор ношу. — Он показал запястье, слегка повернув его, и на браслете сверкнул металл.

Я невольно ухмыльнулся. Вот уж не думал, что папа реально может хранить такую вещь столько лет. Но, судя по маминой улыбке и тому, как они смотрели друг на друга, это было больше, чем просто браслет.

Лея на это уставилась с таким видом, будто у неё внезапно включилась лампочка над головой.

Лея сидела в задумчивости, потом резко повернулась ко мне и протянула, растягивая слова:

— Мааааарк.

Я приподнял бровь, зная этот её тон — обычно после него мне или приходится куда-то тащиться, или что-то объяснять, или вытаскивать её из какой-то нелепой идеи.

— Чего…? — протянул я, заранее приготовившись к худшему.

Лея хитро прищурилась, губы растянулись в довольной улыбке:
— А где ты делал гравировку на браслет Алинке?

Я закатил глаза и откинулся на спинку дивана. Ну вот, всё, понеслась.

— Зачем тебе? — протянул я. — Смотри, я в твои авантюры не лезу.

Но по глазам Леи я уже понял — в голове у неё явно нарисовался «гениальный план».

Лея сразу выдала:

— Я хочу на подвеске к чехлу сделать гравировку.

Я только собрался вставить своё, как в разговор влез отец.

— К какому чехлу? — приподнял он бровь.

Лея не моргнув ответила:

— Марк предложил подарить Тимуру новый чехол для руля.

— А-а-а, — протянул папа, и по лицу его скользнула усмешка. — Так там к той машине не только новый чехол нужен.

Я тут же оживился:

— Там всё настолько плохо?

Папа махнул рукой:

— Я уже года четыре Лёхе мозги полощу, чтобы он разобрал уже нахрен эту развалюху, а он всё: «Ты что, это память».

Я присвистнул и покачал головой. Отличный, блин, подарок получается — к рулю, который сам скоро отвалится.
Лея всплеснула руками и надула губы:

— И что мне ему дарить тогда?

Я не удержался и хмыкнул:

— Ну, можешь подарить ему ведро и тряпку. Будет машину протирать, пока она окончательно не рассыпалась.

Папа тут же фыркнул, прикрывая улыбку рукой.

— Или, — продолжил я, наклоняясь к Лее, — подари абонемент на проезд в автобусе. Надёжнее, чем на этой «памяти».

Лея закатила глаза так, что я был уверен — они вот-вот там и застрянут.

— Очень смешно, — пробурчала она. — Вы просто не понимаете. Это же для него важно.

Я посмотрел на неё и усмехнулся: она уже вся в мыслях о Тиме, видно же.

Мама вдруг подняла взгляд от папы и улыбнулась нам с Леей:

— А давай я с тётей Дилей поговорю? М? — сказала она мягко. — А потом решим, что дарить. Или, может, поговори напрямую с Тимуром.

Я прыснул от смеха.

— Мам, серьёзно? «Поговори напрямую с Тимуром»? — я посмотрел на Лею, которая тут же вспыхнула. — Ты представляешь, как это будет? «Привет, любимый, скажи-ка, что тебе подарить на день рождения». Романтика зашкаливает.

Лея шлёпнула меня по плечу подушкой, которую схватила с дивана.

— Заткнись, придурок! — пробурчала она, но я видел, как она всё равно задумалась над словами мамы.

Я усмехнулся и откинулся на спинку дивана: ну да, ей всё равно придётся что-то решать, и явно не без моего участия.

Папа посмотрел на нас и усмехнулся:

— Вообще, лучший подарок — это тот, который напоминает о тебе, — сказал он, притянув маму к себе. — Вот твоя мама браслет тогда подарила, и что? Сколько лет прошло, а я до сих пор его ношу. И каждый раз, когда смотрю на него, вспоминаю тот день.

Я скосил взгляд на Лею. Она закатила глаза, но по губам было видно — слова зацепили.

— Ну да, романтика, — протянул я с улыбкой. — Только не вздумай, Лисёнок, дарить Тимуру браслет с гравировкой «Навеки твоя». Он точно испугается и сбежит.

— Марк! — Лея возмущённо ткнула меня локтем в бок. — Хватит меня доставать.

Папа только хмыкнул, а мама покачала головой и, как обычно, защитила Лею:

— Не слушай его. Делай так, как сердце подскажет.

А я сидел и думал, что, похоже, Тимуру на день рождения реально достанется не просто подарок, а целая романтическая акция.

Папа плюхнулся в кресло, вытянул ноги, а мама тут же устроилась на подлокотнике рядом с ним, положив руку ему на плечо. Я уже хотел в телефоне глянуть расписание контрольных, как экран загорелся. Тимур.

Я, конечно, сразу ответил.

— Ну что, живой? — спросил я, ещё не успев нормально «алло» сказать.

В динамике послышался голос Тима, тихий, почти шёпотом:

— Брат, спасай. Это не семейный ужин, это поле битвы какое-то. Дед вообще уже всё… решил папу просто разбить. Он еле держится, лишь бы не взорваться.

Я подавил смешок и отвернулся, чтобы Лея не слышала. Она и так с любопытством смотрела на меня, как будто собиралась вырвать телефон.

— Ты серьёзно сейчас? — шепнул я в ответ. — Я думал, у вас там плов, чай, уют…

— Какой плов? — вздохнул Тим. — Тут разговоры про «поступай в медицину» и «зря ты за Алексея вышла»… Короче, я реально скоро рвану отсюда.

Я хмыкнул, прикрыв рот ладонью, а мама, заметив это, прищурилась:

— Марк, кто там?

— Тим, — ответил я, отворачиваясь. — У них, кажется, вечер в стиле «Выживший».

Тим в динамике выдохнул:

— Спасибо за поддержку, братец.

Я улыбнулся.

Я чуть отодвинул телефон от уха и специально громче сказал:

— Ну, держись там, солдат. Потерпи.

Лея тут же приподняла бровь и потянулась ко мне через диван:

— Солдат? Что значит солдат?

— Ничего, — отмахнулся я, но она уже знала — если я так улыбаюсь, значит, что-то интересное.

— Марк! — вцепилась в подушку и запустила ею в меня. — Говори давай!

Я снова поднёс телефон к уху, при этом криво усмехнулся:

— Тим, я тебе соболезную. Тут твоя лисичка уже вынюхивает, что у тебя там происходит.

В трубке послышался нервный смешок Тима:

— Передай лисёнку, что лучше бы она тут сидела… Может, дед хоть отвлёкся бы.

— Ага, — буркнул я, — мечтай. Она и так вся светится, когда ты пишешь.

Лея подпрыгнула и попыталась вырвать у меня телефон:

— Ты что там несёшь?! Дай сюда!

— Не-а, — прижал его к уху и, глядя на неё, добавил специально для Тима: — Короче, брат, держись. Я если что выдвинусь, вытаскивать тебя, как спецназ.

— Давай, только бронежилет захвати, — фыркнул Тим и отключился.

Я убрал телефон, а Лея буквально буравила меня взглядом.

— Ну? — спросила она. — Что он сказал?

— Что любит тебя, — нарочно серьёзно ответил я и развалился на диване.

Она покраснела и кинула в меня второй подушкой.
Мы с Леей ещё спорили, кто первый начал подушечную войну, когда я заметил, как мама с папой переглядываются, сидя в кресле напротив.

— Ну вы даёте, — усмехнулась мама. — Вроде взрослые уже, а ведёте себя как в детстве.

— Так мы и есть дети, — фыркнул я. — Просто с возрастом подушки тяжелее стали.

— Ага, — поддержал папа, — и попадать начали больнее.

Лея театрально всплеснула руками:

— Видите?! Даже папа на твоей стороне!

— Потому что он умный, — ухмыльнулся я.

Она тут же замахнулась снова, но я успел прикрыться. Папа только покачал головой:

— Ну ладно, подушками хоть не стеклянной вазой.

Мы рассмеялись, но мама внезапно серьёзно посмотрела на Лею:

— Ты вот смеёшься, а я, между прочим, хочу спросить серьёзно… Лея, как у тебя с Тимуром?

Я притих, но уголки губ всё равно дёрнулись — чувствовал, что сейчас сестра начнёт краснеть и выкручиваться.

Лея в тот же миг покраснела, как будто её застукали за чем-то ужасным. Телефон она прижала к себе, глаза уставились в пол.

— Мам, — протянула она, — ну зачем вот так сразу?

— А что сразу? — мама подняла бровь. — Я же не запрещаю. Просто спрашиваю, как у тебя дела.

Я не выдержал и хмыкнул:

— Ага, только спрашивает, а сама уже готова допрос с пристрастием устроить.

Лея шикнула на меня:

— Марк! Не мешай!

— Так я наоборот поддерживаю, — ухмыльнулся я. — Мне тоже интересно, как там у вас, лисёнок.

Лея закатила глаза и, уткнувшись в диван, простонала:

— Мам, можно я его закопаю на заднем дворе?

Я усмехнулся, но папа даже бровью не повёл, спокойно откинулся в кресле и сказал:

— Слишком высокий. Долго копать придётся. Да и зима, земля мёрзлая.

Мама всплеснула руками:

— Господи, вы нормальные вообще? У нас семейный вечер, а вы обсуждаете, как кого-то закапывать!

— Не "кого-то", а меня, — уточнил я, невинно улыбаясь. — Я жертва здесь.

— Сам напросился, — буркнула Лея, но на щеках у неё мелькнула улыбка.

Папа, довольный своим юмором, сделал вид, что глубоко задумался:

— Хотя… можно и в подвале. Там тепло. Землю копать не придётся.

— Пап! — одновременно воскликнули мы с Леей.

Мама только головой покачала и пробормотала:

— Семейка Адамс отдыхает.

— Всё, хватит, — мама хлопнула ладонью по подлокотнику, отчего папа даже вздрогнул. — Я запрещаю в этом доме обсуждать кого и где закапывать. Особенно зимой.

— Это не ужин, — пробормотал я. — Это шоу.

— Какое шоу? — прищурилась мама.

— "Кто кого первый доведёт". Ведущая — Лея, — ухмыльнулся я, и тут же получил подушкой в лицо.

— Ты смотри у меня, — буркнула сестра.

— Ага, — я отбросил подушку в сторону. — Запишусь на курс самозащиты от малых сестёр.

Папа, ухмыляясь, устроился удобнее в кресле:

— С таким языком тебе никакие курсы не помогут.

— Ага, — мама кивнула. — Надо не защищаться учиться, а фильтровать базар.

Я вздохнул театрально и сложил руки на груди:

— Вот и всё, предали собственного сына.

— Ага, — хором сказали они, и папа с мамой засмеялись.

— И вообще, — мама махнула рукой, — хватит строить из себя жертву. Лучше расскажите, как там в школе дела?

— Мам, — я откинулся на спинку дивана, — мне уже восемнадцать, какой дневник? У меня ЕГЭ на носу, а ты всё про дневники.

— Восемнадцать, — папа усмехнулся. — Звучит гордо, а ведёшь себя всё равно как пацан.

Лея прыснула и добавила:

— Кстати, мам, знаешь где Марк конспекты прячет?

— Лея! — я повернулся к ней. — Ты реально хочешь, чтобы я тебя в снегу закопал?

— В морозилке, между пельменями и котлетами, — она сделала невинное лицо.

Мама прикрыла рот ладонью, стараясь не засмеяться, а папа уже хохотал:

— Вот это стратегия! Я бы в жизни там не полез искать.

— Спасибо, сестрёнка, — я процедил сквозь зубы. — Теперь придётся новое место искать.

Лея победно улыбнулась и, закинув ноги на диван, протянула:

— Я всегда тебя сдам, братец. Это моя святая обязанность.

Я только открыл рот:

— Маааа, а ты знаешь где у Леи…

И в этот момент она резко накрыла мне лицо подушкой, не дав договорить.

— Эй! — пробормотал я сквозь ткань, пытаясь вдохнуть. — Ну, это нечестно!

Она откинула подушку, улыбаясь виновато и слегка похихикивая:

— Вот так, Марк, теперь твоя очередь замолчать.

Я не мог удержаться от смеха и покачал головой: всё, что я хотел — это “сдать” её, а получилось наоборот: я сам оказался в ловушке.

Я только начал делать вид, что сдаюсь, как Лея снова пыталась меня "атаковать", но тут мама с папой уже стояли рядом:

— Марк, Лея! — строго, но с улыбкой мама. — Хватит устраивать драку прямо в гостиной.

Лея мгновенно остановилась и скрестила руки, делая вид, что она ангел. Я притворился, что подчиняюсь, но взглядом подмигнул ей — мы оба знали, что игра ещё не окончена.

Папа, усевшись в кресло, высоко поднял бровь:

— Вы оба взрослые люди… почти, — сказал он, покачав головой. — Давайте без подушек и криков.

Я вздохнул, делая вид, что капитулирую:

— Есть, капитан. Полная покорность.

Лея лишь ухмыльнулась, а я понял: это только начало нашей дружеской схватки, пусть даже под присмотром взрослых.

Я только начал делать вид, что сдаюсь, как Лея снова пыталась меня "атаковать", но тут мама с папой уже стояли рядом:

— Марк, Лея! — строго, но с улыбкой мама. — Хватит устраивать драку прямо в гостиной.

Лея мгновенно остановилась и скрестила руки, делая вид, что она ангел. Я притворился, что подчиняюсь, но взглядом подмигнул ей — мы оба знали, что игра ещё не окончена.

Папа, усевшись в кресло, высоко поднял бровь:

— Вы оба взрослые люди… почти, — сказал он, покачав головой. — Давайте без подушек и криков.

Я вздохнул, делая вид, что капитулирую:

— Есть, капитан. Полная покорность.

Лея лишь ухмыльнулась, а я понял: это только начало нашей дружеской схватки, пусть даже под присмотром взрослых.

Я уже собрался что-нибудь ляпнуть в ответ Лее, но тут слово вставил папа:

— Ладно, вы тут цапаетесь, как кошка с собакой, — он посмотрел то на меня, то на сестру, — но по правде говоря, лучше пусть вы друг друга подушками душите, чем реально ругаетесь.

Мама усмехнулась, покачав головой:

— Скажешь тоже, воспитатель.

— А что? — папа пожал плечами. — Зато живо в доме.

Лея прыснула от смеха, а я только закатил глаза. Живо — это мягко сказано. С этой лисой рядом у меня каждый день как маленькая война.

Лея, конечно, сразу воспользовалась моментом. Сидела такая довольная, подушку прижала к себе и, улыбаясь во все лицо, выдала:

— Вот видите, мам, пап, я же золотой ребёнок. Это он всё время на меня нападает!

Я аж поперхнулся от такой наглости.

— Чего?! — повернулся к ней. — Это ты меня подушкой только что чуть не придушила!

— Это потому что ты меня сдать хотел! — невинным голосом заявила она, будто вообще ни при чём.

Мама прикрыла рот рукой, но улыбку скрыть не смогла. Папа только фыркнул:

— Ну да, конечно, золотой ребёнок. Только с когтями и зубами.

Лея фыркнула и, прижав подушку к груди, гордо сказала:

— Зато у меня защита есть.

Я закатил глаза и пробормотал:

— Ну да, подушка и твой язык — вот и вся твоя защита.

Мама, видя, что мы с Леей уже на взводе, подняла ладони и вмешалась:

— Так, всё, хватит. Я не хочу, чтобы у меня в гостиной диван без подушек остался.

Папа усмехнулся, подтянул к себе маму за талию и добавил:

— Ага. А то вы разгонитесь, и в ход пойдут не только подушки.

— Я бы выиграла, — тут же уверенно заявила Лея, щурясь на меня.

Я расхохотался:

— Ты? Меня? Выиграла? Лей, да ты максимум — меня поцарапаешь и убегать будешь, пока я смеюсь.

— Я бы не убегала, — буркнула она, но я-то знал: убегала бы ещё как.

Мама покачала головой и, глядя на нас, сказала:

— Вот иногда на вас смотришь, и кажется, что вам не восемнадцать и семнадцать, а пять и шесть лет.

Папа кивнул, ухмыльнувшись:

— Особенно тебе, Марк.

Я замер, повернулся к нему и выдал:

— Спасибо, пап. Очень поддержал.

Мама прыснула со смеху, а Лея, довольно улыбаясь, прижала подушку к щеке, будто это её победа.

Мы ещё не успели толком угомониться после подушечной битвы, как хлопнула входная дверь.
— Дядь Дим, тёть Поль, можно Лею на полчаса забрать? — раздался знакомый голос Тима из коридора.

Я скинул подушку на диван и переглянулся с Леей. Та сразу выпрямилась, будто её застали за чем-то запретным.

Папа нахмурился, но голос у него был добрый:
— Вы что, уже приехали?

— Да, — отозвался Тимур, заходя ближе. Уставший, но улыбка всё равно тянула его губы.

Я не удержался, ухмыльнулся и кинул в Лею взгляд:
— Ну вот, твой рыцарь явился.

Она пихнула меня локтем в бок и зашипела:
— Замолчи.

Папа посмотрел сначала на неё, потом на Тима и сказал:
— Только полчаса. И чтоб без приключений.

Я едва сдержался, чтобы не заржать. Полчаса? Да эти двое могут и за десять минут наделать делов.

Лея, конечно, даже не слушала папу до конца — сорвалась с места и пулей вылетела в коридор. Я только глазами закатил. Ну да, «полчаса»… ага, щас.

С кухни донёсся мамин смешок. Я обернулся — она с папой переглянулись так, будто видели всё насквозь.
— Вот прямо вижу себя в её возрасте, — сказала мама и покачала головой.
Папа усмехнулся, обнимая её за плечи:
— Только ты так ко мне не бегала.

— Ага, потому что ты сам за мной бегал, — парировала она.

Я фыркнул, откинулся на спинку дивана.
— Вы хоть понимаете, что они такие же ненормальные, как вы в молодости?

Папа хмыкнул:
— Главное, чтобы друг друга ценили. Остальное переживём.

Я скосил взгляд в сторону двери, где Лея уже оживлённо что-то шептала Тимуру, и у меня внутри всё равно кольнуло. Сколько я его знаю, но видеть сестру вот так, рядом с ним, было всё ещё странно.

Папа даже с места не двинулся, только строго глянул в коридор:
— Лея. Полчаса!

Сестра, сияя вся, будто её пригласили на бал, протопала к выходу.
— Есть, папа! — и уже почти выскользнула за дверь.

— Приведу её в целости и сохранности, — спокойно добавил Тим, стоя на пороге.

— Я надеюсь, — отец, произнёс это таким тоном, что воздух в гостиной будто сгустился.

Я не удержался, хмыкнул и покачал головой:
— Полчаса… ага, как же. Если через час вернутся — уже праздник.

Мама тут же ткнула меня взглядом:
— Марк. Не подливай масла в огонь.

— Да я что, — развёл руками я. — Просто констатирую факт.

Папа продолжал смотреть в сторону двери, будто хотел прожечь взглядом дырку в затылке Тима. Мама положила руку ему на плечо и мягко сказала:
— Дим, дети. Дай им хоть чуть-чуть свободы.

Отец тяжело вздохнул, но промолчал.

А я откинулся на спинку дивана и пробормотал:
— Ну вот, начинается отсчёт.

Лея

Я выскочила за дверь, и меня сразу обдало морозом. Зима в этом году была настоящая — снег хрустел под сапогами, дыхание тут же превращалось в облачка пара. Я поёжилась и плотнее закуталась в шарф.

— Полчаса, — пробурчала я себе под нос, передразнивая папу.

— Ты знаешь, — хмыкнул Тим, запихивая руки в карманы куртки, — твой папа смотрит на меня так, будто я собираюсь тебя в мешок засунуть и утащить в Сибирь.

Я прыснула от смеха:
— Ну… он зимой особенно строгий. Мороз на него так действует.

— Мороз? — он посмотрел на меня с прищуром. — А мне кажется, это я на него так действую.

Я закатила глаза, но щеки всё равно запылали — то ли от холода, то ли от его слов.

Мы пошли по тропинке, и снег поскрипывал так громко, будто подслушивал нас. Тим шёл рядом, слегка наклоняясь ко мне.
— Куда идём? — спросила я.

— Увидишь, — он улыбнулся загадочно. — Но точно скажу — в целости и сохранности я тебя верну.

Я вздохнула и покачала головой:
— Только если мои ноги не отмёрзнут раньше времени.

Он остановился, взял мою руку и сунул в свой карман вместе со своей.
— Так теплее?

Я застыла на секунду, потом тихо ответила:
— Намного.

И мы пошли дальше, оставляя на белом снегу двойной след.

— Рассказывай, как семейный ужин с дедушкой и бабушкой? — спросила я, пока мы шагали по заснеженной улице.

Тим только тяжело выдохнул, пар облачком вырвался изо рта.
— Лея, это был не ужин. Это была катастрофа.

— Прямо настолько? — я скептически приподняла бровь.

— Дед опять придирался к каждому слову отца, — Тим закатил глаза. — Стоило папе что-то сказать — всё, дед тут же находил, к чему прицепиться. Даже про работу начал учить его, мол, «в твои годы я…».

Я прыснула от смеха.
— Классика жанра.

— Ага, — фыркнул он. — Если бы не бабушка, мы бы сейчас не разговаривали. Она всё время сглаживала, вставляла «ну ладно, хватит, давайте спокойно». Я реально думал, папа уже на грани того, чтобы встать и хлопнуть дверью.

— То есть бабушка — единственная дипломат в вашей семье? — уточнила я, улыбнувшись.

— Абсолютно, — кивнул Тим. — Если бы не она, там бы реально была Третья мировая.

Я хихикнула и толкнула его плечом:
— Зато опыт общения с дедушкой тебя закаляет. Теперь папа не кажется таким уж страшным.

Тим глянул на меня и ухмыльнулся:
— Лея, ты серьёзно? Твой отец смотрел на меня так, будто у него в голове было двадцать способов закопать меня за домом.

Я не выдержала и расхохоталась.
— Ой, не преувеличивай!

— Не преувеличиваю, — Тим покачал головой. — Я прям видел, как он мысленно проверял лопату в сарае.

Я шла рядом с Тимом, и снег весело хрустел под ботинками. Уличные фонари отбрасывали тёплый свет на белые сугробы, и от этого казалось, что город немного волшебный.

— Так куда мы идём? — спросила я, прищурившись.

— Секрет, — Тим хитро улыбнулся, засунув руки в карманы куртки.

— Секрет? — я изобразила возмущение. — Тимур, ты выманиваешь меня из дома в восемь вечера, в минус пятнадцать, и говоришь «секрет»?

— Ну да, — спокойно кивнул он. — Но поверь, оно того стоит.

Я закатила глаза и демонстративно закинула руки за спину.
— Ладно. Если умру от холода, на твоей совести будет.

— Тогда придётся греть тебя, — невозмутимо ответил Тим.

Я споткнулась от его наглого тона и посмотрела на него. Он, конечно, сделал вид, что сказал это совершенно случайно, но по уголкам губ играла ухмылка.

— Тимур! — я ткнула его локтем. — Ты неисправим.

— Ага, — он повернулся ко мне и вдруг подставил ладонь. — Иди сюда.

— Что? — я растерялась.

— Дай руку, — спокойно сказал он.

Я, чуть поколебавшись, всё-таки вложила ладонь в его. Его пальцы были холодными, но крепкими.

— Вот, так лучше, — он сжал мою руку. — Теперь не замёрзнешь.

Я почувствовала, как щеки предательски вспыхнули. Хорошо хоть мороз списывает всё на холод.

Мы шли дальше, и сердце почему-то билось быстрее.

— Ну и всё-таки, куда? — попыталась я снова.

— Потерпи, Лисёнок, — усмехнулся он. — Ещё пару минут.

Я с подозрением косилась на Тима, который тащил меня куда-то по сугробам.

— Тимур, — начала я, вытянувшись вперёд, чтобы заглянуть ему в лицо. — Ты либо сейчас рассказываешь, куда мы идём, либо я начинаю строить самые дикие версии.

— Строй, — ухмыльнулся он, даже не повернув головы.

— Так… — я сделала вид, что серьёзно думаю. — Мы идём грабить банк. Нет, подожди… ты решил показать мне труп, который закопал во дворе!

Тим расхохотался, чуть не поскользнувшись.
— Лея, у тебя фантазия опасная.

— Ну, так и расскажи правду, и всё, — я подбоченилась. — Иначе я достану тебя вопросами до конца вечера.

— Даже так? — он приподнял бровь.

— Даже так, — уверенно кивнула я. — Знаешь же: за любой кипишь, кроме голодовки.

— Ха-ха, это я знаю, — усмехнулся Тим и покачал головой. — Ладно, держи язык при себе ещё три минуты, и сама всё увидишь.

— Три минуты? — я хитро прищурилась. — Секундомер пошёл!

Я достала телефон и демонстративно включила таймер.

— Ты ненормальная, — пробормотал Тим, но улыбка не сходила с его лица.

Я гордо подняла подбородок и бодро зашагала рядом.
— Зато весело.

Тимур посмотрел на меня чуть дольше, чем обычно, и улыбнулся.

— Знаешь, а тебе подходит это прозвище.

Я нахмурилась, но внутри уже загорелся интерес:
— Какое ещё прозвище?

— Лисёнок, — спокойно ответил он. — Маленький, любопытный, везде свой нос суёт.

Я возмущённо выдохнула, но уголки губ сами предательски дёрнулись.
— А давай тебе тоже подберём!

Тим поднял бровь:
— Думаешь, сможешь?

— Ещё как смогу, — хитро прищурилась я. — Вот увидишь, я найду тебе такое прозвище, что оно приклеится навсегда.

— Ну-ну, — усмехнулся он. — Только учти: я выбираю, нравится мне или нет.

Я надула щёки, но уже внутри перебирала варианты, сканируя его взглядом сверху вниз.
— Хм… ну ты явно не котёнок. Слишком серьёзный для этого. Может, волк?

— Волк? — Тим рассмеялся. — Это ты меня с фильмов насмотрелась?

— Тогда… — я задумчиво прикусила губу. — О! Знаю!

Он наклонился ко мне ближе, в его глазах блеснул интерес:
— Ну?

— Но сначала ты должен пообещать, что не обидишься, — я хитро улыбнулась.

— Это уже звучит подозрительно, — фыркнул он. — Но ладно, говори.

Я хитро улыбнулась, глядя на Тима, и медленно выдала:

— Медведь.

Он замер, нахмурился и переспросил:
— Медведь? Серьёзно?

— Ага, — я кивнула с самым серьёзным видом, хотя внутри едва не захохотала. — Ты высокий, сильный, иногда ворчишь, будто тебя разбудили раньше времени, и вообще… упрямый, как медведь.

— Ну спасибо, — Тим закатил глаза. — То есть по-твоему я не храбрый волк, не благородный лев, а… косолапый?

Я прыснула со смеху:
— Ну да! Косолапый! Только не обижайся, а то прозвище ещё больше приклеится.

— Лисёнок, — протянул он, качая головой, — ты даже не представляешь, с чем играешь.

— Ага, — я сделала вид, что не испугалась. — Но теперь у нас всё честно: ты — Медведь, я — Лисёнок. Парочка ещё та.

Он усмехнулся и, не удержавшись, потрепал меня по голове:
— Ты неисправима.

— Зато интересная, — я показала ему язык и побежала вперёд, оставляя за собой след на снегу. — Давай, Медведь, догоняй!

Я неслась по тропинке, снег хрустел под сапогами, дыхание облачками вырывалось в холодный воздух. Тим за моей спиной рявкнул:

— Лисёнок! Ну всё, попалась!

Я услышала, как он ускоряет шаги, и прибавила ходу. Но толку — у него ноги длиннее, да и силы явно больше. Ещё пара секунд — и чьи-то тёплые руки ухватили меня за талию, поднимая над землёй.

— Пусти-и-и! — завизжала я, извиваясь, но больше от смеха, чем всерьёз.

— Ага, щас, — Тим удерживал меня, как пушинку, и довольно усмехался. — Думаешь, можно вот так назвать меня Медведем и спокойно удрать?

— Можно! — я попыталась вывернуться, но он только крепче прижал меня к себе.

— Нет, Лисёнок, — прошептал он почти у самого уха. — У медведей память хорошая. Особенно на такие обидные прозвища.

Я фыркнула, повернув голову:
— А у лис тоже память хорошая. И хитрость.

Тим рассмеялся, наконец ставя меня на землю, но руку с моей талии убирать не спешил.
— Тогда придётся придумывать тебе новое прозвище. Чтобы было честно.

Я прищурилась, всё ещё запыхавшаяся после беготни:
— И что же это будет?

Он сделал вид, что задумался, глядя прямо в мои глаза, и я поняла, что сейчас точно что-то выдаст, от чего я буду возмущаться.

Я стояла, прижимая ладони к его рукам, всё ещё держащим меня за талию. Тим хищно улыбался, явно растягивая момент.

— Ну? — я толкнула его локтем. — Давай уже, Медведь, выкладывай!

— Хм… — он нарочито серьёзно наморщил лоб. — «Лисёнок» слишком мило звучит. Нужно что-то, что отражает твою… сущность.

— Какую ещё «сущность»? — я подозрительно сузила глаза.

— Вот эту, — он ткнул пальцем в мой нос. — Вездесущую. Всюду суёшься, всё узнаёшь, ни одной тайны не пропустишь.

— Это называется любопытство! — возмутилась я.

— Ага, значит так… — он сделал паузу, глядя на меня исподлобья, и торжественно выдал: — Шпионка!

— Что?! — я чуть не подпрыгнула. — Какая ещё шпионка?

Тим довольно ухмыльнулся:
— Ну а что, подходит. Маленькая, юркая, нос суёт куда не надо… и всегда добывает информацию.

Я хлопнула его по груди:
— Тимур! Это обидно!

— Зато справедливо, — подмигнул он. — Привыкай, Шпионка.

Я скрестила руки на груди, сделала вид, что дуюсь, но внутри меня всё кипело от смеха и возмущения одновременно.
— Отлично. Буду звать тебя Медведем-шпиономедом.

— Это как? — он расхохотался.

— А вот так! — я высвободилась из его рук и снова рванула по тропинке. — Попробуй догони теперь, Медведь!

Я неслась вперёд по снегу, смеясь так, что самой казалось — ещё чуть-чуть, и упаду прямо в сугроб. За спиной слышались тяжёлые шаги Тима, и от этого адреналин только подскакивал.

— Лея! — окликнул он. — Всё равно догоню!

— А вот и нет! — крикнула я, перепрыгивая через сугроб.

Не успела я приземлиться, как сильные руки обхватили меня за плечи и потянули назад. Я завизжала, но тут же рассмеялась, когда он закрутил меня в воздухе и аккуратно поставил прямо в сугроб.

— Попалась, Шпионка, — он склонился надо мной, улыбаясь так тепло, что внутри у меня всё перевернулось.

Снег скрипел под ногами, пар от его дыхания смешивался с моим. Я вдруг перестала смеяться и просто смотрела на него. Вблизи Тим казался таким высоким, уверенным… и каким-то невероятно родным.

— Ну и чего ты на меня так смотришь? — пробормотала я, пытаясь скрыть волнение.

Он усмехнулся, но взгляд у него был серьёзный:
— Просто думаю, что тебе очень идёт быть Лисёнком.

Я сглотнула, не зная, что ответить. Хотелось пошутить, снова убежать, но ноги будто примерзли к снегу.

— А тебе идёт быть Медведем, — выдохнула я. — Таким… моим Медведем.

Мы оба замерли на секунду, и время будто растянулось.

Я стояла в снегу, а Тим всё так же держал меня, будто боялся отпустить. Его ладони тёплые даже через куртку, а взгляд — слишком близко, слишком пристально.

— М-м… Медведь, говоришь? — тихо усмехнулся он.

— Ну а кто ещё, — ответила я и дерзко улыбнулась, стараясь не показать, что сердце вот-вот выпрыгнет.

В голове мелькнуло воспоминание — тот наш первый поцелуй. Как я тогда сама потянулась к нему, решив, что не собираюсь ждать вечность, пока он надумает. И как он после смотрел на меня так, будто я перевернула весь его мир.

Я шагнула ближе, носками ботинок в снегу едва коснулась его ботинок.
— Хочешь, ещё раз докажу, что Лисёнок всегда добивается своего?

Он только выдохнул, и я не дала ему ответить. Потянулась, коснулась его губ быстро, как будто в шутку… но задержалась. И он, конечно же, тут же поймал меня, прижимая ближе, так что голова закружилась.

— Ты неисправима, — пробормотал он, когда мы оторвались друг от друга.

— За любой кипиш, кроме голодовки, — ухмыльнулась я и снова спряталась в его куртку от мороза.

— Ты обещал мне сюрприз, — напомнила я, прищурившись.

Тим хитро улыбнулся и наклонился ближе:
— Закрой глаза и вытяни руку.

— Опять подвох? — недоверчиво протянула я, но подчинилась.

В ладонь легло что-то лёгкое, прохладное. Я открыла глаза и увидела небольшую продолговатую коробочку. Сердце тут же подпрыгнуло — внутри, на мягкой подложке, лежала подвеска в форме ангела. Нежная, с тонкими крылышками, она блестела в свете фонаря так, будто сама светилась.

— Тим… — у меня перехватило дыхание. Я даже забыла, как моргать. — Это… мне?

Он кивнул, чуть смущённо почесав затылок.
— Лисёнок должен быть под защитой. Пусть ангел всегда будет рядом.

Я сглотнула, чувствуя, как предательски щиплет глаза. Никто никогда не дарил мне ничего настолько… правильного. Настолько моего.

— Ты дурак, — выдохнула я, но улыбка расползалась сама собой. — Самый лучший дурак на свете.

Я кинулась ему на шею, прижимая к себе так, что он едва не потерял равновесие на снегу.
Я едва успела спрятать кулон под куртку, чтобы он не зацепился, как Тим поскользнулся и грохнулся прямо в сугроб. А я — разумеется! — вместе с ним. Точнее, я сверху.

Снег оказался мягким, но холод моментально пробрался под одежду. Я прыснула со смеху, уткнувшись носом в его куртку.

— Ну вот, — выдохнула я, задыхаясь от смеха. — Такой герой, а повалил сам себя.

Тим поднял голову, волосы его уже были в снегу, и посмотрел на меня с видом обиженного щенка:
— Эй! Это ты меня толкнула.

— Я?! — я возмущённо округлила глаза, хотя внутри уже давилась от смеха. — Сам виноват, что ноги, как у лося на льду.

Он фыркнул, перевернулся — и вот уже я лежу в снегу, а он сверху. Его дыхание было горячим, а глаза смеялись.

— Всё, попалась, лисёнок, — прошептал он, и в следующий миг поцеловал меня.

Я забыла про холод, про снег, про всё на свете. Только подвеска под курткой приятно коснулась кожи — будто напоминание, что это не сон.

Я улыбнулась прямо в поцелуй и, не долго думая, ухватила горсть снега сбоку.
В следующий момент холодный комок оказался у Тима за шиворотом.

— Лея! — он отпрянул, вскинувшись так, будто его ужалили. Снег рассыпался по воротнику, а он зажмурился и затрясся, пытаясь вытряхнуть ледяные крошки.

Я уже смеялась до слёз, каталась в снегу и хваталась за живот.
— Ну ты и морж теперь, Тимка! — хохотала я.

Он медленно повернул ко мне голову, прищурившись.
— Ах, вот значит как? — голос его звучал подозрительно спокойно.

— Н-ну… — я попятилась на локтях, всё ещё смеясь. — Ты же не обиделся?

Тимур в ответ только ухмыльнулся, сгреб рукой снег и запустил прямо мне на куртку.

— Ааа! — я взвизгнула, чувствуя, как холод осыпался за ворот. — Предатель!

Он засмеялся в голос, а я вскочила и, не раздумывая, кинула в него снежком прямо в грудь. И вот уже вокруг нас закрутился настоящий снежный бой, где победителя явно не существовало — только смех, визг и холодные ладони.

Мы уже оба запыхались от этого снежного боя. Щёки горели, дыхание паром клубилось в морозном воздухе. Я метнула очередной снежок, но Тим увернулся и в два шага оказался рядом.

— Попалась, лисёнок, — прошептал он, обхватывая меня за талию.

Я дернулась было вырваться, но он резко потянул на себя — и мы оба повалились в мягкий сугроб. Снег взметнулся облаком вокруг, осыпался на волосы, ресницы, воротники. Я оказалась под ним, смеялась так, что не могла вдохнуть.

— Тим! — едва выговорила я, пытаясь оттолкнуть его. — Тяжёлый, как медведь!

Он тоже смеялся, а потом уткнулся носом мне в шею, горячее дыхание обожгло кожу. Я замерла, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Его ладони легли по бокам, обрамляя моё лицо.

— Знаешь, Лея… — сказал он мягче. — Я бы мог вот так лежать с тобой хоть всю ночь.

Я закатила глаза, пытаясь скрыть, как приятно кольнули его слова.
— Всю ночь ты превратишься в сосульку, герой, — фыркнула я.

Он рассмеялся снова и поцеловал меня, прямо в снегу, не заботясь ни о холоде, ни о том, что губы дрожали. И я поцеловала его в ответ, уже не думая ни о чём.

Я едва успела оторваться от Тима, как в лицо ткнулась мокрая собачья морда. Шершавый язык облизал щёку, и я, взвизгнув, попыталась отмахнуться.

— Джееек! — засмеялась я, уже зная по знакомым тяжёлым лапам на моём плече, что это наш семейный стафф. — Ну конечно, именно тебя тут и не хватало!

Тим с усмешкой почесал пса за ухом, а я почувствовала, как Джек радостно фыркает прямо нам в лица.

И тут раздался голос:

— Эххх, романтика…

Я подняла голову и увидела Марка, стоящего с широко ухмылкой и руками в карманах.

— Братец! — простонала я, уткнувшись лицом в снег от стыда. — Ты серьёзно?!

— Ну а что, — протянул он. — Я гуляю с Джеком, вдруг слышу — смех, визг, снежки… Думаю: ну точно Лея где-то чудит. А тут такое кино!

Тим не удержался и начал смеяться, а я со злостью запустила в Марка ком снега.

— Уйди отсюда! — рыкнула я, краснея до ушей.

— Да ладно, ладно, не мешаю, — отступил Марк, всё ещё ухмыляясь. — Только папе с мамой расскажу, что вы тут в сугробах валяетесь.

— Даже не вздумай! — я подскочила на ноги, но Джек, довольный своим вмешательством, уже радостно тянул поводок к дому, а Марк шёл за ним, смеясь.

Тим посмотрел на меня и хмыкнул:
— А я говорил — авантюристка. Даже братец теперь свидетелем.

Я закатила глаза.
— Убью обоих.

Мы с Тимом двинулись обратно к дому, снег тихо поскрипывал под ногами. Джек уже утащил Марка вперёд, так что мы остались вдвоём, и в воздухе снова повисло это мягкое зимнее спокойствие.

Тим сунул руки в карманы, чуть наклонился ко мне и с улыбкой сказал:

— Ну что, Лисёнок, доволен, что подарочек понравился?

Я сжала в пальцах подвеску в кармане и кивнула:
— Очень. Она красивая. И… — я на секунду замялась, но выдала: — И я буду её носить каждый день.

Он усмехнулся, качнув головой.
— Вот и хорошо. Буду знать, что где бы ты ни носилась со своими авантюрами, мой ангел всегда рядом.

— Тим, — я прыснула, — ты это сказал так пафосно, будто мы в мелодраме.

— Ага, — хмыкнул он. — А в какой ещё жанр впишется наша история? Точно не в комедию — хотя с твоими выходками, может, и в комедию тоже.

Мы уже подошли к воротам. Свет из дома пробивался сквозь окна, и мне стало тепло — и от того, что рядом он, и от того, что дома ждут мои.

Я остановилась, посмотрела на него и сказала:
— Спасибо, что вытащил меня сегодня. Даже несмотря на то, что Марк всё испортил.

— Да ладно, — усмехнулся Тим. — Без Марка было бы даже скучно.

Он шагнул ближе, чуть наклонился и коротко поцеловал меня в лоб.
— Давай, Лисёнок, беги. А то папа твой уже, наверное, в окно смотрит и секундомер включает.

Я фыркнула, но не удержалась и улыбнулась, пока открывала калитку.

Я толкнула калитку и вошла во двор. Снег приятно хрустел под сапогами, и на щеках всё ещё чувствовался холод от поцелуев и снежков. Я обернулась — Тим стоял у ворот, поднял руку в прощальном жесте и только потом развернулся, уходя в сторону своего дома.

Я глубоко вздохнула и зашла в дом. В прихожей пахло ужином, а из гостиной доносился смех. Я сбросила сапоги, повесила куртку и, стараясь выглядеть как можно спокойнее, шагнула в гостиную.

Там сидели родители и Марк, который, завидев меня, сразу ухмыльнулся.
— О, вернулась. А мы уж думали, ты с Тимом сугроб себе копаешь, чтобы там жить.

Я закатила глаза.
— Очень смешно, Марк.

Папа посмотрел на меня строгим взглядом:
— Ты хоть понимаешь, что прошло не полчаса, а сорок минут?

—  Дим, да ладно тебе, — встряла мама, — она же дома, всё в порядке.

Но папа не сдавался:
— Я сказал полчаса. В следующий раз — строго по времени.

Марк прыснул и добавил:
— Лея, так может, купим тебе песочные часы? Чтобы ты не теряла счёт минутам, когда с Тимуром.

— Марк! — я схватила подушку с дивана и запустила в него.

Мама засмеялась, а папа только покачал головой, но уголки его губ всё же дрогнули.

Я плюхнулась на диван и натянула одеяло на ноги, чувствуя, как всё внутри всё ещё греет от вечера.

Я только устроилась на диване, укрылась одеялом, как мама повернулась ко мне, прищурившись.
— Лея, ну что ты сияешь вся, как новогодняя гирлянда? — спросила она, явно не отпуская.

— Мам… — я надулась и уткнулась в подушку, стараясь спрятать улыбку.

Но Марк, конечно же, не мог промолчать:
— Сияет? Она, между прочим, светится! Я думаю, если свет выключить, она комнату подсветит.

— Марк! — я снова метнула в него подушку.

Папа откашлялся, сложил руки на груди и с деланой строгостью посмотрел на меня:
— Лея, я, конечно, всё понимаю… Но мне не очень нравится, когда моя дочь возвращается домой вот в таком состоянии.

— В каком ещё таком? — фыркнула я.

— В состоянии влюблённой девчонки, — вставила мама с мягкой улыбкой.

Я чуть не захлопнула лицо руками.
— Мам!

Марк рассмеялся, хлопнул себя по колену:
— Всё, разоблачена!

Я сердито на него посмотрела, но внутри было тепло. Даже папин строгий тон не мог испортить то настроение, что подарил Тим.

Сижу на диване, закутавшись в плед, и чувствую, как щеки все еще горят после прогулки с Тимуром. Вроде бы и мороз на улице, но внутри всё кипит от эмоций. В этот момент папа посмотрел на меня пристально и сказал:

— Леюш, я понимаю, ты влюблена. Тимур хороший парень, его отец мой лучший друг. Но ты же понимаешь, что окунаться в это головой не стоит.

Я сразу насторожилась, нахмурилась, потому что тон у папы был слишком серьёзный. Он будто пытался меня заранее уберечь от того, чего ещё даже не случилось.

Мама положила ладонь на его плечо и мягко добавила, глядя уже на меня:

— Папа хочет сказать, что про себя не нужно забывать.

Я сглотнула, потому что внутри всё сжалось. Они будто между строк намекали: «Не доверяй до конца, не увлекайся, не растворяйся». А мне так хотелось закричать, что я сама знаю, что делаю. Что Тим — это не просто увлечение, не просто «романтика». Но язык не повернулся.

Я лишь кивнула и уставилась в пол, сжимая подвеску-ангела в руках, словно оберег. Хотела, чтобы родители поняли: я слышу их, но сердце всё равно останется при своём.

Я всё ещё сидела, уткнувшись взглядом в подвеску, перебирая её пальцами, будто это могло подсказать мне ответ, как правильно реагировать. Тишина между нами повисла, тяжёлая, но в то же время не злая — скорей заботливая.

Папа откинулся в кресле, провёл ладонью по лицу и добавил уже спокойнее:

— Я не хочу тебя обидеть, доча. Я просто… хочу, чтобы ты не теряла себя в этих чувствах. Ты у нас умница, у тебя свои мечты, свой путь. И парень, каким бы он ни был, не должен становиться центром всего.

Мама мягко улыбнулась и села рядом со мной, обняв за плечи.

— Ты можешь любить, Леюш, можешь быть счастливой. Но не забывай про себя, ладно? — её голос был тихим, почти шёпотом.

Я кивнула, чувствуя, как внутри всё перемешалось: и благодарность, и протест, и желание доказать, что я справлюсь.

— Я вас поняла, — тихо сказала я, хотя внутри хотелось добавить: «Но Тимур — не просто кто-то».

Но я промолчала.

— Тим мне сегодня подвеску подарил, — я не удержалась и сказала это вслух, будто сама себе признавалась, что до сих пор держу её в руке не просто так.

Мама сразу оживилась, в её голосе мелькнуло настоящее любопытство:

— Ух ты, — глаза её блеснули мягко, тепло. — Что за подвеска?

Я осторожно раскрыла ладонь, показывая маленькую фигурку ангела на тонкой цепочке.

— Ангел, — тихо сказала я, и сердце почему-то ёкнуло.

Мама протянула пальцы, чуть-чуть коснулась подвески и улыбнулась.

— Красиво… и очень символично, — заметила она.

Я посмотрела на папу. Он хмыкнул, но уголки его губ дрогнули — будто он хотел остаться серьёзным, но не смог.

— Ангел, значит? Ну, хотя бы вкус у парня есть, — сказал он негромко, но без привычной строгости.

Я улыбнулась, крепче сжав подвеску в ладони, как будто ангел теперь и правда охранял меня.

Мама резко встала, хлопнув ладонью по коленям:

— Так, мужчины, брысь на кухню, нам с Леей нужно поговорить.

— Мааааам, — протянул Марк, как будто его собирались лишить самой важной информации в мире.

— Брысь, я сказала, — мама повернулась к нему с таким видом, что спорить было бесполезно.

Папа поднял брови, откинувшись на спинку кресла:

— Мы тебе что, коты?

— Так, Барсовы, — с хитрой улыбкой произнесла мама. — Один Барсик, второй Ягуар. Бегом на кухню.

Папа театрально вздохнул, встал и хлопнул Марка по плечу:

— Пошли, кошак.

— Сам ты кошак, — буркнул Марк, но поплёлся следом, а я едва сдерживала улыбку.

Мама дождалась, пока папа с Марком ушли на кухню, и только тогда повернулась ко мне. Она взяла меня за руки и посмотрела прямо в глаза — так, что я не могла отвести взгляд.

— Лей, — сказала она мягко, но очень серьёзно. — Я понимаю твои чувства, и хочу объяснить тебе, почему папа так реагирует даже на Тимура. Ты же знаешь, мы с отцом не против него. Тим неплохой парень и, если честно, очень хороший вариант. Мы знаем его с пелёнок, видели, каким он вырос. Но дело в том, что однажды ты уже обожглась, полностью растворившись в человеке.

Я сжала губы и опустила глаза. Сердце неприятно кольнуло.

— Я помню про Кирилла, — прошептала я, чувствуя, как в груди поднимается что-то тяжёлое.

Мама кивнула, чуть крепче сжав мои руки.

— Вот именно. Тогда ты жила им. Каждый твой шаг зависел от него. Ты теряла себя рядом с ним, и это было страшно наблюдать. А потом, когда всё закончилось… ты осталась в пустоте. Мы с отцом тогда видели, как тебе больно, но самое страшное — ты не понимала, кто ты без него.

Я глубоко вдохнула, стараясь не дать глазам заблестеть. Воспоминания о Кирилле были как шрам — вроде уже зажило, но стоит задеть, и снова болит.

— С Тимуром всё иначе, — тихо сказала я. — Он не давит. С ним мне спокойно. Я чувствую себя собой, а не чьей-то тенью.

Мама внимательно посмотрела на меня, будто пыталась убедиться, что я действительно это понимаю. Потом её губы дрогнули в мягкой улыбке.

— Я очень хочу в это верить, Лея. И, честно, я вижу, что ты другая рядом с ним. Но, пожалуйста, не забывай о себе. Любовь — это свет, но если ты отдашь его весь без остатка, сама останешься в темноте.

Я кивнула, прижала подвеску к груди и тихо сказала:

— Я обещаю, мам.

В этот момент с кухни донёсся голос папы:

— Девочки, ну вы что, заговорились? Чай остынет!

А Марк добавил с нарочитым возмущением:

— А печенье мы без вас не доедим!

Мы с мамой переглянулись, и я не удержалась от смеха. Слёзы внутри отступили, оставив после себя только лёгкую теплоту.

— Пойдём, — улыбнулась мама. — Наши коты там уже голодные.

Мы с мамой вышли на кухню, где уже пахло чаем и папа вместе с Марком спорили, кто из них лучше режет торт.

— Да вы оба издеваетесь, — засмеялась я, садясь за стол. — Половина куска у папы, половина у Марка — как будто не делите, а дерёте его.

— Это искусство, — важно сказал папа, подвигая к нам тарелку. — А не резка.

— Искусство ломать нервы, — пробормотала мама, закатывая глаза и наливая нам чай.

Я присела рядом с Марком, и он тут же ткнул меня локтем в бок:

— Ну что, звезда, как там твой Тим? Подвеска красивая, между прочим.

Я слегка смутилась и кивнула:

— Очень.

Мама улыбнулась уголком губ, явно довольная, что разговор снова стал лёгким, а папа, как ни в чём не бывало, вставил:

— Вот только не забывай, Лейка, ангелы иногда летают высоко, а люди — всё же на земле.

Я закатила глаза и, откусив кусочек торта, ответила:

— Пап, я обещаю — ноги у меня твёрдо стоят на земле.

Марку, конечно, этого было мало, и он тут же с ухмылкой добавил:

— А голова в облаках!

— Марк! — возмутилась я и шлёпнула его по руке.

Он лишь расхохотался, а папа с мамой переглянулись и улыбнулись — наверное, для них это был лучший знак: дом снова наполнился смехом.

Я сидела среди них, слушала, как мама рассказывает что-то про соседку, как папа вечно спорит с Марком, и ловила себя на том, что внутри больше нет тяжести. Разговор с мамой отпустил меня. Я знала — всё не так страшно. Тимур рядом. Я рядом с ним. И в этот раз я не потеряю себя.

Папа неожиданно подошёл ко мне, обнял за плечи и тихо сказал:

— Маленькая моя, мы любим тебя, Леюш, поэтому и переживаем за тебя.

Я уткнулась носом ему в плечо и на секунду почувствовала себя совсем ребёнком. Тёплым, укрытым, нужным.

— Я знаю, пап… — выдохнула я. — И тоже вас люблю.

Он чуть крепче сжал меня, поцеловал в макушку и отпустил, будто боялся, что задержит слишком надолго.

— Вот и договорились, — сказал он уже своим привычным тоном. — А теперь марш пить чай, пока Марк всё не умял.

— Эй! — возмутился брат, но я только рассмеялась.

В этот момент я поняла: как бы ни складывалась моя история с Тимуром, у меня всегда будет этот дом, этот смех и руки, которые в любую секунду готовы обнять и защитить.

Мы все переместились на кухню. Папа первым уселся за стол, отодвинув для меня стул. Мама достала печенье, которое она всегда приберегает «на сладкое», а Марк уже тянулся к вазочке, пока никто не видел.

— Марк! — строго сказала мама, и он, как ни в чём не бывало, отломил половинку и сунул себе в рот.

Я улыбнулась и села рядом с папой. Передо мной поставили кружку с чаем, и аромат липы сразу окутал меня, будто тёплое одеяло.

— Ну что, за что пьём? — с прищуром спросил папа, поднимая свою кружку.

— За то, чтобы наш Мурзик всё-таки когда-нибудь научился есть печенье, не крошив его на всю скатерть, — ехидно заметила мама, поглядывая на Марка.

— Маааам, — протянул он, — я вообще-то взрослый, между прочим.

— Взрослый, — фыркнула я. — А ведёшь себя как котёнок у миски.

Все засмеялись. Смех вышел лёгким, домашним, и чай вдруг показался вкуснее обычного.

Я смотрела на своих и понимала: именно в такие вечера чувствуешь себя по-настоящему счастливой.

Алина

Я включила музыку погромче — так, чтобы басы отдавались в груди, а стены чуть вибрировали. Наш дом двухэтажный, светлый, с широкими окнами, и всё равно казалось, что звуки заполняют каждый уголок.

В гостиной достаточно места, чтобы двигаться. Мама специально убрала часть мебели ближе к стенам, «чтобы ты не сбила всё подряд со своими тренировками». На полу — гладкий паркет, по которому удобно скользить в кроссовках.

Я встала в центр комнаты, собрала волосы в хвост и сделала глубокий вдох. Музыка ударила по нервам, задавая ритм, и я начала прогонять новые связки. Руки, шаги, развороты — тело двигалось само, будто знало, куда вести.

Где-то наверху хлопнула дверь — это Тимур. Наверняка снова что-то пишет или зависает в телефоне. Я усмехнулась, но не сбилась с ритма.

В этом доме всегда было ощущение жизни. Даже если тихо, даже если каждый занят своим делом, воздух словно пропитан движением.

Я развернулась, поймала свой взгляд в зеркале и чуть улыбнулась.

— Ну что, Алиночка, ещё раз, — пробормотала я и снова пошла по связке, стараясь довести её до идеала.

Я как раз делала разворот, когда хлопнула входная дверь. Музыка гремела так, что я даже не сразу услышала. В коридоре зашуршали шаги, и через секунду в гостиную вошёл папа, стряхивая с плеч куртку и перчатки. От него пахло морозом и дорогой.

— Алиночка, ты что, потолок решила обрушить? — сказал он, улыбнувшись, и кивнул на колонку, из которой лупил бит.

Я остановилась, переводя дыхание, и сняла с головы наушники, которые всё равно не спасали от громкости.

— Это называется тренировка, пап, — поджала я губы, стараясь не улыбнуться. — Если хочешь, могу и тебя научить паре движений.

Папа засмеялся, поставил сумку у стены и прошёл ближе.
— Не-е, дочка, я лучше буду болеть за тебя со стороны. Но скажу одно — у тебя глаза горят, значит, всё правильно делаешь.

Я усмехнулась и снова встала в исходное положение. Музыка продолжала играть, а папа устроился на диване, устало вытянув ноги.

— Давай, показывай, что там у тебя нового, — сказал он, и в его голосе слышалась та самая поддержка, ради которой я могла танцевать хоть до упаду.

Я выдохнула, закончив связку, и остановила музыку. В комнате сразу стало тихо, только часы на стене тикали и где-то в кухне гудел чайник. Папа, уже без куртки, развалился на диване, вытянул руки за голову и смотрел на меня с таким видом, будто видел маленькую девочку, которая крутится в первый раз перед зеркалом.

— Всё-таки суббота, Алиночка, — сказал он мягко. — Обычно люди в это время отдыхают, а не выбивают душу из паркета.

— А у меня завтра репетиция, — пожала я плечами и подошла за водой. — Если я сейчас не добью эти связки, потом буду злиться на себя.

Папа вздохнул, но в его глазах мелькнула улыбка.
— Упрямая. Вся в маму.

Я села на пол рядом с ковром, допивая стакан. Вечер был спокойный, за окном падал снег, и от этого в доме становилось ещё уютнее. Папа посмотрел в сторону окна и добавил:

— Хорошо, что завтра в школу идти не надо. Ненавижу понедельники… — он усмехнулся и, чуть прищурившись, посмотрел на меня. — Как настроение перед неделей?

Я поставила стакан на пол и потянулась, чувствуя, как мышцы после танца горят приятной усталостью.

— Настроение?.. — переспросила я, задумавшись. — Нормальное. Честно, просто не хочу думать о понедельнике, пусть завтра будет завтра.

Папа рассмеялся низко, почти беззвучно:
— Вот это правильный настрой. В своё время я тоже всегда жил субботами. С утра футбол, вечером друзья. Воскресенье — уже всё, тоска и мысли, что завтра работа.

— Ну вот видишь, у нас одинаково, — усмехнулась я и включила тихо музыку на фоне, чтобы не было гробовой тишины.

Папа встал с дивана, подошёл и сел рядом со мной на ковёр.
— Знаешь, я иногда смотрю на тебя, и у меня чувство, что ты взрослеешь быстрее, чем я успеваю это понять. Ты уже сама решаешь, что тебе надо, от чего отказаться… А я всё думаю, что ты та же девчонка, которую мы с мамой за руку в садик водили.

Я улыбнулась и ткнула его локтем в бок:
— Пап, ну ты чего, сентиментальный стал?

— Просто суббота, — ответил он и улыбнулся в ответ. — В такие вечера всегда размягчаюсь.

Мы оба засмеялись, и в этот момент в коридоре хлопнула входная дверь — видимо, мама с магазина вернулась.

— Спасение пришло, — сказал папа и поднялся, протягивая мне руку.

Я только подняла руку, чтобы взять у папы ладонь, как сверху послышались шаги и знакомое насвистывание. Узнать брата можно было даже с закрытыми глазами — Тимур всегда либо что-то напевал, либо насвистывал.

— Ну вот, — пробормотала я, — концерт спускается.

Тим показался на лестнице с довольной мордой, одной рукой держась за перила, другой крутя телефон.
— Ну что, как тут без меня? — спросил он, хитро прищурившись.

Папа усмехнулся:
— Тебя минуту не хватало для полного счастья.

— Ага, — поддержала я, — теперь жизнь заиграла красками, спасибо, Тим.

Он только хмыкнул и сделал вид, что обиделся, но улыбка у него всё равно прорезала лицо.

— Кстати, — сказал он, глядя на меня, — Алин, я вот думаю, может, ты слишком громко музыку врубаешь? Я там у себя наверху не только слышал, я уже почти выучил твою связку.

— Тогда танцуй вместе со мной, — фыркнула я. — А если нет — сиди и молчи.

Папа рассмеялся и покачал головой:
— Всё, понеслась…

Я едва успела отдышаться после танца, когда Тим вдруг с самым спокойным видом выдал:

— Кстати, насчёт того, что завтра нас дядь Дима к себе зовёт.

Папа тут же вскинул брови, отложил кружку и хмыкнул:
— Я помню, только не понимаю, что этот фонарик задумал.

Я, конечно, не могла упустить шанс. Широко улыбнулась и с самым невинным видом добавила:
— Кстааати! Мне тут Лея сказала… ну как сказала, голосовое отправила… что Тимур у нас теперь медведь.

Тим пил воду, и, божечки, надо было видеть это! Он реально поперхнулся, аж глаза округлились, закашлялся так, что я чуть не свалилась со стула от смеха.

— Чего?! — выдавил папа. — Какой ещё медведь?!

— Вот именно, — я едва держалась, чтобы не заржать, — какой медведь? Ты ей лучше сам объясни, а то у меня фантазия богатая, могу дорисовать картину.

Папа при этом старательно отворачивался, но я видела, как уголки его губ дёрнулись. Да он едва смех сдерживал.

А Тим… он так и не понял, стоит ли ему оправдываться или лучше сменить тему.

Я наблюдала, как Тим пытается взять себя в руки. Он выдохнул, закатил глаза и начал что-то бормотать, словно пытался исправить ситуацию:

— Л… ладно, медведь… это просто шутка, Лея так сказала…

Я, конечно, не могла упустить момент:
— Просто шутка? Медведь?! Ты, Тим, вроде взрослый, а тут… медведь!

Он хотел уже возразить, но папа подал голос, будто специально для него:
— Медведь, говоришь? Хм… интересно, интересно. Значит завтра нам с дядь Димой будет на кого смотреть.

Тим снова закашлялся от смеха (и, наверное, немного от смущения), а я сидела и наслаждалась этим моментом. Он пытался серьезно выглядеть, но у меня было чувство, что медведь теперь навсегда приклеился к его репутации.

— Ладно, — наконец сдался он, — буду медведем. Но только чтобы вы знали… я всё ещё человек.

— Ага, — ответила я, улыбаясь во весь рот, — медведь с сердцем человека.

Папа только усмехнулся и снова вернулся к своей кружке, явно довольный, что смог немного повеселить нас всех.

Я стояла у кухонного острова, слегка усмехаясь, пока наблюдала за всей этой семейной сценой. Мама только что вошла, взгляд полный недоумения:

— Так, кто медведь и что происходит? — спросила она, будто мы с Тимом устроили какой-то непонятный ритуал.

Я не удержалась:

— Лея придумала Тимуру кличку в отместку за Лисёнка.

Мама хмуро нахмурилась, пытаясь внятно понять:

— В смысле?

— Ну, — начала я, стараясь говорить спокойно, — она Лисёнок, а Тим теперь… Медведь.

Папа, не теряя шанса вставить свое слово, подмигнул и сказал:

— Чёт мне это напоминает, а воронушка.

Мама мгновенно отреагировала:

— Молчал бы, псинушка!

Я не смогла сдержать смех, потому что весь этот семейный обмен кличками был настолько абсурдным и в то же время милым. Смотрю на Тимура — он пытается выглядеть суровым «медведем», но глаза выдают, что ему это очень даже нравится.

Я стояла у кухонного острова, перебирая ложку в руках и слушая родителей, которые начали рассказывать историю про свои клички. Не могла сдержать интерес:

— Маааааам, а можешь подробнее рассказать, как у вас появились эти прозвища? — вырвалось у меня, глаза горели от любопытства.

Папа приподнял бровь:

— Ты про псину и ворону?

— Да, — кивнула я.

Мама улыбнулась, будто возвращаясь в прошлое:

— Тогда у дяди Димы и тёти Полины была непростая ситуация…

Папа тут же вставил с шутливой серьезностью:

— Я бы даже сказал, ситуация «воскрешение».

Мама строго на него посмотрела:

— Лёша! — смягчилась и продолжила: — Так вот, Диму тогда в школьные годы называли Барсом, а потом, когда случилась трагедия… спустя три года, Полину стали называть Рысью. И как-то, уже после всего произошедшего, мы сидели у Димки, кажется…

— По-моему, да, не помню, — добавил папа, хихикая.

— Вот, и я говорю вашему папе: «Давай тоже придумаем что-нибудь». Ну я и назвала его Псина, а он меня потом Вороной, — закончила мама, улыбаясь.

Я слушала их, и мне сразу становилось ясно, что эти клички — не просто шутка. В них была история, память о трудных моментах и забавные моменты вместе. А теперь наши клички с Тимуром казались мне частью этой большой семейной традиции.

Я присела на диван, перекатываясь от смеха:

— Эххх, романтика… — протянула я, едва сдерживая хихиканье.

Тимур мгновенно уставился на меня:

— Ты сейчас говоришь как Марк.

— В смысле? — нахмурилась я, пытаясь понять, что он имеет в виду.

— Ну, мы с Леей гуляли, упали в сугроб, а он с Джеком шел и такой выдает: «Эххх, романтика». — Тимур покачал головой, чуть улыбающийся.

Я фыркнула и откинулась на спинку дивана, представляя всю эту картину. Марк всегда находил повод подкалывать, но в этот раз его фраза казалась особенно забавной.

Я сижу на диване и наблюдаю, как мама и папа улыбаются друг другу, уютно устроившись рядом:

— Когда мы любим, не замечаем, как берём повадки или фразы любимого человека, — сказала мама, мягко глядя на папу.

Папа усмехнулся:

— Или его вещи.

Мама приподняла бровь:

— Тебе что-то не нравится?

— Нет, что ты, Диль, всё прекрасно, — ответил папа, обнимая её за плечи.

Я смотрела на них и думала, как это тепло — видеть их вместе, с улыбками, без споров и придирок, просто живущих своим моментом.

Я устроилась на диване, наблюдая, как мама и папа тихо переговариваются на кухне. Уже давно стемнело, за окнами темнота разлилась равномерной ширмой, но в доме было тепло и уютно. Атмосфера была настолько домашней, что даже я невольно улыбалась.

— Ну что, Костровы, хватит болтать, — вмешался Тимур, подмигнув мне, — нам пора на улицу?

Я кивнула и встала:

— Давай, хочу ещё немного пройтись, пока свежий воздух.

Мама с папой лишь переглянулись и мягко улыбнулись, будто разрешая нам маленькое вечернее приключение, а темнота за окнами делала всё вокруг особенно тихим и спокойным.

Мы вышли из дома, и прохладный вечерний воздух сразу обнял нас. Небо уже полностью потемнело, только редкие фонари освещали тропинку. Я шла рядом с Тимуром, слегка прижимаясь к его руке, чувствуя, как его тепло согревает.

— Тихо сегодня, — пробормотала я, глядя на редкие силуэты деревьев и огни вдали.

Тимур улыбнулся и слегка толкнул меня локтем:

— Тихо? Да это наша личная атмосфера для шпионажа, Зеленоглазка.

Я фыркнула, но улыбка не сходила с лица. В такие моменты казалось, что весь мир принадлежит только нам, и никто не может помешать. Мы шли медленно, наслаждаясь покоем, пока снег тихо скрипел под ногами.

Мы шли по заснеженной улице, и я не удержалась — повернулась к Тимуру с серьёзным лицом:

— Знаешь что, Медведь?

Он повернул ко мне голову, слегка нахмурившись:

— Что?

— Обидишь мою подругу, я тебя лично прибью, и не посмотрю, что ты мой старший брат.

Тимур только засмеялся, качнув головой:

— Да понял, я понял, только жаль, я тебе того же сказать не могу.

— В смысле? — переспросила я, нахмурив брови.

— Ну, обидишь моего друга, и прихлопну. Сразу все решат, что я сволочь и абьюзер.

Я фыркнула и ткнула его пальцем в грудь:

— Придурок. Между прочим, я твоя любимая младшая сестра, ты не можешь меня даже пальцем тронуть.

Тимур скривился и сделал вид, что обижен:

— Я на дебила похож?

Я только покачала головой и рассмеялась — эти наши маленькие перепалки всегда делали прогулку веселее.

Мы шли по уже почти пустой улице, снег тихо хрустел под ногами, а свет фонарей ложился мягким оранжевым оттенком на наши лица. Тимур вдруг повернулся ко мне, серьезный взгляд — я сразу поняла, что разговор будет не из простых.

— Слушай, по поводу Марка… — начал он.

Я кивнула, сжала пальцы в карманах куртки.

— Да.

— Ты же понимаешь, что Марк такой человек, который не может без адреналина? — его голос был мягким, но твердым, словно пытался подвести меня к какому-то выводу.

— В курсе, — призналась я. — Я хоть и простила его, но мне страшно, Тим, вдруг я ошиблась?

Он сделал шаг ближе, взгляд его стал теплее, почти ласковым:

— Алин, я видел, как он на тебя смотрит, я слышал, как он о тебе говорил, как он был готов оставить всё лишь бы ты была счастлива.

Я вздохнула, стараясь справиться с эмоциями, и выдохнула почти шепотом:

— Пусть даже не со мной…

Тим кивнул, будто понимая меня без слов:

— Вот-вот. Когда вы расстались, он реально загнал себя. Я думал, он всё…

— Ты его сейчас оправдываешь потому что он твой друг? — спросила я резко, чувствуя прилив защиты.

Он слегка улыбнулся, но глаза были серьезными:

— Он мой брат, пусть и не по крови.

И в этот момент я поняла, что между нами существует доверие, которое не разрушить ни сплетнями, ни сомнениями.

Мы шли дальше, тихо, почти не разговаривая. Снег по-прежнему скрипел под ногами, а фонари освещали пустую улицу. Тимур молчал, будто обдумывал что-то важное. Я тоже молчала, пытаясь уловить каждое его движение, каждое слово, которое он сказал.

— Алин, — наконец начал он снова, — ты не переживай слишком сильно. Марк — человек действия, но он ценит людей, которые ему дороги. Он тебя уважает.

Я кивнула, чувствуя, как внутри теплеет. Его слова согревали не меньше, чем шарф, намотанный на шею.

— Тим, — сказала я тихо, — спасибо. Не знаю, что бы я делала без тебя.

Он улыбнулся уголками губ, и в этой улыбке было что-то родное, надежное.

— Эх, Зеленоглазка, — пробормотал он слегка, — пора домой, а то совсем замёрзнешь.

Я вздохнула, посмотрела на его фигуру в свете фонарей и почувствовала, что независимо от всех приключений и переплетений наших судеб, он всегда будет рядом, рядом настолько, что я могла на него опереться.

Я усмехнулась, почувствовав, как щеки слегка горят от холода и от того, что он всегда умеет вставить шутку.

— Ты знал, что ты самый лучший брат на свете? — сказала я, чуть притопнув, чтобы согреться.

Он фыркнул и мотнул головой:

— Ух ты, завтра +30 будет, погоду портишь, — сказал он с притворной серьёзностью.

Я рассмеялась и толкнула его плечом:

— Придурок, — буркнула я, а он лишь ухмыльнулся и закинул руки в карманы, продолжая вести меня по заснеженной улице.

Я замерла на мгновение, глядя на темнеющее небо, где редкие фонари отбрасывали мягкий свет на тротуар.

— Знаешь, — сказала я, — мне нравится, что мы можем так просто гулять, вдвоём.

Тимур бросил на меня быстрый взгляд и улыбнулся:

— Ага, и что? Думаешь, я вдруг стану сентиментальным?

— Ну и ладно, — пожала плечами я, — просто хорошо, когда рядом брат, на которого можно положиться.

Он кивнул и слегка подтолкнул меня плечом, будто подтверждая, что всегда прикроет меня, если что. Снег тихо падал на наши плечи, и в этом молчании было что-то удивительно спокойное и родное.

Я кинула на Тимура быстрый взгляд, и он уже начал насвистывать какую-то мелодию, подбадривая меня своим настроением.

— Слушай, — сказала я, — я правда рада, что у нас такие прогулки бывают.

Он засмеялся, качнув головой:

— Ну, смотри, чтобы я потом не слышал, что ты жалуешься на скуку.

— Ха, ты же знаешь, со мной скучно не бывает, — ответила я, подталкивая его плечом.

Мы шли по заснеженной улице, следя за редкими фонарями, которые бросали мягкий свет на мокрый снег. Я чувствовала себя спокойно, будто весь мир за пределами этой улицы мог подождать.

— Кстати, — внезапно сказал Тимур, — а про Марка ты сегодня чего-нибудь решила?

Я остановилась и посмотрела на него. Его глаза блестели в свете фонарей, а в голосе звучала забота.

— Пока нет, — ответила я, — но я думаю, что всё сложится правильно.

Он кивнул и снова начал насвистывать, а я шла рядом, понимая, что с ним рядом всегда легче, даже если впереди какая-то неопределённость.

Дима Барсов

Я вошёл в нашу спальню, тихо закрыв дверь за собой. На кровати, у изголовья, сидела Полина с книжкой в руках. Лампа мягко освещала её лицо, она была полностью погружена в чтение.

— Привет, — сказал я, подходя ближе.

Она подняла глаза и улыбнулась лёгкой, спокойной улыбкой.

— Привет. Ты уже вернулся? — спросила она, откладывая книгу.

— Да, проверил детей, — кивнул я. — Марк, Лея, всё вроде тихо. Субботняя ночь, наконец-то можно перевести дух.

Полина чуть откинулась на подушку, закрывая книгу наполовину:

— Ну да, можно немного расслабиться.

Я присел рядом на край кровати, положив пальто на стул. В комнате было тихо, слышался лишь лёгкий скрип дома и далёкий шум улицы.

— Двадцать лет, — сказал я тихо, улыбаясь, — а всё равно приятно приходить сюда и видеть тебя.

Она кивнула, улыбаясь в ответ, и мы просто сидели рядом, в тишине вечера, понимая, что это наш маленький момент покоя после насыщенного дня с детьми.

Я подошёл к кровати, присев рядом с Полиной. Она откинулась на подушку, всё ещё держа книгу, но взгляд уже был на мне.

— Костя ещё звонил? — спросила она.

— Да, — кивнул я. — Сказал, что более-менее нормально. Ника, конечно, всех испугала.

Полина слегка нахмурилась, вспомнив что-то:

— Я когда её впервые увидела на Новый год… такая красивая девочка, а тут такое…

— Никто от такого не застрахован, — мягко ответил я, стараясь её успокоить.

Мы оба на мгновение замолчали, осознавая, что взрослеть детям — это не всегда просто, и что даже самые заботливые родители не могут уберечь их от всего.

Я присел на край кровати рядом с Полиной. Она посмотрела на меня и спросила:

— А что думаешь по поводу Тимура?

Я слегка приподнял бровь:

— В смысле?

— Ну… что наша дочь встречается с сыном твоего лучшего друга, — уточнила она, скрестив руки на груди.

Я вздохнул, улыбнувшись уголком губ:

— Его мама, между прочим, твоя лучшая подруга, Поля…

Она фыркнула, не оставляя мне шанса увернуться:

— Не уходи от темы, Барсов!

Я опёрся на ладони, посмотрел ей прямо в глаза и спокойно сказал:

— Ладно, хорошо. Тогда скажу прямо: Тимур хороший парень. Ответственный, заботливый, внимательный к Лее. Он заслуживает быть рядом с ней, и, честно, мне приятно видеть, как она с ним счастлива. Но, конечно, как отец, я буду держать руку на пульсе.

Поля посмотрела на меня с лёгкой озабоченностью:

— Только пожалуйста, не будь как Юсуф Ильясович, — сказала она.

Я усмехнулся:

— Да, отец Дили… тот ещё квест, — ответил я.

Она покачала головой, будто хотела что-то добавить, но я заговорил первым:

— Не ну, если Марка позовут на их семейный ужин, к родственникам Алины… тут уж я не помощник, извини. Я видел этого мужчину на свадьбе Дили и Лёхи и знаешь, мне Леху жалко даже.

Я сделал паузу, посмотрев на Полину, чтобы убедиться, что она понимает всю серьёзность ситуации.

Поля снова посмотрела на меня с интересом:

— А с самим Лехой ты говорил? — спросила она.

Я кивнул:

— Да, созванивались. Сказал, что еле держался, чтобы не высказать все тестю.

Я усмехнулся, представляя эту сцену: Лёха, сдерживающий себя, и Юсуф Ильясович, придирающийся к каждому слову.

Я лежал на кровати, прислонившись к изголовью, и ловил взгляд Полины.
— Слушай… — начала она.

Я кивнул, чуть улыбаясь:
— Ау, говори.

— Ты действительно думаешь, что АйТи для Марка — это лучшее решение? — осторожно спросила она.

Я вздохнул и пожал плечами:
— Он же сам выбрал. Я не хочу его как-то ограничивать.

Поля нахмурилась:
— Я тоже, но… Марк и АйТи, с его характером, в голове не укладывается.

Я чуть улыбнулся, понимая её тревогу. Он действительно у нас особенный, но я верил, что Марк справится сам.

Я кивнул, понимая, что Полина волнуется не напрасно.

— Я знаю, — сказал я мягко. — Но он взрослый, пусть попробует. Мы с тобой всегда рядом, если что-то пойдет не так.

Она немного расслабилась, прислонившись ко мне.

— Да, — сказала Поля тихо. — Просто боюсь, что он с его характером будет постоянно выжигать себе путь…

Я усмехнулся:
— Так он всегда так делает. Главное, чтобы у него был наш тыл.

В комнате повисла тихая пауза, мы просто сидели рядом, и это ощущение спокойствия, что все будет как-то, было приятно.

— Знаешь, — продолжила Полина, словно сама с собой, — иногда мне кажется, что Марк готов горы свернуть, но совсем забывает о том, что можно идти аккуратнее.

Я слегка улыбнулся, думая про него и Лeю:
— Точно. Он человек действия, а не размышлений. Но, знаешь, это и делает его собой.

Она кивнула, и я почувствовал, что разговор о нашем сыне, о его выборе и характере, немного сблизил нас. Вечер был тихий, глубокий, и даже через все тревоги чувствовалось, что мы с Полиной вместе, и это главное.

Полина слегка вздохнула и посмотрела на меня:
— Всё же хочется, чтобы он нашёл себя, но при этом не потерял голову.

Я пожал плечами, понимая, что это обычная родительская тревога:
— Я понимаю тебя. Но знаешь, Марк умный, он справится. Да, иногда лезет на риск, но в итоге всегда находит правильный путь.

Она улыбнулась, и я почувствовал лёгкое облегчение. Разговор о будущем детей всегда немного тревожил, но вместе мы находили точки опоры. Вечер медленно уходил в ночную тишину, оставляя ощущение спокойствия и единства.

Я услышал, как кто-то шумно метался по коридору. Голос Марка раздался громко:
— Лея! Твою дивизию! Где моя футболка?!

Лея мгновенно отреагировала с привычной дерзкой ноткой:
— У своей девушки спроси!

Марка это явно задело, потому что он почти сразу заорал в ответ:
— Лея!

Я только усмехнулся, понимая, что это типичная перепалка брата и сестры, как всегда шумно, но без вреда.

Я качнул головой, наблюдая за их перепалкой, и сказал:
— Так, ладно, я в душ, пока эти двое не устроили поножовщину.

Поля, с едва заметной улыбкой, посмотрела на меня:
— Сбегашь?

Я пожал плечами и ответил:
— Скорее капитулирую.

Пока я уходил, слышал, как их голоса всё так же доносились из коридора — шумно, но живо.

Полина Барсова

Я вышла в коридор, прислушиваясь к шуму из их комнат. Марк и Лея уже достаточно взрослые, но, похоже, ни на грамм не потеряли привычку устраивать свои перепалки и разборки. Мне пришлось сдерживать улыбку: глупо и весело одновременно, как будто они до сих пор остаются детьми, хотя Марку уже 18, а Лее 17.

Я осторожно приоткрыла дверь Маркиной комнаты, слыша, как внутри продолжается спор. Они оба настолько увлечены друг другом, что почти не замечают окружающий мир — голос Марка, полный раздражения и приправленный шутками, и Леи, дерзкой и быстрой на ответы. Мне пришлось слегка постучать, чтобы привлечь их внимание, прежде чем вмешиваться.

Я тихо вошла в комнату, стараясь не спугнуть их, и присела на край кровати Марка. Он, заметив меня, сразу замолчал, а Лея, заметив моё присутствие, переглянулась с братом. В комнате повисла короткая пауза, и я решила начать спокойно:

— Дети, а давайте без криков? Вы оба взрослые, можно же договориться словами.

Они переглянулись, Лея закатила глаза, а Марк будто вздохнул, наконец поняв, что маму не проведёшь.
Я стояла в дверях комнаты Марка, когда услышала очередную волну спора.

— Пусть сначала вернёт мои футболки! — раздался голос Марка.

— Не брала я их! — отозвалась Лея, резко отставив руки в стороны.

Марк, не удержавшись, швырнул в сестру подушку:

— А какого хрена они у тебя в шкафу?!

Я резко встала на пороге, поставила руки на бедра и строго сказала:

— Так! Барсовы! А ну успокоились оба!

Оба замерли, мордашки потянулись, глаза встретились со мной, и я поняла, что спор пока приостановлен. В воздухе стояла тишина, только легкий скрип пола под моими шагами.

— Марк, Лея, вы взрослые дети, а не котята, — продолжила я спокойно, но твёрдо. — Если хотите что-то решить, делайте это спокойно. Поняли?

Марк сжал губы, явно недовольный, но кивнул.

Лея, чуть поджав плечи, тоже промолчала, хотя глаза ещё сверкали.

Я отошла к комоду, прислонилась к нему, наблюдая за ними обоими.

— Слушайте, — начала я мягче, — вы же взрослые, а не балбесы на детской площадке. Футболки разберёте спокойно или хотите, чтобы я устроила «арбитраж»?

Оба переглянулись, и в глазах Марка мелькнуло сопротивление, а Лея сдерживала смешок.

— Ладно, мам, — сказал наконец Марк, — попробуем без войны.

— Отлично, — улыбнулась я, — а теперь кто-нибудь принесёт мне чай?

Я повернулась на звук и сразу увидела Диму, уже полностью одетого и с лёгкой влажностью волос после душа. Его руки были скрещены на груди, а взгляд одновременно строгий и чуть насмешливый — прямо как у того, кто привык держать всё под контролем.

— Так, я не понял, — произнёс он, не отводя взгляда с Марка и Леи, — это что за крики на ночь глядя?

Я слегка вздохнула и с улыбкой ответила:

—Ох, Дима… это наши Барсовы, решили устроить мини-битву прямо в их комнате.

Он кивнул, но не улыбаясь, и я знала, что теперь придётся аккуратно разруливать ситуацию в нашем частном доме, чтобы крики не разнеслись по всему дому.

Я только собралась что-то сказать Диме, как из-за двери спальни Марка показалась рыжевато-белая морда Джека. Его глаза блестели любопытством, а хвост чуть-чуть подрагивал. Стафф, словно маленький наблюдатель, медленно продвинулся в комнату, внимательно оглядывая барсовскую «сцену сражения».

— Ну вот, — тихо пробормотала я сама себе, — Джек, конечно, сразу решил принять участие в семейном конфликте.

Он аккуратно подкрался к подушкам и застенчиво нюхнул Лею, а потом повернул морду к Марку, словно спрашивая: «А теперь вы что, мир заключили или ещё нет?»

Я тихо усмехнулась, наблюдая за Джеком. Лея, заметив собаку, тут же расслабилась и слегка погладила его по голове. Марк же с хмурым видом продолжал держать футболки в руках, но взгляд его смягчился, когда он увидел, как Джек тихо устроился рядом.

— Вот, — сказала я, стараясь улыбнуться, — даже Джек понимает, что драки — не лучший способ решить проблему.

Собака, словно подтверждая мои слова, тихо зашевелила хвостом и устроилась на коврике, а дети начали осторожно переговариваться, чуть менее агрессивно, чем прежде.

Дима, скрестив руки на груди и глядя на нас с лёгкой улыбкой, вставил свою реплику:

— Ну вот видите, пока вы кричали, Джек спокойно ждал, а вы устроили настоящий баттл на ровном месте. Сами-то понимаете, что это за шум?

Он сделал шаг вперёд, окидывая взглядом комнату, и я заметила, как его присутствие мгновенно внесло порядок: дети перестали дёргать друг друга, а Марк с Лейей переглянулись, словно осознавая, что «папа рядом» — это не шутка.

Я наблюдала, как Марк, не обращая внимания на мой строгий тон, продолжает спорить:

— Нахрен было брать мои футболки, воруй у Тимура!

Я хотела было вставить своё слово, но Дима, глядя на него строго, коротко сказал:

— Марк.

И сразу стало понятно: спору конец, внимание на папу.

Я видела, как Марк на секунду замер, поймав строгий взгляд папы. Даже Джек, казалось, напрягся, затаив дыхание рядом с кроватью.

— Ладно, ладно, — пробормотала  Лея, слегка опустив голову. — Я верну.

Дима не сказал ни слова, только кивнул, давая понять, что он следит за каждым движением. А я тихо улыбнулась, понимая, что дисциплина срабатывает лучше любых слов.

Джек тем временем лениво обнюхал подушку, словно проверяя, кто здесь главный.
Лея тихо пробралась мимо нас  и спустя какое-то время зашла с футболками Марка.

— Вот, забирай свои сокровища, — сказала она, держа стопку перед братом.

Марк скривился, но промолчал, а Дима, скрестив руки на груди, наблюдал за ними с лёгкой усмешкой:

— Ну что, порядок навели? — сказал он, будто оценивая всю ситуацию.

Джек, рыжеватобелый стафф, уже устроился рядом, наблюдая за происходящим, как маленький сторож.

Я наблюдала за ними с изголовья, слегка улыбаясь. Лея стояла с футболками Марка в руках, вся такая довольная собой, а он морщился и пытался что-то возразить. Я тихо вздохнула и сказала:

— Барсовы, хватит уже. Футболки вернули — дело сделано.

Джек тихо зарычал, словно соглашаясь со мной, и я не могла не улыбнуться. Эти двое… прямо как маленькие авантюристы, даже если им уже 17 и 18.

Я наблюдала, как Дима скрестил руки на груди, строго глядя на детей.

— Так, все, по комнатам, — сказал он. — Футболки вернули? Вернули. Лея, марш к себе.

Лея с небольшой жалобой, но послушно повернулась и пошла к своей двери, а Марк, недовольно фыркнув, тоже отошёл к своему месту. Я облегчённо выдохнула — хоть на час тишина в доме.

Я осталась в коридоре, наблюдая, как дети рассредоточились по своим комнатам. Дима развёл руками и тихо пробурчал что-то себе под нос о «вечной братско-сестринской войне», а я тихо улыбнулась, понимая, что даже в этом хаосе они друг другу дороги. На мгновение дом наполнился спокойствием — вечер субботы, все под крышей, и, наконец, можно было позволить себе немного расслабиться.

Я вернулась в спальню, закрыла за собой дверь и присела на край кровати. В голове всё ещё крутились смешанные эмоции: с одной стороны — смех и шум детей, с другой — тепло, что все они дома, под одной крышей, несмотря на постоянные споры. Я сделала глубокий вдох, устроилась поудобнее с книгой в руках и позволила себе на мгновение просто наблюдать за этим уютным хаосом, который был частью нашей семьи, и тут же услышала, как Дима вошёл вслед за мной. Он закрыл за собой дверь и, скрестив руки на груди, остановился у косяка. Его взгляд, привычно строгий, но с долей мягкости, сразу оценил ситуацию: порядок вроде восстановлен, но детская энергия ещё витала в воздухе. Дима тихо вздохнул и сказал: «Ну что, всё уладили?» — и присел на край нашей кровати, словно проверяя, что спокойствие наконец вернулось.

Он сидел на краю кровати, проводя рукой по волосам, ещё чуть влажным после душа.

— Уладили, — ответила я, усаживаясь рядом. — Но я тебе так скажу, Дим, если они продолжат делить эти несчастные футболки, нам придётся купить каждому отдельный шкаф с замком.

Он усмехнулся.
— Да ну, — махнул рукой. — Это не шкаф нужен, а нервы покрепче. У нас же подростки, Поля, им хоть что дай — всё равно найдут, из-за чего сцепиться.

— Ага, — вздохнула я. — Только у меня иногда ощущение, что они специально заводят друг друга, чтоб проверить нашу выдержку.

Дима хмыкнул, глядя на меня прищуром.
— А может, они просто на нас тренируются? Учебный полигон, так сказать.

Я фыркнула, ткнув его плечом:
— Ну уж нет, Барсов. Пусть тренируются на ком угодно, только не на нас с тобой.

Он рассмеялся, лёг на спину, сцепив руки за головой:
— Поздно, жена. Мы подписали контракт восемнадцать лет назад.

— Какой ещё контракт? — спросила я, улыбаясь краешком губ.

— Быть родителями. И не только им футболки раздавать, но и мозги в кучу собирать.

Я закатила глаза, но не удержалась и тихо рассмеялась.
— Ты неисправим.

— И этим хорош, — подмигнул он.

Я посмотрела на него и не удержалась от улыбки:

— Ну и самомнение у тебя, Барсик.

Дима повернул ко мне голову, из-под бровей сверкнул знакомым мальчишеским огоньком.
— А ты сама меня так двадцать лет зовёшь, — лениво заметил он. — Привык уж.

— Зову-то зову, но не для того, чтобы ты крылья распускал, — хмыкнула я, устраиваясь поудобнее на подушке.

Он вытянул руку, притянул меня к себе и тихо сказал:
— Поля, если бы не твоё «Барсик», я бы, может, и не чувствовал себя до сих пор тем самым парнем, который сумел тебя удивить.

Я покачала головой, чувствуя, как в груди тепло разливается.
— Ты всё ещё умеешь удивлять, Дим. Иногда даже слишком.

Он рассмеялся:
— Вот и отлично. Значит, контракт действует.

Я вздохнула и положила голову ему на плечо. Дима привычно обнял, и в комнате повисла та самая тишина, которая бывает только вечером в своём доме, когда дети вроде бы разошлись по комнатам, и можно позволить себе выдохнуть.

— Слушай, — тихо начала я, — а ведь правда… двадцать лет прошло.

— Неужели только сейчас заметила? — усмехнулся он, поцеловав меня в висок.

— Да нет, — я покачала головой. — Просто иногда думаю: мы успели столько всего пройти, и всё равно сидим вот так, как раньше… только теперь не вдвоём.

— Ага, теперь нас четверо и пёс, который всё время под дверью караулит, — хмыкнул Дима. — Ну, не считая твоих забот обо мне.

Я подняла на него глаза и улыбнулась:
— А кто ж о тебе позаботится, если не я?

Он на секунду задумался, глядя куда-то в потолок, а потом тихо произнёс:
— Поля, я счастлив, что у нас всё именно так. С сумасшедшими детьми, с Джеком, с нашими этими вечными разговорами перед сном.

— Ага, — я усмехнулась, ткнув его пальцем в бок. — Даже со скандалами про футболки?

— Даже с ними, — серьёзно сказал он и поцеловал меня в губы.

— А ты помнишь нашу первую квартиру? — спросила я, прижимаясь к его плечу. — Эта съёмная "двушка" с облезлыми обоями и плитой, которая застревала, когда включаешь газ.

Дима покачал головой, но глаза его смягчились.
— Как я могу забыть? Мы тогда спали на матрасе на полу, потому что кровать ещё не привезли. Но зато было ощущение… что это наше. Что мы построим что-то своё.

Я на миг замолчала, чувствуя, как сердце сжалось от ностальгии.
— И построили же, Дим, — тихо произнесла я. — Дом, семья, дети…

Он поцеловал меня в висок и пробормотал:
— Главное — что мы друг у друга остались такими же. Всё остальное — приложится.

Я улыбнулась, чувствуя, как по телу разливается тепло.

Я устроилась поудобнее, облокотившись на подушки и повернулась к Диме.

— Что ты там задумал на завтра с Лёхой? — прищурилась я, прекрасно зная, что мой муж умеет недоговаривать.

Он, как всегда, спокойно, даже слишком, пожал плечами и ответил:
— Да так, решили просто собраться. Да и тем более надо расставить все точки над «и». А то Лея и Тим бегают, как будто мы ничего не знаем.

Я скрестила руки на груди и посмотрела на него испытующе.
— "Просто собраться" у вас с Лёхой никогда не бывает просто. Всегда либо спор, либо тосты, либо полвечера в разговорах о прошлом.

Дима усмехнулся, вытянув ноги на кровати.
— Ну, это же и есть наше «просто», Поля. Но, честно говоря, пора уже перестать делать вид, что дети сами по себе всё решают, а родители тут — мебель. Мы же знаем, куда дело идёт.

Я вздохнула, прикрыв глаза.
— Знаем… но всё равно страшно, Дим. Вроде только вчера Лея с куклами носилась, а теперь — вот.

Он потянулся ко мне, взял за руку и слегка сжал.
— Потому и собираемся. Чтобы мы все понимали — семья семьёй, а серьёзность ситуации никто не отменял.

Я открыла глаза и встретила его спокойный, но твёрдый взгляд.

Я лежала на подушках, когда Дима вдруг повернулся ко мне и спокойно, но с той своей твёрдой ноткой в голосе сказал:

— Всё, Барсова, спать.

Я хмыкнула и, упрямо вскинув подбородок, ответила:

— А если я не хочу?

— Рысь, — тихо произнёс он, и в этом одном слове будто всё его терпение и привычная настойчивость.

Я скрестила руки на груди и сделала вид, что абсолютно невозмутима.
— На меня вот этот твой взгляд не действует.

Он чуть прищурился, уголок губ дёрнулся в знакомой усмешке.
— Какой взгляд?

Я ткнула пальцем в его лицо.
— Вот этот. — Чуть с вызовом протянула я, хотя внутри уже знала: действует ещё как. Этот прищуренный, тяжёлый, с лёгкой иронией взгляд, от которого у меня с юности по спине бегали мурашки.

Дима наклонился ближе, и я почувствовала его тёплое дыхание у виска.
— Значит, не действует? — почти шёпотом спросил он.

Я прикусила губу, удерживая улыбку, но взгляд отвела, чтобы не выдать себя.

Я всё-таки не выдержала и улыбнулась. Дима, заметив это, довольно хмыкнул и мягко откинулся на спинку кровати, но глаза при этом продолжали меня изучать.

— Ну да, конечно, — протянул он, — "не действует". А сама отвела глаза первая.

— Это случайность, — парировала я, устроившись поудобнее и делая вид, что вообще-то не собиралась спорить.

— Рысь, — снова тихо сказал он, и голос у него стал таким, каким бывает только наедине. — Ты двадцать лет думаешь, я не научился читать тебя?

Я закатила глаза, но в душе уже таяла.
— Вот и самомнение у тебя, Барсик.

Он усмехнулся, протянул руку и мягко заправил мне за ухо выбившуюся прядь.
— Самомнение? Нет. Опыт. Слишком много лет рядом с тобой.

Я снова попыталась сохранить видимость спокойствия, но внутри уже разливалось то тёплое чувство, что появляется только рядом с ним.

— Знаешь, — тихо сказала я, — иногда это немного несправедливо.

— Что именно? — прищурился Дима.

— Ты всегда знаешь, как меня обезоружить.

Он наклонился ближе, почти касаясь губами моей щеки.
— Потому что это моё любимое занятие.

Я почувствовала, как его дыхание коснулось моей кожи, и непроизвольно прикрыла глаза. Вся эта домашняя суета с детьми, их вечные перепалки, даже шум Джека в коридоре — всё осталось где-то за дверью, а здесь, в нашей спальне, будто было отдельное пространство только для нас двоих.

— Ладно, Барсик, — вздохнула я, укладываясь ближе к нему. — Допустим, твой взгляд и правда на меня действует. Счастлив?

Дима усмехнулся и притянул меня к себе, обняв так, что я уткнулась носом в его плечо.
— Безумно.

Я провела ладонью по его груди, чувствуя под пальцами тепло и силу, и невольно улыбнулась. Сколько лет прошло, а он всё тот же — уверенный, упрямый и невероятно родной.

— Иногда я думаю, — сказала я уже почти шёпотом, — что мы с тобой, наверное, никогда не перестанем спорить.

— Конечно, не перестанем, — мягко ответил он, целуя меня в висок. — Но в этом и есть наша магия.

Я тихо рассмеялась и сильнее прижалась к нему. Постепенно в комнате воцарилась тишина, только равномерное дыхание Димы рядом, и ощущение, что с ним мне ничего не страшно.

Я успела подумать: вот она, настоящая семья — когда даже в хаосе находишь свой покой рядом с любимым человеком. И, обнятая его руками, я незаметно провалилась в сон.

Женя

Воскресенье.
Домой вернулся вчера вечером, а сегодня с утра уже рвался в галерею. Здесь, в родном городе, она пахнет не питерской сдержанной строгостью, а чем-то тёплым и живым — дерево, кофе из маминой кружки за стойкой и тихая музыка из колонок.

Захожу — и вижу Сашу. Моя. Улыбается так, будто и сама ждала. Сразу ловлю это чувство — будто сердце в груди делает шаг вперёд. Мама где-то за кулисами, слышно, как ворчит насчёт картин для новой экспозиции. Всё привычно, спокойно… если бы не он.

Михаил.
Камера через плечо, вечно этот прищур, будто смотрит сквозь. На год младше, но ведёт себя так, будто мир крутится вокруг него.

— О, Женя, привет, — кидает как-то слишком свободно, будто хозяин здесь он.

Киваю. Холодно. Я не мастер подыгрывать.

— Саш, ты сможешь потом глянуть новую серию? — говорит он, не сводя глаз с меня. — На рассвете снимал, интересно твоё мнение.

Внутри поднимается раздражение. Я знаю: Саша со мной. Мы вместе. Но Миша всегда выбирает эти полутона, будто проверяет границы.

— Саша работает, — отвечаю ровно.

Она бросает взгляд — короткий, благодарный. Но я вижу в её глазах и просьбу: Жень, не начинай сейчас.

— Да ладно тебе, — усмехается Михаил. — Минуты две — не конец света.

Я делаю вдох. Считаю до трёх. Мне нельзя сорваться — именно этого он ждёт.

— Для критики у тебя есть куратор. Саше не нужно играть роль бесплатного эксперта, — говорю тихо, но жёстко.

И именно в этот момент из подсобки выходит мама. С корзиной каталогов, с привычной мягкой улыбкой. Атмосфера будто сразу меняется — и я понимаю, что только её появление удержало меня от того, чтобы сказать Мише что-то лишнее.

Мама ещё не успела ничего сказать, как Саша вдруг оказывается рядом. Смотрит прямо, будто всё остальное в галерее перестало существовать — ни Миши с его кривой ухмылкой, ни мамы с каталогами. Только она.

— Жень, ты почему не сказал, что приедешь? — в её голосе и лёгкая обида, и радость.

Я улыбаюсь краем губ, тянусь рукой к её пальцам.
— Прости, не хотел будить. Да и поезд поздно приехал, уже ночь была.

Она качает головой, словно хочет что-то возразить, но вместо этого выдыхает:
— Мог бы хотя бы сообщение оставить… Я бы встретила.

В этот момент я понимаю — соскучилась. И что бы там Миша себе ни строил в голове, все её мысли сейчас только обо мне.

Я чуть сильнее сжимаю её ладонь.
— Зато сюрприз вышел, — тихо отвечаю, и внутри теплеет от того, как её глаза блестят в ответ.

Мама, конечно, всё это видит. Улыбается в сторону, будто даёт нам пространство. А Михаил делает вид, что рассматривает объектив камеры, но я ощущаю его взгляд — колючий, недовольный.

И мне от этого почему-то только спокойнее.

Саша, как всегда, не отпускает. Глаза прищурены, губы тронула лёгкая улыбка, но я-то знаю — она не отстанет, пока не вытянет всё до последней детали.

— Рассказывай, как научному руководителю твой проект? — спрашивает она, склонив голову набок.

— Для дипломной сойдёт, — пожимаю плечами.

Она поднимает брови.
— А если подробнее?

Я вздыхаю, оглядываюсь на маму — та делает вид, что очень увлечена каталогами выставки, но я уверен, слушает каждое слово. Миша вообще перестал щёлкать камерой и, кажется, специально задержался рядом. Прекрасно.

— Подробнее, значит… — провожу рукой по волосам. — Я взял старый доходный дом на Литейном. Его давно собираются реконструировать, но всё буксует. Хочу сделать проект адаптации под жилые квартиры, сохранить фасад, лепнину, но внутри — новое зонирование.

Саша оживляется.
— То есть ты оставляешь историю, но подстраиваешь под современность?

— Именно. Чтобы дом не стал музейной коробкой, а жил, дышал. Чтобы люди чувствовали себя там не квартирантами прошлого, а настоящими хозяевами.

Я замечаю, как Миша усмехнулся уголком рта, будто мол "какая банальщина". Но Саша этого не видит — она смотрит только на меня. И это всё, что мне нужно.

Саша чуть наклонилась ко мне, глаза светятся интересом:

— Знаешь, Жень, ты говоришь, будто уже архитектор с опытом, а не студент на дипломе.

— Ага, только зарплату мне за это не платят, — усмехаюсь.

Она тихо смеётся, и от этого в груди становится теплее. Хотелось бы сказать, что ради неё я готов хоть все дома Питера перестроить, но… я держу язык за зубами.

— А планировки ты уже прорисовал? — спрашивает она, словно между делом.

— Почти, — киваю. — Думаю сделать студии на первом и втором этажах, а выше — квартиры для семей. Там потолки позволяют сделать антресоли.

— Красиво звучит, — отвечает Саша, и я вижу, как она тянется к моим словам, будто к музыке.

В этот момент Миша, который всё это время молчал, наконец решает вставить своё веское слово:

— Только студии в таких домах — это, мягко говоря, глупо. Потеря пространства, потеря атмосферы. Саша, ты же понимаешь, да? — он повернулся к ней, словно она должна его поддержать.

Саша моргнула, а я почувствовал, как в груди шевельнулось знакомое раздражение. Вот и началось. Саша не спешит отвечать Мише. Она спокойно смотрит на меня, словно даёт возможность самому поставить точку.

— Потеря атмосферы? — я поднимаю бровь. — Миш, ты хоть раз жил в студии?

Он фыркает, как будто я сморозил глупость:

— Я снимаю квартиру в центре, если тебе интересно. Атмосфера там куда лучше, чем в коробке без стен.

— Так вот именно, что у тебя съёмная, — я наклоняюсь ближе, но голос держу спокойным. — А для многих студентов студия — это шанс жить отдельно и не разориться. Атмосфера? Поверь, они её создадут сами.

Саша чуть улыбается уголками губ, и я вижу, как её пальцы скользят по моей ладони — почти незаметно, но это её "я с тобой".

— Михаил, — мягко говорит она, — я как раз думаю, что идея Жени — это про то, чтобы здание снова жило. Чтобы в нём был разный люд, разная энергия.

Миша закатывает глаза, но спорить дальше не решается. Только отходит к окну, достаёт фотоаппарат и делает вид, что занят.

А я чувствую, как внутри отпускает, и в голове мелькает мысль: Да, эта девушка — мой настоящий фундамент.

Саша, будто прочитав мои мысли, чуть хлопает в ладоши:

— Так, всё, хватит про дипломы и атмосферу. У нас в галерее выставка через неделю, а вы оба стоите, как будто на дуэли.

Миша скривился, но промолчал, снова уткнувшись в объектив. Я усмехнулся краем губ — привычное бегство в камеру.

— Выставка? — я делаю шаг ближе к Саше. — Опять твои любимые графики или что-то новое?

Она оживляется, глаза загораются:

— Новые акварели. Молодая художница, двадцать три года. У неё невероятная лёгкость линий, Жень, тебе понравится. Я даже думаю взять пару её работ в постоянную экспозицию.

Я слушаю её голос и понимаю, что скучал даже по этому — по её увлечённости, по тому, как она начинает жестикулировать, когда рассказывает о картинах.

— Ладно, — я улыбаюсь. — Тогда сегодня после работы поведёшь меня на экскурсию? Личная экскурсоводка.

Саша смеётся, кивает. А я замечаю, как Миша, не отрываясь от камеры, смотрит на нас так, будто сделал уже десяток снимков про себя.

Я уже собирался что-то ответить Саше, но тут из подсобки донёсся голос мамы:

— Жень, помоги, пожалуйста!

Я вздрогнул и посмотрел в сторону двери. Ну конечно, она уже успела заметить, что я тут. Вечно всё слышит и чувствует за версту.

— Сейчас, мам! — откликнулся я и, извинившись перед Сашей, двинулся к подсобке.

За дверью пахло краской и картоном — типичный аромат закулисья галереи. Мама возилась с тяжёлой коробкой, видно было, что сама упрямо тащит, но всё равно позвала меня.

— Давай сюда, — я подхватил коробку. — Ты же знаешь, что я приеду, так зачем одна таскаешь?

Она усмехнулась, вытирая ладони о фартук:

— Ага, знал бы ты, сколько всего тут без тебя приходится таскать. Но всё равно — приехал, и я рада.

Я посмотрел на неё и понял, что усталость в глазах никуда не делась, но рядом с ней мне стало как-то легче.

Я поставил коробку на стол и оглянулся на маму. Она всё так же держала себя спокойно, но я-то знал — за этим спокойствием всегда прячется усталость.

— Мам, ты бы хоть кого-то наняла помогать, — сказал я, поправляя свитер. — Ты не обязана всё тащить на себе.

Она только махнула рукой:

— Женя, я привыкла. Да и у меня здесь ребята есть — Саша помогает, иногда Миша.

Я скривился от одного упоминания его имени, но промолчал. Мама заметила, конечно — она всегда замечает.

— Ты не меняйся, — мягко сказала она. — Всегда защищаешь тех, кого любишь. Но иногда можно и отпустить. Не воевать за всё подряд.

Я хмыкнул и облокотился на коробку:

— Я и не воюю. Просто… не люблю, когда кто-то лезет туда, где ему места нет.

Мама чуть улыбнулась и кивнула:

— Вот и учись превращать это в силу, а не в раздражение.

Я вздохнул, потому что понял: она всё прекрасно понимает.

Я стоял в подсобке, перебирал коробки, когда сверху что-то тихо шуршнуло и шлёпнулось прямо к моим ногам. Я автоматически наклонился — фотография.

Я узнал её сразу. Та же самая, что мы с Тимом и Марком находили на чердаке, когда разгребали старый бардак. Я тогда мельком глянул и не успел толком рассмотреть. Сейчас же картинка врезалась в голову. Мужчина и женщина — будто сошли со старого глянца: строгие костюмы, элегантные позы. У мужчины на руках малыш… я. Года два, может меньше. Рядом с ними парень и девушка, тоже в праздничных нарядах.

У меня почему-то по спине прошёл холодок.

— Мам, — позвал я, голос почему-то дрогнул. — А откуда здесь эта фотка?

— Какая? — донеслось из глубины подсобки.

Я поднял снимок на свет.

— Вот, — показал ей.

Мама подошла ближе, кинула быстрый взгляд и как-то неловко отвела глаза.

— Так здесь же коробки с чердака, — выдохнула она. — Мы с Витей временно перевезли их сюда.

Я уставился на фото ещё раз, пальцы сами сжались крепче.

— Ма… а кто это на фото?

Она замялась. Я видел, как её губы поджались в тонкую линию.

— Тебе лучше не знать, Жень.

Я чуть не рассмеялся от этой фразы. Лучше не знать? Серьёзно?

— Мам, — я поднял бровь. — Мне, между прочим, двадцать два. И я хочу знать.

Она опустила плечи, будто сдаваясь.

— Мальчик на руках у мужчины — это ты, — сказала тихо. — Рядом стою я. А парень и девушка… это Руслан и Саша.

Я нахмурился.

— Руслан… папа Влада, что ли?

— Ага, — кивнула мама.

Я снова посмотрел на фото. Господи, какие они там молодые. Улыбаются, будто жизнь только начинается. И этот мужчина… высокий, уверенный, держит меня так, будто я был для него всем.

И вдруг в голове щёлкнуло.

— Подожди… — я перевёл взгляд на маму. — Это вот этот мужик… мой отец, что ли?

Слова вырвались сами, а сердце застучало так, что, казалось, слышно в тишине подсобки.

— Мам, — снова сказал я, чувствуя, как внутри начинает копиться то ли злость, то ли тревога.

Она тяжело вздохнула, провела рукой по волосам, будто и сама не знала, как начать.
— Это долгая история.

У меня в груди что-то сжалось. Долгая история? Сколько же всего от меня скрывали?

— А Полина знает? — спросил я, глядя ей прямо в глаза.

Мама на секунду опустила взгляд, будто выбирая — соврать или сказать правду.
— Да, — тихо ответила она.

Словно током ударило. Полина… моя сестра знала. Всё это время. А я? Я, который считал себя взрослым, самостоятельным, которому двадцать два, — я оставался в стороне.

В голове сразу закрутилась каша: что именно она знает? Сколько лет они это скрывают? И почему я узнаю об отце из случайно упавшей фотографии, а не из уст матери?

Я сжал фото так, что чуть не помял его.

— Давай мы с Витей тебе вечером всё расскажем, — сказала мама, и в её голосе было что-то умоляющее.

Я уставился на фотографию, потом снова на неё. Вечером. Как будто я маленький мальчик, которому можно пообещать «потом мороженое».
Вечером… а я должен ходить весь день с этим грузом, будто ничего не произошло?

— Вечером? — переспросил я, чувствуя, как у меня поднимается ком в горле. — Мам, ты серьёзно? Я двадцать два года живу, не зная, кто мой отец, и сейчас, когда я наконец спросил в лоб, ты предлагаешь подождать до вечера?

Я понимал, что говорю жёстко, но внутри всё кипело. Слишком много вопросов, слишком мало ответов.

Она вздохнула и отвела взгляд в сторону, будто искала спасения в коробках или в стенах галереи.

Я резко развернулся, чувствуя, как воздух в груди стал каким-то колючим. Даже не стал ничего больше говорить. Просто шагнул к двери, сжал зубы и вышел в коридор галереи.

Саша что-то спросила вслед, но я только махнул рукой, даже не оборачиваясь. Не хотел сейчас ни слов, ни взглядов — ничего. Всё внутри кипело.

Дверь хлопнула за спиной, и я оказался на улице. Свежий воздух ударил в лицо, но легче не стало. Казалось, будто кто-то взял и сдвинул привычный фундамент, на котором я стоял все эти годы.

Я сунул руки в карманы, шагал куда глаза глядят и думал только об одном: почему все знали, кроме меня?

Я вышел на главную улицу, достал телефон и на автомате пролистал контакты. Пальцы сами остановились на "Полина". Если есть человек, к которому я могу приехать вот так, без вопросов и объяснений — это она.

– Поль, можно я приеду? – сказал я, даже не пытаясь скрыть усталость в голосе.

– Женька? Конечно, можно. Сегодня у нас ужин с Костровыми, увидишься с Тимом и Алинкой, – её голос прозвучал так тепло, что у меня на секунду отпустило сердце.

– Супер, помощь нужна? – спросил я, хотя знал, что, скорее всего, у неё всё под контролем.

– Если только моральная, помощников у меня хватает, – усмехнулась она.

– Еду, – коротко ответил я и, отключив звонок, почувствовал, что шаги стали увереннее.

Дом Полины всегда был для меня точкой опоры. Как фундамент, который не сдвинуть ни временем, ни чужими тайнами.

Я сел в машину, хлопнул дверцей и какое-то время просто сидел, сжимая руль. В голове всё ещё крутилась фотография — этот мужчина с каменным лицом, держащий меня на руках. Отец… чертов отец. От которого мне "лучше не знать". Ага, конечно.

Включил зажигание, мотор заурчал ровно, привычно, и это немного успокоило. Машина всегда была для меня как убежище — тут я мог побыть один на один с мыслями, без лишних глаз и вопросов.

Я глубоко вдохнул, включил радио, но через минуту выключил — шум только раздражал. Лучше тишина. Повернул руль и выехал на дорогу.

Мысли снова вернулись к Полине. Сколько раз она вытаскивала меня из таких вот ям. И сейчас — даже просто услышать её "Женька" было достаточно, чтобы внутри стало светлее. Может, она и права — моральной поддержки у неё хватает, но, кажется, сейчас она нужна больше мне. Дорога до дома Поли показалась длиннее обычного. Хотя я знал этот маршрут почти наизусть — каждая развилка, каждый светофор знакомы, — сегодня всё ехалось как в тумане. Руки на руле будто сами вели, а мысли блуждали где-то далеко.

"Тебе лучше не знать." Эти слова застряли в голове, как ржавый гвоздь. Зачем мама так сказала? Я ведь уже давно взрослый. 22 — это не ребёнок, это человек, который имеет право знать, откуда он. Тем более когда дело касается отца.

Вспомнилась Поля, её голос, когда я позвонил. Тёплый, спокойный, такой домашний. Она всегда умела подобрать интонацию, будто укрывала меня одеялом даже на расстоянии. Сколько раз я ловил себя на мысли: если бы не Полина, я бы вырос совсем другим человеком. Она и сестра, и мама, и лучший друг в одном лице.

На душе стало чуть легче. Ладно, вечером ужин с Костровыми. Хоть отвлекусь, увижу Тима, Алинку. Может, даже получится просто посмеяться, как раньше. А с мамой и Витей… этот разговор всё равно придётся выдержать. Но сначала — Полина.

Я прибавил скорость. Хотелось как можно скорее оказаться в её доме, где всегда пахло уютом и каким-то непонятным спокойствием, которого мне сейчас очень не хватало.
Когда я свернул на знакомую улицу, сердце почему-то ёкнуло. Дом Полины — двухэтажный, светлый, с аккуратным садиком перед крыльцом — всегда выделялся на фоне соседних. Не чем-то особенным, нет. Просто в нём чувствовалась жизнь. Настоящая.

Фары выхватили из темноты кирпичную дорожку к гаражу и распахнутые ставни второго этажа. Там, наверное, уже Лея шарится по телефону или Марк в наушниках сидит. Как обычно. И это, черт возьми, давало ощущение, что я еду не просто в гости, а домой.

Я заглушил мотор, пару секунд посидел в тишине, сжимая руль. В голове всё ещё крутились мамины слова, но я отогнал их. Здесь — не место для злости. Здесь меня ждут свои.

Выбрался из машины, поправил куртку, и пока поднимался по ступенькам, изнутри донёсся смех. Мужской и женский голоса вперемешку. Кажется, Дима что-то ляпнул, а Поля опять его одёрнула. Улыбка сама скользнула по лицу.

Я нажал на звонок и почти сразу услышал быстрые шаги. Дверь открылась, и на пороге появилась Поля — такая же, как всегда: волосы собраны кое-как, но глаза светятся, как у человека, которому рады.

— Женька! — она распахнула руки, и я едва успел выдохнуть, прежде чем оказался в её объятиях.

Поля отстранилась, внимательно посмотрела на меня, будто сканировала — цел ли, не похудел ли, не вляпался ли в какие-нибудь приключения.
— Проходи, — улыбнулась она и повела внутрь.

В доме пахло едой и тёплым хлебом. Где-то на кухне что-то шипело на сковородке. Я едва успел разуться, как из гостиной донёсся бодрый голос Димы:
— О! Кто к нам пожаловал! Сам студент из культурной столицы!

Через секунду он вышел в холл — в домашней футболке и джинсах, как всегда с этим спокойным, уверенным видом. Обнял меня крепко, почти по-отцовски похлопал по спине.
— Ну, здорово, архитектор. Как там Питер? Мосты ещё не уплыли?

Я только хмыкнул.
— Стоят, держатся. Я же слежу.

Дима рассмеялся и пропустил меня в гостиную. Там уже устроились дети. Марк вытянулся на диване с телефоном в руках, но, увидев меня, улыбнулся уголком рта:
— О, дядя Женя. Как жизнь?

Лея, наоборот, подскочила, словно пружина.
— Жень! — и тут же повисла у меня на шее. — А ты что мне привёз?

— А тебе — сюрприз, — я ткнул её в нос пальцем. — Терпение.

Она скривилась, но отпустила. Марк только закатил глаза, мол, «детство». Но я видел — тоже рад. Просто у него это по-своему выражается.

Я опустился в кресло, вдохнул знакомый запах дома и поймал себя на мысли: да, вот это и есть тот фундамент, о котором я всегда говорю.

— Лёша и Дилька должны скоро подойти, — сказала Поля, поправляя на столе салфетки.

— А в честь чего сборы-то? — я усмехнулся, глядя на эту суету. Чувствовал себя подростком, который опять попал в семейный круговорот.

— Да, Димка опять что-то задумал, — прищурилась Поля, скрестив руки на груди.

Дима поднял ладонь, как будто отмахиваясь:
— Не задумал, а надо, в общем.

Я перевёл взгляд на него. Знал этот тон. У него всегда так: сначала «надо», а потом оказывается, что это или серьёзный разговор, или целый спектакль, в котором участвует вся семья.

— Ну-ну, — протянул я, — интрига.

Поля только покачала головой, но по глазам было видно: ей самой любопытно, что он там выдумал.

— Жек, ты что как ёжик? — вдруг спросил Марк, появляясь в гостиной с бутылкой воды.

— В смысле ёжик? — я нахмурился, хотя и сам понимал, что сижу как-то напряжённо, будто сейчас кто-то экзамен устроит.

— Ну, как будто на иголках, — уточнил он, усаживаясь в кресло.

Я откинулся на спинку дивана и выдохнул.
— Да, не важно.

Конечно, было важно. Но я не мог вот так сразу, с порога, вывалить всё, что крутилось в голове.

— С Сашей поссорились? — с любопытством вставила Лея, высунувшись из-за дверного проёма.

Я чуть не рассмеялся.
— Боже упаси, — покачал головой. — С Сашей всё в порядке.

Но вот внутри меня крутился целый ураган, который к Саше отношения не имел.

Не успел я ответить Лее, как хлопнула входная дверь. В прихожей раздались голоса, смех, и уже через пару секунд в дом зашли Костровы. Сразу оживилось пространство — будто дом вздохнул глубже.

Алина первой вбежала в гостиную, её зелёные глаза сверкали — то ли от холода с улицы, то ли от её вечной энергии. За ней, более размеренно, появился Тимур, в куртке нараспашку, как будто на дворе не январь, а май. А следом их родители — Лёха и Дилара.

— Ооо, какие люди, — улыбнулся я, поднимаясь с дивана. — Костровы в полном составе.

Алина мигом бросилась обнимать Полину, потом Диму, потом и до меня добралась. Тимур только кивнул в мою сторону, но в его взгляде я уловил то самое тёплое «свой».

— Ну что, начинаем веселье? — с улыбкой спросил Лёха, закрывая за собой дверь и стряхивая снег с ботинок.

Дом наполнился привычным шумом, в котором даже мои собственные мысли казались чуть тише.

Я только успел налить себе чай, как в гостиной начался очередной «совет старейшин». Лёха устроился в кресле, глядя на Диму прищуром, будто заранее готовился спорить.

— Так, Дмитрий Владимирович, — протянул он с подозрением. — Что задумал опять?

Дима отставил кружку и спокойно, но с тем самым видом, от которого спорить бесполезно, произнёс:

— Есть тема для разговора.

Диля, поправляя волосы, сразу насторожилась:

— Это какая?

— Дети, — коротко бросил Дима.

— А что дети? — тут же вскинулся Лёха.

Я невольно усмехнулся, предвидя бурю.

— Ну как, — Дима развёл руками. — Тимур встречается с Леей, Марк с Алиной. Надо же планы на будущее обсудить.

— Тебе делать нечего? — с характерной интонацией выдохнула Диляра, глядя на него так, будто собиралась сейчас бросить в него подушкой.

Я чуть не поперхнулся чаем. Саша бы точно сказала: «Женя, это лучшие семейные диалоги в жанре комедии».

Лёха откинулся на спинку кресла и развёл руками:

— Ну станет Лея Кострова, ну станет Алина Барсова, и что с того?

— А то, — тут же подхватил Дима, — что мы должны понимать, как дальше жить. Свадьбы, квартиры, дети…

Я едва не поперхнулся вторым глотком чая.

— Ты, может, ещё и имена внукам сейчас подберёшь? — хмыкнул я.

Диля прыснула со смеху:

— Вот именно! Не смеши, Дим, они ещё только встречаются.

— Встречаются — значит серьёзно, — упрямо кивнул он. — А вдруг завтра свадьбы? Надо же быть готовыми.

— Завтра? — Лёха фыркнул. — Ты точно что-то перепутал. Они пока максимум кино и прогулки обсуждают, а ты уже приданое делишь.

Марк возмущённо поднял брови и громко хлопнул ладонью по столу:

— Ау! Мы вообще-то тут, у нас никто спросить не хочет?

Лея прыснула и подтолкнула его локтем:

— Да-да, а то сидят взрослые и решают за нас, кто где жить будет. Может, нам тоже слово дадут?

Алина, подперев щёку рукой, с улыбкой добавила:

— Мне вообще-то кажется, что планировать свадьбы за подростков — это уже перебор.

Тимур хмыкнул и посмотрел на Диму:

— Дядь Дим, мы ещё даже толком никуда вместе не ездили, а ты уже квартиры делишь.

Дима пожал плечами, ничуть не смущаясь:

— Вот когда соберётесь ехать — скажете спасибо, что всё предусмотрено.

Я, не выдержав, усмехнулся:

— Да уж, предусмотрительность уровня бог. Осталось только объявление в газету дать.

Я сидел рядом с Марком, слушал, как Дима заводит разговор о «детях» и «будущем». Честно, ощущение было такое, будто я попал на какой-то семейный совет древнего рода.

Лёха скептически хмыкнул, Диля подначила, и разговор покатился в сторону шуток. Лея, сияя, вскинула руку:

— Обещаю быть самой лучшей Костровой, какой только можно!

Алина тут же подыграла, сделав царственный вид:

— А я клянусь стать Барсовой и терпеть этого Мурзика.

Я почувствовал, как Марк напрягся рядом, и услышал его бурчание:

— Вот видишь? Они меня сами уже женят и ещё обзывают.

Не сдержался — усмехнулся, качнул головой и сказал:

— Ну, брат, поздравляю. У тебя уже даже прозвище семейное придумали.

Смех разнёсся по комнате, и впервые за весь день я почувствовал, что внутри становится чуть легче. Будто этот шумный стол вытеснил то тяжёлое, что давило на меня всё утро.

Поля вдруг посмотрела на меня слишком внимательно, будто видела больше, чем я хотел показать.

— Жень, — тихо сказала она, — ты когда мне звонил, у тебя голос странный был. Что-то случилось?

Я пожал плечами, стараясь сделать вид, что всё в порядке:

— Да ничего особенного.

Но Дима, как всегда, врезал прямо в точку:

— Давай рассказывай. Я же тебя знаю, если бы всё было нормально — ты бы сейчас уже шутки шутил.

Я вздохнул. Секунд десять смотрел на кружку, потом всё-таки выдохнул:

— Ладно. Был у мамы в галерее, помогал ей в подсобке. Папа перевёз туда коробки с чердака. И… сверху упала фотка.

— Какая фотка? — сразу насторожился Дима.

— Там я ещё мелкий, ну, год-полтора, может. Мама рядом, и мужик какой-то с меня держит… а ещё парень и девушка. Все при параде, как будто праздник был.

Дима в этот момент пил чай и, услышав, чуть не захлебнулся. Закашлялся так, что Поля даже привскочила.

— Ты в порядке? — спросил я, хотя уже понимал, что не просто так его так переклинило.

Полина прикрыла лицо рукой и глухо пробормотала:

— Она не выбросила эту фотку?..

Я нахмурился:

— Так вот. Мама сказала, что этот мужик и есть мой биологический отец. Я его в живую ни разу не видел, только имя слышал. А тут — лицо прямо передо мной.

Поля кашлянула, явно нервничая.

— Кхм…

А Дима, уже отдышавшись, только покачал головой и мрачно выдал:

— М-да.

И от этой его реакции у меня в груди всё сильнее разрасталась тяжесть. Словно я нащупал край какой-то большой тайны, но все вокруг будто заранее знали, а я один оставался в стороне. Мы сидели за большим столом, но вдруг воздух в комнате стал какой-то густой, словно перед грозой. Поля посмотрела на Диму и сказала тихо, но твёрдо:

— Дим, мне кажется, пора всё рассказать. От и до.

Он коротко кивнул. У меня внутри что-то дрогнуло: значит, действительно есть тайна, и не маленькая. Поля скользнула взглядом по Лёхе и Диле.

— Ты права, Поль, вещай, — выдал Лёха.

Я почувствовал, как все разом замолчали. Даже ложки перестали звенеть о тарелки. Тимур, Алина, Лея, Марк и я — мы все уставились на Полину и Диму.

— Мам? — осторожно спросил Марк.

И Поля заговорила:

— Наверное, всё началось с травли в одиннадцатом классе. Может, чуть позже.

Я нахмурился. При чём тут вообще травля? Но Дима вмешался:

— Давай с того момента, когда меня Сперанский заставил в четыре утра приехать к нему.

— Дед? — Марк удивился. — А он тут причём?

Дима хмыкнул, глухо, без радости:

— Как раз таки почти в центре всего этого.

И Поля продолжила. С каждым её словом у меня внутри нарастал холод.

— Дима уехал к отцу, а я осталась в его квартире. Мы тогда уже встречались… не по сделке. Наутро я гуляла с Лордом, и Саша, сестра Руслана, сказала мне, что Дима умер. Об этом вы знаете. Я три года думала, что Димы нет в живых. А оказалось всё куда сложнее. Там был замешан Андрей… твой отец, Жень. Он работал на Захара, человека, которому перешёл дорогу Сперанский.

Я почти перестал дышать. Сердце ударилось о рёбра, как пойманная птица. Андрей. Отец.

— Опа, — только и выдохнул Марк, словно подытоживая моё состояние.

— И? — спросил я, хрипло.

Поля посмотрела на меня мягко, но твёрдо:

— Я узнала, что Дима жив.

Лёха вздохнул:

— Я тогда не поверил. Думал, у Полинки глюки.

Дима продолжил рассказ. Его голос был низким и тяжёлым, каждое слово будто ударяло по столу:

— А потом, когда Поля и Лёха мне помогли, мне нужен был Крет, чтобы передать информацию, кто на самом деле убил его семью. Это были Захар и Андрей.

Я застыл. Отец… убийца?

Дима не дал мне времени переварить:

— Андрей тогда решил убить двух зайцев одним выстрелом. Пилотом самолёта, на котором должен был лететь Крет с семьёй, был отец Поли, ваш дед Миша.

Я судорожно втянул воздух.

— Крет тогда не смог улететь, — продолжал Дима. — А его жена и дочь погибли. Крет с трудом поверил мне. А Игорь, друг детства Поли, подставил нас и сдал Андрею. Меня тогда сильно избили на глазах у Поли, а потом Крет волшебным образом появился. Андрея посадили, Захара тоже. Но они умерли в тюрьме.

Лёха кивнул:

— Их просто убрали. Чтобы под ногами не мешались.

Я слушал и не мог поверить. В ушах звенело. Все эти имена, события, предательства, кровь… И в самом центре этого кошмара — мой отец. Я впервые в жизни почувствовал, что мне физически не хватает воздуха. Как будто всё, что я знал о своей семье, сгорело за секунду.

— Мой отец… это Крет, — выдохнул я, даже не столько спрашивая, сколько утверждая.

Поля кивнула, её глаза потеплели, но голос оставался твёрдым:
— Всё правильно. Он усыновил тебя, когда тебе было десять.

Я нервно провёл рукой по волосам. Горло пересохло, будто я только что пробежал километр.
— Ну, то, что Руслан — мой брат, а Влад — мой племянник, я допустим знал, — слова вырвались резче, чем я хотел. — Но я не знал, что мой биологический папаша такой ублюдок.

Тишина накрыла комнату мгновенно, как одеяло. Никто не шелохнулся. Только Марк не выдержал:
— Ни хрена себе…

— Марк! — возмутилась Поля, метнув в него строгий взгляд.

А у меня в голове всё гремело. Слово «ублюдок» отозвалось во мне эхом, слишком громким и правильным. В груди копошилась злость, от которой хотелось встать и уйти, а с другой стороны — обида, тяжёлая, липкая. Я смотрел на свои ладони и думал: его кровь во мне. Его лицо на той фотографии. А я?.. Кто тогда я вообще?