Осколки нашей свободы

Марк

Утро четверга началось с тупого писка будильника. Я знал, что он заорет, но всё равно вздрогнул. Где-то в ногах возмущённо фыркнул Джек — видимо, я его разбудил раньше времени. Или он просто возмущён, что это я должен вставать, а не он.

Я протянул руку, нащупал телефон, уронил его на пол — ну, конечно — и вздохнул. Всё, подъём.

— Джек, давай, — пробормотал я, спихивая с себя одеяло. — Пора делать вид, что мы с тобой бодрые и ответственные.

Пёс мгновенно оживился, спрыгнул с кровати и уже тянул в зубах поводок. Ну да, ясное дело, прогулка. Ни тебе кофе, ни тебе протянуть ноги.

На кухне уже пахло кофе. Папа, как всегда, собранный и строгий, уже заправлял рубашку в брюки и одновременно отвечал на звонок. Мама стояла у плиты в одной из своих уютных пижам и помешивала кашу.

— Доброе утро, семейство, — я зевнул, почесывая затылок. — Кто-нибудь, спасите меня от этой недели.

Мама повернулась, подняла бровь:

— Сынок, четверг только начался.

— Именно. А я уже устал, как будто воскресенье вечером.

Папа усмехнулся, приложив телефон к плечу:

— Ну ты хотя бы не директор. Вот у кого вечное воскресенье вечером.

Я хмыкнул, налил себе чай и потянулся. Джек возмущённо гавкнул.

— Ладно-ладно, выходим. Только хлебну — и в путь.

Кто знал, что обычное утро может быть таким... правильным. Никаких драк. Никаких завучей. Пока.

Мы с Джеком вышли во двор, и, несмотря на хмурое небо, воздух был свежий. Октябрь держался пока тепло, но в тени уже чувствовалась осень — пронзительная, настойчивая. Джек бегал по участку, виляя хвостом и с энтузиазмом носился за упавшими листьями, будто они были главным его врагом.

Я сунул руки в карманы толстовки и вздохнул. Телефон в шортах завибрировал — достал, глянул: от Тимура.

> «Ты вышел? Я у ворот».

Я ответил коротко:

> «Уже иду. Джек гуляет».

Зашёл обратно, схватил рюкзак, перекинул через плечо. Мама, стоявшая у зеркала в прихожей, бросила на меня взгляд:

— Снова в очках?

Я кивнул.
— Удобно. И меньше вопросов.

— Хорошо, что не маска, — усмехнулась она. — Папа уже уехал. Завтрак взял?

— Ага. Перехвачу по дороге. Не волнуйся.

— Я всегда волнуюсь, — сказала она чуть тише, коснувшись рукой моего плеча. — Но верю тебе. И горжусь, что не молчал.

Я кивнул.
— Спасибо.

На улице у ворот уже стоял Тимур, прислонившись к столбу.

— Ну что, Барсов, — протянул Тимур, кивнув мне, — сегодня без завучей?

— Посмотрим, что скажет небо, — хмыкнул я. — Или тот урод Сидоров.

— Сидорову сегодня лучше молчать, — пробурчал Влад, появившись из-за угла, в капюшоне и с привычно хмурым лицом. — Если не хочет второй раунд.

Я ничего не сказал. В груди всё ещё покалывало от вчерашнего. Не злость. Не страх. Просто осадок. Будто что-то запустили, и оно уже не остановится.

— Тим, ты совсем офигел?! — услышал я голос Алины за спиной. Разворачиваюсь — она идёт быстрым шагом, щеки раскраснелись, глаза сверкают.

— В смысле? — Тимур остановился, растерянно подняв брови.

— Ты какого хрена меня не подождал?! — она уже почти поравнялась с нами. — Мы же договаривались выходить вместе, ты сказал "я тебя дождусь", а сам ускакал с этими двумя супергероями!

Тимур поднял руки в притворной обороне: — А я думал, ты с Леей...

— Я только вышла на лестницу, — проворчала Алина, поднимая глаза к небу. — Ненавижу вас всех.

И как назло, именно в этот момент из дома вылетела Лея. Волосы растрёпаны, рюкзак на одной лямке, куртку она тащила в руке, злоба во взгляде — натуральная гроза на кедах.

— Барсов! — рявкнула она. — Ты издеваешься надо мной?!

Я обречённо остановился.

— Что опять? — устало выдохнул я.

— Ты опять меня не разбудил! Сколько можно?! Я тебя попросила — разбуди! Один раз, всего! А ты? Опять на цыпочках вышел, как кот с уликами!

Я посмотрел на Тимура. Тот ухмыльнулся, отступая в сторону:

— Ну всё, брат, ты попал. Удачи.

Алина молча прижалась ко мне, уже не такая сердитая.
— А я всё равно пойду с тобой. Даже если ты меня и не подождал.

— Да я только рад, — шепнул я ей, приобнимая за плечи.

Лея же уже застёгивала куртку на ходу, бурча под нос: — Ещё раз так сделаешь — я тебя тапком разбужу. Или Джеком. Или криком. А лучше всем сразу.

Так мы впятером снова вышли к дороге. Один возмущённый хор, который каким-то чудом всё ещё назывался «нашей компанией».

Когда мы пересекли ворота школы, всё словно притихло. Словно кто-то нажал на паузу в общей суете утра — и она сработала только для нас троих.

Взгляды. Снова эти взгляды.

Кто-то косился украдкой, кто-то смотрел в упор, кто-то делал вид, что нас нет — но, блин, чувствовалось, как каждый сантиметр воздуха дрожал от напряжения. Словно у нас на лбах светились таблички: "Это они. Те самые."

— О, опять цирк приехал, — тихо пробормотал Влад с ухмылкой, но глаза его были насторожены.

— Только клоунов не хватает, — хмыкнул Тимур и поправил рюкзак на плече.

Я не сказал ни слова. Просто шёл между ними, чувствуя, как фингал под глазом зудит под утренним светом. Словно метка. Метка, которую видят все.

Кто-то прошептал мою фамилию. Кто-то отодвинулся в сторону. Кто-то переглянулся с другом, словно сверяя уровень опасности.

Некоторые — уважение в глазах.
Некоторые — страх.
Некоторые — зависть.
И, конечно, пара человек с лицами "Ну всё, Барсов, ты доигрался."

А мы просто шли. Барсов. Костров. Мельников.

Без слов. Без извинений. Слишком уставшие, чтобы объяснять, и слишком гордые, чтобы опускать головы.

Я перехватил Алину у лестницы, осторожно взяв за руку. Она уже собиралась подняться на второй этаж, но замерла, глядя на меня — чуть нахмурилась, будто ещё злилась за то, что мы ушли без неё.

— Прости, что не подождал, — сказал я, слабо улыбаясь. — Утро было... не самым гениальным.

Она закатила глаза, но пальцы не убрала из моей ладони.

— Ты хоть представляешь, как я тебя искала? — тихо пробурчала она. — Вышла, а вас уже и след простыл.

— Исправляюсь, — наклонился ближе. — Могу проводить тебя до класса. С цветами. И с фанфарами.

Алина усмехнулась, но взгляд стал мягче.

— Цветы не надо. Фанфары — подумаю.

Я чуть сильнее сжал её пальцы.

— Главное, ты здесь. А значит, утро стало чуточку лучше.

Она наклонилась ближе, её волосы коснулись моего плеча, и прошептала:

— Не вздумай больше сбегать, Барсов. Даже на пять минут.

— Обещаю, — кивнул я. — У меня теперь есть постоянный компас.

Я только отпустил Алину, как взгляд скользнул дальше — к лестнице, где стояли Тим, Влад и Лея. Она смеялась, что-то отвечала Тиму — и в этот момент на встречу им вышел Кирилл. Спокойный, уверенный, как всегда. Лея тут же расплылась в улыбке и обняла его, будто не видела целую вечность. И я увидел это. Не у Кирилла. У Тима.

Он ничего не сказал. Не отшатнулся, не пошутил, не сделал вид, что это не важно. Но его взгляд стал жёстче. Плечи — чуть напряжённее. Я знал это выражение. Знал давно. Потому что Тим любит Лею. Молча, годами, упрямо.

Я был единственным, кто знал. Он не говорил — просто однажды на дне рождения Дани, когда Кирилл подошёл слишком близко, когда до нас донеслись слова Стаса: «Кирилл поспорил на неё, чтобы Алина пожалела, что отказала мне» — Тим врезал. Без слов. Сколько потом было объяснений, крови из носа и ледяных пакетов — но Тим тогда был как тень, которую довели.

И вот теперь — та же боль. Только тише.

Я не сказал ни слова. Просто поймал его взгляд. Он увидел, что я всё понял. И отвёл глаза.
Мы оба знали, что это ничего не меняет. Только делает тяжелее.

А Лея смеялась. С Кириллом. Своим «Кирюшей».
И, возможно, даже не замечала, что у кого-то внутри только что снова хрустнула пружина.

Тимур зло выдохнул, глядя на уходящих девчонок.
— Как же он меня бесит, — пробормотал он сквозь зубы.

— Не тебя одного, — отозвался я, засунув руки в карманы.

Влад стоял рядом, скрестив руки на груди.
— Я не понимаю, — медленно произнёс он, — почему он просто стоял, когда Стас начал лить грязь про Лею? Она же его девушка. Будь я на месте Кирилла — я бы Стаса в асфальт закатал.

Тимур криво усмехнулся:
— Да потому что спор. И видимость сохранять надо.

Влад нахмурился.
— Какой ещё спор?

Я услышал, как у Тима перехватило дыхание. Он опустил взгляд, словно секунду боролся с решением. Я знал, что он сейчас скажет. И знал, как ему это тяжело.

— На дне рождения Дани, — сказал Тим глухо. — Я услышал, как Стас пелся с дружками. Говорил, что Кирилл поспорил… что добьётся Леи. Типа назло Алине. Что если она не далась — он хотя бы подругу себе возьмёт. Просто чтоб показать, что может.

Влад выпрямился, лицо побледнело.
— Ты… ты серьёзно сейчас?

— Я бы не стал нести такую хрень, если бы не слышал это сам. И Кирилл там был. Слышал. И молчал. Не сказал Стасу ни слова. Стоял, как будто всё нормально.

Я видел, как у Влада дёрнулся кулак. Он сжал его до хруста, но промолчал. Я сам внутри сжался.

— Она же ему верит, — выдохнул Влад. — Лея… она на него смотрит, будто он весь её мир. А он…

— Я тогда и врезал ему, — сказал Тимур тихо. — Кириллу. Не выдержал. Потому что понял — спор не выдумка. Всё реально. А Лея потом на меня обиделась. Думает, что я просто не перевариваю её парня. А я…

Он замолчал. Но и так было понятно. Он любит её. И всё равно молчит.

Я медленно выдохнул:
— Ну что, теперь мы знаем. Только что с этим делать — без понятия.

Влад отвёл взгляд и ударил кулаком в стену — без силы, просто чтобы выплеснуть.

И в воздухе повисло чувство, что вот-вот всё покатится вниз.

Тимур молчал. Уперся взглядом в пол, как будто там мог найти ответ, которого у нас не было. Влад стоял чуть в стороне, прикусив губу и покачивая головой — в нём кипело, он не знал, куда деть эту ярость. Я чувствовал, как между нами нарастает напряжение — не из-за злости друг на друга, а из-за бессилия.

— Мы что, скажем Лее? — наконец спросил Влад. Голос у него был тихий, но в нём чувствовался стальной надлом.

— Нет, — ответил Тим резко. — Пока не скажем. Она не поверит. Только сильнее к нему прилипнет, потому что подумает, что мы против. Особенно если я скажу.

Я кивнул.
— А если мы ошибаемся?

— Я бы хотел, чтобы мы ошибались, — прошептал Тим. — Но, Марк, ты сам видел… Он стоит, как будто ему плевать. Как будто Лея — просто трофей. А Лея…

Он не закончил. Просто отвернулся.

Я посмотрел в сторону здания школы. Серое, привычное, но сегодня казалось тесным, как клетка. Внутри всё перекручивало. Да, Лея моя сестра. И я должен был быть тем, кто говорит, кто показывает, кто бьёт первым. Но тут был Тим. И его тишина, и его боль. Он молчит ради неё. Ради её спокойствия. И я не могу забрать у него это право.

— Значит, пока наблюдаем, — тихо сказал я. — Но если он оступится хоть на шаг — я первый его разнесу.

Тим кивнул.
— Вместе.

Влад усмехнулся, но безрадостно:
— С такими как он — по-другому нельзя.

Мы молча зашли в школу. Позади оставалась лёгкость обычного утра. Впереди — день, который обещал быть длинным и напряжённым.

Тимур

Мы втроём — я, Марк и Влад — зашли в класс почти под самый звонок. Как всегда, в классах становилось тише, когда мы появлялись. Кто-то с опаской отводил взгляд, кто-то — наоборот, таращился, будто ждал очередного шоу.

Марк кивнул Ольге Владимировне, та строго взглянула на нас поверх очков:

— Надеюсь, это был последний раз, когда вы нарушаете расписание, молодые люди. Присаживайтесь.

— Простите, — бросил Марк, и мы молча расселись по местам.

Я опустился за парту, достал тетрадь. Всё вроде бы как обычно, но ощущалось — совсем не как обычно. В классе, где каждый знает про тебя больше, чем ты сам себе признаёшь, даже взгляд через плечо может резать.

Марк сидел на месте, сосредоточенно листал конспект, но я-то знал — это показуха. Он кипел внутри. Влад скосил на него взгляд, потом — на меня. Мы всё ещё были на взводе.

А я всё не мог отпустить разговор в коридоре. Кирилл, Лея, спор. Это как рана, что под рубашкой — никто не видит, но болит.

Я только и мог думать: "Если он ей врёт… если он хоть что-то делает не по-настоящему — я врежу снова. И плевать, кто что скажет."

Урок тянулся, как кисель. Алгебра — не мой конёк, да и в голове был полный бардак. Я вроде смотрел на доску, вроде даже записывал формулы, но всё это было где-то далеко. Как будто я не в классе, а в голове — на вчерашнем разговоре, на сегодняшнем "он меня бесит", на Лее и на этом ублюдке Кирилле.

Марк сидел слева, листал тетрадь так, будто собирался выиграть олимпиаду. Влад закинул руку за парту и молча жевал жвачку. Только взгляд у него был хищный — такой же, как у меня. Мы оба не верили Кириллу. Просто... ждали. А если что — разнесём.

— Костров, — раздался голос Ольги Владимировны, — может, поделитесь с классом, о чём вы думаете, раз так задумались?

Я дёрнулся. Кто-то в классе хихикнул.

— О... эээ... я как раз про задачу. Просто вспоминал, как её решали на прошлом уроке, — соврал я, хотя сам не понял, какую именно "её".

— Тогда выйдите к доске и покажите нам, — с ехидцей сказала она.

Я встал, внутренне выругался и пошёл к доске. Мел в руку — будто с детства враг. Начал писать. Рука вроде помнила что-то, и даже решение начало вырисовываться, но с каждой секундой чувствовалось — все смотрят. Не на решение. На меня. Как будто проверяли — выдержу или сломаюсь.

Я закончил, положил мел и повернулся. Взгляд Марка — одобрительный. Влад кивнул. Остальные… кто-то удивлён, кто-то снисходителен. Ну и ладно. Пусть думают, что хотят.

— Садитесь, Костров. Вижу, вы всё-таки слушаете. Приятно удивили, — коротко прокомментировала учительница и вернулась к объяснению новой темы.

Сел обратно. Сердце ещё немного колотилось, но внутри появилось что-то странное. Не злость. Гордость? Может быть. Может, впервые за долгое время я почувствовал, что могу быть не только тем, кто дерётся, но и тем, кто может доказать что-то иначе.

Хотя, если Кирилл всё-таки врёт Лее — кулаки я всё равно пущу в ход.

Коридор гудел, как обычно после звонка. Люди толпились у шкафчиков, кто-то смеялся, кто-то зевал. А мы шли втроём — я, Марк и Влад — будто в нас встроен автопилот. Один ритм, одна цель.

— Итак, товарищ мститель, — Влад, конечно, не мог удержаться, — что будем делать?

Я усмехнулся, облокотился на холодный металл шкафа и выдал:

— Был у меня план с подслушкой. Марк его забраковал.

— Я тебе ещё раз говорю, — тяжело вздохнул Марк, — мы не в фильме про Бонда.

— И? — Влад поднял бровь. — По-моему, идея отличная. Маленький микрофон, большой резонанс.

— Ты серьёзно сейчас? — Марк остановился и уставился на нас. — Вы в своём уме? Мы что, в шпионский клуб записались? Где ты вообще хотел эту подслушку сунуть — в пенал Стаса?

— Ладно, стоп, — поднял я руки, показывая, что сдаюсь. — Не начинай. Мы ведь говорили, что в пятницу у Артура тусовка, так?

— Ну, допустим, — протянул Марк с подозрением.

— Так вот, — я подался вперёд, понизив голос, — Стас под выпивку как радио без фильтра. Мы это уже видели на дне рождения Дани. Болтать и пить — его стихия. Главное — быть рядом и слушать.

Влад кивнул:

— Окей. Тогда надо, чтобы кто-то его разговорил.

— Он сам подсядет, — фыркнул я. — Ему только повод подай. Особенно если рядом будем мы.

— И рот держим закрытым, ясно? — бросил Марк, глядя на нас обоих.

— Шеф, я — тень, — Влад даже отдал честь.

Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Пацаны — это отдельный вид искусства. Но в этот раз у нас был план. Не кулаки. Не эмоции. Только холодный расчёт.

И чертовски хотелось, чтобы он сработал.

Второй урок вымотал меня больше, чем драка в понедельник. Как только прозвенел звонок, я вышел из класса, закинув рюкзак на плечо. Влад и Марк шли впереди, но далеко не уходили — нас всё равно было трое, как связка.

— Тимур! — окликнула Алина.

Я обернулся — она шла к нам быстрым шагом. Сзади шла Лея, что-то печатала в телефоне, не особо слушая разговор.

— Ты чего трубку не брал? — Алина поравнялась со мной.

— Урок был, — буркнул я, стараясь говорить нейтрально.

— Мы вообще собираемся это обсуждать? Или ты хочешь, чтобы он снова на ней ехал, а ты потом сдерживал кулаки?

Я глянул на Марка — тот сразу отвёл взгляд, сделав вид, что изучает стенгазету на стене. Влад цокнул, но ничего не сказал.

— Не здесь, — шепнул я, взглядом показав на Лею, которая поравнялась с нами.

Алина кивнула и тут же сменила тему:

— Кстати, ты слышал, завтра у Артура тусовка?

— Да, что-то говорили, — ответил я вслух, для Леи.

— Пойдёшь? — спросила Алина с лёгкой улыбкой, уже в другом тоне.

— Посмотрим по настроению, — отмахнулся я.

Лея тем временем повернулась к Марку и что-то начала ему говорить — видимо, про Кирилла или про задание по истории. Я краем уха слышал их диалог, но больше сосредоточился на Алине.

Она наклонилась ко мне ближе и шепнула почти у самого уха:

— Вечером напишешь. Всё обговорим. Главное — без глупостей.

— Да понял я, понял, — выдохнул я.

Она кивнула и чуть ускорилась, догоняя Лею.

Марк бросил на меня взгляд, молча. Влад — тоже. И я знал, что дальше всё пойдёт по плану. Только бы без драк. Только бы получилось.

После школы воздух был особенно свежим. Осень, конечно, умела пахнуть свободой — даже если эта свобода длилась всего пару часов до домашки.

Мы с Марком и Владом вышли одними из первых, шагали к воротам. Я скинул рюкзак с одного плеча, по привычке поймал взгляд охранника у проходной — тот кивнул. Видимо, после понедельника нас уже не спутаешь с ботаниками.

— Ну что, — первым заговорил Влад, — ждали конца дня, и вот он. Есть план?

— Не в школе, — ответил я и кивнул в сторону, уводя нас чуть дальше от ворот.

Как только мы отошли от потока, я понизил голос:

— Сегодня вечером — короткий созвон. Проверим, будет ли Стас на тусовке у Артура. Если да, то ловим его там. Главное — не палиться. Не надо нам репутации сталкеров.

— Ага, и камеры не забыть, — усмехнулся Марк. — Ещё бы дрон над ним пустили.

— Это было бы круто, — вставил Влад. — Но ограничимся ушами и языком. А можно и бухлом, если кто-то решит взять на себя жертву.

— Сам вызвался? — прищурился я.

— Не, я умный. Пусть Тим напьётся — он у нас актёр от природы.

— Щас, разбежался, — фыркнул я. — Мы и так на грани — ещё и в алкоголь удариться?

Марк вдруг стал серьёзнее:

— Главное — чтобы всё прошло тихо. Без драк. Без новых вызовов к директору.

Я кивнул.

— Договорились. Сегодня — коротко переписываемся, завтра настраиваемся. А пока — разойтись. Поводов к себе привлекать больше не нужно.

— Ага, как в боевике, — хмыкнул Влад.

Мы с пацанами уже почти пересекли школьный двор, как сзади послышался быстрый топот. Я даже оборачиваться не стал — знал, чьи это шаги.

— Барсов, стой! — воскликнула Алина.

Марк остановился мгновенно, будто у него кнопка стоп срабатывает только на её голос. Я скосил взгляд — и, конечно, он уже обнимал её, как будто неделю не видел. Алина прижалась к нему, спрятавшись от ветра, и на пару секунд они будто забыли, что ещё кто-то есть рядом.

Лея догнала нас через пару шагов, с привычным ворчанием:

— Ну вы и черепахи! Я думала, снова без меня слиняли.

— Мы вообще-то договаривались идти вместе, — буркнул я, убирая руки в карманы. — Это ты куда-то пропала после звонка.

— У нас с Алинкой были дела, — отмахнулась она. — Девчачьи.

— Опасная формулировка, — пробормотал Влад.

Марк всё это время молчал, хотя глаза у него улыбались. И как только Алина отпустила его, он коротко глянул на нас, потом снова на неё.

— Всё хорошо? — спросил он тихо.

— Уже да, — ответила Алина, коснувшись его руки.

Я на автомате отвёл взгляд. И даже не потому что завидовал — просто... внутри чуть кольнуло. Слишком знакомо. Слишком близко.

Мы двинулись дальше по аллее вдоль школы, пятёркой. Кто-то мог бы сказать — обычные подростки. Но мы-то знали: обычного в нас не осталось уже давно.

Дверь хлопнула за нашими спинами, и в доме сразу стало как-то тише. Теплее. Знакомее.

— Мы дома, — крикнул я, скидывая кеды у входа.

Алина рядом уже стягивала куртку, волосы растрепались от ветра, но на лице всё ещё держалась та самая улыбка — немного хитрая, немного довольная. Она всегда так улыбается, когда рядом с Марком. Я это давно понял. И давно научился не показывать, что замечаю.

Из кухни выглянула мама, вытирая руки о полотенце.

— О, приблудные вернулись, — усмехнулась. — Вовремя. Обед почти готов.

— Мам, ты лучшая, — сказал я, проходя мимо и чмокнув её в щеку.

— Даже не сомневайся, — ответила она с улыбкой. — Руки мой и за стол.

Алина, как обычно, метнулась за мной — будто сама тут не живёт через день. Я уже на автомате включил воду в ванной и бросил:

— Ты первая или я?

— Ты. Мне нужно поправить волосы, — отозвалась она и уставилась в зеркало, начав распутывать спутанные пряди.

Я быстро умылся, потом бросил взгляд на отражение. Лицо всё ещё с лёгким следом усталости, губа чуть припухла, но ничего критичного. Переживём.

Когда вернулся на кухню, мама уже накладывала в тарелки, и с порога сказала:

— А вы с папой договорились, чтобы он сегодня не устраивал допрос с пристрастием?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Но я готов. У меня даже речь заготовлена.

— Надеюсь, цензурную, — фыркнула мама.

За моей спиной появилась Алина и тут же села напротив. Мы сели за стол, и на пару минут всё стало по-домашнему: запах еды, стук ложек, и даже ворчание Джесси (наша кошка), которая заявила о себе из коридора.

Папа обещал быть к ужину. И я знал, разговор всё равно состоится. Только теперь — уже без нервов. Мы пережили хуже.

Телефон не умолкал. Еле успел положить голову на подушку, как экран загорелся от сообщений. Общий чат «Пацаны на связи» — вечный источник паники, стратегий и дебильных мемов.

Влад:
«Короче, тусовка у Артура — наш шанс. Этот болтун точно что-нибудь ляпнет»

Марк:
«Главное — без кипиша. Просто слушаем»

Жека:
«Вы там только без самодеятельности, юные разведчики. У меня практика, а вы мне инфаркт устроите»

Я усмехнулся. Жека всегда писал немного иначе. Он был старше нас на пять лет, учился в Питере на архитектора, а сейчас проходил практику — Крет его пристроил к какой-то крупной конторе. Мы звались у него «мелкими», хотя он всегда прикрывал нас, если что.

Я:
«Да не кипишуй, старший брат, всё под контролем»

Жека:
«У тебя "всё под контролем" — это как у Леи по алгебре. Слов много, ответ один: двоечка»

Влад:
«Жека, ты заедешь на выходных? Или снова в Питере варишься?»

Жека:
«Если всё пойдёт по плану — буду в субботу вечером. У отца встреча, заодно с вами пересечемся»

Марк:
«Отлично. Тогда пятницу закрываем на "по ситуации". План простой: тусовка, болтаем со Стасом, без рук. Если повезёт — он сам всё вывалит»

Я:
«Если не повезёт — хотя бы узнаем, кто с ним заодно»

Жека:
«Будете в теме — скиньте инфу. Только не забудьте: это не квест, а жизнь. Без драк, без косяков. У нас у всех семьи, понял, Барсов-младший?»

Марк:
«Да понял я, понял. Чувствую себя героем шпионского боевика»

Я рассмеялся.
Да, может, мы и пацаны. Но с таким «старшим братом» — и не снесёт.
И в этот момент я вдруг понял, что жду пятницы.

Не тусовку.
А момент, когда всё станет ясно.
И можно будет перестать притворяться, что всё нормально.

Марк:
А как там Саша?

Я прищурился.

— Кто такой Саша? — пробормотал вслух написав в чат, накидывая худи.

И тут же следом пришло:

Марк:
Такая

Я фыркнул. Ну конечно, "такая". Спасибо, братец, всё стало куда понятнее.

Жека:
Ну спасибо, Тим…

Вот теперь я вообще ничего не понял. Саша — не Саша? Имя общее, а суть, похоже, только для своих.

Марк (и, конечно, с пафосом):
Александра, Александра,
Этот город — наш с тобою,
Стали мы его судьбою —
Ты вглядись в его лицо.
Чтобы ни было в начале,
Утолит он все печали.
Вот и стало обручальным
Нам Садовое Кольцо.

Я прыснул. Типичный Марк. Пошёл в поэзию, как в бой. Ему бы баттлы вести, а не алгебру с Владом страдать.

Жека:
Издеваешься?

Марк:
Да

Я покачал головой и вбил текст:

Я:
Главное, чтоб ты, Жека, не заплакал. А то опять начнёшь: "Это не просто девочка, это архитектурный стиль".

Влад (куда ж без него):
Может, вам уже свадьбу сыграть? Я свидетелем буду.

Жека:
Я вас всех запомнил. В субботу ждите объятий. Удушающих.

Я ухмыльнулся.
Ну, значит, Саша — это всё-таки "такая", и не просто так Марк начал подначивать. Записал. И Жеку жалеть не буду. Если уж он позволил себе влюбиться, когда мы тут в школе выживаем — пусть терпит.

Жека:
В субботу вы все будете в «чёрном списке». Особенно ты, Барсов. Хочешь — стихи пиши, но оставь меня в покое.

Марк:
Не переживай, брат. Мы тебя не бросим. Просто следим за твоим падением в бездну по уши.

Жека:
Да в кого вы такие романтики?

Я:
Не в кого. Само проросло. Просто Барс теперь влюблённый по уши — тянет за собой остальных. Печальное влияние.

Марк:
Ну да. У меня девушка — и я вдруг стал мягким. Трагедия. Дайте мне, пожалуйста, плед и какао.

Я усмехнулся, лёжа на кровати. Марк, конечно, прикалывается, но по нему видно — он по уши в Алине. Как и она в нём. Смешно наблюдать за тем, как они оба делают вид, что «держат лицо», когда на самом деле едва не светятся от взаимности.

Влад:
Сейчас бы ещё драму устроить из любви. Подростки, мда.

Жека:
Вы бы хоть одного холостого оставили. А то ощущение, что я скоро начну разговаривать со своими чертежами.

Я:
Ну, Саша у тебя явно отвечает взаимностью. По лайкам у тебя статистика лучше, чем у Владоса в Тиндере.

Влад:
Ой, начинается. Ты-то как будто не лайкаешь фотки Леи с кофе и книгой. "Молча, но с глубинным посылом".

Я замер на секунду. Влад — зараза. Знает, куда бьёт. Хорошо, что Алина рядом не сидит. Хотя… я почти уверен, она давно всё поняла.

Марк:
Ага, у нас тут не переписка, а сборник признаний. Назовём это “Парни на грани”.

Жека:
Скоро вы все женитесь, я останусь один. Буду рисовать макеты семейных коттеджей и вытирать слёзы о линейку.

Я:
Жек, тебе двадцать два. Расслабься. Ещё успеешь влюбиться, жениться, развестись и снова влюбиться.

Жека:
Ты-то философ, конечно. Как только сердце забилось к Лее — сразу с цитатами полезешь.

Я закатил глаза и бросил телефон рядом. Не в Лее, Жек. Но пока рано об этом говорить. Даже им.

Марк:
Ой, а сам та строчишь поэмы Нике.

Я завис над телефоном, тут же захохотал. Неудержимо.

Я:
🤣🤣🤣🤣

Жека:
Что за Ника?

Влад:
Вероника. Из блога. И МЫ ДРУЗЬЯ.

Марк:
Да-да, расскажи это ещё раз. «Просто друзья». Чеши кому-нибудь другому, мы всё видели — особенно как ты на её сторис лайки с сердечками кидаешь.

Я:
И в комменты по ночам заходишь, бро, не отмазывайся. Мы тебя спалили давно.

Жека:
Оу-оу, романтика из всех щелей. Влад, не забудь пригласить нас на свадьбу с Вероникой. Я на подряде — торт делаю.

Влад:
Да пошли вы. Всё, я выхожу из чата.

Марк:
Опять. Третий раз за неделю. В этот раз хоть до ужина не возвращайся, герой.

Я:
У него синдром влюблённого — отрицание, злость, принятие. Сейчас на втором этапе.

Жека:
Жаль, что он ещё не дошёл до торта.

Смс от Жеки успела вызвать у меня смешок, и я только хотел вбросить ещё одну подколку про Влада, как в комнату зашла Алина. Без стука. Впрочем, как всегда.

— Тим, ты серьёзно? — сказала она, закинув на плечо пучок волос. — Слышно, как ты ржёшь аж на кухне. Мама уже спрашивала, чё тут за концерт.

— Концерт — в чате, — фыркнул я, — Влад отрицает, что влюблён, Марк гнобит, Жека поддерживает с пафосом. Ну, как обычно.

Алина закатила глаза и подошла ближе, кинув на стол два яблока.

— Ешь. А то сдохнешь с голоду в своём чатике, великий стратег.

— Спасибо, младшенькая, — ухмыльнулся я. — А чего сама пришла?

— Посидеть. Устала, — села ко мне на кровать, подогнула ноги. — У нас в классе сегодня три контрольные. Хочу отключить голову хоть на десять минут.

Я кивнул, отложил телефон и подал ей одно из яблок обратно.

— Держи. Я великодушный брат, делюсь провиантом.

Она взяла и тихо хмыкнула:

— А ты у нас, оказывается, ещё и добрый.

— Умею быть, — усмехнулся я. — Но только с достойными.

Мы посидели немного в тишине. Даже чат как будто на паузу встал. Просто брат и сестра, уставшие после дня, делящие тишину и яблоко. Простые моменты, которые почему-то остаются в памяти дольше всех других.

— Ты правда уверен, что слышал, что сморозил тогда Стас? — Алина посмотрела на меня с таким выражением, будто надеялась, что я сейчас скажу «ошибся».

Я положил телефон на тумбу, выдохнул и ответил:

— Али… я даже видел это. Он с дружками ржал, когда Кирилл стоял рядом. Там всё было видно, слышно. У них, видимо, прям игра такая: кто сильнее врет — тот и красавчик.

Алина сжалась плечами, потупила взгляд. Потом всё-таки прошептала:

— Лея до последнего будет отрицать… Она по уши в Кирилле… — сделала паузу и, чуть дрогнув, добавила: — Ой, прости.

Я отвёл взгляд. Ну да, конечно. Лея. Кирилл. Вечно этот сюжет.

— Всё нормально, — буркнул я, натягивая спокойствие на лицо, будто это не я две недели назад чуть не разнёс Кирилла за ту фразу Стаса.

— Просто, — Алина села ровнее, — она правда думает, что он хороший. Что он за неё. И если сказать ей, она, скорее всего, поверит ему, а не нам.

— Знаю, — я стиснул зубы. — Но я не позволю, чтобы её снова сделали частью какого-то дешёвого спора. Ни Стас, ни Кирилл, никто.

Алина кивнула и осторожно улыбнулась.

— Ты всё-таки не только стратег, но и брат.

Я хмыкнул:

— Ну так. Иногда вспоминаю, что ты моя сестра.

Она засмеялась, и на какое-то время всё стало легче. Но внутри уже зреет план. Просто так я это не оставлю.

Мама постучала, но, как всегда, не дожидаясь ответа, зашла сама. Я с Алиной тут же замолчал, будто нас застали за обсуждением секретной операции. Хотя в каком-то смысле так оно и было.

— Тим, Али, — сказала она мягко, — папа, скорее всего, снова задержится. У одного из мастеров какая-то проблема с клиентом. Что-то в автосервисе не так пошло. Сказал, разберётся на месте.

Я кивнул.

— Окей. Пусть решает. А мы уж как-нибудь без него ужин переживём, — усмехнулся я.

Мама закатила глаза, но тоже улыбнулась.

— Тебе бы только подколоть. Просто предупредила. Алина, ты помоги мне, пожалуйста, с овощами?

— Конечно, — кивнула сестра и, поднимаясь с кровати, тихо шепнула мне: — Не сиди тут как тень. Выйдешь — будет легче.

Я проводил её взглядом, откинулся на подушку и уставился в потолок. Папа снова в разъездах, мама держит дом, мы все как будто на бегу. Но я знал, что пока мы вместе, пока плечом к плечу — с нами всё будет в порядке.

По крайней мере, пока я сам это контролирую.

Я всё-таки вылез из комнаты, когда запах жареной курицы добрался до меня через коридор. Кто бы что ни говорил, но мамин маринад — это святое. В кухне уже возилась Алина, а мама рядом чистила что-то в раковине, обе болтали о чём-то своём, привычно перекрикивая музыку, играющую с телефона.

— О, наш серый кардинал вышел в свет, — усмехнулась мама, мельком глянув на меня. — Поможешь на стол накрыть?

— Я — гость, — нагло сказал я и тут же получил полотенцем от Алины. — Ладно-ладно! Уже беру тарелки.

Мы втроём быстро раскидали всё по местам. Накрытый стол, родной уют, свет тёплой люстры над нами — вдруг это стало казаться таким нужным. После всей школьной катавасии, нервов и мыслей — это было как глоток воздуха.

— Али, не забудь папе потом контейнер собрать, — сказала мама, садясь. — Он, как всегда, приедет под конец всего, проголодается и сожрёт всё холодное.

— Ага, — кивнула сестра.

— Тим, — мама повернулась ко мне. — Как в школе сегодня?

Я на секунду замер, вспоминая завуча, кабинет, Стаса, Кирилла, Алину с Лейкой…

— Да как обычно, — пожал я плечами. — Без драк, клянусь.

— Пока, — съязвила Алина с набитым ртом.

— Слушай, — я ткнул её вилкой. — Я же теперь почти святой. Сдержанный. Молчаливый. Тот, кто решает всё словами.

— Только без лекций, ладно? — мама закатила глаза. — Давайте ужинать. У меня был адский день, и я хочу хотя бы минут тридцать просто побыть с вами, не вспоминая о клиентах, звонках и Лёхином сервисе.

Мы засмеялись.

И вот он — момент. Обычный вечер. Ничего особенного. Только вот именно такие вечера я запоминаю лучше всего.

— Мам, а папа говорил, что с одним из мастеров проблема? — спросил я, доедая картошку.

— Ага, — она вздохнула, отставляя вилку. — Клиент в сервисе на Лермонтова чуть ли не в драку лез. Говорит, что его капот поцарапали, а Лёха уверяет, что тот сам где-то это схлопотал. Мастер на нервах, клиент с претензией, папа поехал разруливать.

— Зачем он сам поехал? — удивился я. — У него же управляющий есть.

— Потому что это Лёха, сынок. Ему легче самому разнести полсервиса, чем дождаться отчёта. И потом — там клиент с "прошлым", если понимаешь о чём я.

Я кивнул. Да, папа частенько говорил, что в их деле иногда лучше лично успокоить человека, чем потом латать репутацию.

— Сильно задержится? — спросила Алина.

— Сказал, что постарается до одиннадцати. Ну а там как пойдёт. Так что давайте без него не скулим, ладно?

— Ну, если он привезёт нам что-нибудь сладкое, я вообще не против, — пробормотал я, откидываясь на спинку стула.

Алина фыркнула:

— Тебе лишь бы еда.

— А тебе лишь бы Кирилл, — отпарировал я автоматически, и сразу пожалел. Мама вскинула брови.

— Опять? Тим

— Ничего не происходит, — Сказал я переглянувшись с Алиной.

— Ага, конечно. — Мама усмехнулась. — Ладно, оставим допросы на потом.

Мы доели в молчаливом, но тёплом уюте. А потом втроём начали разбирать посуду. В такие моменты всё казалось простым. Семья. Вечер. Даже если внутри — ворох мыслей и забот.

Но я знал, что в пятницу на тусовке всё может измениться. И главное — держать язык за зубами, а уши — открытыми.

Алгебра. Физика. История. Мать их. Я уставился в тетрадь, будто она сейчас сама решит за меня уравнение. На столе валялась ручка, рядом — пустая чашка из-под чая. Надо бы отнести, но лень. Джек бы оценил.

Я перевернул страницу. Почерк плавал от усталости — даже у меня. Слишком много всего за последние дни. И слишком мало сна. Бессонница не давала покоя, как только в голове прокручивался тот разговор у шкафчиков. Влад, Марк, я — троица «разгребающих». А теперь ещё и план на тусовке.

— Так… Если x равен… — пробормотал я себе под нос, но мысли соскочили.

На экране телефона мигнул свет. В чате Жека накинул картинку с надписью:
«Когда думаешь, что взрослый — и тут контрольная по биологии»
А ниже — его подпись:
"Наслаждайтесь, мелкие. Потом будут налоги."

Я хмыкнул. Прекрасно. Один в Питере архитектуру крутит, а мы тут пытаемся выжить в школьной реальности с драками, слухами и грязью.

В дверь постучала мама:

— Тим, тебе ещё долго?

— Минут двадцать, — ответил я, сдерживая зевок.

— Не засиживайся. Спать по-человечески всё ещё модно, знаешь ли.

Я усмехнулся:

— Учту, мам.

Она ушла, а я вернулся к задачке. Сидел, решал, делал вид, что сосредоточен. На самом деле в голове было лишь одно: как сделать так, чтобы на той вечеринке Стас сболтнул всё, и чтобы Лея об этом узнала.

Звучит почти как миссия невыполнима. Но мы — не из тех, кто сдается.

Я закрыл тетрадь, не дождавшись озарения. Голова гудела — не от формул, а от всего, что крутилось внутри. Лея, Кирилл, Алина, тусовка, Стас. Всё, как обычно, перемешалось в один бесконечный, дёрганый клубок.

Телефон завибрировал снова — на этот раз личное сообщение от Марка:

"У тебя всё?"

Я ответил коротко:

"Почти. Уроки доделаю — отбой."

"Ок. До завтра, Бэтмен."

Я усмехнулся.
Если уж я и Бэтмен — то определённо из серии, где всё летит в тартарары.

Поднялся, потянулся, размял плечи. Из кухни пахло чем-то сладким — мама, видимо, пекла свой фирменный пирог. Я уже хотел выйти, как дверь тихо приоткрылась.

— Тим, — Алина выглянула с полуулыбкой. — Мам сказала — чай поставила. И кусок пирога оставила. Ты спустишься?

— Сейчас, — кивнул я. — Спасибо.

Она задержалась в дверях:

— Ты не перегружаешься? Просто… я знаю, что ты всё на себя берёшь. И за меня, и за Лею, и за всех.

— Не перегружаюсь, — отозвался я, чуть натянуто. — Просто… хочу, чтобы всё было нормально. Справедливость и всякое такое.

Алина кивнула. Взгляд у неё был тот, что раньше — когда мы оба были младше, и она прибегала ко мне с разбитым коленом, а я клеил ей пластырь с котиком и уверял, что завтра всё будет лучше.

— Если что, я рядом, — тихо сказала она. — Мы команда, братец.

— Знаю. — Я улыбнулся. — И ты тоже не носись одна, ладно? Сначала вместе Стаса раскрутим, потом уже будем героизмом страдать.

— Договорились, — фыркнула Алина и скрылась за дверью.

Я выдохнул. Тепло. По-настоящему. И даже немного спокойнее.

Взял телефон, глянул на заставку — старая фотка с прошлого лета: я, Марк, Лея и Алина на берегу озера, босиком, в песке, с растрёпанными волосами и глупыми рожами. Джека тогда ещё не было — вместо него Алина держала в руках здоровенный арбуз, а Марк пытался ей помешать его унести. Мы тогда дурачились до темноты. И казались почти счастливыми.

Нет, не казались. Были.

Я сжал телефон чуть крепче.
И мы такими останемся. Что бы ни случилось.

Спустился в кухню. Пирог стоял на столе, уже остывший, но от него всё ещё шёл тонкий запах ванили и корицы. Я налил себе чаю, сел, откусил — и чуть не обжёгся о воспоминание.

У нас с мамой когда-то были вечера — только мы вдвоём и горячий пирог. Тогда всё было просто: школа, футбол во дворе, Алину из сада забрать... А теперь мы выросли. Слишком быстро. Иногда мне кажется, что я не подросток, а сорокалетний мужик, который просто притворяется семнадцатилетним.

За окном мелькнула тень. Я машинально глянул — у соседнего гаража, прямо под моросящим дождём, стоял Марк. Капюшон надвинут на лоб, руки в карманах, рядом байк.

Опять.

Я уже встал из-за стола, когда в кухню вошёл отец. Взгляд у него был сразу настороженный, будто он знал, что я собираюсь натворить.

— Что, снова Марк? — спросил он, прислонившись к дверному косяку.

— Стоит под дождём у байка. Думаешь, просто так?

Папа тяжело вздохнул, провёл рукой по щетине.

— Ты не обязан всё решать, Тимур. Я серьёзно. Он тебе друг, но ты не его спасатель.

— А кто, если не я? — резко бросил я. — Ты с дядей Димой общаешься, ты всё знаешь. И знаешь, как это может закончиться. Если мы его не остановим...

— Тим, — он подошёл ближе, положил руку мне на плечо. — Иногда нужно дать человеку сделать шаг самому. Пусть и в тупик. Только тогда он поймёт, куда не надо.

— А если он не успеет вернуться?

Пауза. В ней всё: страх, усталость, злость.

— Успеет, — сказал отец. — Он — Барсов. А ты — мой сын. И вы оба упрямее танка.

Я коротко кивнул. Понимал, что он прав. Но это не значило, что я мог спокойно сидеть и ждать.

Я вышел на улицу, сжимая кулаки в карманах. Дождь почти закончился, только редкие капли падали с крыш и деревьев, как эхо ливня. Возле гаража стоял Марк — как и ожидалось, у байка. Спокойный, уверенный, будто никуда не собирается. Хотя я знал: если стоит — значит, собрался. Если приехал — значит, есть план. А если молчит — это вообще тревожный знак.

— Ты чего? — спросил я, подходя ближе.

Марк протянул мне второй шлем:

— Поехали, тебе надо проветриться.

Я уставился на него. Серьёзно? Сейчас?

— Ты издеваешься сейчас?

— Нет, — ответил он спокойно. — Я вижу, как ты изводишь себя по поводу Леи. Садись, поехали, пока я не передумал.

— Ты псих, Ягуар.

— Я в курсе. Ну ты едешь, нет? Или я зря приехал, зайчик?

Я фыркнул. Зайчик, блин. Он вечно так — как будто специально хочет выбесить, но под этим всем всегда прячется что-то настоящее. Забота, наверное. По-своему, по-барсовски.

Взял у него шлем, взвесил в руках. Мысли роились в голове: остаться, снова зависнуть в кухне, листать фотки с того лета и жалеть, что всё изменилось... или поехать. Прокатиться. Отключиться хотя бы на полчаса.

— Ладно, — бросил я. — Только если ты опять полезешь в заносы — выкину тебя с байка.

— Так и скажи, что хочешь обнять меня покрепче, — усмехнулся Марк, надевая свой шлем. — Только держись крепче, Барсук, трасса скользкая.

— Ты неисправим, — проворчал я, усаживаясь сзади.

— И ты меня всё равно любишь.

Байк рванул с места, и всё, что было — тревога, злость, обида — осталось позади, растворилось в шуме мотора и ветра, хлещущего в лицо.
Дороги быстро сменяли друг друга — город растворился в зеркале заднего вида, уступив место полям и мокрым деревьям вдоль трассы. Асфальт блестел после дождя, будто натёрт до зеркального блеска, а ветер бил в грудь, словно проверяя, жив ли я вообще.

Марк не гнал. Для него — это уже достижение. Он ехал уверенно, но спокойно, без привычных рывков, без выпендрежа. И в какой-то момент я понял — он и вправду просто хочет, чтобы я выдохнул. Пусть даже на скорости восемьдесят.

Через полчаса мы остановились на старом холме за городом. Там, где в прошлом летом мы с ним и Леей один раз собирались ночью с пледом, термосом и мечтами, которые тогда казались ближе, чем сейчас.

Марк заглушил мотор, снял шлем и сел прямо на мотоцикл, глядя вдаль. Я встал рядом, уперся ладонями в капот, чуть пригнулся вперёд и вдохнул. Воздух был сырой, но свежий. Без бетонной пыли. Без чужих голосов.

— Ну, — сказал я, глядя на горизонт. — И чего это было?

— Проветривание. — Он пожал плечами. — У тебя лицо последнее время такое, будто ты кирпичами завтракаешь.

Я усмехнулся, но без веселья.

— Не могу её выкинуть из головы. Ни на минуту.

— Я бы удивился, если бы ты мог, — буркнул он, ковыряя подошвой землю. — Ты же не Кирилл. Ты не умеешь «встречаться на расслабоне».

Я посмотрел на него искоса:

— А ты?

— А я дебил с байком. Мне проще ехать, чем говорить.

Мы замолчали. Только ветер свистел где-то внизу, в кронах. Я вдруг понял, как сильно соскучился по этому молчанию. По моментам, где не надо что-то доказывать. Где просто можно быть собой. Пусть и с разбитым сердцем.

— Она правда избегает меня, — сказал я тише. — Смотрит как будто сквозь. Как будто меня больше нет.

Марк кивнул.

— Потому что ты для неё слишком значим. А значимость, брат, — это страшная штука. Особенно, когда не понимаешь, что с ней делать.

Я молчал. Долго. А потом спросил:

— Ты когда-нибудь боялся, что не справишься с тем, что чувствуешь?

Он усмехнулся и посмотрел на меня.

— Каждый день. Но ты же знаешь, что я делаю, когда боюсь?

— Гонишь?

— Нет. Дышу. Глубоко. Считаю до пяти. И только потом решаю, ехать или остаться.

Он достал из внутреннего кармана куртки мятую шоколадку, разломил пополам и протянул мне.

— На, зайчик. Подкрепи страдальца в себе.

Я рассмеялся. Первый раз за долгую неделю — по-настоящему.

Мы сидели на холме, ветер слегка трепал волосы, небо серело, но дождь больше не шел. Было тихо. Даже слишком. Иногда именно в такие моменты проще всего сказать то, что в себе носишь годами.

Я подкинул в ладони обертку от шоколадки, потом сунул её в карман и, не глядя на Марка, спросил:

— А ты вот… когда понял, что Алину любишь?

Он замолчал. Прямо так. Без попытки сразу отшутиться, как он умеет. Просто замолчал.

— Хороший вопрос, — наконец произнёс. — Наверное, когда…

Он снова прервался. Я повернул голову и посмотрел на него. Марк уставился куда-то вдаль, в сторону трассы, которая вела обратно к городу. Потом выдохнул и заговорил тише, почти неслышно:

— Помнишь, когда вы с ней поругались из-за меня? Месяц назад.

— Помню, — отозвался я, сжав пальцы. — Она тогда уехала к тебе на гонки. И я... ужасно злился.

— Она тогда увидела меня, — продолжил он. — Я впервые увидел в её глазах страх. Не злость, не раздражение, а настоящий, человеческий страх. А потом она увидела, как я принимаю выигрыш. Деньги. И развернулась. Ушла. Просто ушла.
Я тогда испугался, Тим. Испугался, что она уйдёт навсегда.
Но не придал этому значения. Я же… как всегда: всё несерьёзно, само рассосётся. А потом — травля. Эти идиоты в сети, её фотки, сплетни…
Я психанул. Встал в раздевалке и сказал: "Она — моя девушка". Просто, чтобы от неё отстали. А потом закрутилось.
Я понял, что пропал.

Я молчал. Потому что в его голосе было то же самое, что жило в моей груди. Только в его случае — с ответом. А у меня всё было иначе.

— А я вот… — тихо сказал я, глядя себе под ноги, — Лею всегда любил. С самого детства, знаешь? Когда мы на даче бегали в одних футболках, и она была ярче любого солнца.
Но я для неё — лишь друг.

Эти слова дались тяжело. Как будто изнутри вынул что-то важное и показал, хоть и знал, что никто не вернёт.

Марк ничего не ответил. Просто кивнул, положил руку мне на плечо — тяжёлую, как якорь, но нужную. По-своему — спасибо.

Мы сидели так ещё какое-то время. Просто молчали. Два пацана на холме.

Мы молчали. Такой редкий, спокойный момент, в котором вдруг стало легче дышать. Я почти забыл, что вокруг есть ещё кто-то, кроме нас и этого ветра.

И тут — звонок.

Марк достал телефон, глянул на экран и усмехнулся:

— Алина.

Он ткнул на громкую связь и бросил мне короткий взгляд, мол, «слушай и наслаждайся».

— Мурзик, — раздался в эфире её голос, полушутливо-полустрого, — этот оболтус с тобой?

— И тебе привет, Зелёноглазка, — отозвался Марк, развалившись поплотнее. — А что?

— Его мама потеряла, а он трубку не берёт, — фыркнула она. — Говорит, куда-то пропал, в окно смотрит трагично, как будто его байкер увёз.

Я закатил глаза, взял у Марка телефон и поднёс ближе:

— У нас мужской разговор, — буркнул я.

— Ага, — протянула Алина, — так и скажи прямо, Мурзик, ты мне изменяешь с моим же братом.

Марк едва не поперхнулся смехом. Я зажал лицо рукой.

— Ну всё, — пробормотал я. — Мою репутацию только что похоронили на этом холме.

— Ага, с венками и моторным маслом, — добавил Марк, смеясь. — Спасибо, любовь моя, теперь нас точно будут шипперить.

— Я вас уже шипперю, — весело откликнулась Алина. — А теперь дуйте домой, ужинать будете или сами себе дичь добудете на трассе?

— Мы в пути, — сказал я, и впервые за весь день мне было по-настоящему тепло.

Марк отключил звонок, и мы оба ещё немного посидели, уставившись в серое небо.

— Она тебя точно приручила, — сказал я.

— А ты не хочешь, чтобы тебя приручили? — глянул он на меня.

Я промолчал. Потому что, если честно, хотел. Но не знал, нужно ли это Лее.

Марк

Дорога назад пролетела будто за пять минут. Мокрый асфальт, холодный ветер — всё это отступило на второй план. Главное — Тим вроде стал дышать. Не полностью, не до конца, но уже не сгорбленный комок злости и боли. Значит, не зря приехал.

Я свернул к их дому, заглушил байк и снял шлем.

— Спасибо, что не нёсся как сумасшедший, — буркнул Тим, слезая с мотоцикла.

— Я был на удивление адекватен. Иногда могу. Запоминай этот день — он редкий.

Он усмехнулся, и мы вместе поднялись по ступенькам. Я уже потянулся к звонку, но дверь распахнулась раньше, чем я успел коснуться.

На пороге стояла Алина — в пижаме с лимонами, полотенце небрежно скручено на голове, в руке — кухонное полотенце, как у угрожающе доброй хозяйки.

— О, вот и наш любитель драмы. — Она кивнула на Тима. — Мама звонила, уже тёте Поле, чуть инфаркт не случился. «Где мой сын, он трубку не берёт, может, его украли байкеры». А отец так вообще уже думал ориентировки рассылать. На вас двоих между прочим.

— Почти так и было, — пожал плечами я, входя следом. — Байкер один, и я был очень вежлив.

— Ага. Мурзик, ты только и умеешь, что увозить мою семью на мотоцикле. Сначала твой отец моего когда-то, теперь брата.

— Что поделать, в вас притяжение, — ухмыльнулся я, подмигивая. — Не я начал.

— Иди уже. Еда на плите, не вздумай ругаться с мамой — она и так на взводе. Тим, тебе отдельный разговор — не теряйся как подросток, у тебя уже голос сломался, пора вести себя как взрослый.

— Да я просто… — начал он, но замолчал.

— Он просто у меня в гостях был, — вставил я. — Разговор по-мужски. Мы, знаешь, дышали, смотрели вдаль, говорили о чувствах.

— Ага, — Алина хмыкнула. — Так и скажи — шипперство в чистом виде. Теперь мне вас только на байке в свадебных костюмах осталось представить.

— С меня — бутоньерка, — подмигнул я и поцеловал её в щёку. — Не злись. Всё норм. Я же сдал тебе брата целым и даже не испорченным морально.

— Спорно, — пробурчал Тим, направляясь на кухню. — Ты меня испортил ещё лет в десять.

— И не жалею, — крикнул я ему .

Алина остановилась рядом, тише сказала:

— Спасибо, что вытащил его. Он из за Леи с ума сходит, но не проговаривает. А теперь хотя бы не выглядит как затравленный волчонок.

— Мы с ним поговорили, — кивнул я. — По-честному. Может, легче станет.

Она на секунду прижалась ко мне — коротко, по-своему тепло.

— Останешься на ужин?

— А что на ужин?

— Макароны по-флотски и мамины брови, если Тим съест пирог раньше времени.

— Тогда точно остаюсь.

На кухне пахло по-домашнему: жареным луком, сыром, чем-то тёплым и утешающим. Тимур уже сидел за столом, развалившись в своём углу, будто он тут не жил, а в отпуск приехал.

— Руки помыл? — строго спросила тётя Диля, доставая хлеб из бумажного пакета.

— Мыл! — отозвался он слишком быстро.

— Проверь, — сказала она Алине.

— Мам, ну блин! — возмутился Тим, а я не сдержал улыбки.

Они спорили, как всегда — с любовью и привычкой. Не злобно, а по-семейному. Я подсел за стол, и миска с макаронами появилась передо мной, будто волшебным образом. Всё тепло этого дома будто тянуло в себя.

— Ешь, — сказала тётя Диля. — А то ты всё время какой-то вразлет.

— Спасибо, — кивнул я. — У вас всегда как у бабушки — вкусно и спокойно.

— У бабушки у нас компот из крыжовника, — хмыкнула она. — А тут просто ужин. Не делай трагедию из макарон.

Мы рассмеялись. Даже Тим, хоть и буркнул что-то себе под нос.

И вот в этот момент — звонок.
Мой.
Телефон завибрировал в кармане.
Экран мигнул: «Мама».

Я вышел в коридор, но оставил дверь приоткрытой. Ответил, слегка виновато улыбаясь.

— Алло?

— Марк, ты куда пропал? — голос мамы звучал спокойно, но с ноткой тревоги. — Даже не поел. Мы тут с отцом подумали, может, ты опять на трассе...

— Всё нормально, мам. Я у Тима. Мы просто... болтали.
Алина и тётя Диля ужином накормили, всё хорошо.

— У Тима? — она выдохнула. — Ну ладно. Хоть с умными сидишь. Передавай привет.
И скажи, что мы завтра поедем за кормом для Джека. Если хочешь — поехали все вместе.

— Хорошо. Я люблю тебя.

— Я тоже, сынок. Возвращайся не слишком поздно.

Я положил трубку и на секунду замер.

Это ведь так просто — один ужин, один звонок, и ты чувствуешь, что тебя любят.

Я вернулся в кухню. Алина уже налила мне чай, Тим грыз корочку хлеба, а тётя Диля спорила с кем-то в семейном чате, приговаривая: «Да он в пироге не пересушен! Это корочка хрустит!»

Сел обратно, и вдруг понял — мне не хочется уходить. Совсем. Я встал из-за стола, поправил куртку и кинул взгляд на часы. Уже почти девять.

— Ладно, пора двигаться. А то меня мама уже один раз потеряла — второй не простит, — сказал я, пробежав взглядом по кухне.

Тим молча кивнул, всё ещё ковыряясь в чайной ложке. Тётя Диля убирала со стола, ворча себе под нос на групповую семейную переписку:
— «Да кто вообще кладёт сгущёнку в картофельную запеканку?.. С ума сошли совсем».

Я уже подошёл к двери, как вдруг:

— Марк, подожди. — Голос Алины. Спокойный, тихий. Но с той интонацией, от которой сердце делает крошечный поворот.

Я обернулся. Она стояла у края кухни, прислонившись к дверному косяку. Полотенце с головы она давно убрала, волосы немного растрепались, как всегда вечером — естественно и красиво.

— Что? — спросил я, чуть сдержанно.

— Просто… — она подошла ближе и остановилась передо мной. — Не уезжай пока. Посиди ещё немного. Хочешь — на балконе, хочешь — просто рядом.

Я взглянул ей в глаза. Зелёные. Упрямые. Теплые.

— Тебе плохо? — тихо спросил я, уже понимая, что ответ неважен. Я всё равно останусь.

— Нет, — покачала она головой. — Просто... бывает, что хочется, чтобы рядом был кто-то, кто знает, как ты дышишь.

Я вздохнул, растягивая губы в лёгкой, почти смущённой улыбке.

— Ты умеешь вовремя говорить такие штуки, Кострова.

— Да я вообще редкий талант, — усмехнулась она и дотронулась пальцами до моего рукава. — Пять минут?

— Пятнадцать, — ответил я. — Только потому, что ты держишь мой байкерский образ на плаву.

Она фыркнула и махнула рукой:

— Балкон открыт. Плед на кресле. И я, если что, принесу чай. Только не сбегай, ладно?

Я ничего не сказал. Просто пошёл за ней.

Балкон у Костровых был совсем не крошечным — просторный, с тёплым светом из окон, широкими креслами и деревянными перилами, которые слегка скрипели от времени. Отсюда открывался хороший вид на двор, клёны во дворе отбрасывали длинные тени под уличными фонарями, а воздух пах скошенной травой и чем-то родным.

Я устроился в кресле, вытянул ноги и закутался в плед, который Алина положила мне на плечи. На маленьком столике между нами — две кружки. Чай — не просто чай. С мятой, лимоном и, кажется, черничным вареньем.

Алина села напротив, подогнув ноги под себя. Плед она тоже прихватила — тот, в который мы однажды оба заворачивались в дождь на даче.

— Ты вот смотри, Барсов, — сказала она, делая глоток, — когда-нибудь прославишься тем, что влюбился не в гонку, а в балконный чай.

— Смотри, не разбалтывай. Упадёт моя байкерская репутация.
— Я серьёзно, — усмехнулась она. — Ты сейчас выглядишь, как будто тебе хорошо. Прям… правда хорошо.

Я откинулся назад, посмотрел на тёмное небо.

— А мне и правда хорошо. Странно, да?

— Почему странно?

— Потому что с тобой всегда либо дичь, либо драма, — сказал я, косо улыбнувшись. — А тут вдруг… покой.

— Это не вдруг, Марк, — сказала она тише. — Это потому что ты дома.

Я посмотрел на неё. Волосы слегка растрепались, зелёные глаза блестят от света из кухни, а кружка почти закончилась — как и наш привычный ритм «поддеть и убежать».

— Ты ведь тоже знаешь, что я с тобой другой, — сказал я. — Без понтов. Без маски.

— Я знаю. — Она кивнула. — И мне именно этот ты нравится. Даже если ты не умеешь пить чай, не обжигаясь.

— Это потому что я горячий, Кострова. — Я ухмыльнулся.

— Ой всё, — она рассмеялась. — Хоть бы раз серьёзно что-то сказал.

— Я серьёзно. — Я наклонился чуть ближе. — Я с тобой… как будто могу дышать. Спокойно. Настояще.

Она замолчала. Взяла мою руку. Неуверенно, но твёрдо. И не отпустила.

— Не уезжай пока, — сказала она. — Просто побудь. Здесь. Со мной.

— Я не спешу, — ответил я. — Не сегодня.

Мы сидели молча, держась за руки. Время будто замедлилось — не хотелось ничего говорить, двигаться, нарушать эту хрупкую тишину, в которой между нами звучало гораздо больше, чем в словах.

Я посмотрел на Алину — она чуть улыбалась, глядя куда-то в темноту за перилами. Никакой маски, никакой иронии. Просто она.

— Ты знаешь, — начал я, — если бы кто-то сказал мне год назад, что я буду сидеть на балконе, в пледе, с чаем, и… с тобой… я бы не поверил.

— А сейчас?

— Сейчас я думаю, что балконы — сильно недооценённая штука.

Алина фыркнула и наклонилась чуть ближе, будто собиралась что-то сказать, но —

Щёлкнула балконная дверь.
Мы обернулись.

На пороге стоял дядя Лёха — в футболке, домашних шортах и с кружкой кофе в руке. Он прищурился, глядя на нас, и чуть качнул бровью.

— Ну здравствуйте, голубки, — протянул он, ухмыляясь. — Я, конечно, не ревную, но если вы тут ещё немного посидите, мне придётся начать брать с тебя арендную плату, Марк.

— Добрый вечер, дядь Лёх, — я поднял ладонь в лёгком жесте. — За аренду могу отрабатывать ремонтом в вашем сервисе.

— У тебя отец лучше чинит, не ври, — усмехнулся он. — Диму я знаю — ещё со школы выкручивался.

Алина закатила глаза:

— Пап, ну серьёзно?

— А что? — Лёха сделал глоток кофе. — Я просто хотел проверить, живы ли вы. А то сидите как два философа на скале. Ладно, не мешаю. Но дверь потом не забудьте закрыть — сквозняк мне не нужен.

Он уже собирался уходить, но остановился:

— И да, Марк. Если останешься на ночь — одеяло в гостевой, тапки под лестницей. Не ходи босиком, простудишься.

Я чуть не рассмеялся. Алина закрыла лицо рукой:

— Боже, пап…

— Что? Я заботливый, в отличие от некоторых. — Он исчез в проёме, и только смех ещё пару секунд витал в воздухе.

Я посмотрел на Алину. Она выглядела смущённой, но глаза у неё светились.

— У тебя классный папа, — сказал я.

— Он просто тебя любит. С детства. Ему всё равно, что ты гонщик. Главное — что ты с нами не играешь.

Я взял её ладонь снова, крепче, чем раньше.

— Я не играю. Никогда не играл.

— Я знаю, — сказала она тихо. — Поэтому и держусь за тебя вот так.

Балкон опустел — дядя Лёха ушёл, оставив после себя только лёгкий запах кофе и ту самую «отеческую заботу», которую не перепутаешь ни с чем.

Я посмотрел на Алину, чуть склонил голову:

— Твой папа предложил заманчивую идею.

Она приподняла бровь, с улыбкой:

— Чинить мотоцикл?

— Нет. Остаться.

Она на секунду замерла, потом, будто нарочно, сделала равнодушное лицо:

— Ну ты же не хотел уходить. Я просто тебя поддержала морально.

— Ага, морально. Кстати, если что... — я потянулся, как бы невзначай, — я в шкаф больше не полезу.

Она хмыкнула:

— А что?

— Я там был. Дважды. И поверь, это было испытание не для слабонервных.

— Боже, какие мы неженки, — фыркнула Алина.

— Имей совесть. У меня теперь фобия на вешалки. Я до сих пор вспоминаю, как один крючок зацепился за капюшон, и я подумал, что всё, конец.

— Ладно, — она сделала вид, что сдаётся, — так уж и быть. Сегодня тебя не отправим в шкаф. Спрячу под одеялом. С головой.

— Только если без подушки на лицо. Мне ещё гонки выигрывать.

— Ну уж не знаю… — протянула она и встала, потягиваясь. — Папа разрешил, тапки выданы. Одеяло найдём. А моральная компенсация за испуг — это уже ко мне.

Я встал следом, усмехнувшись:

— Вот чувствую, меня тут и пропишут.

— Уже почти, Барсов. Только попробуй не вынести мусор утром — и вся эта романтика накроется тазиком.

— Ты умеешь вдохновить, Кострова.

Она кивнула серьёзно:

— Знаю. Ещё и чай варю лучше всех.

Мы только зашли в дом, когда Алина остановилась на лестнице и, обернувшись через плечо, строго произнесла:

— Так, ты первый в душ. Иначе потом пойдёшь только к утру.

Я приподнял бровь, изображая обиду:

— Ну спасибо, Зелёноглазка, это тонкий намёк?

— Это прямой намёк, — спокойно отозвалась она. — Что я могу зависнуть в душе надолго. С музыкой. С пеной. С размышлениями о судьбах мира.

— Уточни: с полным захватом водоснабжения района, — хмыкнул я. — Ладно, уговорила. Но если я не выйду — вызывай спасателей.

— Спасателей не будет. Только я. В халате. С тапком.

— Прям как в страшилке. Только вместо маньяка — ты.

— Угу. Только страшнее, — подмигнула она. — Полотенце в шкафу. Шампунь мой — не трогай. Он с запахом ванили, будешь потом пахнуть как булочка.

— А если мне нравится пахнуть как булочка?

— Тогда у нас серьёзный разговор впереди, Барсов, — сказала она, стараясь не рассмеяться.

Я покачал головой, усмехаясь, и поднялся по лестнице:

— Всё, ухожу в бой. Если не вернусь — передай моему байку, что я его любил.

Она снизу крикнула:

— Только не залей пол! Я не хочу, чтобы утром мама подумала, что ты устроил цунами в ванной.

Я фыркнул:

— Сама ты цунами.

— Приятного тебе водоворота, булочка.

Алина

Я только закончила расправлять постель, когда услышала, как приоткрылась дверь.

Повернулась — и вот он.
Марк.

В джинсах, босиком, без футболки, с мокрыми после душа волосами, от которых на плечах оставались тонкие капли воды. В руках — полотенце, которое он уже небрежно теребил, будто забыв, зачем вообще взял.

— У тебя тут жара, как в сауне, — пробормотал он, проходя вглубь комнаты. — Неудивительно, что ты тут не мерзнешь зимой.

Я облокотилась на край кровати, скрестив руки:

— Это называется "комфорт", Барсов. Ты просто привык к вечному холоду в своём гараже.

Он ухмыльнулся, подошёл ближе, не отводя взгляда.

— Или, может, дело не в отоплении, а в тебе.

— Ты хочешь, чтобы я покраснела?

— Я хочу, чтобы ты перестала смотреть на меня, как будто впервые видишь без футболки, — сказал он, усмехаясь. — Мы, вообще-то, дважды уже…

— Спасибо, я помню, — перебила я, чувствуя, как уголки губ предательски поднимаются. — Просто… ты выглядишь так, как будто зашёл в рекламу шампуня и случайно остался.

— А ты всё такая же. Ужасно красивая, и ужасно злая, если я сажусь на кровать с мокрой спиной.

— Не вздумай, — сразу предупредила я и кивнула на полотенце. — Промокни хотя бы.

Он подчинился, но сделал это медленно, лениво, с нарочитым видом мученика.

— Всё, довольны мадам? Могу теперь лечь как цивилизованный человек?

— Смотря с какой стороны, — хмыкнула я. — Если у тебя снова привычка заваливаться поперёк кровати — нет.

— Я заваливаюсь исключительно по направлению к тебе, Кострова. Это у меня сработанный рефлекс.

Я присела на край кровати, повернулась к нему, глядя, как он бросает полотенце на стул и опускается рядом, тяжело, уверенно, по-хозяйски. Почти сразу рука нашла мою талию — просто и без вопросов. Как будто так и должно быть.

— Ну и что ты там себе думала, пока я был в душе? — спросил он, склонившись ближе, почти касаясь лбом моего виска.

— Что ты наверняка вылил полбутылки моего шампуня. А ещё — что мне с тобой спокойно. Даже когда ты роняешь мыло.

Он тихо рассмеялся:

— Надо же. Я — символ безопасности. Никогда бы не подумал.

— Ты — мой человек, Марк, — сказала я. — Вот и всё.

Он на мгновение замер. Потом потянулся вперёд и поцеловал меня в висок.

— Я с тобой, Алина. Не на время. Не на потом. Просто — с тобой.

И мы легли. Без пафоса, без фейерверков. Просто рядом.
И я знала — мне не нужно ничего больше.

Проснулась я от тепла. Того самого, уютного, когда в комнате тихо, солнце только начинает заглядывать в окно, и рядом дышит он.

Марк спал на спине, одной рукой обняв меня за талию, а другой укрыв себя и половину моего плеча. Волосы всё ещё слегка влажные, дыхание ровное, спокойное. Было что-то особенно умиротворяющее в этом утре.
Тихое. Наше.

Я улыбнулась, потянулась, прижалась к нему лбом…
И тут — тук-тук-тук.

— Али? Ты встаёшь? — голос папы, бодрый, громкий и гораздо ближе, чем хотелось бы.

Марк только успел сонно промычать:

— Мм… чего?..

— ВСТАВАЙ! — зашипела я и, действуя на чистом инстинкте, резко скинула его с кровати.

Он рухнул на пол с глухим «ух», и я тут же схватила подушку, бросила ему, как спасательный круг.

— Ты серьёзно?! — прошипел он, приподнимаясь. — Алина!

— Папа! — прошипела я в ответ. — В дверь! — и почти одновременно крикнула:
— Да, пап! Уже встаю!

Марк сидел на полу, в полном ступоре, лохматый, с одеялом, свалившимся на ноги, и подушкой в обнимку.
— Ты меня убить хотела?

— Нет, спасти!
Я уже бегала по комнате, натягивая халат и собирая его футболку с пола.
— Тапки под кровать! Твоя футболка вон там! Не дыши громко!

— Не дыши громко?.. — прошептал он в полный шок. — Я тебе потом это припомню, Кострова!

— Потом будешь мне благодарен! — шикнула я и рванула к двери.
Уже поворачивая ручку, глянула через плечо — он успел скрыться за занавеской, как настоящий партизан.

Открыла дверь. Папа стоял с кружкой кофе и немного подозрительным взглядом.

— Доброе утро, — выдала я, стараясь выглядеть максимально невинно.

— Доброе. Ты как, нормально спала? А то с балкона холодно было возвращаться.

— Отлично спала. Как убитая, — кивнула я, крепко сжав пальцы на поясе халата.
— Ага. Ну, если увидишь Барсова — передай, что тапки пусть не теряет. Они мои любимые.

Я едва не захлебнулась воздухом:

— Поняла… обязательно.

Он ушёл вниз. Я закрыла дверь и прислонилась к ней затылком.

— Он знал, — прошептала я.

— Конечно знал, — раздалось из-за штор. — Он же дядя Лёха. Его не обманешь.

Марк вынырнул, как из театральной кулисы, с выражением лица «я пережил вторую мировую».

— В следующий раз я сплю в шкафу.

— Только не в моём. Там твой страх.

Мы оба рассмеялись, и я шагнула к нему, прижалась лбом к его груди.

— Прости, но это было… чуть панично.

— Это было эпично, — усмехнулся он. — Главное — я всё ещё жив. И, кажется, принят твоим батей официально.

— Не «кажется». Ты принят. Просто не надо, чтобы мама спалила нас раньше времени.

— Тогда в следующий раз — по тревоге я прячусь на балконе.

— Или ты просто начнёшь вставать первым и будить меня. Как настоящий джентльмен.

Он усмехнулся:

— А можно я просто буду твоим полулегальным бойфрендом с навыками партизанской маскировки?

Я посмотрела на него, улыбнулась:

— Можно. Но всё равно ты мой.

— Так, давай быстро: ты зубы чистил? — спросила я, открывая шкаф и доставая ему другую футболку.
— Нет, я был занят падением с высоты подушки, — буркнул Марк, но футболку всё же натянул. — Кстати, когда ты успела её утащить?

— Я тебя всегда страхую, Барсов. Даже когда ты не в курсе.

Он подошёл, поцеловал меня в щеку — коротко, тепло, с тихим «спасибо».

Через пару минут после водных процедур мы уже крались по лестнице, как два преступника в комедийном фильме. На кухне что-то звенело — судя по звукам, мама уже ставила чайник, а где-то внизу Тимур разбирался с тостами и наушниками в ушах.

— Если что, ты пришёл рано. Очень рано. До завтрака. Я просто не успела сказать, — шептала я ему на бегу.

— Конечно, — кивнул он. — Я даже сам себе дверь открыл, с помощью телепортации.

— Тихо ты, телепорт, — цыкнула я, и мы влетели на кухню почти синхронно.

— О, наконец-то! — раздалось от Тимура. Он стоял у стола, с куском хлеба в зубах и с кофейной кружкой в руке. — А то я уже думал, ты Барсова в шкафу спрятала.

Марк кивнул:

— Это было бы слишком банально. На этот раз — занавески.

Тимур рассмеялся, качнув головой:

— Вот серьёзно, сколько ещё вы будете играть в «мы просто пьем чай вместе»?

Я закатила глаза и плюхнулась на табурет:

— Пока мама не получит инфаркт. Или пока папа не решит выгнать Марка из дома, потому что тот съел его сыр.

Марк развёл руками:

— Один раз. Один! И то я не знал, что это был «тот самый сыр с ярмарки».

В этот момент в комнату вошла мама, в фартуке и с полотенцем на плече.

— Доброе утро, дети, — сказала она с улыбкой. — Марк, снова ты? Приятно видеть. Оставайся на завтрак.

Я быстро кивнула:

— Он рано заехал. Мы как раз спустились.

Мама ничего не сказала, но глаза у неё были с хитринкой. Поставила чашки, взглянула на нас троих, задержалась чуть дольше, чем обычно, на мне и Марке.
Потом спокойно добавила:

— Надеюсь, Тимур хоть не прятал тебя в кладовке.

— Нет, я выше этого, — ответил он серьёзно, глядя на нас поверх кружки.

— И вообще, может, уже пора всем всё сказать? Мама не дура. Папа тебя вчера сам на балкон пустил.

Я посмотрела на Марка.

Он молча поднял бровь — твой ход, Кострова.

Я вздохнула, скрестила руки:

— Хорошо. Мы скажем. Сегодня.

Мама обернулась:

— Что скажете?

Я встала и, уставившись на край стола, выдохнула:

— Что мы с Марком… ну, не просто чай пьём. Мы вместе. Уже давно.

Повисло короткое молчание.
Мама посмотрела на нас, на его руку, которую он почти незаметно положил поверх моей.
Потом вздохнула, улыбнулась и сказала:

— Наконец-то. Я уже испекла пирог на случай «официального признания». Думаю, пора его достать.

Марк чуть не захлебнулся чаем:

— Вы… ждали?

— Конечно. Я женщина, Марк. Я всё вижу. Просто позволила вам самим дозреть.

Тимур театрально приложил руку к сердцу:

— Я один тут держу интригу и честно молчу. А вы всё знали?

— Конечно, — ответила мама и направилась к духовке. — Но ничего, вы — красивые. Даже подушки с кровати теперь складывайте вместе. А то видно, кто где спал.

В этот момент на кухне послышались шаги — и в дверях появился папа.
Дядя Лёха. В спортивных штанах, с чашкой кофе и тем самым слегка прищуренным «отцовским» взглядом, от которого даже Тимур на секунду напрягся.

— Так, что тут у нас? — лениво протянул он. — Кто кому признался? Кто чьё одеяло утащил?

Мама сдержанно хмыкнула, продолжая доставать пирог из духовки.

— Ну… — я встала и сразу пошла в атаку, пока Марк не начал лепетать что-то нелепое, — мы с Марком вместе. Уже давно. Просто не афишировали.

Папа приподнял бровь. Посмотрел на меня, потом на Марка.
— Ты уверена?

— Уверена, — кивнула я, стараясь не поддаться панике.

Он перевёл взгляд на Марка. Прожёг. Потом сделал глоток кофе.

— Значит, слушай сюда, Барсов. У тебя есть две недели, чтобы доказать, что ты не только гоняешь, но ещё и работаешь головой. Можешь стажироваться в моём автосервисе. Любом. Выбирай.

Марк моргнул:

— В смысле… прямо работать?

— А ты думал, что только по крышам лазать умеешь? — фыркнул папа. — Хочешь быть с моей дочерью — покажи, что можешь быть рядом не только на байке.

— Согласен, — кивнул Марк, уже с привычной усмешкой. — Даже форму надену. Но только если вы не заставите меня мыть туалеты.

— Это по настроению, — буркнул папа и наконец-то сел за стол. — Но если обидишь её — я напомню, что у меня сеть СТО. И всё, что осталось от машины, можно утилизировать так, что и следов не найдут.

— Пап! — я хлопнула его по плечу, но он только ухмыльнулся.

— Шучу. Почти.

Тимур отхлебнул чай и выдал:

— Ну всё, теперь у нас официальная пара. Можно ставить лайк и подписываться.

Мама поставила перед папой тарелку с пирогом:

— Только не забудь: ты сам говорил, что Марк «парень с характером, но не дурак». Так что теперь не откручивай назад.

— А я и не откручиваю, — буркнул папа, глядя на нас. — Просто предупреждаю. Я вас обоих люблю. Но по-своему.

Марк переглянулся со мной. Его рука чуть крепче сжала мою под столом.

— Я справлюсь, — тихо сказал он. — Ради неё — с чем угодно.

Папа ничего не ответил. Только кивнул. И сделал ещё один глоток кофе.
А я впервые за долгое время почувствовала: нас не просто приняли.
Нас поняли.

После завтрака мама поставила второй чайник — «на дорожку», как она всегда говорит. Хотя Марк даже не намекал, что собирается уходить. Папа устроился с ноутбуком у окна, якобы работая, но периодически бросал на нас взгляды из разряда: «я всё ещё главный мужчина в этом доме». Тимур что-то крутил в телефоне и бурчал, что никто не даёт ему спокойно дослушать трек, пока мама пилила его за невымытую тарелку.

Я глянула на Марка. Он молча улыбнулся — немного хитро, немного уставше, как будто и правда не выспался.

— Пойдём, провожу, — шепнула я. — Пока папа не предложил тебе перекрутить шины тёте Лене из пятого дома.

— Он так может? — усмехнулся Марк, вставая. — Нет, ладно. Уходить вовремя — искусство. Тем более, когда твой отец прикидывается IT-специалистом с автосервисом в закромах.

Мы вышли на крыльцо. Октябрь бодро щипал за щёки: воздух свежий, влажный, пахнущий землёй и мокрой листвой. Двор заливало рассеянное утреннее солнце. Над крышами поднимался лёгкий дым — где-то топили печь. Где-то уже готовили обед.

Марк натянул капюшон, зевнул и потёр руки:

— Вот теперь — осень. По-честному.
Он косо глянул на меня:
— У тебя щёки как у яблока. Красные. Осенние.

— У тебя тоже. Только ты не яблоко. Ты недоспавший Барсов, который прошёл семейную проверку на прочность — через пирог, кофе и косой взгляд моего отца.

Он хмыкнул:

— Твой папа — мощь. Спокойный, но ясно даёт понять, что если я где-то накосячу, меня разберут на детали. В автосервисе. По частям.

— Ну… хоть по профилю.
Я усмехнулась.
— Но ты справился. Он тебя даже закинул в список «подумаем над стажировкой». Это вообще-то признание.

— Да я не против. После школы — могу иногда помогать. Хоть масла менять, хоть компы чинить, — пожал плечами он. — Всё лучше, чем быть просто «тем самым парнем».

Я чуть улыбнулась, и наш взгляд снова пересёкся.

— Кстати, ты пока единственный парень, который ночевал у меня и утром всё ещё был жив.

— Это потому что я спал не в шкафу.

— Ты в нём уже бывал, дважды. По твоей же инициативе, между прочим.

— Тсс… Я оттуда вынес психологическую травму. Если что, теперь я официально против мебели с дверцами.

Я рассмеялась.
Он взял меня за руку. У него были чуть прохладные пальцы, но я не отпустила.

— Что будешь делать днём?

— Зайду домой, переоденусь, покажусь ради приличия и в школу. — сказал он. — А если я вечером тебя украду после школы, меня в следующий раз не выгонят?

— Не выгонят. Им интересно, насколько ты самостоятельный.

— Ну, я умею держать отвёртку. Уже прогресс.
Он усмехнулся, потом серьёзнее добавил:
— Вечером загляну. Если не развалюсь от школьной нагрузки и твоего папиного автопарка.

— Заглядывай. Только без фокусов. Мама теперь всё контролирует по взгляду.

Он кивнул. Потом чуть нагнулся, быстро поцеловал меня в висок:

— Не замёрзнешь?

— У меня есть шарф. И чаёк на плите.

— Всё, значит, выживет.
Он пошёл к калитке, помахал рукой и на ходу добавил:
— Я тебе потом напишу. И, может, даже принесу булочку. Или плед. В зависимости от настроения.

Я проводила его взглядом, стоя на крыльце.

Октябрь был прохладным, в лицо дул лёгкий ветер. Но где-то внутри было по-настоящему уютно.

Марк

Я тихо открыл дверь, стараясь не шуметь — вдруг отец уже уехал. Но, как назло, именно в этот момент в прихожей щёлкнул замок шкафа, и послышался знакомый голос:

— О, явился.

Я замер на пороге. Папа стоял перед зеркалом, подтягивая галстук. Строгий костюм, серьёзное лицо. Всё как всегда: словно только что с совещания вышел, даже если дома всю ночь был.

— Привет, — буркнул я, скидывая кроссовки. — Я у Костровых ночевал.

— А я думал, может, ты в Грузию сбежал. Или в армию добровольцем записался.
Он посмотрел на меня в зеркало и хмыкнул:
— Ладно, шучу. Мама Алины звонила, так что я в курсе, что ты в порядке. Просто дай знать, когда исчезаешь. Хоть смской.

Я кивнул, виновато.
— Окей. Учту.

И тут со всех ног, поскальзываясь на паркете, влетел Джек. Уши — торчком, хвост — пропеллер, пасть — в широкой улыбке. Он врезался мне в ноги, завозился, заскулил от восторга.

— Джек, тормози, — рассмеялся я, присаживаясь.
Он поставил лапы мне на грудь, лизнул подбородок и стал вертеться, как будто меня не было лет десять.

— Я одеваюсь, а ты тут уже весь мохнатый оркестр устроил, — проворчал отец, но, как ни странно, с улыбкой.

Я погладил щенка по голове и встал.

— Ты уезжаешь? — спросил я, бросив взгляд на его часы.

— Через пять минут. В офис. У нас новые поставки и пара головастиков из маркетинга, которые считают, что фуры — это романтика. Нужно объяснить им, что это грязь, штрафы и погрузка в четыре утра.

Я усмехнулся.
— Можешь взять меня с собой. Я буду молча кивать в углу. Или носить кофе. Или пугать взглядом.

Отец приподнял бровь:

— Сын, я рад, что ты готов к карьере гнома в логистике. Но ты ещё в школе. Забыл?

— Не забыл. Просто думаю. Может, в выходные загляну. Посмотрю, как у тебя всё работает.

Он застыл с галстуком в руках. Посмотрел прямо, уже без иронии:

— Сам решил?

Я пожал плечами.
— Да. Хочу понять. Не только байки и улицы.
Пауза.
— И чтобы ты… ну, не думал, что я всё ещё веду себя как безбашенный ребёнок.

Папа кивнул. Прямо. Коротко. Но я знал, это был его способ сказать: «Я услышал».

— Тогда договорились. В субботу у меня встреча в офисе. Я покажу тебе, как всё устроено.

— Мама снова будет ворчать, что ты в выходной сорвался

— Согласен. —Он усмехнулся, но потом повернулся ко мне,—Будь уверен, что ты хочешь это увидеть. Это не игрушки. И уж точно не гонки по ночному городу.

— Я знаю.

Он наконец-то закончил с галстуком, взял пиджак с вешалки.

— Ладно. Я поехал. Джек — на тебе.
Он потёр ухо щенку и добавил:
— И да. Приятно видеть, что ты не прячешься. Это уже кое-что.

Он вышел, а я остался стоять с Джеком, который теперь усердно грыз мои шнурки.

Что ж.
Кажется, я делаю первый шаг туда, где я — не просто сын Димы Барсова.
А что-то своё. Настоящее.

Я успел лишь выдохнуть, как Джек отстал от шнурков и направился в сторону кухни — по запаху. Я пошёл следом. И, честно, на секунду надеялся, что она будет пустой. Но, конечно же, нет.

— А вот и он, — сказала мама, даже не обернувшись, — Наш герой.

На столе уже дымилась яичница, рядом стояла чашка с кофе — видимо, для отца, но тот так и не успел. Лея сидела за столом в худи, волосы собраны в небрежный пучок, и жевала что-то с видом человека, который знает больше, чем говорит. Увидев меня, она приподняла бровь:

— Доброе утро, спящий красавец.

— Утро, — пробурчал я и прошёл к холодильнику. Хотелось воды. Льда. И чтобы воздух стал менее плотным.

— Алина вкусно готовит? — невинно поинтересовалась Лея.

— Я не ел у неё, — пожал я плечами.

— Зато, судя по виду, спал. Хорошо, видимо.

— Лея, — строго сказала мама, но без угрозы. Она налила мне чай. — Он уже достаточно взрослый, чтобы сам решать, где спать. Главное — с кем.

Я чуть не поперхнулся.

— Мам...

— Что, Марк? Мы с твоим отцом были моложе, когда начали встречаться. Только, в отличие от тебя, он не устраивал побеги на байке и ночёвки по чужим домам.

— У Костровых, — напомнил я. — С разрешения.

— С разрешения Тимура или Алины? — вставила Лея, а потом добавила с невинным видом: — Просто уточняю.

Я закатил глаза и сел за стол.

— Кстати, я в субботу к отцу заеду. В офис. Он хочет мне там кое-что показать.

Мама тут же подняла голову от чашки:

— Так, Барсовы. В субботу никто не работает.

Я усмехнулся, не поднимая взгляда:

— Скажи это папе. Я его сразу предупредил, что ты будешь ворчать. Но у него, как назло, встреча. Что-то важное, вроде партнёров из Питера.

— Ему бы партнёры, а мне бы сына, который поспит хотя бы в выходной, — вздохнула мама, но без злости. — И не таскается по городу как взрослый.

— Мам, мне восемнадцать через два месяца. Папа считает, что я уже почти мужчина.

— «Почти» — ключевое слово, — вставила Лея, хрустя чем-то с откровенно язвительным видом. — И кто, по его мнению, будет гладить тебе рубашки? Надеюсь, он?

— Нет, я сам. Я умею. Не то чтобы часто практиковал, но навык есть, — пожал я плечами.

— Ага, один раз на выпускной — и то криво, — фыркнула Лея.

—Это было после девятого класса. Зато с харизмой, — парировал я. — Папа оценил. И завуч, между прочим, тоже.

Мама улыбнулась в кружку:

— Завуч, наверное, до сих пор лечит нервы после вашего шоу на байке.

— Ну… я старался, — хмыкнул я.

— Тоже мне, Барсов-младший. Прямо весь из себя деловой. Осталось только купить галстук, и можешь с отцом на переговоры ездить, — Лея закатила глаза, но в голосе уже была ирония, не укол.

— А если серьёзно, — тихо сказал я, — мне интересно. Не гонки, не показуха. Просто… быть рядом. Понять, как он живёт вне всего этого.

Мама замолчала на пару секунд. Потом кивнула — мягко, по-своему тепло:

— Тогда иди. Но пусть он хоть кофе тебе сварит, раз ты уже вырос и работаешь по выходным.

Я улыбнулся.
— Договорились.

Джек, как будто почувствовав, что серьёзный момент окончен, поднял голову из-под стола и зевнул с таким видом, будто мы его утомили своим семейным сериалом.

Я спустился, перекинул рюкзак через плечо, сунул в зубы яблоко и уже собирался выскользнуть в коридор, как из кухни донёсся голос мамы:

— Марк, ты опять?

Я замер на полпути к двери, приподнял бровь:

— В смысле?

Она вышла в прихожую, вытирая руки полотенцем. Увидела меня с головы до ног — в футболке, джинсах, кожанке и кроссах — и прищурилась.

— Ты издеваешься сейчас? Мне Ольга Владимировна уже несколько раз звонила по поводу твоего внешнего вида. У тебя, вообще-то, школьная форма есть. Где она?

— Мам… — протянул я, закатывая глаза. — Я же не на свадьбу иду. Я просто учусь. У них там всё равно ремонт в кабинете химии, мы опять по кабинетам бегать будем.

— Марк. Барсов. — Голос стал ровным, как у человека, который пытается не выйти из себя. — У всех — форма. А ты один ходишь как солист группы «мы такие дерзкие».

— Мам, я не солист. Я — индивидуальность, — пожал я плечами. — Мне так комфортно. Никому хуже от этого не станет. Даже Ольге Владимировне.

— Она мне вчера в WhatsApp написала. Серьёзно, Марк. Ты хочешь, чтобы меня снова вызывали в школу?

— Ну… если по-настоящему скучаешь по коридорам родной школы, могу подкинуть повод, — усмехнулся я.

— Барсов...

— Ладно, ладно. Сегодня так, а завтра — галстук и парадный фрак. Обещаю.
Я шагнул к двери.
— Ты же меня всё равно любишь, даже если я в кроссах?

— Пока ты не в кроссах на родительском собрании — да, — буркнула мама, но уже с усмешкой.

Из-за её спины высунулась Лея, застёгивая на ходу пиджак школьной формы:

— Ты когда-нибудь просто наденешь нормальную одежду и не будешь устраивать цирк?

— А ты когда-нибудь выйдешь из дома не как ботаник-отличница? — парировал я.

— Я хотя бы не позорю маму.

— А я — поднимаю настроение всему классу. Мы оба приносим пользу обществу.

— Спорный тезис, — буркнула Лея, накидывая рюкзак.

— Зато весёлый, — подмигнул я и потянулся за ключами.

Джек залаял — как будто тоже высказался. Скорее всего, в поддержку меня. Я так решил. У него, в конце концов, вкус.

— Всё, мы ушли, — кинул я через плечо и распахнул дверь. — Не скучайте!

— И не бегай по школе, как в прошлый раз! — крикнула мама вдогонку.

— Я не бегал. Я просто быстро шёл. Уверенно. С характером!

— С замечанием! — напомнила Лея, уже шагая рядом.

Я усмехнулся.
А день только начинался.

Мы с Леей только захлопнули дверь, как я сразу заметил: у калитки уже кто-то маячит. Точнее — двое.

Тимур в тёмной куртке, руки в карманах, с таким лицом, будто всю ночь слушал тяжёлый рок и варил кофе на злости. А рядом — Алина. В её пальто цвета мокрого асфальта, с привычно дерзким взглядом и хвостом, сбившимся на бок. Когда увидела нас, Алина вскинула бровь и усмехнулась:

— Ну наконец-то. А я уже думала, что вы опять решили прогул устроить. По семейной традиции Барсовых.

— Спокойно, Зеленоглазка, — протянул я, закидывая рюкзак за спину. — Ещё никто не прогуливает. Хотя, если ты предложишь план…

— Только если с подробностями, как ты будешь отмазываться перед Ольгой Владимировной, — фыркнула она. — А то мне уже неловко за тебя краснеть.

— Поверь, тебе красный к лицу, — подмигнул я.

Алина закатила глаза, но улыбка осталась.

Лея молча шагнула мимо Тимура, будто его не заметила. Он проводил её взглядом — долгим, но сдержанным. Заметно было, что что-то у них снова не так. С тех пор, как Кирилл начал «активничать», Тимур будто в себе замкнулся. И, зная его, я понимал — сейчас лучше не совать нос.

Я кивнул ему:

— Чего такой хмурый? Уроки вспомнил?

— Просто рано, — отрезал Тимур. — И холодно.

— У тебя в душе вечно февраль, — усмехнулся я.

Он не ответил. Лея сделала вид, что у неё в наушниках музыка, хотя их даже не доставала. Алина бросила на них взгляд, вздохнула и негромко сказала мне:

— Опять ссорились?

— Или не мирились, — пожал я плечами. — Вечный сериал.

Мы тронулись к школе. Шли вчетвером, как обычно, но как-то… порознь. Как будто каждый шёл в своей голове. В своей истории.

Я шёл рядом с Алиной. Плечом едва касался её пальто. Она не отстранялась.

— Кстати, — сказала она чуть позже, когда мы свернули с центральной улицы, — если ты сегодня опять устроишь шутки на физре, я тебя сдам.

— Да ладно, тебе ведь нравится, когда я нарушаю правила, — хмыкнул я.

— Нравится, когда ты нарушаешь тишину в библиотеке. А вот когда ты подставляешь табуретку тренеру под зад — не очень.

— О, ты помнишь, — усмехнулся я.

— Сложно забыть, когда тебя потом заставляют отжиматься за компанию.

Я хотел что-то сказать, но Лея резко прибавила шаг и пошла вперёд. Тимур — за ней, будто неосознанно. И снова: тишина, как перед дождём.

— Нам срочно нужно что-то сделать с этими двумя, — пробормотал я, — Иначе весной они либо поженятся, либо подерутся.

Алина усмехнулась:

— Или и то, и другое. В этом их стиль.

Мы оба засмеялись.
И стало чуть легче.

Мы как раз дошли до ворот школы, как я заметил знакомую фигуру, прислонившуюся к забору — серо-чёрная куртка, светлые волосы, серо-зелёный взгляд, в котором читалось: "Я здесь, потому что захотел. А не потому что кто-то заставил".

— Лайм, ты рано, — кинул я, подходя. — У нас что, контрольная? Или ты просто решил напомнить, что ты ещё школьник?

Влад усмехнулся:

— Спал плохо. Решил, что лучше страдать коллективно.

— Наконец-то, — подтянулась Алина. — А то мы тут с утра без твоей молчаливой поддержки.

— Ну я же стабильно один и тот же: с вами, но не в хоре, — отозвался он, и мы все рассмеялись.

Тимур хлопнул его по плечу:

— Ты хоть домашку сделал?

— Удиви меня, спроси что-нибудь по литературе, — лениво отозвался Влад.

— Удивлю — к доске вызову, — фыркнул Тим. — Я же всё жду, когда ты сядешь, как все, и напишешь план сочинения, а не философскую отповедь про дорогу как символ жизни.

— Это был раз, — усмехнулся Влад. — И училка оценила.

Лея тоже улыбнулась — немного устало, но искренне:

— Вчера Кострова, сегодня Мельников. Ещё один поэт — и можно открывать клуб эстетов.

— Да не-не, — вскинул руки Влад. — Я поэт вне клуба. Свободное искусство.

— И скорость как форма выражения, да? — подколол я.

— Ага, — кивнул Влад. — Только без штрафов и учёта на ГИБДД.

— Кстати, ты с нами сегодня после школы? — спросила Алина.

— Если не сорвут по делам. А так — да. Говорили же, вроде пиццу хотели. Или что-то полезное. По плану Тима.

— Что значит "по плану Тима"? — возмутился Тимур. — Я предлагал просто до вечера не делать уроки. Вы это сами назвали стратегией.

— Но звучало — как миссия, — фыркнула Лея.

Я взглянул на них всех. Вот она — наша странная, но родная пятёрка. Мы совсем разные, но вместе — как пазл, который неожиданно сложился. У нас свои фразы, свои ритуалы, свои пикировки, и даже Влад — этот вечный «внутренний шторм» на байке — с нами, органично, по-настоящему.

Я хлопнул в ладони:

— Всё, хватит стоять. Сейчас Лейке позвонит мама, скажет, что она, наверное, прогуливает, раз не зашла в школу в 08:53.

— Не маме, — буркнула Лея. — Кириллу.

Тимур, стоявший рядом, чуть дёрнулся, но промолчал. Влад перевёл на него взгляд, коротко, молча. Я заметил. Алина — тоже.

Но никто не стал ничего говорить. Это не тот момент.

— Погнали, народ, — сказал я, распахивая калитку. — Кто последний — тот покупает пиццу.

— Не сработает, — усмехнулся Влад. — Я на байке быстрее.

— В школе не на байке, — подмигнул я. — Так что у тебя нет форы, Лайм.

— Ну тогда Лея платит, — сказал Тимур быстро.

— Эй! — возмутилась она.

— Ты последняя зашла.

— Всё, — улыбнулась Алина. — Закрыто голосованием. Лея — наш спонсор на вечер.

Мы вошли в здание. И день начался — с шутки, с тепла, с них.

С нашей команды.

Мы только пересекли порог школы, как тёплый воздух встретил нас запахом линолеума, столовской каши и чего-то ещё, что пахло одновременно детством и тоской по выходным.

Я собирался уже развернуться к Алине с очередной фразочкой, но за спиной вдруг раздалось:

— Барсов, Костров, Мельников. А ну стоять! Барсов, ты почему опять без формы?!

О, знакомый голос.
Гроза учеников.
Главная по форме, порядку, брошюрам и трагедии в одном лице — завуч Тамара Аркадьевна.

Я выдохнул и медленно повернулся:

— Доброе утро, Тамара Аркадьевна.

— У тебя, Барсов, утро не доброе. Ты второй раз за неделю приходишь без школьной формы! — Она уже подходила, глядя на меня как на человека, лично нарушившего устав всей системы образования.

— У меня штаны почти чёрные, — попытался я пошутить, — и футболка закрывает плечи. Практически дресс-код.

— Куртка кожаная! — с нажимом сказала она, будто это было преступлением похуже кражи дневника.

— Так октябрь же… холодно, — вступился Тимур, стараясь выглядеть приличным, хотя его взгляд уже говорил: "держись, брат, я с тобой".
— Мы только что с улицы.

— У нас в школе не мотоклуб! — грозно сказала завуч. — И не рок-концерт. Барсов, я предупреждала. Следующий раз — замечание в дневник. И родителей в школу.

— Хотите позвонить моему отцу? — усмехнулся я. — Он обрадуется. Особенно если вы упомянете "дресс-код".

Влад тихо фыркнул, но вскинул руки:

— Мы постараемся следить за ним. Обещаю.

Тимур тоже кивнул:

— Он просто привык к байку. Сложно сразу перестроиться с шлема на рубашку с воротником.

— Очень смешно, Костров. — Завуч метнула на него взгляд, но, кажется, уже устала. — Вы трое — ко мне после третьего урока.
А ты, Барсов… Форма завтра. Понял?

— Конечно, Тамара Аркадьевна. Завтра я буду похож на идеального ученика. Вы меня не  узнаете.

— Уже не узнаю, — проворчала она и, развернувшись, пошла прочь, оставляя за собой шлейф критики и бумаги.

Как только она скрылась за поворотом, я выдохнул:

— Ну, как вам начало дня?

— Мощно, — хмыкнул Влад. — На пятом слове захотелось уйти обратно.

— На третьем — я хотел попросить Алину спасти меня, — сказал Тимур.

Алина, всё это время молча наблюдавшая с Лейкой из-за угла, теперь появилась рядом, скрестив руки:

— Вот вы и попались. Герои без рубашек и с сарказмом в голосе. Я же предупреждала — она вас вычислит моментально.

— А ты могла бы предупредить сегодня, — фыркнул я.

— Я хотела посмотреть шоу, — без стыда ответила Алина и прижалась ко мне плечом. — Ну, Барсов, в форме ты, конечно, не будешь таким опасным.

— Зато буду скучным.
И может, наконец, перестанут звать к доске — авось не узнают.

Лея усмехнулась и тихо добавила:

— Да ну, Марк. Даже в школьной форме ты выглядишь так, будто сбежал с обложки журнала «Реви мотоцикл, но делай вид, что читаешь классику».

Мы рассмеялись.
Уроки ещё не начались, а ощущение дня уже было полным — привычным, живым, нашим.

Лея почти физически оттащила Алину на литературу, пока та бурчала себе под нос, что "анализировать Тургенева в восемь утра — это издевательство над психикой". Я только успел подмигнуть Алине на прощание, и мы с Тимуром и Владом свернули к кабинету физики.

Физика по пятницам — это как кофе без сахара. Нужна, но удовольствия — почти никакого.

— Открывай ставки, — бросил Тимур, — препод сегодня опять будет путать Владислава и Владислава?

— Не угадал, — хмыкнул Влад. — Сегодня он меня вообще не заметит. Я — фон, я — стул. Я — нейтрон.

Я рассмеялся:

— Отлично, ты — нейтрон, я — протон, а Тимур — электрон. Вместе — нестабильная, но эффектная молекула.

— Вы идиоты, — фыркнул Тимур. — Но я ценю метафору.

Мы заняли привычные места у окна. Я — у радиатора, Влад рядом, Тим чуть позади. Учитель ещё не вошёл, и в классе стоял полубессмысленный гул.

Я вытянул ноги, уставился на доску и тихо сказал:

— Всё-таки школа — странное место. Мы сидим, слушаем про ускорение тела на наклонной плоскости, пока в голове гонки, разговоры, перепалки с завучем и… девчонки.

— Ты про Алину или про маму, узнавшую, что ты ночевал не в гостевой? — уточнил Тимур с хитрой усмешкой.

— Вот зачем ты лезешь в больное? — я качнул головой. — Я и так теперь боюсь садиться за стол, потому что вдруг на тарелке будет пирог с запиской: "Мы всё знаем".

Влад усмехнулся и, не глядя, сказал:

— Зато тебе не надо думать, как объяснить, что у тебя в рюкзаке перчатки от байка вместо тетради.

— А у тебя всё ещё лежат? — прищурился Тимур.

— Ага. Они, кажется, уже прописаны там. Как домашние духи.

В этот момент в класс вошёл преподаватель — высокий, с вечно перекошенными очками и степенью терпимости к шуму, граничащей с буддизмом. Впрочем, в пятницу даже он выглядел слегка… сдавшимся.

— Доброе утро, — протянул он, ставя тетрадь на стол. — Хотя, судя по глазам, все уже мысленно ушли в выходные. Надеюсь, хоть вы, джентльмены у окна, сегодня не будете устраивать летающую лабораторию?

— Нет, сэр, — ответил Влад с непроницаемым лицом. — Сегодня мы инертная масса. Максимально неподвижны.

— Мы — как пятница: медленно скатываемся к выходу, — добавил Тимур.

— Надо же, — усмехнулся учитель, — физика в действии. Садитесь. Сегодня постараемся не нарушать законы Ньютона… хотя бы первые пять минут.

Мы расселись. Я кивнул ребятам и кинул взгляд в окно. Октябрь по-прежнему держался бодро — солнце через жёлтую листву, ветер не резкий, а терпкий, с запахом костров и мокрого асфальта. Пятница.

А значит — почти свобода.

Учитель что-то писал на доске, а я смотрел на формулы и думал, насколько они мне пригодятся в реальной жизни.
Если только Влад когда-нибудь решит рассчитать точную траекторию прыжка с виража — ну, может.
Хотя он и так всё чувствует, на каком-то своём уровне.

— Барсов, ты с нами? — донёсся голос преподавателя.

Я моргнул и сел ровнее:

— Почти.

— Повторяю вопрос: если тело массой два килограмма движется с ускорением три метра в секунду квадрате, какова сила воздействия?

Я на секунду завис. Влад бросил в мою сторону ручку, мол: соберись, это ж базовое.

— Шесть, — выдал я. — Сила шесть ньютонов.

— Слава физике, — прокомментировал препод. — Хоть один выжил к пятнице. Молодец, Барсов.

Влад хмыкнул:

— Он выжил, потому что в прошлый раз завалил проверочную. Сейчас у него мотивация на уровне выживания.

Я шепнул ему:

— А ты, смотри, слишком много говоришь. Опасно.

— Только когда скучно, — пожал он плечами. — А тут пока всё слишком просто.

Тимур за нами склонился вперёд:

— Слишком просто? А ну-ка, гений, что там на второй задаче?

— Да не вопрос, — Влад наклонился и быстро нацарапал что-то в своей тетради. — Вот. Проверяй.

Тимур свистнул:

— Слушай, ты точно не андроид? Или какой-то сплав Лайма и Эйнштейна?

— Я просто слушаю, пока вы строите карьеру стендаперов, — спокойно ответил Влад, пододвигая ему лист.

Я прикрыл лицо рукой, сдерживая смех.

— Господи, мы ведём себя как младшие классы.

— Ну так пятница же, — пожал плечами Тим. — Завтра выходной, и если нас сегодня не выгонят, это уже успех.

Преподаватель бросил в нашу сторону взгляд, полный усталой любви и почти отцовского терпения:

— Там на заднем ряду — не обсуждайте молекулярную философию. Дайте остальным шанс понять, что тут вообще происходит.

— Простите, мы притихнем, — бросил я и прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы не усмехнуться.

Влад тихо добавил:

— Мы не притихнем. Просто замаскируемся.

Я кивнул:

— По законам физики, если мы не шевелимся — значит, нас не существует.

И вот так, с легкой бессмыслицей и перебрасыванием фраз, прошёл первый урок.

Он не стал гениальным, никто из нас не просветился насчёт закона инерции, но...
мы были рядом.
Смех, подначки, и ощущение — мы своя команда.

А может, именно это и было самое важное.

Звонок прозвенел, как будто кто-то наконец дал добро на выдох.
Класс загудел, кто-то сразу рванул к дверям, кто-то потянулся и зевнул — типичная пятничная картина.

— Всё, один выстрел пережили, — сказал Тимур, вставая и закидывая рюкзак на плечо. — Осталось ещё штук пять.

— Мы в этом уверены? — Влад потянулся, резко и точно, как пружина. — Похоже, препод тоже хочет домой. Он сегодня даже не вызвал меня к доске.

— А потому что ты был в режиме "нейтрон", помнишь? — я ухмыльнулся, забирая свой блокнот. — Заметен только когда врезаешься.

Мы вышли в коридор, лавируя между толпой и запоздалыми первоклассниками, которые, как всегда, теряются среди старшаков. В коридоре пахло воском, мятной жвачкой и слегка сгоревшими тостами из столовки. Приятно. Почти уютно.

Я машинально проверил телефон — сообщений не было. Ни от Алины, ни от Леи.

— Интересно, — сказал я, — как они там на литературе? Думаешь, Лея уже убила Алину за то, что та заснула на анализе стихотворения?

— Ставлю на то, что Алина просто пялилась в окно и думала, как убить понедельник, — фыркнул Тим.

— А Лея в это время вела лекцию сама, вместо учителя, — добавил Влад. — Спорим, она опять знает материал лучше всех?

— Сто процентов, — согласился я.

Мы повернули к шкафчикам. Я как раз открывал свой, когда чей-то голос прозвучал за спиной:

— О, Барсов, ты всё-таки дожил до перемены?

Я обернулся — к нам шла Лея, аккуратная, с собранными волосами, в темно-синем свитере школьной формы. За ней — Алина, с чуть встрёпанной причёской и тем выражением лица, которое появляется, когда человек весь урок молчал, но внутри спорил со всем миром.

— Еле выжил, — отозвался я. — Как литература?

— Алина сказала, что Тургенев — зануда, и нас чуть не выгнали, — пожала плечами Лея.

— Я не это имела в виду! — возмутилась Алина. — Я сказала, что герой Тургенева — зануда. Это разные вещи!

— Ты просто завидуешь, что у него не было мотоцикла, — сказал я, прикрывая шкафчик. — Представь: "Отцы и дети", но на байке.

— Кирсанов выезжает на трассу, а Барсов срывается за ним через пыльный поворот, — подхватил Влад. — Чувствую, сейчас кто-то напишет фанфик.

— Не провоцируй, — Алина ткнула его в бок. — У меня и так муза гиперактивная.

— Ладно, народ, куда теперь? — спросил Тимур. — У нас дальше математика или история?

—У вас История, — буркнула Лея. — У нас химия.

— Тогда я отсижусь у окна, буду думать о свободе, — Влад наклонил голову. — И о том, что суббота — уже завтра.

Я глянул на всех нас:
Мы — разные.
Слишком шумные, слишком упрямые, слишком живые.
Но рядом.
И это — чертовски важно.

Мы с Тимом и Владом свернули к кабинету истории. В коридоре еще гудели ученики, кто-то жевал вафли, кто-то на ходу переписывал домашку. Я зевнул, уставился на стенд с картами времён Ивана Грозного и сказал:

— Вот почему на всех этих картинках революционеры всегда так уверенно выглядят? У них, что, в расписании не было математики?

— Потому что они не знали, что их будут учить в пятницу третьим уроком, — буркнул Тим. — Особенно после физики.

— Ага, — хмыкнул Влад, — не знали, что их подвиг потом будут вбивать нам в головы как “пример гражданской зрелости”.

Мы зашли в кабинет. Учитель истории уже сидел у стола, роясь в стопке бумаг, в очках, съехавших на самый кончик носа. Он нас не сразу заметил — мы успели занять свои привычные места у окна.

— Барсов, Костров, Мельников, — пробормотал он, всё ещё не глядя, — сегодня без боев за парту?

— Мы пацифисты, — отозвался я. — Как Ленин. В ссылке.

— Как раз сегодня он у нас по плану, — учитель поднял глаза. — Открыли тетради, написали тему: Политические партии начала XX века. Разногласия и радикализация.

Тим на это отреагировал почти трагично:

— Звучит как наша тусовка.

— Тим, — я повернулся к нему, — если ты партийный лидер, то Алина — явно революционер. В каждом диалоге устраивает бунт против системы.

— А ты кто? — спросил Влад, кивая на меня.

— Я? Я — местный монарх. Легитимный, уставший и слегка голодный.

Влад тихо рассмеялся, листая учебник:

— Тогда у нас всё по классике. Ты — царь. Тимур — народ. А я — сижу в сторонке и думаю, когда это всё закончится.

— Главное, чтобы ты не оказался тем, кто кинет бутылку, — заметил я. — Нам и без исторических реконструкций хватает движухи.

Учитель глянул на нас с прищуром:

— Уверен, вы бы отлично вписались в контекст тех времён. Хотя и не факт, что выжили бы.

Я тихо усмехнулся.
Ну… это он прав.

Мы притихли — почти — и начали писать тему. За окном ветер гонял по асфальту желтые листья. В классе пахло пылью, старыми книгами и тем, что кто-то всё-таки умудрился принести чай в термосе.

Пятница. Третьим уроком история.

Скучно? Может.
Но рядом сидели Тим и Влад.
И как бы ни скучал я по Алине — это время, в котором мы всё равно вместе. Пусть и по-своему.

— Костров, — преподаватель поднял глаза поверх очков, — может, вы нам всё же расскажете, чем отличались меньшевики от большевиков?

Тимур отложил ручку и смерил учителя почти философским взглядом:

— Ну, у большевиков, судя по названию, больше было… всего. Особенно амбиций.

Весь класс хихикнул. Учитель нахмурился, но явно не злился:

— Костров, вы пытаетесь выкрутиться?

— Я пытаюсь выжить в условиях революции, — с серьёзной миной произнёс Тим. — А ещё пятницы и третьего урока.

Я тихо фыркнул, пряча улыбку за ладонью.

— Мельников, — голос преподавателя перекинулся на Влада, — а вы как считаете, почему многие крестьяне поддержали большевиков?

Влад пожал плечами:

— Потому что им пообещали землю, свободу и отсутствие контрольных по алгебре. Особенно контрольных.

Класс снова расхохотался.

— Плюс сто к карме, — пробормотал я, — я бы тоже пошёл.

— Барсов, вы смеётесь, но следующая пара — математика. Готовьтесь к восстанию личного характера.

— Я лучше пойду в ссылку. Или на каторгу, если там нет тригонометрии, — ответил я, и снова прокатилась волна смеха.

Учитель приподнял брови, но уголки губ предательски дёрнулись:

— Не ожидал, что к обсуждению революционного движения подключится целая ячейка. Правда, юмористическая.

— Мы просто народ, — сказал Тимур, кивая в мою сторону, — у нас коллективное мнение. И чувство юмора как средство самозащиты.

— Барсов, Костров, Мельников… — учитель тяжело вздохнул и, наконец, тоже усмехнулся. — Хоть вы и превращаете каждый урок в КВН, я не могу не признать: слушаете вы внимательно. Даже когда прикидываетесь клоунами.

Я переглянулся с парнями. Влад чуть склонил голову, Тим кивнул, а я ответил:

— Мы просто так усваиваем лучше. Смех — это тоже реакция, знаете ли. Почти как химическая.

— Не смешите меня, Барсов, — пробормотал он, возвращаясь к журналу. — Хотя… вы в этом хороши.

На этом урок перешёл в более спокойное русло. Время от времени я ловил взгляд Влада — он вроде бы спокойно листал учебник, но по глазам было видно: всё слышит, всё фиксирует.
Тим слегка рисовал в тетради, то ли портрет Ленина с кроссовками, то ли Ленина на мотоцикле.

Звонок отозвался в голове, как спасительный сигнал. Я медленно откинулся на спинку стула и выдохнул:

— Выжившие получают премию в виде булочки из столовки и бесплатной терапии.

— Смешно, — хмыкнул Влад, — но булочку я бы реально взял.

Тимур захлопнул тетрадь:

— Уверен, она будет с маком. Или с изюмом. А изюм — это предательство.

— Согласен, — сказал я, вставая. — Изюм — как понедельник в булке.

Мы потянулись к выходу. По коридору уже тянулись другие классы — кто в буфет, кто в туалет, кто просто поглазеть на девчонок из параллели. Лёгкий шум, запах выпечки, кто-то где-то крикнул: «Ты домашку по биологии делал?!», и жизнь текла своим школьным пятничным чередом.

— Есть планы на вечер? — спросил я, поравнявшись с Тимом.

— Мам просила помочь с закупками. Потом, наверное, домой. Хотя… если Лея с Алинкой пойдут гулять, может, встретимся все вместе?

— Не исключено, — я кивнул. — Если успею с отцом заскочить в логистику.

— Рабочая суббота приближается, — тихо усмехнулся Влад. — Моя мама сказала, что я выгляжу "по-русски усталым". Даже не знаю, обидно это или гордо.

— Это как "мужественно потерянный", — фыркнул Тим. — Классика.

Мы свернули к шкафчикам. Я мельком глянул на телефон — одно новое сообщение от Алины:
«Как там революционеры? Все живы?»

Я не сдержал улыбку. Пока набирал ответ, Влад открыл шкафчик и замер на полсекунды.

— Что? — спросил Тим.

— Да ничего. Просто… — он вытащил из рюкзака маленький свернутый клочок бумаги и покрутил его в пальцах. — Анонимные письма снова в моде?

— Может, фанатка, — подмигнул я. — У тебя же взгляд как у героя триллера.

Влад развернул записку, прочитал, не меняясь в лице, и сунул в карман:

— Неважно.

Я прищурился.
Но не стал давить. Если что — сам расскажет. Влад из тех, кто доверяет выборочно, но надолго.

— Ладно, — кивнул Тим. — Идём на обед? Или опять булки в рюкзаках?

— Я за обед, — сказал я. — Надо же как-то прожить до конца этого дня.

— До субботы доживём — можно ставить галочку "взрослая стабильность", — буркнул Влад, захлопывая шкафчик.

Мы уже почти дошли до поворота к столовке, когда из-за спины донёсся звонкий голос:

— Парни! Барсов, Костров, Мельников!

Я обернулся.
Ксюша из 11 "Б". Волосы — рыжие, как осенние листья, с косичкой на боку, глаза — яркие, блеск чуть вызывающий. На ней была чёрная рубашка и клетчатая юбка, а за спиной — подружки, глядящие с таким видом, будто оценивают рынок.

— Сегодня у Артура на хате тусовка, — протянула она, играя голосом. — Будете?

Тим слегка приподнял бровь:

— Прямо сегодня?

— Прямо сегодня. — Ксюша усмехнулась. — Артур у родителей ключ от квартиры отжал, обещал пиццу, музыку и чтоб соседи не жаловались.

Я переглянулся с Владом, потом с Тимом.
Классика пятничного вечера — тусовка у местного любимца. Артур был не то чтобы наш близкий друг, но мы с ним гонялись вместе весной, и он иногда кидал приглашения из вежливости. Или по привычке.

— Надеюсь, вы будете, — добавила Ксюша, уже чуть тише, но с тем самым прищуром. — Без вас будет скучновато.

— Заманчиво, — сказал Влад, — но у нас пока неофициальный режим "под вопросом".

— Подумаем, — подхватил Тим. — Если не будем делать вид, что учим физику.

— О, ну вы же крутые парни, — Ксюша прикусила губу. — В вас верят даже без физики.

— Это опасная вера, — хмыкнул я, — она может привести к подвигам. Или к выговору от классной.

Ксюша фыркнула, развернулась, и, махнув рукой, ушла с подругами дальше по коридору.
Мы остались втроём — в воздухе повисло лёгкое «ну что?»

— Думаешь, стоит идти? — спросил Тим.

— Я не знаю, — сказал я. — После этой недели… может, и стоит. Хотя бы часок. Потусить, расслабиться, а потом свалить.

— Согласен, — кивнул Влад. — Но без этих “кто с кем” и “кто кого бросил”.

— Это ты зря, — усмехнулся Тим. — Там и Лера из "В" будет. Она на тебя глаз положила ещё с сентября.

Влад закатил глаза:

— Отлично. Люблю, когда пятничные вечеринки превращаются в мини-драмы.

— Добро пожаловать в школу, — сказал я. — Где даже булка с маком — повод для сплетен.

Тим хохотнул:

— Ну что, обед — а потом решим?

— Договорились, — кивнул я.

И мы снова зашагали по коридору.
Трое. Как обычно.
С лёгким ощущением, что вечер может пойти… куда угодно.

Тим покачал головой, усмехаясь:

— Называется, хотели сами прийти, а тут нас ещё и позвали.

— И не говори, — пробормотал я, понизив голос. — Значит, план вытащить Стаса на чистую воду — в действии.

Влад дернул уголком рта, явно без энтузиазма:

— Только без драк, пожалуйста. Мне вторника и выговора от родаков с головой хватило.

— Ну так не нарывайся, Лайм, — хмыкнул Тим. — А то снова кому-то “случайно” прилетит от тихого Влада.

— Один раз, — сухо сказал Влад, — и то потому что он называл Алину "развлекалочкой Барсова". Я до сих пор не жалею.

Я хлопнул его по плечу:

— И правильно. Но всё же, постараемся… спокойно. Если Стас сам не полезет.

— Да он уже давно лезет, — буркнул Тим. — Просто всё исподтишка. Лея молчит, Алина его стороной обходит, но видно же, что этот тип нарывается.

— Вот и посмотрим, — кивнул я. — Сегодня у него будет шанс блеснуть. Или сгореть.

— А у нас — шанс выяснить, кто на чьей стороне, — добавил Влад, глядя куда-то вперёд. — Артур, кстати, с ним в хороших отношениях. Мог и специально пригласить.

Мы ненадолго замолчали. Школьный коридор казался обычным — всё те же рюкзаки, болтовня, звонкий смех из-за двери учительской. Но внутри уже щёлкнуло: вечер перестаёт быть просто «тусовкой».

— Ну что, — сказал я, — обедаем и собираем инфу. Сегодня будет… интересно.

— Главное — без полиции, — сухо пробурчал Влад.

— И без физики, — добавил Тим и уже бодро пошёл вперёд. — Хоть где-то не будет уравнений.

Я хмыкнул и шагнул за ним, чувствуя, как внутри медленно, но уверенно включается режим "Барсов на миссии".

После уроков на улице было свежо. Октябрь снова подкинул прохладу, и пока мы вываливали из здания, я машинально натянул капюшон.
Возле калитки нас уже ждали Лея и Алина. Лея стояла со скрещёнными руками, слегка насупленная, Алина что-то печатала на телефоне — судя по мимике, с кем-то спорила.

— Наконец-то, — бросила Алина, поднимая взгляд. — Что, у физика опять хохотали, как в стендапе?

— Прости, не удержались, — хмыкнул Тим. — Когда Влад сравнил энергию с бывшими — это было гениально.

— Я просто предложил формулу, — буркнул Влад, делая вид, что его это не развлекает.
Хотя сам еле держался от смеха.

Я взглянул на Лею.
Она сегодня была особенно молчалива. Как будто не до конца простила Тима за тот случай с Кириллом. А может, просто не хотела об этом думать.

— Кстати, — сказала она, — у Артура сегодня тусовка. Вы в курсе?

— Угу, — кивнул Тим, стараясь говорить легко. — Нас пригласили.

— Пойдёте? — Она посмотрела на него, потом на меня. — Или у вас там… другие планы?

Я уловил это "планы" чуть иначе, и внутри кольнуло.
Лея пока не знала.
И хорошо — пусть не знает, пока всё не будет ясно.

— Посмотрим, — ответил я, пожав плечами. — Зависит от того, насколько будет скучно дома.

— Или насколько быстро мы соберёмся, — подхватил Влад, скосив на меня взгляд. Он понимал. Он был в игре. — Хотя... мне уже не терпится оценить Артуровский плейлист. В прошлый раз он включил казахский реп, а потом "Руки вверх".

— Это была душевная травма, — подтвердил Тим. — До сих пор снятся флешбеки.

Алина фыркнула:

— Значит, пойдём все? Сразу группой?

Я кивнул:

— Вечером скоординируемся. Я вас заберу, если что. Как обычно.

Лея чуть улыбнулась — та самая улыбка, когда она старается не показывать, что внутри всё ещё злится.
И мне стало не по себе. Она ведь ничего не знала. О том, что Кирилл — не тот, кем кажется. Что Стас — врал и кидал грязь. Что мы с Тимом и Владом теперь играем по-крупному.

— Ладно, — сказала Лея, — я домой. Али, идёшь со мной?

— Конечно, — ответила та и, прощаясь, глянула на нас: — Только без глупостей.

— Мы кто по-твоему? — прищурился Тим. — Сплошной разум и контроль.

— Вот именно этого и боюсь, — бросила она и ушла вместе с Леей.

Они растворились за поворотом.

Мы остались втроём.
Я, Влад и Тим.
И тишина на пару секунд.

— Она ничего не заподозрила? — спросил Влад, не поднимая взгляда.

— Пока нет, — ответил Тим. — Но если мы сегодня напортачим — узнает всё.

— Тогда не напортачим, — сказал я. — Сегодня Стас сам выстрелит себе в ногу. Мы просто рядом постоим… и подбросим ему спичку.

Мы шли не спеша, чуть сзади от Леи и Алины. Те болтали вполголоса — о чём, было не слышно, да мы и не особенно вслушивались.
Воздух был прохладным, октябрь лениво перетекал в вечер. Где-то за деревьями орала ворона, в лужах отражались жёлтые листья и рваное небо. Самое обычное пятничное послескучье.

На перекрёстке девчонки свернули направо, в сторону дома Костровых. Мы с парнями остановились.

— Ну что, до вечера? — сказал Влад, бросая взгляд вслед Алине. У него на лице промелькнуло что-то — не уловил. Не ревность. Скорее тревожность. Он не любил вот это чувство — неясности.

— Да, давай на связи, — кивнул я. — Подойду за вами ближе к семи, окей?

— Только не забудь предупредить, — добавил Тим. — А то в прошлый раз мы тебя ждали двадцать минут, а ты, как ни в чём не бывало, ел лапшу с дядей Димой.

Я хмыкнул:

— Это была стратегическая лапша. Перед боем надо заряжаться.

Влад фыркнул:

— Вот и заряжайтесь. Только без глупостей. Сначала смотрим, потом решаем.
Он отступил назад, перехватил рюкзак за одну лямку.
— Увидимся. И, если что…
Он замолчал, потом всё-таки добавил:
— Старайтесь не перегибать. Особенно ты, Барсов.

Я кивнул, молча.
Он пошёл через дорогу — уверенно, с прямой спиной, как всегда. И всё равно — в каждом его шаге читалось: он не отпустил ситуацию. Просто контролирует на расстоянии.

— Как думаешь, он ок? — пробормотал Тим, когда Влад скрылся за углом.

— Он держится. Как и мы, — ответил я. — Но если Стас сегодня откроет рот — мы должны быть рядом. Без пафоса. Просто рядом.

Тим кивнул.

— Тогда… до вечера?

— До вечера, брат.

Я хлопнул его по плечу и двинулся в сторону дома.

В голове уже прокручивал сценарии.

Вечер будет жарким.
А мы должны быть холодными.
Как Влад за рулём.
Как Тим, когда молчит.
Как я — когда речь идёт о Лее.

Когда я открыл дверь, в нос сразу ударил знакомый запах — картошка с мясом в духовке, немного чеснока, укроп.
Мама была в ударе.

— Марк, ты вовремя, — донеслось с кухни. — Помой руки и за стол.

Скинул куртку, кроссы — Джек подлетел, крутанулся у ног, завилял хвостом.
— Ты тоже рад, да?
Погладил его по голове — шершавый, тёплый. Стаффи растёт, но всё ещё щенок.

На кухне мама хлопотала у плиты. Лея уже сидела за столом, потягивая компот и вяло ковыряя вилкой салат.

— Ну ты как раз к подаче, — сказала мама, взглянув на меня поверх плеча. — Только футболку не запачкай, умоляю.

— Постараюсь, — усмехнулся я и уселся напротив Леи.

— Что такие мрачные оба? — спросила мама, разливая суп. — Пятница же, ю-ху, вечер свободы, и всё такое.
Она повернулась ко мне с прищуром:
— Или ты опять на «пятницу с приключениями» собрался?

Я пожал плечами, взял ложку:
— С друзьями встретимся. Просто тусовка у Артура. Домашняя. Ничего криминального.

— Надеюсь, что действительно ничего криминального, — пробормотала Лея себе под нос.

Я глянул на неё краем глаза, но промолчал.

Мама опустилась рядом, по привычке проверила, стоит ли соль на столе.
— Так. Который час ты планируешь уйти?

— Ну, часиков в шесть-семь. С Тимом, Владом. Может, потом Алину с Леей подберём.

— Если Лея захочет, — сказала мама, посмотрев на сестру.

Лея пожала плечами:

— Посмотрим. Может, загляну на час. Если будет не скучно.

Я чуть улыбнулся — вот она, Лея. Королева контроля и тонких намёков.
Она всё ещё дулась на Тима. И, возможно, на меня. Хотя я вроде бы ничем не палился.

— Безопасность, дети мои, — продолжала мама, отхлёбывая чай. — Вы главное, чтоб голова на плечах осталась, поняли?

— Мам, ну не в первый же раз, — вздохнул я. — У нас всё будет под контролем.

— Я знаю, что у тебя всё под контролем, Марк, — сказала она с мягкой, но очень родительской улыбкой. — Но я всё равно буду волноваться. Так что будь добр — хоть раз напиши: "мам, я жив".

— Хорошо, — кивнул я. — Даже если буду занят… сообщу, что жив.

— Вот и славно.
Мама вздохнула и кивнула на Джекa, который, устроившись у ног, пялился на тарелку.
— И не кормите его с рук. Он уже к папе ходит на обед, а теперь вот и на второй раунд приполз.

— Джек деловой, — сказал я, опуская руку вниз, чтобы почесать его за ухом. — Он в логистике еды работает.

Мама рассмеялась.

— А теперь доедайте. И не забудьте про обувь на выход — мокро на улице.

Я закинулся на кровать, вытянувшись в футболке и джинсах, с телефоном в руке. Музыка в наушнике играла фоном, но я её не слушал — просто нужно было хоть что-то, чтобы заглушить голос Кирилла, доносившийся из-за двери.

— Да, Кирюш, я надену тот чёрный топ. Да, тот, что тебе нравится…
Голос Леи, слегка певучий, чуть кокетливый — раздражал сильнее, чем я был готов признать.

Я выключил музыку.

— Ага… ну, если будет шумно, то давай, напишу тебе…
Пауза.
— Нет, я не с Тимуром. Мы просто с Алинкой вместе идём…

Я перекатился на бок, уставился в стену.

Вот что меня в Кирилле бесит — он слишком идеальный. Этот голос, как из рекламы зубной пасты. Эти фразы — как будто их прогоняли через фильтр вежливости и занудства.
Скользкий тип.
Невозможно сказать, что он делает что-то не так, но всё в нём — не так.

— Ну, если Марк будет, он будет с Тимуром и Владом… — продолжала Лея, проходя мимо двери моей комнаты.
Я закатил глаза.
Спасибо, сестра. Приятно, что я упоминаюсь между прочим.

Рядом проскользнул Джек, плюхнулся у ног кровати.
— Ты тоже слышишь этого Кирюшу? — пробормотал я. — Хоть бы раз сказал что-то нормальное. А не "давай держаться на связи" и "поужинай, пожалуйста, ты сегодня мало ела".

Джек зевнул.
Даже он, кажется, был в теме.

— Ну да, увидимся позже… — снова голос Леи. — Только ты не волнуйся, ладно? У нас всё под контролем.

Под контролем.
Интересно, она вообще понимает, с кем говорит?

Я сел на кровати, провёл рукой по затылку и глубоко вдохнул.
Сегодня нельзя психовать. Сегодня всё должно быть по плану.
И этот Кирюша — просто фоновый шум.
Никто.

Я встал, подошёл к окну. Лея тем временем вернулась в комнату — судя по скрипу пола — и уже что-то искала в шкафу.

— Нет, серьги не потеряла, — сказала она, и снова усмехнулась. — Они просто… завалились в косметичку.

Я сжал зубы.
Если б не знал, что Тимур врезал этому типу по делу, я бы сам…
Но теперь нельзя. Сегодня у нас другой бой.

Я уже начал размышлять, не сбежать ли просто в гараж, когда в комнату с победным видом втащился Джек. В зубах он держал свою резиновую кость — ту самую, с отгрызенным краем и странным пищалкой, которую он, клянусь, специально включает, когда я пытаюсь сконцентрироваться.

Он остановился у кровати, поднял голову и глянул на меня с таким видом, будто говорит:

«Ну что, братец, давай решим, кто сегодня тут настоящий мужик».

— Ты серьёзно? — хмыкнул я, присаживаясь на корточки. — Сейчас? Я тут вообще-то морально готовлюсь к вечеру. Миссия, планы, сестра с Кирюшей…

Он жалобно пискнул игрушкой и положил её мне на носок кроссовки.

— Да, понял. Психотерапия через игру, да?
Взял кость, повертел в руках.
— Джек, у тебя нет никакой понятной системы. Вот хоть бы один раз ты принес что-то, что можно использовать. Шлем, перчатки, инструкцию по выживанию…

Он прыгнул вверх, попытался укусить за игрушку — промахнулся и врезался носом мне в грудь.

— Всё, понял, беру свои слова назад. Ты гений. Агрессивный, пушистый, но гений.

Я бросил кость в угол комнаты — Джек с рывком сорвался за ней, скользнул по полу и со стуком влетел в стену. Подозреваю, он доволен.

В этот момент в коридоре снова послышался голос Леи:

— Всё, Кир, я пошла. До связи, солнце.

Я закатил глаза.

— «Солнце». Боже, хоть бы раз сказала ему: «до связи, слизняк».

Джек вернулся, уже с перекошенной пищалкой и гордостью на морде.

— Да, ты определённо лучший мужчина в этом доме, — пробормотал я, почесывая его между ушами. — Ну что, пёсель, собираемся? Сегодня у нас миссия. Надеюсь, Тим и Влад уже в боевом настрое. Потому что если Стас что-то ляпнет — всё, у нас код «врезать».

Джек выдал два радостных пыха и снова шмякнул игрушку мне на ботинок.

Я вздохнул, взял рюкзак, проверил всё по карманам, потом ещё раз посмотрел в зеркало.
Обычная футболка, джинсы, кожанка.
Обычный Марк Барсов.

Снаружи — обычная пятница.

Внутри — немного война.

----------------------------------

Мы свернули с главной улицы, когда в телефоне у Тима вспыхнул экран. Он глянул и кивнул мне:

— Влад написал. Уже у Артура. Внизу с пацанами тусит, ждёт нас. Кирилл вроде тоже там.

Я поморщился.
Конечно там. Как же он мог пропустить шанс покрасоваться.

Лея обернулась:

— Вы всё шепчетесь. Я надеюсь, вы не собираетесь устраивать "разговор по-мужски"? С Кириллом всё нормально.

Я не ответил. Просто шагнул вперёд чуть быстрее.
Нормально.
Если нормально — это когда на тебя спорят, как на кубок за победу.
Тим скосил взгляд, но промолчал.

Алина дотронулась до плеча Леи:

— Ты красотка сегодня. Кирилл точно потеряет дар речи.

— Надеюсь, не как в прошлый раз, — Лея хихикнула. — Он тогда три минуты не мог слово сказать, когда увидел меня в белом.

Меня передёрнуло.

Белое платье, спор и ставка.
Хватит.

— Просто помни, — выдохнул я, не поворачиваясь, — если кто-то будет не в себе, не обязательно ты виновата.

Лея нахмурилась:

— Что это сейчас было?

— Ничего. Просто… будь рядом с Алинкой. Хорошо?

Тимур молча пожал мне плечо — коротко, жёстко. Мы почти дошли.

Дом у Артура был один из тех, где родители уехали «на выходные в дачу», а половина школы уже знала адрес. Мы с Тимом переглянулись, когда услышали басы, доносившиеся с третьего этажа — тусовка явно шла в полный разгар.

Алина первой ступила на ступени:

— Надеюсь, чипсы хотя бы не закончились.

— Или совесть, — буркнул Тимур.

Мы поднялись. В коридоре уже стояли пары — кто-то целовался, кто-то спорил, кто-то просто залипал в телефоны.
У колонок, как и писал Влад, он и стоял — облокотившись на стену, в серой футболке, волосы чуть растрепаны, взгляд цепкий, но спокойный.

— О, прибыла кавалерия, — кивнул он, подходя. — Стас в гостиной. Кирилл с ним.

— Кто бы сомневался, — пробормотал я.

Алина успела утащить Лею в сторону кухни:
— Пошли, я видела сок и нормальные стаканы, без этих пластиковых странностей.
Лея ещё успела бросить мне взгляд — весёлый, ничего не подозревающий — и исчезла за дверью.

Тимур провёл рукой по лицу.

— У нас полчаса, максимум. Потом Лея что-то почует. Кирилл подкатит, и всё может пойти не так.

— Он уже рядом, — хрипло сказал Влад, взглядом указывая на левый угол.
Кирилл — как всегда: вылизан, рубашка застёгнута на все пуговицы, в руке бокал с лимонадом.
Рядом Стас, в кепке назад и с ухмылкой, которую так и хотелось сбить.

— Готовы? — тихо спросил я.
— Да, — отозвался Тимур, — только без истерик. Сегодня не ты врежешь, если что. Я.

Влад усмехнулся:

— А я вас прикрою. Но без переломов — мне ещё завтра с отцом в автомастерскую.

— План? — уточнил я.

Тим кивнул в сторону кухни:

— Когда Кирилл подойдёт к Лее — мы незаметно подойдём к Стасу. Главное — заставить его ляпнуть лишнее. Влад — запись включаешь?

— Уже, — он показал включённый диктофон в телефоне.

— Если он снова начнёт бить понты про «спор», мы его возьмём тёпленьким, — сказал я. — Только тихо. Без шума.

Мы двинулись к залу. Музыка сменилась на медленную. Куда-то вглубь комнаты уже пошёл Кирилл — и Лея с Алинкой были там.

— Пошли, — сказал Тим. — Начинается.

Как только мы вошли в гостиную, я почувствовал на себе взгляды.
Знаешь, не такие, как будто ты неловко одет. А такие — узнающие. И сразу оценивающие.

Я перевёлся сюда только в этом году, но фамилия Барсов, похоже, вошла в тусовку раньше меня. Кто-то шептался за спиной, кто-то просто отводил глаза.
Половина знала меня по байку, вторая — по историям от старших. Некоторые уважали, другие — побаивались. И то, и другое устраивало.

Влад шагал рядом.
Он не из тех, кто тянет внимание специально — но всё равно его замечали.
Лайм. Сын Руслана. Про таких говорят: "не рвётся в центр, но держит всех за нитки". Молчит, пока не надо говорить. И если уж смотрит — то насквозь. Он не играл в пафос. Он был собой. И этим выбивал почву из-под ног.

Мы с Тимом шли вровень.
Я чувствовал, как внутри закипает. Но держал. До момента.

Стас стоял у окна. В кепке, как всегда, с кривой ухмылкой, в компании двух своих дружков. Но как только он заметил нас — та самая ухмылка на секунду дрогнула. Он сделал вид, что занят стаканом, но глаза выдали. Он понял.
Знал, зачем мы пришли.

Я обвёл зал взглядом.
Лея стояла у колонок. Бокал сока, свободная рука у бедра, полуулыбка — и, конечно, рядом этот… Кирилл.
Выглаженный. Прилизанный.
Слишком правильный, чтобы быть настоящим.

Она засмеялась. Я сжал зубы.
Смех — тот, который я знал с детства. Тот, который она никогда не тратила зря. А теперь — ради него.

— Всё, без резких, — буркнул Влад, остановившись рядом со мной. — Он уже на грани. Или сольётся, или начнёт выпендриваться.

— Записываешь? — спросил Тим.

Влад поднял телефон, чуть повернув ко мне.
— Уже.

Я глубоко вдохнул.
Сейчас. Главное — не сорваться раньше времени.

Я сделал шаг вперёд. Прямо к Стасу.
Пора выводить его на чистую.

Я только подошёл — и сразу понял: Стас уже не трезв.
Походка размазанная, глаза с поволокой, стакан в руке — наполовину пустой, как и он сам.
Увидел нас и ухмыльнулся, криво, самодовольно:

— Опа, гонщики подъехали. Ну чё, Барс, тоже по кругу хочешь пройтись? Или просто поглазеть, как настоящие мужики тусуются?

Я медленно убрал руки из карманов.
— Ты всегда таким идиотом был, или только под градусом всплывает?

— Да ты чё... — он вскинул брови. — Размечтался, что тебя здесь все боятся?
Ты просто сын своего папочки. И без имени — ты никто.

Тимур рядом глухо хмыкнул:

— У тебя язык сейчас себе яму выкопает, Стас. Осторожнее.

— Я бы тоже поспорил на твою сестру, если бы Кирюха не опередил, — лениво кинул Стас, пьяно усмехаясь. — Он, кстати, почти выиграл.

И в этот момент раздался голос. Позади. Прямо за нашими спинами.

— Вы о чём сейчас говорите?..

Я обернулся.

Лея.

Стоит с рюкзаком, зрачки расширены, будто от удара током. Лицо мёртвое, губы дрогнули.

Кирилл замер.
Буквально окаменел.
Он был рядом с нами, но видно было, что он хотел бы провалиться сквозь землю.

— Лея… — выдохнул он.

Но она даже не смотрела на него.

— Тим, — её голос дрогнул. — Ты… не врал?

Тимур будто не дышал.
Он не сказал «да». Он просто посмотрел на неё.
Как умеет только он — без упрёка, без гордости, только с болью и надеждой, что она наконец увидит.

Лея выдохнула. Один короткий вздох, полный того, чего она не хотела признавать.
— Значит, всё это… в клубе… ты…
— Ты пытался меня защитить?

Тим кивнул.

И всё. Этого хватило.

Лея резко повернулась к Кириллу:

— Скажи. Это правда?

Кирилл что-то мямлил, но не мог связать ни одного нормального слова.
Он бледнел, заикался, отворачивался.
И всё было ясно.

— Ты поспорил на меня? — тихо. Тише некуда. Но так, что всем вокруг стало холодно.

— Лея, это не так, это просто… слова, мы дурачились…

— Ты называл это чувствами. А это был спор?

Молчание.
Гробовое.

Она кивнула сама себе. И потом — резко, сильно — влепила ему пощёчину.
Он не сопротивлялся. Даже не удивился.
Словно ждал.

— Больше не смей ко мне приближаться, — прошептала она. — Никогда.

И развернулась. Прошла мимо нас — мимо Тима.
Он хотел остановить её, но она только качнула головой:

— Я не злюсь, Тим.
Я просто… больше не уверена, что вообще умею выбирать, кому верить.

И пошла.

Я смотрел ей вслед — и чувствовал, как у Тима сжимаются плечи.
Он стоял, сжав кулаки, будто только сейчас по-настоящему удар пришёл.

— Она не злилась, — сказал я.

Тим молчал.

— Она злилась на себя.

Он всё ещё молчал.

— Зато теперь она знает.

— Поздно, — выдохнул он.

— Но ты сделал правильно, Тим.
И ты остался рядом. Даже когда она не верила.

Он посмотрел в сторону, где скрылась Лея.

— Я всё равно люблю её.

Лея

Я шла.
Нет — рванула. Сквозь толпу, сквозь хриплую музыку, сквозь чьи-то выкрики.
Воздух казался слишком тесным, слишком грязным, слишком неправильным.

Это был не спор. Не шутка. Не ревность.

Это была правда.
Тимур не врал.
Он защищал меня.

А я…

— Лея! Постой! — где-то сзади Алина. Я слышала её шаги, но не останавливалась.

Пока не вышла из подъезда. Пока не вдохнула этот прохладный, ночной воздух, в котором не было вранья, лицемерия и лживых слов типа "это просто прикол".

Остановилась только у стены. Сжалась.
Плечи дрожали. От ярости. От стыда. От собственного идиотизма.

— Он был прав… — выдохнула я. — Тим… он с самого начала был прав.

Алина догнала. Осторожно коснулась плеча:

— Эй. Дыши. Всё… всё уже открылось, ты всё услышала.

— Я видела, как он ударил Кирилла. Я слышала, как он пытался объяснить. А я… — я запнулась, — я смотрела ему в глаза и считала, что он предал меня. Я… отвернулась от человека, который столько лет был рядом. Просто потому, что поверила… в "правильного" парня.

— Лея… — Алина шагнула ближе.

— Я ведь не тупая, Али. Я просто… так хотела, чтобы Кирилл оказался хорошим. Чтобы хоть кто-то не врал, не строил из себя.
А в итоге — всё как всегда.
Тимур оказался тем, кто с самого начала держал слово. А я — та, кто его предала.

Слова застряли в горле.
Горячо подступали к глазам. Но я не плакала. Не теперь.

Алина молча обняла меня. Не стала спорить. Просто обняла.
И я, сжав кулаки у неё за спиной, прошептала:

— Я так на него кричала… Я же ранила его хуже, чем Кирилл.

— Он простит.
— Не знаю, — выдохнула я. — Не уверена, что я себя прощу.

Алина отстранилась чуть-чуть, посмотрела в глаза:

— Тогда начни с первого шага.
— С какого?

— Поговори с ним. Не как подруга. Не как "обиженная".
Просто — как Лея. Та, которая знает, что ошиблась.
А Тимур — тот, кто услышит.

— Али, ты иди к остальным, я хочу пройтись.

Она нахмурилась.

— Одну я тебя не отпущу, — голос у неё был упрямый, как всегда, когда она начинала включать «старшую сестру всех присутствующих». — Уже темнеет, где нам потом тебя искать?

— Али, всё хорошо, — я заставила себя улыбнуться, хоть внутри всё по-прежнему сжималось. — Правда. Просто... мне нужно одной. Пожалуйста.

Она ещё секунду смотрела на меня — как будто пыталась понять, не упаду ли я прямо сейчас. А потом медленно кивнула.

— Только если ты обещаешь, что если что — сразу звонишь мне. Или Тимуру. Или Марку. Или хоть кому-нибудь. Поняла?

— Поняла. — Я кивнула. — Спасибо, Али.

Она обняла меня коротко, крепко и тёпло — и ушла обратно в дом. А я осталась на улице. Под серым, осенним небом, где уже проступали первые вечерние звёзды.

Я пошла. Не быстро. Без цели.

Просто... чтобы идти.

Шорох опавших листьев под ногами.
Остатки чужой музыки за забором.
Запах сырости и вечернего дыма.
Тихий, почти неживой город.

А в голове — одно:

"Я не поверила ему."

Не потому что он соврал. А потому что я не хотела слышать.
Потому что если бы это оказалось правдой, мне пришлось бы признать, что я ошиблась в человеке, которого считала своим.

Я не знаю, сколько прошло времени. Просто остановилась где-то у сквера. Присела на лавку.
И впервые за весь вечер позволила себе вдохнуть по-настоящему глубоко.
И подумать не о Кирилле. Не о Стасе. Не о том, как это выглядело со стороны.

А о Тимуре.

Он всегда был рядом.
С детства.
С тёплым взглядом, с его вечным «не волнуйся, я с тобой».
Он знал, как я реагирую. Знал, когда молчать, а когда сказать.
Он никогда не играл в «идеального» — он просто был собой.

А я... просто не увидела.

А может, не хотела.

Я подняла лицо к небу.
Прохладный воздух касался щёк.
И впервые за долгое время мне стало по-настоящему горько.

Но и... чуть легче.
Потому что теперь я знала, что должна сделать.

Начался дождь.

Не ливень.
Не буря.
Такой... почти неощутимый. Капли падали легко, будто даже не собирались мешать. Просто напоминали: осень здесь. Всё по-настоящему.

Я не сдвинулась с места.

Пусть капает.
Пусть волосы намокают, а куртка становится тяжёлой.
Пусть замерзают пальцы.

Впервые за долгое время я не боялась быть одна.

Мне нужно было это одиночество.
Не чтобы прятаться.
А чтобы перестать врать себе.

Я всегда пряталась за контроль. За маску «всё хорошо». Даже когда не верила словам Кирилла, я цеплялась за них — просто потому что так проще.

А Тимур… он, оказывается, знал. Видел. Молчал, когда я кричала. Ждал, когда я пойму.

И я поняла.

Я закрыла глаза, подняла лицо к небу.
Капли ударяли по векам.
Но слёз не было.

Я не позволю себе плакать из-за Кирилла. Он того не стоит.
Но я могу сожалеть о том, как оттолкнула единственного человека, который всегда был рядом.

Достала телефон.

Посмотрела на экран.
Сообщения от Алины — «Где ты?», «Всё в порядке?»
От мамы. От Леи.

Ни одного — от Тимура.

И это, наверное, самое честное. Он ждал. А я молчала. Теперь — моя очередь говорить.

Открыла диалог.
Набрала:

«Привет. Ты дома?»

Удалила.

Набрала заново:

«Можно будет поговорить? Завтра. Или когда ты будешь готов. Я… хочу извиниться.»

Отправила.

Телефон остался в руке.
А дождь всё капал и капал.
И в какой-то момент я поняла, что снова дышу. Свободно.

Я шла по пустой улице, и казалось, что весь мир выдохнул вместе со мной. Дождь перестал быть надоедливым — он стал частью меня. Смыл остатки гнева, слёз, ожиданий.

Я просто шла, не торопясь.
Не домой. Не в сторону школы.
Просто вперёд.

Карман завибрировал. Я достала телефон, слегка замёрзшими пальцами разблокировала экран.

Тимур:
«Ты где? Марк волнуется.»

Я остановилась.
Медленно перечитала.
И... улыбнулась. Совсем немного, но искренне.
Даже не потому что Тимур писал — он писал от себя, но и не забывал про других. Про Марка.
Они... семья. Настоящая, хрупкая, упрямая. И мне было место в этой семье. Даже после всего.

Я села на сухую часть скамейки под козырьком у подъезда какого-то дома.
Подумала. А потом всё-таки написала.

«Я в порядке. Просто прошлась. Иду домой. Передай Марку, что я не потерялась.»

Несколько секунд — и ответ:

Тимур:
«Он прочтёт сам. Я ему скинул. Только не мокни слишком. И... Лея? Спасибо, что написала.»

Горло сжалось.
Слезы снова защипали глаза, но теперь не от обиды.

Я набрала:

«Спасибо, что ждал.»

Отправила — и впервые за вечер почувствовала, что возвращаюсь к себе.

Смахнула с волос капли и встала.
Теперь — домой.
Не убегать. Не прятаться.
Просто… вернуться.

Я открыла дверь ключом — тихо, будто надеялась, что никто не заметит. Хотя это, конечно, было глупо.
Свет в прихожей горел, а из кухни доносился голос папы, что-то про то, как кофе у него всё равно получается лучше, чем в любом кафе.
Я сняла кроссовки, куртку повесила на вешалку, она была тяжёлая от дождя, и капли упали на пол.

— Лей? — Мамин голос.

Я не успела даже шагнуть в сторону лестницы, как она появилась в дверях кухни, вытирая руки о полотенце. За ней следом — папа. Оба сразу остановились, как только меня увидели.

— Ты чего? — Мама подошла ближе. — Почему одна? Где Марк?

— Всё нормально, — выдохнула я и слегка улыбнулась, хоть и получилось неубедительно. — Я просто прошлась.

— В дождь? — Папа нахмурился. — Ты промокла. Где твой зонт?

— Я без него… просто надо было подышать. Одна. — Я пожала плечами, отводя взгляд. Мне не хотелось врать, но и рассказывать — не сразу. Слишком много всего внутри.

Мама посмотрела на меня внимательнее, потом обернулась к папе:

— Принеси ей тёплый плед, а я чай поставлю.

— С лимоном? — спросил он уже на полпути к гостиной.

Я кивнула, чуть тише:

— С мёдом можно?..

— Всё можно, если ты дома, — мягко сказала мама и, проходя мимо, погладила меня по плечу.
Этот жест был… простым, но сейчас он пробрал до глубины.

Я осталась в прихожей, в носках, немного дрожащая. Не от холода.
Просто внутри меня всё крошилось — и медленно, по кусочку, начинало складываться заново.

Марк…
Тимур…
Алина…
Даже Влад — и то сегодня молча, по-своему, был рядом.

И родители.
Мама, которая всегда чувствовала. Папа, который молчал, но приносил пледы и ставил чай.

Я была дома.
И теперь… может, я наконец готова рассказать всё. Или хотя бы начать.

Мама не ушла. Она просто села рядом и молча наливала в чашки компот. На плите что-то тихо булькало, в окне лениво стекал дождь, а я сидела, обнимая горячую кружку, будто она могла склеить всё, что внутри меня разлетелось.

— Лей, — мама повернулась ко мне. — Что случилось?

Я хотела сказать "ничего", отмахнуться, но что-то внутри треснуло.
Может, от её спокойного тона. Может, от того, что она не давила, просто была рядом.
Я выдохнула, и голос сорвался на первом слове:

— Он... Кирилл... Это был спор.
Я сглотнула. — На меня. Я была… ставкой.

Мама не шелохнулась. Только взгляд стал чуть более острым, внимательным. Она не вскинулась, не задала миллион вопросов. Просто накрыла мою руку своей.

— Я не поверила Тимуру, когда он пытался меня защитить, — выдохнула я. — Он тогда… врезал Кириллу. А я… Я подумала, что он просто ревнует. А сегодня… всё всплыло.
Я прикусила губу.
— Мама, мне так стыдно.

И тогда я заплакала.

Слёзы катились по щекам, обжигая кожу. Наконец-то. Без попыток сдержаться. Без привычки "держаться, потому что все так делают". Просто — слёзы. Настоящие.

Мама ничего не сказала.
Она просто потянула меня к себе, обняла за плечи, тихо прижала к себе.

— Ты хорошая, Лея. Не стыдись, что верила. Это не слабость. Это твоя сила.
Её голос был тихим, почти шёпотом. — А те, кто этим пользуются, рано или поздно теряют самое важное. Людей, как ты.

Я ещё какое-то время сидела с закрытыми глазами, чувствуя её тепло и почти забытый запах маминого фартука — корица, ваниль и что-то родное.

Потом я выдохнула. Словно стала легче.
Ненамного, но достаточно, чтобы поднять голову и сказать:

— Спасибо, мама.

Она просто кивнула.
И больше не спрашивала. Не нужно было.

Я успела вытереть слёзы только ладонями — неловко, как в детстве, когда не хотела показывать, что плачу. Но щёки всё ещё были горячими, глаза — стеклянными.

В этот момент в кухню зашёл папа. В одной руке — телефон, в другой — очки, которые он всегда теряет по утрам, а к вечеру магически находит. Он остановился в дверях, заметив меня и маму.

— Лей, ты чего?

В голосе не было строгости. Только тревога. Настоящая.

Я посмотрела на него. В груди всё ещё щемило. Я не хотела снова плакать, но голос сорвался:

— Просто… был тяжёлый день.

Он подошёл, медленно, не спеша, как будто давая мне время.
Поставил телефон на стол, присел рядом и, чуть нахмурившись, посмотрел в глаза:

— Это как-то связано с тем типом, который мне не нравится?

Я усмехнулась сквозь слёзы.
— А тебе кто-то нравится, кроме мамы?

Он фыркнул:

— А я что, не прав?

Мама, не вмешиваясь, занялась чашками, будто давая нам пространство.

— Ты был прав, — призналась я тихо. — Просто мне понадобилось время, чтобы самой это понять.

Он кивнул. Без "я же говорил". Без "ну вот". Просто — понял.

— Хочешь, мы что-нибудь придумаем? Вместе?

— Нет, пап. Я сама.
Я выдохнула. — Я должна сама пройти это.

Он посмотрел на меня чуть дольше, чем обычно.
А потом положил ладонь мне на затылок и мягко притянул к себе:

— Только знай — ты не одна. Никогда.

И в этот момент, прижавшись лбом к его плечу, я снова почувствовала себя маленькой. Не глупой, не слабой — просто дочкой. Которую любят.

Телефон снова оказался в руках. Я смотрела на последний ответ Тимура — короткий, но в нём было всё. И забота, и терпение, и что-то ещё… то, от чего подступал ком к горлу.

Я набрала сообщение.
Пальцы дрожали. Слишком много всего внутри, чтобы молчать дальше.

> Ты можешь приехать? Нам надо поговорить.

Секунда. Две. Три.

Сердце застучало чаще, как будто боялось тишины после отправки.
Я встала, прошлась по комнате, снова села.
Хотелось спрятаться, и одновременно — чтобы он уже был здесь. Чтобы просто посмотреть на него и сказать: прости, я была неправа. Я не увидела. А ты — видел.

Телефон вспыхнул. Тимур набирает сообщение.

Экран загорелся, и сообщение от Тимура всплыло мгновенно:

> Мы уже собираемся по домам, так что да, вернёмся втроём. Влад уже уехал домой.

Я выдохнула.
Словно из груди убрали тяжёлый камень.
Он не стал расспрашивать, не требовал объяснений. Просто ответил. Как всегда — спокойно, по-делу, но с той самой интонацией, которую я научилась читать: я рядом, если надо.

Я набрала:

> Я буду ждать.

И добавила через пару секунд:

> Спасибо, Тим.

Слишком простые слова. Но в них было всё.

Я поставила телефон на подоконник и приоткрыла окно — дождь почти закончился, только редкие капли ещё цокали по крыше. Воздух был свежий, сырой, и я наконец-то почувствовала, что снова дышу.

Час тянулся медленно, как будто время нарочно притормаживало. Я то сидела на подоконнике, то снова ложилась на кровать, пересматривая фотографии, возвращаясь к голосовым от Алины, но не слушая их до конца. В голове было пусто и шумно одновременно.

За окном фонарь отражался в мокром асфальте, и под этим светом я наконец-то увидела знакомую фигуру.

Марка.

А за ним — Тимур.
Он шёл чуть медленнее, руки в карманах, капюшон не накинут — как всегда, будто даже дождь должен с ним считаться. Они что-то перекинулись между собой, но когда дошли до калитки, Марк посмотрел на окно и махнул. Я машинально кивнула в ответ.

Тимур поднял взгляд и, заметив меня, чуть кивнул. Спокойно.
Уверенно.

Я спустилась вниз и вышла в коридор как раз в тот момент, когда они зашли. Марк сразу направился к себе — короткое «я дома» в сторону родителей и щёлк замка.

Тимур остановился в прихожей, стянул капюшон, провёл рукой по волосам.

— Привет, — сказал он просто.

— Привет, — я ответила чуть тише. — Пойдём?

Он не стал уточнять куда. Просто кивнул и пошёл за мной. Мы поднялись наверх, я впустила его в свою комнату, прикрыла за собой дверь и на мгновение замялась. Сердце билось где-то в горле.

— Спасибо, что приехал, — сказала я, поворачиваясь к нему.

— Ты же написала, что надо поговорить, — пожал плечами Тимур. — А ты не из тех, кто просто так просит.

Я кивнула. И на секунду замолчала, прежде чем выдохнуть:

— Ты был прав.

Он не моргнул. Не удивился. Только тихо спросил:

— Ты об этом?

Я кивнула снова.

— Я слышала всё. Всё, что сказал Стас… и как побледнел Кирилл. И… я вспомнила, как ты тогда вышел за ним в клубе. Как я не поверила.

Голос предательски дрогнул, но Тимур не двигался, не перебивал.

— Я была слепа. Я... думала, что он другой. А оказалось — ты был единственный, кто не молчал. Кто хотел меня защитить. И я... — я сглотнула, — я тогда обиделась. Отвернулась от тебя.

Тимур вздохнул и сел на край кровати. Не упрекал. Просто был рядом.
Я подошла ближе.

— Прости меня, Тим. Правда.

Он поднял взгляд. В глазах не было злости. Только грусть и немного... тепла.

— Я не держал зла, Лей. Я просто хотел, чтобы ты была в безопасности.
Плевать, что я при этом чувствую. Главное — ты.

На секунду повисла тишина.
Плотная. Тёплая. Живая.

— А что ты чувствуешь? — спросила я почти шёпотом.

Он посмотрел мне в глаза.
Долго. Глубоко.
А потом тихо, почти не дыша, сказал:

— До сих пор? Всё.

Я всё ещё чувствовала, как дрожат пальцы, хоть и старалась это скрыть. Сердце то замирало, то снова начинало биться быстрее. Но одно я знала точно — мне нужно было задать этот вопрос. Услышать ответ.

— Мы ведь... до сих пор друзья? — спросила я, слабо улыбнувшись, будто заранее готовилась к любому ответу.

Тимур посмотрел на меня чуть удивлённо, а потом — мягко, с той самой теплотой, которая всегда у него была, когда я приходила к нему с разбитым сердцем или глупыми тревогами.

— Конечно, Лей, — сказал он просто. — Друзья и нужны, чтобы спасать в нужный момент.

Я кивнула, сжав губы.
И тут он добавил, чуть тише, но без намёка на шутку:

— А ещё, чтобы быть рядом. Даже если тебе не верят. Даже если это больно.
Я бы всё равно сделал то же самое.

Я молчала. Потому что в этот момент знала — это и есть настоящая дружба. Та, что не рушится от недоверия. Та, что остаётся — вопреки.

— Спасибо, — прошептала я. — За всё.

Он улыбнулся. И больше ничего не требовал.

Тишина между нами не была неловкой. Она была тёплой. Почти бережной. Я смотрела на него, а он — на меня, будто время на секунду остановилось, давая шанс всё расставить по местам.

— Знаешь, — тихо сказала я, поджав ноги под себя, — я так злилась тогда... На тебя. Даже не из-за Кирилла. А потому что ты всегда был для меня чем-то… большим, чем просто друг. И я не хотела, чтобы ты оказался прав.

Он чуть поднял брови. Не перебивал. Слушал.

— Я боялась, что если окажется, что ты видел больше, чем я, то мне придётся признать, что я… не умею выбирать. Что снова обманулась. — Я усмехнулась криво. — А потом ты просто стоял там, и защищал меня, как будто не было ни злости, ни обиды.

Тимур тихо вздохнул:

— Лей, я ведь не ради признания.
Я просто… ты мне дорога. Всегда была. Я не мог иначе.

Я медленно опустила взгляд. Голос в голове твердил: скажи ему всё, сейчас — пока он рядом.

— А если я скажу, что мне больно не только из-за Кирилла? — тихо спросила я. — А ещё из-за того, что ты отдалился. Что мы стали как будто… чужими.

Тимур нахмурился, но не от злости — скорее от боли.

— Я не хотел, чтобы между нами что-то ломалось. Просто… иногда я думал, что если не мешать тебе быть счастливой, даже с кем-то другим, то это и будет правильным.
— Он посмотрел прямо. — Я выбрал стоять рядом, а не ближе. Хотя… иногда очень хотел ближе.

У меня пересохло в горле. Сердце забилось так, что стало слышно, как кровь стучит в висках.

— А если я… — я замялась, но потом всё же выдохнула: — …если я тоже хотела ближе?

Он не сразу ответил. Только посмотрел. Долго. Словно старался прочитать между строк всё, что я не успела сказать.

А потом мягко, медленно взял меня за руку.

— Тогда, может, пора перестать быть только друзьями?

Я не знаю, что именно дрогнуло внутри — сердце, дыхание или вся Вселенная, — но в этот момент всё встало на паузу. Только его рука — тёплая, чуть напряжённая — сжимала мою. Только он смотрел прямо, честно, как умел только Тимур.

— Тогда, может, пора перестать быть только друзьями? — повторил он, чуть тише.

Моё сердце будто споткнулось.

— Тим... — выдохнула я, — я не знаю, получится ли у нас.

— Никто не знает, — тихо ответил он. — Но если не попробовать, мы так и останемся в этих «почти».

Я сжала его пальцы в ответ. Не уверенно, но искренне. Не из страха — из ощущения, что теперь мы говорим о чём-то настоящем.

— Я очень боялась, — призналась я, — потому что если ты вдруг исчезнешь, я… не переживу. Ты всегда был рядом, всегда понимал. Я не хочу тебя потерять, даже если у нас что-то не сложится.

Тимур наклонился чуть ближе. Глаза — серьёзные, но с тем самым мягким огоньком, который я всегда узнаю.

— Я никуда не исчезну. Даже если ты завтра скажешь, что передумала — я всё равно буду рядом. Потому что сначала я — твой друг. А потом всё остальное.

Моё сердце стучало гулко и неровно.

— Я не передумаю, — прошептала я.

Он смотрел мне в глаза, медленно, будто давая время отступить. Но я не отступала. Наоборот — придвинулась ближе. И сама.
Впервые сама.

Поцеловала его легко.
Несмело.
Как будто признавая: я верю тебе.

Он не стал торопиться. Не рванулся ко мне. Только чуть улыбнулся сквозь поцелуй, и прижал меня к себе, обнимая аккуратно, как что-то очень хрупкое. Очень важное.

Я закрыла глаза. И впервые за всё это время почувствовала, что меня действительно держат. Не как друга. Не как кого-то, кого надо спасать. А как ту, кого любят — давно, тихо, и по-настоящему.

Я только собралась спуститься, когда дверь Марка хлопнула почти синхронно с моей. Он тоже вышел в коридор — с телефоном в руках, растрёпанный, в серой футболке и домашних штанах.
Увидел меня — и, конечно же, поднял бровь.

— Ну привет, сестричка. — Голос у него был лениво-добродушный, но взгляд — прищуренный. — А ты чего с такой физиономией?

— А ты чего выглядишь, как будто подслушивал под дверью? — парировала я, скрестив руки на груди.

— Я не подслушивал, — фыркнул он. — У нас стены тонкие.

Тимур, выходя из моей комнаты, только усмехнулся и хлопнул Марка по плечу:

— Не всё так тонко, как ты думаешь.

— Господи, — простонал Марк. — Я просто хотел спуститься за компотом, а тут уже какие-то намёки на взрослую жизнь.

— Мама звала к ужину, — быстро вставила я, пытаясь сменить тему, пока Марк не начал приставать с подколками. — И тебя тоже. Так что давай, не строй из себя сюрприз.

— Знаю. Я же послушный сын, в отличие от некоторых, кто ворует гостей по ночам.

— Марк, — простонала я.

— Всё, всё, не злюсь, — он рассмеялся. — Просто впервые вижу, как ты краснеешь сильнее, чем Алина, когда Тим её поцеловать хочет.

Тимур закашлялся, я стукнула брата по плечу и уже пошла вниз.

— Быстрее, пока мама не решила позвать папу, чтобы он нас всех построил.

— Он и так знает, — пробормотал Марк себе под нос. — Он ведь как Бэтмен. Всё видит. Только не летает.

Я шла вниз, слыша за спиной смех двоих самых близких мне парней — один брат, второй… кто-то, кто уже не просто друг.

И впервые за весь день мне было тепло. Даже уютно.
Как будто всё снова становилось на свои места.

Мы сидели за ужином как обычно — будто всё в порядке.
Будто не было вечеринки, слов Стаса, слёз и напряжения, которое до сих пор звенело где-то под кожей.
Тимур молча ковырял картошку, Марк ел с привычным аппетитом, а мама то и дело подливала компот — свою фирменную попытку сохранить уют, когда в комнате нависает тишина.

Папа, как всегда, сидел напротив, сдержанный, наблюдающий. Он ничего не сказал — ни про тусовку, ни про Кирилла, ни про то, как я, судя по его взгляду, едва не взорвалась сегодня.

Я знала: он в курсе. Он просто даёт мне пространство.
И это… бесценно.

— Тим, — сказала мама после паузы, — спасибо, что остался с Леей.
В голосе не было укора. Только благодарность.

Тимур кивнул:

— Всегда.

Марк поднял бровь:

— Вот это звучало как тост. Нужно срочно выдать тебе рюмку с морсом.

— Лучше ещё салата, — пробормотал Тим, и мама тут же потянулась к блюду.

Я поймала её взгляд — тёплый, понимающий, и впервые за день мне не захотелось отводить глаза.

— Мам, — тихо сказала я. — Прости, что не сказала, где была. Я просто… не хотела говорить, пока сама не пойму.

— Всё в порядке, милая, — она слегка коснулась моей руки. — Главное, что ты дома. И что рядом те, кто тебя по-настоящему любит.

Марк в этот момент притих. Я видела, как он едва заметно напрягся — как будто тоже хотел что-то сказать, но передумал.

Папа наконец заговорил, спокойно:

— Я понимаю, что у вас подростков свои драмы, но хочу, чтобы вы знали: в этом доме вам не нужно делать вид, что всё хорошо. Если что-то случилось — вы можете сказать. Мы рядом. Всегда.

Я сглотнула.
Тимур аккуратно коснулся моего локтя под столом — еле заметно. Поддерживающе.
Я кивнула папе:

— Спасибо.

— Ну всё, — Марк хлопнул ладонью по столу. — Хватит философии. Можем просто поесть, поругаться из-за пирожков и напомнить Тимуру, что он должен Алине мороженое за проигранное пари?

— Я не проигрывал! — отозвался Тимур.

— Конечно, не проигрывал, — хмыкнула я. — Просто «временно сдал позиции».

— У вас всегда тут так? — спросил Тим с полуулыбкой, оглядывая нас.

— Добро пожаловать в реальность Барсовых, — отозвался Марк, — у нас по вечерам или психотерапия, или словесная дуэль. Иногда одновременно.

Мы рассмеялись. И пусть внутри всё ещё было неспокойно, но этот ужин стал глотком воздуха.
Дом. Тепло. Люди, которые остаются рядом.

И в этот момент мне казалось — мы справимся.

Марк

Когда дверь за родителями и Леей закрылась, кухня будто выдохнула — тёплая, пахнущая пряностями и чем-то домашним. Я открыл посудомойку, Тимур собрал тарелки, и минуту мы молчали, словно оба чего-то ждали.

Но первым всё равно не выдержал он:

— Тут… такое дело, — начал Тим, ставя миску в раковину.

Я даже не посмотрел сразу, просто сухо бросил:

— Что?

— Мы поговорили, — произнёс он неуверенно.

— Кто «мы»?

— Я и Лея.

Теперь я повернулся. Медленно. Смотрел, пока он не отвёл взгляд.

— И?

Он вытер руки полотенцем, пожал плечами.
— В общем… чёрт. Лея…

— Чего Лея?

Он вдохнул — резко, будто собирался прыгнуть в ледяную воду.

— Она. Короче, она меня поцеловала.

Я застыл. Посмотрел на него. Потом — в сторону, в никуда. Не потому что злился. Просто не ожидал.

— Серьёзно?

— Очень, — выдохнул он и сразу поднял руки: — И нет, я не собирался ничего нарушать. Она просто… так вышло. Мы были вдвоём, разговор, эмоции… И потом — бах. Всё.

Я молчал. Повернулся обратно к тарелкам.
Джек подошёл и ткнулся мордой в мою ногу — как будто напомнить, что я всё ещё тут, в реальности.

— Марк… — Тим шагнул ближе. — Я понимаю, что ты можешь быть против. Она твоя сестра, и всё такое. Но я… не могу делать вид, что мне всё равно. Не могу больше.

— Я знаю, — выдавил я. — Серьёзно. Я давно знаю, Тим.

Он замер.

— Ты… не против?

— Я не сказал, что не против, — ответил я честно. — Я сказал, что знаю. И что ты — не мудак. А значит, у меня нет оснований бить тебе морду. Пока.

Он усмехнулся нервно:

— Ну, это уже что-то.

— Только давай без сцен, ладно? Без «ой, мы не знаем, что теперь делать» и всей этой романтической муры.

— Слишком поздно, — хмыкнул он. — Мы уже в этом.

Я покачал головой и швырнул полотенце ему в грудь.

— Тогда мой сковородку, пока не остыла. И держись, Костров. Теперь ты официально втянут в наши семейные заморочки.

Он рассмеялся, и на секунду всё стало снова по-настоящему нормальным. Даже если этот вечер уже изменил слишком многое.

Мы поднялись ко мне. Тим сел в кресло, но не развалился, как обычно, а почти что на краешек — будто не знал, как сесть правильно. Я плюхнулся на кровать, закинул руки за голову, уставился в потолок.

— Ну? — бросил я, — Давай, раз начал.

Он молчал с полминуты, потом выдохнул:

— Мы поговорили. И… чуть не поцеловались. Точнее — начали, но…

Я повернул голову, уставился на него.

— Но?

— Но в дверь постучала твоя мама. Лея резко оттолкнулась, и всё — момент прошёл.

— Вот это тайминг, — хмыкнул я. — Спасибо, мама.

Тим усмехнулся, но как-то напряжённо.

— Я не знаю, что она чувствует. Там было столько эмоций… Но всё оборвалось, и теперь я вообще не понимаю, что дальше.

— А что хочешь сам?

Он пожал плечами. Посмотрел на меня с какой-то подростковой, чистой растерянностью — такой, которую мы все тщательно прячем.

— Хочу, чтобы она не убегала. Чтобы не делала вид, что ничего не было. Хочу… быть рядом. Только если ей это тоже нужно.

— Тим, ты в неё втрескался, — сказал я просто. — По уши.

Он вздохнул.
— Наверное.

Я сел, свесил ноги с кровати.

— Лея — не та, с кем можно в полсилы. Если пойдёшь — иди до конца. Если решишь отступить — не трогай её чувства. Я это говорю не как брат. А как человек, который уже видел, как она прячется за холодом, когда ей больно.

Тимур кивнул.
— Я понял. Спасибо, Марк.

— Эй, только не веди себя теперь, как будто ты с её папой на разговоре был. Не надо этих «спасибо за разрешение встречаться». Всё, что я хочу — чтобы ты не сделал ей больнее, чем этот Кирилл.

— Я не он, — сказал Тим спокойно.

— Знаю. — Я чуть улыбнулся. — Поэтому ты всё ещё здесь, в моей комнате, а не валяешься где-нибудь на лестнице после «воспитательной работы».

Мы оба засмеялись. Джек на ковре вскинул голову, повёл ухом — и снова положил морду на лапы.

Всё стало немного тише. Но и чище внутри.

— Мне начинать ревновать? — лениво бросил я, вытягиваясь на кровати.

Тимур вскинул брови:

— Господи, Ягуар, ты серьёзно?

Я усмехнулся:

— Абсолютно. Когда я начал встречаться с твоей сестрой, я прям чуял ревность с твоей стороны. Боялся ты тогда, что Алина займёт все мои мысли и там не останется места для тебя, зайчик.

Он закатил глаза, но не удержался от смеха:

— Ты в своём стиле, Барсов. Нет, не ревновал. Я просто… ну ладно, может, немного. Она же моя младшая сестра, и ты — ты как бы… ты ты. Слишком ты, чтобы всё было спокойно.

— Слишком я? — переспросил я, поднимаясь на локтях. — Это как?

— Ну ты же Барсов. Гонки, дерзость, обаяние, кожанка, вот это всё. Кто бы не напрягся?

— Ага, значит всё-таки ревновал, — довольно кивнул я. — Я знал. Братская паранойя, обёрнутая в заботу.

— Знаешь, если ты когда-нибудь разбередишь ей сердце — я не пожалею тебе руль в висок.

— Успокойся, шлем уже на мне.
Я подмигнул.
— Я её люблю, если что. Всерьёз.

Тим посерьёзнел.
— Я знаю. И, по правде, мне с этим спокойно. Вы вместе — это... как-то правильно. Даже когда вы ругаетесь.

— Мы вообще ругаемся редко.

— Потому что ты слишком обожаешь её, чтобы спорить.

Я усмехнулся. Потом чуть потянулся, встал, подошёл к полке, взял старую фотографию: мы втроём, ещё школьники младших классов. Я, Тим и Алина на берегу, босоногие, в майках, с мороженым. И солнце в глазах.

— Всё так быстро меняется, — сказал я задумчиво. — Мы уже не дети. И эти разговоры теперь серьёзные.

Тим подошёл, встал рядом.

— Но ты всё равно мой друг. Даже если будешь носить фамилию моей сестры. Даже если Лея… ну, не знаю, выберет меня или не выберет. Ты — мой друг.

Я посмотрел на него и, без драмы, просто, искренне сказал:

— Это не изменится.

Он кивнул. Мы молча постояли секунду-другую, и тут с улицы донёсся лай Джека — он подбежал к двери, видимо, услышав звук за окном.

— Пойдём, — сказал я. — Выпустим этого монстра и перехватим чего-нибудь сладкого. Нам с тобой нужно повышать уровень сахара, чтобы не сойти с ума от девушек.

— Или от самих себя, — усмехнулся Тим.

— Ну это — всегда вариант.

-----------------------------

— Мы ушли! — крикнул я, нацепляя на Джеков ошейник поводок. Щен виляя хвостом, уже рвался к двери, как будто там его ждало что-то очень важное.

Из кухни донёсся голос мамы:

— Только не долго!

— Обязательно, — буркнул я себе под нос, хотя мы оба знали, что это формальность.

На лестнице появилась Лея. Руки скрещены, взгляд оценивающий. У неё это получается особенно хорошо.

— А куда это вы?

Тим прошёл мимо неё и пожал плечами:

— Подышать свежим воздухом и монстра выгулять.

Я открыл дверь, уже с курткой наполовину накинутой, и бросил через плечо:

— Жду тебя на улице, Ромео.

— Очень смешно, Барсов, — отозвался Тимур, но я заметил, как у него дёрнулся угол рта. Сдержал улыбку. Едва.

— Постарайтесь не попасть в новости, — бросила Лея.

— Только в вечерние, — подмигнул Тим, и мы выскользнули за дверь.

На улице было темно, но фонари бросали мягкий свет на тротуар, листья шуршали под ногами. Джек с радостным визгом рванул вперёд, будто не просто гулять вышел, а спасать мир.

Первые минуты мы молчали, просто шли, вдыхая холодный осенний воздух. Я сунул руки в карманы куртки, по привычке проверил, всё ли на месте в рюкзаке, хотя рюкзака с собой и не было. Нервы. Остаточные.

Тимур первым нарушил тишину:

— Так… Ромео?

Я усмехнулся:

— Ну а что? Образ-то подходит. Такой весь драматичный, страдающий, готовый по балконам лазить ради любви.

— Господи, если ты сейчас ещё начнёшь цитировать Шекспира, я серьёзно пойду расскажу Лее, что ты спал с её куклой в детстве.

— Ложь и провокация. Это была не кукла, а плюшевый динозавр. И он был охренительный.

Тим качнул головой, но уже улыбался:

— Вот как мы докатились до такого? Были нормальные пацаны… Теперь выгуливаем собаку и обсуждаем драму.

— Говори за себя. Я всегда был идиотом. Просто теперь это осознанный выбор.

Он засмеялся, я тоже. Джек ткнулся носом в мою ладонь, будто поддерживал.

И вот в этом странном моменте — под фонарями, среди шороха листвы, с псом и лучшим другом рядом — мне вдруг стало легко. Как будто всё остальное — клуб, Стас, Лея, Кирилл, выговор в школе, злость — отступило хотя бы на чуть-чуть.

И это "чуть-чуть" было дико нужно.

----------------------

Проснулся я от того, что кто-то постучал по косяку двери.

— Время вставать, сын, — голос отца звучал спокойно, но без шансов на «ещё пять минут».

Я приоткрыл глаза, посмотрел на телефон. 07:32. Суббота. Осознал, что сам же накануне попросил — взять с собой в офис, чтобы посмотреть, как всё устроено изнутри. Вроде и хотелось, а сейчас казалось самой странной идеей недели.

— Я уже собираюсь. Буду ждать внизу через двадцать минут, — добавил отец и ушёл.

Я выдохнул, сел на кровати, протёр лицо руками.
Суббота. Раннее утро. Да, точно, я сам это затеял. Убедить отца, что способен не только кататься по улицам, но и быть частью его мира — взрослого, серьёзного, логистического.

Натянул джинсы, простую футболку, кожанку. Умылся, причесал волосы — как умел, на скорости. И спустился вниз.

В прихожей отец уже поправлял галстук перед зеркалом. Суровый, собранный. Всё такой же, каким я его помню с детства — спокойный и точный, как стрелка на циферблате.

— О, явился, — сказал он, взглянув на меня в отражении.

— Ага. Разве мог проспать после такого приглашения? — хмыкнул я, застёгивая куртку. — Я готов.

И тут с кухни, как по команде, вылетел Джек — наш пёс, рыжевато-белый стафф, прямиком врезался мне в ногу и с победным фырканьем стал кружить вокруг.

— Джек, друг, сейчас не твоя смена, — присел я к нему. — Папу на работу провожаю. А ты остаёшься главным за дом.

Он завилял хвостом, как будто всё понял.

Мама выглянула из кухни с чашкой:

— Марк, ты даже не позавтракал.

— Возьмём что-то по пути, — отозвался отец. — Не волнуйся, Полин.

— Только не булку и энергетик, — вздохнула она. — Вы всё равно купите булку и энергетик.

Я усмехнулся:

— Мы постараемся выглядеть убедительно.

Папа вёл машину спокойно, уверенно. Я наблюдал за ним краем глаза — он всегда так держался за рулём: чётко, без резких движений, будто знал маршрут не только по дороге, но и по жизни.

В салоне играло радио. Какой-то джаз с хрипловатым саксофоном, который явно добавлял атмосферу «делового утра».

— Ты действительно хочешь разобраться в моём деле? — вдруг спросил он, не глядя на меня.

Я кивнул, потом понял, что он может не заметить, и ответил:

— Да. Не просто из вежливости. Интересно, чем ты живёшь… чем ты зарабатываешь. Ну и… может, когда-нибудь пригодится. Я же не вечно буду школьником с рюкзаком.

Он усмехнулся — по-своему, чуть искоса:

— Уже хорошо, что ты это понимаешь.

Несколько секунд мы ехали в молчании, но оно было спокойным. Не давящим.

— Марк, — снова подал голос отец, — ты ведь знаешь, что можешь выбрать любой путь, не обязательно мой.

Я смотрел в окно на пролетающие мимо дома, жёлтую листву, прохожих с зонтами.

— Я знаю. Но мне важно понять, что ты делаешь. Это… как часть тебя, которой я мало касался раньше.

Он бросил на меня взгляд. И впервые за долгое время я увидел в нём не только взрослого, серьёзного мужчину. А просто — отца. С теплом. С лёгким удивлением. И, может, даже с гордостью.

— Тогда поехали, Барсов-младший. Посмотрим, выдержишь ли ты мир взрослых с 9 до 18.

— А кофе? — спросил я, прищурившись. — Я же не выживу без кофеина в крови.

— Есть в кофейной зоне. Но предупреждаю сразу — у нас там крепкий. Как переговоры.

Я рассмеялся, откинулся в кресле.
И впервые почувствовал: мне реально хочется увидеть, чем живёт мой отец. Не потому что «надо», а потому что я хочу.

Мы свернули с проспекта и въехали в деловой квартал — стекло, бетон и чёткие линии, как по линейке. Я уже знал, где тут офис отца, но сам внутри никогда не был.

Папа припарковался у закрытого шлагбаума, из окна помахал охраннику. Шлагбаум лениво поднялся, и мы въехали на парковку. Всё было чисто, строго, без показной роскоши. Практично. Как и сам отец.

— Поднимаемся на шестой, — сказал он, кивая на лифт. — Я проведу тебя через отдел логистики и планирования. Они как раз сегодня финализируют партию поставок на следующую неделю. Посмотришь, как это работает.

Я кивнул. Двери лифта закрылись, и я услышал собственное сердцебиение чуть громче обычного. Почему-то волновался. Не потому что боялся облажаться — просто… было важно не выглядеть пацаном, который пришёл «поиграть во взрослую жизнь».

На шестом нас встретила девушка в очках с бейджем. Она сразу расправила плечи, как только увидела папу.

— Доброе утро, Дмитрий Владимирович. Доброе утро… Марк?

— Всё верно, — ответил я, чуть неловко.

— Ваш кофе уже готов в переговорке, — добавила она с улыбкой.

— Как я и обещал, — бросил мне отец через плечо.

Мы прошли по коридору. Люди за компьютерами, звонки, кто-то с планшетом сверяется с графиками. И тут я понял — это не просто «офис». Это — механизм. Слаженный, чёткий, с ритмом. И часть этого механизма — мой отец. Чёрт возьми, даже походка у него здесь была другая. Собранная. Точная.

— Что думаешь? — спросил он, когда мы зашли в переговорную. Два стакана с кофе уже стояли на столе.

— Живо. — Я сделал глоток. Горько, но бодро. — Тут не только логистика. Тут прям как будто нервная система города.

— Ты не ошибся. Мы двигаем не коробки — мы двигаем ритм. Вовремя, чётко, по графику. Даже небольшая задержка может сорвать поставку в три других региона. Здесь важна дисциплина.

Он бросил взгляд в окно. А потом снова — на меня.

— Хочешь попробовать? Без скидки на то, что ты мой сын.

Я поднял на него глаза.

— Серьёзно?

— Серьезней некуда. Один день в отделе планирования. Потом — на складе. А если понравится — можно будет говорить про стажировку. На лето.

Я кивнул. И впервые ощутил: он не просто отец. Он — человек, у которого можно учиться.

— Тогда — по рукам.

Мы хлопнули ладонями. Его — тёплая, уверенная. Моя — немного потная, но решительная.

Механизм начал принимать нового игрока.

Мы только успели обменяться рукопожатием, как в переговорную заглянул мужчина в строгом тёмно-синем костюме — лет сорока пяти, с аккуратной бородкой и цепким взглядом.

— Дмитрий Владимирович, вот бумаги на подпись, — сказал он уверенно, но без нажима. — По срочной поставке из Новосибирска. Им нужно подтверждение до обеда.

— Уже всё согласовано с логистами? — спросил отец, забирая папку.

— Да. Осталось только заверить.

Отец раскрыл документы, начал пролистывать. Заместитель между тем скользнул взглядом по мне и чуть приподнял бровь — почти незаметно, но я уловил это движение.

— Это Марк, мой сын, — сказал отец, не отрываясь от бумаг. — Сегодня первый раз с нами. Посмотрит, как всё устроено. С понедельника, возможно, начнёт стажировку.

— Ага, — протянул зам. Его глаза снова встретились с моими, на этот раз внимательнее. — Ну что ж… Добро пожаловать, Марк. Надеюсь, ты не только смотреть будешь, но и руку к делу приложишь.

Я кивнул, стараясь держаться уверенно:

— Для этого и пришёл.

Заместитель кивнул с лёгкой улыбкой. Чуть снисходительной, но без яда.

— Тогда начнём с простого. Когда закончите — проведу по отделам. Пусть познакомится с нашими.

Он дождался, пока отец поставит подпись, забрал документы и вышел. Я сделал ещё глоток кофе и выдохнул.

— Кто это?

— Борис Павлович. Мой заместитель. С нами больше десяти лет. Держит отдел в порядке и не терпит халтуры. Особенно не любит, когда кто-то «приходит по фамилии».

— Думаешь, будет щёлкать по носу?

— Будет смотреть в оба, — сказал отец спокойно. — Но это нормально. Ты же не на работу пришёл — пока только знакомишься. Посмотри, как устроен процесс. А летом — если будет желание — примем тебя на полноценную стажировку. Настоящую. Без поблажек.

Я кивнул.
Не страшно — интересно. Даже азартно. Будто открылся новый уровень, и теперь нужно понять, как тут всё работает.

Отец взглянул на часы и встал.

— Пошли. Познакомишься с отделом планирования. Спросишь, посмотришь. Просто наблюдай. Старайся не мешать, но не стесняйся, если что-то непонятно.

— Принято, — выдохнул я.

Он усмехнулся:

— Только запомни, Марк. Здесь ты не «сын Дмитрия Владимировича». Здесь ты — парень, который хочет понять, как всё устроено. И как себя покажешь — так тебя и запомнят.

Я поднялся.
Руки немного дрожали от предвкушения. Всё было по-настоящему.

Борис Павлович ждал у стеклянной перегородки. Он был высоким, немного сутулым, в строгой рубашке без пиджака и с папкой под мышкой.

— Ну что, Барсов-младший, — без особой эмоции сказал он, — пройдём.

Я кивнул и пошёл за ним.

Отдел планирования находился на том же этаже. Несколько длинных столов, разделённых перегородками. За каждым — мониторы, распечатки, кто-то что-то быстро печатал, кто-то разговаривал по гарнитуре, кто-то шептался с коллегой, сверяя данные.

— Здесь планируют не просто поставки, — начал Борис Павлович, не снижая шага. — Здесь строят логистическую карту недели. Если кто-то сдвинется на час — цепочка рассыплется. Поэтому у нас нет «приблизительно» и «ну почти».

Мы остановились у одной из сотрудниц. На бейдже — Ольга Серова. Она кивнула мне сдержанно.

— Оля, покажи Марку, как вы работаете с графиком отгрузок по регионам. Пусть смотрит. Задаёт вопросы, если не отвлекает.

— Конечно, — мягко кивнула она. — Марк, садитесь рядом.

Я присел. Борис Павлович молча развернулся и ушёл дальше по отделу, продолжая что-то объяснять другим сотрудникам.

Ольга переключила окно на экране. Перед нами развернулась таблица со строками, цифрами и цветными блоками, как в какой-то продвинутой игре в тетрис.

— Это текущая неделя. Видите зелёные — это подтверждённые поставки. Жёлтые — под вопросом, ждём ответа от складов. Красные — это затыки. Где-то не хватает транспорта, где-то возникли накладки с документами.

— А вы всё это координируете?

— Мы стараемся не допускать хаоса, — улыбнулась она. — Иногда это как лего: не хватает одного блока — и башня падает.

Она щёлкнула по другой вкладке.

— Хотите попробовать собрать маршрут под регион? Пока условно. Я подскажу.

Я кивнул и придвинулся ближе к монитору. Ольга Серова повернула экран чуть в мою сторону, и я, стараясь выглядеть не как растерянный школьник, вчитался в таблицу. Грузы, даты, номера маршрутов, терминалы... Сначала всё это казалось сложным, но Ольга объясняла спокойно, даже с лёгкой теплотой — не так, как учителя в школе, а как будто ей реально интересно, чтобы я понял.

— Вот, допустим, у нас есть отправка из Подольска в Казань. Погрузка в понедельник, разгрузка — среда. Нужно подогнать под это свободную машину. Видишь свободные?

Я быстро пробежался глазами по строкам и ткнул пальцем.

— Вот. Авто 3549. Подходит?

— Ага. Молодец. И теперь посмотри, чтобы у водителя не было пересечений по графику. Мы не рвём людей на части, всё по регламенту.

— Это вот здесь?

— Именно. Ну, как тебе?

Я откинулся на спинку стула, чувствуя, как в голове начинает складываться картина. Почти как трасса, только не для байка — а для всего города, страны. Только с другими скоростями и рисками.

— Прикольно, — честно сказал я. — Не думал, что это настолько... живое. И сложное.

Ольга усмехнулась.

— А ты думал, мы тут бумажки перекладываем? Ладно, я ещё кое-что покажу, а потом отпущу — у вас там, говорят, день насыщенный.

— Это видно? — не удержался я.

— Немного, — хмыкнула она. — Но для первого раза ты молодец. Не каждый взрослый сразу въезжает в тему.

-------------------------------------------

Я медленно прошёлся по кабинету. Потрогал спинку его кресла. Сел. Не в развалку, как дома, а чуть ровнее. Не знаю, зачем. Наверное… потому что это был его стул. Его место.

На секунду мне даже захотелось достать блокнот и что-то записать. Или хотя бы сделать вид, что я в теме.
Но потом просто облокотился на спинку и выдохнул.

Чёрт. Вот она, взрослая жизнь. И она… не пугает.

Я сидел в кресле, оглядывая кабинет — просторный, с панорамным окном и картой маршрутов на стене. Не то чтобы я мечтал оказаться тут… Но было странное ощущение: будто я примеряю что-то важное. Может, не совсем по размеру — но точно по смыслу.

Дверь чуть скрипнула, и в кабинет вошёл отец. Улыбнулся краем губ.

— Сиди, не вставай. Слушай, а тебе идёт.

— Па…

— Нет, серьёзно. Ты сейчас в этом кресле выглядишь почти как наследник империи. Почти, — подмигнул он и поставил папку на стол.

— Только это не империя. И не унаследованная, — пробормотал я. — Ты ведь сам всё это выстроил.

Он кивнул, немного задумавшись:

— С нуля. Гараж, пара контактов, долг в банке — и куча бессонных ночей. Тогда я даже не был уверен, что это выживет. Но знаешь, что спасло?

— Что?

— Упрямство. И понимание, что я не могу позволить себе сдаться. Не было вариантов. Бросишь — и всё рухнет. А потом появилась команда, первые клиенты, первые крупные поставки… И я понял, что создаю не просто бизнес. Я строю систему. Что-то, что будет работать даже без моего постоянного присутствия. Что-то, чем я могу гордиться.

Я молчал, слушая. Впервые он говорил об этом не как о чём-то «рабочем», а как о части себя.

— Я не жду, что ты захочешь повторить мой путь, Марк. Мне важно, чтобы ты знал, что у тебя есть выбор. Но если однажды захочешь — дверь открыта. Без поблажек. Без фамилии на бейджике. Только твой навык и желание.

— Ты правда думаешь, что я справлюсь?

Он посмотрел на меня спокойно, но твёрдо:

— Я знаю, что справишься. Вопрос в том, захочешь ли ты. А всё остальное — дело времени и воли.

Я сжал губы, кивнул. Это был не пафосный момент. Просто честный разговор. Между взрослым человеком и тем, кто только учится быть взрослым.

— Ну что, идём перекусим? — отец встал. — За углом есть место, где борщ почти как у мамы. Или всё-таки пицца?

Я усмехнулся:

— Ты выбираешь борщ, но предлагаешь пиццу. Настоящий логист.

— Вся жизнь — логистика, сынок.

Мы только успели выйти из здания, как в кармане завибрировал телефон. Я достал его — Алина. Улыбка вырвалась сама собой. Отец метнул взгляд, не успев ничего сказать, как я уже принял вызов.

— Зелёноглазка, ты как будто чувствовала, что я освободился, — сказал я, отходя чуть в сторону.

— Ага, почувствовала, — в голосе Алины звучала лёгкая насмешка. — Просто ты не ответил на моё сообщение. И Тимур решил, что тебя уже похитили конкуренты твоего папы.

— Я всего-то в логистике, какие конкуренты, ты что, кино пересмотрела? — хмыкнул я. — Я жив, почти накормлен и даже в костюмчике. Ну ладно, почти. Без галстука.

— Подожди… ты в офисе? — голос Алины вдруг стал внимательнее. — Ты сейчас прямо с отцом?

— Ага. Только вышли. Он тащит меня есть борщ.

— Уважаю, — рассмеялась она. — Тогда не буду долго отвлекать. Просто… когда освободишься — напиши. Мы с Леей хотим кое-что обсудить. Без Тимура, кстати.

— Это уже звучит подозрительно. Вы же не планируете очередной заговор против моей личности?

— Может быть. Может нет. — Голос стал мягче. — Ты заезжай, ладно?

— Обязательно, Зелёноглазка. Даже если борщ затянется на весь день.

— Только попробуй.

Она отключилась. Я убрал телефон и вернулся к отцу, который ждал у машины с едва заметной улыбкой.

— Это она? — спросил он, не глядя.

— Ага, Алина. Грозный стратег и самый красивый штурман, если что.

— Хорошо говорит. — Он кивнул. — Ладно, логист, пойдём, покажу тебе, где борщ по-настоящему лечит.

— Только если с хлебом, — подбросил я, идя рядом.

— С тёплым. Я ж не зверь.

Кафе было почти пустым — уютное место недалеко от офиса, где, как я понял, отец бывал не в первый раз. Нас быстро усадили за столик у окна, и вскоре перед нами уже стояли глубокие тарелки с борщом, хлеб в корзинке, сметана, чайник с облепихой.

Отец размешал ложкой сметану в своей тарелке и, будто невзначай, спросил:

— Что вообще происходит между Леей и Тимом? Я так и не понял.

Я чуть замер, потянулся за хлебом, дал себе пару секунд.

— Там всё сложно, пап.

Он кивнул, не торопя, и отпил чай. Потом снова посмотрел на меня поверх чашки:

— А ты в курсе?

— В курсе. Частично был с самого начала. Просто… Лея не сразу всё поняла. Да и Тим… он как обычно — тянет на себе груз и молчит. Даже когда сгорает.

— Звучит, как ты, — заметил он, сдержанно улыбнувшись.

Я не ответил. Просто хлебнул бульона.

— Они вместе? — спросил отец, мягко, без давления.

— Пока нет. Но, наверное, будут. Или могли бы быть. — Я выдохнул. — Она долго считала его только другом. А он… он её любит давно. Просто молча.

Отец кивнул, как будто что-то для себя отметил. Потом добавил:

— Тим — хороший парень. Сложный, но с головой. И с совестью. Я бы не волновался.

— Я и не волнуюсь. Я просто… не хочу, чтобы Лея снова разбилась.

Отец посмотрел на меня чуть дольше обычного.

— Думаешь, она слабее, чем есть на самом деле?

— Нет. Она просто не всегда даёт себе время разобраться в чувствах. — Я покачал головой. — А ещё… она слишком доверяет. Даже тем, кто этого не заслуживает.

Отец медленно кивнул. Потом снова взглянул на меня.

— Ты стал взрослеть, Марк.

— Спасибо, па. — Я чуть улыбнулся. — Не испорчу тебе фамилию, не переживай.

Он усмехнулся, бросил в меня салфеткой и откинулся на спинку стула:

— Это и не обсуждается.

Папа отодвинул пустую тарелку, вытер руки салфеткой и будто между прочим спросил:

— Уже решил, куда будешь поступать?

Я вздохнул, откинувшись на спинку стула:

— Ну, МГУ мне не светит.

— Ну да, с твоими-то прогулами, — хмыкнул он.

— Папа…

— Что «папа»? — он посмотрел на меня с прищуром, но с тем самым выражением, когда он явно не злится, просто вспоминает былое. — Ты в прошлой школе чуть ли не через день ходил, я вообще удивляюсь, как они тебя запомнили. А напомнить, сколько раз вызывали мать в школу из-за твоего внешнего вида?

Я закатил глаза, усмехнувшись:

— Ну прическа была экспериментальной…

— «Экспериментальной»? — переспросил он. — Ты выглядел как взбешённый ананас. Полина чуть не подала на школу в суд, когда учитель назвал тебя «нарушающим визуальный покой».

Я рассмеялся. Это правда было — и с ананасом, и с «визуальным покоем». Один раз я пришёл с белыми концами волос и пирсингом в ухе. Завуч тогда чуть в обморок не упал.

— Зато теперь у меня кожанка и кроссы, — сказал я с фальшивой гордостью.

— Да-да, теперь ты «примерный», — папа откинулся в кресле и допил чай. — Но по сути: ты хочешь куда-то конкретно? Или пока смотришь?

Я задумался. Несколько секунд просто молчал, глядя в кружку.

— Я хочу делать что-то реальное, — наконец сказал я. — Не просто сидеть за партой ещё четыре года. Я хочу руками, в деле. И головой, конечно. Не просто ради корочки.

— Это уже начало, — кивнул он. — Универ — не цель, а инструмент. Главное, чтобы ты понимал, зачем идёшь. Или — зачем не идёшь.

Я кивнул. Этот разговор был другим. Без нажима. Без «надо». Просто он говорил со мной — не как с пацаном, а как с человеком, который сам начинает выбирать.

— Если летом будет стажировка, — сказал я, — это может дать мне понимание. Что дальше. Какое направление. Может, логистика. Может, менеджмент. Я не хочу сразу идти туда, где провалюсь. Хочу прочувствовать.

Отец улыбнулся. Честно, спокойно.

— Значит, будешь пробовать. А я рядом.

Я почувствовал, как-то стало легче. Как будто мои ответы больше не нужно доказывать. Они просто мои. И их уважают.

Мы вышли из кафе, ветер уже пах не просто осенью — чем-то между кофе, дымом и холодной перспективой зимы. Я поправил воротник кожанки, а папа сунул руки в карманы пальто.

— Ты сейчас куда? — спросил он, окинув взглядом улицу. — Подвезти?

— Не, я ещё немного прогуляюсь, — ответил я. — Голова забита, надо проветрить.

Папа кивнул.

— Тогда я пойду в офис. Если что — звони.

— Хорошо, — сказал я и добавил, чуть тише: — Спасибо, пап.

Он усмехнулся — не вслух, просто глазами. И хлопнул меня по плечу, по-отцовски крепко:

— Ты справишься, Марк. Просто не сдавай назад — и всё.

Я смотрел, как он уходит к машине, уверенно, с той самой походкой, которую я сегодня увидел в его офисе. И понял — не идеальный, но свой. Своими руками, своими решениями.

Телефон завибрировал в кармане. Достал. Алина.

Алина 🌿:
«Если ты там не сильно занят быть серьёзным взрослым, заезжай. У нас с Тимуром идея.»

Я рассмеялся вслух.

Надо было срочно понять, что за идея, и насколько сильно она снова может вывернуть нашу жизнь наизнанку.

Я развернулся и зашагал в сторону остановки.

Я подошёл к двери Костровых ближе к вечеру. Возле крыльца было тихо.
Зато на подоконнике изнутри возлежала Джеси — вредная кошка Алины. Прищурилась, как будто уже приняла решение меня игнорировать, и только лениво дёрнула хвостом.

— Обожаю, как ты встречаешь гостей, — буркнул я, нажимая на звонок.

Дверь открыла Алина — в тёплой кофте, с хвостом на голове и ухмылкой на лице.

— Вот и наш волонтёр года, — усмехнулась она. — Проходи. Тим в гостиной, как раз хотел тебя поймать.

Я сбросил кроссы и прошёл внутрь. Тимур стоял у телевизора, в руке — телефон. Лицо серьёзное, взгляд сосредоточенный. Когда я вошёл, он даже не повернулся, просто сказал:

— Идеально, ты вовремя.

Я подошёл ближе, и он развернул экран. Видео. Снова то самое — где он врезает Кириллу. Но теперь — с другого ракурса. Снято исподтишка, как будто из машины или за кустами.
Подпись: "Костров слетел с катушек. Это точно не конец?"
Аккаунт анонимный. Всё то же дерьмо.

— Это уже второе, — тихо сказал Тим. — Всё сливает один и тот же левый профиль. Мы с Алиной пробили — айпи совпадает с точкой входа в школьную сеть.

— Стас? — я почувствовал, как внутри начинает сжиматься всё. Уже не гнев — ясность.

— Или кто-то из его приближённых, — Алина подошла и скрестила руки. — Мы уверены, что он готовит ещё слив. Сегодня вечером. Переписка намекала на «взрыв».

— И что делаем?

— Наблюдаем. — Тимур протянул мне лист со схемой. — Влад следит за медиа. Ты — за школьными чатами. Мы с Алиной — соцсети. Если что-то вылезет — реагируем. Больше никаких случайностей.

Я кивнул.

— Понял. Охота началась.

Тим слегка усмехнулся:

— Сливаем крысу. Без лишнего шума, но с эффектом.

Алина лежала на кровати, с планшетом на коленях, пока я листал старую тетрадь по алгебре — не потому что хотел учиться, а потому что мозгу нужно было за что-то уцепиться, пока рядом она.

В комнате пахло шампунем, чаем с бергамотом и чем-то очень её — тёплым, родным.

— Ну как тебе офис? — не отрываясь от экрана, спросила она.

— Честно? Будто мне выдали временный пропуск во взрослую жизнь. Всё строго, люди серьёзные, у всех дело. А отец будто другой стал — собранный, как швейцарские часы.

— Ты нервничал?

Я усмехнулся и закрыл тетрадь:

— Не то слово. Но вроде справился. Он сказал, что летом могу попробовать себя на стажировке. Без поблажек.

Алина посмотрела на меня, и в её взгляде не было ни капли иронии. Только тёплое понимание.

— Ты справишься. Я знаю.

— А ты что делала весь день, пока я там пытался не облажаться?

— Пекла с мамой пирог. Лея почти не разговаривает, но вроде уже не такая напряжённая. Тим после обеда утащил ноут и больше не выходил из комнаты. Мы не лезли.

— Думаешь, они...

— Думаю, пусть разбираются сами, — мягко сказала она. — Иногда лучше просто быть рядом.

Я кивнул, и мы на минуту замолчали. Потом она поднялась и села, поджав ноги, глядя прямо на меня:

— Ты хочешь этим заниматься? Работой в логистике, я имею в виду.

Я пожал плечами:

— Не знаю. Хочу понять. Знаешь, я так часто чувствовал себя лишним, будто бегу за кем-то чужим маршрутом. А тут — вроде как… моё, хотя и страшновато.

Алина наклонилась вперёд, положила ладонь на мою:

— Страшно — это нормально. Главное, чтобы ты делал это не из-за отца, а из-за себя.

Я усмехнулся:

— Ты всегда такая мудрая?

— Только после ванны и пирога.

— Тогда тебе надо чаще печь, — я переплёл наши пальцы.

— Только если ты будешь мыть противень.

— По рукам.

Она наклонилась ближе, лбом к моему, и на несколько секунд всё вокруг будто перестало существовать.

Алина вдруг мягко надавила ладонью мне в плечо и перевернула на спину, сама устроившись сверху — аккуратно, будто мы не в спальне подростков, а в фильме про тихое, настоящее.

— Так удобнее, — пробормотала она, укладываясь мне на грудь и устраивая подбородок у моего ключицы. Её волосы щекотали шею, а сердце — билось вровень с моим. Или, может, я просто слишком хорошо слышал её.

Я обнял её, положив ладони на спину — осторожно, как будто боялся вспугнуть это мгновение.

— Тебе точно удобно? — спросил я в полушутку.

— Скажи ещё "слезь", и я укушу, — фыркнула она.

Я засмеялся:

— Хорошо. Лежи. Ты официальный груз моей субботней усталости.

— И гордость дня.

— Безусловно. Только ты можешь одновременно быть причиной головной боли и мотивацией встать утром.

Она подняла голову, посмотрела на меня чуть насмешливо, но с той самой тёплой улыбкой, из-за которой я каждый раз забываю, что сказать.

— А ты уже сильно влип, да?

— Настолько, что если сейчас кто-то войдёт — я не отодвинусь. Даже если это Тим с тапком.

Алина слегка прищурилась:

— Ты очень хочешь, чтобы Тим зашёл?

— Я вообще о нём не думаю, — сказал я, скользя рукой по её спине. — Сейчас только ты.

Она снова легла, уткнувшись носом в мою шею. Мы лежали молча. Было по-настоящему тихо — даже за окном не слышно машин.

— Знаешь, — сказала она вдруг, почти шёпотом, — ты можешь не выбирать всё сразу. Главное, не убегай. Ни от себя, ни от нас.

Я не ответил. Просто прижал её крепче. Потому что в такие моменты слова вообще не обязательны.

В дверь постучали. Два раза — уверенно, но без нажима. Кто-то из своих.

Я чуть повернул голову в сторону, не отпуская Алину:

— Ещё раз скинешь меня с кровати, уже я тебя укушу.

Она хмыкнула, не отрываясь от моей груди:

— Это угроза или обещание?

— Это усталый парень предупреждает, что ему очень хорошо, и он не собирается падать третий раз за неделю.

— Второй, — поправила она.

— Второй зафиксированный. Остальные — моральные.

Стук повторился, на этот раз с голосом Тимура:

— Вы там живы? Али, тебя мама зовёт. И ты, Барсов, не притворяйся, что заснул.

— Вот так всегда, — простонал я. — Стоит устроиться, как включается семейное вещание.

Алина поднялась, скользнув пальцами по моим ключицам, и встала с кровати:

— Расслабься, Барсов. Я быстро.

— Не верю. Эти "быстро" заканчиваются через сорок минут, с пятью делами и чаем впридачу.

Она, улыбаясь, направилась к двери, бросив через плечо:

— Терпи. Ты же у меня парень терпеливый.

Я закинул руки за голову, глядя в потолок.

— Терпеливый, ага… особенно когда ты уходишь в самом интересном месте.

Слышался только её тихий смех, а потом — хлопок двери.

Оставшись один, я выдохнул и потянулся. Всё равно внутри было легко. Так легко, как не было давно. И пусть стучат хоть сто раз — я всё равно знал, что сегодня всё на своих местах.

Прошло минут десять. Я уже почти закрыл глаза, когда в дверь без стука заглянул Тимур.

— А, ты живой. Думал, вы оба в обморок грохнулись от счастья.

Я хмыкнул:

— Неа. Просто наслаждался тишиной, пока вы с вашей мамой не начали зов Костровых.

Тим зашёл, прислонился к дверному косяку:

— Слушай, ты серьёзно к ней? К Алине?

Я чуть приподнялся на локтях и посмотрел на него:

— Ты как будто снова забыл, что я с ней не просто тусуюсь. Да, серьёзно. И если ты намекаешь, что не хочешь, чтобы мы встречались — опоздал месяцев на… — я глянул на телефон, — два. С лишним.

Тимур усмехнулся, но взгляд у него был не насмешливый, а почти задумчивый:

— Я не про запреты. Просто… раньше ты был вечно где-то в стороне. В клубе, в гонках, на своих волнах. А сейчас — будто на месте.

Я пожал плечами:

— Может, просто надоело бегать. А может… просто с ней — не хочется.

Он кивнул, и на секунду снова стал тем самым Тимом, с которым мы дрались плечом к плечу, спорили из-за футбола и молчали на крышах, глядя в ночь.

— Она изменила тебя, — тихо сказал он.

— Возможно, — ответил я. — Но и я её.

— Не сомневаюсь. Учитывая, что теперь она ворчит как ты и ржет на уроках, будто в подворотне.

Мы оба усмехнулись.

— Пойдёшь на кухню? — спросил он, кивая в сторону двери. — Мама всё-таки настояла, чтоб мы сели перекусить. Как будто мы весь день без еды.

— Да я вообще-то работал, между прочим, — напомнил я, поднимаясь с кровати. — Официально, как взрослый.

— Ну да, стажёр, — фыркнул Тим, отступая к двери. — Вставай, взрослый, пошли. Пока Джесс не села в твою тарелку — у неё сегодня характер, сам видел.

— Серьёзно, эта кошка ненавидит меня, — пробормотал я, поднимаясь. — Она только что прошла мимо и выдала мне взгляд, будто я задолжал ей полжизни и не вернул.

— Привыкай, это наша мадам. Папа шутит, что она тут главнее всех.

Мы вышли из комнаты. Джесс действительно сидела на подоконнике, наблюдая за нами как надсмотрщик с башни. Махнула хвостом — мол, пройди, смертный, у тебя ещё есть шанс искупить вину едой.

На кухне уже было тепло и уютно. Алина раскладывала тарелки, мама ставила чайник, папа в телефоне что-то проверял, но сразу убрал его, когда мы вошли. Всё было… правильно. Свое. Как будто я не в гостях, а дома. И это чувство стало особенно явным, когда Алина мельком взглянула на меня и просто улыбнулась. Без слов. Без вопросов. Просто — «я рада, что ты здесь».

Я сел за стол рядом с ней. И в этот момент даже вредная Джесс, величественно прошедшая между нашими ногами, вдруг не показалась такой уж злюкой.

Мы сидели за круглым столом на кухне. Пахло пирогом, грушевым чаем и осенью с улицы — тёплой, спокойной. Тётя Диля как всегда заботливо резала всем яблоки, а дядя Лёха, уже в домашней кофте, листал новости на планшете, но время от времени поднимал глаза и слушал разговоры.

— Ну что, Марк, как тебе в офисе у отца? — спросил он, не отрываясь от экрана.

— Круто, — кивнул я. — Всё чётко, по делу. Весь день на ногах, в голове тысяча процессов. Даже кофе там бодрит иначе.

— Дмитрий Владимирович всегда знал, как вести дело, — с уважением сказал дядя Лёха. — Он же с нуля начинал, помнишь, Диль?

— Конечно, — тётя Диля тепло улыбнулась. — И что, уже взяли тебя под крыло?

— Пока наблюдаю. Но он предложил стажировку на лето. Начать с планирования и склада. Говорит — "никаких поблажек, ты мне не сын, ты сотрудник".

— Вот и правильно, — сказала тётя Диля, наливая мне чаю. — Нечего в жизни ждать, всё сам, шаг за шагом.

— Ну ты молодец, — Тимур подтолкнул меня локтём. — Не каждый в выходной добровольно в офис едет.

— Не добровольно, а из интереса, — парировал я. — А ты как, герой вечеринки, отдохнул?

Тим хмыкнул:

— Не успел. Мы же после сразу план составлять начали.

— Ох, только без новых историй в школе, — покачал головой дядя Лёха. — Я вас вытащил из той ситуации, но второй раз вытаскивать не планирую. Слушаю родителей, потом завуча, потом родителей других… Ребята, вы же умные, голова на плечах. Решайте проблемы без кулаков, а?

Мы с Тимом синхронно кивнули.

— Пап, обещаю, — сказал Тимур. — В этот раз всё будет чисто.

— И законно, — добавила Алина с усмешкой, глядя на меня.

— Законно — это скучно, — пробормотал я. — Но постараемся.

— Вот и умнички, — сказала тётя Диля. — Ешьте. Остынет — уже не то.

Все немного притихли, но это было то самое хорошее, тёплое молчание. Когда никому не нужно притворяться.

И пусть за пределами этой кухни мир пока шёл вразнос, здесь было спокойно.

После ужина мы с Тимом почти одновременно встали из-за стола.

— Мы поможем, — сказал я, уже собирая тарелки.

— Не надо, мальчики, — тётя Диля (или правильнее — мама Тимура, но я как-то уже привык к "тётя") улыбнулась устало. — Отдохните, вы и так целый день на ногах.

— Мам, не спорь, — Тимур кивнул в сторону кухни. — Мы быстро. Пока ты там себе чай наливаешь.

— Ну раз так, — она вздохнула с улыбкой. — Только аккуратно. Мои любимые тарелки. Не те, что из набора, а те, что я сама выбирала.

— Знаем, — я подмигнул. — Те, которые у нас в семье считаются «для людей».

Тим фыркнул и ткнул меня локтем в бок:

— А мы, значит, не люди?

— Мы — свои. Нам можно и с пластиковых, если что, — я пожал плечами.

На кухне раздавался уютный звон посуды, скрип стульев, как будто всё внутри отогревалось этим вечером — чаем, пирогом и домашней суетой. Мы молча сгружали тарелки в раковину, я включил воду, а Тимур начал вытирать стол.

— Знаешь, — сказал он вдруг, — я рад, что ты остался на ужин.

— Да и я, — ответил я. — Здесь… ну, как будто ты дома. Без «но».

Он кивнул. Потом замер, прислонился к холодильнику и вдруг добавил:

— Лейка... Она мне снова написала.

Я посмотрел на него, не спрашивая — ждал, продолжит ли.

— Просто… извинилась. Без лишнего. Без драм. Я не знаю, что с этим делать. — Он провёл рукой по волосам. — Я вроде и простил. Но...

— Всё сложно, — закончил я за него. — Это нормально. Вы оба пережили фигню.

Он кивнул, и мы вернулись к посуде.

А тётя Диля, уже с чашкой чая, заглянула на кухню, посмотрела на нас обоих, как-то особенно мягко — и ушла в гостиную.

Было тихо. Почти по-домашнему.

Мы вытерли последние тарелки, выключили свет на кухне и негромко, на носках, поднялись по лестнице.

— Ну что, ты к себе или к «моей сестре»? — хмыкнул Тимур, заглядывая на меня из-за плеча.

— Слушай, с такими формулировками можно подумать, что я тайно пробираюсь к принцессе, — фыркнул я. — Хотя, в целом, по факту.

— Принцесса твоя любит ставить на место, — усмехнулся он. — Помнишь, как она тебе тогда…

— Тим, — я остановился и обернулся. — Молчи. Просто молчи.

— Ладно-ладно, шучу, — поднял он руки. — Доброй ночи, Ромео.

— Спокойной, Монтеки, — буркнул я в ответ и развернулся к двери Алины.

Постучал тихо. Почти сразу — скрип кровати, шаги и мягкое:

— Открыто.

Я вошёл. Свет от ночника мягко ложился на стены, в комнате пахло её шампунем и чем-то ванильным. Алина лежала в пижамных шортах и футболке, на животе, уткнувшись в книгу. Она подняла глаза и тут же улыбнулась:

— Мои руки, кажется, устали тебя ждать.

— Твои руки? — я скинул куртку и прошёл ближе. — А я думал, ты тут от скуки уже в сон ушла.

— Я? — Она обвела меня ленивым взглядом. — В сон? С тобой рядом? Сомневаюсь.

Я уселся на край кровати, склонился, поцеловал её в висок:

— Ты волшебная, знаешь?

— Ты сегодня много чего говоришь, — пробормотала она, пряча улыбку.

— А ты — много чего молчишь, — ответил я и лег рядом, обняв её за талию.

Она повернулась ко мне лицом, её пальцы коснулись моей щеки.

— Всё будет хорошо, Марк, — шепнула она. — Я это чувствую. С Тимом, с Леей, со всем этим… Просто чуть-чуть подождать. Пережить.

— А потом?

— А потом — жить.

Я кивнул. Закрыл глаза. Алина прижалась ближе, и мне вдруг стало совсем спокойно. Тихо. Без борьбы.

И это было лучше, чем сон.

Я уже почти провалился в сон, но Алина, кажется, только начала развлекаться. Она лежала рядом, опираясь на локоть, и её голос раздался у самого моего уха:

— Марк?

— М-м? — сонно буркнул я, не открывая глаз.

— Признайся честно… сколько у тебя было девушек до меня?

Я хмыкнул, один глаз лениво приоткрыл:

— Ты серьёзно сейчас?

— Абсолютно. У нас ночь правды. Пользуюсь моментом, пока ты не ушёл в режим гибернации.

Я чуть усмехнулся, перевернулся на спину и заложил руки за голову:

— Ну… — протянул я, — не мало.

— Конкретней, Барсов.

— Штук пять-семь. Без серьёзных счётов, но не «одна и на всю жизнь». — Я повернулся к ней. — Но никто не держался во мне так уверенно, как ты. Никто не ставил меня на место, не строил и не укладывал спать, как будто я непослушный школьник. И при этом — никто не нравился мне настолько.

Она чуть нахмурилась, но с ноткой удовольствия:

— Я у тебя особенная, да?

— Да, ты та ещё зараза, — усмехнулся я. — Я вообще-то не привык, чтобы со мной вели переговоры на равных. Или, чёрт, чтобы кто-то вёл их лучше меня.

Алина молчала, но я видел, как её губы чуть дрожат от сдержанной улыбки.

— А ты? — спросил я, уже зная, что она упрётся.

— А я… — она притворно потянулась, — не так отчётливо вёл статистику. Но ты первый, кто ночует у меня без страха, что папа бросит в него гаечный ключ.

— Учитывая, кто твой отец, я до сих пор удивлён, что жив.

— Просто ты ему нравишься. Он тебя ещё в младших классах заметил. Говорит, у тебя характер не хуже, чем у него.

— О, спасибо. Я чувствую себя на пути к официальному принятию в касту Костровых.

— Осталось только выжить завтра утром, если он тебя опять увидит в моей комнате.

— Больше не лезу в шкаф. Укушу. Серьёзно.

Алина рассмеялась, склонилась ко мне и положила голову мне на плечо.

— Знаешь, что?

— Что?

— Иногда мне кажется, что ты пришёл ко мне вовремя. Даже если сам об этом не знал.

Я сжал её пальцы в своей ладони.

— А иногда мне кажется, что я только из-за тебя вообще остался на месте. А то бы снова сорвался куда-нибудь.

Она не ответила. Только замерла, ровно дыша. И в этой тишине что-то щёлкнуло. Успокоилось.
Не надо было слов.

Телефон завибрировал на прикроватной тумбочке. Почти час ночи. Я со стоном нащупал экран и прищурился.

Мама.

Сел, слегка отбросив одеяло и ответил:

— Мам?

— Ты где?

Тон спокойный. Слишком. Холодно-собранный. А это значит — она злится.

— У Костровых. Всё нормально. Мы с Тимом и Алиной… ну… засиделись. Уснул. Сорри, не написал.

— Не написал, — эхом повторила она. — У тебя телефон на беззвучном?

— Ну… да.

— Марк, воскресенье — не повод отключаться от мира. Ты мог просто предупредить. Я уже всякое придумала. Папа с кухни не уходит — ждал, что ты войдёшь.

— Мам, извини, правда. Всё спокойно. Просто не хотел тревожить. Завтра воскресенье, школу никто не проспит.

— В следующий раз — хотя бы одно сообщение. Даже смайлик. Я же не душу твою контролирую. Но ты сын. Это — обыкновенное уважение.

— Я понял. Больше не повторится.

Пауза. Потом:

— Сделай одолжение. Скинь мне фото — просто чтобы я не волновалась.

Я закатил глаза, но уже улыбался. Повернулся к Алине — она сонно щурилась из-под пледа.

— Всё норм? — прошептала она.

— Мама. Просит фото как доказательство моего существования.

Алина усмехнулась и, не вставая, подалась ближе ко мне. Я сделал селфи с ней на фоне знакомой стены и отправил маме.

Ответ пришёл почти сразу:

"Вижу. Спи. Утром жду тебя к завтраку. Блины будут."

Я убрал телефон, откинулся на подушку.

— Она зла? — прошептала Алина.

— Скорее, слегка разочарована. Но блины — это её «я тебя всё равно люблю».

Алина прижалась к моему плечу, сонно пробормотала:

— Вот так и выглядит взрослая жизнь… Лежишь в постели с девушкой и отчитываешься маме по фото.

— Неплохо звучит, если подумать.

— Ну... если блины будут — точно.

Полина Барсова

Я как раз снимала сковородку с плиты, когда в кухню зашёл Дима. Сонный, лохматый, в футболке и с тем выражением лица, будто его разбудили не птицы, а налоговая.

— Ну и где этот оболтус? — пробормотал он, потянувшись за кружкой.

— Там, где и был. — Я сдержанно усмехнулась. — В логове твоего школьного дружка.

Он фыркнул, наливая себе кофе.

— Ага. Я, значит, с Лёхой когда школу прогуливал, у нас максимум — под лестницей сигарету делили, а эти уже по спальням друг к другу шастают. Прогресс.

— А ты чего хотел? Им уже почти по восемнадцать. — Я подлила тесто на сковороду. — И потом, ты сам говорил, что Алина — умная девочка. А Марк — твой сын, между прочим.

— Пока что. — Он вздохнул. — Лёха вчера написал: «Твой сын опять у нас на балконе завис». А потом добавил: «Похоже, мы теперь родственники по выходным».

Я рассмеялась:

— Диля вчера мне то же самое сказала. Только не жаловалась. Говорит: «Хоть теперь мой Тим не в эпицентре всех ваших приключений. Спасибо Марку».

— Ну это пока, — буркнул Дима, отпивая кофе. — Я вижу, как они втроём переглядываются. Что-то точно мутят.

— Просто вспомни себя, Дим. — Я повернулась к нему, сложив руки на груди. — Ты ведь тоже не сразу пришёл к моей маме и не сказал: «Здравствуйте, я встречаюсь с вашей дочкой». А потом…

Он посмотрел на меня поверх чашки, взгляд смягчился.

— Потом — до сих пор не отпускаю.

Я усмехнулась, повернулась обратно к плите:

— Вот и сын твой, похоже, такой же. Если привязался — держится. Главное, не мешать. И быть рядом, если оступится.

— Как хорошо, что ты у него мама. — Сказал он почти шёпотом, но с той самой теплотой, с какой говорил мне когда-то — в школьном коридоре, у больничной койки, в роддоме. — Тогда у него точно всё будет хорошо.

— Вот смотрю я на него, и… — я замялась, ставя тарелку с блинами на стол.

— И? — Дима уже сидел, облокотившись на стол, с кружкой в руках, глядя на меня поверх ободка.

Я медленно выдохнула:

— Хочется, чтобы он ещё хоть чуть-чуть побыл ребёнком.

Он молчал. Даже не усмехнулся, как обычно, когда я говорила что-то "мягкое".

— Я понимаю, — продолжила я, — он уже взрослый, упрямый, с характером… — Я слабо улыбнулась. — Как один знакомый мне человек. Но всё равно. В нём всё ещё столько мальчишеского. В том, как он обижается. Как смотрит. Как защищает сестру. Или как делает вид, что ему всё равно, хотя кипит внутри.

— Он и есть мальчишка. Просто этот мальчишка уже в кроссовках сорок второго и с голосом, как у меня. — Дима потёр подбородок. — Иногда ловлю себя на мысли: вроде мой, а уже как будто чужой. Идёт своей дорогой.

— А ты хотел, чтобы он всю жизнь нас за руку держал? — Я улыбнулась мягко. — Они все вырастают. Не для того, чтобы уйти… а чтобы знать, куда возвращаться.

Дима кивнул. Поставил кружку на стол и встал. Подошёл ко мне, обнял за плечи.

— Спасибо тебе. За то, какая ты у него мама.
— А ты — за то, что рядом. Даже когда сам устал.

Мы просто стояли в кухне. Раннее воскресное утро, запах кофе и блинов, солнце в окно, и тихое:
— Пусть ещё немного побудет ребёнком. Хотя бы в нас.

— А Лея, — Дима вздохнул и усмехнулся, — это же вообще кошмар. Когда она успела вырасти? Десятый класс уже.

Я подняла на него глаза, а внутри что-то болезненно ёкнуло.
— Вот именно. Ещё недавно — косички, мультфильмы, мягкие игрушки под подушкой. А теперь — блеск на губах, взгляды в коридоре, "мам, я сама знаю".

— И характер, — добавил он, закатив глаза. — Я иногда думаю, что с ней договориться сложнее, чем с таможней на границе.

Я улыбнулась сквозь волну грусти.
— Потому что ты — папа. А папа для неё — рубеж. Через него не пройти просто так. Но когда она идёт к тебе за советом… это значит, она всё ещё верит, что ты всё знаешь.

Дима замолчал. Протянул руку, убрал прядь с моего лица.
— А что, если я не знаю?

Я пожала плечами.
— Тогда просто останься рядом. Иногда этого достаточно.

Он посмотрел на меня долго и тихо.
— Мы и правда вырастили хороших. Неидеальных, упрямых, со своими заморочками. Но своих.

— Согласна, — я выдохнула. — Главное — не упустить момент, когда они захотят рассказать что-то важное. И быть теми, к кому они захотят прийти.

Я как раз собиралась сказать что-то ещё — может быть, что-то важное, может, просто очередную мамину сентиментальность — как вдруг в коридоре хлопнула дверь. Через пару секунд по дому прокатился громкий, восторженный лай Джека.

Я сразу узнала этот тон — не «кто пришёл?», а «моооой человек вернулся!» — и улыбнулась, уже зная, кто именно появился на пороге.

— Джек, ну дай же зайти, — донёсся голос Марка с прихожей, чуть раздражённый, но с той самой нотой усталой нежности, которую он никогда не признает вслух.

Я поставила полотенце на край раковины и вышла в коридор, и тут же — как обычно — почувствовала, как на мгновение всё в доме стало правильным. Марк был дома. Целый, невредимый, с потёртым рюкзаком на одном плече и измученным выражением лица, как будто он не просто был у друзей, а бороздил космос.

— О, родной явился, — сказала я, сложив руки на груди, но сдержать улыбку всё равно не смогла.

Я только собралась вернуться на кухню, как Марк, продолжая чесать уши Джеку, бросил в сторону отца:
— Вообще-то, как и договаривались, я явился к завтраку. Ещё даже десяти нет, между прочим.

Дима, всё ещё стоя у плиты с кружкой в руке, скептически приподнял бровь:
— Завтрак? Ты это вот всё, — он махнул рукой в сторону прихожей, — называешь пунктуальностью?

— Джек подтвердит, — невозмутимо отозвался Марк. — Он лично засвидетельствовал моё прибытие.

Джек, будто по команде, снова залаял и ткнулся носом в ногу Марка, словно подтверждая алиби.

Я не сдержала улыбки:
— Ладно, прощаю. Только руки мой — и за стол. Блины не будут ждать.

Марк поднялся, крякнув, будто прошёл не пару шагов от дома Костровых, а вернулся с военного похода.
— А вот это уже угроза, — буркнул он и направился в ванную.

Дима посмотрел на меня через плечо:
— Всё-таки у него твой характер.

— Конечно, — я гордо скрестила руки. — Ты думал, у кого он такой умный?

Лея спустилась босиком, в своей привычной домашней футболке до колен и с растрепанным хвостом, зевнула на полуслове и остановилась в дверях кухни, щурясь от утреннего света.

— М-м-м, блины... — пробормотала она, садясь рядом с Марком. — А я думала, мне это снится.

— Садись, сновидица, пока брат всё не съел, — отозвалась я, подавая тарелку. — Марк, положи сестре, а то она ещё в режиме сна, сейчас промахнётся мимо сковородки.

— Ага, конечно, — кивнул Марк, уже перехватив лопатку. — Так и знал, что зря пришёл раньше. Сразу стали использовать.

— Сказал парень, который вчера сам согласился посуду у Дили мыть, — хмыкнул Дима, стоя за моей спиной и неторопливо потягивая кофе.

— Это был стратегический ход. — Марк покосился на меня и Лею. — Чтобы потом не пришлось объяснять, почему я спал на одной кровати с их дочерью.

Лея с хмурым непониманием уставилась на него:
— Что?..

— Шутка! — поспешил добавить он, выжидая, когда Дима напрягётся. — Мы вообще-то с Тимом тогда на кухне спали.

Дима хмыкнул, но ничего не сказал. Я бросила на сына многозначительный взгляд, но промолчала. Пусть думает, что мы ничего не знаем. Хотя, конечно, знаем. Родители всегда знают.

— А я видела сон, — вдруг сказала Лея, глядя в тарелку. — Что Тимур и Кирилл устроили драку в спортзале, и директор вызвал в школу священника. Чтобы «изгнать бесов».

Мы все переглянулись, а Марк, не выдержав, прыснул:
— Кажется, ты просто пересмотрела нашу реальность.

Я едва удержалась от смеха, прикрыв рот рукой и качнув головой:

— Ну надо же, «изгнать бесов». Лей, я серьёзно начинаю переживать за твоё подсознание.

— Мам, ты бы тоже начала, если бы знала, что у нас в классе обсуждают этот ваш «поцелуй века» у Артура на квартире, — пробормотала Лея, ковыряя вилкой блин. — Кто-то даже видео пытался найти.

Марк чуть не поперхнулся:
— Какое ещё видео? Кто вообще это запускает?!

— Ну, видимо, те, кто обожает драму, — буркнула Лея, не глядя на него. — А мне потом отдуваться в лицее. Мне уже в личку писали, типа «а твой брат точно с Алиной встречается?»

Я отложила лопатку и строго посмотрела на Марка:
— Вот почему я всегда говорю: держите свои чувства вне публичных квартир. Особенно, если в той же квартире тусуются малолетки с телефонами.

— Мам, ну мы же не на диване в гостиной! — Марк вскинул руки. — Мы вообще-то просто сидели рядом. Кто-то, видимо, дофантазировал.

— Конечно, — пробормотал Дима, но усмешка выдавала, что он не особо удивлён. — С такими темпами вы все скоро станете городскими легендами. «Барсовы: сезон второй».

Лея вскинула взгляд:
— А можно мне не быть в этом сериале?

— Поздно, звезда, — Марк подмигнул ей. — Твоя арка началась ещё со второй серии. С Кирюши.

Лея закатила глаза:
— Не называй его так. И вообще, не будем о нём.

Я подала ей ещё один блин и мягко тронула за плечо:
— Тогда ешь. И не думай ни о каком Кирилле. Всё уже в прошлом. А если не совсем — мы с этим справимся. Вместе.

— Вместе, — тихо повторила Лея, и впервые за утро на её лице мелькнула лёгкая, настоящая улыбка.

И в этой кухне, полной запаха блинов, собаки под столом и лёгкой утренней иронии, снова стало по-домашнему спокойно.

Телефон зазвонил неожиданно. Дима, всё ещё стоя у стола с кружкой, взглянул на экран и слегка удивился:

— Вал. Рано как-то.

Я оторвалась от плиты и улыбнулась:

— Если он звонит с утра — значит, либо новости, либо проверить, не передумали ли мы встречать Новый год вместе.

Дима принял вызов:

— Костян, привет. Чего ты так рано? Всё нормально? А, понял… Да-да, все дома, Поля у плиты, дети за столом… У тебя как?

Он слушал, кивая, переглянулся со мной.

— Всё по плану? Ну отлично. Значит, Новый год — как и договорились. Мы, Лёха с Дилей, вы втроём… Да-да, с Ритой и Вероникой. Конечно. У нас всё в силе. Полина вот блины жарит — считай, уже генеральная репетиция.

Я усмехнулась и, не оборачиваясь, сказала:

— Надеюсь, Вероника в этом году сыграет на гитаре, а не принесёт свой арсенал новогодних приколов. Я всё ещё помню салют из конфетти на потолке.

Дима пересказал это в трубку, посмеялся и попрощался.

— Всё, обнимаю, жду звонка ближе к праздникам. Да, привет девчонкам.

Он отключился и повернулся к нам.

— Вал просто подтвердил — они с Ритой и Вероникой будут. Сказал, всё как обычно. Подарки уже закупили, настроение новогоднее.

Марк нахмурился, глядя на отца:

— Подожди… а кто такая Вероника?

— Ага, мне аж интересно стало— добавила Лея.

Дима почесал затылок:

— Вероника — дочка Вала. Она сейчас в Москве с родителями, учится там, но на Новый год они приезжают. Вот и познакомитесь.

— То есть нас ждёт ещё одно таинственное знакомство? — фыркнул Марк. — Надеюсь, она не из тех, кто спрашивает: «Ты в каком классе?», чтобы потом с ходу поставить диагноз.

— Не переживай, — усмехнулся Дима. — Вероника девчонка с характером. Не из тех, кто кого-то меряет по классу или одежде. Думаю, общий язык найдёте.

— Или будет шоу, — добавила я, накрывая на стол. — Но, зная вас, без шоу всё равно не обойдётся.

Лея бросила взгляд на Марка:

— Зато Новый год точно не будет скучным.

— Никогда не бывает, — сказал Дима и подмигнул. — Особенно когда все под одной крышей.

И снова кухня наполнилась ароматами завтрака и предчувствием какого-то нового витка — то ли семейной истории, то ли просто праздника, который начнётся чуть раньше, чем кажется.

Наконец-то — воскресенье. Настоящее, домашнее. Без лишнего шума, без спешки. Марк у себя. Лея — тоже. В доме рассредоточенная тишина: кто-то в наушниках, кто-то с книжкой. И только я на кухне, наконец почувствовала, как земля под ногами не дрожит.

Дима, кажется, тоже. Он устроился на диване, облокотился, как будто хотел с ним слиться, и только пробормотал:

— Всё. Я обнулил себя. Считать можно с понедельника.

— Считаем до двух? — я отозвалась, вытаскивая противень с сырниками. — Потом кто-нибудь опять потеряет носки, флешку и смысл жизни.

— Хоть бы десять минут на паузе… — Он вздохнул, потянулся и уставился в потолок. — Тебе не кажется, что у нас как-то… быстро всё?

Я села рядом, откинулась на спинку кресла:

— В смысле?

— Ну вот смотри. Только что учились в школе, тусовались с Лёхой, Дилей. А теперь дети, семьи, заботы. Новый год отмечаем «взрослыми домами», с салатами, не с фантиками.

— А ведь предупреждали, что время пойдёт быстрее. — Я усмехнулась. — Но знаешь что?

Он повернул голову ко мне.

— Что?

— Я бы всё равно выбрала это. Всех нас. Нашу «взрослость». Даже с тем, что у Марка и Алины все серьезно, а Лея может поставить на место и тебя, и меня.
Потому что мы — дома.

Он кивнул. Без слов. Просто взял мою руку — тёплую, пахнущую ванилью и плитой — и сжал её чуть крепче.
И в этот момент мне стало по-настоящему спокойно.
Даже если завтра снова начнётся вихрь — сегодня мы успели. Быть вместе.

На меня вдруг напал редкий воскресный энтузиазм — тот самый, что бывает раз в сезон, когда хочешь и плед, и кино, и чтобы мир подождал.

— А давай фильм? — вылетело с такой энергией, что Дима даже приподнялся с дивана.

— Ты уверена, что не хочешь сначала усесться, потом передумать, потом уснуть под заставку?

— Ха-ха, — фыркнула я, уже вытаскивая ноутбук и включив телевизор. — Сегодня я как та женщина из рекламы: и дом, и семья, и кино, и ни одного нервного тика.

— Тогда это точно повод насторожиться, — пробормотал он, но всё-таки устроился поудобнее, подтянув под себя плед.

Я пролистала каталог фильмов, лениво мотая заголовки.

— Комедия, драма, фантастика, что берём?

— Только не фантастику, я на работе её по уши. — Он потянулся к пульту и ткнул на "старое доброе".

— О, так ты хочешь классику?

— Нет. Я хочу предсказуемый сюжет, чтобы мозг мог уйти в спячку, а душа в теплоту.

— Так и скажи, — хмыкнула я. — «Реальная любовь»?

— Лучше «Кейт и Лео». Хочу посмотреть на мужика, который попал в XXI век и не сбежал обратно.

Я рассмеялась. Он знал, чем меня взять.

— Всё, договорились. Только если уснёшь — не храпеть. Дети не оценят.

— А если не усну — будешь комментировать фильм?

— Конечно. Я ж для этого и включаю кино. Чтобы обсуждать, спорить и тыкать пальцем в героев.

Он улыбнулся. И мы зарылись под один плед.

На экране уже начиналась заставка, и в комнате пахло тишиной, уютом и нашими двадцатью годами вместе, в которых всегда было место для фильма, сарказма и маленькой, честной любви.

Я посмотрела на него, на этого уже не юношу, а мужчину — с тёплыми глазами, с едва заметной сединой у висков, с тем самым лёгким насмешливым прищуром, за которым раньше пряталась дерзость. И всё равно в нём остался тот самый Барс — мой Барс.

— Помнишь, каким ты был? — Я улыбнулась и склонила голову к его плечу. — Высокий, лез в драки, спорил со всеми преподавателями… С разноцветными глазами и сердцем, которое прятал глубоко-глубоко.

Он усмехнулся:

— Я и сейчас высокий. И не спорю только с тобой. Остальным просто везёт, что ты мне мозги вправила.

— Нет, Барс. Я не вправляла. — Я накрыла его руку своей. — Ты сам вырос. Сам стал мужчиной, которым ты сейчас есть. Просто я рядом была, когда тебе это оказалось нужно.

Он замолчал на секунду. А потом тихо сказал:

— Рядом была — и осталась. Ты сделала меня лучше, Поля. Серьёзно. Раньше… Я был просто дерзкий пацан с раздвоенными глазами и коротким фитилём. А теперь — я муж. Отец. Друг. Я умею не только любить, но и быть любимым. И это ты мне показала.

Я не сразу ответила. Просто прижалась чуть ближе. А потом выдохнула, почти шепотом:

— А я с тобой впервые почувствовала, что можно не бояться. Быть собой. Не быть удобной. Не прятать, что внутри.

Он поцеловал меня в висок.

— Хорошо, что мы тогда не прошли друг друга мимо. А то бы ты сейчас смотрела свои фильмы в пледе с каким-нибудь скучным профессором литературы.

— А ты водил бы на байке очередную «воздушную и роковую». — Я фыркнула, но улыбнулась. — Но, видимо, судьба была за нас.

Дима посмотрел на экран, где герои как раз целовались под дождём.

— Хотя бы в кино бывает правдой. Иногда.

Я молча кивнула. А прильнула к нему ближе положив голову ему на плечо.

— А помнишь, как я тебе написала на листке: «Верни кота, дуболом»? — спросила я, не отрываясь от экрана, но с улыбкой, которая сама собой появилась в уголках губ.

Дима хмыкнул, потянулся за кружкой чая и сделал глоток.

— Помню, — ответил он. — Я сперва подумал, что это угроза — короткая и прямая. А потом понял, что это ты. В своём стиле.

— Ну а что ты хотел? — я пожала плечами, бросив в его сторону взгляд. — Утащил кота между прочим у меня из под носа — получил официальное заявление.

— А потом, спустя три года, я тебе тоже кое-что написал, — тихо напомнил он. — На том же самом листе. Только уже «Выходи за меня».

Я закатила глаза, но с трудом сдержала улыбку.

— Романтик года. После трёх лет молчания — вернулся с предложением.

— Я ж наверстывал, — усмехнулся он. — Меня ведь три года не было. Надо было с чего-то начать.

— Поэтому ты потом встречал меня всю зиму после работы с термосом какао?

— Ага. И каждый раз думал, что в минус пятнадцать я себе точно отморожу пальцы. Но ты выходила — и улыбалась. Значит, всё было не зря.

Я посмотрела на него — такого родного, близкого, моего. Когда-то — первый хулиган, гроза школы. Сейчас — мой муж, надёжный, взрослый, но с тем же тёплым взглядом.

— Мне с тобой повезло, — тихо сказала я.

Дима сжал мою ладонь в своей — крепко, но бережно.

— Нет, Поля. Это мне повезло. С тобой — и навсегда.

Мы только-только устроились на диване, завернувшись в плед, чашки с чаем в руках, и на экране уже начинала разворачиваться сцена, где все говорят шёпотом и с трагичными глазами. Я уже почти настроилась на мелодраму… как вдруг:

— МАРК, зараза, верни мои наушники! — раздался вопль Леи с верхнего этажа.

— Не брал я их! — не менее громко ответил Марк. — Посмотри в своей сумке, Нарния!

— Барсов! — голос Леи стал ещё громче и злее.

— Да что?! — Марк уже возмущался в ответ.

— Привет, спокойное утро, — флегматично прокомментировал Дима, не отрывая взгляда от чашки. — Мне бы кто-нибудь так доброе утро желал в юности.

Я хихикнула:

— А ты чего хотел? Два подростка в доме, да ещё и родные — это не мелодрама, это боевик.

— Главное — с любовной линией, — буркнул он, откидываясь на спинку дивана.

Я поднялась за новой порцией чая, краем уха слушая, как сверху Лея топает по комнате, а Марк что-то бубнит себе под нос о "вечно в чём-то виноват".

— Не успеем досмотреть и до титров, — пробормотала я, возвращаясь. — Сейчас кто-нибудь из них ворвётся сюда со сводкой новостей из мира подростковой войны.

Дима улыбнулся:

— Пусть. Главное — они дома. Шумно, громко, но дома.

Я кивнула. Мы оба знали, как ценны эти моменты — даже с криками, хлопками дверей и обвинениями в краже наушников. Потому что это — и есть жизнь. Живая, настоящая. Наша.

Лея с грохотом спустилась по лестнице, волосы растрёпаны, взгляд полный драматической решимости.

— Официально, Марк меня достал, — объявила она, влетая в кухню и бросаясь на ближайший стул, как на трон жертвы.

Следом уже размеренно, но с видом усталого ветерана семейных баталий спускался Марк, заправляя футболку в джинсы.

— Если я старше, это ещё не значит, что я виноват во всех твоих бедах, — сообщил он, драматично поднимая руки вверх.

— Ты стыбзил мои наушники! — рявкнула Лея, указывая на него, как прокурор в финале дела.

— Когда ты крадёшь мои футболки, я тебе ничего не говорю, — фыркнул Марк. — А однажды ты даже ушла в моей толстовке и притворилась, что это твоя.

— Потому что она мне идёт! — Лея хлопнула ладонью по столу.

— Это не аргумент, а самопризнание, мадам, — съязвил Марк и запрыгнул на табурет у барной стойки.

Я сдерживала смех, наблюдая за их диалогом, а Дима тихо отхлёбывал чай.

— А вы точно не репетируете семейную сцену для школьного спектакля? — спросил он с невозмутимым лицом.

Лея только закатила глаза и драматично откинулась на спинку стула.

— Мне нужны новые родственники. Эти неисправимы.

— Попробуй нас сдать в обменник. Только меня не забудь правильно упаковать, я хрупкий, — бросил Марк, закусывая булочкой.

— Я тебя в пупырку замотаю, не переживай, — отозвалась Лея с кислой улыбкой.

— Вот и договорились, — подытожил Дима, вставая и потягиваясь. — Утро официально началось.

И правда — дом жил. И этот шум, эта суета, ворчание и подколы были лучшим подтверждением, что всё идёт как надо.

Я только вздохнула и облокотилась на край стола, наблюдая за этим утренним спектаклем. Тепло. По-семейному.

— Сама куда-то их засунула, а я виноват, — продолжал Марк.

— Ты их, между прочим, брал! — не унималась Лея.

— Так я тебе их вернул!

— Так, стоп, подростки, — вмешался Дима, поднимая ладони. — Давайте без драк, только пожалуйста.

Я еле сдерживала улыбку, наблюдая, как эти двое продолжают пикировку, и всё равно остаются самыми родными друг для друга.

— Всё под контролем, отец, — усмехнулся Марк. — Мы просто вежливо обмениваемся обвинениями.

— Это называется "семейная дипломатия", — буркнула Лея, уже держа в руках наушники. — И да, я их нашла. Были в сумке.

Марк ухмыльнулся:

— Ну так что там про посуду?

— Я буду молчать по утрам. Не радуйся, — проворчала Лея, но села за стол.

Я покачала головой, прижимая ладони к кружке с чаем. Шумный, живой дом. Мои дети. Мой муж. Вот бы замедлить это утро — сохранить навсегда.

— Кто-нибудь может мне напомнить, зачем мы родили двоих подростков с одинаково упрямыми характерами?

— Чтобы было нескучно, — хмыкнул Дима и, проходя мимо, чмокнул меня в висок. — И чтобы все соседи знали, что у нас в доме есть жизнь.

Марк уже стоял в дверях кухни, по-хозяйски налегая на косяк, и закатывал глаза.

— Я, между прочим, пытался быть вежливым. Просто кто-то решил, что если старший — значит виноват априори.

— Потому что всегда виноват! — отозвалась Лея, появляясь следом.

— Виноват, что ты упрямая? Тогда да, виноват, что ты — моя сестра.

— О-о-о, — простонала я, — начинается…

Дима рассмеялся.

— Всё нормально, Поля. Это — наша классика. Если они не спорят, значит, что-то случилось. А если спорят — значит, всё хорошо.

Я посмотрела на него и подумала, что, наверное, он прав. Это и была наша нормальность. С шумом, перебранками, и с той самой любовью, которая звучит даже в словах «Барсов, верни наушники».

Лея драматично вздохнула, обогнала Марка и плюхнулась на диван, откинув голову на подушки:

— Официально, я вырасту и уеду в Лондон. Сама. Без наушников. Без брата.

— И без мозга, похоже, — не удержался Марк, проходя мимо и кидая ей плед. — Замёрзнешь ещё, пока вырастешь.

— Ещё одно слово, и я расскажу папе, куда ты на прошлой неделе уехал, сказав, что идёшь в библиотеку, — сладко отозвалась она.

— Так! — подняла я руку, не повышая голоса. — А теперь оба сделали глубокий вдох, выдох — и шли, делали что-нибудь полезное. Марк, иди выгуляй Джека. Лея, сними с сушилки полотенца и разложи по ваннам.

— Почему я? — в один голос.

— Потому что вы — команда, — усмехнулась я. — А команда работает вместе. Или не получает блины с шоколадной пастой на полдник.

Это сработало. Лея фыркнула, но встала. Марк закатил глаза, но пошёл за поводком.

Когда дверь за ними захлопнулась, я повернулась к Диме, который стоял у окна с кружкой кофе и наблюдал за ними.

— А помнишь, как мы сами такими были? — Я подошла ближе, облокотилась на его плечо. — Тоже шумные, дерзкие. Только у нас не было такой кухни и такого утра.

Он поставил кружку на подоконник, обнял меня за талию и поцеловал в макушку.

— Зато теперь есть. Ты, я, они. Этот дом. — Он посмотрел в окно. — И знаешь что? Пусть они хоть каждый день спорят. Главное — чтобы всегда возвращались сюда.

— Всегда, — кивнула я, прижавшись к нему. — Потому что здесь — дом. И любовь. Даже если с криками и поисками наушников.

Дима Барсов

Полина крутилась у плиты в моей футболке — та болталась на ней, как ночнушка, но, судя по всему, ей это было только в кайф. В колонке играл один из её BTS-овских треков, она тихо подпевала, пока переворачивала блины, и всё это выглядело… чертовски знакомо.

Я стоял, облокотившись о косяк, и не мог оторвать глаз. И не потому что она танцевала или напевала — а потому что внутри что-то отозвалось. Слишком ярко, будто кто-то резко включил старый эпизод нашей жизни на максимальной громкости.

Двадцать лет назад она уже так делала. Тогда — у меня в квартире, где-то между задачками по алгебре и моей полной неготовностью к контрольной. Она пришла ко мне учить меня «из благодарности» — за то, что я встал за неё перед классом, когда начали травлю.

Тогда по школе разлетелась дурацкая история, будто она увела парня у одноклассницы. Хотя это был чистой воды бред. Но всем было плевать. Особенно девчонкам — они умеют быть жестокими. Полина держалась, но я видел, как она стискивала зубы.

И вот тогда, на фоне всей этой школьной грязи, она — тихая, упрямая, со своим принципом «не плакать на людях» — пришла ко мне. С учебниками и шоколадом. Помогала разбираться с примерами, устраивала привалы с чаем. А однажды включила музыку, и начала танцевать прямо на кухне. Готовила и танцевала. И я тогда понял — влип. Без шансов.

Полина вдруг повернулась и поймала мой взгляд. Улыбнулась слегка, но с прищуром:

— Ты чего?

Я качнул головой, хмыкнул, отставляя кружку:

— Вспомнил просто. Как ты двадцать лет назад танцевала у меня на кухне. В моей рубашке и с проводными наушниками. Готовила, как будто ты дома. Как будто это не я тебя втянул в алгебру, а ты — в мою жизнь.

Она засмеялась, чуть покраснев:

— Господи, ты помнишь даже твою рубашку?

— Я помню всё, Поля, — тихо сказал я, подходя ближе. — Потому что тогда ты впервые сделала мою квартиру — домом.

Она обернулась ко мне, мягко:

— Тогда запомни и этот момент.

И, как в те далекие школьные вечера, снова закружилась под музыку. Только теперь — наша кухня, наш дом, и всё по-настоящему.

И я понял: может пройти хоть тысяча лет, но если рядом она — я дома.

Полина усмехнулась, бросив на меня взгляд через плечо:

— А ты знаешь, когда Марк прятался в шкафу в комнате у Алинки, я тоже кое-что вспомнила.

— Что? — спросил я, уже предвкушая.

Она повернулась ко мне, на губах — едва сдерживаемая улыбка, и чуть прищурилась:

— Мама. Шкаф. Моя кофта. И ты, вылезающий с видом «я не крыса, я одноклассник вашей дочери».

Я прыснул со смеху:

— Серьёзно? Ты вспомнила именно это?

— Ага. — Она кивнула. — Мама тогда аж отшатнулась, когда тебя увидела. Но слава богу, не закатила сцену.

Я вспомнил этот момент так отчётливо, будто всё было на днях. Как сидел в её шкафу, уткнувшись коленями в подбородок, надеясь, что не заскрипят дверцы. Как пытался не задыхаться от её парфюма, который въелся в мою кофту — ту самую, что она накинула на меня, чтобы скрыть.

— «Здравствуйте, я не крыса, я одноклассник вашей дочери», — пробормотал я, подражая себе юному, и Полина расхохоталась.

— А потом она: «Почему ты в шкафу?» — продолжила она, уже запинаясь от смеха. — А ты: «Она мне сказала спрятаться». Перевёл все стрелки на меня, мерзавец.

— Из-за Андрея, — напомнил я. — Ты сама тогда шепнула: «Если он увидит тебя, убьёт». А потом выдала маме: «Он пришёл за домашкой». Ровно с тем выражением лица, с каким теперь Лея просит не кричать, когда возвращается после комендантского часа.

— Мама тогда только вздохнула, сказала «дурдом» и… оставила нам фрукты! — Полина прижала ладонь к лицу. — И главное, попросила не шуметь. А я ещё шептала ей: «Не говори Андрею, пожалуйста».

Я подошёл ближе и приобнял её за талию:

— А потом ты вышвырнула меня из дома. Через дверь, конечно. И велела больше так не делать.

— Ну прости, я нервничала. — Она улыбнулась, прижавшись ко мне щекой. — Но теперь, когда я вижу, как твой сын карабкается в шкаф из-за девушки, я даже рада, что ты был у меня первым таким безумцем.

Я усмехнулся и поцеловал её в висок:

— И последним.

Полина прижалась крепче, а в колонке заиграл новый трек. А я подумал, что это всё — наша история. Шкафы, фрукты, кофты и какао. Без этого — мы бы не стали собой.

Мы стояли на кухне, в свете раннего воскресного солнца, под старую музыку, которой уже лет двадцать, но которая по-прежнему умела включать воспоминания — без слов, только через ритм. Я ощущал, как она дышит, как качается в моих руках, как будто и не было всех этих лет, боли, разлук, трагедий.

— А ведь тогда я подумал, что ты специально танцуешь, чтобы меня отвлечь от учёбы, — тихо сказал я.

— Барс, я тогда сама боялась тебя как огня. Но ты… ты был другим.

— Я стал другим, потому что ты пришла. — Я прижал губы к её виску. — И осталась.

Полина ничего не сказала, просто продолжала покачиваться в моих руках, и музыка продолжала играть — будто это была не колонка, а наше общее сердце, бьющееся в унисон.

Полина Барсова

Из коридора донеслось знакомое:

— Лея, твою дивизию, куда ты дела мою толстовку?!

Я поставила кружку на стол и закатила глаза. Вот оно — типичное воскресное утро в доме Барсовых.

— Не трогала я её! — закричала Лея из ванной, перекрикивая звук воды.

— Если я сейчас найду её в твоём шкафу!.. — Марк был явно на грани терпения.

Раздался топот по лестнице. Через секунду Лея вылетела из ванной, в халате, с полотенцем в руках и боевым выражением лица.

— Не смей лезть в мой шкаф, Барсов!

— Лея! Какого хрена она у тебя на кровати?! — возмущённо прокричал Марк уже из её комнаты.

Я сдержанно усмехнулась и бросила взгляд на Диму. Он, не отрываясь от чашки, хмыкнул:

— Честно, я даже скучал по таким воскресеньям.

— Правда? — приподняла я бровь. — А я вот думаю: может, махнуть обратно в тот год, когда у нас дома была тишина?

— Там не было тебя в моей футболке, — спокойно отозвался он, — и вот этих двух гремлинов, из-за которых у нас всегда весело.

— Вот и наслаждайся теперь своей семейной романтикой, — фыркнула я и повернулась к плите. — А я пойду искать что-нибудь от головной боли. По ходу, день только начинается.

Сверху снова раздалось:

— МАМА, СКАЖИ ЕМУ!

— Сама скажи! — крикнула я в ответ и мысленно добавила: Добро пожаловать в утро по-Барсовски.

Я как раз поставила сковороду на плиту, когда на кухню влетел Марк, неся в руках ту самую злополучную толстовку.

— Мам, смотри! Она была у неё на кровати! — Он потряс одеждой, как уликой на месте преступления.

За ним, на полшага позади, появилась Лея. Мокрые волосы прилипли к щекам, полотенце на плече, взгляд — убийственный.

— Это не то, что ты думаешь! — начала она с пафосом. — Я просто примеряла её! Вчера вечером! И забыла положить обратно! Всё!

— Примеряла? — Марк скрестил руки на груди. — А чего ж тогда так орала, будто я в твой личный сейф вломился?

— А ты вломился! — возразила она и ткнула пальцем ему в грудь. — В МОЮ комнату! Без стука! А если бы я там стояла в белье?!

— То я бы ослеп, и мне бы понадобилась психологическая помощь! — съязвил он.

— Так, всё, достаточно! — сказала я, повернувшись к ним с лопаткой в руке. — Оба — марш умываться. Если вы оба снова заведётесь, кормить не буду никого. Даже Диму.

— Эй! — отозвался Дима из-за стола, поднимая руки. — Я вообще-то невиновен. Я всего лишь муж и отец. Можно мне хоть тост?

— Сдаётся мне, ты тоже что-то натворил, раз они у тебя такие актёры, — пробурчала я, но не без улыбки.

— Это в тебя, Поля. Я был тихим. До тебя.

Я усмехнулась, помешала яичницу и добавила:

— Всё, вон отсюда, оба. И не вздумайте разнести дом до обеда. У нас сегодня люди в гости.

— Кто? — хором спросили Марк и Лея.

— Пока секрет, — ответила я загадочно. — Сюрприз. А теперь — расходимся, Барсовы. Один — в душ. Вторая — волосы сушить.

Они оба фыркнули, обменялись взглядами и, поежившись, всё-таки двинулись по своим маршрутам. Мир на какое-то время был восстановлен.

Я наложила еду в тарелки, подошла к Диме и протянула ему вилку.

— Ну что, тост, господин Барсов?

Он взглянул на меня с тем самым выражением — мягким, тёплым, настоящим.

— Тост, мадам Барсова, — и чмокнул меня в висок. — За воскресенье. И за наш дом, в котором никогда не бывает скучно.

Я вытерла руки о полотенце и тихо приоткрыла дверь на веранду. Дима сидел в шезлонге, ноги на перилах, кружка кофе в руке. На коленях спал Джек, довольный, как будто это его воскресенье и его терраса.

Я прислонилась к косяку, просто наблюдая.

Утреннее солнце касалось его профиля — немного уставшего, но спокойного. Того самого, в которого я когда-то влюбилась — и которого, как оказалось, не разлюбила ни на секунду.

— Прячешься? — тихо спросила я.

Дима чуть повернул голову, не спеша.

— От тебя — никогда, — усмехнулся он. — От детей — временно. Чтобы не быть втянутым в очередной текстильный конфликт.

Я подошла ближе и села рядом на подлокотник.

— Думаешь, они затихли?

— Ну, как минимум до следующей пропажи носков. Или заколок. Или шоколада.

Я кивнула, убирая с его лба выбившуюся прядь.

— Мы вырастили не просто детей. Мы вырастили полноценный домашний сериал.

— Сезонов на пятнадцать, не меньше, — согласился он. — Только хэппи-энд никто не отменяет. Если, конечно, продюсеры не выдохнутся.

Я засмеялась, уткнулась носом в его плечо.

— Мне нравится наш сериал. Даже с этими спорами по утрам, футболками, драмой в ванной и вечными "мам, скажи ему!".

— Знаешь, Поля, — он поставил кружку на подоконник и обнял меня за талию. — Я всегда думал, что счастье — это что-то большое. А оно вот. На веранде. В твоей футболке. С собакой на коленях.

— Который твой, между прочим, — напомнила я, глядя на дремлющего Джека.

— Всё моё — твоё, — ответил он. — Даже Джек.

Я прижалась к нему сильнее.

— А ты — моё. Всегда был. Даже когда прятался в шкафу у меня в комнате и говорил моей маме: «Я не крыса, я одноклассник».

— Не напоминай, — хмыкнул он. — Я тогда едва не умер от позора. А потом... начал жить.

Мы замолчали. Просто сидели, слушали, как в доме что-то гремит, как Джек тихо сопит, как солнце прокрадывается в уголки нашей веранды.

Дом. Семья. Мы.

И этого было достаточно.

Дима откинулся назад, подтянул меня ближе, чтобы я устроилась у него под рукой, и глубоко вздохнул.

— Никогда не думал, что вот так буду сидеть. На веранде, с женой, с кофе, в компании собаки. И буду считать это счастьем.

— Потому что раньше ты думал, что счастье — это быть первым на гонках, быть крутым, чтобы все боялись и уважали, — я усмехнулась, наблюдая, как ветер треплет листья на дереве во дворе.

— Ага. А потом пришла ты с табличкой «Верни кота, дуболом», и вся моя философия пошла коту под хвост.

Я засмеялась, прикрывая рот ладонью.

— Признай, я тебе сразу понравилась.

— Мне нравилась твоя задиристость, — он повернулся ко мне и ткнул пальцем в плечо. — А потом ты ещё и мозги мне вправила. А потом — вытащила из всего этого.

— Я ничего не вытаскивала, Барсов, — мягко возразила я. — Ты сам выбрал. Сам сделал шаг. Я просто… стояла рядом.

Он молча смотрел на меня. Спокойно, внимательно, с тем взглядом, от которого у меня до сих пор сбивалось дыхание.

— Стоять рядом — иногда это и есть всё.

Мы замолчали. Слышно было, как кто-то наверху хлопнул дверью. Потом послышался голос Леи — кажется, она спорила с братом о какой-то куртке.

— Как думаешь, у нас получится не сойти с ума, когда они будут жить с нами до тридцати? — с иронией спросила я.

— Думаю, мы начнём сдавать комнаты в аренду по утрам, пока они спят. Чтобы компенсировать ущерб, — усмехнулся он.

Я положила голову ему на плечо.

— А помнишь, как я тебе сказала "Обещай, что весь этот год будешь рядом. Что не бросишь и не предашь."

— И я обещал остаться

— Ну да. Я же драматург, — я улыбнулась. — Даже в 17 лет уже знала, как бросать фразы.

— И хорошо бросала, — он поцеловал меня в висок. — Очень хорошо. До сих пор не отошёл.

— Вот и не отходи, Барсов. Тут тебе и кофе, и дети, и я в твоей футболке. Что тебе ещё надо?

— Только одно.

— Что?

— Чтобы это никогда не заканчивалось.

Я кивнула. Без слов. Просто зная, что он имел в виду. И что я хотела того же.

В следующие секунды он просто смотрел на меня — спокойно, глубоко, так, как умел смотреть только Дима Барсов. В его взгляде было всё: и благодарность, и любовь, и наша прошлая боль, и настоящее, в котором мы были вместе.

А потом он медленно наклонился и поцеловал меня.

Не спешно, не жадно — так, будто этот момент длился не одну секунду, а всю жизнь. Будто он проживал через прикосновение губ всё то, что не успел сказать словами.

Мир вокруг будто затаил дыхание: ветер стих, где-то далеко затих смех Леи, и даже Джек замолчал, устроившись у веранды, положив морду на лапы. Остались только мы.

— Знаешь, — прошептал он, всё ещё не отстраняясь, — за двадцать лет ты всё так же заставляешь меня терять голову.

— А ты всё так же умудряешься делать из каждого утра кино, — ответила я, легко улыбаясь.

Он снова поцеловал меня — уже чуть короче, теплее, как «я рядом». И, кажется, именно в такие моменты я понимала, что всё, что мы пережили — было не зря.

На веранде раздались шаги, и в следующую секунду в дверном проёме показался Марк. Растрепанный, в джинсовке поверх футболки, с рюкзаком через плечо и вечным телефоном в руке.

— Я ушёл, — бросил он, чуть кивнув нам.

Дима, не отпуская мою ладонь, поднял бровь:

— К обеду хоть будешь?

— Постараюсь к ужину, — не оборачиваясь, ответил Марк и шагнул дальше.

— Марк, — в голосе Димы появилось то особенное, отцовское: спокойное, но с ноткой «я тебя знаю».

Парень всё-таки остановился, выдохнул и оглянулся через плечо:

— Ладно. Постараюсь к обеду.

— Вот так-то лучше, — отозвался Дима, а я еле сдержалась, чтобы не усмехнуться. Барсовы мужчины — упрямые, но понятливые.

Марк махнул рукой и исчез за калиткой, а мы снова остались вдвоём. Только ветер, утро и этот редкий покой, который так ценится в доме, где все всегда куда-то бегут.

Марк

Я только вышел за калитку, как сразу увидел её — Алина стояла у входа в свой двор, облокотившись на деревянный столб, будто стояла так уже давно. Волосы собраны в небрежный хвост, куртка расстёгнута, а в руках — термокружка. Она заметила меня и улыбнулась, чуть приподняв бровь.

— Опоздал на сорок секунд, Барсов, — сказала она с видом грозного инспектора. — Это уже нарушение графика свиданий.

— Сдаюсь, — поднял я руки, подходя ближе. — Можешь лишить меня обнимашек и печенья на сегодня.

— Хм... — она сделала вид, что задумалась, потом фыркнула. — Ладно, прощаю. Сегодня. Но только потому что ты симпатичный.

Я усмехнулся, обнял её за плечи и коротко поцеловал в висок.

— Готова?

— Всегда, — кивнула она и взяла меня за руку. — Пойдём, пока Тимур не заставил меня идти с ним за проводами для его очередной "великой схемы".

Мы двинулись по улице, в сторону старого парка, не торопясь. Было удивительно спокойно — редкий случай, когда мир будто знал, что нам просто нужно это утро. Нам, вдвоём.  Мы шли по тихой улице, вдоль знакомых заборов и деревьев, которые успели пожелтеть почти до золота. Осень выдыхала в лицо прохладой, но рука Алины в моей ладони была тёплой. И как будто всегда там была.

— Вот знаю тебя всю жизнь, — вдруг сказала она, с чуть наигранным драматизмом, — а что дарить тебе на день рождения — в душе не чаю.

Я фыркнул.

— Он только через два месяца.

— Ну и что? — она бросила на меня взгляд. — Ты вообще представляешь, как сложно тебя удивить?

— Я вообще-то скромный парень. Мне достаточно носков и шоколадки.

— Ага, скажи ещё, что можно открытку с котиком. — Она покачала головой. — Нет, я хочу что-то нормальное. Вот прям… чтоб в тебя попало. Знаешь?

— Ну, в меня уже кое-что попало, — я бросил взгляд на неё. — Ты, например.

Она прикусила губу, но всё равно не удержалась от улыбки.

— Барсов, ты отвратительно сладкий иногда.

— Только с тобой, — пожал я плечами. — И то не всегда.

Мы свернули к парку, и я почувствовал, как шаг стал легче. Не от того, что гуляем, а потому что с ней рядом. Всё казалось не таким тяжёлым, не таким запутанным.

— Слушай, — сказала она через пару минут молчания. — А если бы можно было загадать любое желание, вот прямо сейчас, и оно бы точно сбылось… Что бы ты загадал?

Я замедлил шаг, оглянулся на неё.

— Сложный вопрос.

— Ну давай. Без философии. Первая мысль.

Я задумался. Мы как раз проходили мимо лавки, где когда-то в детстве прятались от дождя. Тогда тоже держались за руки. Только мы были меньше. И, наверное, глупее.

— Чтобы это никогда не закончилось, — сказал я тихо. — Вот так. Мы вдвоём. Без глупостей, без потерь. Просто… были.

Она не ответила. Но пальцы в моей руке сжались чуть крепче.  Алина уселась на край клумбы, болтая ногами, и с самым серьёзным выражением лица выдала:

— А помнишь, как в детстве ты выкрал моё мороженое?

Я опешил.

— Ты до сих пор это помнишь?

— Барсов, — она посмотрела на меня, как будто я совершил преступление века. — Я была готова тебя убить за то мороженое. Это была клубничная радость в вафельном стаканчике! Моё святое.

Я не сдержал смешка.

— Это была месть, Кострова. Кто моего робота тогда блёстками осыпал, а? Полвечера потом пинцетом из шарниров выковыривал.

— Я была ребёнком! — возмутилась она.

— Так я тоже, — пожал плечами. — Просто мелким мстителем.

Алина прищурилась:

— Я знала, что это была месть. Но ты не имел права. Там был шарик с клубникой и второй — с жвачкой. Я ради него стояла в очереди!

— Ага, и всё ради того, чтобы потом приклеить мне наклейку на лоб: «Грубиян».

Она рассмеялась, уперлась рукой мне в плечо:

— Так это справедливо! Ты у всех конфеты воровал и дёргал за косички! Я лично провела расследование — ты был страшный ребёнок.

— Ну, зато вырос и стал чуть менее страшным. Хотя, если верить маме, я до сих пор заноза.

— Да, но теперь моя. — Она наклонилась ближе, и я почти машинально поцеловал её в висок.

Несмотря на всю эту шуточную перебранку — или благодаря ей — на душе стало спокойно. Так, как бывает только с тем, кто знает тебя до мозга костей — с детства, с глупых пакостей, с украденного мороженого.

Мы шли вдоль знакомых улиц — те самые, по которым когда-то гоняли на самокатах, падали, царапали колени и устраивали дуэли на ветках. Теперь они казались чуть тише, будто приглядывались к нам, повзрослевшим.

— Ну, — начал я, засовывая руки в карманы, — раз уж ты не знаешь, что мне дарить, может, просто устроишь мне день без твоих подколов?

— Ага, — Алина фыркнула. — Вот чтобы ты с утра не получил от меня ни одной язвительной реплики? Барсов, ты тогда подумаешь, что я умерла.

— Ну, ладно, хотя бы до обеда?

— Могу подарить тебе мороженое. Клубничное. В вафельном стаканчике. Прямо как то… легендарное.

— И разрешишь съесть?

— Под надзором. С секундомером, — прищурилась она. — И только если поделишься.

Я хмыкнул и наклонился чуть ближе:

— Договорились. А если подаришь мне робота — обещаю, не посыплю его блёстками.

— Не вздумай. Я теперь сама бы такого хотела, только чтобы умел варить кофе и хвалить мои волосы.

— Это сложно. Тебе и так все говорят, что волосы классные. — Я посмотрел на неё сбоку. Тёмные пряди красиво рассыпались по плечам и блестели на солнце, как отполированный шоколад. — Но я тоже скажу, чтобы не выбиваться из статистики. Они и правда классные.

— Барсов, — вздохнула она, — ты сегодня невыносимо милый. Подозрительно.

— А ты красивая. И тоже подозрительно.

Мы на секунду замолчали. Просто шли. Иногда между нами — молчание, и в этом больше смысла, чем в любом разговоре.

— А если серьёзно, — сказала она тише, — я правда не знаю, что тебе подарить. Ты никогда ничего не просишь. Даже когда в детстве было — ты всё отдавал сестре или друзьям.

— Я не люблю просить, — пожал я плечами. — Если чего-то сильно хочется — надо самому брать и делать. А подарки… это просто повод. Главное — кто рядом.

Она улыбнулась, взяла меня за руку, крепко, с какой-то своей упрямой нежностью:

— Ну вот, теперь вообще ничего не дарю. Ты сам всё сказал за меня.

— А ты просто приходи. Как сейчас. Это уже лучший подарок.

Мы свернули к озеру. Вода в нём была тёмной, как графит, и отражала небо, деревья и нас — стоящих рядом, почти вплотную.

— Эй, — сказал я, — а хочешь летом сюда всей толпой? Палатки, еда на костре, бессонные ночи, разговоры до утра…

— А ты не боишься, что мы уснём раньше, чем успеем разжечь костёр?

— Ну, кто-нибудь точно дежурным будет. — Я подмигнул. — Я, например. А ты можешь просто принести мороженое. Без блёсток.

Алина всё ещё держала мою руку, не отпуская, пока мы шли вдоль тихих улиц, где даже асфальт знал наши детские шаги.

— Лето, костёр, палатки… — мечтательно протянула она. — Только если ты обещаешь не забыть взять спальники. А то, как в тот раз, я больше не хочу мерзнуть под курткой.

— Слушай, я тогда был уверен, что лето — это всегда +25. Кто знал, что ночью может быть холодно даже в июле?

— Мама знала, — хмыкнула она. — Она мне и говорила, но я тебя тогда послушала. Сама виновата.

Я усмехнулся, а потом чуть потянул её за руку, притормозив.

— А давай не ждать лета, — сказал я. — Устроим себе мини-пикник в следующую субботу. Просто ты и я. Озеро, плед, бутерброды… и, может, ты наконец разрешишь мне съесть мороженое без охраны?

— Хм. — Она задумчиво глянула на меня, качая головой. — Сложное условие. Придётся взвесить все риски. Вдруг ты опять окажешься тем самым Барсовым из начальной школы, который у меня его отнял.

— Обещаю быть джентльменом. — Я прижал руку к груди. — Даже дам тебе укусить первым.

— Укусить? — Алина рассмеялась. — Вот за такие формулировки ты и теряешь очки.

Мы вышли к скверу с скамейками и качелями. Лёгкий ветер трепал листья. Алина отпустила мою руку и с разбегу плюхнулась на качели, закинув одну ногу на другую.

— Садись. — Она кивнула на вторую. — Всё равно до обеда ещё далеко. Поболтаем.

Я устроился рядом. Качели скрипнули, принимая наш вес. Несколько секунд — тишина. Потом она вдруг спросила:

— А ты счастлив, Марк?

Я повернулся к ней. Не шутливо. По-настоящему.

— С тобой — да.

Алина чуть нахмурилась, будто это слишком простой ответ.

— Просто… ты всегда такой спокойный. Сдержанный. Даже когда злишься, всё равно как будто держишь что-то внутри.

— Потому что если не держать, — ответил я, глядя перед собой, — то можно ненароком ранить кого-то, кто тебе дорог.

Она молчала. И только спустя пару мгновений тихо сказала:

— Хорошо, что ты у меня есть, Барсов.

— Ты тоже, Кострова.

Качели скрипнули ещё раз — на этот раз в такт нашему дыханию.

Мы решили идти дальше вдоль озера. Тишина была какой-то мягкой, не глупой, не тягостной — просто спокойной. В какой-то момент я услышал, как Алина тяжело выдохнула, и боковым зрением заметил, как она кусает губу.

— Чего? — спросил я, бросив на неё взгляд.

— Просто... — Она отвела глаза в сторону. — Иногда мне кажется, что всё стало слишком нормально. Мы гуляем, болтаем... И всё как будто просто. А ведь было время, когда между нами вообще всё висело на волоске.

Я кивнул, нехотя, но честно.

— Ты про девятый?

Она кивнула, глядя на воду.

— Я тогда так перепугалась, когда сказала тебе про свои чувства. Ты на меня посмотрел... как будто не знал, что делать.

— Потому что я не знал, — честно ответил я. — Мы дружили всю жизнь. Я тебя знал как Кострову с дворовых войн, которая могла закинуть снежком в ухо точнее любого. А потом вдруг ты говоришь такое, и у меня в голове — короткое замыкание. Типа, «а если я отвечу, всё испорчу?»

— А если не ответишь — уже испорчено, — тихо проговорила она.

— Я это понял. Позже. Не сразу. Но понял.

Мы остановились на мостке. Доски под ногами немного поскрипывали, как тогда, год назад, когда мы шли сюда в последний день августа — тоже вдвоём, но уже с этой неловкой стеной между нами.

— Я тогда ушла домой, — продолжила Алина, — и сказала себе, что это конец. Ну типа, раз он ничего не сказал — значит, не моё. А потом ты начал вести себя, как будто ничего не было. Словно я вообще ничего не говорила.

— Это была моя самая дурацкая тактика, — покачал я головой. — Сделать вид, что не было разговора — чтобы не потерять тебя вообще.

— А потом?

Я посмотрел на неё. На ту самую Алину, которую я знал с шести лет, и которая сейчас стояла передо мной — почти взрослая, немного упрямая, до ужаса красивая.

— А потом я понял, что уже потерял, если не скажу. И теперь вот... — я пожал плечами. — Навёрстываю.

— Медленно ты, Барсов, — усмехнулась она, но в голосе уже не было обиды. Только тихая, почти тёплая усталость. — Год тебе понадобился.

— Но ты всё ещё здесь.

— Да, — сказала она, и её пальцы скользнули в мою ладонь. — Потому что я умею ждать. Когда стоит того.

Мы постояли в тишине, глядя, как на воде гуляют круги от прыжка случайной рыбки.

— Так что там с подарком? — спросил я чуть тише, нарушая молчание.

— Я, кажется, знаю, что тебе подарить, — сказала она. — Только не уверена, что готова это сказать вслух.

Я поднял бровь:

— Это угроза?

— Это интрига, Барсов.

И она снова улыбнулась — своя, настоящая. Та, ради которой я мог бы и год молчать. Но больше — не буду. Я знал вкус её губ. Знал, как она дышит, когда теряет контроль. Как шепчет моё имя, когда забывает о принципах. Мы уже проходили это — не раз. И всё же каждый раз с ней был… будто снова впервые.

Я поймал её взгляд, в котором мелькало что-то между привычным упрямством и той самой мягкостью, от которой у меня каждый раз сжималось в груди.

Без слов, просто подтянул её к себе за талию и поцеловал. Не из-за момента, не чтобы доказать что-то — а потому что не мог иначе. Потому что хотелось почувствовать, что она — здесь. Что всё, что между нами было, и есть, и будет — по-настоящему.

Поцелуй получился не резким, но решительным. Привычным и всё же жадным. Как у людей, которые давно знают друг друга, но всё ещё не насытились.

Она отозвалась на него, почти сразу. Легко, будто ждала. Обняла меня за шею и тихо вздохнула в губы:

— Ты как будто каждый раз выбираешь меня заново.

Я чуть усмехнулся:

— Потому что так и есть. Каждый день. Каждый раз. Снова — тебя.

Она прижалась ко мне лбом и шепнула:

— Обещай, что не исчезнешь. Что не заткнёшься, как тогда.

— Обещаю, — ответил я, закрывая глаза. — Потому что теперь ты — не просто моя подруга. Ты — мой человек.

Алина стояла молча, чуть приподняв подбородок, будто проверяя, серьёзен ли я. Потом её лицо дрогнуло — как будто всё, что она хранила за смехом и подколками, наконец нашло выход. Она улыбнулась, не как обычно, а по-настоящему — мягко, немного растерянно и с тем светом в глазах, который бывает только в моменты абсолютной честности.

— Вот если бы ты тогда так сказал, я бы не рыдала в подушку три дня, — сказала она с улыбкой, но в голосе была не упрёк — скорее благодарность.

— Тогда я был идиотом. — Я пожал плечами. — Хотя не то чтобы это сейчас сильно изменилось.

— Сейчас ты просто мой идиот, — фыркнула она и, взявшись за мою руку, снова пошла рядом. — Так что привыкай.

Мы прошли немного молча. В воздухе пахло липой и каким-то липким теплом июля. Где-то вдалеке играла музыка —, наверное, у кого-то из окон, и дети смеялись во дворе. Всё было удивительно живым и лёгким, будто мир дышал вместе с нами.

— Ты ведь понимаешь, что всё изменилось, да? — спросила она вдруг, негромко.

Я кивнул.

— Слишком поздно для игр. Мы уже не просто «друзья с вечными спорами». Мы стали чем-то большим.

— Но ты не передумал? — тихо. — Насчёт нас?

Я остановился. Посмотрел на неё внимательно.

— Если бы передумал — меня бы здесь не было.

Она выдохнула и кивнула.

— Ладно. Тогда идём. Пока ты совсем не стал невыносимо романтичным. А то у меня голова кружится.

— Это не от романтики, это от того, что ты завтрак пропустила, — хмыкнул я. — Пойдём, куплю тебе мороженое. На этот раз — ты выбираешь вкус.

— Даже солёная карамель?

— Даже с васаби, Кострова. Я сегодня щедрый.

Мы шли медленно, по опустевшей аллее, по которой когда-то бегали с ветками как с мечами. Листья под ногами шуршали — золотые, багряные, кое-где мокрые и прилипшие к асфальту. Октябрь чувствовался во всём — в резком воздухе, в дыхании, что становилось видно, и в запахе сырости и опавшей листвы.

— Ну и где твоё обещанное мороженое? — Алина поддела меня локтем, поправляя шарф. Щёки у неё были румяные, нос немного покраснел. — Или ты заманивал меня на прогулку под предлогом сладкого, а сам забыл кошелёк?

— Во-первых, у меня всё под контролем, — я продемонстрировал карточку, — во-вторых, мороженое в октябре — это уже акт храбрости. А ты у нас, если помнишь, предпочитаешь какао в пледе.

— Потому что я нормальный человек, Барсов, — усмехнулась она. — А ты в десять градусов тепла готов тащить меня за мороженым.

— Зато потом руки замёрзнут — и можно будет греться друг о друга. Стратегия.

— Ты просто хитрый лис, — Алина закатила глаза, но всё равно сжала мою руку сильнее. — Ладно, пошли. Только, если я заболею — ты будешь варить мне чай и приносить мёд.

— С мятой и мимимишками.

— С мимимишками?

— Печенье такое, я его сам испёк.

Она рассмеялась. И этот её смех — звонкий, настоящий, — всегда сбивал с ног сильнее любых слов.

Мы подошли к киоску, где всё ещё продавали мороженое — на удивление стойкий бизнес.

— Так, что берём? — спросил я, прижимая её к себе, чтобы согреть.

— Солёную карамель. В вафельном. Если мы уже сошли с ума — то до конца.

Пока продавец упаковывал наш безумный октябрьский выбор, я смотрел на Алину. Её волосы, тёмные, блестели от лёгкой влаги. Щёки горели. И всё это — моё. Уже не просто друг детства. Уже не просто девчонка из соседнего двора.

— Что? — спросила она, перехватив мой взгляд.

— Люблю тебя, Кострова, — тихо сказал я.

Она чуть приподняла бровь, взяла своё мороженое и прищурилась:

— Ну теперь точно заболею. Слишком горячо.

Я рассмеялся, и мы пошли дальше, растворяясь в тишине осеннего города, который будто хранил каждое наше воспоминание.

Мы свернули в сторону парка, туда, где когда-то устанавливали рампы для скейтов и самокатов. Сейчас здесь было тихо — только ветер гнал по асфальту облетевшие листья.

Я усмехнулся, глядя на одну из скамеек.

— Помнишь, как мы тогда поссорились из-за твоего самоката?

Алина подняла брови, но на губах уже появлялась знакомая, чуть ехидная улыбка.

— Ты про тот случай, когда ты уехал на моём самокате без разрешения, врезался в клумбу и сломал себе нос?

— Во-первых, я не сломал. Там был просто сильный ушиб.

— Марк, ты два дня ходил с ватными тампонами в носу и пугал детей. — Она рассмеялась. — А во-вторых, ты ещё и обвинил меня, что руль был «как-то странно повернут».

— Ну так я же не мог просто признать, что это была моя вина.

— Конечно нет, — фыркнула она. — Маленький Барсов всегда был слишком гордый.

— А ты — слишком злопамятная.

— Потому что я неделю ходила пешком! А ты только на третий день сказал: «Ну хочешь, я тебе его новый куплю?» — Она состроила мою детскую гримасу. — «Ну не специально же я…»

— А ты сказала: «Не надо мне ничего, предатель!» — Я хохотнул. — И ушла с драмой, как в кино.

Мы оба рассмеялись, и этот смех оказался тёплым, как шарф, которым тебя укрывают, когда ты заснул в кресле.

— Вот так и жили, — сказал я. — То ссорились, то мирились, то снова ссорились. И всё равно вместе.

— Потому что в глубине души ты всегда был моим самокатным врагом номер один, — поддела она, но прижалась ко мне плечом. — И лучшим другом тоже.

— А теперь?

Она посмотрела на меня, серьёзно, чуть тише:

— А теперь ты — мой. И это даже круче, чем самокат.

-----------------------------

— Скажи, пожалуйста, это обязательно? — протянул я, появляясь в столовой и застёгивая последний верхний пуговицу на рубашке. Ткань кололась, как будто сама протестовала.

Мама обернулась от стола, окинула меня взглядом — и в её глазах вспыхнула грозовая туча.

— Ты какого фига её не погладил? — строго спросила она.

— Кого? — я, честно говоря, уже начал опасаться, что на мне и правда кто-то.

— Не кого, а что, Марк! — выдохнула мама, указывая пальцем на мою рубашку. — Рубашку, Марк! Она ж мятая, как твой дневник в восьмом классе!

— Мам, ну никто ж не будет её трогать! — я развёл руками. — Главное, что чистая. Это же просто ужин, а не красная дорожка!

Из-за двери донёсся голос Леи:

— Ага, «просто ужин». Мне пришлось вытащить блузу из летнего контейнера. Это уже уровень серьёзности выше, чем первое свидание.

— Спасибо, Лея, — с иронией протянула мама. — А вот кто-то, — она снова посмотрела на меня, — решил, что мятая ткань — новый тренд сезона.

Папа в этот момент зашёл в столовую, потягивая чай из большой кружки. На нём тоже была рубашка — спокойного синего цвета, джинсы и ленивое воскресное настроение.

— Не переживай, Поля, — сказал он, усмехаясь, — я тоже не глажу. Это семейное. Мы просто компенсируем харизмой.

— Харизмой?! — мама закатила глаза. — Отлично. Тогда ужин сегодня накрываю я, а стирает и убирает после ужина — ваша харизма.

— Понял, — буркнул я и уже повернулся, чтобы сбежать наверх, но мама крикнула мне вслед:

— Марк! Или ты сам погладишь рубашку, или я завтра достаю альбомы с твоими детскими фото в ванной!

Я застыл. Повернулся медленно.

— Хорошо. Где утюг?

— В прачечной. Вторая полка. И да — воду не забудь налить, — сказала она с особым нажимом.

Я обречённо выдохнул и побрёл на казнь, а папа прошептал мне вслед:

— Добро пожаловать в мир взрослых. Мы все тут по приговору.

Лея

Как только Марк, театрально вздыхая, поплёлся наверх гладить рубашку, я облокотилась на дверной косяк и уставилась на маму:

— Ну так что… кто приедет?

Мама, стоявшая у плиты, даже бровью не повела. Спокойно перемешивала в кастрюле соус и делала вид, что не слышит.

— Мам, — повторила я, чуть вытягивая голос. — Ну пожалуйста.

— Не скажу, — отрезала она спокойно, как будто это был рецепт. "Добавить соль. Не скажу, кто приедет."

— Да что за шпионские тайны? — Я закатила глаза и зашла в столовую. — Это что, какая-то проверка? Или ты решила нас познакомить с нашей дальней роднёй, которую мы сроду не видели?

— Почти, — хмыкнул папа, устроившись за столом с планшетом.

Я приподняла бровь:

— Я ничего не говорила, — сразу отозвалась мама, но уголки её губ дёрнулись. — Я вообще молчала.

— Ага, молчала, — пробормотала я. — Вы с папой два заговорщика. Устроили тут квест: «Угадай гостя».

Мама поставила соусник на подставку и повернулась ко мне с лукавой полуулыбкой:

— Лея, тебе идёт твоя блуза. Ты красивая.

— Это манипуляция, — фыркнула я. — И это блуза, которую ты вытащила с антресоли. С восьмого класса я её не носила.

— А зря, — вмешался папа. — Ты в ней взрослая. Почти как настоящая леди.

— Ужас, — пробормотала я, но села за стол. — Как будто в доме собрались устраивать светский вечер. Надеюсь, хоть торт будет.

Мама рассмеялась:

— Будет. Но только если ты не сбежишь, как в прошлый раз.

Я поджала губы:

— Один раз я ушла на прогулку, и мне до сих пор это припоминают…

Папа, не отрываясь от экрана, бросил:

— Ушла — это слабо сказано. Ты испарилась, как ниндзя. Мы уже думали, тебя похитили инопланетяне.

Я хмыкнула:

— Лучше бы они и остались со мной. У них хотя бы не надо гладить брюки и делать прическу.

Мама хлопнула по столу полотенцем:

— Всё, тишина. Гости будут с минуты на минуту. Сидим красиво, улыбаемся, не пугаем людей.

Я драматично вздохнула и прошептала:

— Начинается представление. Семья Барсовых в действии.

— Лей, открой, пожалуйста! — крикнула мама из кухни.

Я закатила глаза, но всё равно встала. Подходя к двери, не ожидала ничего особенного — пока не увидела, кто стоит на пороге.

Тимур.

Он просто стоял и смотрел на меня. В обычной светлой толстовке, слегка растрёпанный от ветра, но с таким выражением лица, что внутри у меня будто включили тревожную сирену. Мы не разговаривали всего несколько дней, но они ощущались как неделя молчаливой войны.

— Привет, — тихо сказал он.

— Привет, — ответила я, стараясь не выдать себя, хотя голос всё равно чуть дрогнул. Перед глазами сразу всплыл тот вечер. Моя комната. Порыв эмоций. И поцелуй, который я тогда сорвалась и подарила ему, сама не зная, зачем.

Он чуть улыбнулся — еле заметно:

— Я с мамой, отцом. Алина тоже идёт. Можно войти?

— Ну… — я отступила, открывая шире дверь. — Раз уж пришёл.

Он прошёл мимо, тепло от его плеча будто прожгло мне кожу даже сквозь ткань. Сделала вид, что не заметила.

Следом за ним к дому подошла Алина — как всегда уверенная, с распущенными волосами и весёлой искрой в глазах. За ней уже шагали дядя Лёха с неизменной полуулыбкой и тётя Диля с пакетом, в котором наверняка что-то вкусное.

— Лея, ты прелесть! — радостно воскликнула тётя Диля, обняв меня одной рукой. — Всё, мы пришли с миром.

— Как повезёт, — усмехнулась я, краем глаза снова глянув на Тимура.

Он уже снял кроссовки и стоял у вешалки, но я чувствовала — это ещё не конец. Мы обязательно поговорим. Сегодня. Позже. Когда все успокоятся.

И почему-то, несмотря на лёгкую тревогу, я этого… ждала.

С лестницы, неторопливо, будто и не слышал, как я ору на него полчаса назад, спускался Марк. Но теперь уже в выглаженной рубашке. Удивительно, как быстро он может превратиться из «домашнего тролля» в почти приличного парня.

Увидев Тимура в прихожей, он сразу заметно оживился и улыбнулся — не дежурно, а по-настоящему. Парни обменялись коротким «Привет», и Марк хлопнул Тима по плечу так, будто они не виделись год, а не три дня.
Тим ответил тем же, и в следующую секунду уже обнимал Алину.

Я сделала вид, что мне абсолютно всё равно, но внутри будто что-то кольнуло. Потому что я видела — он обнимает её легко, привычно. А на меня даже толком не посмотрел.

— Ага, — пробормотала я себе под нос. — Просто день в стиле «пойди и не чувствуй».

Тётя Диля уже прошла в гостиную, дядя Лёха за ней. Мама выкрикивала из кухни что-то про то, что «если кто-нибудь тронет соус до подачи — останется без сладкого».
Я стояла в прихожей, пока вокруг все разбрелись, и почувствовала, как взгляд Тимура всё же скользнул по мне.

Быстро. Почти мимолётно. Но я уловила его.
И почему-то… стало чуть теплее.

Дядя Лёха зашёл в столовую как будто к себе домой — впрочем, он всегда так заходил. Подошёл к папе, хлопнул его по плечу и сразу с прищуром:

— Так, партизан, рассказывай, по какому поводу собрал народ?

Папа только криво усмехнулся и, не поднимая глаз от чашки, буркнул:

— Так я тебе и сказал, Мистер Реснички.

— Слышь ты, фонарик, — фыркнул дядя Лёха, качнув головой. Я улыбнулась — это старое прозвище.

В этот момент в столовую с победным топотом вбежал Джек. Как всегда — сначала хвост, потом всё остальное. Он пробежался между всеми, проверяя, кто что принёс и не упал ли случайно кусочек еды, и припарковался у тёти Дили, уставившись на неё самым невинным взглядом, на который только был способен.

— И тебе привет, ураган, — рассмеялась она, наклоняясь, чтобы почесать его за ушами. — Ну и наглец ты, Джек. Прямо по глазам видно — ты знаешь, что красивый.

— Так, этого не кормить, он сытый! — подал голос Марк из дверей. Он уже был при параде, в выглаженной рубашке. Наверное, мама всё-таки добилась своего.

— По глазам пса видно, что ты врёшь, — парировала Алина, скрестив руки. — Он смотрит так, будто всю неделю питался воздухом.

— Я ему только что миску полную насыпал! — начал возмущаться Марк.

— Значит, он решил, что домашнее вкуснее, — пожала я плечами. — Не суди строго, у него праздник тоже.

Джек гавкнул. Точно в тему. Все захохотали.

— Всё, — вмешалась мама, появляясь с салатником в руках. — Прекращаем спорить. У нас гости. Хоть раз в месяц — но без истерик, без скандалов и без Джека на столе.

— Окей, но если он прыгнет на колени к Лёхе — я не виноват, — буркнул папа.

— Лучше бы он к тебе прыгнул, фонарик, — усмехнулся дядя Лёха.

А я смотрела на всё это и думала: вот оно, настоящее воскресенье. Немного сумасшедшее. Но точно — моё. Наше.

— Щас ещё кое-кто должен заехать, — бросил папа, усевшись за стол с видом заговорщика.

Мама, поправляя салфетки возле тарелок, посмотрела на него через плечо:

— А во время будут?

— Думаю, да, — невозмутимо ответил он и потянулся за хлебницей, будто ничего необычного не сказал.

Я оторвалась от Джекова уха, который как раз уютно устроился у меня под ногами, и прищурилась:

— Да что за секретность-то! Вы что, президента зовёте?

— Почти, — усмехнулся он, даже не удосужившись пояснить. — Потерпишь.

— Да я вообще-то люблю знать, кто будет сидеть за одним столом со мной. Я могла бы хотя бы причёску нормальную сделать, — буркнула я, убрав волосы за ухо. — А не этот «утренний вихрь».

— У тебя отличная причёска, — вставила мама, не глядя. — А если бы ты не спорила с братом сорок минут из-за наушников, могла бы и успеть её уложить.

— Спасибо, мам, полезная аналитика, — я закатила глаза. — Если бы Марк не ныл…

— Лея, — вмешался папа с полуулыбкой, — не ной как Марк.

— Барсов! — крикнул Марк из кухни, как будто ждал сигнала. — Я всё слышу!

— Вот и отлично, — отозвался папа. — У тебя, кстати, еще минут десять, чтобы сбегать за газировкой. А то я забыл. Твоя очередь.

— Да это всё из-за рубашки! — возмутился брат. — Я из-за неё выбился из графика!

— Добро пожаловать в жизнь взрослого человека, — отрезал папа с философским видом.

Я хихикнула, наблюдая за тем, как Марк, ворча, всё же направляется к выходу. А потом снова повернулась к родителям.

— Ну так кто заедет? Вы хотя бы намёк дайте? Это кто-то из знакомых? Кто-то из прошлого? Или… — я прищурилась. — Это не тот парень из рекламы йогурта, которого мама когда-то лайкала?

Мама прыснула со смеху, а папа выдал:

— Если бы я пригласил парня из рекламы йогурта, у нас бы не было места в доме. Весь город бы сбежался.

— Так. Теперь я официально заинтригована. — Я села, подперев подбородок рукой. — Надеюсь, это кто-то не скучный.

— Это кто-то важный, — коротко ответил папа. — Особенно для нас.

И тут в дверь снова позвонили.

Я вскочила первой.
— Я открою!

Мама крикнула мне вслед:
— Только без выкриков «кто там!» — у нас гости, а не курьеры!

На пороге стоял Влад. Тот самый Влад — одноклассник Марка и Тимура. Высокий, в куртке нараспашку и с вежливой улыбкой, от которой когда-то половина школы спотыкалась на лестнице. Мы с ним были знакомы. Когда-то вместе делали проект по биологии. С ним стоял мужчина — светловолосый, подтянутый, в джинсах и тёмном пуловере, поверх которого строго ложилось классическое пальто. А рядом с ним — женщина. Идеальная. Роскошная блузка, строгие брюки, причёска без единого волоска, макияж — мягкий, но безупречный. Она будто только что сошла с обложки делового журнала.

Я невольно распрямилась и отпустила дверную ручку.
За моей спиной раздались шаги.
Папа встал рядом со мной. Его голос звучал чуть теплее, чем обычно:

— Руслан.

— Дмитрий, — кивнул мужчина. Они обменялись коротким, крепким рукопожатием.

Мама тоже подошла. Увидев женщину, на её лице тут же появилась искренняя улыбка, какая бывает только при настоящей радости от встречи:

— Добрый вечер, я Екатерина, — сказала гостья, протягивая руку.

— Очень приятно. Полина.
Мама сразу обернулась к мужчине:
— Руслан, здравствуй.

— Привет, Поль, — отозвался он чуть мягче, чем ждалось. Будто в этом приветствии был общий кусочек прошлого, известный только им.

Я отошла чуть в сторону, давая им пройти. Влад заглянул в дом, взгляд пробежал по прихожей — и задержался на мне.

— Привет, Лея.

— Привет, — кивнула я, чуть натянуто, всё ещё стараясь понять, что здесь происходит.

Папа жестом пригласил гостей вглубь дома:

— Проходите, мы вас ждали.

Мама оглянулась на меня:

— Лея, помоги с чаем?

— Конечно, — отозвалась я, всё ещё чуть растерянно.

Когда я проходила мимо Влада, он наклонился и вполголоса сказал:

— Не волнуйся. У нас тоже были вопросы, когда нам всё рассказали.

Я едва не споткнулась.
Когда нам всё рассказали?

Что рассказали?
Кто эти люди?
Почему у папы и мамы такие взгляды, будто это не просто гости?..

Я направилась на кухню, и в голове у меня звенел один единственный вопрос:

Что, чёрт побери, здесь происходит?

Я прошла в гостиную и сразу уловила обстановку — та самая, когда все улыбаются, но в воздухе будто статическое электричество висит. Папа и этот Руслан обсуждали что-то про логистику, поставки и какие-то цифры, в которых я вообще не разбиралась. Говорили сухо, деловито, без лишних эмоций. Хотя… папа слегка щурился, как будто не всё в этом Руслане ему нравилось.

В углу Тимур, Марк и Влад уже во всю хохотали — кто-то что-то рассказал, и Тим чуть не подавился смехом. Видимо, у парней вечер удался раньше, чем у всех остальных.

С другой стороны, на диване, сидели мама, тётя Диля и эта Екатерина. Женщины, конечно, вели себя подчеркнуто вежливо, даже тепло, но я заметила, как мама пару раз осторожно кивала, а тётя Диля — при всём своём добродушии — разглядывала Екатерину, как приёмную комиссию в дорогой колледж.

Я подошла к Алине и тихо спросила:

— Я ничего не понимаю.

Алина даже не повернулась, только скрестила руки на груди:

— Думаешь, я в курсе? Мой папа смотрит на этого Руслана так, будто готов его не знаю… по стенке размазать.

Я прикусила губу, бросив взгляд на дядю Лёху. Он действительно сидел в кресле, глядя на Руслана с выражением, от которого обычно их до жути вредная кошка Джесс ретируется в подвал.

— А мой? — прошептала я. — Посмотри на него. Один деловой тон, будто по сценарию. Может, они бизнес-партнёры?

— Или бывшие враги в прошлом сезоне какого-то сериала, — пробурчала Алина. — Только сейчас пытаются не сцепиться на глазах у всей семьи.

Я снова глянула на Руслана. Он говорил спокойно, уверенно, и, чёрт возьми, был из тех людей, которые знают, как держаться в комнате. Но всё равно — что-то в нём было... слишком правильное. Слишком чистое. И почему-то это настораживало.

— Может, он какой-то инвестор? — продолжала я размышлять вслух. — Или… родственник?

Алина прищурилась:

— Ну если родственник, то этот Влад — не просто одноклассник. Он нам кто-то. Кто?..

И вот тут у меня, как у главной героини в середине фильма, вдруг промелькнула догадка. Но она была такой… невозможной, что я даже не осмелилась произнести её вслух.

Папа как раз в этот момент хлопнул Руслана по плечу и кивнул в сторону столовой:

— Пора к столу, всё готово.

И я почувствовала, что вот-вот узнаю всё.
Но знание — не всегда безопасная штука.

Я только хотела сесть на диван, как до моего уха донесся знакомый голос дяди Лёхи:

— Серьёзно, Барсов? Лайм?

Я чуть повернула голову. Они с папой стояли у окна, будто специально отошли, чтобы говорить тише. Только у них это никогда не получалось.

— За столом всё объясню, — ответил папа спокойно, но в его голосе сквозило то самое: «Не сейчас, Лёха». Такое я слышала редко. Обычно он мог разложить всё по полочкам в двух словах. А тут — уклонился.

Я замерла. Лайм? Что за лайм? Вроде речь не о фруктах... Или это имя? Фамилия? Позывной?

— Ага, — буркнул дядя Лёха. — Надеюсь, это не то, что я думаю.

Папа ничего не ответил. Он только устало провёл рукой по волосам и повернулся к нам, в зал, уже с привычной улыбкой:

— Все, кто голоден, милости прошу к столу.

Я быстро оглянулась — никто, кажется, кроме меня, этого кусочка разговора не услышал. Тимур с Владом угорали над каким-то видео, Алина шептала что-то маме, а Руслан всё ещё держал руку на спинке кресла Екатерины, будто в любой момент мог ей подать реплику с места.

Но у меня в голове теперь крутилось только одно слово:
Лайм.

И папин взгляд, слишком серьёзный, слишком знакомый.
Как будто мы все сидим в уютной семейной комедии —
а за кадром уже гремит гроза.

Я смотрела, как папа отодвигает тарелку с салатом и кладёт вилку, собираясь сказать что-то важное. Все уже сидели за столом — даже Джек подполз и улёгся у ног, будто тоже ждал новостей.

— В общем, — начал папа, — у нас с Русланом выбилась такая возможность нормально поговорить. В связи с тем, что я решил расширяться, Руслан предложил свои услуги. Его компания нуждается в поставках, а так как у меня транспортная фирма, в пятницу мы подписали контракт.

— И для этого ты выбрал Кислого, — буркнул дядя Лёха, даже не подняв глаз от тарелки.

Я едва не поперхнулась. Кислого? Это он про Руслана?

— Лёха, давай не за столом, — спокойно, но строго сказал папа.

Возникла короткая пауза. В ней звякнули приборы, кто-то налил сока, кто-то хлеба отломил. Но я видела — все напряглись. Даже Влад с Тимуром перестали шутить.

— А что, — вставила Алина, явно пытаясь разрядить обстановку, — Кислый — это прозвище?

— Было дело, — усмехнулась тётя Диля, но как-то сухо. — Старые времена.

— Очень старые, — добавил Руслан и усмехнулся, наклоняясь к своей жене. — Ещё школьные. Половина из нас тогда в лужах купалась.

Я перевела взгляд на папу. Он выглядел внешне спокойно, но я-то знала этот его взгляд. В нём что-то щёлкало. Что-то, чего он пока не говорил.
Но скажет. Позже. Или я узнаю сама.

А пока — я просто откусила кусочек хлеба и прошептала себе под нос:

— Кислый, Лайм… что тут вообще происходит?

Мама, уловив, как нарастает напряжение за столом, взяла паузу — и, как всегда, сделала это точно и мягко:

— Так… Предлагаю переключиться. Мы же собрались не только ради контрактов, правильно? Всё-таки воскресенье, все в сборе. Давайте просто поужинаем нормально.

— Согласна, — поддержала её тётя Диля и отпила глоток сока. — А то, честное слово, уже началось: «Пятница, документы, контракты…» А где веселье?

— Веселье обычно начинается после третьей шутки дяди Лёхи, — заметила я, украдкой посмотрев на него.

— Это если он не в режиме «молчун с претензией», — добавила Алина и подмигнула мне.

Руслан усмехнулся, откинулся чуть назад, поправляя край рукава пиджака:

— Ну, если веселье зависит от Лёхи, я заранее боюсь.

— Это ты правильно боишься, — отозвался дядя Лёха и, слегка щурясь, посмотрел на него. — Ты же вроде в другой школе учился. А всё равно в каждой шутке как будто рядом стоял.

Папа, сидящий рядом, не сказал ни слова, но я уловила, как его бровь еле заметно дёрнулась.

— Ну не рядом, но рядом. На турнирах. На соревнованиях. — Руслан говорил спокойно, почти тепло, но в голосе скользнуло что-то... как будто проверка. — Барсов всегда был "звездой площадки". А я был... хм, назовём это — стимулом для звезды.

— Конкурентом, ты хотел сказать, — вставил папа, не глядя на него, а перекладывая хлеб с тарелки на тарелку.

Я уставилась на папу. Конкурентом? Он раньше об этом не говорил. Я вообще не знала, что они были знакомы до этой встречи.

— Так вы были знакомы раньше? — не выдержала я.

— Немного, — ответил папа, слишком быстро. — Пересекались.

— Пересекались локтями в спортзале, — хмыкнул дядя Лёха. — Иногда даже прямо в нос.

Мама поспешно прервала тему:

— Ладно, ладно, мужчины. Не за столом же вспоминать юношеские бои. У нас тут молодёжь вообще-то. Им будет неловко от ваших боевых флешбеков.

— Да нам интересно, — возразила Алина, но мама уже поднялась:

— Лея, зайдёшь со мной на кухню? Десерт пора выносить.

— Конечно, — отозвалась я и встала, хотя внутри всё ещё было это лёгкое беспокойство. Слишком много несказанного витало между взрослыми. Как будто вечер устроили не ради знакомства, а чтобы разминировать старое поле.

Я вернулась за стол, помогла маме расставить десертные тарелки и опустилась на своё место, стараясь не думать о странной атмосфере, которая по-прежнему витала между взрослыми.

Но стоило мне поднять взгляд, как я встретилась глазами с Тимуром.

Он сидел чуть поодаль, рядом с Владом, с виду вроде бы внимательно слушал что-то из разговора, но взгляд — упрямо возвращался ко мне. Спокойный, немного изучающий, будто пытался что-то прочитать по моему лицу.

Я потупила взгляд в свою чашку с чаем, будто в ней была карта с выходом из этого странного ужина.

"Чего ты уставился, Тимур?" — мысленно пробурчала я, хотя сердце предательски ёкнуло.

Мы с ним не разговаривали нормально с того самого дня, когда я — как идиотка — поцеловала его. Просто взяла и поцеловала. На эмоциях. После всей той истории с Кириллом. И он ничего не сказал. Ни тогда, ни после. Просто ушёл. А теперь… просто смотрит. И молчит.

Я снова посмотрела на него — и, конечно, он всё ещё смотрел.

Лёгкая улыбка мелькнула у него на губах. Почти незаметная. Почти… нежная?

Я скрестила руки на груди и отвернулась, сделав вид, что сосредоточена на разговоре между мамой и Екатериной о какой-то выставке. Но мысли метались где-то между "что ему надо?" и "почему это снова волнует?".

— Лея, возьми кусочек, — мама пододвинула мне тарелку с домашним тортом. — Твой любимый.

— Спасибо, — пробормотала я, и снова — взгляд. Пронзительный, как будто Тимур знал, что я всё помню. И как я к нему бросилась. И как мне до сих пор не всё равно.

Я сделала вид, что сосредоточена на вилке, но всё, чего хотелось — чтобы этот вечер закончился, или чтобы он заговорил. Что угодно, лишь бы не это затянутое, невысказанное "что между нами вообще было?"

Я пыталась сосредоточиться на торте. Серьёзно пыталась. Но под вилкой он крошился так же, как мои нервы. Сладкий, нежный, с лёгким запахом ванили — и всё равно во рту был будто песок.

Тимур молчал. Но не переставал смотреть. А я не знала — злиться мне на него или... снова начинать надеяться.

— Лея, а вы с Тимуром в одном классе? — неожиданно спросила Екатерина, обращаясь прямо ко мне.

Я чуть не поперхнулась.

— Эм... — я отставила чашку и кивнула. — Ну, почти. Он на год старше.

— На полгода, — спокойно вставил Тимур, отхлёбывая чай.

Я бросила на него взгляд, и он вновь поймал его. Опять этот взгляд. Тихий, уверенный. Как будто вообще не было той паузы между нами. Ни моего идиотского поступка, ни его молчания. Ничего.

— И давно знакомы? — не отставала Екатерина, улыбаясь, будто бы совершенно невинно.

— С пелёнок, — ответил он вместо меня. — Мы живём по соседству.

Я почувствовала, как щеки слегка запылали.

— Друзья детства? — уточнила женщина, явно не подозревая, куда копает.

— Типа того, — сказала я и, не глядя, отрезала кусочек торта.

— Да уж, — добавил Влад с ухмылкой. — Такие друзья, что до сих пор неясно, когда ругаются, а когда флиртуют.

— Влад, — рыкнул Марк, но я уже впилась взглядом в тарелку, как будто могла провалиться сквозь неё под стол.

Тимур лишь усмехнулся. Улыбка у него была… тёплая. Спокойная. И — чуть-чуть для меня. Только для меня.

Я больше не могла сидеть.

— Извините, — я поднялась. — Вспомнила, что обещала маме помочь с посудой.

— Я с тобой, — вдруг сказал Тимур и тоже встал, оставив Влада в одиночестве догрызать торт.

Марк вопросительно приподнял бровь, но промолчал.

Я молча пошла на кухню. Он шёл за мной.

И я точно знала: сейчас он что-то скажет.

Я поставила тарелки в раковину и включила воду, хотя на самом деле посуда была почти вся чистая. Просто хотелось что-то делать, лишь бы не смотреть на него.

Тимур прислонился к косяку, скрестил руки на груди. Молчал.

— Ну? — не выдержала я. — Скажешь уже, или просто будешь смотреть, как я мою воображаемые тарелки?

— Я ждал, — тихо сказал он.

— Чего?

— Что ты первая заговоришь.

Я выдохнула сквозь сжатые зубы и вытерла руки о полотенце.

— А ты не думал, что после того, как всё произошло... после того, как я...

— Поцеловала меня? — Он чуть склонил голову. — Я думал об этом каждый день.

Я замерла. Повернулась. И впервые за много дней посмотрела ему прямо в глаза.

— Я была зла. На себя. На Кирилла. На всех. Я хотела, чтобы хоть кто-то оказался рядом. Чтобы ты оказался рядом. Но потом ты просто... исчез.

— Потому что не хотел быть твоей заменой, Лея. Не хотел быть человеком, которого ты выбираешь, когда тебе плохо. Я хотел быть тем, кого ты выбираешь, когда тебе хорошо.

Я сглотнула. Эта его честность всегда сбивала меня с толку. И всё же... она была настоящей.

— А сейчас? — спросила я. — Сейчас ты кто?

Он сделал шаг вперёд, совсем близко. Тихо, почти шёпотом:

— А сейчас — тот, кто всё ещё рядом. И кому не всё равно.

Я прикусила губу, и тёплая дрожь прошла по спине. Рядом с ним всегда было сложно делать вид, что ничего не чувствуешь.

— Всё сложно, Тимур, — прошептала я.

— Нет. — Он протянул руку и убрал с моего лица прядь волос. — Всё просто. Если ты мне веришь.

Я не ответила. Просто накрыла его ладонь своей.

И впервые за долгое время почувствовала: меня снова кто-то держит. Тимур посмотрел мне в глаза, и я уже знала, что он собирается сделать. Его рука, тёплая и уверенная, легла на мою щёку, и он медленно наклонился ко мне. Всё внутри сжалось от волнения, но не от страха — скорее от того, что я на секунду поверила, будто мир снова может быть простым.

Он почти коснулся моих губ.

— Лея?

Я вздрогнула и тут же отпрянула, как будто нас застали за чем-то противозаконным. В дверях кухни стоял папа. Он поднял одну бровь, взгляд скользнул по мне, по Тимуру и обратно.

Тимур молча отступил на шаг, опустив руки. Я быстро выпрямилась, с преувеличенной невинностью натягивая на лицо улыбку.

— А... ты чего? — спросила я, стараясь звучать буднично.

— Воды хотел, — отозвался папа, подходя к кулеру и наполняя стакан. — Но теперь думаю, что зашёл очень вовремя.

— Пап, мы просто разговаривали, — буркнула я, чувствуя, как щеки наливаются жаром.

Он отпил из стакана, не отрывая от нас взгляда:

— Разговаривали, да? Интересный у вас диалог.

— Ну... иногда слова звучат лучше без слов, — вмешался Тимур, и я повернулась к нему, ошарашенная.

Серьёзно? Только не философствуй с моим отцом, пожалуйста.

Но папа, к моему удивлению, не стал ворчать. Только вздохнул и, уходя, бросил через плечо:

— Только не на кухне. Здесь еда должна быть горячей, а головы — холодными.

Я уставилась в пол, а потом мы с Тимуром посмотрели друг на друга — и оба одновременно рассмеялись.

— Он тебя не убьёт? — спросил Тимур, отступая к двери.

— Пожалуй, он просто сделает вид, что ничего не видел. До поры до времени.

— Тогда до следующего разговора без слов? — подмигнул он и исчез в коридоре.

А я осталась стоять у мойки, с сердцем, которое будто снова начало биться в правильном ритме.  Я ещё пару секунд просто стояла у раковины, глядя в пустой стакан, который сжала в руке, как будто он мог как-то помочь разобраться в происходящем. Сердце всё ещё колотилось, щёки пылали. Ну конечно. Конечно именно в этот момент должен был появиться папа. И конечно Тимур должен был сказать это.

«Разговаривали… словами без слов», — передразнила я в уме и прикрыла лицо ладонью. Гениально. Просто восхитительно.

Я налила себе воды и сделала пару глотков, прежде чем вернуться в гостиную.

Взгляд папы пересёкся с моим, и он тут же отвёл глаза, будто всё ещё обдумывал, как на это реагировать. Мама, наоборот, глянула на меня с прищуром. Улыбка на её лице была почти незаметной, но я-то её знала. Эта улыбка значила: потом поговорим, дочка.

На диване Тимур сидел рядом с Владом, делая вид, что внимательно слушает дядю Лёху, который спорил с папой о логистике поставок. За столом Екатерина рассказывала что-то о работе в благотворительном фонде, а тётя Диля заинтересованно кивала.

Я села рядом с Алиной. Она тут же склонилась ко мне и прошептала:

— Всё хорошо?

— Лучше, чем можно было бы, — пробормотала я.

— Ого, это в твоей-то системе координат? — она вскинула брови. — Ты точно не заболела?

Я тихо рассмеялась.

— Может, и заболела, — ответила я. — Только не простудой.

Алина на секунду замолчала, а потом чуть улыбнулась и ткнула меня локтем в бок:

— Ну, если это то, о чём я думаю, то добро пожаловать в клуб.

Я подняла брови, и мы обе прыснули от смеха. Мама глянула в нашу сторону, качнула головой, но ничего не сказала.

И вот так, среди взрослых разговоров, запахов еды и чуть перегретого воздуха, в обычном доме с обычными родными людьми, мне вдруг стало хорошо.

Наверное, счастье — оно вот такое. Негромкое. Тёплое. С капелькой смущения и лёгкой щекоткой где-то в груди.

После ужина я помогала маме с посудой. Тимур с Владом ушли в гостиную к парням, а взрослые остались за столом допивать чай.

Я пыталась сосредоточиться на тарелках, но мысли, как назло, всё равно возвращались к Тимуру — к тому, как он смотрел, как говорил, как потянулся, как… и как именно в этот момент зашёл папа.

— Мам, — осторожно начала я, не поворачиваясь, — а папа… он сильно разозлился?

Мама вытерла руки полотенцем, потом немного наклонилась ко мне и прошептала:

— Если бы разозлился, вы бы уже сидели в разных городах.

Я фыркнула. Смех получился нервным.

— Так что, он что-то… понял?

— Лей, — мама повернулась ко мне, — он не слепой. Он, может, и делает вид, что не замечает половину происходящего, но это не значит, что не видит. И да, он понял. И если ты хочешь знать — он не зол. Он просто… отец.

— Который зашёл в кухню в идеальный момент, — пробормотала я.

Мама улыбнулась уголками губ и, как обычно, в нужный момент сменила тему:

— А Тимур тебе нравится?

Я сразу уставилась в раковину. Слишком резко, слишком явно. Ну да, теперь вообще не подозрительно.

— Мааам…

— Просто «да» или «нет», — спокойно сказала она. — Я же не спрашиваю, когда свадьба.

— Да, — выдохнула я. — Нравится.

Мама ничего не ответила. Лишь чуть кивнула, а потом добавила тихо:

— Только не торопись. Всё должно идти своим чередом.

Я кивнула. Понятно. Это было не «против», не «запрещаю», а просто — напоминание. Такое мамино: тёплое, мягкое, но точное.

— Спасибо, мам.

— Я ведь тоже когда-то прятала твоего папу в шкафу, помнишь?

— Не то чтобы помню, но ты рассказывала, — усмехнулась я.

— Вот. Так что… всё у тебя будет. Главное — не теряй голову. И не забывай про себя.

Мы ещё немного постояли молча. А потом мама шутливо добавила:

— И да, если папа вдруг захочет тебя увезти в монастырь — я его остановлю.

Я рассмеялась. И в этот момент в гостиной кто-то снова громко хлопнул в ладоши — похоже, тётя Диля затеяла настольную игру. Вечер продолжался.

К тому моменту, когда я вернулась в гостиную, тётя Диля уже разложила карточки на столе, и дядя Лёха пытался разобраться в правилах, одновременно споря с папой, кто из них честнее выигрывает в «Имаджинариум».

— Лея, садись! — кивнула мне тётя Диля. — Сейчас будет тур безжалостной фантазии.

Я краем глаза увидела, как Тимур переглянулся с Владом, затем встал и сделал вид, что ему срочно нужно попить воды. Я тоже «случайно» решила выйти из комнаты — надо же, совпадение.

Он ждал у дверного проёма, немного прижавшись к стене.

— Можно тебя на пару слов? — спросил он тихо, когда я подошла.

Я кивнула. Мы молча вышли в коридор, прошли мимо кухни и оказались в полумраке у задней веранды. Там, где висели фонарики и пахло октябрьским воздухом — холодным, но всё ещё тёплым от огней и шума из дома.

— Я хотел извиниться, — сказал он, посмотрев на меня чуть сбоку. — За тот момент на кухне. Я не хотел, чтобы…

— Тим, — перебила я, — ты ничего плохого не сделал.

Он замолчал. Глубоко вздохнул, как будто решался.

— Просто… я не знаю, что между нами сейчас. Ты мне нравишься. Всё просто. Но с тобой никогда не бывает просто. И я не прошу ничего прямо сейчас. Мне просто нужно было, чтобы ты знала.

Я тоже вздохнула. Смотрела на его лицо, знакомое до мурашек, родное, и в то же время почему-то до сих пор пугающее своей искренностью.

— Я знаю, — прошептала я. — И… я тоже не знаю, что между нами. Но… мне с тобой спокойно. Даже когда ты бесишь меня. А это, поверь, талант.

Он усмехнулся.

— Значит, шансы у меня есть?

— Пока ты не испортишь следующую игру за столом, — я чуть улыбнулась, — шансы есть.

Он протянул руку, осторожно, будто спрашивая разрешения, и я вложила свою в его ладонь.

Молча постояли так пару секунд. И всё внутри стало чуть-чуть тише.

— Пойдём? — спросил он.

— Пойдём, пока папа не вышел снова в самое интересное время, — подмигнула я.

Мы вернулись в дом, и я почувствовала, как в груди что-то медленно, но устойчиво выравнивается. Не всё понятно, не всё просто, но… живое. Настоящее.

Когда мы с Тимуром вернулись в гостиную, на столе уже кипела самая настоящая карточная война. Тётя Диля подкидывала загадочные фразы, дядя Лёха комментировал каждую вслух, будто вел телешоу:

— "Ощущение, когда утром ты ещё ребёнок, а к обеду уже платишь ипотеку!" — Да это точно про меня после разговора с этим вашим Русланом.

— Лёха, ты можешь хоть один раунд сыграть без язвительности? — вздохнула мама, хотя в уголках губ явно пряталась улыбка.

Папа в это время вернулся на своё место, прихватив с кухни бутылку вина и чистый бокал для Екатерины, которая как раз рассказывала маме про то, как они ездили летом в Италию.

— Поля, тебе бы понравилось, — сказала она. — Там такие узкие улочки, базилики, утренний кофе... Чувствуешь, как будто живёшь в фильме.

— У нас тут тоже фильмы, — буркнула я, усаживаясь на подлокотник кресла рядом с Алинкой. — Особенно когда Марк с утра орёт, что его футболку кто-то утащил.

— Или когда ты ломаешь сушилку, пытаясь в ней спрятаться, — шепнула Алина, и мы обе прыснули.

Тимур сел напротив, бросив мне быстрый взгляд. Мы оба сделали вид, что ничего не было — и, кажется, все остальные так же. Или просто решили не вмешиваться.

— Так, — хлопнул ладонями папа, — у нас тут почти вся команда в сборе. Осталось только дождаться, когда кто-нибудь достанет гитару и начнёт петь Океан Эльзы.

— Только не это, — простонал Марк. — Если Влад достанет гитару, я ухожу на балкон.

— Тебе ж всё равно туда скоро — сушиться, — подколол Тимур, и за столом раздался хохот.

Я впервые за вечер расслабилась. В доме было уютно, тепло, по-семейному шумно. Кто-то спорил о правилах игры, кто-то подкладывал Джеку кусочек сыра, кто-то наливал чай. Всё было живым и настоящим — как будто жизнь не останавливалась, несмотря ни на что.

И в этом шуме, в этом хаосе, было место и для меня, и для Тимура, и для всех нас. Это и была — наша маленькая, громкая, странная, но такая родная семья.

Конец вечера выдался особенно тёплым. Люди уже расселись кто куда: кто-то перекочевал в гостиную, кто-то остался за столом доедать салат и ковыряться в остывшем десерте. Смех стал тише, разговоры — ленивее, как будто день сам укутывал всех в мягкое одеяло.

Я сидела на подоконнике в столовой, держа в руках чашку с остатками чая. Из кухни доносились приглушённые голоса — мама с тётей Дилей, кажется, обсуждали какой-то рецепт. Папа с Русланом снова отошли в кабинет. Влад уже ушёл. Тимур… он мелькал где-то на лестнице, и мне всё труднее было не ловить его взгляд.

Марк зевнул, опустив голову на спинку дивана.

— Всё, я сдался, — пробормотал он. — Я просто хотел поесть и уйти, а в итоге три раунда "Дурака", один монолог Екатерины про тосканские холмы и ещё попытка Джека съесть мои носки. Засчитывается как полный день?

— Засчитывается, — ответила я с усмешкой. — И да, Джек всегда так делает, не обижайся.

— А ты чего зависла? — спросил он, приподняв голову. — Думаешь о чём?

Я сделала глоток.

— Да. О том, как странно быстро всё меняется. Только недавно я ссорилась с тобой из-за наушников, а сейчас сижу тут и не понимаю, как успела повзрослеть.

Марк зевнул снова, но уже с улыбкой:

— Это не взросление, Лея. Это просто вечер удался. Слишком много воспоминаний на квадратный метр.

Тимур подошёл ближе, будто невзначай, опершись о дверной косяк. Его взгляд снова задержался на мне. Он ничего не говорил — просто был рядом. И этого было достаточно.

Из кухни вышли мама с тётей, обе с уставшими, но довольными лицами. Тётя Диля попрощалась, дядя Лёха потянулся и пошёл собирать вещи.

— Спасибо за вечер, Поль, — сказала Екатерина, обнимая маму. — Всё было по-настоящему душевно.

— Я рада, что вы приехали, — ответила мама. — Надеюсь, это не последний раз.

Когда дверь за гостями закрылась, дом стал вдруг удивительно тихим. Даже Джек улёгся в углу, будто почувствовал, что теперь можно.

Папа вернулся из кабинета, посмотрел на нас с улыбкой и сказал:

— Ну что, семья, вечер удался?

Я кивнула. И почувствовала: да. Удался.

Поздний вечер. Дом словно выдохнул. Всё было убрано, гости уехали, посуда перемыта. Где-то на втором этаже Марк уже закрыл за собой дверь, Джек свернулся клубком у дивана. Свет в комнатах приглушён, а на кухне — только мягкий тёплый свет из-под лампы.

Я стояла у раковины, поливая оставшийся чай в раковину, когда услышала шаги. Обернулась — Тимур. Взъерошенный, в серой футболке, с расстёгнутой рубашкой поверх.

— Не спишь? — спросил он, подходя ближе.

— Уже иду. Просто… — я вздохнула. — Не могу выдохнуть. Столько всего. Эта Екатерина, Руслан, все разговоры. И папа какой-то… я не знаю… не такой, как обычно.

— Он был напряжён, — кивнул Тимур. — Но вёл себя достойно. Это важно.

Я поставила чашку в раковину и прислонилась к краю стола.

— Спасибо, что пришёл, — сказала я чуть тише. — Я не знала, что ты будешь.

— Мне Марк утром написал, — пожал плечами он. — А я и не раздумывал. Если зовёшь — я приду.

Мы молчали несколько секунд. Только стрелка часов щёлкала размеренно и лениво.

— Лея… — он шагнул ближе. — Всё нормально между нами?

Я подняла глаза. Его взгляд был серьёзным, но мягким. Такой, каким он смотрел на меня в тот день… тот, который я никак не могла выбросить из головы.

— Я думаю, да, — сказала я тихо. — Просто мне нужно немного времени. И... понимание, что ты правда не исчезнешь, если я снова начну тебе доверять.

Он кивнул. Медленно.

— Я здесь. — Он взял мою ладонь, осторожно. — Я не исчезну.

В этот момент мы стояли так близко, что между нами будто не было воздуха. Только тепло, только это вечернее спокойствие и сердцебиение, которое я чувствовала даже в пальцах.

— Ты дашь мне шанс? — прошептал он.

— Дам, — ответила я.

Он шагнул ближе, обнял меня, прижав к себе так, будто боялся отпустить.

И в этой тишине я поняла — можно начинать заново. Даже после всего.

Тимур посмотрел на меня пристально, внимательно — так, как будто искал в моих глазах ответ, прежде чем сделать следующий шаг.

— Лея, — произнёс он тихо, почти шепотом.

Я не ответила. Просто смотрела на него. Сердце билось чуть быстрее, чем хотелось бы. Но не от страха — от чего-то другого. От чего-то, что жило в нас с самого начала, но было спрятано между ссорами, недомолвками и упрямыми взглядами.

Тимур осторожно коснулся моих щёк ладонями, будто боялся спугнуть. Его пальцы были тёплыми. Он наклонился совсем медленно, давая мне время отстраниться, если я захочу.

Я не отстранилась.

Наши губы встретились в мягком, неторопливом поцелуе — без спешки, без спонтанности. В нём было столько накопившегося: ожидания, робости, прощения, нежности. Это не был поцелуй, чтобы доказать что-то. Это был поцелуй, чтобы почувствовать.

Я не знаю, сколько он длился. Просто в какой-то момент я поймала себя на том, что держу его за ворот рубашки, а дыхание стало тихим, как будто мир замер вместе с нами.

Когда он отстранился, совсем чуть-чуть, лбом всё ещё прикасаясь ко мне, он выдохнул:

— Теперь точно всё по-настоящему.

Я кивнула, не открывая глаз, улыбнулась едва заметно:

— По-настоящему.

И в этом не было ни капли сомнений.

Тимур всё ещё стоял рядом, не спеша отдаляться. На его лице читалась та самая редкая, тёплая улыбка, которую я когда-то замечала, когда он говорил о чём-то очень важном. Спокойная, искренняя, без всякой бравады.

— Ты дрожишь, — сказал он, склонив голову.

— Немного, — призналась я, не отрывая взгляда. — Просто… странно. И хорошо. И страшно, наверное.

— Мне тоже, — тихо ответил он и взял меня за руку. — Но я не отойду, если ты не попросишь. Не исчезну снова. Ладно?

Я кивнула.

Мы вышли с веранды в сад. Уже темнело, октябрьский воздух становился прохладнее, но от его пальцев всё ещё шло тепло.

— Лея, — начал он снова, слегка сжав мою руку, — я думал, что мы с тобой всё упустили. Что ты… просто не захочешь даже разговаривать со мной после того, как я сорвался тогда, в клубе, из-за Кирилла. Но, честно, если бы ты снова выбрала его, я бы не вмешался. Я бы просто ушёл.

Я остановилась, глядя на тени от фонаря, падающие на траву.

— Я была глупая. Не хотела слушать. Приняла за правду то, что хотела услышать. А потом оказалось, что ты всё это время был прав. — Я сделала паузу. — И даже после этого не знала, как подойти к тебе.

Тимур молчал. А потом вдруг сказал:

— Я тебя не виню.

— А стоило бы, — усмехнулась я. — Я ведь не сразу разобралась.

— Но ты разобралась.

Его голос был такой уверенный, будто именно сейчас всё встало на свои места.

Мы ещё немного постояли в тишине, прежде чем он тихо спросил:

— А ты помнишь, как в седьмом классе я за тебя подрался?

— С Темой Брыкиным? — я вскинула брови.

Он рассмеялся:

— Да. Он сказал, что у тебя косички, как у младшей сестры, и я… ну, я не выдержал.

— Ты же потом неделю в коридоре мимо меня проходил, будто я заразная.

— Так я стеснялся, — Тимур развёл руками. — Это же был мой первый бой. И сразу за тебя.

Я тихо засмеялась, шагнула ближе и обняла его. Просто так. Без слов.

— Спасибо, — прошептала я.

— За что?

— За то, что остался.

Он крепко прижал меня к себе.

Над нами шелестели ветви, вечер становился прохладнее. Но мне было спокойно. И как-то особенно легко.

Мы зашли в дом тихо, стараясь не привлекать внимания. В прихожей было полумрачно — лампа на комоде светилась мягким тёплым светом. Из гостиной доносился негромкий смех и голос мамы, где-то глухо звучал телевизор. Видимо, взрослые ещё не расходились.

Тимур закрыл за нами дверь и спросил вполголоса:

— Ты точно не передумала?

— Тим, — я взглянула на него, — если бы передумала, не стояла бы с тобой под фонарём полвечера.

Он усмехнулся, и в его глазах мелькнуло облегчение. Я снова почувствовала, как его пальцы чуть сжали мои. Мы прошли в коридор, и я уже хотела подняться наверх, как вдруг с лестницы спустилась мама с бокалом в руке.

— А вот и потеряшки, — с мягкой улыбкой сказала она, остановившись на нижней ступеньке. — Вы там что, под звёздами медитировали?

— Примерно, — кивнула я, отпуская руку Тимура. — Немного свежего воздуха.

— Угу. Только я всё равно видела, как вы целовались, — добавила мама тихо, проходя мимо и подмигнув мне. — Не бойся, папе не скажу… пока.

Я покраснела, а Тимур едва заметно кашлянул.

— Нам, кажется, лучше подняться, — прошептала я, разворачиваясь к лестнице.

— Хорошая идея, — отозвался он и последовал за мной.

Всё, что я чувствовала в тот момент, — тёплый ком в груди и лёгкость. Как будто, наконец, что-то встало на свои места.

Комната встретила нас мягким полумраком — ночник у кровати давал ровно столько света, сколько нужно, чтобы всё было по-настоящему уютно. Я закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, на мгновение прикрывая глаза. Сердце всё ещё колотилось — не от страха, а от чего-то похожего на предвкушение.

Тимур стоял в центре комнаты, глядя на меня с той самой, немного смущённой, но тёплой улыбкой.

— Ну что, — сказал он, слегка качнувшись вперёд, — точно не выгоняешь?

— Если бы я хотела, ты бы уже стоял на улице, — усмехнулась я, подходя к кровати и кидая плед на спинку стула.

— Страшная ты, конечно, женщина, — пробормотал он с мягкой ухмылкой, — и всё же стою здесь.

— Потому что знаешь, что я добрая. Иногда.

Я включила музыку на телефоне, сделав звук почти неслышным, и обернулась к нему. Мы оба замерли на секунду, будто не знали, что делать с этим тихим моментом, когда никто не торопит и не прерывает.

Он подошёл ближе. Легко, без суеты. Его руки коснулись моих — сначала осторожно, будто спрашивая разрешение, потом увереннее.

— Я… — начал он, но я качнула головой:

— Не надо ничего говорить.

Я просто встала на цыпочки и прижалась к нему. Его губы снова нашли мои — уже без неловкости, без сомнений. Не спешно, мягко, с тем редким, настоящим чувством, когда ты знаешь: тебя не сравнивают, не вспоминают, не держат из вежливости. Просто целуют — потому что хотят быть именно с тобой.

Мои пальцы сжались на его свитшоте, а он притянул меня ближе, как будто боялся отпустить. Это был не тот порыв, что случился тогда, в комнате — на фоне обиды и боли. Это было что-то новое. Осознанное. Настоящее.

Мы стояли так долго, пока я не рассмеялась сквозь поцелуй:

— Мамочка моя… если сейчас кто-нибудь зайдёт, мне конец.

— А мне? — усмехнулся он, не отпуская. — Меня же просто убьют.

— Подумаем потом, — пробормотала я, уткнувшись в его плечо. — Сейчас пусть будет только вот это.

Он ничего не ответил, только поцеловал меня в висок — так, как будто был дома.

Мы сидели на полу в моей комнате, уткнувшись в плед. Комната погрузилась в полумрак — свет из коридора еле пробивался сквозь приоткрытую дверь. Где-то внизу посуда звенела, а у нас было тихо.

— Когда ты тогда… поцеловала меня, — начал Тимур, не глядя прямо, — я подумал, что это просто… момент. Эмоции.

Я тоже сначала так думала. Но прошло несколько дней, и всё внутри всё равно сжималось, когда я вспоминала. И не потому, что стыдно. А потому, что хотела повторить.

— Я просто была зла. Растеряна, — тихо ответила я. — Но… не жалею.

Он повернулся ко мне. Взгляд мягкий, внимательный. Тимур всегда так смотрел. Словно знал, что сказать не нужно — просто быть рядом.

— А я… — он вздохнул. — Я давно хотел, Лея. Просто не решался. Ты всегда говорила, что я тебе как брат. Или как старший товарищ. Я боялся что-то испортить.

— Я действительно так думала, — призналась я. — Ты был тем, к кому я всегда шла, когда плохо. Кто не подводил. Ты был для меня чем-то… стабильным. Надёжным. И я просто не замечала остального.

Он чуть усмехнулся, опуская глаза.

— Ну, значит, хорошо, что ты всё-таки заметила.

— А ты… не злишься, что я только сейчас?

— Нет. Я просто рад, что это случилось.

Я подалась вперёд, положила голову ему на плечо. Он немного замер, а потом обнял меня — аккуратно, бережно. И тишина в комнате снова стала нашей общей.

— Мне с тобой спокойно, — сказала я. — Не как с братом. Не как с другом. Просто… по-настоящему спокойно. И тепло.

— Мне с тобой всегда было так. Просто ты теперь это знаешь.

Он коснулся губами моей макушки, и я закрыла глаза. Мы сидели, прижавшись друг к другу, и я знала — теперь всё по-другому. Но совсем не страшно.

В дверь постучали.

— Лея, можно? — послышался голос отца.

Я резко отпрянула от Тимура и в один прыжок оказалась у двери, сердце забилось в три раза быстрее. Открыв, я застыла.

На пороге стоял Марк. С ехидной ухмылкой, сдерживающий смех, с самым довольным видом на свете.

— Видела бы ты сейчас свою физиономию! — прохрипел он, едва не рассыпаясь от смеха. — Я, конечно, гениален, но ты побила рекорд по панике за секунду.

— Иди в жопу, Барсов! — прошипела я, чувствуя, как щеки моментально вспыхивают.

— Ладно-ладно, голубки, — усмехнулся он, отступая назад. — Не кипятись. Алина зовёт на вечер кино. Вы как?

Я повернулась к Тимуру. Он тоже едва сдерживал улыбку, будто не только не злился, а даже развеселился.

— Ну что, идём? — спросила я, всё ещё немного смущённо, но с искренним теплом в голосе.

Он встал, подошёл ближе и сказал тихо, чтобы Марк не услышал:

— С тобой — куда угодно.

Я бросила на него взгляд из-под ресниц и, стиснув зубы, прошипела Марку:

— И чтоб ты знал, когда-нибудь я тебе это верну. И не в кино, а на людях.

— Записываю, — отозвался Марк и скрылся в коридоре.

Мы с Тимуром переглянулись и рассмеялись. День ещё не закончился, но он уже был одним из лучших.

Мы с Тимуром зашли в комнату Марка. Свет был приглушён, на полу — куча подушек и пледов, а у стены Алина уже вовсю колдовала с проектором.

— Вы как раз вовремя, — сказала она, не оборачиваясь. — Ещё пара минут — и будет старт.

— Что на повестке дня? — поинтересовалась я, усаживаясь на подушку. Тимур сел рядом, колени едва касались, но достаточно, чтобы я снова почувствовала это… напряжение. Но хорошее.

— Ну, я выбираю первый фильм, — заявила Алина с гордостью. — Потом каждый по очереди. Только без ужасов, Марк, умоляю.

— Ты сама визжишь от каждого шороха, — отозвался брат, появляясь в дверях с миской попкорна. — Это даже интереснее, чем фильм.

— Прямо как ты, когда смотришь драмы, — фыркнула я. — Только у тебя визг в форме "ну всё, она уйдёт, вот увидите".

— Не смешно, — проворчал он, но всё равно уселся рядом с Алиной, бросив Тимуру короткий одобрительный взгляд. Я это заметила. И Тимур тоже.

— Включаю, — объявила Алина, и на стене ожила заставка какого-то тёплого, лампового фильма. Наверное, старый, судя по оттенкам.

Я придвинулась ближе к Тимуру. Или он ко мне. В какой-то момент его рука оказалась на моей, и я не убрала её.

Может, это просто вечер кино. А может — что-то больше.

Но сейчас… всё казалось правильным.

Фильм шёл, свет от проектора отбрасывал мягкие блики на стены, и в комнате было почти идеально уютно. Кто-то хрустел попкорном — скорее всего, Марк, потому что именно он делал это с таким драматизмом, будто это был не перекус, а акт выражения эмоций.

Алина лежала на животе, укрывшись пледом до носа, и тихо комментировала происходящее на экране:

— Ну конечно, она ушла. Потому что он не сказал "люблю". Браво, сценаристы.

— Ты бы сама тоже ушла, если б тебе никто не признался, — подкинул Марк.

— А вот и нет. Я бы намекала до тех пор, пока человек не понял бы, — заявила Алина. — Нельзя всё зацикливать на одном "я тебя люблю".

— Умно, — пробормотал Тимур. Я взглянула на него, и наши взгляды снова пересеклись.

— А ты? — шепнула я. — Ты бы ушёл?

Он немного задумался, а потом покачал головой.

— Я бы остался. Даже если бы не получил ответа. Просто… был бы рядом.

Моя грудная клетка сжалась. От эмоций, от его слов, от того, как мягко он это сказал.

Я не сразу поняла, что мои пальцы скользнули по его руке. Он ответил тем же — неуверенно, но так, как будто ждал этого.

На экране герои целовались. Почти синхронно с тем, как я чуть повернулась к Тимуру.

И в этот раз не было смущения или тревоги. Только уверенность, будто всё это должно было случиться.

Он тихо прошептал:

— Лея…

— Тихо, — прошептала я. — Просто… будь.

Он кивнул, и я позволила себе положить голову ему на плечо.

Фильм продолжался. Марк что-то бубнил под нос про неправдоподобный сюжет, Алина его шикала, а я сидела рядом с Тимуром, и впервые за долгое время чувствовала себя по-настоящему спокойно.

Алина

Фильм шёл, но у меня в голове был совсем не сюжет, а Тимур и Лея. Сидели будто ничего такого, будто просто кино, просто вечер. Только вот они оба будто забыли, что рядом ещё кто-то есть.

Марк рядом со мной что-то лениво жевал и вдруг тихо пробормотал:

— Ну, точно голубки. До конца вечера они уже забудут, что здесь не вдвоём.

Я покосилась на него.

— Ты с ними не издевайся. Лея — твоя сестра, между прочим.

— А Тимур — твой брат, — парировал он. — Мы с тобой в одинаковом положении.

— Не совсем. Он у меня старший, а ты с ним одного возраста.

— Слушай, разница в пару месяцев — это не повод устраивать дуэль, — усмехнулся Марк. — Хотя я бы всё равно проиграл. Он каратэ занимался лет пять.

Я фыркнула.

— Ты как будто подумываешь вмешаться.

— Да не. — Он откинулся на спинку кресла. — Если честно, я давно понял, что Тим смотрит на неё не просто как на подругу. Даже когда они просто гуляли или переписывались. А Лея… она всё это время делала вид, что не замечает. А теперь вот — смотри на неё.

Я посмотрела. Лея сидела с тёплым пледом на плечах, почти незаметно ближе к Тимуру, чем нужно. Тимур держался ровно, но в его взгляде было столько… тепла, что я сама смутилась.

— Знаешь, — сказала я, — если они в итоге будут вместе… это даже хорошо. Они честные. Спокойные. Они друг друга не ломают, а дополняют.

Марк слегка улыбнулся:

— Ну, тогда у нас, кажется, начинается новая семейная драма. Барсов и Костров — теперь родственники?

— Только попробуй об этом пошутить — я тебе за волосы на уроке биологии напомню.

— Ага, страшно стало, — хмыкнул он. — Но если серьёзно, пусть уже поцелуются, а то от напряжения в комнате аж дышать тяжело.

И я подумала — да, пусть. Потому что если кто-то и заслуживает быть рядом с моей семьёй — так это Лея.

— Вот скажи мне, — раздался шёпот Марка, когда на экране главный герой снова драматично смотрел в окно, — зачем он вообще пошёл к ней под дождь? У него что, зонт отняли?

— Ага, — подхватил Тимур, — и логика заодно. Пошёл мокнуть, чтобы показать, как сильно любит. Типичный приём.

— И промокший носок как символ страданий, — добавил Марк с видом кинокритика.

Я прикрыла лицо подушкой, чтобы не заржать. Лея дернулась от смеха рядом, но быстро сделала вид, что у неё просто чих.

— Мужики, — вздохнула я, — может, вы уже не будете уничтожать мой любимый фильм?

— Прости, Алина, — развёл руками Марк. — Но он зашёл к ней, она на него наорала, он вышел, а потом она вышла, и они поцеловались. Какой смысл был заходить?

— Эстетика, — парировала я. — Романтика. Чувства.

— Ага, — фыркнул Тимур. — И всё это в промокшей рубашке. Наверное, он так свою стирку экономит.

Лея хихикнула, а я покачала головой:

— Вы просто не понимаете тонкости. Это фильм про врагов, которые стали ближе через боль и недопонимание.

— Про промокших врагов, — буркнул Марк.

— Ты просто боишься признать, что в глубине души тебе нравится, — сказала я, подбоченясь.

Марк усмехнулся:

— Мне нравится, как ты психуешь, когда его критикуют. Это даже интереснее самого фильма.

— Барсов, если ты не заткнёшься, я включу тебе драму про глухонемого скрипача и его собаку. Там слёз в три ведра.

— Я подумаю над своим поведением, — тут же заявил он.

Мы рассмеялись. А на экране в этот момент герой всё-таки признался в любви. Под дождём. С трясущимися губами и каплями на ресницах.

— О, вот и пошла кульминация, — прокомментировал Тимур. — Осталось только, чтобы кто-нибудь упал в грязь и встал красивее прежнего.

— Или чтобы кто-нибудь сыграл на рояле под ливнем, — добавил Марк.

— Всё, — заявила я, ставя на паузу, — ещё одно слово, и я включаю сериал о нелюбимой невестке.

Они оба затаились. Лея вжалась в Тимура, пряча смех.

— Продолжай, Алиночка, — сладко произнёс Марк. — Мы слушаем и вдохновляемся.

— Надеюсь, когда вы влюбитесь, вам всё это вернётся бумерангом, — хмыкнула я, нажимая «плей».

А внутри — тепло. Не от фильма, а от этих разговоров, подколов и ощущений, что мы все рядом, как в детстве. Только взрослее. Но всё такие же свои.

Марк скосил взгляд на Тимура, который в этот момент как раз поправлял плед на плечах Леи. Уголки губ Марка дернулись, и он с совершенно невинным выражением лица изрёк:

— Ну вообще-то…

Он медленно перевёл взгляд на меня, как будто только что вспомнил, кто тут держит в руках пульт.

— Всё, молчу, — выдохнул он быстро, будто подписывал перемирие под угрозой.

— Вот и правильно, — я кивнула с достоинством. — А то ещё немного, и ты лишишься прав на выбор фильмов на ближайшие три месяца.

— Даже на Новый год? — с жалобой уточнил он.

— Особенно на Новый год, — усмехнулась я.

Лея тихо фыркнула, Тимур улыбнулся, и на какое-то время в комнате повисла приятная тишина, только экран мерцал перед нами, донося очередной диалог героев — те самые слова, которые в глубине души каждый из нас хотел бы услышать хотя бы раз.

Марк всё-таки наклонился ко мне и шепнул:

— Но он правда странный. Под дождём. Без зонта.

Я медленно повернула голову, прищурилась:

— Барсов…

Он вскинул руки:

— Ладно-ладно! Просто мысли вслух!

Я снова нажала на «плей» и мысленно решила: в следующий раз включу ужастик. Посмотрим, кто первый завизжит.

— Так, всё, — Марк резко поднялся с дивана, махнув рукой. — Мне этой любовной драмы в жизни хватает. Я за лимонадом.

Он хлопнул себя по коленям и уже направился к двери, но Тимур тоже встал следом.

— Я с тобой, — бросил он спокойно, хотя взгляд его на мгновение задержался на Лее, и мне не нужно было быть экстрасенсом, чтобы всё понять.

Как только дверь за ними закрылась, я повернулась к Лее и, не отрывая взгляда от экрана, тихо сказала:

— Ну и как оно?

Лея чуть растерянно откинулась назад, поджав ноги под себя. На щеках у неё всё ещё играли следы смущения, и, если бы не тусклый свет от проектора, я бы поклялась, что она покраснела.

— Как… что? — переспросила она, будто не поняла, хотя прекрасно знала, к чему я клоню.

— Ты знаешь, — протянула я с ленивой улыбкой. — Тимур. Поцелуй. Всё вот это.

Она закусила губу, не сразу ответила, а потом всё же выдохнула:

— Я не знаю, Лин… Всё слишком быстро как-то. Будто мы просто взяли и перескочили через что-то важное.

— Может, просто вы к этому уже давно шли? — Я пожала плечами. — Вы ведь никогда не спорили, не перетягивали канат. Ты всегда называла его другом, но это ж видно было, как он на тебя смотрит.

— Знаю, — она закрыла глаза и уткнулась в подушку. — Просто теперь всё по-другому. Но… приятно по-другому.

— Тогда, может, и не надо ничего усложнять? — мягко сказала я.

Лея поёрзала на подушке, закинула одну ногу на другую и, всё ещё не глядя на меня, тихо сказала:

— А ты… Ты сразу поняла? Что он меня… ну, любит?

Я усмехнулась и уставилась на экран, где главные герои как раз признавались друг другу в чувствах.

— Лей, это было очевидно. Даже мама, думаю, давно поняла. Только ты у нас была в полном отрицании. «Мы просто друзья», «он как брат»… ага. Особенно после того, как он чуть не врезал Кириллу в коридоре за твои слёзы.

Лея зарылась лицом в подушку и простонала:

— Боже, какая я слепая была.

— Нет, не слепая, — сказала я спокойно. — Просто ты доверяла Кириллу. И хотела, чтобы он оказался хорошим. А Тимур просто всегда был рядом, тихо, без драмы. Такие, как он, редко сразу бросаются в глаза.

— А ты… — Она приподняла голову и посмотрела на меня с лёгким прищуром. — А ты с Марком. Это как вообще?

Я фыркнула, но без раздражения.

— А что «как»? Мы друг друга знаем сто лет. Сначала бесили, потом спорили, потом целовались. Стандартная эволюция, не?

— Ну, вы хотя бы не притворялись, что всё это просто дружба.

— Не притворялись? — я удивлённо приподняла бровь. — Лей, да мы воевали с ним до последнего. Помнишь, как я ему пенкой умывальной лицо измазала, потому что он втихаря съел мою жвачку?

— Это любовь, детка, — вздохнула она театрально.

Мы обе засмеялись. Весело. По-настоящему. Как в старые добрые вечера, когда не было ни разбитых сердец, ни дурацких недомолвок.

— Знаешь, — сказала Лея чуть тише, — я рада, что Тимур оказался прав. Не потому что он «победил», а потому что… я ему действительно важна.

— Ты для него — всё, — уверенно сказала я. — Просто не порть это. Ни страхом, ни сомнениями.

Она кивнула. А потом внезапно добавила:

— А если Марк сделает тебе предложение, ты согласишься?

Я чуть не поперхнулась колой.

— Лея!

— А что? Мне интересно.

— Я тебе отвечу… но позже. Когда ты сама разберёшься со своими сердечными делами. А пока — тсс… — я улыбнулась. — Фильм идёт. И да, если они вернутся с лимонадом без попкорна — я обижусь.

Лея усмехнулась и, прижавшись ко мне плечом, прошептала:

— Обещаю, буду держать Тимура под контролем.

Парни вернулись почти синхронно — Марк первым открыл дверь ногой, неся в руках две банки лимонада и коробку чипсов, а Тимур чуть отстал, держа подмышкой бутылку газировки и какой-то странного вида кулёк.

— Ну что, барышни, — сказал Марк, театрально кланяясь, — лимонад прибыл. Остальное — по бартеру: один тост за мою гениальность, и я делюсь чипсами.

— Ты хочешь, чтобы мы выпили за твою гениальность лимонадом? — скептически уточнила я, приподнимая бровь.

— Ну… да. Чем богаты.

Тимур молча поставил на стол бутылку, подошёл к Лее и протянул ей кулёк. Она удивлённо прищурилась:

— Это что?

— Печенье. Которое ты тогда любила. С корицей. Еле нашёл, — ответил он, глядя на неё с тем самым спокойствием, в котором пряталось столько нежности, что у меня чуть не защемило сердце.

Лея взяла кулёк, прижала к груди и хрипло выдохнула:

— Тимур…

— Я знаю, — просто сказал он и сел рядом.

Марк тем временем плюхнулся рядом со мной и уже пытался открыть банку, но она явно решила бороться за свою жизнь.

— Господи, — пробормотал он, — эти банки с заговором. Специально делают, чтобы я чувствовал себя слабым.

Я взяла банку у него из рук, щёлкнула крышкой — та поддалась с характерным «пссс» — и протянула обратно.

— Всегда пожалуйста, Барсов.

— Именно за это я тебя и люблю, — фыркнул он, делая глоток. — Ну что, включаем дальше?

Я кивнула, а Лея всё ещё держала печенье, будто это был хрупкий подарок судьбы.

— Только если вы оба перестанете комментировать каждую сцену, — строго добавила я. — Особенно ты, Марк. Один раз ещё услышу «ну он сам виноват, нечего было ей врать» — и фильм смотрим без тебя.

— Я — молчание, — приложил руку к груди Марк. — Я — тишина. Я — невидимый наблюдатель драмы.

— Ага, конечно, — хором сказали мы с Леей.

Фильм продолжился. Но в комнате стало как-то уютнее. По-семейному.

Экран телефона Марка загорелся, и я сразу краем глаза уловила знакомое имя отправителя — Орг. Смс была короткой, но достаточно ясной:

> "Отличный сезон, Ягуар. Ты прям звезда."

Я усмехнулась про себя. Ну конечно. Кто ещё, кроме Орга, может так пафосно поздравить Марка с его победами?Фильм продолжался, но я почти не следила за сюжетом. Сцена на экране — герои ссорились, потом целовались под дождём, всё как обычно. В жизни, как ни странно, было похоже. Только дождя не хватало.

Марк устроился рядом, вроде бы спокойно, но я видела, как он поглядывает на свой телефон. Не пишет, не отвечает, просто... держит в руке, будто ждёт чего-то. А может — кого-то?

Я наклонилась к нему ближе:

— Орг ещё напишет? Или ты уже на пенсию?

Он чуть дернулся, потом усмехнулся:

— А ты бы хотела, чтобы я ушёл?

— Хотела бы, чтобы ты остался целым. — Я посмотрела на него в упор. — Не по частям, не в заголовках новостей.

— Алина...

— Я знаю, ты осторожен. Но ты сам говорил — трасса не прощает ошибок.

Он замолчал. Даже Тимур с Леей, которые до этого что-то бурно обсуждали, теперь были тише. Только звук кино и притихшее дыхание.

Марк повернулся ко мне и сказал негромко:

— Я уже подумывал, чтобы этот сезон был последним.

Я нахмурилась:

— Почему?

— Потому что... — он провёл рукой по волосам, глядя в экран, — потому что, возможно, я кое-что нашёл, ради чего стоит останавливаться.

Я смотрела на него, и сердце ёкнуло. Он не смотрел на меня, но каждое его слово било точно в цель.

— Если это тонкий намёк, — прошептала я, — то он сработал.

Он чуть повернулся ко мне, губы дрогнули в полуулыбке:

— Это был не намёк, Кострова. Это было признание. В твоём стиле — прямолинейно.

Он не отводил взгляда. И я — тоже.

В комнате стало вдруг слишком тихо. Даже кино как будто ушло на второй план. Лея с Тимуром шептались на диване, но их я почти не слышала. Всё внимание — только к нему. К Марку. Моему вечному сопернику в словесных баталиях, крадущему мороженое в детстве и... крадущему моё внимание уже столько лет.

Он слегка наклонился, ближе. Я чувствовала, как напряглась от этого момента каждая клеточка.

— Можно? — шепнул он почти неслышно.

Я кивнула.

Он поцеловал меня — без спешки, осознанно, будто ставил точку. Или, наоборот, начинал новую главу. Его ладонь мягко коснулась моей щеки, и я подумала, как странно: это Марк Барсов. Мальчишка с моего детства. Парень, из-за которого я когда-то ревела из-за мороженого. А теперь вот так. Тихо. Взросло. Слишком по-настоящему.

— А ты умеешь удивлять, Барсов, — прошептала я, когда наши губы разошлись, но он не отстранился, оставаясь близко.

— Я вообще-то с детства над этим работаю, — усмехнулся он, касаясь моих волос. — Только ты раньше это игнорировала.

— Я была занята… — Я коснулась его руки. — Например, тем, чтобы влюбиться в тебя по уши.

Он рассмеялся. Настояще. С тем звуком, который я всегда любила.

— Ну всё, — подал голос Тимур с дивана, — кино у нас теперь вживую.

— Тсс, не мешай им, — фыркнула Лея. — У нас, между прочим, главные герои.

Мы с Марком переглянулись и, смеясь, прижались друг к другу чуть крепче. Пусть этот вечер запомнится — со вкусом лимонада, теплом рук и тем ощущением, что мы точно на своём месте.

Марк поменял положение, устроившись на диване в полный рост. Лег на спину, закинул одну руку за голову, а вторую — положил поверх живота. Его голова оказалась у меня на коленях.

— Удобно? — спросила я, склонившись над ним.

— Ага, как дома, — усмехнулся он, глядя в потолок, но улыбка была не дерзкая, как обычно, а тёплая, почти детская.

Я опустила взгляд на его запястье — туда, где под тонкой кожей проступала татуировка. Уже знакомая, но каждый раз цепляющая меня заново. Там был мотоцикл, пульс — чёткая линия, срывающаяся в ритм движения, и надпись под ним, выгравированная чёрными буквами: Libertas per viam.

— «Свобода через путь», — произнесла я вслух, едва касаясь пальцами букв.

— Угу. Только без пафоса, — пробормотал он, прикрыв глаза. — Это больше про дорогу, чем про бунт.

— Ты всегда хотел уйти в гонки?

Он приоткрыл один глаз, посмотрел на меня снизу вверх.

— Не совсем. Я просто… люблю скорость. Люблю, когда ветер в лицо, когда нет ни стен, ни правил. Ни прошлого, ни будущего. Только ты и дорога.

Я провела пальцем по рисунку мотоцикла, аккуратно, будто могла потревожить что-то важное.

— Ты не один на этой дороге, Марк, — сказала я тихо. — Есть те, кто рядом. Кто не отпустит. Даже если скорость большая.

Он не ответил сразу. Только повернул голову чуть в сторону, чтобы посмотреть на меня:

— Ты всегда рядом, да?

Я улыбнулась.

— Сколько себя помню — да. Даже когда злилась на тебя из-за мороженого или спорила до хрипоты.

— Хорошо, что ты — это ты, — пробормотал он, и я почувствовала, как его пальцы легко коснулись моей ладони. — А не кто-нибудь, кто убежал бы от этого всего.

Я наклонилась и коснулась губами его лба.

— Я не убегаю. Никогда.

Он закрыл глаза. А я просто сидела вот так — с ним, в тишине, с уютом этой осени и теплом его татуировки под пальцами.

Фильм подходил к концу. На экране герои наконец-то признались друг другу в любви, и всё в лучших традициях жанра — под проливным дождём, с надрывом, музыкой, и фразами, которые в реальной жизни звучали бы глупо, но здесь — пронзительно.

— Ну конечно, дождь, — пробормотал Тимур, подтягивая колени к груди. — Без него любовь не считается официальной.

Я прыснула со смеху, а Лея фыркнула:

— Ещё скажи, что он должен был прийти на белом коне.

— Не-не, — Тим поднял палец, — конь — это банально. Вот если бы он влетел на дроне — тогда да, я бы поверил в чувства.

Марк, не открывая глаз, лениво добавил:

— Или на самокате. С цветами. И горячим кофе. Это называется романтика по-нашему.

— На вашем «нашем» романтика — это когда в три утра ты тащишься по холодному городу, потому что забыл, где припарковал байк, — съязвила я, глядя на Марка.

Он только хмыкнул с моего колена:

— Главное — с кем идёшь. А не куда.

Мы переглянулись. Я почувствовала, как сердце отозвалось тёплым толчком.

А тем временем титры уже катились по экрану, и тишина в комнате становилась уютнее, словно накрывала мягким пледом.

— Ну что, — Лея потянулась, — кто моет чашки?

— Барсов, — сказали мы втроём в унисон.

— Вы охренели, — простонал Марк, не двигаясь. — Я романтик, а не посудомойка.

— Ну вот и покажи, насколько ты предан своему народу, — усмехнулась я, подталкивая его плечо.

Он буркнул что-то нецензурное, но всё-таки встал, зевнул и потянулся, будто сейчас и правда отправится спасать мир… с губкой и фэйри в руках.

Мы спускались с гостиной на кухню — кто босиком, кто в носках с динозаврами, кто с подушкой под мышкой. У всех на лицах одно: сонное блаженство и остаточное хихиканье. Фильм закончился, но, кажется, мы сами были больше сериалом, чем то, что только что посмотрели.

На кухне нас встретил папа Марка и Леи — дядя Дима. Он поднял брови:

— Вы чего ещё не спите? — спросил, но без строгости. Скорее с лёгким недоумением.

Я улыбнулась:

— У нас был киномарафон.

— Это не киномарафон, это пытка, — пробурчал Марк, устраиваясь у стола и заглядывая в хлебницу, будто там прячется смысл жизни.

Тётя Поля, мама Марка и Леи, вышла из-за стойки и посмотрела на нас с лёгкой улыбкой:

— Что смотрели?

— "Мой любимый враг", — ответил Тимур, опершись на дверной косяк. Он всё ещё улыбался своим мыслям. Я знала, каким.

Дядя Дима скривился:

— Господи, лучше бы "Игру престолов" посмотрели. Хоть экшн какой-то.

— Я предлагал! — вскинулся Марк. — В меня кинули подушкой.

— Ты заслужил, — хмыкнула Лея, присаживаясь рядом. — Не затыкался весь фильм.

— Так! — сказал дядя Дима, вытаскивая из холодильника лимонад. — Если завтра проспите до полудня — будете копать картошку.

— А у нас картошка есть? — усомнился Тимур, поднимая бровь.

— Будет, если будете дальше безобразничать, — усмехнулся Дима.

Тётя Поля наполнила чайник водой, включила его и повернулась к нам:

— Чай будете? Или сразу спать, пока я добрая?

Я подняла руку, как в школе:

— А можно чай, и только потом спать?

— Можно, — кивнула она, — если пообещаете, что это была последняя серия за вечер.

— Мы больше не выдержим, — пробормотал Марк. — У меня глаза просят драматургического спасения.

Я прыснула:

— Вот теперь ты знаешь, каково смотреть фильм с тобой. Только представь: ты в роли зрителя и… ты в роли комментатора. Ужас, правда?

Он театрально застонал и приложил руку к сердцу:

— Предательство. В собственном доме.

Все рассмеялись. На кухне было тепло. Не только из-за чайника, но из-за этих людей. Из-за своих.

Иногда просто вечер с родными и близкими — это лучшее, что может случиться.

Мы с Марком вернулись наверх, с кружками ещё тёплого чая в руках. В доме было уже тихо, только где-то внизу слабо урчал холодильник. Лея с Тимуром тихо захлопнули дверь в её комнату, и я заметила, как Тим слегка приобнял её за талию, будто боялся, что она растает.

Я зашла в комнату Марка первой и уселась на край кровати, отхлебнув чай. Он поставил свою кружку на стол и потянулся, зевнув.

— Ну что, кинозвезда, — я улыбнулась, — как тебе марафон?

Он шлёпнулся рядом, вытянув ноги вперёд.

— Слушай, ты больше не выбирай фильмы, в которых все либо страдают, либо в слезах под дождём признаются в любви, — пробормотал он, уткнувшись в моё плечо. — Я чувствую себя выжатым лимоном.

— Ага, зато в жизни всё у тебя куда драматичнее. Сообщения от организаторов гонок, загадочные прозвища, татуировки и философия о свободе, — я хмыкнула. — Прямо целый сериал внутри сериала.

Он отстранился чуть-чуть, посмотрел на меня снизу вверх:

— Это ревность прозвучала?

— Ну… может, совсем чуть-чуть, — фыркнула я. — Просто не люблю, когда ты весь такой "Ягуар", а мне не рассказываешь ничего.

Он немного помолчал, потом накрыл мою ладонь своей:

— Али, если бы я мог, я бы уже всё выложил. Но пока не время. Но ты — в курсе больше всех. Ты — моя.

У меня защекотало под рёбрами. Вот просто от этой фразы. Спокойной, без пафоса. Как будто он действительно это знал. И я — тоже.

— Знаю, — ответила я тихо. — Я никуда не ухожу.

Он наклонился, и мы встретились в поцелуе — не поспешном, не кинематографичном, а нашем. Настоящем.

Когда отстранился, прошептал:

— Останься.

Я кивнула.

Потом мы просто легли, укрывшись одеялом. Он положил голову на моё плечо, а я уткнулась в его волосы. Где-то за стеной было слышно, как кто-то (скорее всего Тимур) нечаянно задел что-то, и раздался короткий смешок Леи.

— Ну вот, — пробормотал Марк. — Семейная идиллия. Мы все под одной крышей, а завтра с утра кто-то обязательно проспит и в панике будет искать носки.

— И это точно будешь ты, — усмехнулась я.

— Неважно. Главное, что ты будешь рядом.

Я проснулась от того, как кто-то за дверью громко чихнул, потом споткнулся о что-то и внятно выругался. Это был явно Марк.

Рядом — пусто. Я приподнялась на локтях, огляделась. Постель смята, одеяло сползло почти до пола, и только слабый запах его парфюма ещё держался на подушке.

Сквозь прикрытую дверь доносились голоса:
— Лея, ты видела мои кроссовки?!
— А я тебе шкафом что ли работаю?!
— Тимур, ты не видел мои…
— Марк, отстань. Я вообще-то пытаюсь не уснуть стоя.

Я тихо усмехнулась, встала и, накинув рубашку Марка, вышла из комнаты.

На кухне уже кипел чайник, Дядя Дима стоял у плиты и жарил яичницу, ворча что-то себе под нос, а Тётя Поля расставляла тарелки.

— Доброе утро, — пробормотала я, проходя мимо.

— О, проснулась, наша киноледи, — усмехнулся Дядя Дима. — Вы что там, фильмы пересматривали до рассвета?

— Почти, — улыбнулась я. — Но подушки победили.

— Ты Марка не видела? — спросила Тётя Поля, немного хитро прищурившись.

— Видела. Он где-то бродит по дому и ищет кроссовки. Или смысл жизни — я не уверена.

В этот момент в кухню буквально влетел Марк, с непослушными волосами, в шортах и футболке с надписью NO TALK BEFORE COFFEE.

— Мам, ну скажи Лее, чтобы она не прятала мои кроссовки! — возмутился он.

— Они под диваном, гений, — отозвалась Лея, появляясь сзади, в худи и с тарелкой в руках. — И да, ты наступил на мои очки.

— Тимур! — взмолился Марк. — Ну хоть ты...

— Я просто за чаем, — спокойно ответил Тимур, проходя мимо. — Разбирайтесь сами, Барсовы.

Все за столом начали смеяться. Даже Дядя Дима, наконец, перестал ворчать и уселся на табурет с кофе.

Мама Марка кивнула на кастрюлю:

— Каша на плите. Кто хочет быть взрослым — тот наливает сам.

Я опустилась рядом с Марком, который шепнул мне на ухо:

— Всё, я нашёл кроссовки. Можем жить дальше.

— Поздравляю. День можно считать спасённым, — прошептала я в ответ.

Он улыбнулся. А я подумала, что просыпаться вот так — среди ругани, смеха, запаха еды и близких голосов — это и есть настоящее утро. Настоящая семья.

Я как раз наливала себе чай, когда почувствовала взгляд. Такой... специфический.

Подняла глаза — и, конечно, тётя Поля. Стоит у плиты, половник в руках, а сама смотрит на меня с тем выражением, которое выдают только мамы. Или женщины, которые слишком хорошо знают своих сыновей.

— Хорошо спала? — спросила она мягко, но в голосе слышалась та самая нотка.

— Угу, — я сделала вид, что не понимаю, о чём речь, и отпила чай.

— Рубашка, кстати, хорошая, — добавила она чуть тише, но с улыбкой. — Только на Марке сидит лучше. Хотя… не уверена.

Я почти поперхнулась.

— Я… просто... там было прохладно, — пробормотала я.

— Конечно, — кивнула тётя Поля. — А ещё, наверное, в комнате Марка было уютнее, да?

— Мам! — донеслось из-за холодильника. Марк, как назло, услышал. — Ну ты чего?!

— Я вообще ничего, — ответила она невинно, помешивая кашу. — Просто делаю комплимент девушке твоей рубашки.

Я попыталась спрятаться в кружке, в то время как Лея прыснула в кулак, а Тимур сделал вид, что его внезапно заинтересовала плитка на полу.

— Вам всем надо запретить утренние диалоги, — проворчал Марк, опускаясь на стул рядом. — Особенно маме.

— Это ты мне скажи спасибо, что я молчу о том, что было до рубашки, — хмыкнула она, и я едва не сожгла себе язык горячим чаем.

— Мама! — протянул  Марк.

Но никто не выглядел по-настоящему смущённым. Всё было... по-домашнему.

И мне это даже нравилось.

Мы выходили из дома всей толпой — Марк, Лея, Тимур и я. Утро было прохладным, осеннее солнце лениво пробивалось сквозь тучи, воздух пах листвой и чем-то свежим. Марк по привычке сунул руки в карманы джинс, при этом держа рюкзак на одном плече — ленивая классика. Лея что-то печатала в телефоне, Тимур шагал чуть впереди, оборачиваясь на нас с лёгкой улыбкой.

— Так, — сказала я, запрыгивая на бордюр и идя по нему, — ставки: кто сегодня первым нарвётся на замечание?

— Марк, — одновременно ответили Лея и Тимур.

— Да что вы ко мне пристали? — возмутился он. — Я вообще-то сегодня образец прилежности. Рубашка. Кроссы чистые. Волосы, между прочим, уложены.

— Это не укладка, это ветер, — хмыкнула Лея. — У тебя на затылке вообще завитушка, как у барашка.

— А ты завидуешь, — спокойно ответил Марк. — Потому что у тебя так не закрутится.

— И слава богу, — отрезала Лея.

Я посмеялась, сбежала с бордюра и поравнялась с Тимуром. Он взглянул на меня и наклонился ближе:

— А ты знала, что твоя рубашка вчера была моей?

— Это не твоя рубашка, это рубашка Марка, — поправила я.

— Ну а Марк вчера спал в футболке. Логика проста.

— Значит, все довольны. Особенно ты, раз следишь за тем, в чём я сплю.

— Невозможно не заметить, — тихо усмехнулся он.

Мы шли дальше, шаги совпадали, голоса спорили, кто-то пинал листья. И в этом было что-то правильное. Дом, утро, друзья. Привычный маршрут к школе, но с ощущением, будто начинается новый этап. Не учебный. Настоящий.