Эликсир

«Я знаю, кто ты такая, Элери Ливс»— фраза жужжит в голове не переставая, пока перед глазами мелькают кварталы. 

Она подгоняет меня сильнее и сильнее перебирать ногами, чтобы скорее добраться до дома. Времени на раздумье не больше суток, и даже если Бен блефует, проверять я не стану. 

И вот я стою, остервенело кусая губы, пока не чувствую железный привкус во рту. Кровь в ушах оглушительно циркулирует. А в сердце ноющая пустота. Я снова и снова пытаюсь войти в квартиру, но тяжелая дверь, что должна была стать мне защитой от незваных гостей, в конце концов оборачивается против меня и словно стражник в железных доспехах стоит непоколебимо, не давая прорваться внутрь. 

Вдруг меня догоняет чей то усталый вздох за спиной. Я вздрагиваю. Соседка Линда робко стоит позади, не решаясь заговорить первой — не удивительно, моя репутация бежит впереди меня. 

Одинокая. Скрытная. Недружелюбная. Этот вывод сам напросился после того, как я просто не появилась на первом (для меня) ежемесячном собрании жильцов дома. Не явилась я и на второе, где яро обсуждали доносящееся шумы из моей квартиры, а это всего лишь Адри скакал. Кстати, не так уж и громко. 

— Добрый день! — нехотя здороваюсь. С ней то у меня конфликтов не возникало. 

— Ты напрасно пытаешься, — стало быть, начинает она. 

— В смысле? Меня что, выселили без моего же ведома? Не может быть! Как она посмела? А где тогда мой пёс, черт возьми? — тараторю, переходя на крик, от чего соседка пятится назад и нащупывает кнопку вызова лифта у себя за спиной. Ее пальцы дрожат, а дыхание становится прерывистым. 

— Я сссейчас, — заикаясь, произносит она сухими губами. 

У Линды неврологическое заболевание, никто не уточняет, какое именно, но когда хозяйка квартиры бегло прошлась по всем жителям дома, создалось впечатление, что болезнь неизлечимая и жить соседке с первого этажа осталось недолго. Молодая женщина почти слепа, передвигается с трудом не дальше дома. Живет со своей престарелой мамой, а по утрам будит всех обитателей этого террариума приятной игрой на пианино. 

Я обожаю эти утренние мелодии, они полны печали и надежды. Мне кажется, в прошлой жизни я сама была музыкальным инструментом. Арфой, наверное. 

Я перевожу дух. 

Представляю, как вдыхаю ту самую успокоительную смесь из лаванды, пихты и перечной мяты, что стоит себе одиноко на столике у диффузора. Громкий выдох. 

— Линда, простите, я переживаю. Я не кормила Адри со вчерашнего дня. Вы же помните моего пса? — спрашиваю как можно мягче, — жирного бегомотика, что каждый вечер пытается запрыгнуть на вас грязными лапами? Трясущимися руками женщина все таки нащупывает злосчастную кнопку. 

— С ним... все в... порядке, — чуть запинаясь, произносит она, — Его вчера хотели определить в приют... 

— Почему? Он устроил погром? — сама не веря, что это действительно происходит со мной. Я начинаю ходить кругами, зарываясь пальцами в волосы, чем, кажется, снова пугаю соседку. 

— Не переживай... Он.. 

— Вы не понимаете! — истерично перебиваю ее, — Вы не понимаете! В квартиру я попасть не могу, собаку у меня забрали, обратно уж точно не вернут уже, скорее всего внесли меня в чёрный список. С работы уволили, теперь ещё и шантажируют. Единственное, о чем я мечтала— это взять Адри в охапку и бежать куда глаза глядят. Но без него... без него... 

От нахлынувшего бессилия я опускаюсь на пол. И просто сижу, глупо вытянув ноги перед собой и свесив голову на грудь, словно кукла на веревочках. Мне на колени капают соленые слезы, оставляя до раздражения ровные круги. Все вокруг от чего-то в миг теряет смысл. 

Я слышу тихое шарканье в свою сторону, но не двигаюсь. Мне больше нет дела до соседки, ей с высоты своей боли мои маленькие горести кажутся несущественными. Но Линда на удивление сочувственно кладёт мне руку на плечо и чуть сжимает. В иной ситуации я бы брезгливо отшатнулась, так как я сама в состоянии себе посочувствовать, чужая жалость мне ни к чему. Сейчас же весь мир рухнул, и уже не нужно строить из себя сильную. 

— Он.... у меня, — тихий шёпот касается моих ушей, заставляя усомниться в услышанном.