XXII.
«Сражайся. Добивайся. Люби.»
|TISIANA|
Я вернулась домой, всё ещё опьянённая Каем. Его голос, его прикосновения, то, как он смотрел на меня, как будто я была его миром. Даже воздух казался другим — насыщенным, глубоким, будто наполненным новой смысловой плотностью. Но, едва закрыв за собой дверь машины и подойдя ко входу, я заметила, что меня ждали. Прямо около двери, обхватив себя руками, стояла Лия.
Её плечи дрожали, взгляд был опущен, а бледность лица даже в темноте казалась пугающе ледяной. Она не плакала, но я видела, сколько эмоций она в себе душила, чтобы не распасться на глазах у всех. Позади неё стояла мама, тоже тревожная и тихая. Волосы были собраны в строгий пучок, как в те редкие моменты, когда она пыталась скрыть тревогу под маской собранности.
— Мирелла уехала домой к детям, — сказала мама ровным голосом. — А Лия ждёт тебя. Хочет знать, что сказал Кай.
Я вздохнула, облокотившись ненадолго на косяк двери, прежде чем повернуться к ним и взять их обеих под руку.
— Пойдемте в гостиную, — тихо предложила я. — Нам лучше сесть.
Мы прошли по коридору, и я чувствовала, как напряжение между нами только сгущалось. В гостиной было тихо, даже слишком. Я приглушила свет, создав мягкую полутень, в которой было легче говорить. Никому из нас не хотелось смотреть друг другу в глаза при ярком свете.
Мы сели. Лия в угол дивана, сжавшись в комок, мама — рядом с ней, я напротив. На какое-то мгновение я просто смотрела на них, подбирая слова. Хотелось быть предельно деликатной и сторожной. Не потому, что боялась Кая, а потому что хотела сохранить хоть что-то хрупкое в этом мире — чувства Лии, хрупкость ее материнства, память о прошлом, которое уже невозможно было изменить.
— Он... — начала я и сразу осеклась. — Он не отказался, не отверг. Просто он не хочет вмешиваться.
Лия подняла голову. Слёзы всё ещё не текли, но глаза были полны ими.
— Он сказал, что не хочет ломать её жизнь, Лия, — продолжила я мягко. — Что у Арианны всё хорошо, что она растёт в любви, что ей лучше не знать. Он считает, что не имеет права забирать у неё спокойствие, которое вы ей дали.
— Значит он не хочет её знать? — голос Лии дрожал, как натянутая струна.
Я покачала головой.
— Не то чтобы не хочет, просто он... считает, что она не его. Она ваша. Вы с Адамо — её настоящая семья. Он не может быть для неё кем-то, кем никогда не был.
Лия всхлипнула, наклонившись вперёд, уткнувшись в ладони. Мама протянула руку, погладила её по спине, но тоже молчала. Её лицо оставалось спокойным, но я знала — она тоже не из железа. Возможно, она даже сочувствовала Каю. Возможно, вспомнила своего отца или свои собственные потери.
— Он выжил, Зизи. Он выжил, и я даже представить не могла, что он будет вот таким. Отстранённым, холодным, — Лия подняла глаза, полные слёз. — Но я не злюсь, я понимаю. Просто можно мне его номер?
Я кивнула и передала ей номер Кая, записанный в телефоне. Лия скопировала его молча. Я заметила, как дрожат её пальцы, как с трудом она удерживает телефон в руке.
— Я... мне, наверное, стоит вернуться домой, — прошептала она. — Слишком много всего за один день. А Каю я напишу или позвоню, когда буду готова.
Она поднялась, и я тоже встала, проводив её до двери. Прежде чем Лия покинула гостиную, я коснулась её руки.
— Лучше, чтобы Арианна не знала, Лия. Пусть всё останется, как есть. Она счастлива, и это главное.
Лия посмотрела на меня — долго, будто искала в моих словах подвох, боль, недосказанность. Но я была искренна. И она это поняла.
— Спасибо, Зизи, — шепнула она. — За то, что сказала, и за то, как ты это сделала.
Когда дверь за ней закрылась, мама медленно подошла ко мне и обняла, притянув к себе, как в детстве.
— Ты взрослая, — сказала она тихо. — Такая взрослая.
И только тогда я позволила себе немного дрогнуть. Сколько бы мне ни было лет — рядом с мамой я всегда оставалась девочкой. Но теперь, кажется, именно я несу на плечах её мир.
—Я обещала папе поговорить, — пробормотала я, опустив голову. — Но сейчас ужасно устала. Могу я попросить тебя завтра собрать всю семью за общим столом? У меня для вас серьезный разговор.
Мама замерла, и ее руки на секунду сжали мои плечи.
—Все в порядке?
—Да, мам.
Я проснулась рано. На удивление — без тяжести в груди, без раздражения. Я чувствовала себя собранной, наполненной какой-то решимостью. Впервые за долгое время мне не хотелось ни прятаться, ни убегать. Наоборот — хотелось смотреть в лицо, говорить прямо, без реверансов. Сегодня я собиралась расставить всё по своим местам.
За окном шёл мелкий снег, оседая на карнизе. Он был не особенно плотный, но напоминал, что зима всё ещё с нами. На мгновение я подумала о своей оранжерее — тянуло туда, к тишине, запаху сырой земли и цветов, которые я сама выращивала. Но потом вспомнила, что есть дела важнее. Сегодня я не хотела убегать к растениям. Сегодня я должна была говорить. Я быстро привела себя в порядок, заправила волосы, переоделась и направилась в столовую. Туда, где уже слышались приглушённые голоса. Стоило мне открыть дверь, как все взгляды обернулись в мою сторону.
Вся семья была на месте. Минерва с Неро сидели рядом. Он, как всегда, с прямой спиной, подбородок чуть вперёд, как у отца, руки скрещены. На своем привычном месте сидела бабушка, кутаясь в платок, её глаза были прищурены — она, как кошка, всё видела, даже если молчала.
И родители. Мама — у отца на коленях. Да, именно так. Она сидела, как будто ей снова двадцать пять, а не сорок пять. Лёгкая улыбка на губах, пальцы его руки на её талии. Он обнял её крепко, с привычной властностью. Она прижималась к нему, как будто это было её единственное безопасное место в мире. Они всегда были такими. И даже если ссорились, я знала — папа никогда не мог держать на неё зла дольше суток. Он злился, кричал, но потом называл её своей богиней на итальянском. Всегда на итальянском.
Я сделала несколько шагов вглубь, к столу, и тихо, но чётко поприветствовала всех:
— Доброе утро.
Голоса стихли. Даже мама села ровнее, отстранившись от отца, как будто почувствовала перемену в настроении. Я подошла и заняла своё место напротив отца. Он откинулся на спинку стула и сжал подбородок. На скулах заходили желваки, а брови сошлись ближе к переносице. Он смотрел внимательно, сосредоточенно. Я видела что он уже почувствовал, что я пришла не с пустыми словами.
Я вздохнула медленно, чтобы взять паузу. Я знала, что сейчас скажу и назад дороги не будет.
— Я хочу поговорить с вами о себе и о будущем.
На секунду повисла тишина.
— Я устала подстраиваться. Жить так, как удобно другим. Делать вид, что меня всё устраивает. Я не собираюсь больше прятаться за фамилией. Я не просто Романо. Я — Тизиана, и у меня есть своё мнение, своя жизнь, свои желания.
Я не повышала голос. Он был твёрдым, но спокойным. Ни угрозы, ни жалобы — только правда. Неро подался вперёд. Я видела, как он уже открыл рот, чтобы вставить своё слово, и слегка вскинул брови. Типичная его манера — он не любил, когда кто-то говорил что-то, что его не устраивало.
— Только рот не открывай, — спокойно остановила я его, не глядя в его сторону. — Ты не единственный здесь похож на отца.
Он прикусил губу и откинулся назад, сложив руки на груди. Минерва посмотрела на него с упрёком, но ничего не сказала. Я вернулась к отцу. Он продолжал смотреть на меня, не моргая. В его глазах не было гнева, только анализ. Он всё просчитывал, всё взвешивал. Я продолжила.
— Я люблю Кая. И это не минутное увлечение. Это решение. Он — часть моей жизни, и я не собираюсь от него отказываться. Он не враг, а человек, которого выбрала я.
Папа чуть нахмурился. Я заметила, как он сжал кулак, как уголки губ на мгновение дёрнулись вниз, но он не перебил.
— Я понимаю, что для кого-то это может быть сложно принять. Но если кто-то считает, что он угроза — пусть скажет прямо. Я не девочка, и не нуждаюсь в защите от своих чувств.
Мама опустила глаза. Её рука легла на плечо отца, но он не отреагировал. Он смотрел на меня, как на взрослого человека. Как будто решал — признавать ли во мне равную. Я наклонилась чуть вперёд.
— Я не брошу семью, но и не позволю ей ломать меня. Я хочу работать по специальности, но не обязательно в нашей компании, хочу заниматься своими проектами, хочу быть с Каем. Это — мой путь, не обязательно удобный, но мой.
Он наклонил голову вбок, слегка сжав губы. Желваки на скулах выступили ещё сильнее.
—Ты закончила? — хрипло протянул отец, будто что-то встало в горле.
Я отрицательно покачала головой.
— Я выхожу замуж, — всё же решилась я, выдохнув это чётко, без дрожи в голосе, хотя сердце ударилось где-то под горло.
В комнате сразу воцарилась тишина. На мне было четыре пары глаз, и все они — с одинаковым выражением: удивление, непонимание и, кажется, даже шок. Только бабушка усмехнулась, прищурившись, как будто ждала этого заявления весь вечер. Её глаза загорелись с каким-то даже азартом, словно она наблюдала за шахматной партией, в которой любимая внучка только что сделала рискованный, но сильный ход.
— На этот раз акончила? — наконец раздался голос отца.
Я кивнула уверенно. Если и было что-то внутри меня, что ещё колебалось — я уже оставила это позади. Неро, конечно, не удержался. Он подался вперёд, чуть приподнявшись со стула, будто хотел что-то резко вставить, но не успел. Мама сидела с открытым ртом, словно ей не хватило воздуха, чтобы задать вопрос. Минерва же казалась абсолютно выбитой из колеи — она даже не моргала, уставившись на меня, как будто я вдруг заговорила на незнакомом языке.
А папа просто вздохнул, и затем медленно поднялся со своего места, и, опершись руками о стол, склонился чуть вперёд, глядя прямо на меня. Его брови были сдвинуты, а по челюсти ходили желваки. Я видела, как он сдерживает эмоции — не гнев, скорее разочарование, перемешанное с тревогой. Он не был из тех, кто кричит сразу, сначала он давал вес словам.
— Ты всегда была бойкой, — начал он. Голос был ровным, но в нём уже чувствовалась сталь. — Даже несмотря на то, что мы растили тебя подальше от всего настоящего, от грязи, от крови. Мы с матерью пытались сохранить тебе хотя бы кусок спокойствия. Но ты... — он сделал паузу, качнул головой. — Ты всё равно впитала это. Волю, упрямство, характер. Да, ты — моя дочь, и мне это льстит, но твои действия, Тизиана, говорят не о силе. Они говорят, что ты витала в облаках и до сих пор не опустилась на землю.
Я усмехнулась. Я знала, что он скажет что-то подобное, но не могла промолчать.
— А ты не витал, когда украл маму? — Я смотрела ему в глаза. — Ты же хотел спасти её из чужих рук, из семьи, где её ломали, где причиняли боль. Ты почти не знал её тогда. Но всё равно сделал это. Потому что чувствовал, что она твоя. Или это тоже было «витанием в облаках»?
На секунду его глаза чуть прищурились. Он выпрямился, провёл рукой по подбородку, но не ответил сразу. Он взвешивал, как всегда. Потом медленно выдохнул.
— Сейчас речь не обо мне, — спокойно, но жёстко проговорил он. — Речь о тебе и твоей жизни. И если ты хочешь сказать, что уходишь из семьи ради него, ради праведности, ради закона — нет. Я тебя не отпускаю.
Он сказал это так, как будто уже подписал приговор. Его голос был твёрд. Не повышенный, но такой, от которого в комнате стало холоднее.
— Мы не игрушки, Тизиана. Ни я, ни ты, ни он. Ты — Романо. Это не фамилия на паспорте. Это кровь. Это вес. Это ответственность. И я не позволю тебе просто вычеркнуть всё это, потому что тебе вдруг захотелось быть «нормальной».
Он замолчал. Его глаза не дрогнули. Он не просил — он предупреждал. Я чувствовала, как напряглась атмосфера вокруг. Неро снова открыл рот, но тут же закрыл — даже он понимал, что не стоит встревать.
Мама всё ещё не сводила с меня глаз. Она была бледная, сжав губы. Минерва, наконец, отвела взгляд. А бабушка тихо рассмеялась. Она, похоже, всё это уже где-то видела — в прошлом, в своей жизни, в отголосках своей молодости. Её не удивляло ни то, что я бросаю вызов, ни то, как отец его принимает. Я глубоко вдохнула. Мне хотелось сказать, что я не отрекаюсь, что я — их. Но и моя жизнь — моя. Что я не перестану быть Романо, если выберу любовь, а не силу. Но сейчас, глядя на отца, я поняла, такие слова для него ничего не значат.
—И ты предлагаешь мне отказаться от любви? Ради чего? — я уже закипала.
—Я не предлагаю отказываться, но отпускать тебя тоже не собираюсь. Ты моя единственная дочь, помни это.
—Если я сбегу? — парировала я, стиснув зубы.
—Я найду тебя в любой точке мира, Зизи. Весь свет переверну, по найду, не сомневайся, — папа не сводил с меня взгляда, пока мама начала расхаживать по столовой, будто находясь в собственных мыслях.
Я посмотрела на отца с полной уверенностью, что мы не уступим друг другу. Если он хочет, чтобы я ему подчинилась, ему придется сказать то, что он говорит всем, но не мне: "Я твой капо".
—Тизиана, мое последнее слово — нет.
Я не сдалась.
—Ты сам учил меня отстаивать свои границы, поэтому я пойду по своему пути, — выдохнула я, и откинулась на спинку стула. —Как только представится возможность, я стану женой Кая. Это мое последнее слово.
Отец сел обратно, не произнеся ни слова, но этим жестом будто дал невидимое разрешение — и лавина вопросов обрушилась на меня с трех сторон. Я не была готова к такому натиску, хотя и ожидала его.
— Ты совсем обезумела? — Неро первым не выдержал. Его голос резанул по воздуху, как лезвие. — Ты же почти ничего не знаешь об этом агенте! Он появился из ниоткуда, и ты уже решила связать с ним всю жизнь?
Я перевела на него взгляд, спокойный, ледяной, и, не подняла бровей.
— Успокойся. Если хочешь попытаться осадить меня — попробуй. Но я уже сделала свой выбор.
Неро замер, стиснув челюсть. Его глаза метались между мной и отцом, словно ища у него поддержки, но тот молчал, опершись локтями о стол. Желваки ходили на скулах, он еле сдерживал раздражение, но всё ещё не вступал в спор.
Минерва, сидевшая чуть поодаль, посмотрела на меня с выражением, близким к тревоге, но заговорила тихо:
— Если ты так решила, значит, так и должно быть. Ты не девочка. Никто не имеет права выбирать за тебя.
На мгновение я увидела в ней сестру, а не просто подругу, которую я так часто оберегала. Её голос звучал сдержанно, но твёрдо. Это многое значило для меня.
Мама вдруг встала. Я почувствовала её шаги прежде, чем она подошла — её аромат, тёплый, родной, напоминал мне детство. Она обошла стол, мягко положила руки мне на плечи, наклонилась и прошептала:
— Ты правда настолько влюблена в него?
Я подняла голову. В её глазах читалось всё — страх, беспокойство, любовь и что-то, чего я раньше не замечала — уважение. Я кивнула.
— Да, — выдохнула я.
Словно кто-то подлил масла в огонь.
— Папа, ты слышал?! Ты позволишь ей? — тут же зашипел Неро.
Но отец оставался непоколебим. Он лишь закрыл глаза на долю секунды, а потом снова посмотрел в мою сторону. Его молчание громче любых слов било по ушам. Он не остановит меня. Не благословит, но и не станет врагом. Это уже было победой.
Я глубоко вдохнула. Я не теряла ничего. Семья — это не только кровные узы и обеты молчания. Это те, кто любит тебя, несмотря на выбор. Я останусь Романо, даже если выйду за человека, идущего по другую сторону закона. Мама снова подошла ко мне, уже не как напуганная женщина, а как мать, которая прожила в этой семье всё, что только можно. Она села рядом, взяла мои руки в свои, и впервые за весь этот день посмотрела прямо в мои глаза.
— Иногда это судьба, маленькая Зизи, а иногда — ошибка. Но кто мы такие, чтобы знать заранее? — её голос дрожал, но она говорила чётко. — Я просто хочу, чтобы ты помнила, я помогу тебе в любом случае. Если всё получится — я буду рядом. Если ты ошиблась — я тоже буду рядом. Даже если злюсь, даже если кричу, — это потому что боюсь. Потому что люблю тебя так сильно, что не могу не бояться.
Я почувствовала, как в груди что-то сжалось. Это не было прощением или одобрением. Это было чем-то большим — принятием.
— Ты всегда можешь вернуться домой, — добавила она, чуть тише. — Здесь тебя не осудят. Никогда.
Мир вдруг стал тише. Я не заметила, как перестал шуметь Неро, как замолчала Минерва. Все они смотрели на нас — на меня и маму. Я чувствовала, как в этой тишине зарождается понимание. Не согласие, нет, но понимание. Я сжала мамины руки в ответ, кивнула и снова посмотрела в сторону отца. Он всё так же сидел молча, но я видела — он услышал, увидел.
—Пап? — с надеждой проговорила я, но он промолчал, и просто встал с места.
Внутри что-то начало трещать, будто вот-вот разобьётся.
—Пойдем со мной, — его голос разрезал тишину, и я облегченно выдохнула.
Я посмотрела на маму, она кивнула, и я быстро поцеловав ещё в щеку, побежала за отцом. Бабушка остановила меня на секунду.
—Ты делаешь эту семью ещё более сильной, внучка. Добивайся, борись, сражайся. За себя. За любовь, — она шуточно похлопала меня по бедру, а я тепло улыбнулась.
— Спасибо, бабуль, — кинула я, и почти сразу сорвалась с места, направившись вслед за отцом.
Он ушёл первым, быстро, не оглядываясь, но я знала, куда он направился.Я открыла дверь без стука. В детстве мне это прощалось, теперь — не знала, но сделала всё равно. Он уже сидел на кожаном диване у окна, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки. Его галстук был немного ослаблен, рука лежала на подлокотнике, пальцы чуть подрагивали. Он посмотрел на меня, взгляд усталый, но тёплый. Без слов указал рукой рядом с собой.
Я прошла молча и села. Выпрямила спину по привычке, как учили, как он сам иногда требовал. Я хотела казаться сильной, взрослой, той самой, что только что заявила семье о своём решении. Но в ту же секунду он потянулся к галстуку, окончательно растянул его, а затем притянул меня к себе, к своему плечу. Не грубо, не властно — с той нежностью, которую я помнила с детства. Его рука легла на мою спину, и я просто позволила себе быть дочерью. Молчание между нами было добрым. Таким, от которого не хочется убегать. Его тепло пробиралось сквозь тонкую ткань одежды, и в этой тишине я поняла — я скучала по этому. По нему, именно как по папе. Не как по человеку, способному уничтожить любого ради своей семьи, а как по мужчине, который целовал мои поцарапанные коленки и смеялся, когда я делала ему "кофе" из воды и сахара в пластиковой чашке. Он заговорил не сразу, голос его был хрипловатым, будто застрял где-то в горле:
— Знаешь... Я всегда хотел дочку. После Неро . — Он чуть сильнее прижал меня. — И когда ты появилась, это было как подарок. Нет, не подарок. Дар. Ни одна из молитв не просила лучше дочери, чем ты.
Я затаила дыхание. Его слова пронзали меня — ласково, бережно, но всё же с болью. Я молчала, прижавшись щекой к его плечу, чтобы не проронить ни звука, не испортить хрупкость момента.
— Ты была такой маленькой, — продолжил он, улыбаясь уголками губ. — Смешная, храбрая, упрямая, как чертёнок. Ты умела топнуть ногой так, что бабушка выходила из себя быстрее, чем от любого разговора со мной. Помнишь, как ты прятала клубнику в ботинки, чтобы "взять с собой"?
Я засмеялась, совсем чуть-чуть, и кивнула, чувствуя, как в уголках глаз предательски щекочет.
— А когда впервые упала с велосипеда, — он вздохнул, — ты встала, попросила не говорить маме, и пошла, хромая, но гордая. Тогда я понял, что ты будешь сильнее, чем все нас вместе взятых.
Я снова усмехнулась. В груди было тепло, но под этим теплом что-то щемило. Я уже знала, к чему он ведёт. Сердце всё равно не было готово.
— Но теперь ты выросла, — его голос стал чуть тише, хриплее. — И это... это разбивает мне сердце, Зизи. Не тогда, когда ты начала отстаивать свои границы, не когда стала жестче и увереннее, а сейчас. Сейчас, когда ты решила.. создать свою семью.
Он произнёс эти слова с осторожностью, будто боялся, что они ранят меня сильнее, чем должны. Но ранили. Я не думала об этом с его стороны, я думала о борьбе, о свободе, о любви. Но не о том, что он может чувствовать себя покинутым.
— Я не злюсь на Кая, — продолжил он. — Не потому, что он агент, не потому, что он чужой, а потому, что ты уходишь. Из моего дома, из-под моей защиты, из моего сердца как дочь.
Я отвернулась чуть-чуть, чтобы он не увидел, как я моргнула слишком часто. Но он и так понял. Отцовская рука легла на мою голову, как в детстве.
— Я всегда знал, что этот момент настанет. Я просто не думал, что он будет так скоро. И так внезапно. — Он помолчал. — Но если ты любишь его, если правда веришь — я приму это.
Я вскинула взгляд. В его глазах всё ещё жила боль, но в ней была и правда. Он действительно принял. Пусть через силу, через сжатые кулаки, но принял.
— Я только прошу, — добавил он. — Не спеши. Не беги сразу в ЗАГС. Придумай свадьбу, как тебе хочется, но не торопись. Пусть это будет твоё осознанное решение, не на фоне обиды или бегства. Дай себе время.
Я кивнула. И снова уткнулась в его плечо, как будто мне было пять. Мне не нужно было ничего говорить в ответ. Он и так знал.
— Я говорил с ним, — вдруг сказал отец. — Тогда, в кабинете. Я видел, как он на тебя смотрит, это не игра. Он тебя любит. По-настоящему. Я мужчина, и я это вижу.
Я хотела что-то сказать, но не смогла. Только потянулась и обняла его крепче.
— Спасибо, — прошептала я.
— Не за что, — отозвался он. —Ты никогда выбор, но всегда приоритет в моей жизни, маленькая Зизи.
Я закрыла глаза, подложив под щеку ладонь, и ощутила, как папа навис надо мной.
—Я люблю тебя, пап, — едва слышно пробормотала я.
—А я люблю тебя, милая. Просто помни, что я делаю всё это не из вредности, а из-за большой любви. Будь счастлива, и знай, что хоть я не ангел хранитель, но я дьявол, который уничтожит любого, кто попытается причинить тебе боль.
И я знала это. Мой папа жесток с другими, но не со мной.
Бюро — Трещины
***
Я стояла на мосту, укутанная в тёплое пальто, с варежками в руках и мягким кашемировым шарфом, обмотанным вокруг шеи. Зимний Нью-Йорк растекался вокруг меня, как будто его кто-то нарисовал акварелью — пастельные огоньки улиц, рассеянные в снежной дымке, отражались в реке, а воздух был колючим и чистым. Люди проходили мимо, и каждый шаг звучал как щелчок на фоне звенящей тишины. Но я не чувствовала холода. Мне дышалось легко. По-настоящему легко, впервые за много дней.
После разговора с папой я словно сбросила с плеч груз — не предательство, не стыд, не страх. Наоборот. Я чувствовала, что меня поняли, меня услышали. Что я всё ещё часть семьи. От этого внутри разливалось спокойствие — мягкое, как пуховое одеяло. Я стояла на этом мосту, вглядываясь в огни мегаполиса, и впервые не чувствовала себя зажатой между двух миров. Я просто ждала Кая.
Только одно туманное пятно оставалось в этом теплом портрете — Неро. Мы с ним всё ещё были как лед и пламя. Он не говорил мне гадостей, не устраивал истерик, но я знала его. Его молчание всегда говорило больше слов. Он не простил. Он, возможно, никогда не простит. И это кололо внутри, как щепка под кожей — не смертельно, но мешало дышать полной грудью.
Но мысли исчезли, как только я услышала знакомые шаги. Медленные, но уверенные. За спиной повеяло теплом, и я обернулась.
Кай шёл ко мне, в черной куртке, с расправленными плечами, без шапки, как обычно. Его волосы трепал ветер, и на щеках красовались лёгкие морозные пятна. Он остановился в шаге от меня, склонил голову чуть вбок и нежно улыбнулся.
— Ты замёрзла? — спросил он, и я качнула головой.
— Нет.
Он не стал говорить ничего больше. Просто подошёл ближе и обнял меня. Его руки были тёплыми, даже сквозь рукава. Он прижал меня к себе, крепко, но бережно, словно знал, я могу распасться на части, если он хоть чуть-чуть ослабит хватку. Я уткнулась лбом ему в ключицу, вдохнула его запах — любимый, родной, чуть терпкий, с ноткой пряного одеколона и чего-то, что было только в нём.
— Плечо? — прошептал он, скользнув ладонью вверх по моей руке, почти невесомо.
— Уже лучше. Болит, но терпимо.
— Скажи, если станет хуже. Обещай.
— Обещаю.
Мы стояли в обнимку, почти не двигаясь, глядя вдаль. Снизу шумела река, по мосту проезжали редкие машины, но всё казалось далеким, неважным. В этот миг существовали только мы. Только его рука на моей спине. Его дыхание возле моего уха, наши силуэты, растворенные в мягком свете фонарей.
Я провела пальцами по его куртке, потом чуть отстранилась, но всё ещё оставалась в его объятиях. Он посмотрел на меня снизу вверх, чуть приподняв голову. В его глазах не было ни тени усталости, ни тревоги — только тёплая, спокойная уверенность.
— Кай, — тихо сказала я, — в семье теперь всё хорошо. Они... они приняли.
Его губы дрогнули, и он крепче прижал меня к себе.
— Значит, они не пожалеют, — прошептал он, — что позволили тебе довериться мне.
Я улыбнулась, прижалась щекой к его груди. Он поглаживал меня по спине, медленно, успокаивающе. Всё было правильно. Всё было на своём месте. Даже зима, даже шум города — всё было как должно. Я чувствовала себя в безопасности. Но этот момент, как и всё хорошее, длился недолго. Я краем глаза заметила, как на обочине внизу остановилась машина. Необязательно было вглядываться, чтобы узнать её. Узкий силуэт. Почти незаметные шрамы на левой фаре. Я знала её звук, её габариты, её идиотскую привычку припарковаться наискось.
— Чёрт, — вырвалось у меня. Я отстранилась и почти зарычала. — Только не это.
— Что? — насторожился Кай, повернув голову.
— Неро. — Я ткнула подбородком в сторону машины. — Это его тачка. Он, чёрт побери, проследил за мной. Или просто решил, что я не способна даже на вечер погулять без охраны, я не знаю. Но он тут. И, чёрт возьми, он смотрит.
Кай посмотрел на машину, но ничего не сказал. Только выпрямился, стал чуть более напряжённым. Он знал Неро. Знал, насколько тот упрям и опасен, особенно когда речь заходила обо мне. Я почувствовала, как волна злости поднимается в груди. Не потому что Неро был рядом — а потому что он снова вторгался в мою жизнь, снова считал себя вправе решать, кого я встречаю, с кем обнимаюсь, кому улыбаюсь.
— Он всегда так делает? — спросил Кай, не отводя взгляда от машины.
— Только со мной и со своей женой. Вечно как с фарфоровой куклой, и это бесит.
— Он брат, поэтому беспокоится.
— Он контролирует. — Я повернулась к Каю. — А я устала быть на поводке.
Он кивнул. Я вдохнула поглубже, потом выдохнула, и вцепилась пальцами в край его куртки..
— Не отпускай.
— Никогда, — ответил он.
И хотя машина всё ещё стояла там, хотя Неро, возможно, сверлил нас взглядом, я снова почувствовала, как на душе становится легче. Потому что рядом был Кай. Потому что я была с ним. И потому что теперь — я была по-настоящему свободна.
Вдруг, Неро вышел из машины. Его походка была той самой, уверенной, резкой, будто каждый шаг он вырезал в асфальте. Ворот пальто приподнят, лицо в тени — не потому что он хотел спрятаться, а потому что всегда умел быть загадкой даже под прожекторами. Я напряглась. Сердце стучало в горле. Глаза прищурились сами собой.
— Сейчас будет, — пробормотала я сквозь зубы, чуть отстраняясь от Кая, уже мысленно заряжая весь арсенал слов и выражений, которые копила на этот случай.
Но Неро вдруг остановился в двух шагах от нас, и просто встал, вздохнул. И впервые за, наверное, вечность — посмотрел не на меня, не сквозь меня, а на Кая. Прямо, открыто, без презрения. Он молчал секунду, может, две, а затем коротко кивнул.
— Выпьем по кофе? — сказал он, негромко, почти ровно. — Познакомимся как положено.
Я моргнула. Губы приоткрылись, но слов не было. Я не знала, что сказать. Это был не тот Неро, который обычно врывался в мою жизнь с кулаками — метафорическими и не очень. Не тот, кто швырял обвинения, не слушая ответы. Это был брат. Просто брат.
Кай чуть повернул голову ко мне, будто спрашивал взглядом, но прежде, чем я успела сообразить, он уже протянул руку.
— Буду рад, — спокойно сказал он.
Неро посмотрел на эту руку всего секунду, а потом пожал её. Крепко, твёрдо, без нажима, без игры в доминирование. Как взрослый мужчина взрослому мужчине. Я почувствовала, как внутри всё вдруг сдвинулось. Что-то стало на место, а что-то — разболталось, как маятник. Мне захотелось одновременно заплакать и засмеяться. Неро, не отпуская Кая, чуть наклонился ко мне. Я почувствовала его дыхание у самого уха.
— Да, я всё равно буду следить. Я ублюдок, — прошептал он так тихо, что даже ветер не подслушал. — Я не умею иначе. Я не смогу просто уйти. Но я... я готов пойти на всё, чтобы не потерять тебя, Зизи.
Он отстранился, не дав мне вставить ни слова, и поцеловал меня в щеку. Медленно, почти нежно, как в детстве, когда я впервые разбила коленку, а он нашёл бинт.
Потом его рука легла мне на плечи — тяжелая, тёплая, знакомая — и он, уже громче, сказал:
— Минерва сидит в машине, злится, что вы стоите на ветру. Если мы срочно не найдём кафе, чтобы согреть свои задницы, она расстроится, а я не люблю расстраивать свою жену.
Я хмыкнул, почти рассмеявшись, и только тогда, впервые за весь вечер, поняла — может быть, у нас действительно есть шанс. У всех троих.
— Вперёд, — кивнула я, глядя на Кая, а потом на Неро. — Только, если кофе будет отвратительным, винить буду тебя.
— Всегда готов. — Он пожал плечами. — Я и не мечтал о лёгкой жизни.
И мы пошли — вместе. Как семья. Как начало чего-то нового.