Эпилог.
«Счастье в простом.»
|TISIANA|
Сводит с ума — COMEDOZ
Солнце обжигало плечи, но в этой испанской неге было что-то волшебное — как будто даже жара тут становилась частью медленной, вальяжной мечты, в которой мы с Каем плыли уже полтора года. Я лежала на его груди, чувствуя, как каждая его выдохнутая мысль отзывается в моей коже, а пальцы вели по спине невидимые узоры — то ли цветы, то ли линии судьбы, которые мы писали вместе.
Я подняла голову, прищурилась на водную гладь.
— Это река, или всё-таки море? — лениво пробормотала я, тыкая пальцем в горизонт.
— Гвадалквивир, — усмехнулся Кай. — Не море, но почти.
Он поцеловал меня в висок, не переставая чертить линии. Я почувствовала, как по спине пробежал лёгкий озноб. Не от холода — от любви. От ощущения, что всё так, как должно быть.
На борту было тихо, если не считать лёгкого шума мотора и плеска воды. Наслаждение в каждом мгновении — в аромате местного хамона, в оливках, которые я вытаскивала из миски ленивыми пальцами, в сломанном зонтике, который Кай пытался починить утром с таким видом, будто чинит спутник.
— Когда вернёмся домой, надо заняться ремонтом, — вдруг сказал он, прервав тишину. — В гостевой всё ещё торчит та идиотская тумбочка, которую ты выбрала на распродаже.
— Не трогай мою тумбочку, — фыркнула я. — Она винтажная.
— Она разваливается при взгляде. Если Ричард опять приедет, он не просто на ней кофе разольет — он с ней умрет одновременно.
Я рассмеялась, чуть привстала, посмотрела на него сверху вниз. Он прищурился от солнца, и в этих складках у глаз, в лёгкой щетине, в загорелом лице я видела всё, о чём когда-то мечтала.
— Ладно, — уступила я. — Но телевизор мы купим в первую очередь. Он иногда жалуется на то, что мы постоянно молчим.
— Согласен, — кивнул Кай. — И пусть он сам выберет пульт. А то ты опять возьмёшь слишком "молодежный".
Я хихикнула, уткнулась в его шею.
— Ты всё ещё обижаешься из-за пульта?
— Это была травма. Я работаю в серьезной организации, стреляю, прыгаю с вертолётов, перебираю пиротехнику, а потом не могу разобраться в пульте.
— Зато Ричард перестал его трогать, — напомнила я.
Он только покачал головой, усмехаясь.
— Кстати, Неро написал. Сказал, что они с Минервой прилетят, когда у нас закончится отпуск. Он предложил сходить со мной на стрельбище.
— Правда? — Я села, заглянула в его глаза. — Ты хочешь?
— Да, — сказал он просто. — Хочу. Он мне не враг, Луна. Даже наоборот — у нас с ним, наверное, больше общего, чем кажется.
Я провела рукой по его груди, остановившись на шраме под рёбрами.
— Ты стал частью семьи. Даже если сам не всегда это признаёшь.
Он ничего не ответил. Только взял меня за руку и поцеловал в ладонь. И в этом было всё — принятие, благодарность, спокойствие.
Полтора года назад я и представить себе не могла, что буду сидеть на яхте, в купальнике, с агентом, с которым прошла огонь, воду и психиатрические скандалы в семейной гостиной. Что мама будет присылать мне рецепты, а отец — короткие сообщения в духе «всё в порядке?». Что даже Неро, вечно хмурый и острый после знакомства с Каем, станет мне больше братом, чем угрозой. Я скучала по Нью-Йорку, по дому с мраморными ванными комнатами, по разговорам Минервы на рассвете и запаху дорогих духов, который витал в коридорах. Но Санта-Фе стал моим домом. Сначала было странно, возвращаться с каникул — и не в особняк, а в двухкомнатную квартиру. Открывать не старинную дверь с кованой ручкой, а дешевую, но качественную. Встречать меня должен был отец, как раньше, или мама с распростертыми объятиями, но вместо них был Кай. Со своими горелыми шницелями, с плохо заваренным кофе и желанием прижать к себе как можно крепче. И мне этого хватало.
Даже когда охрана отца неумело следила за мной, будто я не замечала двух одинаковых мужчин в одинаковых очках. Даже когда моя жизнь внезапно стала простой, я верила, что она моя. Самостоятельная. Сложная. Настоящая. Кай не делал меня слабее — он делал меня собой. Не защищал, а давал опору. Мы с ним были как два разных берега одной реки, между которыми всегда находился мост. Я посмотрела на него снова. Он лежал, прикрыв глаза, словно знал, что я сейчас буду на него смотреть.
— Я люблю тебя, — сказала я вдруг.
Он открыл один глаз, усмехнулся.
— Я тоже. Даже с твоей тумбочкой.
— Она винтажная, Кай! — Я засмеялась, накрывая его лицо ладонью. — Учись отличать стиль от хлама.
Он поймал мою руку, поцеловал запястье и прижал к себе.
— Тогда давай вернёмся домой и повесим на неё табличку: «Семейная реликвия».
Я кивнула, уткнулась в его плечо.
Да. Дом — это не стены. Это шрамы, и смех, и галстуки, и даже охрана за углом. Дом — это он. Это я. Это мы.
Мы лежали, утопая в тёплом золоте закатного солнца, которое рассыпалось по поверхности реки, превращая воду в расплавленный янтарь. Испания. Гвадалквивир. Название само по себе звучало как обещание — чего-то древнего, страстного и безмятежного. Я уже сидела на Кае, чувствовала, как его ладони держат меня за бёдра — легко, но властно, как будто я всегда принадлежала именно ему.
— Всё равно хочу домой, — прошептала я, чуть наклоняясь вперёд, чтобы почувствовать, как его руки скользят по коже.
— Уже? — Кай приподнял бровь, чуть прищурился. — Ты что, устала от хамона?
— Нет, — усмехнулась я. — Я устала ждать сюрприза.
Он усмехнулся в ответ — этот взгляд, в котором было всегда больше, чем он говорил вслух. В нём пряталась вся его любовь, вся его безмерная привязанность, которую он так старательно маскировал за сдержанностью.
— Нетерпеливая, — заметил он, снова коснувшись моей талии, как будто без этих прикосновений мы теряли контакт с реальностью.
— Ты сам меня такой сделал, — я провела пальцем по его губам. — Всё начинается с тебя.
В этот момент завибрировал мой телефон. Я тихо застонала, надеясь, что это не кто-то из университета, но, увидев на экране слово, резко выпрямилась.
— Мамочка, — пробормотала я, прикладывая телефон к уху.
Кай не отпустил меня — наоборот, чуть подтянул ближе. Я сидела, обхватив его ногами, пока он, совершенно невозмутимо, продолжал меня гладить, будто ни один разговор в мире не мог выбить нас из этого пузыря тепла.
— Тизиана, как у вас дела? Вы не сварились на солнце? Кай ест? Спит? В форме?
Я засмеялась.
— Мам, он ест, как солдат, а спит как младенец. Всё нормально. Ты не забывай, он всё-таки действующий агент. Даже здесь с оружием.
Кай, услышав это, тихо хмыкнул, не открывая глаз. Его пальцы скользнули чуть выше, под ребра.
—Хорошо, хорошо. Я просто... Ах, да. Виттория тоже в Испании. Где-то в спа-отеле под Малагой. Если хотите — могу вас связать.
— Бабушка? — я моргнула. — А чего она ничего не сказала?
—Ты же её знаешь, она сама себе хозяйка. — Голос мамы был мягкий, слишком мягкий.
Словно она говорила со мной не из дома, а из сна.
— Мам, ты странно говоришь. Ты чего-то не договариваешь, — я нахмурилась. — Ты что-то хочешь мне сказать?
Пауза. Очень долгая.
— Неро и Минерва... не приедут после отпуска. По одной очень важной причине.
Всё внутри меня сжалось. На мгновение я почувствовала, как пальцы Кая замирают на моём теле, будто он тоже услышал перемену в моём голосе.
— Мам, что?
— Минерва беременна, — произнесла она наконец, и в её голосе появилось то, что я редко слышала раньше: дрожь.
Радостная, тонкая, почти робкая. На секунду всё вокруг исчезло. Река, солнце, Кай, мои собственные мысли. Я просто сидела, вслушиваясь в эти слова, как в музыку из другого мира.
— Что?! — завопила я, откидываясь назад так резко, что Кай чуть не потерял равновесие. — Минерва? Беременна?
Мама рассмеялась. Я слышала, как она вытирает слёзы.
—Да, ты не ослышалась. Мы ждали подтверждения, теперь всё официально.
Я зажала рот рукой, потом завопила снова, хрипло и от чистого счастья.
— Мам! Это... это так... Господи, я стану тётей!
—Ты даже не представляешь, как Неро растерян. Он смотрит на тест, как будто это план подрыва моста.
Я задышала чаще, сердце билось с такой силой, что Кай, кажется, почувствовал его ритм через мою кожу. Я схватила его за лицо, не веря в происходящее.
— Мам, я перезвоню. Мне нужно... мне нужно обнять Кая.
— Хорошо. Позвони им обязательно, они будут рады.
Я отключилась. Просто положила телефон на лежак и замерла.
Потом, глядя Каю в глаза, прошептала:
— Минерва беременна.
Он моргнул.
— Вот как. — Его голос был мягким. И в нём было то, что я обожала — редкий, хрупкий оттенок удивления. — Неро будет отцом.
— Да. И я тётя. Ты представляешь?
Он кивнул. Потом притянул меня ближе и поцеловал в висок.
— Это приятно, правда. Я рад за них, и за тебя.
Он сказал это тихо, почти шёпотом. И я знала, для Кая это была максимальная форма восторга. Он не прыгал, не визжал, не строил драму — просто держал меня, и в этом было всё. Он и правда был похож на Ричарда — тот тоже не умел выражать эмоции, зато умел держать тебя, когда ты плачешь от счастья. Я поцеловала Кая в шею.
— Господи, это такая радостная новость, что я дрожу! Мой брат станет отцом! Неро, черт возьми, станет папой! Не представляю, как папа радуется внуку, или внучке. Боже, они сделали этот день в тысячи раз лучше!
Кай ничего не ответил, просто продолжал гладить меня, словно давая понять — всё в порядке, всё правильно.
— И никто не вмешивается, — прошептала я. — Папа не лезёт в твои дела, Ричард не лезет в наши. Мы выстроили свой дом, пусть он и не в Нью-Йорке, а в Санта-Фе. Пусть не особняк, а двухкомнатная квартира, где ты сжигаешь шницели...
Он засмеялся. Я уткнулась в него и вздохнула.
— И всё равно мы семья, да? Ты же ведь будешь дядей?
Он не ответил. Просто поцеловал меня в висок, и этого было достаточно. Я знала, что это своеобразный ответ.
Я позвонила Минерве первой — и, конечно, сразу услышала её счастливый, чуть сбивчивый голос. Поздравления вырвались сами собой, и мне показалось, что даже по телефону я чувствую её светящиеся глаза. Потом был Неро — его реакция была сдержаннее, но за ней тоже пряталась радость. Он всегда умел держать лицо, но я знала его достаточно хорошо, чтобы почувствовать, как дрогнул его голос, когда он услышал: «Я так за вас рада».
Когда я завершила звонки, всё во мне было словно распахнуто для счастья. Я обернулась — Кай все сидел, прислонившись к стенке каюты, грудь его медленно поднималась и опускалась, он держал меня за талию, не отпуская, будто само моё тело было ему нужнее воздуха. Я прижалась к нему щекой, закрыла глаза и глубоко вдохнула. От него пахло солнцем, солью, морским ветром и чем-то своим — домом. И я подумала, что мы растём. Все мы. Минерва будет мамой, Неро — отцом, а мы... А нам и так хорошо, без спешки.
Да, Кай был старше. Существенно. Он видел больше, пережил больше, у него за плечами война, огонь, потери, а у меня университет, семья, взросление. Но мы встретились на одной прямой, в одном времени, и всё, что было «до», перестало играть такую уж важную роль. Он никогда не торопил меня. Свадьба? Конечно, предложение было, но мы не ставили сроков, не устраивали шумных вечеринок, не покупали кольца. Нам было достаточно знать, что мы выбрали друг друга.
Он не говорил о детях, не заводил разговоров о том, когда их стоит завести, и я любила его за это. Потому что наше настоящее было таким полным — нам хватало совместных завтраков, редких, но дорогих выходных, разговоров в полусне и его пальцев у меня на коже. Мы делили одну кровать, одно пространство, один ритм. Иногда — одну боль. Но всё это было добровольным, живым, настоящим. Я часто задумывалась, что Кай всё ещё носит в себе Джулио. Не как роль, не как память, а как отголосок, тень. Он не говорил о прошлом. Никогда. Но иногда я замечала, как он задумывается, когда смотрит на фото в телефоне, присланные Ричардом из архива, или когда получает в ответ на свои подарки для сестёр тихое спасибо. Он поздравлял Лию и Миреллу с праздниками — не как родной брат, а как кто-то, кто не может быть рядом, но не может и забыть. На Рождество он отправлял им книги, шарфы, мелочи с надписью «Дж.» — и больше ничего не требовал.
И, как бы странно это ни звучало, мне было этого достаточно. Мне не нужно было, чтобы он открывал каждую рану, вытаскивал наружу всё, что его когда-то разрушило. Я хотела, чтобы он был счастлив здесь и сейчас со мной. И если для этого ему нужно было отгородить часть себя — пусть. Главное, что он был со мной.
Наша квартира в Санта-Фе не была убогой или тесной, нет. Она была светлой, аккуратной, с простыми, но уютными деталями. Много белого, немного дерева, шторы, которые я сама выбирала, и кресло, в которое он утыкался лицом, когда уставал. Просто она была не такой, как особняк. Меньше глянца, меньше пафоса.
Поначалу, да, было странно. Возвращаться не в зал с высоким потолком, где пахнет воском и старым деревом, а в обычный подъезд, где соседский пес иногда драл нам коврик. Но в этих мелочах было что-то по-настоящему моё. Жизнь, которую мы строили сами, без золотой клетки, без строгих рамок.
И рядом был он. Тот, кто держал мою руку, когда я сомневалась, кто молча гладил спину, когда я не могла заснуть. Тот, кто носил на себе груз прошлого, но не позволял ему испортить наше настоящее. Я поцеловала Кая в висок. Он посмотрел на меня снизу вверх, глаза блеснули.
— Думаешь о чём-то? — спросил он.
— Думаю о сюрпризе, — ответила я. — Скажешь?
Кай усмехнулся, и притянул меня ближе.
—Сад закончили. Я созвонился с твоей мамой, твою оранжерею перевезут в течение нескольких дней, пока мы здесь.
Я широко распахнула глаза, и удивлённо ахнула, а затем сразу же поцеловала его, прижавшись ближе. Господи, у меня был самый лучший мужчина.
—Все хорошо? — взволнованно спросил Кай, когда я почувствовала, как слезы скопились в уголках глаз.
—Просто... просто счастлива.
И это была правда.