XX.
«Не зная прошлого, невозможно понять подлинный смысл настоящего и цели будущего.»
|TISIANA|
Когда мы с мамой вернулись из больницы, особняк казался до боли чужим. Привычные стены, пропитанные родным запахом дорогих духов, будто давили на грудную клетку. Всё было на месте — охрана у входа, тишина в коридорах, шелест штор — но внутри меня царил полный хаос. Я даже не попрощалась с мамой у лестницы, просто кивнула и пошла в сторону своей комнаты, как будто тело шло само, а сознание плелось сзади, еле дыша.
Когда я закрыла за собой дверь, первой мыслью было — тишина. Мне хотелось её так отчаянно, как ребёнку хочется обнять игрушку после кошмара. Я подошла к кровати и рухнула на неё лицом вниз, не раздеваясь, не разуваясь, не заботясь о том, что волосы спутались, а под ребром тянет после долгого сидения в больничной палате. Мне было плевать. Я просто лежала и не думала, пыталась не думать. Но это было невозможно. В голове крутился только он.
Кай или Джулио. Господи, я до сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью. Он не Кай. Не тот человек, которого я встретила когда меня трясло от страха, и всё кричало внутри — спасите. Он был другим. Он был Джулио — мальчиком, который когда-то был частью похожей на нашу семьи. Тем, кто считался погибшим, тем, кого предали. И тем, кого я полюбила, не зная, кто он есть на самом деле. Но, несмотря на это, он всё ещё мой Кай. Он остался тем, кто смотрел на меня так, будто я — не порождение мафии, не дочь Андреа, не преступление, а просто человек. Женщина. Его женщина.
Его слова до сих пор звенели у меня в голове, отчётливо, как будто он говорил их шёпотом прямо в ухо:
«Я хочу на тебе жениться.»
И это была не угроза, не ультиматум. Он не просил бросить всё ради него. Он предлагал шанс. Предлагал другой путь — другой воздух, в котором можно дышать, не оглядываясь. А я утопала в собственных сомнениях. Я закрыла глаза и уставилась в подушку. Я не могла говорить. Ни с кем.
Мама заглядывала в комнату несколько раз, кажется, оставила чай, но я даже не повернула голову. Я знала, что она хотела поговорить, поддержать, спросить, как я, но я не могла. Просто не могла. С папой — тем более. Он разбил мне сердце сегодня. Раздавил его. Как будто мои чувства, мои слёзы, мой выбор были ничем. Как будто я, его дочь, не могла любить того, кого сама выбрала. Он готов был убить Кая. Я знаю, он волновался, видела это в его глазах, в том, как дрожала его рука, когда он приказал больше не показывать Кая в доме.
«Это моё последнее слово».
Может, он хотел защитить меня. Но этим он просто дал понять, что не доверяет мне. Не уважает мой выбор, не верит в мою любовь. Я чувствовала себя преданной, и в то же время я всё ещё любила его. Своего отца. Моего грозного, вспыльчивого, но такого преданного папу. Того, кто учил меня ходить, кто пугал ухажёров одним взглядом, кто носил меня на руках, когда я падала на снегу. Но сегодня он сломал во мне что-то. Как будто одним ударом уничтожил ту ниточку между нами, которая казалась вечной.
Я всхлипнула и закрыла лицо руками. Глаза жгло, как будто слезы выжигали всё изнутри. Мне нужно было пространство. Молчание. Покой. Слишком много за два дня. Слишком много открытий, правд, фамилий, лиц.
Лия, Мирелла, Джулио, Лив — это всё как водоворот, в котором теряешься, пока не захлебываешься. А Кай сделал предложение. Пусть и словами, пусть без колец, без цветов, но это было самое искреннее, что я слышала в жизни.
«Ты станешь самой счастливой женщиной, если уйдёшь со мной из этого мира».
Я знала, что это значит — отказаться от всего, от отца, от матери, от имени, от власти. От Тизианы Романо, как привыкли меня называть. Это не было лёгким решением, но каждое слово, сказанное им, заставляло сердце биться сильнее, отчётливее.
Я прижала подушку к груди, свернулась, как ребёнок, и просто лежала. Без голоса, без сил, но с одной уверенностью, что скорее всего выберу не Кая, и не семью. Я выберу себя. А я, уже давно принадлежу ему.
Я не ответила Каю, ни "да", ни "нет", а просто оставила все, как есть. Сейчас мне нужно было разобраться в себе, а ему явно стоило прийти в себя после всего, что он узнал. Мы оба нуждались в отдыхе, и, надеюсь, сейчас он тоже лежал в постели и дышал полной грудью, размышляя над чем-нибудь полезным.
—Зизи? — раздался стук в дверь, а затем она тут же отворилась.
Минерва, которой не было сегодня с утра дома, стояла в дверном проеме со стаканом кофе, и мило улыбалась. У меня не было сил даже подняться, поэтому я перевернулась на спину, и скривившись от боли в плече, кивнула подруге, но почти сразу поняла, что сделала это зря. Позади нее возвысился Неро с лицом, полным решимости поговорить со мной. Я же не горела желанием, потому что он был тем, кто удерживал меня от уничтожения двери в папин кабинет, когда он говорил с Каем.
Я вздохнула, когда чета Романо вошла, и остановилась у зеркала, видимо, ожидая реплики от меня.
—Ну? — сказала я, поднявшись к изголовью кровати.
Минерва опустила голову, перед этим поставив стакан кофе на столешницу, а Неро провел пальцами по переносице, и тяжело вздохнул, будто не знал, с чего начать разговор.
—Ты не хочешь говорить с отцом, со мной, но могла бы поговорить с матерью, — с укором произнес Неро, уперевшись бедрами в мой туалетный столик. — Имей уважение, Тизиана, ты же уже не ребенок.
Невольная усмешка сорвалась с моих губ. Неро хотел обвинить меня в этой ситуации? Да ладно!
—Ох, как тебе легко говорить об этом, любимый брат, — съязвила я, смотря ему прямо в глаза.
Неро был до чертиков похож на нашего папу, и даже его глупая привычка дергать плечом от злости передалась ему.
— А почему мне должно быть сложно? Потому что ты влюбилась в мужика, старше тебя на пятнадцать лет, и перестала думать о ком-то кроме себя? Побереги нервы, сестрёнка, ты слишком много берешь на свои хрупкие плечи, — оскалился Неро за секунду, и стал бродить по комнате туда сюда.
Я же медленно сползла на край кровати, и спустила ноги на пол, стараясь держать себя в руках. Неро был не прав, черт возьми.
—Ты вообще понимаешь, что папа и мама не просто так волнуются? Или по твоему они должны были встретить этого выродка с распростертыми объятиями, и сказать «Ура, наша дочь влюбилась в старого мужика! Наконец отдадим ее замуж, и будем жить долго и счастливо без нее!».
—А я что, должна заткнуться, и сказать — «Да, дорогая семья, я всю жизнь буду сидеть на вашей шее, и выйду замуж только тогда, когда вы подберете мне жениха, который достоин меня, а по совместительству является вашим подручным!». Так что ли? Черта с два, Неро! — выругавшись, я закатила глаза, потому что смотреть на молчаливую Минерву и разъяренного Неро не было желания.
—Обвинять отца в твоей защите самое глупое, что ты когда-либо творила, Тизиана. Твой мозг перестал работать, когда ты связалась с этим дерьмом.
—Дерьмом? Обвинять? Какой же ты придурок! Я просто не хотела, чтобы папа убил его! Кай ни в чем не виноват, но если любовь причина для убийства, у меня для вас плохие новости, — задохнулась от собственного крика. — Вы грёбаные убийцы без какой-либо чести!
Неро рассмеялся будто сумасшедший.
—Да ну? Вот это открытие. Не неси чушь, Тизиана, ты выводишь меня из себя. Не будь, блядь, дурой, порви с этим ублюдком, что незаконно проникал на территорию нашего дома, а потом и на территорию университета, и все будет нормально, — брат подошёл ближе, и сверлил меня своим темным, до жути похожим на папин, взглядом.
—А я не порву, потому что не собираюсь идти на поводу у ваших желаний! Обложили меня охраной с ног до головы, и хотели, чтобы я подчинялась. Я подчинилась, а вот Кай по вашим законам жить не будет, понятно?
—Потому что в следующий раз пристрелит нашего отца, когда будет в своей экипировке. Интересно, насколько сильно он запудрил тебе мозги, и как быстро ты забудешь мертвого папу, будучи женой его убийцы?! — прорычал Неро, а затем развернулся ко мне спиной. — Дура, боже, какая же ты дура, Тизиана.
— У нас семья эгоистов! — выкрикнула я, размахивая рукой. — Вы вообще уверены, что мы семья?! Говорить такие вещи... Как у тебя язык повернулся, Неро? Господи, как вы мне все осточертели!
—Ты все перевернула, — Неро прикрыл лицо ладонью, а Минерва вздохнула так, будто я была виновата в очередной истерике ее мужа.
—Хорошо, я сдохну в этом доме, с родителями, тобой, бабушкой и Минервой, но сдохну одинокой, потому что вы из-за своей ревности, из-за своей чертовой мафии не даёте мне быть счастливой. Если ты решил идти против меня, знай, что с этого момента я не твоя сестра, которая всю жизнь была твоей опорой, я грёбаное воплощение папы в женском обличии, и поверь, тебе не понравится то, что я от него унаследовала, — рявкнула я, встав на ноги. — А теперь пошли вон отсюда!
Минерва со страхом в глазах посмотрела на меня.
—Неро просто неправильно формулирует свои мысли. Может, он и жесток, но заботится о тебе так же, как и ваши родители, — произнесла она, но ее я слушать не стала.
—Выйдите отсюда! — повысила голос снова, и указала здоровой рукой на дверь.
Когда за Неро и Минервой закрылась дверь, я позволила себе наконец осесть. Не как сильная и гордая наследница мафиозной фамилии, а просто как уставшая, измотанная девочка, которой стало невыносимо тяжело от всего происходящего. Я села на край кровати, опустив плечи, и провела рукой по лицу, будто это могло стереть с меня всё напряжение, злость, слёзы и ту обиду, что впиталась в кожу за последние двое суток.
Я действительно любила Неро. Он был частью моего мира с самого начала — ещё с тех времён, когда я не знала, как завязывать шнурки, а он уже таскал меня на плечах по всему дому. Он не был гиперопекающим, особенно когда я подросла — скорее, внимательным, но не навязчивым. Мы всегда чувствовали друг друга с полуслова. Вот почему сегодня было так больно. Он говорил так, будто я слепа, будто не понимаю, кто такой Кай, но я видела его лучше всех. Видела в самые страшные минуты. И если брат не верил моим глазам — значит, не верил и мне. Это разрушало все, что строилось годами между нами.
Я попыталась отвлечься, сделать глубокий вдох, сосредоточиться хотя бы на стуке сердца. Оно билось слишком быстро, слишком громко. Гул стоял в ушах, и я не знала, как совладать с этим. Хотела тишины. Хотела, чтобы весь дом замолчал, чтобы все эти лица, слёзы, допросы и тайны исчезли.
Но не успела я восстановить дыхание, как снова — стук. Я едва не выругалась.
— Войдите, — бросила хрипло, не поднимаясь.
Дверь отворилась, и я увидела их. Лия и Мирелла. Обе — словно тени самих себя. Взгляд потухший, лица усталые, под глазами следы бессонных ночей. Одежда — домашняя, но будто накинутая наспех. Они не прятали того, что плакали, и это было непривычно.
Лия вошла первой, Мирелла — следом. Они молча подошли и сели рядом, по разные стороны от меня. Я сидела между ними, не двигаясь. Они ничего не говорили. Несколько секунд только дыхание, моё сбивчивое, их — тяжёлое. Я не знала, чего ждать, но чувствовала, сейчас будет что-то важное.
Лия посмотрела прямо перед собой. Словно не решалась смотреть на меня.
— Нам нужно кое-что рассказать, — тихо сказала она.
Я не повернулась, только пальцы сжались крепче.
—Это касается Кая? — спросила я осторожно.
Мирелла кивнула.
— Да.
Я сжала губы. Хотела сказать, что не уверена, что готова. Что не хочу сейчас слушать ни исповеди, ни признаний, ни оправданий. Хотела попросить их уйти. Но не смогла, потому что видела в них боль. Эта боль была другой, не показной. Не ради того, чтобы его вернуть, не ради того, чтобы обвинить. А будто они и сами не знали, зачем пришли, кроме как потому что не могли больше молчать.
— Почему сейчас? — спросила я.
Лия чуть вздрогнула.
— Потому что мы не можем оставить его в неведении. Он имеет полное право знать, — сказала тетя Лия, и ее губы задрожали так, будто она вот-вот заплачет.
Я смотрела на неё, и не узнавала. Где-то в глубине души я помнила Лию как веселую, уверенную, солнечную тетю, схожую с Миреллой, а сейчас — передо мной была женщина, у которой под кожей жили десятки лет боли.
— Мы не ждём прощения, не просим его вернуться, и не хотим делать вид, что всё в порядке, — пробормотала Мирелла, — и есть вещи, которые мы можем оставить в тайне, но не хотим этого.
Каждое ее слово пугало не меньше предыдущего. Я подняла глаза на Миреллу, и коснулась ее холодной руки, а затем так же сделала с Лией.
—Если вам нужно избавиться от какой-то старой раны, то вы можете рассказать мне, — прохрипела я, ощутив колкую боль в плече.
И в этот момент, Лия резко впилась ногтями в мою здоровую руку, сжимая предплечье. Ее почти безумные глаза носились по моему лицу, а губы дрожали.
—Зизи, у него есть ребенок, — сорвалось с ее слипшихся губ, и я остолбенела, не в силах даже моргнуть.
Мне потребовалось несколько секунд чтобы обработать полученную информацию.
—Ч-что вы сказали? — еле выговорила я, пристально смотря на Лию, что уже плакала, но беззвучно, будто скрывая крик, рвущийся наружу.
—Я не могла иметь детей, Тизиана, — хрипло, с заиканием, пробормотала тетя, а Мирелла обошла нас, и сев сзади Лии, тут же обняла ее. —Знала, что не смогу подарить наследников мужу, что меня настолько уничтожили в плену, что моя жизнь разрушена...
Я широко распахнула глаза, а Лия сильнее сжала мою руку. Я не отпрянула, видя боль, пропитавшую каждую клетку ее милого лица.
—Джулио погиб..., — она запнулась. — Точнее якобы погиб, а затем нам сообщили, что Лив беременна. Его девушка, ей было пятнадцать, молодая, совершенно не знавшая, с кем спала. Она даже не подозревала, кем был Джулио и его семья...
Я была рядом с ними, но мысленно пыталась понять, где же прячется ребенок, который является примерно моим ровесником, и как он отнесётся к тому, что его отец на самом деле жив.
—Мы связались с ней и ее семьёй, дали денег, пообещали сделать все, чтобы защитить их, но ничего не вышло. В день родов, как только Оливия вышла из палаты, а ребенка забрали, произошел взрыв, забравший жизни всех представителей семьи Беккер, — Лия тараторила, запиналась, заикалась, глотала собственные слезы, продолжая сжимать мое предплечье.
Я же не верила, и мне казалось, что все это сон.
—Где его ребенок? — спросила я, едва осознавая, что говорю.
В этот момент обе сестры замерли, а Лия и вовсе покачнулась, будто сейчас потеряет сознание.
—С ним что-то произошло? — снова заговорила я, и Лия вдруг ринулась вперёд, обхватив другой рукой мою шею.
Она упёрлась носом в мое здоровое плечо и зарыдала.
—Ари, — я уловила сквозь слезы имя. — Арианна его дочь.
Сердце провалилось куда-то в пятки, и я неосознанно подняла раненую руку, уложив ее на спину Лии, что почти кричала мне в плечо.
—Я знаю, что это неправильно! Знаю, что должна была рассказать ей и ему правду, но я не могу! Адамо воспитывал ее как родную, понимаешь?! Я зову свою племянницу дочерью! Я. Зову. Свою. Племянницу. Дочерью, — Лия продолжала плакать, а я просто смотрела напротив себя, не в силах произнести хоть слово.
Все тело окутал странный холод, в глазах слегка потемнело. Я не чувствовала боли, но было ощущение, будто внутри, где-то среди органов кто-то поковырялся рукой, и открыл то, что было когда-то невидимым. Черт возьми... Дочь Кая — моя кузина.
—Я рада, что Джулио жив, и Ари... ему нужно знать о ней, но нужно ли ей знать о нем? Нужна ли она ему? — протараторила Лия, а я сама не заметила, как слеза скатилась по моей щеке.
Господи, бедная Лия оказалась в замкнутом кругу своей боли и радости. Мне показалось, что она сейчас рассыпется в моих объятиях на тысячи мелких кусочков, настолько ей было больно.
—Я скажу ему сама, — хрипло протянула я, хотя ещё не знала, как смогу это сделать. —Думаю, от меня он воспримет это легче, простите.
Я еле успокоила Лию. Она снова начала дрожать, когда попыталась встать, но я приобняла её, заставляя немного подышать. Мирелла только кивнула мне, будто подтверждая, что Лия выложила всё, что могла. Я слышала ещё несколько обрывочных фраз — какие-то нюансы, детали, и, главное, просьбу. Чтобы я никому, никому, кроме Кая, не рассказывала об Арианне.
Я покивала. Не потому что мне было всё понятно — наоборот, в голове был тот самый туман, от которого тошнит. Просто я не могла выдавить из себя ни единого внятного слова. Я знала: Кай должен узнать. Должен знать правду, даже если это сломает его. Даже если после этого он уже никогда не сможет взглянуть на своих сестер как на чужих. Даже если это станет тем последним камнем, который потянет его на дно.
Как только Лия и Мирелла ушли, я осталась одна. Я не включала свет, просто села на край кровати, глядя в точку. Казалось, я отдалилась от самой себя. Мысленно я всё ещё слышала их голоса — тихие, срывающиеся, пропитанные виной, страхом и чем-то почти священным. Как будто они доверили мне не просто секрет, а ключ от чьей-то души.
Кай. Тот, кто шептал мне на ухо, что готов всё оставить ради меня. Тот, чьи глаза искали во мне не соратницу, не любовницу даже — а точку опоры. Он и так жил в тумане, в полужизни, вытянутой между прошлым и настоящим, и я собиралась добавить ему груз. Но молчать не могла. Меня не пугало, что у него есть дочь. Меня пугал момент. Сейчас. Когда он не помнит, когда не готов, когда каждый факт из прошлого — как гвоздь в голову, и при этом, я знала, он достоин правды.
Я выдохнула. Слишком резко, потому что в груди всё сдавило. Взяла телефон, и быстро набрала сообщение.
Тизиана:Мне нужно с тобой поговорить. Срочно. Я приеду.
Ответ не заставил себя ждать:
Кай: Жду, Луна.
Он понял, без лишних вопросов. Я встала, переоделась, даже не вспомнила, что натянула, только бы не пижама, только бы штаны. Руки дрожали, но я справилась. Заплела волосы в небрежный хвост, нашла куртку и ключи.
В коридоре меня встретил папа. Он стоял, прислонившись к стене, будто знал, что я появлюсь.
— Куда ты? — его голос был ровным, но в нём вибрировало что-то угрожающе-тяжёлое.
Я не остановилась.
— Поеду без охраны. Я вернусь, и мы с тобой поговорим, — бросила я через плечо.
Остановилась, и обернулась, встретила его взгляд. И, на удивление, он не преградил дорогу. Только чуть скрипнул зубами, будто проглотил что-то металлическое и ядовитое.
— Ладно, — произнес он. — Только будь осторожна.
Это было почти как благословение.
Я вышла, села в первую попавшуюся машину, включила зажигание, будто действовала на автомате. Дорога до Кая была как провал — я почти не помнила, как доехала. Помнила только, что сердце колотилось, как бешеное. Позади ехала знакомая машина, означающая, что отец все же отправил сопровождение. Гребаная забота. Грёбаный контроль. Оказавшись у дома Кая, я выдохнула, и попыталась понять, как сказать ему о том, что где-то на белом свете есть девятнадцатилетняя кудрявая копия Кая? Есть миловидная девочка с угольными волосами, мягкой улыбкой и горящими, карими глазами по имени Арианна, обязанная носить фамилию Дероса, как ее отец. Как, черт возьми, я должна ему сказать?
Я сидела в машине дольше, чем собиралась. Руки сжимали руль, хотя двигатель был заглушён, и вокруг царила тишина, нарушаемая лишь редкими звуками от соседей по району — где-то хлопнула дверь, кто-то завёл мотоцикл, и на секунду мне показалось, что я не справлюсь. Что всё это — не моя история, не моя правда, не моё время. Но я уже была здесь. И если не скажу — всё это будет как гниющая рана. Всё, что узнала, всё, что носила в себе, станет ложью, медленно разъедающей всё, что мы с Каем выстраивали. А я не хотела лгать, ни ему, ни себе.
Набравшись смелости, я открыла дверцу машины, резко, почти со злостью, будто злилась на собственную нерешительность. Шаги по дорожке к подъезду казались слишком громкими, словно весь мир слушал, как я иду к двери мужчины, которого люблю. Чёрт, нет. Не просто мужчины — человека, с которым я хотела жизнь, нормальную, без крови, без оглядки, без фамилии на вес золота и проклятия. Оказавшись внутри здания, я поднялась к его квартире, и встала перед дверью. Не успела поднять руку, как она распахнулась. Будто он ждал меня прямо под порогом.
Mania — Фразами к тебе
На его лице — снова эта каменная невозмутимость, но с каким-то новым оттенком... усталости или тревоги. Глаза будто искали угрозу за моим плечом, и когда не нашли — расслабились. Он наклонился вперёд, почти незаметно, и поцеловал меня в край губ. Сдержанно, не как любовник, не как мужчина, срывающийся с цепи, а как тот, кто проверяет, на месте ли ты.
— Заходи, — сказал он коротко и мягко, впуская меня внутрь.
Я прошла внутрь пространства. Гостиная в чёрно-серых тонах, в углу полумрак, мягкий свет от настольной лампы, а в воздухе лёгкий запах кофе и чего-то древесного. Невольно в голове всплыло воспоминание: комната дальше по коридору, та самая. Наполненная чем-то слишком запретным, но одновременно сладостным. Но сейчас не то время, совсем не то. Я заставила себя забыть об этом и села на чёрный диван, чувствуя, как ноги предательски подкашиваются.
Кай сел рядом, не касаясь, просто рядом. Он посмотрел на меня внимательно, чуть склонив голову вбок, как будто пытался прочесть меня — строчку за строчкой, как книгу. Он умел это как никто другой.
— Ты пришла с чем-то важным, — тихо сказал он. — Вижу по глазам.
Я сглотнула. Всё в теле было напряжено, но он не торопил.
— Я подумал, — продолжил он, чуть дрогнув, — что ты пришла отказаться. Отказаться от моего предложения и выбрала свою семью.
Я чуть не рассмеялась сквозь эту нервную ком в горле. Какая ирония. Он — тот, кто всю жизнь не знал свою семью, думал, что потерян, и вот теперь боится, что я выберу свою. Но я пришла не за этим.
— Нет, Кай, — отмахнулась я, взяв себя в руки. — Не за этим. Я просто должна тебе рассказать об одной очень важной вещи. Лия и Мирелла хотят, чтобы ты знал.
Он не перебивал, только замер, ожидая. Я заглянула ему в глаза, глубоко вдохнула. Надо было быть осторожной. Слишком многое зависело от этих слов. Но я знала, что должна сказать правду, даже если это будет как нож.
— Лия и Адамо... — начала я тихо, — они растили девочку. Арианну. Вероятно, ты уже достал их досье, и знаешь, а может быть и нет.
Кай кивнул, но я не знала, соглашается он с моими словами, или действительно знает о них все.
—Она не родная дочь им, но и не сирота. Она твоя, Кай.
Он не отреагировал. Лицо по-прежнему оставалось непроницаемым, но что-то в нём изменилось — в глубине взгляда появилась странная, опасная тишина. Как будто весь его внутренний мир перестал дышать, ожидая следующей фразы.
— Твоя дочь, — повторила я, теперь чуть громче. — От девушки по имени Оливия. Вы были... подростками, она была беременна, когда тебя... когда тебя «не стало».
Он не двигался, только губы едва заметно сжались.
— Её... Оливию убили, — продолжила я как можно мягче. — В больнице, сразу после родов. Это сделали твои родители, Кай. Причин, к сожалению, никто не знает. Возможно, это была месть за твое предательство, или за предательство Лии, что стала частью другой семьи.
Я выдохнула. Как будто всё это я несла на себе, словно тяжкий груз, и теперь просто отпустила. Он сидел молча. Не двинулся, не моргнул, не закрыл глаза, только смотрел в одну точку, словно за её пределами мог найти подтверждение тому, что услышал. Я чувствовала, он не в порядке. Не мог быть в порядке после такого. Но он не дал себе сломаться, даже сейчас. Даже когда я видела, как его пальцы медленно сжались в кулак, а в груди что-то застыло.
— Прости, — прошептала я.
И тишина в комнате стала такой плотной, что можно было услышать, как падают мысли.
Я видела, как его лицо изменилось. Это было не сразу, нет. Всё началось с микродвижений: чуть приподнятые брови, напряжённые уголки губ, мышцы на шее, вздёрнувшиеся от сдерживаемого дыхания. Он попытался скрыть это, выровнять выражение, сохранить ту холодную невозмутимость, которая так часто прикрывала его эмоции, как стальной щит. Но в этот раз — не получилось. Я видела всё. Он отвернулся на секунду, будто чтобы переварить, а потом резко, отрывисто начал задавать вопросы.
— Она живёт в достатке? — спросил он, почти механически. — У неё есть всё?
Я кивнула, чувствуя, как сжимаются пальцы на коленях.
— Да. Всё, что только может быть.
— Она знает, что она... не родная? — Голос чуть дрогнул, но он всё ещё не смотрел на меня.
— Нет, — призналась я. — Ей никогда не говорили.
Он сжал челюсть, а затем продолжил, уже быстрее, как будто нужно было добраться до какой-то финальной точки.
— Она хорошо воспитана? Любит свою семью? Она счастлива? Не... не втянута в это всё?
— Она добрая, умная, очень красивая. — Я старалась говорить мягко. — И да, она счастлива. Она живёт своей жизнью, Кай. Как обычная девушка. Она не знает ничего о грязи, о боли, но к твоему, скорее всего, сожалению, является частью мафии. Но для неё есть только дом, книги, университет... родители, которые её любят.
Он кивнул, чуть замедлив движение головы. Словно всё стало на свои места. Или, наоборот, полностью разрушилось.
— Значит, она живёт лучшую жизнь, — сказал он почти шёпотом. — И ей лучше не знать.
Я замерла. Он встал и прошёлся по комнате, как будто искал, куда деть руки, куда спрятать тяжесть этих слов. Потом остановился, оперевшись на спинку дивана.
— Она не должна знать, что где-то существует сломанный, обгоревший агент SWAT, — произнёс он с горечью. — Тот, кто не чувствует ничего к прошлому, даже к ней.
Я хотела что-то сказать, но он поднял руку — не грубо, а чтобы попросить договорить.
— Я даже не видел её, не слышал её голос, но уже знаю, что ничего не почувствую. Я не отец. Я ничто для нее. Она — дочь тех, кто её вырастил, а я — просто выживший. Я должен остаться пустотой для неё, для ля Лии, для Миреллы и всех, кто когда-то знал Джулио.
Он посмотрел на меня, и я едва сдержалась, чтобы не зарыдать прямо там. В его глазах не было ни злости, ни боли — только пустота. Холодная, стерильная пустота, которой он пытался закрыться, как бинтом на ране, которую никто не должен видеть.
— Потому что Джулио умер, Тизиана. — Голос стал тихим, словно чужой. — Он сгорел в том доме. А Кай... он выжил.
И это прозвучало, как приговор без права на апелляцию.
Я не думала, просто вскочила, не обращая внимания на боль в плече, на ссадину, которая снова начала ныть от резкого движения. Всё это стало неважным. Я не дала себе ни секунды, подошла к нему, шагнула ближе, пока не почувствовала его дыхание на лице.
— Кай, — прошептала я, но он не ответил.
Тогда я просто обняла его. Плевать на боль. Плевать на то, что он пытался оттолкнуть всех, кто видел в нём Джулио. Я вцепилась в него с отчаянием, как будто могла склеить его трещины своим теплом, своей верой, своей любовью. Поднявшись на цыпочки, я прижалась щекой к его груди, ощущая, как быстро стучит его сердце.
Он не обнял меня сразу. Руки повисли вдоль тела, будто он не знал, имеет ли на это право. Но я не отпускала. Я крепко держалась за него, как будто могла забрать всю эту боль на себя. А потом он выдохнул, тяжело, почти надломленно. И я почувствовала, как его руки медленно обвивают мою спину, осторожно, как будто он боялся ранить меня, или себя. Он присел, потянув меня за собой, а я забралась к нему на колени, уткнувшись в шею, словно ребёнок. Плевать, как это выглядело, я просто хотела, чтобы он почувствовал, что жив, что его любят.
— Ты не пустота, — прошептала я, прижимаясь крепче. — И никогда не был. Ты не просто выжил, ты восстал из пепла.
Он не ответил, только крепче прижал меня к себе, и этого было достаточно.