XVII.
«За одну минуту любви больше узнаешь о человеке, чем за месяц наблюдений.»
|TISIANA|
Я лежала на больничной койке, уставившись в потолок, который уже успел мне осточертеть. Рука болела — туго перемотанная, тёплая от пульсации под повязкой. Ранили не смертельно, но достаточно, чтобы выбить из реальности. А ещё больше меня выбила мама. Она сидела у окна, что-то шептала тёте Нерезе, и обе бросали на меня те самые взгляды, которые я ненавидела.
— Отдайте мой телефон, — сказала я в третий раз за последний час.
Мама даже не пошевелилась, лишь вздохнула. Та самая тяжёлая, усталая, материнская тишина, от которой у меня сжималось горло, но злость была сильнее. Они всё сделали, чтобы я не смогла с ним связаться. Меня сводило с ума то, что я не знала, как он, где он, что с ним. Он ушёл, когда я лежала на земле, окровавленная, ушёл с какими-то мужчиной, пропал, и я даже не знаю, жив ли он. А они смотрят на меня, как будто я сошла с ума, хотя, честно, с ума сходили именно сестры Дероса.
— Он не может быть их братом, — пробормотала я, больше себе, чем им. — Это же абсурд.
Но внутри всё переворачивалось. Эти женщины, их слёзы, их лица, их крик: «Это Джулио!». Им неважно, кто он для меня, им важно, кто он был для них. Я прикрыла глаза. Как такое вообще может быть? Кай. Джулио. Сын мафиози? Брат тех, кого я знаю с детства? А я... я просто хотела его обнять. Просто услышать, что он жив, что он не ранен. Что он тоже обо мне думает. Я сжала пальцы в кулак, но повязка на руке тут же отозвалась болью. И всё, что я могла — это молчать, стискивая зубы. А внутри — только крик. Крик, который не выпускали ни мама, ни тётя, ни я сама.
Вдруг, мама подошла ближе вместе с тетей, и села на край койки. Больше я злилась не на нее, а на Неро, что преподнес все так, будто я предала семью, а Кай бросил меня, и стал ублюдком. Но наши взаимоотношения не должны были стать частью публичного обнародования, потому что это личное, но Неро было плевать.
—Тизиана, как самочувствие? — спросила мама чуть мягче, чем до этого, и взяла меня за руку.
—Я в порядке! — огрызнулась я, вырвав здоровую руку из хватки мамы. — Отдай мне мой телефон!
—Милая, — тетя Нери тяжело вздохнула, глянув на маму, что выглядела не просто злой, а разгневанной.
—Дайте мне позвонить ему, вы что, издеваетесь?! Мама!
—Тизиана, я сказала — нет, значит нет, не огрызайся!
И стало больно от ее тона. Сейчас мне не нужна ее забота. Сейчас мне не нужен никто.
Я понимала, что Кая не было целых три месяца, и каждый день этого молчания резал меня изнутри, как лезвие. Я винила его, злилась, проклинала — и всё равно ждала. Но теперь, когда он появился у порога моего дома, рискуя жизнью, я вдруг поняла: он был готов на всё ради меня, даже если знал, что его там ненавидят.иОн мог не приходить, и, возможно, это было бы проще для всех — но он всё равно пришёл, и этим доказал больше, чем тысячи извинений. Я вспомнила его взгляд, полный боли и решимости, и сжала руку в кулак — не потому, что злилась, а потому что не могла больше сидеть сложа руки.
Да, мы оба были глупыми. Он сбежал, я закрылась, и между нами выстроилась стена из гордости и страха. Но между нами всегда было нечто большее, чем просто влечение. Это была не одержимость, не наваждение, а любовь — пусть ещё не до конца оформленная, но уже чертовски настоящая. Я резко скинула одеяло и спрыгнула с кровати, не обращая внимания на боль в перевязанной руке.
— Отдай мне телефон, — сказала я, глядя на маму. — Сейчас же.
— Нет, — её голос был спокойным, но в нём слышалась сталь. — Я не хочу, чтобы ты снова страдала.
— Это не тебе решать, — я повысила голос. — Я взрослая, и это моя жизнь.
— Он не для тебя. Он никогда не будет твоим, Тизиана. Он — потенциальный враг, и ты это знаешь.
— А может, враг — это ты? — выпалила я, и мама вздрогнула. — Ты видела, как я тогда плакала. Видела, как я сходила с ума без него. И всё равно сейчас решила, что лучше лишить меня возможности дышать, чем попытаться понять.
— Я защищаю тебя! — крикнула она, и впервые за всё время в её глазах мелькнули слёзы. — Я не переживу, если с тобой что-то случится.
— Я люблю его, мама. — Я уже не кричала, но каждый мой слог был точен и твёрд. — И если он умрёт, не зная этого, то ты никогда себя не простишь.
Мама сделала шаг ко мне, но я отступила. Я больше не могла дышать в этой комнате. Сердце колотилось, как у зверя, загнанного в клетку, и я сорвала с руки капельницу, чувствуя, как игла выскальзывает с хрустом.
— Что ты делаешь?! — крикнула тётя Нереза, но я уже развернулась и побежала в сторону уборной, захлопнув за собой дверь.
Я включила холодную воду, прислонилась к раковине и глубоко вдохнула. Я не знала, где он сейчас, не знала, ранен ли он, жив ли вообще, но я знала одно — я должна его найти. Пусть мама говорит, что он враг, пусть мир рушится, а земля уходит из-под ног, но я выберу его. Потому что люблю.
Я вышла из уборной, медленно прикрыв за собой дверь, и попыталась не споткнуться о собственные мысли, которые спутались в голове так же плотно, как волосы в узле на затылке. Рука болела. Даже не сама рана — к ней я уже почти привыкла — а именно то место, где стояла капельница, будто всё ещё чувствовался металлический вкус лекарства, впитывающийся под кожу. Я прижала пальцы к этому участку, стараясь не морщиться от боли, но даже это напоминание не отвлекало от главного — Кай. Всё, что происходило, всё, что мы пережили, прокручивалось в голове, как чёрно-белый фильм, в котором каждый кадр пропитан дымом, кровью и любовью.
Я не знала, куда иду, просто шла. Коридоры были серыми, приглушённо освещёнными, с лёгким запахом антисептика и больничной тишины, такой тревожной, что даже собственные шаги казались чем-то нарушающим порядок. Я проскользнула мимо процедурной, потом прошла через отделение педиатрии, где на стенах висели яркие рисунки, контрастирующие с моим внутренним состоянием. В приёмном покое я, наконец, позволила себе сесть на жёсткий пластиковый стул. Я поджала ноги, прижав здоровую руку к груди, а раненую положила на колени, чтобы не шевелить. Надеялась, что никто не найдёт меня хотя бы несколько минут. Глупо, конечно, насколько я знала свою семью, меня искали с того момента, как я вышла из палаты. И, конечно, именно в тот момент, когда я начала думать, что могу немного передохнуть, передо мной возник дядя Тео.
Он не говорил ни слова. Просто молча подошёл и сел рядом. Я почувствовала, как напряглась, мышцы стали жёсткими, как натянутая струна — мне совсем не хотелось снова выслушивать лекцию о морали, о том, кто достоин нашей любви, а кто нет. Но он не торопился говорить, медленно закатал рукава своей рубашки, открыл протез и провёл по нему пальцами, будто вспоминал, как потерял руку. Я не смотрела на него, но чувствовала, как его взгляд ощупывает моё лицо.
— Болит? — спросил он после долгой паузы, кивнув на мою руку.
— Чуть-чуть, — пробормотала я. — Не это больнее всего.
— Я знаю, — ответил он тихо. — Знаю, Тизиана.
Я повернула голову и наконец посмотрела ему в глаза. Там была не злость и не упрёк, как я ожидала, а усталость и... сочувствие? Меня это сбило с толку.
— Ты ведь хочешь, чтобы я сейчас начал рассказывать, как он опасен, как он может нас всех погубить, да? — спросил он, усмехнувшись, но без веселья.
— Было бы логично, — пожала я плечами. — Все остальные именно это и делают.
— А я хочу поговорить с тобой не как дядя, не как член семьи, а просто как твой друг.
Я молчала, и он продолжил.
— Расскажи мне про него. Про Кая. Как вы познакомились?
Я выдохнула. Даже не ожидала, что смогу произнести хоть слово, но вместо этого всё вырвалось само. Я рассказала, как он появился в поле моего зрения в тот теракт, как я уловила его взгляд при облаве. Рассказала, как он оказался в университете, как я не могла понять, кто он такой, и почему его тень повсюду. Рассказывала о его взгляде, о голосе, который выводил из себя, но при этом странно успокаивал. Я говорила с придыханием, с дрожью в голосе, вспоминая, как его пальцы касались моей кожи так, будто искали что-то давно потерянное, и как он смотрел на меня — так, как будто я была его единственным спасением.
— Ты любишь его, — тихо произнёс Тео, не спрашивая, а утверждая.
— Да, — кивнула я, и мне вдруг стало легче. — Глупо, да?
— Нет, не глупо.
— Но все думают, что он — враг. Что он предатель, агент, чужой. Они думают, что он опасен, что он может нас уничтожить.
— А ты?
Я посмотрела перед собой, на белую стену приёмного отделения, и сказала:
— А я думаю, что он — мой. Он рисковал своей жизнью, когда пришёл к нам домой. Он знал, что его могут убить, но всё равно пришёл. Разве это не любовь?
Тео тяжело выдохнул, закрыл глаза и сказал:
— Я понимаю твоих родителей. Они боятся, и я тоже боялся, когда потерял руку. Боялся, отпускать покойную жену, боялся, что не смогу быть отцом. А потом понял, что страх — не повод лишать себя жизни. Настоящей. Той, в которой ты сам выбираешь, с кем быть и за что бороться.
Я опустила голову, прижала ладонь ко лбу.
— Я не хочу быть их заложницей. Я люблю свою семью, но не хочу прожить всю жизнь по чьим-то правилам. Я хочу сама решать, кого любить, хочу построить свою жизнь, не отталкивая от себя тех, кто дал мне счастье. Пусть и ненадолго.
Тео кивнул, медленно встал и протянул мне здоровую руку.
— Тогда начни с малого. Поговори с ним. Убедись, что вы оба хотите одно и то же. А дальше — борись за своё, как и он за тебя.
Я взяла его руку, встала. Сердце стучало быстро, и боль в ране будто притупилась. Я знала, что всё ещё будет трудно. Но знала и другое — я уже не была той, прежней. И даже если всё сгорит к чертям, я всё равно пойду до конца. Потому что Кай стоил того.
Вопрос возник в голове, когда мы с Тео медленно шли по коридору.
—Ты бы позволил Фрее или Инессе выбрать не того? — пробормотала я, и дядя сжал мою руку.
—Я не Андреа, Тизиана, увы, — произнес он, и я посмотрела ему в лицо.
—Что это значит?
—Если бы на твоём месте была моя дочь — я бы убил этого агента, прости. Но это не значит, что я люблю дочерей меньше, чем Андреа. Мы просто разные.
Я хмыкнула. Мы уже почти дошли до палаты, как я вдруг остановилась, потянув Тео за рукав.
— Дядя... — прошептала я, не зная, с чего начать, потому что просить у него то, что я собиралась, казалось почти наглостью. — Дай мне позвонить, пожалуйста.
Он посмотрел на меня пристально, с прищуром, как будто пытался заглянуть под кожу и найти там хоть намёк на лукавство, но я была предельно искренней. Тео вздохнул, на секунду закусил губу, как будто взвешивал, насколько это глупо или опасно, а потом полез в карман и протянул мне телефон.
— Только быстро, — пробормотал он. — И если это кто-то, кого мне не стоит слышать — говори на шепоте.
Я кивнула, уже набирая номер Кая, сердце забилось больно и громко, рука дрожала, а палец соскальзывал с экрана, как у испуганного подростка, а не взрослой девушки. Но он не ответил, ни с первого, ни со второго раза. И я почувствовала, как в груди сжимается что-то тяжёлое, как будто невидимая рука сжала сердце и не хотела отпускать.
— Он не отвечает, — прошептала я, и глаза защипало, но я не позволила слезам скатиться. — Тео, пожалуйста... отвези меня к нему. Мне нужно его увидеть. Я... я не прощу себе, если не узнаю, что с ним.
Он замер, как будто я сказала что-то невозможное. Посмотрел на меня прямо, с долей тоски, будто видел в моих глазах ту же боль, что сам чувствовал, теряя кого-то важного. И всё же он ответил не сразу. Сначала был тяжёлый выдох, затем взгляд в сторону, как будто он советовался сам с собой.
— Андреа надерёт мне задницу, — хмыкнул он и почесал затылок, — но, чёрт с ним. Поехали. Только ты ничего не говори, кто тебя вёз, иначе я сам себе в подвал пойду.
Он кивнул мне, а затем вывел через служебный выход, где уже стояла его чёрная машина. Внутри пахло кожей и апельсинами. Я чувствовала, как пульсирует боль в плечевом суставе, где было ранение, и ноет место от вырванной капельницы, но всё это было фоном, потому что в голове была только одна мысль — Кай. Я должна его увидеть. Я должна знать.
Он вёл машину быстро, но уверенно, не спрашивая, не комментируя мою молчаливую истерию. И, когда мы подъехали к дому Кая, я вылетела из машины, будто боялась, что он исчезнет, если я не найду его за следующие пять секунд. Но дома никого не было. Свет не горел, двери были закрыты, и паника начала закипать в груди.
— Его нет... — выдохнула я, и уткнулась лбом в ладони, чувствуя, как что-то внутри меня ломается.
Тео коснулся моего плеча.
— Подожди, не нервничай. — Он достал телефон и отошёл, на этот раз говорить явно с кем-то серьёзным.
Разговор был коротким — пара фраз, и всё. Вернувшись, он сказал:
— Есть один адрес. Вероятно, он у отца. Я тебя туда довезу, но слушай внимательно — ты никому не говоришь, кто тебя привёз. Никому. Ни при каких обстоятельствах.
Я кивнула, почти сразу, даже не раздумывая, потому что знала: он помогает мне рискуя. Он сунул мне в руку сложенные купюры.
— На такси обратно, если что. И охрану я пришлю чуть позже, но только если ты мне клянёшься, что он тебя не тронет.
Я посмотрела ему в глаза твердо, не отводя взгляда.
— Он не тронет, я уверена.
Он усмехнулся, как будто в моём голосе прозвучало нечто, что вызвало уважение, и кивнул.
— Тогда иди, Зизи, и не делай глупостей.
Я не знала, что будет дальше, не знала, кто мне откроет, и примут ли меня там. Но я знала одно — я не могла жить дальше, не увидев его, не узнав, цел ли он. И если для этого мне нужно было бороться против всех — я была готова. Потому что любовь — она не спрашивает разрешения.
Я не знала, чего ожидать, но когда подошла к двери, и поняла, что она не заперта, сердце застучало в груди чаще, чем когда-либо прежде. Тихонько, как будто боялась спугнуть сам воздух, я нажала на ручку, и та поддалась — дом впустил меня внутрь, как будто знал, что я приду. Внутри было темно, неестественно глухо, и только где-то вдалеке тлел приглушённый свет, едва заметный сквозь щель между дверями, ведущими дальше. Я сделала шаг, и пол скрипнул под босыми ступнями. Дура, конечно, что поехала раздетая, с перемотанной рукой, без обуви и куртки, но меня это совершенно не волновало. Холодно было не телу, холодно было душе. Пройдя по небольшому коридору, я оказалась в комнате, напоминающей какую-то старую, запущенную гостиную. Здесь не было ни роскоши, ни тепла, ни уюта — только тишина, запах времени и следы чьей-то боли, оставленные в полу и стенах.
Свет лился из другой комнаты, и я пошла туда, осторожно, будто каждый шаг приближал меня к краю пропасти, в которую я готова была упасть. Я не звала его, не осмеливалась нарушить тишину, словно боялась, что если скажу его имя, он исчезнет, как мираж. Свет оказался мягким, тусклым, исходившим от лампы в углу, и когда я вошла, первое, что увидела — это его силуэт на полу.
КАЗАКИ ДЕЛАЮТ ХИТЫ — Мой ненаглядный
Кай сидел, прислонившись к стене, в руках он сжимал старую, пожелтевшую газету, а рядом стояла почти пустая бутылка виски. В комнате пахло алкоголем, а ещё чем-то кислым, тяжёлым, словно смесью тоски и боли. Его голова была опущена, плечи напряжены, взгляд застыл где-то в другом месте — точно не в этом мире.
Я затаила дыхание. Он был жив, измотанный, побитый, но живой. Я присела на колени перед ним, и слёзы вдруг сами покатились по щекам, не спрашивая разрешения. Я коснулась его лица здоровой рукой, судорожно, быстро, будто боялась, что он исчезнет, если я не проверю, что он настоящий. Его кожа была горячей, щетина царапала ладонь, а на скуле синел большой кровоподтёк, который я тут же поцеловала, словно могла стереть боль своими губами.
— Живой, — выдохнула я, прижимаясь лбом к его виску. — Господи, Кай, как же я боялась.
Мне было плевать, кто он, кем был или кем оказался. Плевать на закон, на мафию, на крики мамы, на рану в плече, на боль в теле и душе. Я видела только его. Моего Кая. Моего мужчину.
Он не двигался. Его взгляд оставался мутным, каким-то неестественно тусклым, и я поняла, он не до конца осознаёт, что я рядом. Возможно, он думал, что я его галлюцинация, что я — отражение той боли, которая жгла его изнутри три месяца. Но когда наши взгляды встретились, его пальцы вдруг сомкнулись на моём запястье. Осторожно, не больно, но крепко. Его рука дрожала. Он посмотрел на моё плечо, на повязку, на кровь, проступающую сквозь бинт, и его брови резко сдвинулись.
— Ты ранена... — прошептал он, и голос его был хриплым.
— Это не важно, — я покачала головой, не отводя взгляда. — Главное — ты. Я искала тебя. Думала, сойду с ума, если не узнаю, как ты. Если не увижу тебя.
Он всё ещё смотрел на меня, будто пытался сложить меня в своей памяти, найти в моей улыбке, в моих слезах правду. Затем он прикрыл глаза, и прошептал:
— Я боялся, что ты меня ненавидишь. Что я предал тебя.
— Нет, — я резко покачала головой. — Ты просто запутался. Мы оба запутались. Мы оба глупые... Но я люблю тебя, Кай. Слышишь? Люблю, несмотря ни на что.
Он не ответил. Только тихо положил лоб на моё плечо, стараясь не задеть рану, и выдохнул, как будто наконец-то смог дышать. Мы сидели в тишине, и я гладила его волосы, мягкие, чуть вьющиеся, те самые волосы, которые мне так хотелось потрогать, когда я лежала в больнице, глядя в потолок и молясь, чтобы он был жив.
— Здесь всё ложь, — прошептал он спустя минуту. — Я думал, что знаю, кто я.
Я замерла.
— Ты что? — я смотрела на него, не веря своим ушам.
— Я не помню. Но когда та женщина коснулась моего лица, — он запнулся, тяжело вздохнув, — мне стало... больно. Знаешь, не телу, а внутри, будто что-то дернулось, раскололось. Я всю жизнь жил, веря Ричарду. А теперь не знаю, кому верить. Себе тоже не могу.
Я прижалась к нему, крепко, словно хотела стать щитом от всех этих внезапных откровений, от мира, который рушился у него под ногами.
— Мы во всем разберёмся, — прошептала я. — Вместе. Только не отпускай меня, хорошо? Мы найдём ответы, Кай.
Он прижал меня к себе, уткнулся носом в мои волосы, и долго молчал. Его руки дрожали, но мне казалось, что внутри него постепенно стихает буря, и на её место приходит надежда. Надежда, что он больше не один, что я — здесь. Что я не отдам его никому, и я действительно не отдам. Ни судьбе, ни памяти, ни тем, кто захочет забрать его у меня. Он — мой. И я — его.
ANDREA
Я сидел в своём кабинете, в том самом, где воздух был пропитан запахом старого дерева, сигаретного дыма и терпкого виски, и в который даже мои дети не заходили без стука. Пальцы постукивали по столу, в такт несуществующей мелодии, и каждая секунда молчания снаружи казалась мне предвестником беды. Нервы были на пределе, хотя внешне я, как всегда, сохранял спокойствие — внешняя маска, которую я носил долгие годы, была неотъемлемой частью моей природы.
Через свои каналы я уже начал копать под Кая. У меня были люди в полицейских участках, в миграционной службе, в судмедэкспертизе и даже среди архивариусов. Я знал, кого дергать за нитки, чтобы получить нужную мне информацию. Один важный человек контролировал доступ к некоторым базам данных ФБР — пусть и не напрямую, но через своих людей. Пара звонков, пара пакетов наличными, несколько напоминаний о долгах, и уже через пару часов мне присылали первые куски мозаики. Кай. Настоящее имя — под вопросом, биография — дыры, недомолвки, и провалы в памяти, о которых он сам, скорее всего, даже не догадывался. Но меня это, если честно, волновало меньше всего. Мне было плевать, чьим он был сыном, кем он работал, был ли он агентом SWAT или сатаной во плоти. Важно было одно — Тизиана. Моя маленькая девочка, которую я всю жизнь защищал от всего мира, и вот теперь она падала в этот омут с головой, ради парня, чья кровь была полной загадкой.
И в этот момент зазвонил телефон. Экран высветил имя, от которого у меня всегда щемило внутри — Элиза. Я тут же поднял трубку.
— Дорогая? — спросил я резко, как всегда. Но она знала, что это моя манера, а не злость.
— Андреа, — её голос был сбитым, нервным. — Тизиана сбежала. Она была в палате, потом мы повздорили и...
Я почувствовал, как внутри всё обрушилось. Нет, я не закричал, не вскочил с места, не выронил трубку, как это делают в плохих фильмах. Но я замер. Буквально окаменел, и что-то болезненно сжалось в груди.
— Как сбежала? — мой голос был низким, тихим, и от этого куда страшнее. — Кто её выпустил?
Сердце сжалось, а по венам пронесся гнев. Моя Зизи была чертовски темпераментной, но всегда оставалась папиной и маминой дочкой. Сейчас мне было тяжело поверить в то, что она была готова рискнуть нашим доверием и сбежать к тому, кто только недавно объявился в ее жизни. Моя Зизи бы этого не сделала. Моя маленькая Зизи бы так не поступила.
— Никто, она просто...
— Достаточно. — Я оборвал её, не желая слышать домыслов. — Я найду её, не переживай, dea.
Я повесил трубку и резко повернулся к Кассио. Он сидел на диване у окна, один из тех, кто с детства был мне самым близким, и я доверял ему больше, чем кому-либо.
— Найди её, сейчас же. Она не могла уйти далеко. — Я подал ему ключи. — Возьми ту машину, что без номеров.
Кассио сразу вскочил, не задавая лишних вопросов. Именно за это я и держал его рядом. Я остался один, теперь будучи ещё сильнее нервным из-за Тизианы. Передо мной лежала папка, и медленно открыл её, с каким-то внутренним отвращением. Первое, что бросилось в глаза — старые отчёты о пожаре, неизвестно где, и как. Один выживший — мальчик, доставленный в госпиталь без сознания, с черепно-мозговой травмой и кучей ожогов. Имя — не указано. Удочерён или усыновлён через третьих лиц. Пропущен через систему защиты свидетелей? Неизвестно. Я пролистывал страницы, и чем дальше читал, тем сильнее у меня сжимались челюсти. Он не просто мальчишка с улицы. Его когда-то спрятали. Его кто-то спас.
Я листнул дальше, и обнаружил фотографию. На ней был парень пятнадцати лет, с кудрявыми волосами и зелеными глазами, явно только после больницы, с кучей бинтов, и незаживших ран. Он смотрел в камеру будто неосознанно. Под фотографией было имя: Кай Фостер. Рядом же лежала фотография мальчика того же возраста, но без ожогов, и подпись была другая: Джулио Дероса.
Если это действительно Джулио... если он брат Лии и Миреллы, что тогда? Что это значит для моей дочери? Для меня? Я откинулся в кресле и потер лицо ладонями. Всё смешалось: семья, кровь, месть, любовь. Как защитить дочь, если враг уже в её сердце?
Снова звонок. Не телефон — внутренняя связь.
— Синьор Романо, к вам пришёл человек от Риза. Привез кое-что. Данные, которые вы просили. И записи с камер университета.
Я кивнул, словно меня могли увидеть. Пусть приносят, копают дальше. Потому что, если он хоть на миг сделает моей дочери больно — я похороню всю эту чёртову историю вместе с ним.
Человек Риза принёс мне новую пачку документов. Ещё одно досье на Кая и его отца. Я не сразу его открыл — нет, я знал, что внутри, и боялся читать. Не потому, что ожидал чего-то ужасного, а потому, что каждая строчка могла разрушить привычный порядок вещей, а я всю свою жизнь только и делал, что выстраивал этот порядок, кирпичик за кирпичиком, чтобы моя дочь жила в безопасности.
Этот грёбаный Кай появился слишком быстро, и Тизиана... Она изменилась с тех пор, как он появился в её жизни. Элиза говорила, что что-то не так, но я надеялся, что это лишь догадки. В ней больше не было той наивной девочки, которую я укрывал от всего мира. Она стала женщиной, и это пугало.
Документы пахли дешёвой бумагой и чем-то металлическим — возможно, краской. Ричард раньше был копом в Финиксе. Не рядовым — выше. Что-то вроде заместителя шерифа, а потом ушёл в федеральную структуру. Видимо, были основания, возможно — заслуги или связи. После пожара, в котором, как считалось, погиб мальчик, он забрал того самого мальчика из больницы — молча, без лишнего шума, как делает тот, кто знает, как работают системы. После этого Ричард уехал в Санта-Фе, поменял ему имя и документы. Слишком гладко. Я знал, как подделываются документы — слишком идеально, чтобы быть фальшивкой. Выглядело так, будто он получил поддержку сверху. Возможно, сделал это с чьего-то позволения, или кто-то захотел скрыть мальчика настолько хорошо, что ему дали новую жизнь. И вот теперь этот мальчик — взрослый парень — оказался в жизни моей дочери.
Вторая страница — фото Кая. Сильная линия подбородка, усталые глаза, чуть вьющиеся волосы. Меня передёрнуло. Он действительно был похож. Похож на кого-то. На кого именно — я пока не мог понять. В этот момент дверь распахнулась, и я даже не успел поднять глаза, как в кабинет влетела Мирелла. Она никогда не повышала голоса, никогда не жаловалась, но сейчас она была сама не своя.
Её лицо было в слезах, глаза покраснели, губы дрожали, пальцы белые от напряжения. Её плечи тряслись, а я замер, забыв о бумагах.
— Мирелла? — осторожно сказал я, поднимаясь с кресла.
Она не ответила. Она шагала вслепую, как будто её вёл кто-то сверху, и я лишь мешал. Нащупала стол, провела по нему рукой, как будто убеждалась, что на месте, а потом остановилась.
— Скажи, что это он... Скажи, что это был мой брат, пожалуйста, — прошептала она еле слышно.
Я закрыл глаза. В комнате стало душно.
— Я готова на всё, — продолжила она, задыхаясь. — Только скажи, что это он. Я помню его, я клянусь, Андреа, я его помню! Я знаю, как он смотрел на меня, как смеялся, как защищал... Я не могу забыть. Не могу. Это он, да? Я услышала его голос ещё в университете, но не придала этому значения, но Лия, она видела его!
Я молчал. В голове смешались факты, и я вспомнил про того самого человека из министерства. Блядь, этот ублюдок обманул нас. Черт, а если это план, и он впутал туда мою дочь? Разорву. Убью, и не почувствую вины.
— Это он? — прошептала она снова, уже тише, как будто сама боялась своего вопроса.
Я посмотрел на неё, и впервые за долгое время не как капо, а как человек, часть семьи.
— Я не знаю, — ответил я честно. — Но всё указывает на то, что да. Мирелла, если это правда... вы и он живете ложной реальности уже девятнадцать лет.
Она закрыла лицо руками и всхлипнула. А я встал, прошёл к ней и обнял. Если это и был тот мальчик — если Кай был Джулио, то у нас всех грёбаные проблемы.