XVI.
«Амнезия — это кратчайший путь начать жизнь сначала».
|KAI|
Я даже не дёргался. Просто смотрел на Тизиану, что скрылась за дверью особняка с застывшими на губах словами, которые заставили меня обомлеть. Она сказала, что любит меня.
Хаос был повсюду. Я чувствовал его в каждой клетке своего тела, в напряжённых лицах людей, в звуках рвущегося воздуха, в испуганных голосах, перекрывающих друг друга. Когда я шёл сюда с цветами в руках, я знал, чем это может закончиться. Я не был наивен — прекрасно понимал, что шагаю в самую пасть льва, в дом, где любой из присутствующих был готов за долю секунды разнести меня в клочья.
Но я больше не мог ждать. Три месяца — проклятых девяносто дней, в течение которых я пытался заглушить её голос в своей голове. Я боролся с собой, спорил с прошлым, сомневался, делал шаг вперёд — и пятился обратно. Я сомневался, достоин ли её, не разрушу ли её, стоит ли мне быть рядом с ней. Но всё оказалось проще и страшнее: без неё мне было невыносимо. Она стала моей Луной, той, что затмевает всё вокруг, даже солнце. И я стоял здесь, на снегу, со сведенными за спиной руками, не в силах двинуться, но не от страха. Я был готов умереть ради неё. Потому что любил. По-настоящему.
Когда я увидел, как распахнулась дверь, а на меня рванулись охранники, я не сопротивлялся. Я знал, что должен пройти через это. Ради неё, ради нас. Меня повалили, скрутили, я услышал, как кто-то кричит — кажется, это был Неро. Его кулак врезался в мою челюсть с яростью, которую я даже не стал оценивать. Я заслужил всё это. И, возможно, даже больше.
Потом ко мне подошёл мужчина — высокий, суровый, с тяжелым, убийственным взглядом. Андреа Романо. Я знал, кто он. Слишком хорошо знал. В кругах SWAT его досье передавали с пометкой «неприкосновенный». Он был не просто капо — он был легендой, и не в хорошем смысле. Его методы обсуждали шёпотом, сдерживая содрогание. Этот человек держал весь Нью-Йорк на крючке, и вот он, передо мной.
Он схватил меня за подбородок, сильно, словно хотел сломать кость одним движением. Его пальцы впились в мою кожу, и я почувствовал, как внутри сжимается всё, но не от страха. Я смотрел ему прямо в глаза. Потому что мне нечего было скрывать.
— Ты хоть понимаешь, куда ты пришёл? — прорычал он сквозь зубы.
Я молчал. Но моё молчание не было вызвано страхом или растерянностью, я просто ждал, когда он закончит.
Но вдруг... Что-то изменилось. Женский крик. Высокий, надрывный, пронзительный до дрожи. Я повернул голову насколько позволяли сжатые руки охраны, и увидел её.
Худенькая женщина, с вьющимися волосами, буквально рвалась ко мне сквозь толпу. Её руки дрожали, губы шевелились, она плакала. Настоящие слёзы — не театральные, не показные. И она повторяла одно имя:
— Джулио... Джулио... Адамо, это Джулио!
Я не понимал, о чём она. Кто такой Джулио? Почему она смотрела на меня, будто увидела призрака? Её глаза были полны боли, надежды и чего-то такого давнего и личного, что я не посмел отвернуться. Что-то в её лице было пугающе знакомо, будто она из сна, который я давно забыл. Я хотел спросить, что происходит, но не успел. Голос Андреа снова раздался прямо у моего уха:
— С какой целью ты сюда пришёл? Облава? Кто за тобой стоит?
Я поднял взгляд. Серьёзно? После всего, что я чувствую? После всего, что я потерял и чем рискую?
— Я пришёл за ней, — сказал я тихо, но твёрдо. — Не за вами, не за домом, не за мафией. За ней.
На мгновение наступила тишина. Даже дикая женщина, выкрикивающая имя, замолкла. Все взгляды были на мне. Я чувствовал, как кровь капает из разбитой губы, но не чувствовал боли. Я просто стоял со связанными руками, и любил.
Мужчины столпились вокруг меня, создавая плотное кольцо, от которого веяло опасностью. Я чувствовал их тяжёлое дыхание, слышал, как тихо кто-то щёлкал затвором пистолета, и знал — малейшее не то слово, не тот взгляд, и меня могут просто стереть в порошок. Андреа Романо сделал шаг в сторону, достал телефон и начал кому-то звонить. Его голос был глухим, сдержанным, но каждое слово звучало как приказ. Он явно собирался что-то выяснить — обо мне, обо всём, что происходило.
Я знал, что долго мне здесь не продержаться. Не потому, что боялся, — потому что вокруг не было никого, кто хотел бы меня слышать. Я опустил взгляд на свои брюки и, пока все были заняты, незаметно нащупал пальцами потайную кнопку в кармане. Маленький выступ, крошечная кнопка... Я никогда прежде её не нажимал. Отец строго запретил трогать её без крайней необходимости. Один клик — и он узнает, что я в настоящей, смертельной опасности. Через двадцать, максимум тридцать минут, он будет здесь. Или всё, или ничего. Я нажал, вдохнул, и очувствовал, как внутри все сжимается. Всё слишком быстро.
Женщина — та самая кудрявая, истеричная, всё ещё кричала, рвалась ко мне. Она будто обезумела. Мужчина, державший её, не справлялся, и в один момент она вырвалась, подбежала, ее пальцы резко обхватили моё лицо, и я вздрогнул от холода её рук, от того, насколько отчаянно она вглядывалась в меня, от еле заметного дрожащего дыхания. Глаза её были полны слёз, и всё же в них светилось узнавание.
— Джулио... — выдохнула она. — Малыш, это ты?
Я не знал, что сказать. Кто такой Джулио? Почему она смотрит на меня, как на сына или брата? Почему мне кажется, что я где-то уже видел это лицо, этот взгляд? Я почти не успел осмыслить это, как дверь особняка снова распахнулась — и на крыльцо вылетела та самая женщина, которую я знал как директрису университета. В строгом пальто, с прямой осанкой, но лицо у неё было испуганным, бледным. Они были похожи. Очень. Как отражения одной души, разделённой на две половины. Одной — взволнованной и безумной, другой — затаившей боль на долгие годы. Директриса — Мирелла, если я правильно помнил, смотрела в нашу сторону, но кажется, будто даже не видела, что происходит. Рядом Неро продолжал рваться ко мне. Он кипел, жаждал моей крови. Его сдерживал другой мужчина, крепко вцепившись в его плечи, не позволяя сделать и шага. Но я видел в его глазах — он бы убил меня с удовольствием. Я чувствовал, как напряжение достигает предела, и не выдержал.
— Дайте мне увидеть Тизиану, и я готов умереть, — прохрипел я полностью уверенный в своих словах.
Молчание. Казалось, даже ветер стих. Мужчина, державший ту самую кудрявую женщину, расширил глаза. Его руки ослабли, как будто от удара, он застыл, не веря в то, что услышал. А кудрявая, всхлипывая, обхватила меня за плечи, будто защищая от всех. И тут Мирелла рухнула. Она обмякла, словно кто-то выключил в ней жизнь. Её подхватили вовремя, она не ударилась, но упала тяжело, и глаза её закатились.
А я просто стоял, внутри всё горело, я не понимал, что происходит, но знал одно: эти две женщины были связаны со мной. Каким-то странным, болезненным, невозможным образом. Я знал их. Где-то в глубине памяти, за слоями боли, выстрелов, крови и тишины... я знал их.
— Джулио... — выдохнул мужчина, державший кудрявую женщину.
Его голос был сдавленным, как будто сам он не верил в то, что произнёс. Адамо. Кажется, именно так её звали — мужчину, что держал её. Адамо. Это имя тоже что-то во мне отозвалось, словно было запечатано глубоко под кожей. Другой мужчина, что придерживал директрису — Миреллу, подбежал к Адамо. Он схватил его за плечи, заглянул в глаза и резко бросил:
— Вы что, с ума сошли? Что вы несёте? О чём вообще речь?
Я стоял, не двигаясь. Оцепенение сковало меня изнутри от того, что я ничего не понимал. Эти люди кричали, смотрели на меня, как на привидение из прошлого. А я чувствовал только тупую, тяжёлую боль в голове и в груди. Это было похоже на то, как если бы мне вырвали часть души, вернули — и она вдруг начала шевелиться. Женщина с кудрями снова обняла меня. На этот раз — крепко, по-настоящему. Она запустила пальцы в мои волосы, стиснула мою голову в ладонях, будто боялась, что я исчезну, как мираж. Её губы дрожали, дыхание сбивалось, и сквозь рыдания она прошептала:
— Это Джулио... Это мой брат... Это он... Адамо, скажи! Ты ведь тоже его узнал, скажи! Это Джулио, мой Джулио! Он живой... он же живой, Адамо... — её голос ломался, будто с каждой фразой она заново проживала годы боли и надежды.
Шум поднялся снова. Кто-то кричал, кто-то спорил, кто-то ругался на итальянском. Я ловил обрывки фраз — «невозможно», «мертв», «ошибка», «это не может быть он». Но эти руки на моей коже... их прикосновение. Я не знал, кто она, но моё тело помнило её. Моя память — нет, а тело — да.
— Увести его, — рявкнул Андреа, не выдержав.
Я дернулся. Что? Куда?
— В подвал. Сейчас же.
Охрана тут же среагировала. Руки сомкнулись на моих плечах, рывком потащили прочь от всех этих сумасшедших. Я пытался сопротивляться, но сил не осталось. Даже не из-за побоев — из-за этого ощущения, что всё происходящее реальнее сна, но непонятнее кошмара. И всё же... я не боялся. Потому что меня волновало только одно. Тизиана. Моя Луна. Та, из-за которой я здесь. Та, ради которой я нажал ту самую кнопку в кармане. И вдруг...
— Не трогайте его! Не смейте! — раздался крик.
Двери особняка распахнулись, и на улицу выбежала она. Тизиана, босиком, в платье, в котором она выглядела, как лучшая версия Рождества, которую только можно представить. Её глаза блестели от слёз, и голос дрожал, но она не молчала:
— Не трогайте его! Он не враг! Он мой! Он мой, слышите?!
Я, кажется, впервые за долгое время улыбнулся. Пусть на секунду, пусть где-то внутри, но улыбнулся. Потому что даже в этом аду она стояла за меня, любила, пусть и не вслух, пусть и без признаний — но я это чувствовал. Но её отец не поддался на её мольбы.
— В подвал, — бросил он снова.
Я шёл, не сопротивляясь. Если это цена, чтобы остаться рядом, пусть, я выдержу всё. И вдруг земля загудела. По двору прокатилась волна тяжёлых шагов, слаженного движения. Через секунду металлические ворота выбило с силой — и во двор влетел отряд. Люди в чёрном, в бронежилетах, с оружием наперевес. Я не обернулся. Я знал, кто пришёл. Отец приехал. И теперь всё только начиналось.
Начался хаос. Нет, даже не хаос — вакханалия, ад на земле. Всё происходящее больше напоминало сцену из кошмара, чем реальность. Люди в масках, чёрная форма, тяжелые ботинки — они ворвались, как армия тьмы, и действовали быстро. Слишком быстро, слишком агрессивно. Они были не из официального отряда, это были не те, кого послали бы «по уставу», это были те, кто слушал не приказы — а намёки. Это были люди моего отца... и он явно отдал неверный сигнал. Возможно, подумал, что моя жизнь под угрозой, и приказал действовать на поражение. И семья Тизианы тут же обозлилась.
Мужчины вытащили оружие, женщины спрятали детей, что выбежали на улицу, кт-то упал на землю, кто-то стрелял. Это была настоящая бойня. Пули свистели мимо ушей. Отряд скручивал тех, кто не успел поднять оружие, и стрелял в воздух, чтобы подавить сопротивление. Кто-то из братьев Тизианы кричал, кто-то пытался прорваться к женщинам.
И вдруг я увидел Ричарда. Он бежал ко мне, прорываясь сквозь ад.
— Что, чёрт возьми, происходит?! — заорал он, хватая меня за плечо.
— Мы должны уйти, — выдавил я, чувствуя, как бешено колотится сердце. — Отзови их, чёрт побери, они не должны стрелять! Тут дети, женщины, невинные! Мы не можем... нельзя...
И вдруг — выстрел, громкий, короткий, и в ту же секунду — крик. Я узнал этот голос из тысячи. Он разорвал меня пополам.
—Зизи! — следом раздался голос Неро.
Я обернулся, увидел, как её отбросило назад, она упала на каменную плиту. Кто-то из женщин закричал, кто-то кинулся к ней, а я замер.
Всё вокруг исчезло. Остался только этот момент — как её тело дрожит от боли, как тонкая ткань на плече пропитывается алым, как её пальцы царапают пол, и как я не могу двинуться.
— Она... — я выдохнул, но слов не было.
Кровь на ней. На моей Луне. Ричард, выругавшись, рвано сказал что-то в гарнитуру, и уже через секунду схватил меня за локоть:
— Уходим. Сейчас же.
— Нет, я не могу её оставить, — я вырывался, сердце сжималось в комок, ноги не слушались.
— Если ты останешься, вы оба умрёте! — прорычал он. — Пошел!
Меня буквально втолкнули в фургон. Мы запрыгнули, двери захлопнулись, и машина сорвалась с места. Я сидел в полной тишине, и даже не дышал. Перед глазами была только она. Её лицо, её губы, что шептали моё имя, её кровь, её взгляд, полный страха, боли и любви. Тизиана.
Всю дорогу до дома Ричарда я был как в тумане. Он что-то говорил. Объяснял в наушник, отдавал приказы, приказывал отозвать часть людей, проверял, не ранен ли кто-то из его. Наверное. Я слышал его голос, но не слова. Я ничего не слышал.
Потому что всё внутри меня кричало только одно имя — Тизиана. Я не знал, жива ли она. Не знал, дышит ли. Не знал, закрыли ли ей глаза, или она всё ещё смотрит в небо, не понимая, за что, и я не мог этого вынести.
Когда мы приехали, я даже не сразу понял, где мы. Лишь почувствовал, как меня повели внутрь, в знакомую кухню, тёмную, с тяжёлыми деревянными шкафами и запахом крепкого кофе, который въелся в стены.
Я сел за стол. Деревянная поверхность была холодной под ладонями. Я сжал её пальцами, будто это помогло бы мне удержаться в реальности. Ричард что-то поставил передо мной. Таблетки, антисептик, пластырь.
— Обработай раны, — буркнул он и отошёл к раковине.
Я не двинулся. Просто сидел и смотрел в одну точку. Перед глазами — её. Её глаза. Её слёзы. Её голос.
«Я люблю его, папа!»
Я провёл рукой по волосам. Они были влажные от пота, и слегка вились — я всегда ненавидел это. Но теперь... теперь я вспомнил. Те женщины. Две. Обе — кудрявые, обе — будто из другого мира.
«Это Джулио... Это мой брат...»
Я не знал, кто такой Джулио, и всё же что-то в этом имени отзывалось в глубине. Я сжал пальцы в кулак, голова закружилась.
Я вспомнил пожар. Нет... не сам пожар. Его я никогда не помнил. Я помнил запах гари, помнил крики, помнил, как проснулся в белой палате, а рядом сидел Ричард. Он сказал — моя семья погибла. Мать, отец, дом сгорел, а я выжил чудом. Он был тем, кто спас меня, и я поверил, потому что не было никого, кто сказал бы иначе. Но теперь... эти две женщины, их руки, их лица... Кто они? И почему я чувствую, что они — часть чего-то, чего мне всю жизнь не хватало?
— Ты слышишь меня вообще? — хрипло сказал Ричард, подходя ближе. — Ты выглядишь так, будто тебя током ударило.
Я медленно поднял на него взгляд.
LXST CXNTURY — AMNESIA
— Женщины.
— Кто?
Я не знал, с чего начать.
— Эти женщины. Они называли меня братом. Джулио. Это имя... — я замолчал. — Ты сказал, что моя семья сгорела. Но... я ничего не помню.
Он застыл. В его глазах мелькнуло что-то тёмное. И я вдруг понял: он тоже что-то не договаривает.
—Рой и Айси, — произнес я медленно имена родителей, которых не видел даже на фотографиях, и никогда не пытался найти, потому что Ричард не позволил мне грустить по ним. —Они точно погибли? Покажи их фото, достань досье.
Ричард вздохнул, и опустился на стул напротив меня. Я поднял взгляд, смотря в его темные глаза.
—Кай, — сказал отец аккуратно. — Все не так просто.
Я ударил ладонью по столу.
—Рой и Айси существуют? Это мои родители? — рявкнул я, хотя никогда не повышал тона на человека, вырастившего меня.
—Нет! — вскрикнул отец, и я заметил, как ярость заполонила кол лицо. — Нет никакого Роя и Айси! Ты сын ублюдков, которые бросили тебя сдыхать в гребаной канаве! Бросили гнить с кучей горелых трупов! Бросили, и никогда не вспоминали!
Шрамы, покрывающие мое тело начали зудеть, когда я впал в ступор, все ещё смотря на Ричарда. Его пальцы задрожали, он сжал их в кулаки, и выдохнул, опустив голову.
—Я был копом, работающим под прикрытием в Финиксе, — тихо начал он, а я все ещё не мог поверить, что жил во лжи столько лет. — Должен был следить за одним киллером, а потом заказать у него убийство и взять с поличным. Он жил на окраине, рядом со странным пустырем, напоминающим скотомогильник.
Я слушал, внимал каждое слово, в надежде не услышать что-то, что итак лезет мне в голову.
—В один из обычных рабочих дней в городе случилась трагедия. В частном доме одного из известных людей Финикса случился взрыв. По данным СМИ, это случилось из-за неполадок газовой системы, и во время взрыва в доме был лишь один член семьи — младший сын Изы и Доменика Дероса, — прошептал папа еле слышно. — Джулио Дероса.
Джулио. Джулио.
—Когда я следил за киллером, невольно оказался на том скотомогильнике, и вместе с трупами разложившихся животных я нашел несколько тел, среди которых...
Я не дал ему закончить, и дрожащими губами произнес:
—Среди которых был я.
Ричард кивнул.
—Я вызвал наряд, и оказалось, что ты единственный, кто был живым. Благодаря экспертизе мы выяснили, что один из мужчин закрыл тебя собой, тем самым не позволил сгореть заживо. Его плоть была твоей защитой, — продолжил Ричард. — Увидев тебя, я... я не смог оставить... не смог бросить... Твоя семья замяла дело с трупами, похоронила пустой гроб, и даже не спросила о том, где твое тело. Им было просто плевать, понимаешь? Им было плевать, что их сын погиб...
Я выдохнул. Каждая клетка тела покрылась мурашками, холод несся по позвоночнику. Это невозможно.
— В тот же день, когда я узнал о твоей амнезии, я попросил шефа перевести меня в любой другой город, чтобы я смог... Чтобы смог дать тебе лучшую жизнь, чтобы твоя семья не преследовала тебя, и не пыталась уничтожить. Я знал, какой клан стоял за их спиной, и просто хотел уберечь тебя... Я дал тебе свою фамилию, назвал в честь покойной дочери, и надеялся, что ты никогда не узнаешь, что был частью ублюдков. Что был настолько пустым местом для своих родителей, что они оставили тебя гнить среди дохлых кошек и собак.
Я сидел, всё ещё сжимая край стола, как будто он мог удержать меня от падения. Но я уже падал. Не физически, где-то внутри, без возможности остановиться. Всё, что говорил Ричард, ударяло по голове, по сердцу, по памяти. Слишком громко. Слишком резко.
— Они живы..? Мои родители? — голос дрожал, он был чужим.
Ричард отвёл взгляд, потом посмотрел на меня — прямо, без паузы, как нож под рёбра.
— После того, как они выбросили тебя — их не стало. Никто не знает, где и как. Словно исчезли.
Выбросили. Меня. Не потеряли, не похоронили, а выбросили. Я не сразу понял смысл этих слов. А когда понял — дыхание оборвалось. Как люди живут после этого? Как они дышат, зная, что их ребёнок сгнил на помойке? Как они спят? Как смотрят на других детей? Как вообще живут?
Я откинулся на спинку стула, сжал виски руками. Голова гудела, как после удара. И вдруг всё начало складываться. Как сломанный пазл, в котором всё же нашлись недостающие детали.
— Те женщины... — прошептал я, еле слышно, — Это мои сестры?
Ричард молчал, но затем едва слышно произнес:
—Я знал одно — в момент твоей «смерти» у тебя была одна старшая слепая сестра. После того, как я забрал тебя в Санта-Фе, я перестал интересоваться жизнью этих тварей.
Всё стало ясно — и всё стало ужасно. Я — не Кай, не просто агент, не просто парень из академии, которому однажды повезло.
Я — Джулио. Меня звали Джулио. Я жил в доме, который сгорел, мне было пятнадцать, когда я чуть не умер, и после этого всё исчезло. Воспоминания. Отец. Мать. Эти кудрявые девочки. Их смех. Их лица. Жизнь.
А потом была пустота. И новая жизнь, новая фамилия, новые цели. Я прожил лучшую версию себя, и всё это оказалось ложью.Амнезия вычеркнула меня из моей же истории на девятнадцать лет. Девятнадцать. И вот теперь — вся эта правда как ком в горле, который не проглотить и не выплюнуть. Я сидел в этой тёмной кухне, не в силах пошевелиться. А внутри меня что-то треснуло. Наверное, это было детство.
Отец поднялся с места, и покинул кухню. Через пару минут он вернулся, бросив передо мной пожелтевшую, потертую, на углах порванную газету. Я быстро промчался глазами по заголовку: «Почтим память молодому герою, что отдал жизнь ради спасения семьи». На фото рядом был я. Тот я, которого я не помню. Тот я, которого уже нет.