Глава 4: Конец детства!
«Настоящая семья это не кровные узы. А любовь, забота и преданность.» Malika_Demiral.
— Видилите не отдаст она мне сына Османской династии, — сказала она тяжёлым голосом, — кто будет спрашивать эту женщину? Кровь ребёнка течёт в венах моих детей. В нём кровь Ахмеда... кровь моего мужа. Если захочу, я уничтожу всю эту семью и вырву Арыка из их рук.
— Госпожа... — прошептала Эйджан, — вы сами отдали Арыка этой семье, вы говорили, что он никогда не войдёт во дворец как сын Ахмета, вы сами велели избавиться от ребёнка.
— Замолчи, Эйджан, кто‑нибудь услышит, — холодно ответила она, сжимая кулаки. — Я нарушаю тот договор; если бы я не была вынуждена, я бы никогда не пришла в тот дом. Скоро здесь будет кровь, бунт — мы потонем в этой луже. Скоро возведут на престол человека, который убьёт нас. Начнётся его эпоха. Что же скажем людям? Баязид еле поднял голову с подушки, он истощён. Ибрагим — ещё маленький, он боится. Мой сынок дрожит.
— Арык тоже ребёнок, госпожа, и он тоже боится.
— Не говори мне о ребёнке, — голос Кесем был раздражён. — Разве мои Осман и Мехмет не были детьми, когда отдали души Аллаху? Когда Мурат хрипел в крови, разве он не был ребёнком? Мурат всего лишь старше Арыка на пару лет. В чём была вина моего сына? Мне уже не чего терять. Дочери мои замужем. Всё, что осталось — Ибрагим и Атике. Я вынуждена бороться, прошивать кровь, чтобы защитить уцелевшее наследие Ахмета. Я иду — и я вырву Арыка из их рук, как когда‑то отдала.
***
Ах, Господь мой... Что я натворила? — голос её дрогнул, и слёзы, как запретный дождь, застеклили глаза. — Я была уверена, что власть — это щит, что металл и слово могут защитить тех, кого люблю. Я думала, что могу удержать судьбы в ладони, и тянуть их туда, куда нужно мне. Но струны рвались, и в моей власти оставались только осколки. Сколько детей я погубила ради трона? Сколько ночей я провела, слыша в тишине плач, который стал мне наказанием? Это не просто вина — это рана, что не заживает. Мне приходилось выбирать между домом и именем, между любовью и государством; я выбирала трон, потому что верила: он охранит их имена и даст смысл нашему роду. Но разве смысл стоит слёз матери? Я видела их лица в каждом решении: Мурат, чья кровь остыла слишком рано; Осман и Мехмет, навеки утерянные в беспощадной игре. Их глаза преследуют меня, они лежат в моих руках, как незримые грехи. Какой бы ни была моя власть, она не вернёт тех голосов, не сотрёт ночей, когда я слышала, как земля под нами трескается. Каждое приговорённое имя — это крик, что врезался в мою душу. Но разве я могу теперь отступить? Я — мать тех, кто остался. Ибрагим и Атике — мои живые кирпичи под рушащимся сводом. Их страхи — мои страхи. Они маленькие, и мне придётся быть сильной за двоих, за всех. Я обещала себе: если кровь взойдёт волной, я буду щитом. Я вновь возьму в руки те распущенные земли, в которых лежат наши судьбы, и буду шить их, как можно аккуратнее, пока не останется ни одной зияющей раны. Но в тишине ночи я признаюсь сама себе: цена этой силы слишком высока. Я слышу в каждом шёпоте имя, которое не вернётся, и в каждом шаге — отголосок моего выбора. Могу ли я смотреть в зеркало и не видеть предательства? Могу ли я молиться и не чувствовать, как пальцы мои дрожат от содеянного? Я хочу верить, что мои поступки были ради блага рода, но иногда мне кажется, что я просто боялась пустоты, что страх потерять власть сломил меня сильнее, чем любой враг. Если бы я могла вернуться назад, я бы взяла их на руки и шептала им не про трон, а про жизнь. Я бы научила их смеяться, не учила бы их бояться. Учила бы любить. Но назад дороги нет. Есть только этот путь вперёд, усеянный тем, что я потеряла. И я пройду его, потому что я — женщина, чья кровь запечатана с именем султанов, и я обязана хранить то, что осталось. Пусть моё сердце разрывается, пусть каждый его вздох — покаяние и клятва одновременно. Я плачу не потому, что слаба, — прошептала она, сжав ладонь у груди, — а потому что понимаю, что любое правление, построенное на страхе, однажды потребует плату, и этой платой всегда становится сердце матери. Мне остаётся только жить далее и беречь тех, кто ещё дышит, молясь, чтобы моя жестокость стала уроком, а не проклятием.
Я стояла в тени, словно тьма сама носила моё имя. Мои люди молчали рядом — тени, выстроенные по приказу. Свет в окне едва дышал. Приёмная семья Арыка уже спала; я отдала приказ одним лёгким движением руки. Лёгким для тех, кто не чувствует чужой крови.
— Делайте тихо, — прошептала я, и слова упали мягко, как занавес.
Я смотрела, как женщина, что любила детей сильнее себя, шевельнулась и не поняла, что происходит до последней секунды. Кровь брызнула из её груди — как будто мир внезапно забыл цвет. Я отвернулась, потому что не хотела видеть, но хватка страха вломилась в ладони, я ухватилась за забор и закрыла рот, чтобы не всплеснуть криком, который мог всё разрушить. Мои пальцы дрожали. Я знала, что звук не должен слететь с губ — я отдала этот приговор — но тело предательски требовало реакции.
Он встал. Мужчина один против ряда клинков, против тех, кто жил по моему слову. Его глаза были полны немой мольбы; в них — любовь, простая и голая. Он защищал детей и не думал о цене. Его меч дрожал, как сердце человека, который уже всё потерял и всё равно идёт до конца. Я видела, как он падает к жене, как его рука вцепляется в её волосы, как издаёт последний вздох. Это был чистый, кристальный звук прощания.
— За что? — прошептала я самой себе, но ответ был моим же приказом.
Старший сын — мальчик, ещё не сросшийся с жестокостью мира — вырвался из дома, глаза расширены светом ужаса. Он увидел родителей и бросился. Я хотела остановить, не успела. Меч врезался в его грудь, и мир замер. Он упал, как падает дом, у которого отрезали фундамент. В его глазах ещё был страх и образ руки, что держала его за плечо в детстве.
Рядом со мной суета — люди мои, холодные и послушные. Один из них — тот, кто вонзил клинок в ребёнка, — теперь замер, усталость на лице. Я отдала приказ: убить того, кто убил ребёнка. Пусть из этой ночи уйдут свидетели, но не тот, кто словно зеркало раскололся на куски от собственного деяния. Остальным — приказ уйти. Уйти и забыть, как будто ничего не случилось. Но помнить остаётся мне.
— Госпожа мальчик и его сестра в погребе.
— Хорошо, уходите, дальше я справлюсь сама.
***
Я открыла дверь погреба и прошла к Арыку. Он сидел , едва дышал, глаза заливались слезами — безнадежными, детскими. Он был словно потерянный ребёнок, который ещё не понял, что его маленький, хрупкий мир разрушен навсегда. Его сказка закончилась, но он ещё не видел этой страшной правды — не понимал, что семьи, которую он знал и любил, больше нет.
Я застыла, глядя в его глаза — чистые, доверчивые, полные той самой веры, что взрослые — защитники. А у него этой защиты не осталось. Он не знал, кто он по крови, о том предательстве десять лет назад.
— Всё кончено, — сказала я тихо, словно боясь нарушить тишину души. Но слова грохотали эхом в моём сердце. — Тебя никто не обидит. Пойдём.
— Нет. Нет. Я никуда не пойду. У меня есть семья, мама, папа, брат… Они должны были защитить нас! — голос его ломался от отчаяния, он опустил взгляд на сестрёнку, спящую у него на коленях, и слёзы ринулись рекой. Я осторожно взяла девочку на руки, прижала к себе, чувствуя, как в груди будто сердце рвётся на части.
— Арык, послушай, мне очень жаль, но твоей семьи больше нет. Когда я пришла, они уже были убиты.
Его глаза мгновенно потемнели — детская боль превратилась в злость и непонимание. Девочка проснулась и заплакала, и тогда Арык, забыв обо всём, облокотился об стену и закрыл лицо руками.
— Я выйду сейчас, и ты увидишь, что мама с папой ждут меня там, за этой дверью. Они живы — они никуда не уйдут, пока я не стану взрослым, пока они не увидят, каким человеком я становлюсь...
Его губы сжались в злую гримасу — точно так же, как это когда-то делал мой Мурат.
Он тихо вышел за дверь. Его мир рухнул.
Вздох перехватило. Он упал на колени. И рыдания, настоящие и горькие, разорвали тишину.
Папа.
Мама.
Брат.
Смерть.
За один чёртов день — исчезло всё, что он знал и любил. День, который навсегда врезался в его душу. День, чей шрам никто не сможет стереть.
Этот момент — словно острый нож в груди, разрывающий сердце. Боль, такая настоящая и невыносимая, что невозможно отпустить. Его детские руки сжимают воздух, словно хватаются за последние тлеющие остатки надежды — но их нет.
Арык стоит на краю бездны, и его маленькая душа разрывается на части. Я проживаю это вместе с ним — болью, ужасом, потерей, которую нельзя выразить словами. Это не просто смерть. Это конец детства, конец веры, конец мира.
И я — часть этой боли, часть этой трагедии. Вина давит на меня, потому что я была свидетелем, потому что я была убийцей, того, как рушится его мир — и ничего не смогла изменить. Я убийца и это ничто не изменит, мои руки полокоть в крови. Моя вина огромная и я чувствую что однажды я буду гореть в этом...
***
Они ехали в карете, и Арык крепко держал свою маленькую сестрёнку за руку. Его взгляд был задумчив и постепенно менялся под влиянием слов Кесем.
— Куда мы едем? — спросил он, не отводя глаз.
— Мы едем к тебе на родину, туда, где ты родился, где твой дом и дом твоего отца, туда, где находится то место, которому ты принадлежишь, мой Лев, — ответила Кесем, мягко улыбаясь.
— Моё место — это эта деревня. Мой отец не мог быть в другом месте. Он вырос здесь, в этой же деревне, и это дом моего деда, — сказал Арык с уверенностью.
Кесем посмотрела ему в глаза и сказала тихо, но твёрдо:
— Ты прав, это твой прежний мир, твоя земля… Но я говорю о твоей настоящей семье, о твоих настоящих корнях. Про того, кто даёт тебе силу и судьбу. Про твоего настоящего отца...
— Мой отец — обычный торговец Велли. Он любит животных и людей, заботится о бедных, лечит больных зверей. Он — самый добрый и любящий человек, какого я знаю, — с гордостью и теплом ответил Арык.
Кесем крепче сжала его руку:
— Нет, твой отец — гораздо больше, чем ты думаешь. Он — великий воин с несгибаемым характером и величественной душой. Его красота — не только во внешности, но и в силе его духа. Этот мир — с его народом — принадлежит ему, потому что он султан Ахмет хан. И ты так похож на него, что это не возможно не заметить. Ты — часть его великой души, и твоя судьба — идти по его пути. Ты похищенный сын султана Ахмета, твои родители не настоящие.
Ещё одна новость, пронзившая сердце.
— Остановите карету!
— Арык... — тихо попыталась остановить его Кесем.
— Я сказал: остановите эту чертову карету! Мне нужно выйти, подышать свежим воздухом! — он срывался, не слушая никого.
— Брат... Не оставляй меня... — заговорила сестрёнка, дрожа.
— Не бойся, милая. Я рядом, твой брат не оставит тебя, — сказал он, будто убеждая не только её, но и самого себя.
— Останови карету! — твёрдо повторила Кесем, и вся группа замерла.
Арык выбежал на улицу: холодный дождь бил по лицу, грязь прилипала к ногам, но ему было всё равно. Он упал на влажную землю и вскрикнул, выплескивая боль души.
Кесем нежно положила руку ему на плечо:
— Знаешь, что говорил мой отец, когда я плакал? Он учил меня: мужчинам не стыдно плакать. Не стыдно, когда они умеют по-настоящему любить. Мой отец учил меня искренности, заботе о людях рядом. Мама всегда говорила, что в нашем доме живёт счастье. И ты говоришь, что они не мои родители? Что же я тогда? Кто я!
Арык тяжело вздохнул, поднял взгляд, полный боли и силы одновременно.
— Ты сын правителя мира. Ты наследник. Ты Шехзаде.
— Почему именно сегодня ты погасила моё солнце? Почему именно сегодня вырвали моё сердце из груди? — голос дрожал, но был полон отчаянья.
— Это была случайность! — вмешалась Кесем, пытаясь удержать равновесие.
Арык поднялся, сжал землю в руках, песок проникал под ногти.
— Случайность, что у меня забрали семью? Что мне разрушили мир? Я спрошу лишь один раз — ты убила мою семью?
Кесем замерла, встретившись с его холодным взглядом.
— Нет, Арык... Я пришла к тебе, чтобы рассказать правду, позаботиться о тебе. Когда я пришла, их не удалось спасти... Я была вынуждена забрать тебя.
— Кесем, — сжёг его голос старую рану, — эта земля пропитана слезами моих родителей. Даже если меня и украли, моя любовь к ним останется неиссякаемой. Они подарили мне всё. И придёт день, когда те, кто разорвал моё счастье, упадут в эту же землю, чтобы навеки спать рядом с ними.
В этот день Арык дал клятву. Он отомстит. Пройдут года, когда он уничтожет тех кто стал причиной его слёз его страданий его мира, кто забрал у него детство... Семью... Он похоронит их в эту же холодную землю...
Продолжение следует.