Огнём и маслом
Глава 12
— Это испытание — лишь для тех, кого коснулась сама суть Масла! — голос Верховного Сектанта зазвучал пронзительно, словно металл, скрежещущий по камню. — Пройдите его, и докажите, что вы — не просто сосуд, а орудие его воли!
Он сделал паузу, и в тишине зашипели факелы, будто вторя его словам. Толпа замерла, затаив дыхание, а потом разразилась низким, гортанным гулом — не радостью, а чем-то вроде голодного рычания. Их движения стали ещё более механическими, словно куклы, чьи нитки дёргает невидимая рука.
Я чувствовал, как по спине бегут мурашки. Это было уже не шествие — это был ритуал.
Пророк, казалось, едва сдерживая смех, начал своё представление. Толпа позади стала радоваться и повторять его движения, словно настоящие зомби.
Я незаметно ударил Вапсига по ноге, показывая, что мне всё это не нравится, однако Пророк подошёл к нам почти вплотную и продолжил:
— Слушайте, это испытание на выносливость и силу, так что вы не пойдёте с пустыми руками. С вами будет ваше верное оружие, а ещё...
Он потянул руку в карман и достал оттуда две стеклянные бутылочки с маслом внутри.
— Это... дар от меня. Далеко не каждый получал его, так что используйте его с умом...
Масло переливалось в солнечном свете, как золото. На ощупь оно было липким, словно его держали в том же масле не один день.
Верховный Сектант медленно провёл рукой по воздуху, и его металлическая маска поймала тусклый свет, вспыхнув на мгновение.
— Масло всё видит. Масло всё знает. Оно течёт в жилах мира, и оно шепчет нам свои истины. Недавно... оно содрогнулось. Забилось в своих подземных артериях гуще и чернее. Оно указало нам — готовятся сосуды.
Он сделал шаг вперёд, и его жёлтый халат зашелестел, словно кожа гигантской рептилии.
— И сейчас... сейчас оно указывает на вас. Оно обволакивает вас своим взором, которого нет. Вы — те, на ком его воля сошлась. Вы — трещина в мире слабых плоти и крови. В вас оно видит то, что может вместить его силу... или сломаться, уступив дорогу другим. Вы не выбрали этот путь. Масло выбрало вас. Оно всегда делает выбор. Оно всегда находит свои сосуды.
Воцарилась тишина, и в этой тишине я услышал, как сжимаются мои собственные кости. Я не мог молчать.
— Почему? — мой голос прозвучал хрипло и чужим. — Почему именно мы? Почему вы все так уверены, что мы... избранные?
Верховный Сектант замер, его металлическая маска застыла в размышлении. Казалось, он прислушивается к голосам, которые слышал лишь он.
— Масло не ошибается, — наконец заговорил он, и его голос приобрёл оттенок одержимого благоговения. — Оно говорило со мной. Когда я испил его из Чаши Откровения, мне открылось... Я видел стального змея, что ползёт по миру, изрыгая дым и пламя. Он был пуст, как высохшая скорлупа, но в нём спали те, кого Масло избрало. Он привёз вас к нам. Он был лишь оболочкой, сосудом для вашей судьбы. И теперь вы здесь...
Верховный Сектант наклонил голову, и его маска издала тихий скрежет.
— Масло не ошибается. Оно проявило вас на арене — один стал его гневом, его Клыком. Другой... его терпением. Его волей. Вы вкусили его дар и не пали. Вы стоите здесь, и оно не требует вашей жизни... пока что. Оно жаждет вашей преданности. Оно ждёт, когда вы перестанете спрашивать «почему» и начнёте славить «потому что». — хаотично размахивая руками и с радостным голосом говорил сектант. — Масло никогда не ошибается.
Пытаясь воспринимать нить событий, я потерял связь с реальностью. Топот толпы превратился в писк в ушах. Вздымающаяся пыль больше не вызывала раздражения.
— Какого хуя они с ума сошли? — нервно и быстро сказал я, пытаясь не сойти с ума. — Они нажрались масла и избрали нас, они совсем конченые?
Я думал лишь о том, что это всё не реальность, а большой сон, который затянул меня в свои липкие сети. И который никак не закончится. Придя в себя, я увидел, что на меня смотрят все сектанты, молча уставившись, они не отводили от меня взгляда. Вапсиг с удивлением посмотрел на меня, будто я убил человека. *Сделай вид, что я ничего не говорил*, — мелькнула мысль. Сектант продолжил.
— Здесь вам больше задерживаться нет смысла.
Он щёлкнул пальцами, и двое сектантов побежали открыть ворота, ведя за собой след пыли и масла.
Сначала мы услышали скрежет — тяжёлый, древний, будто пробуждалось нечто, дремавшее веками. Массивные створки, сделанные из того же тёмного, промасленного дерева, что и всё здесь, медленно поползли внутрь, скрипя на петлях, которые, казалось, вот-вот развалятся от ржавчины и времени.
Я зажмурился от неожиданно яркого света. После мрака храма и площади в глаза ударило настоящее, живое солнце. Тёплый утренний свет заливал всё вокруг, и я почувствовал на коже его тепло, а не маслянистую плёнку. Воздух... Воздух был чистым, свежим и пьянящим. В нём пахло хвоей, влажной землёй после недавнего дождя и чем-то цветущим. Это был такой резкий контраст с удушающей атмосферой поселения, что у меня на мгновение перехватило дыхание.
Перед нами расстилался лес. Не чахлые, пыльные деревца на окраине, а настоящий, густой и, казалось, бескрайний хвойный бор. Стволы вековых сосен уходили ввысь, а их вершины терялись в лёгкой утренней дымке. Солнечные лучи пробивались сквозь кружево иголок, ложась на землю длинными пятнами, в которых танцевала лесная пыль. Где-то высоко в ветвях перекликались птицы, и этот простой, обыденный звук показался мне самым прекрасным, что я слышал за всё время здесь.
Тропа, начинавшаяся прямо от ворот, была узкой и едва заметной, поросшей мхом и уходящей вглубь чащи. Она манила за собой, обещая что-то иное, далёкое от безумия и масляного дурмана.
— Путь открыт. Ваше путешествие начинается. Масло укажет дорогу. Или поглотит. Всё зависит лишь от силы вашего духа, — его голос прозвучал приглушённо, нарушая идиллию, напоминая, что этот лес — такая же часть испытания, как и всё остальное.
Сделав первый нерешительный шаг вперёд, я почувствовал, как подошва сапога утопает не в мягком мху, а во всё той же липкой, невидимой плёнке, что покрывала всё в этом проклятом месте. Мы вошли в лес, оставив за спиной скрип чуть приоткрытых ворот и невидные глаза, следящие за нами из темноты. Перед нами раскрывался простор, все горизонты, но почему-то масло не хотело нас отпускать.
Мы шли по лесу, и с каждым шагом ощущение нереальности происходящего лишь усиливалось. Воздух оставался чистым, но где-то на подсознательном уровне я всё равно чувствовал тот самый маслянистый привкус, будто он въелся в лёгкие навсегда.
— Слушай, может, просто свалим? — Вапсиг внезапно остановился, сломав ветку с сосны. — Просто развернёмся и пойдём в другую сторону. Там же лес, в конце концов. Неужели они его весь огородили?
Я покачал головой, сгребая сапогом прошлогоднюю хвою.
— Куда мы пойдём, Вапсиг? Без еды, без воды, без понятия, где мы вообще находимся. Там, — я махнул рукой в сторону, противоположную поселению, — может быть всё что угодно. Пустошь. Тот же лес, но на сотни километров. Дикие звери. А здесь... Здесь хоть какая-то еда. Крыша над головой. И они, кажется, пока не хотят нас убивать.
— Пока! — саркастично хмыкнул Вапсиг, пнув шишку. — Это ключевое слово. Они накормили нас своей дрянью, устроили цирк с конями, а теперь отправили в лес на прогулку. Ты веришь, что это просто «испытание на силу и выносливость»? Они что-то замышляют. Или ждут, что мы сдохнем сами. Или... — он замолчал, вглядываясь в чащу.
— Или что?
— Или мы им для чего-то нужны за пределами их дыры. Как козлы отпущения. Или как приманка. Не знаю. Но ничего хорошего от этого культа ждать не стоит. Они все там шизанутые.
Мы снова двинулись в путь. Тропа виляла между деревьями, то поднимаясь на каменистые всхолмления, то опускаясь в сырые ложбины. Я пытался запоминать путь, но всё вокруг выглядело одинаково: сосны, мох, валежник.
— Ладно, — не унимался Вапсиг. — Допустим, мы остаёмся. Рано или поздно им надоест с нами возиться. Или этот их Пророк решит, что масло велело принести нас в жертву. Что тогда? Ты готов умирать за «славу масла»?
— Нет! — ответил я резче, чем планировал. — Конечно, нет. Но пока это единственный относительно безопасный вариант. Нам нужно время. Чтобы понять, где мы. Чтобы раздобыть нормальную еду. Чтобы... чтобы забрать наши вещи. Ты же не хочешь оставить там наш паровоз?
Он мрачно хмыкнул, похлопывая по ножнам меча.
— За этим идти обратно — верная смерть. Они уже считают нас своими. Не позволят просто так уйти.
Мы вышли на очередную возвышенность, и я остановился, чтобы перевести дух. Лес расступался здесь, открывая вид на долину впереди. И тогда я увидел её.
— Смотри, — я ткнул пальцем вперёд.
Вдалеке, за стволами деревьев, высилась та самая башня. Она выглядела иначе, чем я представлял, — не зловещим силуэтом из ночных кошмаров, а просто старой, высокой деревянной конструкцией, обычная водонапорная башня, увенчанная тёмной каплей масла на верхушке постройки. Но дело было не в ней.
Рядом с башней, чуть в стороне, вздымалась в небо высокая скала. С этого расстояния нельзя было разглядеть детали, но было видно, что она неестественно правильной, округлой формы, будто отполированной временем или... чем-то ещё. Она стояла молчаливым стражем, и почему-то именно на ней остановился взгляд.
— Ну и что? — пожал плечами Вапсиг. — Башня. Скала. Видели мы их уже.
Мы молча двинулись дальше по тропе, теперь уже не споря, а бросая настороженные взгляды по сторонам. Башня и скала манили к себе, обещая ответы. Но я всё сильнее чувствовал, что самые главные вопросы только начинаются. Не останавливаясь и лишь изредка оборачиваясь и смотря за высокие деревья, чтобы никаких сектантов не было рядом. Запах хвои, который стал спасением от вязкого масла, уже почти исчез из моей памяти, оставляя после себя горькое послевкусие и нежелание когда-либо притрагиваться к маслу. Дорожка расплывалась прямо на глазах, оставляя только размытые блики, напоминающие волны. Резкий запах свежести и хвои слишком резко сменил масло, так что я чуть не упал, хотя прошло уже немало времени.
— Давай отдохнём, — сказал я, держась из последних сил, чтобы не упасть лицом на землю.
— А что так? Уже устал? Ну, просто качаешься, надо, может, тогда не станешь кормом для сектантов и жуков, — высказав своё мнение, он сел на землю без колебаний.
Щебетание птиц сменилось писком в ушах, красивые пейзажи — расплывчатыми волнами, которые омывали весь горизонт. Сев на землю, я облокотился о холодное дерево, которое оставляло на халате кусочки коры, словно приросшие ко мне. Просидев минут пять, я поднялся, всё стало как обычно. Только запах масла пропадал, чем дальше мы уходили. Ветер колыхал ветки ели, не желая останавливаться.
Вапсиг внезапно остановился, развернулся ко мне, и в его глазах горел мрачный, решительный огонь.
— Слушай, я тут подумал. Они все тут пропитаны этой дрянью с ног до головы. Их дома, их одежда, даже земля под ногами. Одно дело — если поджечь.
Я замер, не веря своим ушам.
— Ты это серьёзно? Сжечь всю деревню? С людьми? Это же прикол? Или ты серьёзно решил стать Гитлером?
— Не с людьми, — поправил он с жестокой прямотой. — С сектантами. С теми, кто нас сюда заманил, кто кормит своей отравой и готовит на убой. Они не люди. Они уже давно что-то другое. Одно пламя — и нет проблемы. И нет этого проклятого запаха.
— Ты с ума сошёл! — голос мой сорвался на шёпот, полный ужаса. — Там могут быть те, кто попал сюда так же, как и мы! Та девушка, которая предупредила нас о еде! Они не все фанатики!
— А мы будем разбираться? — его голос зазвучал язвительно. — Спрашивать у каждого: «Извините, вы тут случайный путник или готовы прыгнуть в кипящее масло?» Они все в этих чёрных тряпках. Они все ему молятся. Они все одна болезнь. И болезнь нужно прижигать.
— Это не болезнь, это безумие! И его не лечат огнём! — я схватил его за рукав. — Мы подожжём деревню, и что? Мы станем убийцами. Холоднокровными убийцами, которые спалили десятки, а может, и сотни людей. Даже если они одурманены, они живые!
— Они живые, которые хотят, чтобы мы стали такими же! — прошипел Вапсиг, вырывая руку. — Или мёртвыми. Третьего не дано. Ты видел их «службу»! Ты видел, как они сами лезут в кипяток! Ты хочешь ждать, пока нас туда не столкнут?
— Нет! Но есть другой путь! Мы можем найти того, кто оставил записку. Может, есть те, кто сопротивляется. Мы можем попытаться... я не знаю... найти способ вывести их из-под его влияния!
— Вывести? — Вапсиг фыркнул. — Ты думаешь, это гипноз? Это не гипноз. Это та штука, — он ткнул пальцем в сторону моей груди, где в кармане лежала та самая бутылочка, — которая течёт у них в жилах. Её не «вывести». Её только выжечь. Дотла.
— И где тогда остановиться? — в моём голосе зазвучала отчаяние. — Сожжём деревню. Потом окажется, что есть ещё соседняя деревня, и там тоже есть такие. Их тоже? А потом? Мы будем ходить и жечь всё подряд, пока сами не превратимся в таких же монстров? Ты хочешь победить их, став хуже них?
— Я хочу выжить! — рявкнул он. — А выживают те, кто действует, а не ноет о морали. Они не остановятся. Их масло не остановится. Оно будет ползти, пока не захватит всё. Или пока его не остановят.
— Огнём? — с вызовом спросил я.
— Да! — его глаза сузились. — Иногда только огнём и можно выжечь заразу. Даже если пахнуть будет горелым мясом. Это лучше, чем стать частью их масляного рая.
Мы стояли друг напротив друга, два островка разума в этом безумном лесу, разделённые пропастью в понимании того, что такое спасение. Он видел единственный выход в тотальном уничтожении угрозы. Я цеплялся за призрачную надежду на что-то иное, боясь запятнать себя кровью, которую невозможно будет отмыть.
Он посмотрел на меня не как на врага, а как на товарища по несчастью, которого нужно убедить сделать ужасную, но необходимую работу.
— Ты видел то, что видел я. Они не оставят нас в покое. Они либо обратят, либо убьют. У них нет других вариантов. У нас — есть. Мы можем нанести удар первыми. Не по ним... — он сделал паузу, подбирая слова, — по тому, что их держит. По их гнезду. Выжечь его дотла. Чтобы освободить и их, и себя.
— Это безумие... — прошептал я, но в моём голосе уже не было прежней уверенности. — Невинные погибнут...
— Невинные уже погибли, — безжалостно, но без злобы сказал Вапсиг. — Те, кем они были, уже мертвы. Остались только сосуды. И если мы не остановим это здесь и сейчас, таких сосудов станет больше. Может, даже из нас.
Последняя фраза повисла в воздухе. Он не угрожал. Он констатировал. Я посмотрел
на свои руки, представив, как они тоже покрываются липкой масляной плёнкой, как разум затуманивается чужим шёпотом.
Он был прав. Ужасно, чудовищно прав. Это был не акт жестокости. Это была операция по удалению раковой опухоли. Страшная, кровавая, но необходимая.
Я сглотнул ком в горле и медленно, с тяжестью на душе, кивнул.
— Ладно. Но только если другого выхода не будет. Только если это будет единственный шанс.
— Другого выхода уже нет, — тихо ответил Вапсиг. — Они сами его уничтожили.
Таким серьёзным я Вапсига ещё не видел, казалось, что он готов был пойти на всё, чтобы это быстрее закончилось. Меня не покидала мысль, что это всё может быть неправильно, но сам того не осознавая, я уже был частью системы культа.
— Как ты её предлагаешь поджечь? — невольно спросил я идущего рядом Вапсига.
— Там всё пронизано маслом. Если мы сунем туда зажигалку или факел, может, оно всё вспыхнет, и от него останется только масло и память об этих масках. — Он открыл одну сторону своего халата и пальцем показал на баночку масла, которая была на четверть пустой. А из баночки стекала маленькая струйка жёлтого масла, растекающаяся по земле. Оно словно впитывалось в землю, а выглядело как шрам, оставленный на земле.
— Она тянется с самого начала, я этому поспособствовал. Мы можем в один миг всё поджечь, — за ним тянулась длинная золотая струя, отблескивая на солнце. — Нам нужно только что-то, чем можно зажечь.
— А если не будет так, как ты думаешь? Что если тебе кажется, и там от масла только запах?
— Тогда мы или умрём, или, может, станем ингредиентом для масла.
Мы шли дальше, это всё, что нам оставалось, только уже не разговаривали. Каждый думал о своём. Мы шли молча, и только хруст веток под ногами нарушал звенящую тишину. Мысли путались: с одной стороны — ужас от предложения Вапсига, с другой — леденящая душу правота его слов. Воздух всё ещё пах хвоей и свободой, но этот запах теперь казался обманчивым, призрачным, как картина, нарисованная на стене тюрьмы.
Лес начал редеть, и в просветах между деревьями всё отчётливее вырисовывалась водонапорная башня. Теперь, с меньшего расстояния, можно было разглядеть детали. Деревянные балки её каркаса были тёмными, почерневшими от времени и влаги, но кое-где на них поблёскивали свежие, маслянистые потёки, словно кто-то недавно пролил тут свою жуткую трапезу. На самом верху, вместо резервуара для воды, зияла огромная, грубо сколоченная деревянная чаша, и из неё, как чёрная слеза, свисала и медленно капала вниз та самая огромная капля масла, что мы видели издалека. Она была неестественно крупной и густой, и, казалось, падала бесконечно долго, не достигая земли.
Рядом, как молчаливый страж, вздымалась та самая скала. Она была идеально гладкой, отполированной до зеркального блеска, будто её столетиями шлифовали гигантские руки. Солнце отражалось в её поверхности, слепя глаза. Она не выглядела творением природы — это было нечто иное, рукотворное или... чудовищное.
И тут тишину разорвал звук. Низкий, протяжный рёв, больше похожий на скрежет камня по металлу, чем на голос живого существа. Он шёл от скалы, вернее, из тёмного, зияющего провала у её подножия — пещеры, которую мы не замечали издалека.
Мы замерли, вжимаясь в стволы сосен. Рёв повторился, громче, ближе. В нём слышалась не просто ярость, а какая-то древняя, неумолимая боль. Земля под ногами слегка вибрировала.
— Что это, блять? — прошептал Вапсиг, и его рука сама собой потянулась к рукояти «Клыка Пророка».
Из чёрного провала пещеры что-то двинулось. Сначала это была просто тень, а потом она вышла на свет. Существо, напоминающее медведя, но лишь отдалённо. Его шкура была не покрыта шерстью, а представляла собой потрескавшуюся, местами облезшую корку, которая была покрыта чёрной слизью. Один глаз затянул мутный бельм, а из второго, живого, струился чёрный гной. Пасть была неестественно широкой, и из неё, вместо языка, свисало нечто похожее на промасленный бинт. Оно вышло, опираясь на передние лапы, но задние были скрючены и волочились по земле, оставляя за собой маслянистый след. Его рёв был полон не звериной ярости, а бесконечной, невыразимой муки существа, застрявшего между жизнью и смертью, между плотью и чем-то гораздо более ужасным.
Оно повернуло свою уродливую голову в нашу сторону. Его единственный мутный глаз, казалось, не видел нас, но чувствовал. Чувствовал живое тепло. Оно издало новый звук — нечто среднее между хрипом и стоном — и начало неловко, волоча непослушное тело, двигаться в нашу сторону.
— Вот блядь, — выдохнул Вапсиг. — Вот и местная фауна подъехала. Ну что, герой? Готов? Или может, всё-таки подожжём эту хуйню?
— Ты опять хочешь всех поджечь?
— Старый добрый способ никогда не подводит.
Медведь стремительно начал перебирать передними лапами, так что земля начала сотрясаться, грохот был настолько сильным, что птицы за километр улетали в страхе, оставляя за собой перья, летающие на лёгком ветру. Ноги двигались сами собой, не чувствуя усталости, я сам и не понял, как оказался наверху водонапорной башни.
— Чего? — пробормотал я, чуть ли не выплёвывая лёгкие.
Мы сидели на скрипучих деревянных балках под самой чашей водонапорной башни, затаив дыхание. Снизу, из темноты, доносилось тяжёлое, хриплое сопение и шуршание — изуродованный медведь кружил у основания, чуя нас, но не в силах добраться. Его рёв постепенно стих, сменившись на жалобное, болезненное поскуливание. Сердце бешено колотилось, в висках стучало.
Я машинально сунул руку в карман своего халата, пытаясь унять дрожь, и пальцы наткнулись на что-то холодное и металлическое. Я замер. Не веря себе, я вытащил предмет на свет угасающего дня. Это была зажигалка. Моя старая, потрёпанная зажигалка, с гравировкой в виде дракона. Ту самую, которую я точно помнил, что положил в барсетку ещё в том поезде, перед самым побегом от тех тварей.
— Откуда?.. — прошептал я, сжимая её в ладони. Ледяная волна прошла по спине. Она не могла здесь оказаться. Это было невозможно.
Вапсиг, сидевший рядом и мрачно наблюдавший за медведем, боковым зрением заметил движение.
— Что это? — хрипло спросил он.
Я молча протянул ему зажигалку. Он взял её, повертел в руках, и его лицо исказилось от того же немого ужаса.
— Это же твоя... откуда? Ты же говорил, всё в той сумке осталось.
— Так и было, — голос мой звучал чужим. — Я не клал её сюда. Кто-то... или что-то... подложило.
Мы переглянулись. Эта находка была страшнее любого монстра. Она означала, что за нами следят. Что наши вещи — не наши. Что даже карманы нашей одежды им не принадлежат.Солнце начало клониться к горизонту, окрашивая небо в багряные тона. Тени удлинялись, сливаясь в одну сплошную фиолетовую массу. Медведь, наконец, испустил последний протяжный стон и, волоча своё искалеченное тело, пополз обратно к пещере. Его силуэт скрылся в чёрном провале, и через несколько минут оттуда донёсся лишь тихий, похожий на плач, звук.
Наступила звенящая тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев. Мы дождались.Именно в этот момент мой взгляд упал на землю, недалеко от входа в пещеру. Что-то белело среди бурых листьев и серых камней. Присмотревшись, я узнал форму — это был человек в чёрном халате. Он лежал ничком, раскинув руки. Его маска съехала набок, открывая бледную щёку. Неподалёку от его вытянутых пальцев лежал самодельный факел — палка с тряпьём на конце. И стояла та самая знакомая баночка с маслом, почти полная, горлышко которой было обмотано тряпичным фитилём.
— Смотри, — толкнул я Вапсига локтем и показал вниз.
Он проследил за моим взглядом, и его глаза сузились.
— Ну что ж, — он хрипло кашлянул. — Похоже, кто-то уже опробовал наш план. И ему это не помогло.
— Или... он его для нас оставил, — предположил я, в голосе слышалась надежда, которой я сам не чувствовал.
— От сектанта почти ничего не осталось. Но факел-то цел. И масло есть. — Он посмотрел на меня, а потом на зажигалку в моей руке. — Ну что? Решение принято. И инструменты доставлены прямо в руки. Почти любезно.
Спускаться было страшно. Каждый скрип дерева под ногами казался невероятно громким. Мы боялись, что чудовище всё ещё у входа и только притворилось, что ушло. Но у подножия башни нас встретила лишь тишина и быстро сгущающиеся сумерки.Мы подбежали к телу. От него исходил сладковато-прогорклый запах, смешанный с запахом крови. Я, стараясь не смотреть на него, поднял факел и баночку. Тряпка на факеле была пропитана тем же маслом. Готовый факел.
Вапсиг взял у меня из рук зажигалку. Его пальцы дрожали.
— Ну что, — он посмотрел на меня, и в его глазах читалась та же тяжесть, что и у меня на душе. — Или сейчас, или никогда. Пока этот урод спит.
Мы стояли на развилке. Один путь вёл обратно в лес, к призрачной свободе. Другой — к кошмару, который мы должны были устроить сами. И мы уже сделали свой выбор. Страшный, неизбежный выбор.Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
Вапсиг щёлкнул зажигалкой. Огонёк вспыхнул, маленький и беззащитный в сгущающейся тьме. Он поднёс его к факелу...