Пища богов
Глава 11
Тёплый утренний свет бил через треснувшее окно мне в глаза. Утренний холодок, проходящий от ног к рукам. Открыв один глаз, меня встретил деревянный потолок, а за окном было солнце, которое выжигало мне глаза, заставляя их закрыть обратно. Привыкнув к свету, я потихоньку начал просыпаться. На удивление, пол в домике был мягкий, как будто я не на полу вовсе. Поднявшись и осмотревшись, я заметил, что это была не та башня, а наш «дом», куда нас заселили сектанты. И спал я не на холодном полу, а на кровати. Быстро встав, так что аж потемнело в глазах и чуть не упал, я встал с кровати. В воздухе витал этот ненавистный запах масла, который вызывал у меня отвращение и злость из-за того, что я не мог от него избавиться. Рядом лежал Вапсиг в странной позе. Он спал так, словно его тело не знало покоя даже во сне. Он устроился на полу, поджав одну ногу к груди, а другую вытянув в сторону, будто пытался шагнуть во сне. Спина у него была выгнута дугой, а подбородок уткнулся в плечо.
В руках он, как всегда, крепко сжимал свой меч — «Клык Пророка». Даже во сне пальцы не отпускали рукоять, словно она приросла к руке. Костяшки побелели от напряжения. Лезвие лежало вдоль его тела, и казалось, что ещё немного — и он начнёт махать им, не просыпаясь.
Сон Вапсига выглядел не отдыхом, а каким-то странным боевым ожиданием: будто он вот-вот вскочит и продолжит сражаться с теми, кого видит во сне. Ударив себя по лицу кулаком, я подумал, что это всё сон, как в прошлый раз. Но боль была вполне реальна.
— Что здесь происходит? — спросил я себя, потянувшись рукой, чтобы разбудить Вапсига.
Коснувшись его плеча, он резко дёрнулся, словно он и не спал вовсе.
— Что? Кто? Зачем? — с просонья подскочил и начал чуть ли не кричать. Словно я его напугал.
— К сожалению, ещё живой, — ответил я сонным голосом на его крики, отдававшиеся у меня в ушах эхом.
— Что значит? Я же видел, это бог масла пришёл ко мне, — говорил он, смотря на луч солнца, который пробивался через треснувшее окно. Подняв руки к лучу.
— Ты обкуренный? Какой бог масла?
Его глаза начали слезиться, а рука невольно понеслась к лицу, чтобы закрыть луч солнца.
— Ладно, это моя шиза, — сказал Вапсиг, вытирающий слезящиеся глаза своим халатом, на котором остались мокрые следы от слёз.
— Ты не знаешь, как мы тут оказались?
— Я подумал, ты меня сюда прита́щил…
В момент дверь резко распахнулась с пробирающим до костей скрипом. На пороге стоял сектант с клювом вместо обычной маски, как у его братьев.
— Ну что, мои братья избранные. Я отведу вас в то место, откуда вы не захотите уходить, если, конечно, выход будет. — сказал он, переступая за порог, разводя руками в сторону. — Я вас отведу туда, где вас накормят.
В моём животе в этот же миг заурчало, словно я не ел неделю.
— А у нас есть выбор? — спросил Вапсиг.
— Нет, все сделали свой выбор и оказались здесь. И теперь служат Пророку, слушая масло.
Сектант развернулся и вышел, не дожидаясь наших вопросов. Мы переглянулись. Голод скручивал животы в узлы, но мысль о еде, которую нам предложат эти фанатики, вызывала тошноту. Однако выбирать не приходилось. Пройдя за ним, в глаза нам бил утренний свет, которого я уже давно не видел. День, два, может, вообще неделю, а то и месяц — я сбился со счёта.
— Нет, месяц не может быть, мы тут от силы дня два, — бормоча под нос, пытался вспомнить, говорил я.
Мы вышли вслед за ним на улицу. Утренний воздух был густым и тяжёлым, пропитанным всё тем же масляным запахом. Сектант шёл впереди, его клювообразная маска торчала вперёд, словно клюв хищной птицы, высматривающей добычу. Его чёрный халат развевался на ходу, оставляя за собой едва уловимый шлейф старого масла. Вдалеке виднелась башня, к которой мы вчера ходили, может, и не вчера? Он вёл нас обратно к храму — тому самому, где мы видели жуткое самосожжение в масле. С каждым шагом тревога нарастала. Моя голова невольно опустилась вниз от страха или от волнения. Вместо того чтобы вести нас к главному входу, сектант свернул в узкий проход между двумя зданиями, который вёл к задней части храма. Там, у основания массивной стены, скрытая в тени, была неприметная дверь, обитая чёрным железом. Сектант лёгким движением руки достал словно из воздуха ключ — длинный, покрытый ржавчиной, — вставил его в скрипучую замочную скважину и повернул. Дверь со скрежетом отворилась, выпустив наружу волну спёртого, жирного воздуха. Осторожно наклонившись, чтобы посмотреть, что там. Там было помещение, оно было огромным, с низкими потолками, которые терялись в полумраке. Стены, как и в главном зале храма, были покрыты слоем застывшего масла и копоти. Вместо окон — узкие бойницы, сквозь которые пробивались лучи света, освещая бесконечные ряды грубых деревянных столов и скамей. В центре зала стояли огромные котлы, подвешенные на цепях над тлеющими углями. От них исходил тот самый густой, жирный аромат, который сводил с ума от голода и одновременно вызывал рвотные позывы. В котлах варилась та самая «похлёбка» — густая, маслянистая масса, в которой плавали куски неизвестного мяса и кореньев. Сектанты сидели за столами, молча поглощая пищу. Их маски были сдвинуты чуть вверх, чтобы был открыт только рот. Их губы были бледными, а кожа на подбородке была белее, чем мел. Они ели жадно, быстро, не глядя по сторонам, словно это был не приём пищи, а ещё один ритуал. Звук их чавканья и скрежет ложек по мискам сливались в одно монотонное, гипнотическое жужжание.
Наш проводник подвёл нас к свободному столу.
— Садитесь. Вам принесут еду. Ешьте. Это дар Пророка. Оно даст вам силу масла.
Мы сели, не говоря ни слова. Вапсиг с отвращением смотрел на свою пустую миску.
— Даже на войне кормили лучше, — пробормотал он себе под нос.
— А тебе откуда знать? — сказал я шёпотом, чтобы никто не услышал.
— В игре видел.
Через несколько мгновений к нашему столу подошла женщина в таком же чёрном халате, с той же маской. Она молча поставила перед нами две миски с дымящейся похлёбкой и положила по ломтю чёрного, липкого хлеба.
— Ешьте, — прошептала она так тихо, что это было похоже на шелест листьев. — Но помните… не всё то пища, что пахнет едой.
И прежде чем мы успели что-то спросить, она растворилась в толпе служителей. Так тихо и незаметно, словно и не была.
Я посмотрел на Вапсига. Он уже взял ложку, но рука его дрожала.
— Ну что, — хрипло сказал он, — будем пробовать этот «дар Пророка»?
Я взглянул на свою миску. Поверхность похлёбки медленно пузырилась, и на мгновение мне показалось, что я вижу в ней отражение чего-то древнего и голодного. Мы сидели в гнетущей тишине столовой, которая из места приёма пищи постепенно превратилась в зал ожидания перед неведомым судом. Воздух был густым от испарений масла и пота. Время текло неестественно медленно, растягиваясь в липкую, тягучую паутину. Перед тем, как мы начали есть, сектант с клювообразной маской воздел руки и произнёс громким, монотонным голосом, который эхом разнёсся под сводами:
— Благодарим Пророка, что даровал нам сей чудесный напиток жизни! Да укрепит он плоть нашу и очистит души для служения Великому! Да станем мы едины с током чёрной крови земли!
Он опустил руки, и в тот же миг десятки ложек одновременно опустились в миски. Словно по сигналу.
По столовой разнёсся эхом приглушённый стук, словно кто-то ударил по столу. Потом ещё один и ещё один. Сектанты падали лицами в свой завтрак, будто умерли от этой еды. Мы молча наблюдали, как несколько служителей уносили последних сражённых болью сектантов через узкую дверь в глубине зала. Куда — оставалось загадкой. Их стоны, слабые и прерывистые, эхом отдавались под сводами, смешиваясь с тихим шипением котлов. Наконец к нашему столу приблизился тот самый сектант с клювообразной маской. Его движения были резкими, отрывистыми.
— Вставайте. Пророк ждёт. Ваше посвящение начинается.
Мы поднялись, и он повёл нас обратно в главный зал храма. Теперь он был пуст и освещён лишь тусклым, мерцающим светом масляных светильников. Тени плясали на стенах, принимая уродливые, вытянутые формы. В центре зала, там, где раньше пылала жуткая чаша, теперь стояла статуя. Она была высечена из тёмного, почти чёрного дерева и изображала мужчину в простой одежде фермера. В одной руке он держал серп, а другой указывал вперёд, на зрителя. Его лицо, грубо вырезанное, не выражало ни милосердия, ни гнева — лишь пустую, всепоглощающую целеустремлённость. Это и был Пророк до того, как масло его коснулось. До того, как он стал богом.
— Кто такой всё-таки Пророк? — спросил я у сектанта, ведущего нас.
— Это тот, кто создал великое масло, — немногословно, но с надменностью в голосе сказал он, разводя руками.
Проводник не останавливался, и мы вышли из этого чёртова храма. Снаружи был свежий воздух и нотки масла, которые я уже не замечал. Мы шли до самой арены Пророка, смотря на эти заброшенные скамейки и клумбы, в которых давно угасла жизнь. Мы шли, минуты растягивались на часы, будто вязкое масло не отпускало даже тут. Вскоре мы оказались перед массивными, покрытыми сложной резьбой Вратами. Они были сделаны из того же тёмного, промасленного дерева, что и статуя, и увенчаны символами, которые я уже начал узнавать — капля, вписанная в пламя, пламя, пожирающее каплю. Перед Вратами, на невысоком каменном возвышении, стояла фигура в сияющем жёлтом халате. Его маска была не тряпичной, а отлитой из бледного, полированного металла, и изображала то же самое спокойное лицо фермера, но теперь искажённое надменностью и холодной властью. Это был Верховный Сектант.
— Значит, тот, кто был на скале, не главный? — шёпотом сказал Вапсиг, пытаясь не издавать шума.
— Получается, что да.
Вокруг него теснилась толпа. Десятки, сотни сектантов в чёрных и серых халатах. Они не кричали, не роптали. Они стояли в полной, неестественной тишине, уставившись на нас пустыми глазницами масок. Эта тишина была громче любого крика. Она давила, нагнетая атмосферу невыразимого ужаса и ожидания. Они были живой стеной, барьером из плоти и веры, и мы с Вапсигом оказались в самом его центре.
Верховный Сектант поднял руку, и металл его маски холодно блеснул в тусклом свете.
— Вот они, — его голос был громким, чистым и ледяным, без тени тех шёпотов и хрипов, что были у других. Он резал тишину, как нож. — Те, кого коснулась воля Масла. Те, кто прошёл первое очищение и не отверг дар Пророка.
Он сделал шаг вперёд, его жёлтый халат колыхнулся.
— Но путь в Башню открыт лишь тем, чья вера крепка. Кто готов отринуть свою прежнюю слабую плоть и стать сосудом для истинной силы!
Толпа не закричала в ответ. Она издала единый, глубокий вздох — звук, полный благоговейного ужаса и жажды.
Вапсиг нервно провёл рукой по рукояти «Клыка Пророка».
— Мне это не нравится, — прошептал он так тихо, что услышал только я. — Мне это вообще не нравится.
Верховный Сектант повернул свою металлическую маску прямо на нас.
— И сейчас мы увидим, достойны ли вы. Или ваша слабая сущность будет отсеяна, как плевел, и станет пищей для того, что ждёт за вратами. Вокруг сгустилась та самая звенящая тишина, готовая взорваться в любой момент. Сотни глаз-масок упёрлись в нас. Воздух застыл, наполненный запахом масла, пота и страха. За вратами мимолётно доносились крики, до ужаса неестественные. Мы стояли перед Вратами, за которыми была либо сила, либо смерть.