Колодец за башней
Глава 10
Я стоял у каменной стены арены, всё ещё слыша в ушах рёв толпы, будто они продолжали кричать даже после наступившей тишины. Пыль и запах прогорклого масла висели в воздухе. В груди стучало — не от страха, скорее от чего-то другого, от тревожного предчувствия.
В кармане я нащупал сложенный кусок бумаги. Развернул — на нём торопливые, почти царапающие буквы:
«Не верь им. Сегодня ночью — старый колодец за башней.»
Я снова свернул листок, стараясь, чтобы движения не были заметны. Рядом хрипло дышал Вапсиг, он ещё не до конца отошёл от боя. Его меч — «Клык Пророка» — был в каплях масла, и в этих бликах было что-то слишком живое, как будто оружие тоже участвовало в празднике крови.
— Ну что, — Вапсиг ухмыльнулся и сплюнул в пыль, — я надеюсь, за это хотя бы дадут пожрать. А то все эти выкрики «во славу масла» аппетит только подрывают.
Я кивнул, но взгляд всё время возвращался к записке в кулаке. Толпа постепенно расходилась, оставляя после себя маслянистые следы, простирающиеся к самому выходу. К нам подошёл один из сектантов. Он казался другим — не таким, как все, казался главнее и важнее. Его лицо было закрыто капюшоном и треснувшей маской, которая скрывала только глаза. Он что-то сказал так тихо, что я ничего не услышал, но по движению губ было понятно, что он издавал звуки.
— Пророк доволен, — прошептал он, будто боялся, что у стен есть уши. — Ты доказал силу, чужак. Отныне дорога в круг тебе открыта.
Вапсиг вытер клинок о край своей одежды и хмыкнул:
— Дорога, говоришь? Хорошо. Только сначала дорогу к столу покажи, а то я уже готов свои кишки на ужин пустить.
Сектант пропустил шутку Вапсига мимо ушей и положил ему на плечо свою тонкую, длинную руку. На секунду будто заглянул ему прямо в душу.
— Завтра ты войдёшь в башню. Там тебя ждёт первый взгляд Пророка. Не опозорься.
Я хотел что-то сказать, но будто забыл, как это делать. Не сумев выдавить ни слова, я сжал листок сильнее, чем сжимается бумага, брошенная в костёр.
«Старый колодец за башней» — кто мог её подкинуть?
Мы с Вапсигом двинулись к выходу. Сзади продолжали петь хором — вязко, как в дурном сне:
«Масло есть жизнь… масло есть путь…"
Пройдя к выходу, я не мог избавиться от чувства, что всё это очень плохо кончится. Вапсиг толкнул меня плечом, и я чуть не упал.
— Почему такой грустный? Я сейчас такое шоу устроил — мог бы хоть улыбнуться. А ты как будто ходишь с мёртвой мышью в кармане.
Я резко сжал бумажку в кулаке и подумал рассказать ему, но что-то меня остановило. Будто на мне цепи, которые не дают мне это сказать.
— Просто… не могу расслабиться. Эти песни. Эта башня. Всё не так.
Он рассмеялся, но не громко, а глухо.
— Вот за это я тебя и уважаю. Я тоже им не верю. Но если кто-то шепчет нам дорогу — надо хотя бы посмотреть, куда она ведёт.
Мы шли сквозь тихие улочки. Лишь изредка тишину нарушали капающая вода и шёпот за спиной. Зашли в место, куда, казалось, не ступала нога человека веками. Я заметил башню. Она была деревянной, как старая церковь, но от церкви остался лишь крест на её верхушке.
— Может, сюда надо? — спросил я себя, шаря в кармане рукой и нащупывая записку.
Небо было всё таким же серым, что делало башню ещё более устрашающей и зловещей.
— Я только сейчас понял: перед нами открылся весь мир. Хоть и не такой, какой я хотел увидеть когда-то, — сказал Вапсиг, глядя на башню.
— Ну, только тебя убьют быстрее, чем ты успеешь что-то разглядеть, но это можно упустить.
— Ну так нам и надо стать сильнее.
— Ты сейчас серьёзно?
— Ну а ты представь: у нас есть такое оружие. Если мы научимся им пользоваться…
— У нас уже были попытки, — пробормотал я, глядя на ветки деревьев.
— Ты про ту дуэль под дождём?
— Конечно, я тогда ещё и кожу содрал — настолько она была легендарной.
Перед нами начал вырисовываться большой храм, сложенный из кирпича и выкрашенный в цвет масла. Позади послышались быстрые шаги, будто кто-то опаздывал.
Сектант, толкнувший меня плечом, сам упал на землю от этого движения.
— Не-не-не, я же так не успею! — бормотал он, лёжа на земле.
Он был одет в чёрный халат с жёлтыми полосами, промасленный до блеска. Отблески света от его одежды били мне прямо в глаза, как диско-шар на вечеринке.
— Куда не успеешь? — спросил я, протягивая ему руку.
— На службу, — почти задыхаясь от слёз, которые капали через маску, жалобно прошептал он.
Переведя взгляд на Вапсига, я спросил:
— Не хочешь посмотреть, что за служба, про которую все говорят?
— Ну, почему бы и нет? Может, там и еду дадут.
Оттолкнув мою руку, сектант быстро встал и побежал в сторону храма. Мы последовали за ним, бежали через пустые улицы и дома, пока не достигли храма.
Храм сектантов не выглядел святым — скорее, как чрево, выдолбленное в гниющем теле мира. Он стоял в самом центре поселения, словно чёрное сердце, возвышаясь над домами, будто напоминая, кто здесь главный. Стены его были сложены из камня и обугленного дерева, перемазанного смолой. Масло текло по швам, блестело в трещинах и собиралось в чёрные лужицы у основания. Вся постройка будто жила: стены капали, дышали, скрипели, словно храм сам хотел проглотить вошедших.
Внутри было полутемно. Свет исходил не от огня — вместо факелов на стенах висели глиняные сосуды, наполненные маслом. Их фитили не горели пламенем, а тлели тусклым, дрожащим светом, создавая в воздухе ощущение густого, липкого сумрака.
В центре храма стояла чаша — огромная, до пояса взрослого человека, высеченная из чёрного камня. В ней непрерывно горело масло. Пламя было низким, вязким, словно оно не сжигало топливо, а питалось самой тьмой. Перед чашей лежали на коленях согбенные фигуры в халатах — они раскачивались, бормоча одни и те же слова:
«Пророк ведёт, масло хранит.»
Потолка почти не было видно — там терялись перекладины и балки, с которых свисали связки костей и засохшие корни. Время от времени капли масла падали сверху прямо в чашу, словно храм сам кормил её.
В глубине стоял алтарь — грубый, каменный, с глубокими зарубками и следами, будто его использовали не только для молитв, но и для жертв. На нём темнели пятна, и запах масла смешивался с запахом крови, уже въевшимся в камень.
Каждую службу хор из десятков голосов наполнял храм низким гулом, так что стены дрожали, а масло в чашах колыхалось. Когда сектанты пели, казалось, пламя становилось выше, и тогда тени оживали на стенах, принимая формы чудовищ.
Храм наполнился гулом. Сотни голосов сливались в один, будто земля под ногами вибрировала. Огромные чаши с чёрным маслом горели у алтаря, пламя поднималось вверх, отражаясь на лицах сектантов, скрытых одинаковыми халатами.
Хор начал с тяжёлого, медленного ритма, каждое слово падало, как удар молота:
«Масло ведёт… Масло хранит… Масло горит… Масло живёт…»
Гул нарастал. Масло в чашах вспыхнуло ярче, и голоса зазвучали быстрее, надрывнее:
«Тьма течёт — в нас, в нас…
Пламя пьёт — нас, нас…
Пророк зовёт — нас, нас…»
Сектант, бежавший с нами, пробежал вдоль зала, подпевая, почти задыхаясь.
Слова повторялись, захлёбывались, будто их пели не люди, а сама темнота. Кто-то бил в медные диски, ритм глухо отдавался в груди.
Вдруг хор разорвал тишину криком, яростным и восторженным:
«Кровь и масло!
Кости и пламя!
Смерть и свет!
Пророк встанет!»
Он подошёл к одной из чаш, наполненных маслом, поднялся по лестнице и, с голосом, полным грусти и безнадёги, не переставая петь, бросился в чашу с раскалённым маслом.
Стены дрожали, огонь взметнулся выше человеческого роста, и в этот миг зал наполнил странный шёпот. Он казался вездесущим, пробирался под кожу, звучал прямо в голове:
«Мы — капли. Мы — река.
Мы — сосуд.
Мы — огонь.»
И от этого шёпота становилось страшнее, чем от крика — он был тихим, но бесконечным, словно голоса не прекращались никогда, просто ждали момента, чтобы вновь вырваться наружу.
— Что это за нахер? — с дрожью в голосе спросил Вапсиг, глядя на чашу с обугленным телом сектанта.
— А я откуда знаю? Может, это из-за того, что он не успел на службу? — предположил я.
— Ну и ладно, пошли отсюда, пока тоже не стали углями в масле. Или евреями. Хотя я уже через это проходил. — Его голос дрожал — то ли от страха, то ли от того, что его сейчас разорвёт за эту шутку.
Мы ушли оттуда быстрым шагом, не желая больше возвращаться в лапы этого храма. Шли так быстро, что сами не заметили, как оказались за его воротами. Воздух казался чище, но запах масла преследовал нас, будто не хотел отпускать. Казалось, им пропитано всё вокруг.
Башня отдалялась, но словно следила за нами, не желая упускать из виду. Мы шли молча. Только шаги по камням и дыхание Вапсига. Я не решался заговорить первым — словно каждое слово могло вернуть нас обратно в храм, где хор всё ещё гремел у меня в голове.
— Слышал?.. — наконец спросил он хрипло.
— Что именно?
— Голос. Не людей. Вот этот… который сказал про реку.
Я сглотнул, почувствовав горечь во рту.
— Да. Слышал.
— И это не от вина или их благовоний, — он мотнул головой, будто хотел стряхнуть липкий шёпот. — Я слышал это у себя в голове.
Мы дошли до дома, в который нас поселили. День уже превратился в вечер.
Вапсиг захлопнул дверь и сразу проверил ставни.
— Если кто-то решит подглядывать — я ему глаза выжгу.
— Ты про то, что было днём? Когда на нас смотрели из соседнего окна?
— Да.
Он сел на кровать, положил меч рядом, но пальцы не отрывал от рукояти, словно они срослись.
— Ладно. Давай начистоту. Это была не «служба». Это был какой-то пиздец.
Я присел напротив, сжал виски ладонями. В голове всё ещё гудели слова хора.
— Они ведь сами идут в это пламя. Добровольно. Значит, или они безумные… или… — я не договорил.
— Или что? — прищурился он.
— Или они знают что-то, чего мы не понимаем.
Мы замолчали. Сквозь гул в голове я наконец расслышал тишину. Было слишком тихо для места, где только что орали десятки сектантов, готовых отправить своих на смерть. Лишь капли — будто по крыше текло масло.
Я не выдержал, вытащил из кармана записку. Слова *«старый колодец за башней»* вдруг засияли в свете лампы, будто чернила не высохли, а текли.
— Я нашёл это в кармане, когда ты победил на арене.
— А с хуя ли ты мне не показал раньше?
— Я хотел рассказать потом.
— Ладно, ладно, я тебе верю, — сказал Вапсиг явно огорчённым голосом. — Думаешь, нам туда надо пойти?
— Тут два варианта: или они хотят нам помочь, или это ловушка.
— И к какому ты больше склоняешься?
— К тому, где нас не убьют.
— Звучит не особо реалистично.
Вдруг за стеной послышался шорох, будто кто-то водил пальцами по дереву. Тонкий звук, как царапанье когтями. Потом затих.
Я поднял голову.
— Ты слышал?..
— Слышал, — Вапсиг уже держал «Клык Пророка» наготове.
Я достал свой нож, чтобы быть увереннее, что меня не убьют. Звуки затихли, сердце билось быстрее, будто кто-то заводит мотор бензопилы. Что-то продолжало капать трубы…
Вапсиг кивнул мне и начал медленно подходить к двери. Его тяжёлое дыхание было слышно даже сквозь скрип пола. Он прикоснулся к ручке, вся липкая от масла. Я приготовился броситься в дверной проём, когда она откроется. Нажав на рычаг ножа, я превратил его в меч, которым можно было зарезать кого угодно. Пар от лезвия рассеялся через пару секунд. На руке остался порез — как именно?
Вапсиг открыл дверь на себя и резко отпрыгнул к стене, распахнув её полностью. Мои ноги побежали сами по себе, не думая останавливаться. Страх был, но я держался увереннее, чем раньше — может, из-за оружия в руках.
Направив лезвие вперёд, я пересёк дверной проём, но… ничего. Всё было так же, как и при нашем уходе. Только коврик был перевёрнут.
— Что за хрень? — спросил я у Вапсига.
— Что там?
— Ничего. В этом и проблема. — Я показал пальцем на коврик.
— Ну и что? Коврик как коврик. Или думал, его цыгане украдут?
— Нет, он перевёрнут.
— Очень странно. Почему же коврик перевёрнут? Ты так не думаешь? — саркастично сказал Вапсиг.
Зайдя внутрь, я снова нажал на рычаг, и меч снова стал ножом. Положив его в ножны, я заметил порез на руке — как в первый раз.
Вапсиг сел на кровать, но клинок не выпустил. Я лёг у стены, стараясь не смотреть на порез — кожа пульсировала, будто металл оставил в ней что-то своё.
В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая только каплями за окном. Мы ждали ночь, и это ожидание само по себе было пыткой.
Вдруг раздался лёгкий стук — мягкий, но настойчивый, будто нас не хотели пугать. Я посмотрел на Вапсига, а он — на меня.
— Ты кого-то ждёшь? — пробормотал Вапсиг.
— Нет. А ты?
В ответ он лишь испуганно взглянул на дверь. Стук повторился, и дверь со скрипом открылась.
— Ты не закрыл дверь, — шёпотом сказал я, видя, как Вапсиг сжимает меч.
— Думал, ты закрыл.
На пороге стояла девушка примерно нашего возраста, в чёрном халате с золотыми полосами. Её лицо скрывала грустная маска, будто вот-вот готовая расплакаться. Тёмные волосы падали на плечи. В руках она держала поднос с глиняными чашами густой похлёбки и ломтями серого хлеба.
— Вечерняя трапеза, — тихо сказала она, почти равнодушно. — Для тех, кто завтра ступит в Башню.
Я почувствовал, как внутри всё похолодело. Словно каждое её слово значило больше, чем казалось.
Вапсиг прищурился, не убирая меча.
— Ты кто такая?
— Просто служительница, — она опустила голову. — Таких, как я, много. Наш долг — кормить тех, кого Пророк отметил.
Её голос звучал знакомо, будто я слышал его раньше.
Она поставила поднос на стол. Я заметил, как её руки дрожат — не от тяжести. Она быстро оглянулась на дверь, будто боялась подслушивающих.
— Ешьте. Но не всё. — Голос её дрогнул. — В похлёбке масло. Оно связывает с огнём. Если выпьете до дна — уже не вернётесь.
Мы с Вапсигом переглянулись.
— А почему ты нам это говоришь? — спросил я, стараясь не звучать резко.
— Потому что я тоже когда-то стояла на вашем месте, — прошептала она. — Но у меня не было выбора. У вас — ещё есть.
Она посмотрела мне прямо в глаза. В её голосе мелькнуло что-то — усталое, обречённое, но отчаянно живое.
— Спокойной ночи. Пусть масло ведёт вас и хранит.
Сделав шаг назад и поправив халат, она вышла, закрыв за собой дверь.
Мы молчали, в шоке от происходящего. Вапсиг наконец ткнул мечом в поднос.
— Ну что, попробуем или выбросим к чёрту?
Я смотрел на похлёбку. От неё тянуло жирным ароматом, но сквозь запах еды пробивалась та же нота, что и в храме — густая, вязкая, будто в еду подмешали тьму.
Я вспомнил про записку. Может, она знала о ней? Или это она её подкинула?
— Вапсиг, тебе не знаком её голос?
— Тоже кажется знакомым, — настороженно сказал он.
— Когда мы успели пообщаться с женщинами, чтобы знать её голос?
— Без понятия.
Я уставился на похлёбку. Был настолько голоден, что готов был её съесть, даже если бы она дышала. Но мне было всё равно. Я потянулся к еде.
— Ты реально будешь это есть? — спросил Вапсиг с таким же голодным видом, но сохраняя самообладание.
— А что нам ещё остаётся? Или хочешь, чтобы мы умерли от голода?
— Только не всё. Если она сказала правду, нам нельзя съесть всё.
Сев за стол, я начал жадно есть. Вапсиг же скептически смотрел на всю эту ситуацию, но тоже медленно принялся за еду. На вкус она была лучше, чем выглядела — сладковатая, похожая на овсяную кашу.
Как только я положил первую ложку в рот, не смог остановиться. Не заметил, как съел почти всё. Вапсиг остановил меня, схватив за плечо.
— Может, ещё ложечку? — спросил я вслух.
Увидев это, Вапсиг встал, взял мою тарелку и выбросил её в окно.
Придя в себя, я ничего не сказал, просто лёг на кровать и незаметно уснул.
Проснулся от того, что Вапсиг толкал меня в плечо. Я вскочил.
— Ты что, до меня домогаешься?
— Да кому ты нужен. Пора идти, — сонным голосом сказал Вапсиг.
— Ты как будто не спал.
— Пытался. Не получилось. Не знаю, как у тебя вышло заснуть в такой атмосфере.
Я распахнул глаза и понял: ночь уже давно опустилась на город. Сквозь щели в досках пробивался тусклый свет факелов. Где-то за стеной слышались шаги и голоса.
— Что там? — спросил я, пытаясь прийти в себя.
— Обход, — прошептал Вапсиг. — Сектанты бродят. Ловят слишком любопытных.
Мы подошли к разбитому окну. На улице несколько фигур в халатах и масках медленно шли вдоль домов, освещая тьму фонарями. Они двигались размеренно, будто ночь подчинялась их шагам.
— Красиво, мать их, — пробормотал Вапсиг. — Только если нас заметят, красиво не покажется.
Мы дождались, пока отряд свернёт за угол, и скользнули вдоль заброшенных домов. Каждый шаг отдавался в сердце — казалось, даже дыхание нас выдаст.
В одном месте пришлось замереть: прямо перед нами прошли двое, неся корзину с плещущимся маслом. Мы вжались в стену.
— Дальше, — шепнул Вапсиг, когда они скрылись.
Мы пробирались так ещё какое-то время, пока не свернули в узкий переулок. Там нас ждала фигура в тёмном плаще, неподвижная, будто вырезанная из ночи.
— Я вас ждала, — тихо сказала женщина. Её голос звучал ровно. — Не бойтесь. Я друг. Мы давно знакомы.
— Друг? — хмыкнул Вапсиг. — А ничего, что выглядишь как их главная фанатка?
— Не всё так просто, — ответила она спокойно. — Я хочу помочь.
Её голос звучал уверенно, но без надменности сектантов. И всё же я чувствовал, что она что-то скрывает.
Длинные тёмные волосы, спадающие до спины, были растрёпаны, закрывая даже руки.
— Зачем? — спросил я. — Да и как мы можем доверять тому, чьё лицо даже не видели?
— Потому что знаю, каково оказаться внутри этого безумия, — сказала она. — Доверьтесь немного. Я покажу лицо позже, когда буду уверена, что никто не подглядывает. Снятие маски карается смертью.
Вапсиг скривился, но махнул рукой.
— Ладно, выбора у нас нет. Только если что — я чутко сплю.
Мы прошли дальше, скрывшись в пустом доме. Я был слишком уставшим, чтобы идти до нашего жилища. Внутри пахло сыростью и маслом. Женщина села напротив нас, молча.
Мы перебросились парой фраз, но усталость свалила меня.
Сквозь тяжёлые веки я видел, как она тянется к лицу. Маска зашуршала.
— Меня зовут… — начала она.
И в этот момент сон окончательно накрыл меня.