Грубая нежность
Они стояли, не в силах оторвать друг от друга взгляда. В этом молчании, которое казалось гуще и плотнее, чем любой сказанный звук, висели невысказанные слова, накопленные за месяцы разлуки, за то время, которое теперь казалось одновременно и целой жизнью, и мгновением. Дима чувствовал, как колотится сердце, как напряжены мышцы, готовые к удару, но не понимающие, откуда он придёт. Есения же, казалось, была на грани. В её глазах плескалась буря – смятение, сожаление, страх, но и какая-то едва уловимая решимость.
И вот, эта решимость прорвалась. Она шагнула чуть ближе, её голос прозвучал тихо, почти шёпотом, но в этом шепоте была вся сила её воли.
— Мы можем поговорить?
Дима, будто очнувшись от гипноза, ответил, не задумываясь.
— Да.
Простое слово, а за ним – целый мир возможностей. Он махнул кому-то из организаторов, коротко кивнув, и они направились к выходу, оставляя позади гул презентации, оставленные автографы и взгляды людей.
На улице было прохладно. Вечерний ветерок касался кожи, принося с собой городские ароматы – выхлопы, сырость и тот самый, далёкий, но такой знакомый запах цветущей липы. Они нашли пустую лавочку в тени деревьев, и эта уединённость казалась им обоим спасительной. Есения, словно по инерции, достала из пачки сигарету, ловко поднесла к губам, чиркнула зажигалкой. Пламя осветило её лицо, подчеркнув тревожную линию бровей и тень под глазами. Она глубоко затянулась, выдохнула дым, и, не глядя на Диму, протянула ему ещё одну. Он молча взял.
Тишина, которая наступила затем, была почти гробовой. Она давила, обволакивала, заставляла каждый нерв звенеть от напряжения. Казалось, что воздух вокруг них загустел, превратившись в вязкую субстанцию, в которой утопали все попытки начать разговор. Будто в горле у каждого застряло что-то мешающее произнести первое слово. Дима чувствовал, как стучит кровь в висках, как ладони становятся влажными. Он видел, как Есения сжимает сигарету, как дрожат её пальцы. Она тоже была здесь, но в то же время – в другом измерении, затерянная в лабиринтах своих мыслей.
Эта давящая тишина, которая грозила раздавить их обоих, в конце концов, нарушил Дима. Он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце.
— Еся... — его голос прозвучал хрипло, непривычно. — Где Олег? Он... он не против, что ты здесь?
Есения вздохнула. Этот звук был настолько полон усталости и безнадёжности, что Диме показалось, будто он услышал треск ломающегося стекла.
— Олег... — её голос дрогнул. — Олег не против. Он... пару дней назад собрал вещи и уехал. Насовсем.
Эти слова повисли в воздухе, такие простые и в то же время несущие в себе целую бурю. Дима смотрел на неё, и на его лице не было никаких эмоций. Пустота. Глаза, ещё недавно пылающие в зале, теперь казались потухшими, как угли, в которых не осталось жара.
— Почему? — он спросил, и его голос был ровным, почти безжизненным. — Мне казалось, что всё хорошо.
В этот момент Есения медленно повернулась к нему. В её глазах, уже тронутых еле заметными слезами, мелькнуло что-то, что Дима когда-то знал – боль, вина, растерянность.
— Нет, не хорошо, — её голос стал чуть громче, но всё ещё дрожал. — Совсем не хорошо. Я... я виновата. Я не поговорила с тобой тогда, не дала ничего сказать. Я просто... ушла. Ушла как тварь, как последняя мразь,как сука. Поверила... поверила не тому.
Она сделала ещё одну глубокую затяжку, выдохнув дым, словно пытаясь проглотить свои слова.
— Эти фотографии... — она запнулась, слёзы начали капать быстрее, смешиваясь с дымом, который она выдыхала. — Это Марк и Яся мне их прислали. Они... Они подстроили всё. А я... я поверила им. Дура.
С каждым словом её голос становился всё более надрывным, всё больше походя на истерику. Она говорила быстро, сбивчиво, словно пытаясь выплеснуть всю ту боль, всё то отчаяние, которое накопилось в ней за эти долгие, мучительные месяцы.
—Я так не могу. Я постоянно думаю об этом,думаю что всё могло быть по другому.Эти мысли,они просто съедают меня заживо.Я пыталась,я честно пыталась тебя забыть,не думать о тебе,я даже пыталась срезать эту ебанную татуировку,но я не смогла,я ничего из этого не смогла сделать.
Её голос сорвался на крик, и она закрыла лицо руками. Дима смотрел на неё, и пустота на его лице начала медленно отступать. Он подошёл ближе, присел перед ней на корточки, взял её дрожащие руки в свои.
— Тише, тише, Еся, — его голос стал мягче, он старался говорить как можно спокойнее, успокаивающе. — Всё хорошо.Я сейчас тут и я никуда уже не уйду.
Он держал её руки в своих, чувствуя, как её дрожь постепенно утихает. Слова, которые он услышал от неё, резонировали с его собственной болью, с его собственными упущенными возможностями. Он видел её раскаяние, её боль, и понимал, что она права.
— И я тоже виноват, — сказал он, его голос был тихим, но в нём звучала твёрдость. — Я сразу понял, что это Марк и Яся. Это было так похоже на них, их тупая, грязная игра. Но я... я не сказал тебе. Даже не попытался. Я увидел вас вместе... и всё. Внутри что-то оборвалось. Я просто ушёл. Просто сдался. Но я не переставал любить тебя. Вспоминал твой смех, твои глаза, твои глупые шутки. Ты мне снилась. Иногда я просыпался ночью и ловил себя на том, что хочу сказать тебе что-то важное, что-то, что не успел сказать тогда. А потом вспоминал, что тебя нет рядом, и эта пустота... она просто душила. Эта книга, — он кивнул на свою книгу, лежавшую рядом, — она родилась из этой пустоты. Из боли. Из попытки хоть как-то пережить это, найти хоть какой-то смысл в том, что осталось. Я писал, чтобы не сойти с ума, чтобы хоть как-то заполнить эту чёртову дыру, которую ты оставила.
Дима посмотрел на Есю, и в его глазах, ещё совсем недавно наполненных болью и отчаянием, теперь горел огонёк решимости. Он сжал её ладонь, чувствуя, как та отвечает ему лёгким пожатием.
— Ты знаешь, — начал он, его голос звучал уверенно, но в то же время с той самой ноткой уязвимости, которая так трогала её. — Мы оба совершили дохуя ошибок за это время. Но... — он запнулся, ища нужные слова, — но мы можем попробовать всё исправить. Я верю в это.
С этими словами он, не давая ей времени на размышления, осторожно, но настойчиво потянул её за руку. Еся, застигнутая врасплох, лишь успела удивлённо воскликнуть.
— Эй, куда?!
Дима, не останавливаясь, лишь ускорил шаг, бросив через плечо.
— Хватит грустить, Еся! Пора начинать исправлять ошибки.
Они вышли на небольшую площадь, где, освещённый тусклым светом фонаря, стоял он – настоящий зверь. Новый, блестящий, большой мотоцикл, сверкающий хромированными деталями.
— Нихуя себе! — вырвалось у неё. — Твой что ли?
Дима, с лёгкой улыбкой, кивнул.
— Мой.
Еся рассмеялась, и этот смех, такой искренний и беззаботный, был музыкой для ушей Димы.
— А ты точно обо мне вспомнил, — пошутила она, оценивающе оглядывая байк.
Дима лишь закатил глаза, но в этой закатке глаз была и усмешка, и нежность. Он протянул ей шлем, такой же новенький, как и мотоцикл.
— Куда мы едем? — спросила она, надевая шлем, и её голос, приглушённый им, звучал как-то иначе, более таинственно.
— Узнаешь, — ответил Дима, и в его голосе звучала интрига.
Он завёл мотор. Мощный рёв заполнил вечерний воздух, словно пробуждая спящий город. Еся, устроившись позади него, крепче обняла его за талию. Мир вокруг словно исчез, остался только рёв мотора, прохладный ветер, и ощущение свободы, которое они оба так долго искали.
Когда рев мотора стих, они притормозили у знакомого дома, у ее дома. Она сняла шлем, и ветер снова провёл по её волосам, вызывая лёгкую дрожь.
— Что мы тут делаем? — спросила она, её голос звучал неуверенно. Она посмотрела на Диму, пытаясь понять, что происходит. Его взгляд был напряжённым, но в то же время в нём читалась решимость, которой она не видела уже давно.
Дима не ответил на её вопрос. Он подошёл ближе, его глаза встретились с её. В этот раз он не спрашивал, он говорил. Уверенно, твёрдо, не оставляя места для сомнений.
— Сейчас мы заходим к тебе, — его голос звучал низко, но чётко. — Собираем вещи. Отдаём ключи хозяйке. И едем ко мне.
Еся открыла рот, чтобы возразить, чтобы спросить, как, зачем, почему... Но Дима не дал ей ни секунды. Он перехватил её руку, притянул к себе и впился в её губы. Это был не нежный, не робкий поцелуй. Это был поцелуй, полный страсти, решимости. Поцелуй, который говорил больше, чем любые слова. Поцелуй, который был ответом на все её вопросы.
Он целовал её так, словно пытался наверстать всё упущенное время, все месяцы разлуки, все недосказанности. Еся, сначала ошеломлённая, ответила ему с той же силой. Она почувствовала, как в ней просыпается что-то, что долго спало, что-то, что она пыталась заглушить, но что оказалось сильнее её. Этот поцелуй был не просто физическим контактом, это был акт принятия, акт возвращения.
И вот они уже собираюсь вещи. Дима стоял у окна, его взгляд был прикован к дивану. К тому самому на котором он когда-то увидел Есю и Олега. Тогда, в тот момент, его мир рухнул. Сейчас, стоя здесь, он чувствовал что-то другое. Нечто более сильное, чем боль или гнев.
Его мысли вихрем неслись в голове, перебивая друг друга, но все они сводились к одному.
— Мне плевать, что будет дальше , — думал Дима, глядя на пустые стены,
— Мне плевать, было ли это результатом приворота, или просто слепой игры судьбы. Мне плевать, каким образом всё это случилось.
Он отвернулся от окна, его взгляд скользнул по Есе, которая старательно складывала вещи в сумку. На её лице была сосредоточенность, но он видел и ту робкую надежду, которая загорелась в её глазах.
– Плевать на последствия, — повторил он мысленно, чувствуя, как напряжение покидает его тело. — Плевать, сколько лет нам отведено. Девяносто, пять, или даже один день. Важно только то, что я с ней. Сейчас. Здесь. И больше ничего не имеет значения.
Он подошел к ней, взял из её рук футболку, которую она собиралась положить в сумку,и бросил её. Затем он повернулся к ней, их взгляды встретились. В его глазах не было страха, только решимость и та самая, всепоглощающая любовь.
– Сейчас я с ней. И это всё, что мне нужно.
В тот момент их губы сомкнулись, в квартире словно погас свет, оставив лишь отблески наружной темноты, проникающие сквозь оконное стекло. Страсть, накопившаяся за долгие месяцы разлуки, невысказанных слов и подавленных желаний, вырвалась наружу с неистовой силой. Дима, ведомый животной, первобытной страстью, повалил Есю на кровать. Мягкое постельное белье под их телами казалось слишком нежным для бури, которая разразилась.
Он стянул с неё футболку одним резким движением, обнажив её грудь. Её соски, твёрдые от желания, привлекли его взгляд. Он склонился, и его губы нашли их, его язык дразнил, ласкал, вызывая у Еси прилив стонов. Казалось, она ждала этого момента больше всего. Её тело отзывалось на каждое его прикосновение,её собственные руки, полные той же неудержимой страсти, рванули с него одежду. Её пальцы скользили по его коже, её ногти впивались в его спину, не причиняя боли, но оставляя след её желания, её тоски. Она целовала его шею, чувствуя, как его пульс ускоряется под её губами, его ключицы, его губы – такие знакомые, такие желанные. А потом её взгляд упал на его татуировки. Чёрные линии, рассказывающие истории, свидетели прошлого, и эти узоры на его коже были такими же родными, как и он сам. Она нежно касалась их губами, как будто заново открывая его, как же сильно она скучала по этим узорам, по этой боли, которая была такой сладкой.
Он стянул с неё штаны, потом бельё. Её тело, обнаженное и трепещущее, было полностью в его власти. Её влажность уже говорила о её готовности, о её нетерпении. Он начал водить пальцами по клитору, нежно, но настойчиво, пробуждая её, дразня, а затем, резким, стремительным движением, ввел пальцы в неё.
В этот самый момент её спина выгнулась дугой, её стон превратился в крик – крик чистого, неописуемого наслаждения. Она прижимала его к себе, её тело пульсировало в унисон с его. Она целовала его, кусала, царапала, словно пытаясь слить их воедино.
Когда Дима вошёл в неё, это было резкое, грубое, но такое желанное вторжение. Её стоны заполнили всю квартиру, сливаясь с его хриплым дыханием. Это был хаос страсти, буря желания, которая сметала всё на своем пути. Они двигались в унисон, их тела слились в одно целое, их стоны эхом отдавались в тишине ночи. Это было не просто секс, это было возвращение, воссоединение, подтверждение того, что они принадлежат друг другу.