Начертано кровью
Дима сидел на своей кровати, погруженный в полумрак комнаты. Единственным источником света была тусклая красная светодиодная лента, обвившая изголовье, отбрасывая на стены зловещие, пульсирующие блики. Звуки гитары, приглушенные, мелодичные, тонули в тишине, сливаясь с его тихим, почти неслышным напеванием. Он играл что-то своё, меланхоличное, что-то, что лучше всего подходило этому вечеру, этому настроению.
В какой-то момент он остановился, пальцы застыли на струнах. Вздохнул. Не той тяжёлой, полной боли вздох, а скорее усталый, смиренный. Он поднялся, подошёл к окну и отворил балконную дверь. Прохладный вечерний воздух окутал его, принеся с собой запахи города – остывший асфальт, где-то вдалеке – аромат цветущей липы. Он достал сигарету, чиркнул зажигалкой, и первая затяжка обожгла лёгкие, принося знакомое, почти медитативное облегчение.
Парень достал телефон. Это стало ежедневным ритуалом, своеобразной привычкой, от которой он не мог избавиться. Пальцы сами нашли нужную страницу – Есения. И увидел. Новое фото. Она и Олег. Улыбающиеся, близко друг к другу, словно две половинки одного целого.
– Как мило, – проговорил Дима вслух, и в его голосе звучал явный сарказм, приправленный горечью. Он больше не злился. Это осталось в прошлом, в той бурной, разрушительной фазе. Теперь он был спокоен. Даже слишком спокоен. Он наблюдал. Наблюдал со стороны, словно зритель в театре, где разыгрывается пьеса, в которой он когда-то играл главную роль. Но это спокойствие было обманчивым. За ним скрывалась та же рана, всё та же тупая, ноющая боль, которая никуда не делась. Она просто притаилась, затаилась, ожидая своего часа, чтобы вновь напомнить о себе. И такие фотографии, как эта, были для неё лишь очередным катализатором. Он глубоко затянулся, выпуская дым в ночное небо, и снова почувствовал, как что-то внутри сжимается. Но виду не подал. Просто смотрел. И курил. И слушал тишину, нарушаемую лишь далёким гулом города.
Дима докуривал сигарету, выпуская кольца дыма, которые рассеивались в темноте, словно его собственные сомнения. Он коснулся сердца,точнее места под ним,где была его татуировка,их татуировка,клеймо напоминающее о всем,что между ними было. И вдруг, как удар молнии, его осенило. Сегодня. Её день рождения. Точнее, он уже почти закончился.
За последние месяцы, что прошли с момента их разрыва, в его голове прокрутилось столько мыслей, столько версий, столько вопросов, что голова шла кругом. Он перебирал все варианты, как мог, пытаясь найти логику, хоть какое-то рациональное объяснение. Почему она? Почему именно так? Почему она не попыталась разобраться, не попыталась поговорить, не дала ему шанса объяснить? Просто бросила. Исчезла. И ушла к Олегу. К тому, кто был его другом. Это подрывало основы. Это было предательство вдвойне.
А ещё, как, чёрт возьми, Олег мог в это всё поверить? Поверить в ту чушь, что ему наплели, когда он сам знал, что это не так. Знал, что Дима любит её. Как можно было всё это принять?
Он сделал ещё одну, последнюю затяжку, чувствуя, как никотин обжигает горло. И тут, словно прорвало плотину, в голове возник резкий, кристально чистый вопрос, который прозвучал как удар по разуму. – Какого хуя вообще страдаю только я?
Эта мысль, пущенная на самотёк, начала набирать обороты. Он сам же говорил себе, что любит её. Носил её на руках. А в ответ? Предательство. Истеричное обвинение. И уход к другу. Он видел, как она с Олегом. Счастливые. И он, Дима, сидел здесь, в темноте, с гитарой, вдыхая дым, чувствуя себя полным дерьмом.
– Я тоже могу быть мразью, – прошептал он, и в этом шёпоте была сталь. – И эгоистом. Если уж я так хочу... я получу своё.
С этими словами он резким движением потушил сигарету о перила балкона, отгоняя последние сомнения. Эта боль, это страдание – всё это было ему ни к чему. Он больше не хотел быть жертвой. Он хотел вернуть контроль. Вернуть себе всё, что у него отобрали. В тот же миг он развернулся и, не мешкая, направился к своему рабочему столу. В полумраке, освещённый лишь тусклым красным светом, он сел, и в его глазах загорелся новый, холодный огонь. Огонь решимости.
Дима уже не был просто Димой. Он был тем самым чернокнижником. В этом царстве теней, где воздух казался густым и пропитанным чем-то древним, он начал свой ритуал. Ритуал, что мог изменить ход судьбы, привязать сердце к сердцу, заставить любовь расцвести там, где её никогда не было.
На столе, под пульсирующим красным светом, раскинулся алтарь. Тёмная ткань, испещрённая странными символами, служила ему подстилкой. В центре, словно кровавые слёзы, горели три чёрные свечи, их пламя плясало, отбрасывая дрожащие тени на стены. Воздух был наполнен терпким запахом благовоний и чем-то ещё – металлическим, острым, знакомым.
Дима сидел напротив, его глаза были прикрыты, но не от усталости, а от концентрации. Его тело было напряжено, словно струна. Он входил в транс. Медленно, шаг за шагом, погружаясь в себя, отсекая всё лишнее, всё, что могло отвлечь. Он слышал лишь биение собственного сердца, ритм, который становился всё более размеренным, всё более глубоким.
Тихий, монотонный шёпот, словно приговор, начал наполнять комнату. Слова, древние, как само время, сплетались в заклинание. Он говорил на языке, который, казалось, сам открывался ему в этот момент. Слова, которые проникали в самую суть мироздания, заставляя его подчиняться. Он чувствовал, как энергия пульсирует вокруг него, как сама реальность становится податливой.
Затем он взял тонкий, острый нож. Холодное лезвие коснулось его ладони. Не было страха, не было боли. Только сосредоточенность. Он провёл им по коже, и на свету показались капли крови. Яркие, алые. Он наклонился над алтарём, позволяя крови упасть на тёмную ткань, впитываясь в неё, смешиваясь с магическими символами. Каждая капля была частью его силы, его желания.
Он продолжал начитывать, теперь с ещё большей силой, с ещё большей убеждённостью. Его голос становился глубже, утробнее. Он чувствовал, как связь устанавливается. Связь с той, кого он желал. Он видел её образ перед собой, яркий, чёткий. Он вливал в этот образ свою энергию, свою страсть, своё намерение. Он выплёскивал туда всё, что накопилось за эти месяцы – боль, обиду, отчаяние, но теперь всё это трансформировалось. Трансформировалось в желание. Желание обладать. Желание, чтобы она была его.
Пламя свечей взметнулось выше, отбрасывая ещё более дикие тени. Комната словно ожила, задышала. Дима чувствовал, как его тело наполняет сила. Сила, что шла откуда-то извне, из глубины тьмы, но была теперь частью его самого. Он видел, как в его сознании, где-то на грани реальности, сплетаются нити – тонкие, светящиеся нити, что свяжут их судьбы.
Он закрыл глаза, чувствуя, как погружается ещё глубже. Транс стал почти полным. Он был уже не просто человеком, совершающим обряд. Он был проводником. Проводником тёмной силы, направляющей её на достижение своей цели. Он чувствовал, как кровь на его руке застывает, но энергия, исходящая от неё, только набирает силу.
Последние слова начитывания сорвались с его губ, звучащие уже почти как рычание. Затем – тишина. Почти полная. Осталось лишь гулкое биение его сердца и треск свечей. Он открыл глаза. Красные ленты казались теперь ещё ярче, ещё агрессивнее. Он чувствовал, что сделал это. Что ритуал завершён. Связь установлена. А последствия... последствия придётся принять.
Воздух в комнате остывал, становясь менее плотным, но всё ещё хранил отголоски той энергии, что пронеслась через него. Дима, или теперь скорее тот, кто совершил ритуал, медленно открыл глаза. На его лице играла лёгкая, почти незаметная улыбка. Глаза горели странным, новым огнём – огнём решимости, огнём, который ещё недавно казался невозможным.
Он ощущал пустоту, но не ту, что была вызвана горем и отчаянием. Это была другая пустота – очищающая. Освобождающая. Он больше не был рабом своих чувств. Он был хозяином своей судьбы. Он знал, что, возможно, поступил неправильно. Знал, что эта дорога, которую он выбрал, может привести к последствиям, о которых он пока не смел думать. Но эта мысль уже не вызывала прежнего страха. Страх уступил место холодной уверенности.
Он взял телефон. Руки его уже не дрожали. Пальцы двигались уверенно, почти механически. Он знал, что должен напомнить о себе. Не криком, не мольбой, а тем, что останется за ней. То, что будет сопровождать её, напоминая о нём.
Он открыл чат с Есенией. Его «снежной королевой». Как же долго он смотрел на это имя, не решаясь написать. Но сейчас всё было иначе. Короткое, но ёмкое сообщение.
«С твоим днем,будь счастлива,снежная королева.»
Он нажал «отправить». Нажал, и почувствовал, как что-то внутри него щёлкнуло. Завершился один этап. Начался другой. Он отложил телефон. Улыбка на его лице стала шире, обретя оттенок горькой торжественности. Он знал, что это было его последним актом отчаяния, его последней попыткой вернуть утраченное. Но теперь, когда он выбрал другой путь, этот акт стал не мольбой, а заявлением.
– Пусть будет счастлива, – пронеслось у него в голове. – Но счастье это будет таким, каким я его вижу.
Он больше не хотел страдать. Боль стала его учителем, но больше не была его тюрьмой. Он прошёл через тьму, и теперь был готов увидеть свет. Или создать его самому. Он встал, прошёлся по комнате, ощущая в себе новую силу, новую решимость. Что будет дальше, он не знал. Но знал одно: он больше не будет тем, кем был раньше. И это было, пожалуй, самым важным.
Три дня спустя.
Всего три дня пролетели как один миг. Дима был погруженный в свою книгу. Он писал, писал историю свой жизни, вырывая куски своей души и вплетая их в каждую строчку. Это было не просто произведение, это был крик, часть его самого, которую он наконец-то осмелился выставить напоказ.
И вот он стоял здесь, на сцене, залитой ярким светом софитов, ощущая под ногами плотный ковёр, сотканный из тысяч ожидающих взглядов. Зал гудел, как растревоженный улей. Его книга. Его детище. Презентация. Толпы людей. Столько лиц, столько рук, которые тянулись к нему, чтобы пожать, обнять, получить заветный автограф. Он расписывался, его рука привычно выводила знакомую витиеватую подпись, потом делал фото – улыбка, иногда искренняя, иногда просто натренированная. Обнимался с фанатами – кто-то плакал от переполнявших эмоций, кто-то шептал слова благодарности, которые, казалось, проникали сквозь броню усталости и сомнений. Это было пьянящее чувство – быть нужным, быть услышанным. Каждая встреча, каждое слово поддержки – словно глоток воздуха, питающий ту часть его, которая ещё сомневалась.
Шум постепенно стихал, голоса становились тише, руки всё реже тянулись к нему. Оставался последний человек. Дима, чувствуя, как усталость берёт своё, поднял голову. Он ещё не успел разобрать, что ему сказали, но голос... этот голос он узнал бы из тысячи.
Есения.
Она стояла перед ним, неловко переминаясь с ноги на ногу, и протягивала его книгу. Её пальцы, тонкие и изящные, едва касались обложки. И улыбка. Эта самая улыбка, которую он так долго пытался забыть, но которая, казалось, застыла в его памяти навсегда. Улыбка, которая теперь освещала её лицо, делая глаза ещё ярче. Глаза, которые смотрели на него так же, как тогда, когда всё только начиналось. В них горел огонь – тот самый, который он когда-то пытался потушить, а теперь, глядя на неё, чувствовал, как разгорается с новой силой, опаляя его изнутри. Он узнал в этом взгляде тот же вызов, ту же искру, которая заставляла его сердце биться чаще. И в этот момент, среди шума последних посетителей и приглушённого гула зала, время для них двоих, казалось, остановилось. Остались только они, книга и это невысказанное, но такое очевидное притяжение, заставившее его забыть обо всем.