Эхо чужого страха
Хлопок входной двери эхом разорвал не только тишину, но и остатки самообладания Димы. Звук этот был так же резок и окончателен, как ледяной взгляд Есении в последние секунды. Он стоял посреди ванной, мокрый, с полотенцем на бёдрах, и чувствовал, как внутри него что-то лопается. Сначала был шок, потом обида, а теперь – чистая, неразбавленная злость.
– Да ебаный в рот! – вырвалось у него, и этот крик был не просто ругательством, а выплеском всей накопившейся злости. Рука дернулась, схватила первую попавшуюся под руку вещь – пустой тюбик зубной пасты – и с яростным рыком швырнула его в стену. Тюбик с чавкающим звуком расплющился о кафель, оставив на нем белёсый след, похожий на плевок. Он мог бы разнести всю ванную, но смысл? Этой истерике не было бы конца.
Дима вышел из ванной, оставляя за собой пар и беспорядок. Он накинул халат, чувствуя, как влажная ткань липнет к коже. Прошёл в гостиную, рухнул на стул. В голове гудело, не от алкоголя,как это обычно происходит,а от дикой смеси эмоций. Он же прекрасно понимал. Понимал, что Астрид приехала. Понимал, что фанаты будут шипперить. Но то, что она сделала там, на парковке... Это был её поцелуй. Её инициатива. Он отшатнулся, попытался убрать её, черт возьми! Это было так быстро, так неожиданно, что он не успел среагировать. Это Астрид была нахер не нужна ему! Никаких ебаных поцелуев с бывшими. Ему нужна была Еся. Его, блядь, Еся, которая сейчас ушла, уверенная в его предательстве.
Весь день прошел в этой тягучей, душной агонии. Он ходил по квартире, как зверь в клетке. Пытался работать – не мог. Пытался отвлечься – мысли возвращались к ней. К её лицу, искаженному яростью, к её крикам, к этому последнему взгляду, полному ледяной обиды. Он представлял, как она сейчас ненавидит его, как она, возможно, плачет, или, наоборот, бушует, как цунами. Он знал её. Знал, что она не прощает подобного.
Несколько раз он подходил к телефону. Пальцы дрожали, когда он набирал её номер. Гудки... длинные, бесконечные гудки. И каждый раз – сброс. Один раз, второй, третий. Чёрт. Она не брала. Не хотела говорить. Возможно, никогда и не захочет. Отчаяние сжимало горло. Что делать? Как ей объяснить, что это была не его инициатива, что он сам был в шоке, что это всё — гребаная ошибка, подстава?
Наконец, когда за окном сгустились сумерки, а в квартире стало совсем холодно от одиночества, Дима принял решение. Тяжело вздохнул, взял телефон. Пальцы с каким-то омертвевшим спокойствием набрали другой номер. Номер Астрид. Тот, который, как он думал, стер из памяти давным-давно. Гудок. Еще один. И вот, её голос, сладкий и немного удивленный: – Дима? Не ожидала звонка...
– Послушай меня внимательно, – перебил он её, не дав договорить, его голос был низким, жёстким, без единой нотки былых чувств. Он чувствовал, как внутри нарастает холодная решимость. – У нас с тобой – только работа. Только, блядь, рабочие отношения. И никаких других. Слышишь? Никаких. И чтобы ты ко мне в других вопросах и близко не подходила. Ни на метр. Никаких прикосновений. Никаких поцелуев. Ничего.
Он сделал короткую паузу, чтобы дать ей понять всю серьёзность своих слов. Он слышал её прерывистое дыхание, попытку что-то сказать, возможно, возмутиться или оправдаться. Но он не дал ей и шанса.
– Ясно?– резко бросил он, не дожидаясь ответа. И прежде чем она успела произнести хоть слово, прежде чем её мозг осознал весь смысл сказанного, Дима нажал кнопку отбоя. Гудок разрыва связи. Всё. Так же резко, так же безжалостно, как она тогда оборвала его попытку отстраниться. Теперь она получила то же самое. В трубке повисла тишина. Он откинулся на спинку кровати, выдохнул, чувствуя, как этот шаг, хоть и необходимый, оставил во рту горький привкус. Теперь оставалось самое сложное – вернуть Есю. Если это вообще было возможно.
Ночь. Дима лежал на своей огромной кровати, в этой внезапно опустевшей квартире, и чувствовал себя так, словно его выпотрошили. Каждая клеточка его тела ныла от бессилия и вины. Что делать? Как, черт возьми, объяснить, что всё это – долбаная ошибка? Он прокручивал в голове их последний разговор, её слова, её взгляд, и каждый раз внутри что-то сжималось до боли.
И тут – вспышка. Негромкий хлопок, невидимый, но ощутимый, как удар током. Внутри его головы, словно на невидимом экране, проступило изображение, настолько яркое и живое, что Дима зажмурился, а потом распахнул глаза. Это было не воспоминание, не сон. Это было... Видение.
Он видел бар. Тусклый, прокуренный воздух, мерцающие огоньки гирлянд, силуэты людей, качающиеся под глухой бит музыки. Бар был грязным, унылым, каким-то притоном, которые он видел только в дешёвых фильмах. И среди всего этого хаоса, на переднем плане, стояла она. Еся. Его Еся.
Но это была не та Еся, которую он знал и любил. Её волосы были слегка растрепаны, глаза блестели слишком ярко, а на щеках играл нездоровый румянец. Она была пьяна, слишком пьяна, и в её позе, в том, как она держалась, чувствовалась какая-то потерянность, уязвимость. Его сердце сжалось от жуткой, почти физической боли.
Улица. Высокий парень, светлые волосы, слишком яркие голубые глаза. Дима не знал его, но какая-то инстинктивная ненависть, первобытная, животная, мгновенно вспыхнула в нём. Парень был слишком близко. Его рука лежала на талии Еси, и Дима чувствовал, как она скользит ниже, медленно, настойчиво.
И в этот момент, как гром среди ясного неба, его пронзил её страх. Это был не его страх за неё, а её страх. Панический, нарастающий ужас, который бил в его груди, словно чужое сердце. Он ощущал её оцепенение, её попытки отстраниться, которые были такими слабыми, такими тщетными. Мысли Еси, не слова, а просто чистые эмоции – отвращение, бессилие, ужас – нахлынули на него, оглушая. Он видел, как парень что-то говорит, как Еся неохотно принимает протянутую сигарету. И после пары затяжек её лицо начало меняться, становиться ещё более расфокусированным, почти стеклянным.
В воздухе над ней, в этой страшной проекции, Дима видел, как сгущаются тучи. Не буквальные тучи, а метафорические, зловещие, предвещающие катастрофу. Они окутывали Есю, сужали круг, грозя поглотить её целиком. Это было настолько реально, настолько невыносимо, что Дим почувствовал запах табака и дешёвого парфюма из своего видения.
– Нет! – вырвалось у него. Он не мог дышать. Это был не просто плохой сон, не просто тревога. Это было сейчас. Это происходило с ней.
Он резко вскочил с кровати, едва не запутавшись в простынях. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Все мысли о том, как её найти, как объясниться, отлетели. Осталось одно – спасти. Ему было наплевать, куда она могла пойти, где мог быть этот бар, где мог быть этот ублюдок. Ему было наплевать на свою гордость, на то, как глупо это выглядело.
Он схватил первые попавшиеся джинсы, натянул футболку, куртку. Телефон? Нет, не нужен. Дима вылетел из квартиры, захлопнув дверь так сильно, что стекла в подъезде дрогнули. Он бежал вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, а затем выскочил на улицу. Холодный ночной воздух ударил в лицо, заставляя задыхаться.
Ноги его сами несли его. Не по асфальту, а по какой-то невидимой нити, что тянулась сквозь весь город, от его пустой квартиры до... он не знал куда. Просто шёл, бежал, спотыкался, руководствуясь лишь тем мерзким чувством паники и её страха, что отдавался пульсом в висках. Он пробегал мимо ярко освещённых витрин, мимо смеющихся компаний, мимо пар, не замечая ничего, кроме внутренней карты, которая вела его всё дальше, вглубь района, к более тусклым, менее приветливым улицам. В какой-то момент он понял, что его несёт к барам, к тем, что спрятаны от глаз, к тем, что открыты до последнего клиента.
И вот, за очередным поворотом, в узком, плохо освещённом переулке, который служил, видимо, служебным входом или зоной для курения какого-то заведения, его сердце пропустило удар, а затем забилось с утроенной силой, отбивая яростный ритм. Он увидел её.
Она стояла, покачиваясь, прислонившись к грязной кирпичной стене, её голова откинута назад, глаза полуприкрыты. А рядом... рядом был он. Тот самый светлый парень из видения, его руки скользили по её телу, нагло, медленно, сжимали, ласкали там, где не смел никто, кроме него, Димы. Смех Кирилла, низкий и пошлый, разрезал ночной воздух. А Еся... она не сопротивлялась. Не могла. Её тело было словно тряпичная кукла, слишком пьяная, слишком обмякшая, слишком под действием чего-то, что выкачивало из неё волю.
В этот момент мир вокруг Димы сузился до одной точки – этого ублюдка, который лапает Есю. Всё остальное перестало существовать. Ярость. Чистая, первобытная, животная ярость, которая поднялась из самых глубин его существа, обжигая каждую клетку. Она была настолько сильной, что он почувствовал металлический привкус во рту.
– Убери руки! – этот крик вырвался из его глотки, хриплый, полный ненависти, заглушая все остальные звуки. Дима бросился вперёд, не думая, не сомневаясь. Всего несколько шагов, и вот он уже рядом. Кирилл, видимо, был слишком занят, чтобы заметить его приближение. Он обернулся лишь в последний момент, его голубые глаза расширились от удивления, когда он увидел несущуюся на него тень.
Дима не дал ему сказать ни слова, не дал даже двинуться. Кулак, налитый весом всей его ярости и отчаяния, со свистом рассек воздух и врезался точно в челюсть Кирилла. Хруст. Глухой, отвратительный звук, который Дима услышал даже сквозь грохот собственной крови в ушах. Тело парня отлетело назад, ударилось о стену, и он сполз по ней на грязный асфальт, тихо застонав. Он не потерял сознание, но явно был оглушен.
Дима не оглянулся на него. Он шагнул к Есе, его руки дрожали. – Еся! Еся, милая! Ты как?!
Она медленно повернула к нему голову. Её глаза были расфокусированы, взгляд мутный, но в них мелькнуло что-то похожее на узнавание, а потом – облегчение. – Дима... – прошептала она, её голос был слабым, почти неслышным.
Её ноги едва держали её. Она пошатнулась, и Дима моментально подхватил её, не дав упасть. Её тело было мягким и податливым, слишком легким, слишком уязвимым в его руках. Он почувствовал, как она обмякла, её голова упала ему на плечо. Запах алкоголя, табака и чего-то сладковато-приторного, того, что он видел в видении, ударил в ноздри.
– Всё хорошо, малыш. Всё хорошо, я здесь, – прошептал он, прижимая её к себе. Он поднял её на руки, как ребенка. Она была почти невесомой. Ее глаза закрылись, когда он осторожно прижал ее к груди.
– Пошли домой, – сказал он, не ей, а скорее себе, всему миру. Он повернулся и, не оглядываясь на Кирилла, который всё ещё стонал на асфальте, побежал. Бежал, не разбирая дороги, лишь бы подальше от этого места, подальше от этого ужаса. Бежал к себе домой, туда, где было безопасно, где никто не посмеет к ней прикоснуться. С Есей на руках, он чувствовал себя сильнее, чем когда-либо. Он спас её.
Дима бежал, не чувствуя ног, сжимал Есю в руках, прижимая к себе так крепко, словно боялся, что она растворится в ночной мгле. Её голова покоилась у него на плече, дыхание было прерывистым, а тело временами подрагивало. Он чувствовал, как её вес давит на руки, но эта тяжесть была единственной опорой, единственным доказательством того, что она здесь, что она жива, что он успел.
– Всё хорошо, малыш, слышишь? Мы почти дома, – шептал он ей в волосы, задыхаясь, но не переставая говорить. – Держись, Еся, не отключайся. Ещё чуть-чуть. Я с тобой. Ничего не бойся. Никто тебя больше не тронет, слышишь? Я тебя не отпущу.
Он повторял эти фразы, словно мантру, не для неё одной, а для себя тоже. Ему нужно было, чтобы она слышала его голос, чтобы цеплялась за него, чтобы её сознание не провалилось в темноту. Иногда она слабо стонала, иногда бормотала что-то неразборчивое, и это было для него самым важным – она реагировала, она была здесь. Он чувствовал её запах – алкоголь, дым, какой-то приторный, чужой аромат, от которого его тошнило. Но сквозь него пробивался её собственный, тонкий, знакомый запах – запах её кожи, её волос. И это давало ему силы.
Наконец, они оказались у подъезда. Дрожащими руками он достал ключи, кое-как открыл дверь, залетел внутрь, едва не споткнувшись о порог. Лестница казалась бесконечной, каждый пролёт – пыткой, но он не останавливался, пока не оказался перед своей дверью. Ещё несколько секунд борьбы с замком, и вот они внутри.
Квартира встретила их тишиной и полумраком. Дима осторожно опустил Есю на пол в прихожей, чтобы снять обувь и куртку. Она почти сразу осела, но он успел подхватить её, чтобы она не упала. Её глаза были полуоткрыты, зрачки расширены, и он понял, что времени терять нельзя.
– Держись, малыш, держись, – он снова поднял её на руки и быстрым шагом направился в ванную. Она была слишком тяжёлой, поэтому он опустил её на колени, одной рукой придерживая за плечи, другой – обнимая за поясницу. Голова Еси бессильно свисала.
Он включил холодную воду в раковине, наполнил стакан. Он постоянно поил её, стакан за стаканом, подносил к её губам. Она сделала несколько слабых глотков, но большую часть воды пролила мимо. Дима не сдавался. Он набирал воду в ладонь и буквально заливал ей в рот, стараясь, чтобы она хоть что-то проглотила.
– Надо, чтобы это вышло, – пробормотал он, больше себе, чем ей. Он знал, что это будет неприятно, но это было необходимо. Приняв твёрдое решение, он осторожно, но настойчиво, засунул два пальца ей в рот, касаясь задней стенки глотки. Еся тут же дёрнулась, её тело напряглось, и её вырвало. Всё это время он держал её волосы, чтобы они не мешали и не испачкались, аккуратно собрав их в одну руку.
Дима отвернул её голову в сторону, придерживая, поглаживая по спине. Это было отвратительно, но он чувствовал облегчение. Это означало, что дрянь выходит. Он снова и снова подносил ей воду, заставлял пить, и снова повторял процедуру, пока из неё не перестало что-либо выходить, кроме чистой воды. Она была вялой, измождённой, но его слова и холодная вода, казалось, хоть немного привели её в чувство.
Наконец, когда он был уверен, что желудок пуст, Дима осторожно поднял её. – Пошли спать, малыш, – его голос был хриплым от напряжения. Он нёс её в спальню, чувствуя, как его собственные силы на исходе, но видя её измученное, но уже не такое потерянное лицо, он черпал последние остатки энергии.
Аккуратно уложил её на кровать, снял с неё запачканную одежду, оставив в одном белье. Укрыл её тёплым одеялом, поправил волосы. Она уже почти спала, её дыхание стало ровным и глубоким. Он сел на край кровати, глядя на неё, и только сейчас позволил себе расслабиться. Увидев её, такую беззащитную, спящую, Дима почувствовал, как волна облегчения захлёстывает его, смешиваясь с до сих пор клокочущей в нём яростью на того ублюдка и глубокой. Он просидел так ещё долго, просто глядя на неё, убеждаясь, что она дышит, что она в безопасности. Его Еся. Теперь она была дома.
Утро подкралось неслышно, просачиваясь сквозь шторы мягким, приглушённым светом. Есения почувствовала его раньше, чем осознала. Пробуждение было тяжёлым, словно выбиралась из густого, липкого болота. Голова раскалывалась, во рту пересохло, и подкатывала тошнота, оставляя на языке мерзкий привкус. Она открыла глаза.
Первое, что увидела – потолок. Чужой. Не свой. А потом – комнату. Паника схватила её за горло ледяной рукой. Где она? Что произошло? Последние воспоминания были фрагментами, словно битое стекло: холодный воздух, вкус дыма, чьи-то руки... чужие руки... и липкий, омерзительный страх, сжимающий всё внутри. Сердце забилось чаще. Куски пазла не складывались, оставляя огромные, пугающие провалы.
Она попыталась пошевелиться, но каждое движение отзывалось тупой, пульсирующей болью в висках. Стон вырвался из горла. И тут взгляд упал на силуэт, сидящий в кресле у окна. Дима.
Он сидел, ссутулившись, его голова покоилась на согнутых коленях, руки переплелись на затылке. Его одежда была помята, волосы растрёпаны, словно он не спал всю ночь. Есения почувствовала волну облегчения, смешанную с ещё большей растерянностью. Он здесь. Но что произошло?
Едва заметно, Дима поднял голову. Их взгляды встретились. В его глазах читались усталость, беспокойство и что-то ещё – невыразимая нежность. Он тут же вскочил.
– Еся? Ты проснулась? – его голос был хриплым, но таким родным. Он шагнул к кровати, присел на край, осторожно коснулся её лба. – Как ты? Голова болит?
Она попыталась кивнуть, но это было слишком больно. Попробовала встать, опираясь на локти, но мир поплыл перед глазами, и её тут же откинуло обратно на подушки. Голова гудела так, словно внутри поселился рой разъярённых пчёл.
Дима, без лишних слов, поспешно вышел из комнаты. Через минуту он вернулся со стаканом воды и блистером таблеток.
– Выпей это, – он протянул ей таблетку от головной боли и поднёс воду к губам. Она сделала несколько жадных глотков, вода была холодной и невероятно приятной. Таблетку проглотила без колебаний.
Она ничего не говорила. Слова застряли в горле, да и что ей было сказать? "Я ничего не помню"? "Что я здесь делаю?" "Зачем ты здесь после всего?" Всё казалось слишком сложным. Она просто смотрела на него.
Дима сел рядом, на самый край кровати, его рука осторожно легла на её предплечье. –Всё хорошо, Еся, – он говорил медленно, размеренно, словно убеждая не только её, но и себя. – Ты дома. Я успел. Ничего плохого не случилось. Тот ублюдок... он своё получил. – В его голосе проскользнула жёсткость, но он тут же смягчил её.
Есения лишь взглянула на него. В её глазах ещё таился страх и непонимание, но уже пробивалась искорка чего-то ещё – доверия. Она не понимала, что он имел в виду, говоря «успел», но чувствовать его рядом, в безопасности его дома, было почти невыносимым облегчением.
Дима встал, отошёл к столу, взял свой ноутбук. – Мне нужно тебе кое-что показать, – сказал он, его голос был серьёзен. Он вернулся к кровати, поставил ноутбук на тумбочку так, чтобы ей было видно экран. Открыл файл.
На экране появилось видео. То самое видео с камер, где Астрид целовала его. В этот раз видео с камер видео наблюдения. Есения вздрогнула, её тело напряглось. Она смотрела, как Дима поначалу отстраняется, а затем... затем Астрид буквально нависает над ним, её губы на его. Резко. Настойчиво.Не давая Дима шанса отстраниться.
Есения смотрела на эти последние кадры с другой стороны. Вчера она видела только поцелуй. И когда видео закончилось, она непроизвольно, словно из самых глубин её существа, вырвался облегчённый вздох. Глубокий, освобождающий. Это не было её паранойей, не было её раздутой фантазией. Он не хотел этого.
Дима убрал ноутбук и снова взял её руку. – Еся, – начал он, его голос был низким, полным эмоций. – Астрид для меня ничего не значит. Вообще. Ничего, блядь. Это была ошибка, недоразумение, она просто... я не знаю, что она хотела. Но между нами ничего не было и не будет. Клянусь тебе. Она мне нахрен не нужна.
Он сделал глубокий вдох, его взгляд был прямым, честным, умоляющим. – Я люблю тебя, Еся. Понимаешь? Люблю. Я так испугался вчера, когда понял, что потерял тебя. Когда ты ушла... я думал, я с ума сойду. Прости меня. Прости за то, что ты это видела, что я не объяснил сразу.
Это было впервые. Впервые он произнёс эти слова. «Я люблю тебя.» Не просто «дорогая,» не «родная.» Люблю.
Есения смотрела в его глаза, и вдруг всё встало на свои места. Усталость, боль, страх – всё это отступило перед одним-единственным, всепоглощающим чувством. Она чувствовала его правду, его искренность. Она чувствовала, как сильно он любит её.
– Я... я тоже тебя люблю – прошептала она в ответ, и в этих трёх словах было столько облегчения, столько прощения, столько боли, пережитой за это время, что её голос дрогнул. Из глаз покатились горячие слёзы, но это были уже слёзы не отчаяния, а освобождения. Она протянула к нему руку, и он тут же обнял её крепко-крепко, прижимая к себе, словно пытаясь слиться с ней воедино. Наконец-то.