Когда мир рухнул
Внутри Еси кипел не просто гнев — это был концентрированный, жгучий яд, разливающийся по венам. Каждое нервное окончание горело, а в голове стучал единственный, разрывающий на части, образ: Астрид, приникшая к нему, на парковке, под холодными огнями аэропорта. Она шла по лестнице не шагом, а наступающим громом, каждое прикосновение её босых ступней к ламинату отдавало гулким эхом в мёртвой тишине квартиры. Рука дёрнулась, схватила ручку ванной комнаты. Резкий поворот, лязг металла, и дверь распахнулась с таким грохотом, что, казалось, штукатурка посыпалась со стен.
Дима стоял там, окутанный паром, с влажными, спутанными волосами, на бёдрах лишь белое полотенце. Его глаза, ещё сонные, расширились от удивления, а затем – от испуга, когда он увидел её лицо. Это было не лицо Еси, а маска чистой, испепеляющей ярости.
– Ты! Какого чёрта, Дима?! – голос Есении прорезал влажный воздух ванной, срываясь на визг. Она сделала шаг вперёд, почти вплотную. – Ты знаешь, что я сейчас видела?! Видела, как эта шлюха Астрид тебя сосёт на ебучей парковке! В ТикТоке, блядь! В ТикТоке!
Дима отшатнулся, его лицо побледнело. Он попытался протянуть руку, словно хотел успокоить её, но она отмахнулась, как от назойливой мухи. – Еся, послушай... это не то, что ты думаешь... дай я объясню... – Его голос был тихим, почти умоляющим, но она не слушала.
– Что объяснять?! Что ты её ебёшь?! Или что ты забыл, что у тебя, сука, вообще-то девушка есть?! – Её грудь вздымалась, дыхание сбилось. Слёзы ярости застилали глаза, но ни одной не упало, они словно застыли на грани, превращая взгляд в обжигающий лёд.
Дима, опешивший от такого напора, сначала попытался сохранять спокойствие, его руки поднялись в примирительном жесте. – Есения, хватит орать! Это не так! Ты же знаешь, ты для меня много значишь!
Но эти слова лишь подлили масла в огонь. – Много значу?! Да ты мне просто мозг ебешь! Своими ебучими поцелуями на публике, своим враньём! И не смей мне тут заливать, когда я до блевоты заебалась смотреть эти ебучие видео, что ваши фанаты лепят! Эти ваши совместные видео, блядь! Мне уже тошно от них! И мне вообще не нравится, что она приехала! Ни черта не нравится! Я думала, это в прошлом! А теперь что, опять все по-новой?!
Напряжение в маленькой ванной комнате достигло предела. Пар от душа, казалось, сгустился, давя на них обоих. Дима, до этого пытавшийся унять её шторм, вдруг сам взорвался. Терпение лопнуло.
– Да прекрати ты истерику! Что ты устраиваешь?! Думаешь, я сам не в шоке от этого дерьма?! Я не собираюсь перед тобой оправдываться за то, чего не было! – он тоже сорвался на крик, его голос, обычно низкий и спокойный, стал резким и высоким. – Ты вообще меня слышишь?! Или только орёшь, как ненормальная ?! Ты меня доведешь,Есения!
Это было последней каплей. Слова Димы, его крик, который она до этого не слышала, его отказ оправдываться – всё это сложилось в один чудовищный пазл. Вторая, жестокая Еся, окончательно взяла верх. Её глаза блеснули сухим огнём.
– Ах так?! – прошипела она, отходя на шаг. В её голосе не было ни слёз, ни прежней ярости – только холодная, ледяная решимость. – Ну и прекрасно. Оправдываться тебе не придётся.
Она резко развернулась, даже не взглянув на него, и почти бегом вылетела из ванной. Дима успел только услышать, как дверь с оглушительным стуком захлопнулась за ней, заставив стены вздрогнуть. Затем послышались торопливые шаги по коридору и хлопок входной двери, ознаменовавший её уход из квартиры. В наступившей тишине ванной комнаты слышалось лишь тяжёлое дыхание Димы и шум воды, капающей из душа. Он остался стоять, мокрый, с полотенцем на бёдрах, оглушённый, осознавая, что только что произошло нечто непоправимое.
Хлопок входной двери эхом разорвал тишину, но Еся уже не слышала его. В голове звенело, а ноги, как заведённые, несли её на верхний этаж. Там, на полу, сиротливо лежала её небольшая дорожная сумка, набитая кое-какими вещами, которые она приготовила для ночевки у Димы. Она схватила её,телефон,почти не глядя,спустилась вниз, натянула пальто, сунула ноги в ботинки, наспех зашнуровав, и, толкнув входную дверь, вылетела наружу.
Удар зимнего воздуха был как пощёчина. Холод, острый и безжалостный, мгновенно пронзил её, выбивая дух из легких. Морозный ветер, словно живой, пробирался под одежду, заставляя кожу покрываться мурашками. Под ногами скрипел заледенелый снег, а редкие фонари бросали тусклые, жёлтые пятна на серый, мёртвый асфальт. Ей было плевать. Пусть холод выжжет из неё этот огонь, что пожирал её изнутри.
Бешеная злость клокотала в груди, подкатывая к горлу. Это была не просто ярость, а какое-то животное, первобытное бешенство. Отчаяние, обида, чувство унижения — всё это смешалось в один гремучий коктейль. Она чувствовала себя обманутой, грязной, будто эта Астрид, своими поцелуями осквернила и её тоже. Каждый шаг отдавался глухим ударом в висках. Она шла быстро, почти бежала, не разбирая дороги, лишь бы подальше от этой квартиры, от этого Димы, от этого запаха лжи. Руки дрожали, хотя на улице был дикий мороз. Ей хотелось кричать, крушить всё вокруг, рвать волосы на голове, но она лишь сжимала зубы до скрежета, чтобы не выпустить из себя этот дикий, рвущийся наружу вой.
Где-то на периферии сознания мелькнула мысль о сигаретах. Никотин — хоть какое-то подобие облегчения, пусть и мнимое. Еся завернула за угол и увидела тускло светящуюся вывеску круглосуточного магазина. Дверь со скрипом отворилась, впуская её в теплое, затхлое помещение, пахнущее дешёвой выпечкой и пылью. За прилавком стояла сонная, немолодая продавщица, опустив взгляд в телефон.
Есения подошла к прилавку, почти ударив по нему ладонью.
– Сигареты,три пачки – её голос был низким и хриплым, без тени вежливости.
Продавщица медленно подняла глаза, её взгляд задержался на Есином лице, красном от злости и мороза.
– Какие? – спросила она, даже не пытаясь скрыть скуку.
– Да похуй, любые! – огрызнулась Еся, не сдержавшись. "Самые крепкие! И побыстрее!
Женщина тяжело вздохнула, словно Еся только что попросила её вырыть траншею. Она лениво потянулась за пачкой, её движения были до того замедленными, что Еся чувствовала, как кровь закипает в венах.
– Держите, – наконец произнесла продавщица, протягивая пачки.
Еся схватила сигареты, бросила на прилавок купюру, не дожидаясь сдачи, и, не сказав ни слова, повернулась и вышла обратно в ледяное утро.
Мороз снова ударил по лицу, но на этот раз он казался почти приятным, охлаждая пылающие щёки. Она сделала глубокий, дрожащий вдох и двинулась по обледенелому тротуару к своему дому. Каждый шаг был механическим. Мыслей, кроме одной – «он предал» , – в голове не осталось. Дорога домой казалась бесконечной, но в то же время она хотела, чтобы она длилась вечно, потому что знала: дома её ждёт только пустота и горькое осознание того, что её мир только что рухнул.
Весь следующий день Еся провела на балконе. Время для нее перестало существовать, слившись в тягучую, серую массу. Одна за одной, она вытягивала сигареты из пачки, поджигала их дрожащими пальцами и втягивала едкий дым в легкие. Каждая затяжка была попыткой заглушить внутренний визг, этот отвратительный писк предательства, который не умолкал ни на секунду. Холод на балконе не пробирал до костей, он лишь подчёркивал её собственную холодность, эту ледяную пустоту, что образовалась внутри. Пепельница на маленьком столике быстро наполнилась окурками, превратившись в кладбище её попыток унять боль. Солнце, если оно вообще показывалось, было для неё лишь насмешкой – его лучи не проникали сквозь плотную завесу её гнева.
Наступал вечер, и с ним не пришло никакого облегчения. Ярость, казалось, лишь сгустилась, превратившись в тяжёлый, давящий камень в груди. Он сидел там, пульсирующий, не давая ни вдохнуть полной грудью, ни просто выдохнуть. Внутренний диалог с Димой, с Астрид, с самой собой не прекращался, повторяя одни и те же обидные слова, один и тот же мерзкий кадр из ТикТока.
Телефон, который она бросила на диван утром, зазвонил пару раз, но она игнорировала его. Скорее всего, это был Дима. Ей было противно даже думать о его попытках что-то объяснить. В конце концов, рука сама потянулась к телефону. Не чтобы ответить, а чтобы снова найти то самое видео. Глупо, она знала. Мазохизм. Но что-то заставляло её вновь и вновь пересматривать эти несколько секунд, словно пытаясь найти в них разгадку, нечто, что могло бы облегчить удар.
Видео было там же, в топе. Снова этот поцелуй, эта улыбка Астрид. А потом она пролистала вниз, к комментариям. Сотни, тысячи комментариев. "Какие милые!", "Моя любимая пара!", "Наконец-то они вместе!", "Они идеально подходят друг другу!", "Дима+Астрид=❤️". Каждое слово было как нож, поворачивающийся в ране. Фанаты. Их гребаные фанаты, которые так слепо верили в этот бред.
– Фу, какая мерзость, – вырвалось у неё вслух, голос был скрипучим и сухим. Не только сам поцелуй, но и вся эта показуха, это восхищение. Отбросив телефон, она поднялась с балкона, едва держась на ногах от усталости и нервного истощения. Ноги сами понесли её на кухню.
Рука нащупала бутылку красного, почти полного вина. Она оторвала фольгу, с треском выдернула пробку. Глубокий вдох, и первый большой глоток прямо из горла. Второй, третий. Вино было терпким и горьким, но оно мгновенно обволокло горло, а затем ударило в голову. Неприятно, резко, но в то же время давая какое-то странное, извращенное облегчение. Мысли стали путаться, острота боли притуплялась, заменяясь мутным туманом.
Пачка сигарет на столе была пуста. Вытряхнув её, она убедилась – ни одной. Ещё одна проблема. Вино требовало дыма, а дым требовал вина. Это был замкнутый круг отчаяния. Еся, пошатываясь, натянула первое попавшееся пальто, сунула ноги в ботинки и вышла из квартиры. Мороз снова ударил в лицо, но на этот раз он был менее ощутим, растворяясь в алкогольном дурмане. Она шла по улице, не разбирая дороги, лишь бы найти то, что ей сейчас нужно.
Впереди, в глубине узкого, неосвещенного тупика, замаячил тусклый свет. Вывеска, полустертая временем, едва читалась: "Бар". Изнутри доносилась приглушенная музыка и гомон голосов. Еся, не раздумывая ни секунды, толкнула тяжелую дверь и вошла внутрь, окунувшись в сумрачную, прокуренную атмосферу заведения. Ей было все равно, куда она пришла. Главное – здесь был алкоголь и, возможно, сигареты. А еще, здесь не было Димы. И, как ей казалось, не было её боли. Пока.
Еся оперлась на стойку бара, чувствуя, как алкоголь медленно, но верно растекается по её венам, притупляя острые углы реальности. – Бутылку красного, – хрипло бросила она бармену, не поднимая глаз. Тот кивнул, уже привыкший к таким вот ночным визитерам, и принялся колдовать за стойкой. Стоило ему поставить перед ней бутылку и бокал, как рядом возникла тень.
– Что-то дама грустит? – голос был баритональным, слегка с хрипотцой, но не неприятный. Еся подняла глаза. Перед ней стоял парень, на вид лет двадцати пяти. Высокий, под два метра, со светлыми, почти соломенными волосами, которые падали на высокий лоб. Глаза были необычайно голубыми, цвета замерзшего озера, и сейчас в них плескалось любопытство, смешанное с легкой, почти наглой улыбкой. Он был хорош, черт возьми, но ей было настолько плевать на мужскую привлекательность в этот момент, что это казалось почти оскорбительным.
Она откупорила бутылку, не отвечая, и налила себе полный бокал, почти до краев. Отпила большой глоток. Вино было дешёвым, но сейчас это не имело никакого значения.
– Да нет, просто... заебалась, – наконец выдавила Еся, её голос звучал более резко, чем она предполагала. Она посмотрела на парня в упор. Что ему надо?
– Я Кирилл, – представился он, протягивая руку. Его ладонь была тёплой и сухой. Еся нехотя пожала её, ощущая чужую кожу, что-то непривычное после его руки.
–Есения – коротко бросила она, отпуская его руку и снова приникая к бокалу.
– Есения, значит, – протянул он, не убирая улыбки. – Так чего ты такая мрачная? В такую прекрасную ночь, да еще и с красным. – Он кивнул на бутылку.
Она сделала еще один глоток, прищурившись. С каждой минутой алкоголь развязывал ей язык, растворяя остатки самоконтроля. – Мне... мне просто, блядь, сердце на куски порвали. Вот и всё.
Брови Кирилла слегка приподнялись, но улыбка не исчезла. В его голубых глазах что-то мелькнуло – понимание? Или просто дежурное сочувствие? Еся не могла разобрать.
– Разбитое сердце? Ох, старая история, – он задумчиво покачал головой. – Знаю я пару способов, как их заклеить. Или хотя бы заглушить, чтобы не так ныло. – Он сделал шаг ближе, его голос стал чуть тише, но не потерял своей лёгкой наглости. – Мои друзья вон там сидят, – он кивнул в сторону дальнего столика, где гудела компания из нескольких парней и девчонок. – Мы как раз обмываем одно дело. Если хочешь, присоединяйся. У нас есть кое-что получше вина, чтобы забыться. И компания не такая унылая, как одинокий бармен.
Пьяная Еся, которая уже почти не чувствовала ног, лишь слегка кивнула. Ей было плевать. Куда угодно, лишь бы не оставаться одной со своими мыслями, со своим гневом, со своим разбитым, черт возьми, сердцем. Да, она знала, что это плохая идея. Знала, что завтра будет жалеть. Но завтра – это завтра. А сегодня ей просто нужно было что-то, что выжжет эту боль, хоть на мгновение. И если этот парень Кирилл обещает способ, почему бы и нет?
– Пошли, – пробормотала она, схватив бутылку вина и едва не уронив её. Кирилл ловко подхватил её руку, чтобы она не упала, и мягко повел её за собой сквозь толпу к столику, где гомон голосов становился всё громче, обещая если не забвение, то хотя бы оглушающий шум.
Еся, покачиваясь, проследовала за Кириллом к их столику. Компания встретила ее веселыми возгласами и приветственными жестами. – Народ, это Есения! Есения, это мои самые безбашенные кореша! – громко объявил Кирилл, усаживая ее на свободный стул. Ей было почти всё равно, кто эти люди. Размытые лица, громкие голоса, запах алкоголя и еще чего-то сладковато-приторного. Она взяла предложенный стакан с каким-то коктейлем и сделала большой глоток. Сладкое, обжигающее тепло потекло по горлу, смешиваясь с остатками вина.
Разговор завязался сам собой. Сначала сумбурно, потом чуть более осмысленно. Они смеялись, шутили, делились какими-то историями, которые Еся едва понимала, но почему-то чувствовала себя частью этого хаоса. Громкая музыка забивала мозг, не давая сосредоточиться на чем-то одном, и это было спасением. Она говорила что-то, смеялась над чьими-то шутками, даже не вникая в их смысл. Гнев не исчез, он просто притупился, превратившись в фоновый шум, который можно было временно игнорировать.
Спустя, кажется, пару часов, которые слились в один мутный, алкогольный марафон, Кирилл склонился к ней.
– Слушай, Есь, пошли покурим? А то тут душно, как в аду.
Еся, кивнула, даже не подумав. Ей было абсолютно всё равно, куда идти, лишь бы двигаться. Она поднялась, пошатываясь, и Кирилл, словно невзначай, приобнял её за талию, помогая пройти сквозь толпу.
На улице снова ударил мороз, но он был уже не таким резким. Голова немного прояснилась от свежего воздуха, но тело оставалось тяжёлым, будто налитым свинцом. Кирилл вытащил из кармана пачку сигарет, но не обычных. Они были тоньше, скручены как-то по-особенному.
Ну что, Еся, – начал он, его голос был чуть тише, чем в баре, более интимным. Он прикурил одну сигарету, затянулся и выпустил кольца дыма в холодный воздух. – Разбитое сердце, говоришь? У меня есть отличное средство. Действует лучше любого вина. – Он протянул ей сигарету. Попробуй. Она особенная.
Что-то внутри Еси слабо протестовало, но голос протеста был слишком слабым, заглушенным алкоголем и желанием забыться. К тому же, она уже была чертовски пьяна, и разница ей казалась несущественной. Она взяла сигарету, поднесла к губам. Затянулась. Дым был едким, но с каким-то травянистым, странным привкусом. Она сделала ещё одну затяжку, потом ещё.
Всего пара минут. Или три? Но вот уже её ноги стали ощущаться как ватные, тяжёлые, будто она ступала по желе. Мысли, которые до этого были просто смутными, теперь и вовсе перестали складываться в предложения. Перед глазами всё плыло, яркие огни машин на дороге превращались в размазанные полосы, а звуки улицы – в далёкий, приглушённый гул. Улыбка Кирилла казалась неестественно широкой, а его глаза – слишком голубыми.
Именно в этот момент он начал двигаться ближе. Очень медленно, но неотвратимо. Его рука, до этого просто лежавшая у неё на пояснице, скользнула ниже, обхватывая бедро. Пальцы начали поглаживать, затем сжимать, всё настойчивее, всё развратнее. Еся попыталась отстраниться, но её тело не слушалось, казалось чужим и неповоротливым. Слова застряли в горле. Паника начала пробиваться сквозь туман, но было слишком поздно.