За гранью реальности
Дни Димы – это дьявольские качели: от пульсирующей энергии до липкой, вязкой апатии. День несёт очередное шоу: на съемках он мог быть зверем, сверкающим харизмой, способным свернуть горы, а потом – пустой взгляд, вялые жесты, апатия, превращающая каждое движение в муку.
Гитара – единственная, сука, правда. В энергичные моменты – виртуозные пассажи, выплескивающие всё на струны. В апатии – тупое бряцанье одной ноты или брошенный инструмент, потому что даже это стало нахуй не нужно.
Вечер звал в бар. Шум, заглушающий собственный голос. Взгляд, цепляющий очередную эскортницу. В энергии – требовательный, циничный акт власти. В апатии – механическое, мертвое касание, от которого хочется блевать, но надо пройти этот ебаный ритуал.
И так по кругу. Работа, струны, виски, чужое тело. Всегда на грани: сегодня – дикий драйв, завтра – глухая, всепоглощающая пустота. Ебаная рутина.
Рабочий день Димы, по всем признакам, был в самом разгаре. Солнечные лучи, проникающие сквозь панорамные окна его офиса, казались слишком яркими, слишком оптимистичными для его внутреннего состояния, которое сегодня колебалось между ровным безразличием и легкой, едва уловимой апатией. Он двигался по безупречно чистому коридору с привычной, отточенной грацией – мужчина, чье присутствие было столь же заметным, сколь и отстраненным.
Путь пролегал мимо ресепшена. Там, за глянцевой стойкой, сидела новая девушка. Светлые волосы аккуратно уложены, улыбка натянута, взгляд цепкий, но пока еще не утомленный. Дима не обращал на нее никакого внимания, не задерживал взгляд, не позволял себе даже намека на интерес. Он уже видел таких сотни, они приходили и уходили, оставляя после себя лишь еле заметный след свежего парфюма.
Но иногда, сквозь наслоения этой рутины, что-то прорывалось. Вот и в этот раз, проходя мимо, он бросил на ресепшен лишь мимолетный, почти рефлекторный взгляд. И в ту же долю секунды, словно острый осколок льда, в сознании вспыхнул образ другой девушки – русоволосой, с глазами, полными вызова, с дерзкой улыбкой. Он вспомнил их первую стычку, ту самую, что оставила после себя странное послевкусие – смесь раздражения и чего-то похожего на мимолетный интерес, который он тут же постарался подавить. На секунду он погрузился в эту короткую, но яркую вспышку из прошлого, чувствуя, как привычный мир слегка пошатнулся.
— Дим, ты как, в бар сегодня?
Голос. Резкий, дружелюбный, вырвал его из вязкой паутины воспоминаний. Это был Женя, его напарник, всегда немного слишком энергичный, всегда слишком прямой. Дима моргнул, возвращаясь в настоящее. Образ русоволосой девушки мгновенно исчез, растворившись в воздухе, как утренний туман.
— Мм, – Дима кивнул, уже переключаясь на текущие задачи, на привычный ритм дня. – Да. После работы выезжаем.
В его голосе не было ни энтузиазма, ни нежелания – лишь обыденность, принятая как данность. Бар. Очередной вечер в привычных декорациях. Еще одна графа в списке неизменных ритуалов. Женя удовлетворенно кивнул и двинулся дальше по коридору, не заметив того мимолетного отблеска, что мелькнул в глазах Димы секунду назад. А Дима продолжил свой путь, уже полностью погруженный в рабочие мысли, оттолкнув обратно на самое дно сознания все, что могло нарушить идеальный, но пустой порядок его жизни.
В баре Матвеев, по старой, как мир, привычке, отпустил себя на волю паре стаканов, а может, и не паре, янтарного виски. Жидкость текла по горлу, притупляя острые грани дня, и взгляд, уже рефлекторно, принялся скользить по лицам, выискивая сегодняшний объект для ночи. Не было в этом ни азарта, ни предвкушения, лишь холодный, почти автоматический выбор, подобный тому, как опытный мясник выбирает кусок мяса – по внешним признакам, без эмоций, по чистому расчету.
Взгляд остановился. Рыжеволосая. Оттенок волос был слишком ярким, слишком кричащим, чтобы быть естественным, а черты лица – неестественно гладкими, идеально симметричными, выдающими работу не природы, а скальпеля. Она сидела одна, слегка улыбаясь в пустоту, и в этом тщательно вылепленном совершенстве была своя странная, почти механическая притягательность, идеально вписывающаяся в его внутреннее опустошение.
Пара предложений, брошенных мимоходом, и ее легкий, почти незаметный кивок стали немым согласием. Разговора не потребовалось. Слова были лишними, когда все и так было понятно. Еще один, последний глоток виски, и уже через считанные минуты декорации сменились. Мягкий, чуть приглушенный свет гостиничного номера, шелест дорогих тканей, воздух, пахнущий чужим, но знакомым парфюмом. И вот она уже была на нем, с той же выверенной, почти пластиковой грацией, с которой, видимо, и жила, настойчиво и безмолвно стирая границы между телами, но не между душами. Никаких прелюдий, никаких лишних движений. Просто функция, выполняемая по заранее заданному алгоритму.
Матвеев вышел из номера, оставив за спиной приглушенный свет гостиничного номера и легкий, едва уловимый запах чужого парфюма. Ночной воздух, влажный и прохладный, приятно обнял его, смывая с кожи остатки мимолетной пустоты. Он опустился на щербавый бордюр, вынул пачку, подкупил сигарету. Первый вдох обжег легкие, принося привычное, легкое облегчение. Дым струйками растворялся в бледном свете уличных фонарей, унося с собой привычную безразличность.
Он запрокинул голову, глядя в беззвездное небо, когда оно резко, без предупреждения, вспыхнуло. Не в реальности, а внутри его черепа, в самом центре сознания. Он увидел её. Есению. Не воспоминание, а присутствие, острое, как луч света в сумраке. Её русые волосы, обычно собранные или дерзко растрепанные, сейчас были распущены, обрамляя лицо, освещенное мягким, внутренним сиянием. На её губах играла легкая, почти невесомая улыбка – та самая, что он видел лишь мельком, когда она была искренне чем-то увлечена. Глаза – те самые, дерзкие, что смотрели на него с вызовом – сейчас были наполнены искрящейся радостью, почти детским восторгом. Она не произнесла ни слова, но от неё исходила волна такой чистой, светлой энергии, такого неподдельного, легкого счастья, что это ударило Диму с силой кулака. Ни ужаса, ни отчаяния, только эта странная, совершенно не вписывающаяся в его мир, непорочная легкость. Это было настолько неожиданно, настолько резко контрастировало с его собственной рутиной, что сигарета, забытая в пальцах, выпала на влажный асфальт, тихо погаснув.
"Какого хуя?" – прошептал он себе под нос, голос был хриплым, чуть дрожащим. – "Есения? Что это за дерьмо? Почему она? Пьяный бред, не иначе. Усталость, виски, эта чертова гостиница... Или я, сука, совсем ебанулся?
Он сжал кулаки, пытаясь отогнать эту странную, неуместную теплоту, что осталась после видения. Он, Дима, который контролировал каждую грань своей жизни, каждый пульс своей энергии, не мог позволить себе таких пробоин. Это было слишком. Слишком личное, слишком... непредсказуемое. Он поднялся, отряхнул невидимую пыль с брюк, пытаясь собрать себя по кусочкам. Но ощущение, что нечто, ему неподвластное, только что коснулось его души, уже пустило корни глубоко внутри, и это было гораздо тревожнее, чем любая тьма.
Воздух. Вот что ему сейчас было нужно. И Москва, чтобы поглотить этот дерьмовый привкус во рту и из головы.
Но Москва, блять, не помогала. Есения. Какого хуя она так въелась в мою башку? Это видение... ебаный в рот, оно было... светлым. Я, чернокнижник, блять, который всю жизнь копается в тенях, вижу светлое видение. Про неё. Про ту, что вызывала только, сука, раздражение и мимолетный интерес. А сейчас... эта улыбка, эти глаза, наполненные каким-то, блять, чистым восторгом. Что это было?
Она что, та самая, которую я, может быть, смогу впустить в свое сердце? Мое сердце, ха. Это просто кусок мяса, который, блять, качает кровь. Или это просто пьяный бред, ебать его конем? Может, просто забить хуй? Проснуться завтра, и все это покажется чушью собачьей.
Но она не чушь. Я видел. Я чувствую. Это не алкоголь, это не усталость. Это что-то... другое. Это что-то, что выбивает меня из колеи, чего, блять, не должно быть. Что, блять, теперь мне делать со всей этой хуйней? Как мне ее выбросить из головы? Или... или как мне, блять, разобраться с тем, что она, похоже, никуда не хочет уходить?