Ротонда
Тёплый ветер колыхал её утончённые локоны, когда она сидела передо мной на периле одинокой ротонды. Её губы были слегка приоткрыты, она смотрела куда-то вдаль. Её лицо было скрыто от меня тенью колоны - только его силуэт был доступен мне. Удивительно, как она, подгибая под себя, закинула ногу, раскачивала другую - такая интимная обстановка была чужда свету.
-Где Вы остановились, леди Этель?
-На Елисейских полях, дом 28.
-Прекрасное место. Расскажите же мне откуда Вы?
-Я обычная танцовщица, 2 года назад была в бродячем цирке. Сложно вспомнить откуда я, родители бросили меня ещё младенцем. Мадам де Реви подобрала меня в Италии, она потеряла мужа и детей в ходе революций, поэтому взяла меня к себе. Она обучила меня грамоте и французскому, мы жили мирно в Пизе. Не были богаты, но всего хватало, нас можно было принять за банкротов. 3 года назад её не стало очень внезапно, она даже не успела написать завещание, поэтому всё отошло правительству. К счастью или к сожалению, проходил в это время бродячий цирк. Я нанялась туда. В августе мне удалось встретить графа, он и прибрал меня к себе. Сначала я смотрела за его делами в Риме, но недавно он написал мне письмо с указанием немедленно отправляться в Марсель. А оттуда я приехала вместе с ним, - я молчал, не зная, что ответить, тон, с которым мадемуазель говорила, заставил меня вздрогнуть: её история трагична, а сама она так спокойно и даже равнодушно рассказывает об этом - леди Этель серьёзно заглянула в мои глаза, чуть наклонившись, отчего тусклый свет небесных светил упал на её лицо, и вдруг залилась чистым, искренним смехом. - Похоже на правду, не так ли? - сквозь хохот пролепетала она.
-Вы сошли с ума, я поверил Вам.
-Извините, правда, прошу прощения, Вы так увлечённо наблюдали за мной, что я не могла остановиться, - я отвернулся, почувствовав как кровь начала приливать к моим щекам - попался. - Мы с мамой, мадам де Реви, правда жили в Пизе. Она умерла полтора года назад от разрыва сердца. Отец погиб в 1812, когда узурпатор бежал из Российской Империи. Моя история скучна.
-Неужели у Вас больше нет родных?
-Я веду себя как-то не правильно, да? Простите, мне отвратительна светская натура. Вся эта показушность и лицемерная приветливость противна. Сейчас они вам радушны, а в обед уже с презрением рассказывают о вас своей лучшей подружке, - так открыто со мной ещё никто не изъяснялся. - В Париже у меня тётушка, если Вам правда интересно. Мадам Романье, вряд ли Вы о ней слышали.
-Мадам Романье иногда обедает у меня. Мадам не любит говорить о личных делах, очень жаль, что сегодня она не появилась вместе с Вами. Слышал, она приболела, как она себя чувствует?
-Благодарю Вас, ей уже лучше, она так сказала. Заходите к нам, уверена, она будет рада Вас увидеть. Тётушка рассказывала об одном маркизе, это ведь Вы? Она говорила, что всякий раз, когда маркиз приходит к ней, он приходит с цветами и всегда разными. Белые розы в японском фарфоре Ваши? - с мадам Романье мы были знакомы давно, но о близкой дружбе с ней я никогда не говорил, поэтому испытывать стеснение, когда меня так разоблачили, было обыкновенно.
-Я обязательно зайду к Вам. Мне очень льстит то, что мадам рассказывала обо мне. Розы и правда мои.
-Приходите к нам обедать в среду, - она снова посмотрела на меня. - Вам кажется, что я слишком открытая? Не поймите превратно: друг тётушки - мой друг.
Наступила короткая тишина, прерываемая еле слышной музыкой, доносившейся из дома, и стрекотом насекомых. Это была по истине одна из лучших ночей.
-Вы думаете, что я не очередная светская натура, леди Этель? - её лицо осталось безэмоциоальным.
-Не знаю. Сейчас это не имеет для меня особого значения. Но если бы Вы, маркиз, были бы типичным представителем Парижа, то, вероятно, остались бы там, на диване, не правда ли? - я молча смотрел на неё. - Знаете, маркиз, я люблю рисовать и писать. Вы писали когда-нибудь?
-Это искусство выше моих сил.
-Правда? А я пишу романы.
-Вы диковинка, леди Этель.
-Почему?
-Потому что я всё ещё с Вами, - улыбнулся я ей. - Вы оригинал.
-Надеюсь, это комплимент, - ответила она, слегка засмеявшись.
Мы говорили ещё долго, пока гости не начали расходиться. Она ушла так же быстро, как и появилась, оставив обещание заглянуть на обед в субботу, а я в среду.
Признаться честно, в ту ночь я так и не смог уснуть, всё разгуливал по своей спальне с пустой головой. Только когда солнце уже взошло на горизонте, провалился в сон. Но покоя я не встретил и после. Очень ново было для меня так хотеть встречи с дамой. Я был сам не свой: молчалив, задумчив, неуклюж. Как-то даже проигнорировал приветствие кареты Шевроне. О, я её не вспоминал, не думал! Лишь леди Этель бороздила по волнам всех моих мыслей и переживаний. Лишь она волновала моё сознание - как необычно! Я вышел в сад. Как много здесь цветов! Матушка часами гуляет здесь. Здесь и белые розы, что упомянула леди де Реви. В ночь вторника я сидел за своим столом в одной рубашке. На столе горела одинокая свеча. Окно позади было открыто. Я наблюдал за языком пламени, колыхаемым ветром, и отстукивал секунды указательным пальцем правой руки по щеке. Но перед глазами стояло не пламя, а синий свет очей.
Как можно, как можно! Мне! О, как я мог! Так беспечно, опрометчиво! Так глупо! Влюбиться. Влюблённость не любовь. Быть может, это просто страсть... зачем, зачем оправдываться перед собой? Можно перед кем угодно, только не перед самим собой. Я прижился к этой играющей жизни, забыв, как молодо моё сердце...
И что теперь?...