Реферат

На следующий день после разговора с Машей ни она, ни я в колледж не пошли. Мы допоздна пили вино, Дима ушел. Уснуть даже будучи слегка пьяной мне не удалось. Внутри был ураган. Я постоянно думала о Мише, о том, что с ним произошло. Маша пыталась меня успокоить, даже легла вместе со мной спать, но это не спасло меня от слез посреди ночи. Боль внутри меня не уходила. Она пожирала все, что во мне было. Мне ничего не хотелось. Я чувствовала, как боль съедала мои органы, выжигала на душе большой шрам. Что-то внутри меня боролось за право, что Миша обязательно позвонит утром, когда не обнаружит меня в квартире. Я до последнего боролась за его совесть. Внутренний голос так же говорил мне, что Миша обещал уйти, если что-то случится, но нельзя же было уйти без разговора. Он мог хотя бы поговорить со мной, а не оставлять меня один на один с болью.

Моя жизнь быстро изменилась. Всего за одни сутки я почувствовала то количество печали, которое никогда не думала почувствовать. Я знала, что бой не закончится ничем хорошим, но не знала, что настолько мир окрасится в цвет крови, которая была везде: она стекала по полу на ринге, была на полу в ангаре, на моих волосах откуда-то взялась и в моей душе. Кровь была повсюду. Мне казалось, что я вот-вот начну пить ее вместо воды, словно вампир. Представлять себя вампиром — прекрасное доказательство моего сумасшествия. Грань реальности не вернулась ко мне даже дома у Маши. Сон продолжал сливаться с действительностью. Мне казалось, что я вижу Мишу рядом с собой, что это он спит рядом, а не подруга. Истерика накатывала на меня. Ту ночь я проплакала. И было понятно, что проплачу все следующие, если не увижу Мишу. Моя подруга знала, что я плачу; знала, что не может помочь мне. Она старалась меня приобнять, старалась сделать все, чтобы боль не резала меня изнутри, но она не могла. Все для меня тогда слилось в одно — в жуткий, большой и гнойный шар страданий. Он рос с каждой секундой. И с каждой секундой я чувствовала саму себя и свою душу все меньше и меньше.

«Миша, Мишенька, скажи, почему ты так со мной поступил? Я бы простила весь тот ужас, простила бы все, если бы остался в моей жизни. Прошу тебя, будь со мной честен. Я умоляю тебя. Мне не нужна эта жизнь, если в ней нет тебя, твоей улыбки и прекрасных глаз. Я отдала тебе свою душу, так почему ты оставил меня. Мне чужд этот мир, потому что ты больше не являешься его частью. Миша, прошу, вернись, не дай мне умереть от гнойной и выжигающей болезни одиночества. Прошу, молю! Я так люблю тебя. Люблю больше всех на свете. Ты подарил мне столько чувств и воспоминаний, я их никогда не смогу забыть, а ведь они только усиливают мою боль. Мишенька, услышь меня, где бы ты ни был, подари мне себя целиком, мне больше ничего не надо. Клянусь, я ничего не попрошу, только будь рядом, не отпускай меня в этот жестокий мир. Я люблю тебя и буду любить, только вернись, пожалуйста...»

С этой молитвой я уснула. Мне не мог помочь бог, поэтому молилась я тому, кого считала ангелом в своей жизни. Я хотела, чтобы он услышал, увидел во сне мои слезы. «Если только есть кому слышать...»

На следующий день я даже не хотела вставать. Маша старалась поднять меня, но у нее не выходило. Я не вставала вообще, даже отказалась есть. Маше не нравилось мое состояние. Она была готова пихать в меня еду силой. У нее это почти получилось, потому что я съела малую часть омлета, но это был мой последний прием пищи за день. Подруга даже не представляла, чем меня можно занять. Маша предлагала мне посмотреть телевизор, поделать домашнее задание (было удивительно слышать это от нее, но она была в отчаяние). Машенька перебрала все возможные варианты, но я отказалась от всех. У меня было настолько опустошенное состояние, я будто перестала что-либо чувствовать. Все, что хотелось — просто смотреть в стену. Сумасшествие вроде бы стало отступать, но губы мои сами по себе периодически, как мантру, прошептывали имя моего дорогого физрука несколько раз подряд. Миша не вылезал из моей головы. Когда вечером кто-то позвонил в дверь, я вздрогнула. На какое-то мгновение мне стало казаться, что я дома у моего физрука, который как раз пришел из колледжа. Но это был только Дима. Я лежала в маленькой комнате, в которой жила раньше. Дверь была закрыта, но было прекрасно слышно, о чем говорят в прихожей.

Маша говорила шепотом, наверное, боялась меня разбудить, хотя я не делала вид, что сплю. Спать не хотелось, потому что мне бы обязательно приснился Миша.

— Целый день лежит, ела только утром. — Прошептала Маша. Я слышала, как дрожит ее голос. Она переживала за меня. Возможно, это было к лучшему. Моему телу нужен был хоть кто-то, кто будет за него волноваться.

— Пробовала с ней поговорить? — Кажется, Дима приблизился к моей двери.

— Зачем? От обсуждений и воспоминаний ей легче не станет. Я волнуюсь за нее. — Я точно представляла, что подруга уткнулась своему парню в плечо. — Может, ты с ней поговоришь?

— А, то есть от разговора с тобой ей легче не станет, а от разговора со мной сразу похорошеет?

— Не вредничай, — Маша его вроде бы слегка толкнула. — Ей сейчас было бы неплохо выслушать мужское мнение.

Было бы забавно наблюдать в этот момент лицо Димы. Он не мог сказать мне ничего, что бы уменьшило мою боль. Мы с ним никогда даже не разговаривали дольше пары минут, да и у меня никогда не возникало желания с ним говорить. Но уже через полминуты Дима максимально тихо заходил в мою комнату. Свет я не включала. В темноте мне было привычнее. Из темноты можно было создать идеальный мир. Раньше я так не ценила вечера, но теперь в вечерах мне стало проще жить, ведь в темноте комнаты я могла воссоздать счастливые моменты, которые и не надеялась больше пережить. Сначала Диме показалось, что я спала. Это было очень легким выходом из ситуации, но сдаваться парень Маши почему-то так просто не желал.

— Насть, ты спишь? — Он подошел ближе к дивану. Мне бы так хотелось увидеть вместо его силуэта Мишу, но нет.

— Нет, — ответила я сдавленным голосом.

— Хочешь поговорить? — Он говорил аккуратно, будто боялся меня. Хотя всякий мужчина боится застать девушку в сложном эмоциональном состоянии, потому что не знает, как ей помочь.

— Если я откажусь, то Маша расстроится и вызовет мне психушку, поэтому тут необходимо согласиться. — Дима мне ничего не ответил, а просто присел на диван.

— Я не могу понять, что ты чувствуешь, — он сделал тяжелый вдох, — но я могу сказать, что боль будет мучить тебя очень долго. Самое страшное мгновение будет, когда ты увидишь его.

— Ты прям психолог, — я усмехнулась. — А если больше не увижу?

— Это проще. Рана заживет тогда, когда из нее достанут нож. А когда нож постоянно в ней, она убьет тебя.

Мы немного помолчали. Я не могла не увидеть большого смысла в его словах, но никто не мог понять, что пока я не увижу физрука здорового, живым, меня ничего не успокоит.

— Почему ты позвонил мне? Меня бы тут не было, ты бы жил спокойно с Машей, — я не верила, что его попросила Маша, точнее, что он так просто согласился.

— Ей было без тебя тоскливо. Она по тебе скучала. Никто не мог тебя заменить. У нас недавно вечеринка была, — Дима усмехнулся, — с ней одна наша девчонка заговорить хотела, так она сорвалась, начала орать что нечего ей в подруги набиваться.

— Серьезно? — Я всегда знала, что моя подруга очень эмоциональна и вспыльчива, но не думала, что она начнет так просто кричать на кого-то.

— Ей тебя не хватало, по вечерам она часто грустила. Ее счастье для меня важнее всего, вот я и решил помочь. — Он улыбнулся, что я смогла заметить даже в темноте. — Да и я по тебе скучал.

— Ври да не завирайся, — мы засмеялись.

Мы снова замолчали. В темноте комнаты, когда я не видела его лица, мне было проще вести с ним беседу. Я думала изначально, что будет хуже.

— Я завтра планирую поехать за твоими вещами. Скажешь адрес и что где найти?

Меня забавляла мысль, что Дима заявится к физруку. «Если Миша в этот момент будет дома, все примет очень забавный оборот». Хотя надежда увидеть еще когда-либо физрука умирала в моей душе. Шли вторые сутки, а от него не было никаких новостей. Я хотела, чтобы Дима туда поехал, мне нужно было узнать, есть ли там хоть какие-то следы пребывания моего дорогого физрука. Может, Дейзи вернули домой, или там могло и вовсе никого не оказаться. Вторые сутки проходили, но я так и не могла понять, что произошло с моим физруком. После разговора с Димой мне необходимо было уснуть, но, как бы не старалась, у меня не получалось. Я пыталась отключиться от посторонних звуков, но все резало мои уши. В темноте передо мной стоял мишин образ. Я видела во тьме комнаты его прекрасные глаза, которые могли осветить весь мой мир. Миша сидел рядом со мной. Он нежно гладил меня по ногам, словно пытался утешить. Я видела его так ясно, как будто ничего между нами не изменилось, будто не было пропасти отчаяния и одиночества. Мы с ним в этой тьме были одним целом. Этот бред не прекращался, но и мое сумасшествие сходило на нет, потому что я уже могла точно понимать, что этого не происходит. Он просто плод моей фантазии. Я даже на секунду представила, что Миши и вовсе никогда не было в моей жизни, что это все мой длинный страшный сон. Это был самый простой способ смириться со всем происходящим. Миша и вся наша история могли мне просто присниться. Тогда не нужно было постоянно искать ответы на вопросы, которые всплывали на протяжении всего времени. Именно так мне удавалось объяснить отсутствие обычного сна. Невозможно же было уснуть во сне. Оставалось только проснуться, чтобы вернуться к обычной реальной жизни, по которой мне не удавалось скучать. Моя жизнь не могла стать прежней, но я надеялась. Надеялась до последнего.

В колледж следующим утром я собиралась с трудом. У меня не было ни тетрадей, ни сменной одежды. Маша одолжила мне свою футболку. Единственное, что мотивировало меня в то утро, так это возможность встретить Мишу. Маша старалась подбодрить меня. Она приготовила мне завтрак, который я отказалась есть, предложила меня накрасить, отчего я тоже отказалась. Маша старалась, но не могла мне помочь. Все мои мысли в то утро были направлены лишь на встречу с самым дорогим для меня человеком. Физкультура в тот день была первой парой, поэтому все должно было решиться с самого утра. На улице лил дождь. Даже погода отражала мой внутренний мир. Маша одолжила мне свою куртку, потому что я, будучи в бреду, приехала к ней в очень легкой. Мы собирались достаточно долго. По большей части из-за меня. Я постоянно бесцельно ходила то в ванную, то в комнату, то на кухню. Мне все никак не удавалось настроиться на то, что будет впереди. Ночью я почти не спала. Но проблема была далеко не во сне. Мне стало казаться, что я смогу совсем не спать. Проблема моего состояния заключалась в том, что я совершенно была не настроена на последующие события. Я могла либо увидеть Мишу и поговорить с ним, либо нашей группе объявят, что преподаватель уволился или трагически погиб. Маша несколько раз запрещала мне думать о его смерти, но моя душа просто пыталась найти объяснение его исчезновению. Но, уже в трамвае, когда паника накатила на меня с головой, я поняла, что страшнее мишиной смерти не может быть ничего, даже если мы встретимся, а он не заговорит со мной, не захочет. На меня действительно накатила паника. Я начала судорожно смотреть по сторонам, тереть руки, сжимать края куртки и тяжело дышать. Голова кружилась. Я ждала этого дня, но не думала, что так испугаюсь. Мне хотелось выскочить из трамвая и убежать. Я должна была вот-вот встретиться с той реальностью, от которой бежала два дня.

Ноги мне не подчинялись. Они сами двигались по заданному направлению. На фоне что-то говорила подруга, но мысли мои были где-то в другом месте. Мне хотелось отвлечься, хотелось забыть, куда я иду и зачем, но все только приближалось, а я не была готова. Все прошедшие дни, кажется, их было всего два, слились в одну единственную секунду, которая ничего мне не дала. Мне предстояло предстать перед любимым настолько измученной, какой не могла стать, даже если бы меня пытали самые жестокие люди на свете. Мне не хотелось, чтобы Миша видел меня такой, но я была такой. Никто никогда не ставил передо мной обязательств выглядеть при любых обстоятельствах хорошо. Я имела полное право выглядеть так, не скрывая внутренней боли. Тело мое все еще было живое, а значит, я могла поступать так, как хотелось.

Снова все было будто в бреду. Маша очень вовремя оценила мое состояние, поэтому какое-то время управляла моим телом. Мне было непонятно, зачем я сама иду на расстрел. Появилось ощущение, которое скручивало мой живот, вызывало тошноту и дрожь, что закончится этот день очень плохо. Но вопреки всем моим предчувствиям, мы уже были в колледже, сняли верхнюю одежду, и от самого страшного события меня отделяли минуты.

Все вокруг были такими же, как и пару дней назад. Во внешнем мире, как оказалось, ничего не изменилось. Только внутри меня могло все безвозвратно рухнуть в пропасть. Именно с такими мыслями, щурясь от яркого света и морщась от громких звуков, я вошла в помещение для освобожденных. Меня будто там не было больше года, но не прошло и недели. Прошедшие два дня шли для меня, как за год каждый. Дверь в тренерскую была закрыта. Я не стала туда заходить, лучше было сделать после пары или во время. Маша взяла меня за руку и повела в сторону зала. Тело мое содрогалось от каждого звука. Было просто отвратительно громко. Меня раздражало все. Вокруг было так много людей, что могли меня вот-вот затоптать. Я сжимала машину руку, чтобы не терять ниточку, связывающую мое сознание и жизнь. Если бы не эта ниточка жизни, я бы отключилась. Все вокруг казалось мне настолько враждебным, меня будто выставляли на кострище с целью принести в жертву. Мне хотелось бежать, бежать так далеко, насколько это будет возможно.

Пока в голове моей рисовались картинки, как меня сжирает толпа, окружающая меня, коллектив преподавателей физкультуры открыл зал. Я не видела, как это происходило. Очнулся мой разум только тогда, когда Маша наклонилась ко мне и прошептала: «Его нет!» Я подняла глаза и убедилась сама, что моего любимого физрука нет. К нашей группе подошла одна из преподавателей. Никто не понял, что происходит, кроме меня. «Мишу я больше не увижу» Все устремились переговариваться, а я лишь посмотрела на Машу, в ее глазах было сожаление. Так и рухнула моя душа безвозвратно в пропасть. Не осталось ничего. Я была готова взвыть, но меня остановила преподавательница.

— Здравствуйте, девушки, — она выглядела так, будто сама не ожидала, что будет с нами разговаривать. — Видите как... — Она куда-то отвела глаза. Я пыталась вспомнить ее имя. Кажется, Марина Сергеевна. — Так неожиданно нас с вами поставили.

— А где Михаил Александрович? — Спросила наша староста. Я дернулась. Впервые за несколько суток я услышала его имя не из своих уст.

— Сказали, что на больничном, а там я не знаю. Поэтому сейчас у вас буду я преподавателем.

Те, кто занимались, приступили, а остальные ушли в помещение для освобожденных. Мир так и рухнул. Я села за небольшой стол и начала сверлить взглядом дверь тренерской. Конечно, она бы не открылась, он бы не вышел оттуда, но я смотрела. Все рухнуло. Я уже даже не пыталась думать о том, что все может обойтись. Миша исчез, пропал, не вспоминая обо мне. Я осталась одна и чувствовала, как чернота затягивает все мои внутренности, словно это чума, сжигающая остатки моей жизни. О написании реферата речи даже и идти не могло. Я от всего отошла. Мне не хотелось думать, размышлять. Мне все было относительно понятно, не нужны были объяснения. Я была готова укутаться в свое горе, чтобы никто меня не беспокоил. Слез не было, боли тоже. Наступила пустота.

Я даже не заметила, что закончилась пара. Маша аккуратно дотронулась до моего плеча. Она не могла сказать ничего, а я и не хотела. В ее глазах было прекрасно видно сопереживание. Оставшиеся пары я просидела не в себе. Вокруг нас все удивлялись, что мы с Машей помирились. Когда ребята пришли к нам в столовую, Маша отвела Диму в сторону. Мне было абсолютно все равно, что происходит вокруг. Моя подруга что-то быстро сказала своему парню, после чего он поцеловал ее и ушел. Кто-то из его одногруппников, я была не в состоянии различать и понимать их, попытались узнать о последних событиях, но Маша королевским жестом ладонью всех заставила заткнуться. Все странно на нее посмотрели, но Маша хотела сделать все возможное, чтобы меня не беспокоили. Я была не в состоянии говорить и реагировать, мне было все равно. Моя жизнь слишком быстро закончилась. Колледж стал для меня врагом номер «один» и только потому, что я больше не могла увидеть здесь источник своего счастья. Меня начало мутить.

— Маш, а куда ты Димона отправила? — Этот вопрос задал один из диминых одногруппником, из-за чего поймал на себе возмущенный взгляд моей подруги. — Ему теперь без твоего позволения поесть нельзя? — Кто-то из компании хихикнул.

— Очень остроумно, — Маша закатила глаза, — по делам я его отправила, можно без вопросов?

Больше никто ничего не спрашивал. Мое состояние нельзя было характеризовать, как нормальное. Этому миру стал представлен мой одинокий образ без души. Маша ничего не говорила. Было очень странно, но мне показалось, что с мишиным исчезновением с работы, он исчез отовсюду, будто его никогда и не было. Его образ больше не мелькал в моей голове. Я слишком быстро забыла, как выглядит мой любимый физрук. Из головы вылетел его голос, улыбка и глаза. Я уже не могла вспомнить, насколько они прекрасны. Миша исчез из моей памяти. Я не думала, что увижу его еще раз. Больно не было. Черная пустота внутри меня затягивала в себя абсолютно все, затянула и Мишу. Если бы кто-то мог мне сказать, что эта любовь закончится именно так... «Ты бы отказалась от этих чувств?» Нет. Я была готова переживать это снова и снова, но судьба была против меня. Все закончилось так, как должно было закончиться. Все наши чувства, наша прекрасная любовь, все удовольствие, которое мы получали друг от друга, растворились в черной пропасти. «А что если он тебя и не любил?» Даже эта мысль не вызывала во мне боль. Если Миша меня не любил, значит, ему легче пережить это, чем мне. Меня радовало, что мой физрук не страдает. Хотя я даже не была уверена, что он жив. «Больничный» не внушал мне доверия. С Мишей все было не так просто, но это было уже не мое дело. Мне нужно было как-то дальше существовать, принимать этот мир и сделать все, чтобы он начал принимать меня. Я посмотрела в окно. По весеннему асфальту барабанил чуть слышно дождь. Небо заволокли тучи, все казалось серым. Недавно родившаяся листва прогибалась под тяжелыми каплями дождя. Я поняла, что и есть эта молодая листва. Моя новородившиеся душа, которая совсем недавно приняла в себя все счастье жизни, была вынуждена прогибаться под тяжелыми мрачными каплями этого жестокого мира. Конечно, по всем законам природы, жить мне оставалось до осени. Для меня этот срок показался вечностью. Я стала раздумывать над своей реальной, не только душевной, смертью. Кажется, к этому моменты мы были уже дома. День растворился в множестве таких же.

— Насть, — от представлений картины, как моя душа вылетает из тела и закрывает мои телесные глаза своей полупрозрачной ладонью, меня прервала подруга. Я сидела на диване в комнате и смотрела в стену. — Давай поговорим?

— Давай, — мой голос почему-то снова охрип, — где Дима?

— Я отправила его за твоими вещами, — адрес и ключи я дала Диме еще тогда, когда он сам пришел со мной поговорить. Я понимающе кивнула. Маша должна была начать разговор о Мише, поэтому мне было проще отвлечься на Диму или вовсе поговорить с ним. Прошло достаточное количество времени, он должен был уже вернуться из той пустой квартиры. Я даже не рассматривала вариант, что она не пустая. — Настенька, — подруга взяла меня за руку, — расскажешь, что ты думаешь?

— Я не думаю, — у меня была максимально спокойная интонация. И это частично было правдой. — Он просто... Нет его.

— Зачем же ты его хоронишь? — Она взмахнула руками от негодования. — Сказали, что на больничном. Может быть он в больнице, с ним случилось что-то, вот поэтому на связь не выходит.

— Мне бы сказали об этом, — спокойно ответила я подруге. Конечно, мне бы сказали, если бы с ним что-то произошло. «Но в том ли случае, если он обещал уйти, если с тобой что-то случится?» В любом. Мне бы сказали в любом.

— Если бы он умер, тебе бы тоже сказали. — Гордо заявила моя подруга, будто эта ее фраза могла спасти положение. — Настенька, нужно немного подождать, и все выяснится.

— Не выяснится, — кажется, я говорила так, будто ушла в Астрал. — Маш, будь все так просто, любой бы из его друзей мне все рассказал.

— А может они не могут тебя найти? Ты уехала из квартиры в неизвестном направлении.

— У них есть мой номер, а еще на моем телефоне стоит служба слежки. Они бы нашли твой адрес.

— Это похоже на фильмы про Джеймса Бонда, — она попыталась пошутить, но немного не вовремя. — Все же, я не верю, что он мертв или что просто так тебя оставил без последнего слова. — Маша задумалась. У нее были шикарные, но, увы, бесполезные речи. — Дай мне свой телефон. — Потребовала неожиданно подруга. Я нахмурилась.

— Хочешь эту же службу слежения Диме поставить? — Я усмехнулась, но все же, закатив глаза, протянула подруге телефон. Она что-то начала там быстро клацать, словно искала что-то определенное, в чем уверена точно. Потом Маша взяла уже в другую руку свой телефон и начала уже что-то клацать в нем, пока не приложила его к уху. Она звонила кому-то. — Что ты делаешь? Кому ты...

— Звоню? Какому-то «Егору Другу Миши» из твоей телефонной книги. Думаю, он сможет ответить на пару вопросов. — Маша включила вызов на «громкую» и ждала, вслушиваясь в гудки. Они прекратились, и по ту сторону телефона послышался женский голос. Женька.

— Алло, — протяжный голос моей знакомой заворожил Машу, но она быстро собралась.

— Алло, здравствуйте, — моя подруга сделала максимально деловую интонацию, — могу я услышать Егора?

— Он отошел на пару минут, — достаточно простыми клише-фразами отвечала Женя. Я стала понимать, что она боялась этого звонка.

— А с кем я сейчас говорю? — Маша посмотрела на меня. Я стала всячески ей показывать, что это плохая идея, но она игнорировала меня.

— С девушкой, с его девушкой, — голос у нее был напряжен максимально. Я прикрыла глаза, потому что ощущала всю тяжесть происходящего.

— Ну можно сказать, что жена, — Маша пресекла все мои предупреждения жестами и решила действовать прямо, что было прекрасно видно по ее взгляду.

— А кто Вы? — Я посмотрела на подругу, ожидая, что она придумает.

— Меня зовут Мария Александровна Шустрова, — о да, поменять свою фамилию на фамилию своего парня было гениальным ходом, — я ответственный педагог полиграфического колледжа по организации работы, — Маша несла самый настоящий бред. Мне хотелось выпрыгнуть в окно, чтобы только не слышать этого. — Клочов Михаил Александрович сообщил, что находится на больничном, и оставил номер Егора, извините, не знаю, как по отчеству, в качестве контактного. Я хотела убедиться, что Михаил Александрович в порядке и ему не требуется профсоюзная помощь.

Я смотрела на нее, как на последнюю идиотку. Маша сидела с лицом, будто она просто гений. Мне оставалось только закрыть лицо руками и сделать все возможное, чтобы не услышать ответ Жени. Я чувствовала смесь страха, стыда и нахождения в каком-то сюре. Маша ждала ответа от своей собеседницы, а Женя, видимо, мечтала переварить услышанное.

— Я-я. — Женя замялась, — я не знаю, что Вам сказать.

— Скажите хотя бы, где мы можем его найти, чтобы оказать необходимую помощь. — Теперь голос Маши был похож на голос какой-то вредной бабушки из бухгалтерии. Эта девушка способна заговорить мертвого.

— Я не располагаю такой информацией, — Женя словно поняла, что в чем-то подвох, поэтому стала отвечать более жестко.

— Скажите хотя бы, в каком он находится состоянии? Нам нужно примерно понимать, на какой период искать преподавателей, способных его заменить. — Маша не хотела так просто сдаваться. Я была в шоке. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Это все напоминало глупый спектакль.

— Я не знаю, что с ним! — Очень жестко ответила Женя Маше. — Я прошу Вас сюда больше не звонить.

— Да что Вы говорите? — Маша начала кипятиться. Я предприняла попытку отобрать у нее телефон, но не получилось. Мне хотелось выть от стыда. Это был ужасный номер, который нужно было остановить немедленно. — Если Вы не знаете, где он, то знайте: каждая настина слеза будет на вашей совести! А своему многоуважаемому Михаилу Александровичу передайте, что если он еще жив, то пусть лучше умрет, чем попадется мне на глаза, бессовестный ублюдок!

— Настины слезы? Настя?

Но ответа Женя не получила, потому что Маша в порыве гнева отключилась. В ее глазах было бешенство. Я же просто накрылась с головой пледом и отвернулась в сторону тьмы. Большего мне было не нужно. Понятно, что машина сказка была не убедительной, но вряд ли Женя даже мне сказала бы правду. Если бы она хотела сказать правду, то перезвонила бы мне, как можно скорее. Но этого не произошло. Я лежала и всматривалась в стену. Маша лежала рядом и гладила меня по спине. Я не злилась на нее, она просто хотела помочь. Это даже наглядно показало мне, что никто из мишиных друзей не собирается мне ничего говорить. Я просто осталась наедине со своей пустотой и неизвестностью. Миша решил меня оставить, наплевав на всю любовь, решил, что без меня ему будет проще. Я не ощущала его смерти, но и не ощущала жизни. Мне почему-то казалось, что он просто где-то в спокойном месте радуется жизни и совсем не вспоминает про меня. Я вслушивалась в тишину, которая только царила в моей голове. Мир вокруг меня продолжал жить. Даже со всех сторон кладбища его будет окружать жизнь. Умерла я, а не этот мир. Мне нужно было планировать свое будущее существование. Именно существование, потому что жить без него, без моего дорогого физрука было бы невыносимо. И лучше бы было спланировать все на максимально длительный период, чтобы не задумываться ни о чем в последующее время. Хотя что я могла спланировать, находясь в состоянии амебы? Мне хотелось избавиться от самой себя, потому что чувствовала не саму себя, а что-то мертвое и бесформенное. И дело не в том, что мне резко захотелось начать считать себя более полной, хотя фигура моя была красивой, а в том, что потерялись мои границы. Я ничего не чувствовала, кроме каких-то не слишком замысловатых эмоций. Если бы мне положили на руку горячую ложку, то вряд ли бы отдернула руку.

Тишину на моем кладбище нарушил Дима. Он вошел в квартиру с двумя сумками. Маша подлетела к нему, пока он раздевался. Я повернулась в их сторону. Подруга что-то прошептала Диме на ухо, на что тот в ответ только покачал головой. Я, кажется, поняла, что Маша у него спросила и что он ответил. Дима занес мне в комнату эти две сумки и поставил у шкафа, грустно улыбнувшись. Так и закончилась красивая история.

***

Прошло две недели. Они пролетели, словно в тумане. Мне хватило одного пребывания на физкультуре, чтобы понять, что этого я совершенно не выдержу. Поэтому с того момента, как Миша ушел на свой сомнительный больничный, я перестала ходить на физкультуру. Мне было трудно находится в том месте, где все началось, где я испытывала нереальные эмоции. Мне было очень трудно. Так я перестала ходить на физкультуру. В колледж в целом мне ходить не хотелось, я делала это для галочки. Любое задание выполнялось мной для галочки. Чтобы мне не предлагали, ничего меня не интересовало. А от учебы и других занятий ничего не менялось. Ход моих мыслей не менялся, пустота внутри никуда не исчезла. Я старалась сделать все, чтобы просто забыть, словно ничего вообще не было. Но ночью все открывалось. Маша несколько раз говорила мне, как сильно кричу по ночам. Она пыталась посадить меня на снотворное, но оно не помогало. Мои кошмары преследовали меня именно во сне, а не наяву. Я пыталась пить успокоительное, ромашковый чай, Маша давала мне всевозможные антистрессы, но ничего мне не помогало. Мне продолжали сниться кошмары. Они были очень простыми, просто это были жуткие для меня картины. В каждом таком сне Миша исчезал в темноте. Каждое утро я просыпалась со страхом забыть его. Две недели назад показалось, что физрук покинул мою голову, но уже на следующий день он вернулся. Память о его прекрасных глазах только зародила страх забыть их навсегда. Кошмары и не думали проходить, я не высыпалась, кажется, даже немного похудела.

Все вокруг быстро поняли, что трогать меня бесполезно. Маша сдалась после того, как я отказалась ехать на дачу к ее родителям стрелять из винтовки по тарелкам. Никто из знакомых со мной особо не общался. Маша и Дима стали для меня определенной семьей. Я даже не думала, что скажу что-то похожее, но Дима устраивал меня больше Маши. Она слишком много иногда говорила и любила докучать, втягивая меня в разные виды досуга; а Дима все делал наоборот. Он не спрашивал у меня каждое утро, как у меня дела, не предлагал поехать «туда, а потом туда, а после сюда», а просто мог обсуждать не долгосрочно всякую чепуху и шутил. По итогу мы с ним даже объединились против Маши. Наше объединение не занималось чем-то криминальным. Мы просто подшучивали над ней иногда, прикрывали друг друга. Таким образом она стала раздражаться, а нам было весело. Для меня это был лучший досуг. Вообще мое мнение о Диме резко изменилось. Я поняла, что в таком положении, в каком оказалась я, очень важно иметь рядом такого человека, который не будет нагружать. Эту самую необычную мысль я впервые заметила у себя, когда Маша решила выгнать своего парня в магазин. Дима, как я подумала, приличия ради спросил у меня, чего бы я хотела. Настроение у меня тогда было очень провокационное, поэтому и назвала ему лапшу Том-ям быстрого приготовления. Я попробовала эту странную штуку очень давно, мне понравилось, но на протяжении практически года не могла найти в магазине. Было понятно, что Дима не найдет эту лапшу. Но к всеобщему удивлению, а уж тем более моему, он нашел ее, обойдя весь район. Я думала, что начну визжать от восторга. Именно так стена между мной и парнем Маши рухнула.

Миша стал моим видением. Я уже не мечтала увидеть его снова. В голове он представлялся чем-то неземным, чем-то, что нельзя увидеть и потрогать вживую. Моя любовь застыла во времени вместе со мной. Время перестало течь для меня. Я застряла там, в чужой квартире, с человеком, подарившим мне самые космические чувства и эмоции, но все это превратилось в один прекрасный сон, который красной ниточкой вился сквозь все мои кошмары. Мишин образ стал для меня сакральным. Сначала это было незаметно, но после Маша заметила мне, что я схожу с ума: я стала спать на той стороне дивана, на какой спала у Миши дома, представляя, что он рядом; за две недели так и не перестирала какую-то часть привезенных вещей, потому что от них пахло мишиным домом; стала пить чай так, как пил он, не разбавленный крепкий с одной ложкой сахара; стала есть любую еду, поливая ее соевым соусом, как это делал Миша всегда, чтобы я не приготовила; запрещала Маше петь или включать ту песню, которую Миша попросил меня спеть в баре. Подруга заявила мне, что я окружаю себя иллюзией его близости. Отрицать не было смысла. Это была правда. Жить в иллюзиях оказалось проще, чем страдать в реальности. Хотя я страдала. Каждую ночь, в ту секунду перед сном, перед кошмаром, я признавалась самой себе: «Его нет и больше не будет в моей жизни. Никогда! Я одна. Миша, как бы сильно я его не любила, не вернется»