Цена обещания

Полина брезгливо разглядывала заветренный отрезок колбасы, одиноко глядящий на нее с полки холодильника, и все гадала, сколько ж он так пролежал, раз успел заиметь столь неприглядный вид. Но назойливый писк заставил ее закрыть дверцу, а заодно смириться, что кроме яиц, молока и соусов, она ничего съедобного здесь не найдет.

Последние два дня они с Ильей питались исключительно доставками, почти не вылезая из постели, однако вчера Полина все-таки вырвалась к плите, чтобы сварганить ему завтрак в виде яичницы-глазуньи на манер Виктора Гордеева. Правда, повторить отцовский шедевр не вышло: отвернувшись от плиты буквально на секунду, она с досадой обнаружила, что желтки успели схватиться, а на дне яичницы образовалась тонкая поджаристая корочка. К тому же выяснилось, что Илья ест, как минимум, за двоих, и жалких три яйца ему ни туда, ни сюда.

Тем не менее он охотно приговорил глазунью из-под Полининой руки, рассыпаясь в благодарностях за ее заботу и попытку оживить частичку его детских воспоминаний, неразрывно связанных с отцом. В свою очередь, Илья тоже не остался в стороне, и пока она была в душе, сбегал за кофе и свежей выпечкой, прихватив для нее кучу сладостей на все случаи жизни.

Полина вооружилась одной из шоколадок, оставшихся со вчера, навела себе растворимый кофе с молоком в кружке c надписью «BOXING» и удобно устроилась за обеденным столом. Часы на экранчике микроволновки показывали начало десятого, а значит, Илья вот-вот вернется с тренировки, и бездельничать ей придется не долго.

Ополоснув за собой кружку, она вернулась в спальню, где у открытого окна беспокойно колыхался тюль, иной раз вздуваясь пузырем от резких порывов ветра. Полину пробрало холодом, и она поспешила закрыть окно, на ходу сдернув со спинки стула толстовку Ильи, пропитавшуюся его запахом. Облачившись в чужую вещь, повисшую на ней безразмерным мешком, она оттянула свободный ворот, с наслаждением принюхалась, и прилив тепла, охватившего озябшие плечи, заставил ее поежиться.

Какое-то время Полина бесцельно слонялась по комнате, но в конце концов бездельничать ей надоело. Прибившись бедром к письменному столу, она с тяжелым вздохом потянулась к книге, которую, судя по оставленной там закладке, Илья еще не дочитал, и наскоро пролистала плотные желтоватые страницы старого издания. Отложив книгу обратно на стол, Полина задумчиво покосилась на выдвижные ящики, что ранее не привлекали ее внимания. Разумеется, случайная идея о том, как скоротать время, была не самой удачной — все-таки Полина не привыкла шарить по чужим шкафам. Но сейчас любопытство оказалось сильнее принципов, и она решила, что заглянуть в личные вещи Ильи — не такое уж серьезное преступление.

Воровато обернувшись к открытой двери в спальню, Полина опустилась на ворсистый ковер, а когда выдвинула самый верхний ящик, ей открылась целая коллекция спортивных наград: разнокалиберные медали местами потемнели от времени, но все еще хранили в себе отблески былых побед. Она ошеломленно захлопала глазами в попытке охватить все их многообразие: золото, серебро, бронза — каждая со своим узором, со своей уникальной историей, запечатленной в глубине увесистого металла.

Полина вытащила из ящика одну из наград — гладкую медаль за первое место с выгравированным на ней кубком и лавровым венком, а потом достала следующую, осторожно скользнув пальцем по двуглавому орлу и выступающим буквам «Первенство России». Ей подумалось, что каждая из медалей в этом ящике — не просто кусок металла, а застывший момент триумфа, который когда-то складывался из упорного труда, пота, кровавых ран и синяков. Полина могла представить, чего Илье стоило их заполучить. И ей стало грустно, оттого что в какой-то момент он остановился.

Второй выдвижной ящик был гораздо глубже первого и вмещал в себя спортивные кубки. Она скрупулезно рассматривала одну награду за другой, после чего отставляла в сторону, и так до тех пор, пока ящик не опустел. Сделалось совсем тоскливо. Неужели Илья не скучал по рингу? Не тому, что топчут в «подполье», а настоящему рингу, где встречаются только достойные соперники, прошедшие точно такой же путь? Полина смотрела на пустой ящик в столе, и в этот момент ей представилось, будто Илья возвращается в большой спорт и выходит на профессионала, чтобы завоевывать уже чемпионские пояса. Тогда бы весь мир узнал, какой из него вышел боксер: талантливый, умный, техничный, сильный и быстрый — без преувеличения один из лучших. Полина почти не сомневалась, что он когда-то грезил об этом, но также знала: теперь о большом ринге Илья не мечтал. А, может, попросту не позволял себе мечтать о несбыточном. Вот только для Полины он и без всеобщего признания был чемпионом. Вероятно, самые главные победы в жизни заключались совсем в другом, оттого и оставались никем не замеченными. А таких побед у Ильи впереди было еще немало.

Последний из ящиков Полина выдвигала уже без особого энтузиазма: в копиях документов в прозрачных файликах, равно как и в аккуратно свернутых кабелях не было ничего особенного. Но едва она копнула глубже, интерес к личным вещам Ильи взыграл с новой силой.

Ей приглянулась стопочка фотоальбомов в мягких обложках, которые из-за файлика с документами Полина заметила не сразу. Усевшись на ковре поудобнее, она извлекла из ящика сразу всю стопку и в нетерпении раскрыла альбом, что лежал поверх остальных. На первом снимке Полина без труда узнала маленького Илью, и ее губы невольно растянулись в улыбке: непокорные кудри, что были чуть светлее, чем сейчас, широкая улыбка с парой отсутствующих молочных зубов и по-детски искрящийся взгляд черных глаз, еще не потяжелевший от прожитых лет — до чего премилый ребенок!

Притянув колено к груди, она в предвкушении перевернула страницу альбома, и поначалу ей показалось, что с очередной фотографии на нее смотрел взрослый Илья. Но судя по дате этого быть не могло, и тогда она догадалась: перед ней изображение его отца. Настолько поразительного сходства Полина и вообразить не могла, когда Илья упоминал об этом, однако фото наглядно подтверждало его слова. Темные, чуть сощуренные глаза, глядящие в объектив фотокамеры из-под густых бровей, были самой узнаваемой деталью внешности Виктора Гордеева. Прямой нос, изгиб полных губ, форма лица — все как под копирку. Полина отметила, что Виктор был красивым мужчиной, и в нем также крылась некая загадочность, которую источал и сам Илья до того, как она узнала его лучше.

На следующем снимке малыш сидел на коленях отца и, казалось, был готов разреветься, состроив жалобный взгляд темных глазок-бусинок и выпятив пухленькие губки. Здесь Илья с Виктором выглядели как среднестатистическая счастливая семья: отеческий поцелуй в курчавую макушку, крохотные пальчики в больших ладонях, неподдельно искренняя улыбка взрослого, вызванная детским протестом позировать фотографу... Полина вдруг рассмеялась, решив, что в детстве Илья наверняка был непоседой. А, может, даже задирой, когда стал постарше.

К слову, заметно прибавив в годах, он явно полюбил камеру. На фотографиях в другом альбоме Илья был запечатлен уже вместе с Викой, которая, стискивая его в объятиях, вынуждала выставлять напоказ полный комплект постоянных зубов. Но вот что странно: у него почти не было фотографий с матерью, кроме пары общих, где ему от силы несколько месяцев, а также той, на которой он достиг на вид лет так десяти-двенадцати. На групповом снимке можно было увидеть всю семью в полном составе, но в дальнейшем отца семейства на фото уже не наблюдалось. Очаровательная темноволосая женщина, в которой методом исключения Полина узнала Веру Гордееву, лишь еле заметно улыбалась, приобнимая за плечи Вику, а достаточно подросший Илья и вовсе был лишен какой-либо радости. Он стоял возле наряженной елки чуть поодаль от сестры и матери, точно бедный родственник, и демонстрировал полнейшую отстраненность на юном лице.

— Терпеть не могу это фото, но зачем-то храню.

Полина встрепенулась, едва не выронив альбом из рук. Увлекшись фотографиями, она и не заметила, как вернулся Илья.

— Ты меня до смерти перепугал, — выдохнула Полина и, заполошно отложив альбом в сторону, досадливо поморщилась: спортивные кубки, которыми она недавно обложилась, громко звякнули друг об друга и повалились на ковер один за другим.

— Не ждал, что ко мне нагрянет ревизор, — беззлобно усмехнулся Гордеев, искоса глянув на свои награды.

Полина густо покраснела, спрятав руки в длиннющих рукавах толстовки.

— До чего ж я бессовестная... — она высоко вскинула голову, а когда Илья присел на корточки, тут же плавно опустила обратно. — Прости, что рылась в твоих вещах. Ну, то есть... не прям рылась, а просто хотела...

— Перестань, — улыбнулся он. — Ничего страшного не случилось.

— Мне очень стыдно, правда, — продолжала оправдываться Полина. — Знаю, так нельзя, но мне было любопытно, и я вдруг стала тут у тебя копошиться...

— Что-нибудь интересное-то хоть откопала? — с ехидной ухмылкой поддел ее Илья.

— Да ничего такого...

— А мне показалось, фотки ты смотрела с интересом.

— Прости. Наверное, это личное.

Он передернул плечами.

— Да не особо.

— Я засмотрелась на твои фотографии с папой, — Полина обнажила зубы в улыбке, тотчас меняясь в лице. — Ты был таким хорошеньким мальчиком... Просто прелесть! И вы с отцом действительно как две капли. Бывает же так?

— Видимо, бывает.

— А твои награды... — Она подползла к одному из кубков и чуть ли не в лицо его Илье сунула. — Да у тебя здесь целая история! Ты не скучаешь по тем временам? Ну... по духу соперничества, мандражу перед выходом на ринг и волнительному предвкушению награждения?

— Возможно. Но все это давно в прошлом. В моем возрасте боксеры уже не за медали и кубки бьются, а ради заработка. Это называется профессиональный бокс.

Полина сверкнула укоризненным взглядом, по-собственнически прижав к себе кубок.

— Ты так говоришь, будто эти награды не несут в себе никакой ценности.

— Теперь нет, — отрезал Илья. — Эти достижения уже не имеют значения.

— Ты обесцениваешь собственный труд, — с откровенным упреком заметила она. — Так нельзя.

— Поль, с тем же успехом можно гордиться сертификатом «Русский медвежонок», — свел все в шутку Гордеев. — Когда-то я действительно мог чего-то добиться в спорте, но время ушло, и это стало просто частью воспоминаний.

— Совершенно неуместное сравнение.

— Пусть так. Но смысл тот же.

Полина продолжала пристально смотреть на Илью, что стал убирать кубки обратно в ящик, как ненужное барахло, и его показное смирение больно резануло по сердцу. Ее всерьез ранило, что он больше не пытался реализоваться в спорте, ведь далеко не каждый обладает талантом в том, к чему лежит душа.

— Может, еще не поздно?

Илья с грохотом задвинул ящик с кубками, обернувшись через плечо.

— Что именно?

— Выйти на профессионала.

Он низко рассмеялся и привлек Полину к себе, несмотря на ее легкое сопротивление.

— Не думал, что ты настолько наивная.

Она обиженно насупилась, но все же позволила Илье себя обнять.

— Я не наивная.

— Поленька, — он коротко чмокнул Полину в лоб и ласково провел кончиком носа по ее щеке, — я очень ценю то, как ты относишься к моему любимому делу. И рядом с тобой я могу не винить себя за то, что якобы впустую трачу время на тренировки в боксерском зале. Но обсуждать профессиональный спорт не имеет смысла. Как я уже сказал, это в прошлом. А прошлое иногда лучше оставить в ящике с воспоминаниями и больше к этому не возвращаться.

Она спрятала грустную улыбку за опущенной головой, снова натянув рукава толстовки почти до кончиков пальцев.

— Может, и так.

— Пойдем, — Илья поднялся с пола и, нагнувшись к Полине, протянул ей руку. — Я как последний гад бросил тебя тут голодную, но собираюсь загладить свою вину.

— Сейчас посмотрим, чем ты решил откормить меня на этот раз, — съехидничала она, а когда Гордеев повернулся к ней спиной, присев на согнутых ногах, недоуменно вздернула бровь. — Ты чего?..

— Запрыгивай, — бросил он через плечо.

— И не жалко тебе свой позвоночник? — прыснула Полина, обвивая руками его шею.

Илья подхватил ее под коленями, скользнув пальцами по тонким голеням, и без каких-либо усилий выпрямился.

— Для вас, Полина Альбертовна, ничего не жалко.

— Вот дурной, — поддразнила она и, покрепче держась за него, обернулась на ящики с похороненным прошлым, что осталось лишь частью чужих воспоминаний.

***

— Ну как все прошло?

Полина хлопнула дверцей «Мерседеса», с усталым вздохом откидываясь на спинку сидения. Она повернулась к Илье, что томился в ожидании ее ответа, и свела на нет его заметную обеспокоенность торжествующей улыбкой.

— Похоже, ему понравилось.

Гордеев стремительно подался вперед, сгребая Полину в объятия, и тогда она убедилась, что не зря доверила свои мысли и далеко идущие планы именно ему. Возможно, без поддержки Ильи и его побуждающих к действию философских рассуждений она бы еще долго не решалась представить Вениамину Александровичу свои недавние музыкальные сочинения.

Больше никто не знал, что Полина стала писать музыку. Поначалу она сомневалась в себе, опасаясь, что не сумеет совладать с вдохновением, ворвавшимся в ее жизнь сокрушительным порывом, чтобы перевернуть привычное с ног на голову и лишить ее всякого покоя. Но когда мелодия из головы перекочевала в нотную тетрадь и впервые была исполнена Полиной от начала до конца, она перестала колебаться и плотно взялась за работу. Ей по-настоящему нравилось то, что ее пальцы извлекали из инструмента, а рабочий процесс с первых дней приносил удовольствие. Может, серьезные метаморфозы, которым она подверглась, отчасти пугали, однако очередное важное понимание послужило большим толчком к личностным переменам.

Полина предпочла не оглядываться на чужое мнение в отношении своей музыкальной карьеры. Пусть хоть тысячи критиков скажут, как далеко ей до Ольги Вебер, и насколько бездушно ее исполнение — теперь она знала, что суть вовсе не в признании. Удовольствие от того, чем ты живешь, на что положил время и силы, для чего ломал себя — важнее. Считаться с собой — куда более ценно, нежели угождать тем, для кого ты ничего не значишь. Ну а любить кого-то — это в первую очередь любить себя.

Полина перестала гнаться за одобрением критиков, не корила себя за то, чего не сделала или сделала недостаточно хорошо, и оставила попытки прыгнуть выше собственной головы. Она больше не стремилась быть такой, как мама. За все прожитые годы Полина впервые хотела быть собой, ведь тоже чего-то стоила, даже не прилагая усилий для того, чтобы всем угодить. И когда она все это осознала, когда приняла определенные трансформации внутри себя с благодарностью, ей открылись новые возможности, границы которых хотелось прощупать, а также понять, как далеко можно зайти, если не противиться тому, что так отчаянно рвется изнутри.

Илья по обыкновению услышал все, что Полина пыталась до него донести, и когда он сказал «у тебя все получится», она ему поверила. А спустя десятки исписанных нотных тетрадей поверила в себя. Оставалось заручиться доверием маэстро, на которое она не очень-то надеялась. Однако Полина договорилась с собой, что даже если Вениамин Александрович забракует ее сочинения, она все равно не перестанет писать.

— Повезло твоему маэстро, — перебирая Полинины пальцы у себя на коленях, пробормотал Илья. — Я тоже хочу услышать твою музыку.

Она нежно огладила его чисто выбритую щеку, усмехнувшись от того, как податливо он склонил голову к ее ладони, точно вот-вот заурчит подобно недоласканному котенку.

— Думаю, скоро услышишь. — Полина отвела от лица Ильи непокорную челку и уже привычным движением пригладила волоски на его брови со шрамом.

— Останешься со мной сегодня? — прошептал он, и от страстного огонька, вспыхнувшего в его глазах, она беспокойно заерзала на сидении.

Один короткий, утвердительный кивок — и Илья враз потерял голову. В такие моменты он, случалось, забывался и бездумно набрасывался на Полину с откровенными поцелуями прямо в «Мерседесе» Альберта Робертовича.

— Такими темпами мы не доедем до дома, — нехотя отстраняясь, хихикнула Полина. — Держите себя в руках, Илья Викторович. Вы на работе или как?

— Виноват, — подыграл ей Гордеев и крепко схватился за руль, невзирая на чудовищную тягу продолжить ласкать Полину под блузкой.

— На сегодня обойдемся строгим выговором, — с деланой серьезностью заключила она, заправляя блузку обратно в юбку с высокой посадкой.

— Принято. — Илья тряхнул челкой, следом зачесывая ее назад, и стал выезжать с парковки вблизи филармонии.

Полина всю дорогу смотрела в окно, за которым уже совсем стемнело. Казалось, будто разноцветные огни города плывут в плотном вечернем сумраке ранней весны, точно китайские бумажные фонарики, опущенные в темную воду. Прислонившись головой к холодному стеклу, она улыбнулась промелькнувшей мысли о том, как ей дорого время рядом с Ильей. Его небольшая съемная квартирка оказалась для Полины тихой гаванью, где можно полностью расслабиться, никуда не спешить и порой совсем ни о чем не думать. А спустя неделю беспрерывной работы над сольной партией для оркестра и новыми сочинениями, это ощущалось спасительным глотком воды после долгой жажды.

— Ты пристегнута?

Полина встрепенулась, отлипая от окна.

— Что?

— Ремень безопасности, — неожиданно строго уточнил Илья, переводя напряженный взгляд от зеркала заднего вида к боковому и обратно.

— А-а, конечно. Я сразу пристегнулась, — она нахмурилась, настороженно поглядывая на Гордеева, чьи пальцы крепче сжались на руле, глаза под сдвинутыми бровями сузились до темных щелочек, и нервно дернулись губы. — А что такое?

Илья не спешил отвечать, сосредоточенно всматриваясь в зеркало заднего вида. Белый фургон. Черный седан без номеров. Маршрут следования этих неприметных транспортных средств он разгадал не сразу. Поначалу Илья решил, что надумывает лишнего, как тогда со слежкой, но в какой-то момент водители сразу обеих машин уж слишком навязчиво пристраивались поближе к «Мерседесу», все реже теряясь среди других автомобилей.

— Илья?

— За нами хвост, — бросил Гордеев и плавно перестроился на соседнюю полосу, почти не сводя глаз с зеркала заднего вида.

Полина заозиралась вокруг, взволнованно перебрав коленями.

— В каком смысле?..

— Кто-то следует за нашей машиной. Видишь белый фургон?

— Белый фургон? Не знаю... Ты уве... — Полина заполошно ухватилась за ручку на подлокотнике двери, когда «Мерседес» совершил опасный маневр, чтобы снова перестроиться. — Что ты делаешь?!

— Пытаюсь сбросить хвост.

Чертыхнувшись, Илья резко выкрутил руль, и она подпрыгнула на сидении, упершись ладонью в приборную панель.

— Илья?!

— Держись.

Белый фургон заметно отставал, покуда «Мерседес» стремительно набирал скорость. Отовсюду слышались возмущенные сигналы других участников движения, однако Илью это не остановило: он продолжал уверенно маневрировать между автомобилями с намерением поскорее оторваться от погони. Преследователям стало ясно, что их заметили, и уже действовали в открытую безо всякой опаски.

Черный седан в силу своих возможностей оказался гораздо проворнее белого фургона и почти не оставлял расстояния между несущимся во весь опор «Мерседесом». Меж тем Илья лихорадочно соображал, какую цель преследуют неизвестные, пока наконец не понял, что его попросту хотят загнать в угол.

— Что происходит? — Голос Полины дрожал, а холодные пальцы крепче вцепились в ручку на двери.

— Я не знаю, — только и смог ответить Илья. Сейчас не время сыпать предположениями или успокаивать встревоженную Полину — он и без того едва успевал избегать столкновения со случайными автомобилями, не выпуская из поля зрения вконец осмелевших преследователей. И если белый фургон уже мелькал где-то позади, то черный седан все никак не отставал.

Илья догадался, что они намеренно вынуждают его съехать на шоссе, где он якобы сможет оторваться от погони. В таком случае преследователям будет проще заключить «Мерседес» в ловушку: согнать к безлюдной обочине и беспрепятственно осуществить задуманное. Значит, выезжать на шоссе нельзя. Мыкаться по дворам со сквозными арками тоже не годится: велика вероятность попасть в тупик, наткнувшись на придомовое ограждение в виде забора или шлагбаума. Был только один вариант: развернуться, чтобы полностью сменить направление, и, заглянув преследователям в глаза, демонстративно оставить их с носом. Однако и здесь нашлись подводные камни: выполнить разворот на этом участке дороги можно лишь с выездом на встречную полосу, но стоило ли так рисковать? Илья не был уверен. Сейчас на нем лежала ответственность за чужую жизнь, и он боялся поступить неправильно.

— Пожалуйста, Илья, — сдавленно выдохнула Полина, что приросла к сидению в страхе шевельнуться по своей воле, а не из-за резких метаний «Мерседеса», — давай остановимся... Позвоним папе, вызовем полицию или...

— Я не могу остановиться, Поля!

— Но мы сейчас врежемся!

Илья отчаянно замотал головой, вскользь отметив, насколько близок к ним черный седан, и с какой быстротой белый фургон вновь их нагоняет. «Мерседес» всерьез был на волоске от того, чтобы в кого-нибудь вписаться, и Полина надеялась достучаться до Ильи, уповая на его благоразумие. А потом ее сильным рывком бросило вперед, отчего она чуть не врезалась головой в приборную панель, и стало уже не до борьбы за свою правоту.

Илья грязно выругался: черный седан потерял всякую совесть и неслабо ткнулся мордой «Мерседесу» в зад, что было лишь предупреждением, но достаточно весомым. Следующий удар не заставил себя ждать, а когда фургон наконец нагнал черный седан, они вознамерились зажать «Мерседес» между собой, чтобы прибить его к обочине. Однако сторонние автомобили стали тому помехой, и фургон невольно оказался позади, тогда как седан вырвался вперед и шаркнулся о правую боковину «Мерседеса».

Тянуть было уже некуда, и Илья решил действовать радикально. Он уверенно дал газу, опережая преследователя, перестроился в правую полосу, чтобы тому некуда было вклиниться, снова прибавил скорости. Стрелка спидометра дрогнула перед запредельно высоким значением, визг тормозов внезапно резанул по ушам. «Мерседес» остановился.

В это замершее мгновение Илья слышал лишь стук собственного сердца и свое же тяжелое дыхание, хотя в салоне негромко играл романтичный джаз, а снаружи наперебой гудели клаксоны. Одна секунда. Две, три. Взгляд в зеркало заднего вида, по боковым. Педаль газа в пол.

Полина не услышала предостережений Ильи, оглушенная скрежетом шин по асфальту, и ее неслабо швырнуло вбок, припечатывая виском к стеклу. Она в немом ужасе схватилась за что пришлось, зажмурилась изо всех сил, а распахнув глаза, впала в оцепенение. С новой силой набирая скорость, «Мерседес» мчался по встречной полосе.

Илья мало что успел разглядеть, едва оказался с черным седаном лицом к лицу — только двоих мужчин, что явно не ожидали такого поворота событий. Он лихо пронесся мимо, объезжая ничего не понимающий микроавтобус. Чуть не влетел в ошарашенный минивэн. Сбил боковое зеркало двухдверного авто, разрывающегося от протяжного сигнала. Илья все еще стремился оторваться от погони, невзирая на угрозу лобового столкновения с ни в чем не повинными водителями на встречной полосе. И это безумие могло закончиться на ближайшем съезде или первом попавшемся повороте, в который ему нужно было успеть вписаться. Но нет. Все только начиналось.

Где-то неподалеку раздалось несколько выстрелов. Инстинктивно пригнувшись под истошный вопль Полины, Илья едва не потерял управление. Стиснув пальцы на руле до побелевших костяшек, метнул на нее безумный взгляд. Вновь чудом избежал аварии.

— Забирайся назад! — убедившись, что Полина не пострадала, скомандовал Гордеев. — Быстрее!

Белый фургон было не видать, но черный седан... Нет, он не намеревался сдаваться и пошел на те же риски, что и Илья. Преследователь быстро нагнал «Мерседес», держась на небольшом, точно выверенном расстоянии, и полностью сменил стратегию, обрушив на него град свистящих пуль, отскочивших от блестящего черного металла в сгустившийся мрак.

От собственного крика у Полины зазвенело в ушах. Илье пришлось повторить свое распоряжение трижды, прежде чем она его расслышала и, как он велел, сползла под сидения. Вскоре Илья заметил заветный поворот, что вел к съезду на мост, благодаря чему можно было увести «Мерседес» со встречки. Вот только черный седан легко разгадал его замысел — иных вариантов быть не могло — и неуклонно следовал за ним, с пугающей частотой принимаясь обстреливать «Мерседес».

Из многообразия звуков отчетливее всего выделился звон битого стекла. Илья едва не схлопотал пулю в голову, успев вовремя податься вперед, а затем пригнуться, отчего «Мерседес» круто вильнул задом, невольно сбрасывая скорость. Гордеева слегка дезориентировало, но он быстро понял, что из-за этой заминки седан уже успел поравнялся с «Мерседесом». Обернувшись на авто преследователей, Илья рефлекторно потянулся к поясной кобуре: из открытого пассажирского окна высунулся человек в темном капюшоне и, опершись предплечьями на раму, направил на него пистолет.

Гордеев не успел уличить момент, чтобы вовремя достать оружие — преследователь без промедления начал стрелять. Низко опустив голову, Илья снял пистолет с предохранителя. Вытянул руку к пассажирскому окну. Дал ответный огонь.

В салоне седана начался переполох, и водитель прилично сдал, бесконтрольно заметавшись из стороны в сторону. Илья объехал очередную машину, что оставила за собой отголосок тягучего сигнала, ринулся вправо. «Мерседес» впритык прибился к седану, чуть отдалился, а затем ощутимым толчком прижал преследователя к тротуару вблизи пустующей автобусной остановки.

Седан громыхнул передним бампером об остановочный павильон, снося уличную урну. Илья проехал немного вперед, взял правее и тем самым полностью перекрыл собой черный автомобиль.

Он не помнил, когда в последний раз адреналин в его крови бурлил так же яростно, как сейчас. Илью била неконтролируемая гневная дрожь. Скрежетали челюсти, пальцы сжимались в кулак. Скользнув рукой с пистолетом по взмокшему лбу под липкой челкой, он выбрался из «Мерседеса» и уверенно зашагал к седану, у которого из-под капота вовсю валил пар.

Водитель был без сознания. Сидящий рядом пассажир, что только-только безжалостно палил по «Мерседесу», в тщетных попытках искал затерявшееся под ногами оружие. Мельком оценив обстановку, Илья медлить не стал. Распахнул дверцу седана и, хватанув безоружного стрелка за волосы, швырнул его на асфальт.

В лицо одного из преследователей прилетел тяжелый кулак, и он перекатился на бок, со стоном сплевывая густую кровавую слюну. Илья рывком опустился на землю, взявшись за куртку неизвестного, соскреб с асфальта его податливое тело. Прислонив гада спиной к переднему колесу седана, он за волосы поднял на себя его голову и угрожающе прошипел:

— Ты кто такой? Живо отвечай, сволочь!

Преследователь пошел неверным путем, решив отмалчиваться, и эта показная отстраненность завела Илью еще сильнее. Оттянув отросшие влажные волосы до болезненного мычания, он долбанул его головой о черный металл и низко склонился к искаженному болью лицу.

— Спрашиваю еще раз, — пророкотал Илья. — На кого ты работаешь? Какую цель преследовал?!

— Я ничего не знаю, — обессиленно проронил он и, шмыгнув носом, попытался задрать голову, чтобы остановить кровотечение.

Новый удар пришелся ему в живот. Подавившись воздухом, мужчина весь скрючился, и Илью перекосило, когда тот вновь жалобно застонал.

— Говори, сука, — потребовал Гордеев, вынудив преследователя вскинуть на него отрешенный взгляд сквозь полуприкрытые веки. — Если не начнешь говорить, я тебя заставлю.

— Стой... — крупно вздрагивая, он испуганно взметнул ладонь, едва Илья занес кулак над его рожей. — Я правда ничего не знаю... Я просто делал свою... — преследователь поперхнулся слюной и вяло отер вымазанное кровью лицо.

— Вот мразь. — Илью взбесило, как виртуозно этот урод ломает комедию, учитывая, что он совсем недавно безбоязненно целился ему в голову. Решил потянуть время? Гордеев в отвращении скривился и, резко двинув правой, заехал ему кулаком в челюсть.

— Я не знаю... — чуть не плача, хрипло вытолкнул из себя преследователь. — Нам сказали, в машине будет Вебер, а зачем он нужен — не сказали...

— Почему ты стрелял? — Илья схватил мужчину за грудки и грубо его встряхнул. — Отвечай! Вебера заказали? Только попробуй еще раз сказать, что ничего не знаешь, и я тебе все кости переломаю!

— Илья!

Гордеев обернулся на голос Полины, что с опаской приоткрыв дверцу «Мерседеса», давилась судорожными всхлипами. Он перевел взгляд на кряхтящего преследователя, снова посмотрел на Полину.

— Пожалуйста, Илья! — она надрывно заплакала и, неуклюже выбираясь из машины, рухнула коленями на асфальт.

Тут же отпустив свою жертву, Гордеев подскочил к Полине, отчего преследователь мешком завалился на бок и, перекатившись на живот, уткнулся лицом в землю. Полина же разрыдалась с новой силой, стоило ей прижаться к Илье, и осознание того, что сегодня они могли погибнуть, до нестерпимой тошноты ударило в голову.

Придерживая ее за плечи, Гордеев достал телефон из внутреннего кармана пальто и связался с Юрием Иванычем. Доложив о случившемся начальнику охраны, он получил от него определенные распоряжения и убрал мобильник обратно.

— Как ты? — пробегаясь глазами по Полининому лицу, прошептал Илья. — Не поранилась?

Она покачала головой, снова всем телом прильнув к нему.

— Все закончилось, Поленька, — утешающе приговаривал он, бережно поглаживая ее по волосам. — Не плачь, я рядом. Тебе больше ничего не угрожает.

— Я боялась, что тебя убьют, — всхлипнула Полина и со звучным хлопком зажала себе рот.

Илья вымученно улыбнулся.

— Ну что ты, маленькая моя?.. Не переживай за меня. Давай поедем к твоему отцу? Юрий Иваныч обо всем ему сообщил, и он скоро будет дома.

Она сильнее вцепилась в ткань мужского пальто — не могла отпустить Илью от себя, только не сейчас. Полина не знала, что пугало ее больше всего: вероятность погибнуть сегодня или то, что мог погибнуть Илья. Как ни крути, он был ее телохранителем. И что бы между ними ни произошло, его работа — защищать. До этого дня Полина не понимала, о чем ей втолковывал отец, и что до нее пытался донести сам Илья. Она ощущала себя глупым капризным подростком, который обесценивает чужие чувства и ни во что не ставит опытное мнение взрослого.

Гордеев помог Полине усесться на заднее сидение и захлопнул за ней дверцу «Мерседеса». Устроившись за рулем, он скинул пальто на соседнее кресло, и если еще минуту назад не ощущал боли или дискомфорта, то при резких движениях руками и корпусом почувствовал, как левое плечо обожгло огнем. Вслед за пальто сняв и пиджак, Илья досадливо поморщился: на белой рубашке ярчало разрастающееся кровавое пятно.

Полина тотчас заметила кровь на его плече, и ее охватила новая волна паники. На протяжении всего пути она уговаривала Илью поехать в больницу, но он лишь отмахивался — при таком ранении обращаться за медицинской помощью не было нужды. Однако Полину уже ничто не могло утешить, и когда они подъехали к дому семьи Вебер, ее накрыла настоящая истерика.

— Пожалуйста, Поля, успокойся, — без конца твердил Илья, встревоженно наблюдая, как она мечется по гостиной и чуть ли не выламывает себе пальцы. — Рана пустяковая, я в полном порядке.

— Ты не в порядке, — возразила она и, остановившись напротив Гордеева, заключила его лицо в дрожащие ладони. — Посмотри, как ты побледнел... У тебя уже губы посинели! Я ведь говорила, что тебе срочно нужен врач!

Он воровато обернулся и снова посмотрел на Полину.

— Послушай, — легонько встряхнув ее за плечи, отчеканил Илья, — со мной все хорошо. Возьми себя в руки, Поля. Пожалуйста.

— К чему это геройство?! Ты ранен! — Полина покосилась на плечо Гордеева и, округлив глаза, как если бы впервые увидела рану, схватилась в ворот его рубашки. —Илюшенька, не надо мне врать. Голова кружится, да? Хочешь воды? Точно! Тебе нужно прилечь! Пойдем, я помогу... Скорее, миленький...

— Полина! — Илья обеими руками перехватил ее запястья. — Сейчас придет твой отец, что ты делаешь?!

Она яростно замотала головой.

— Плевать мне на это!

— Но ты сама говорила, что он пока не должен о нас уз...

Гордеев умолк, услышав, как хлопнула входная дверь. Они с Полиной синхронно обернулись в сторону прихожей, а когда раздались тяжелые шаги, он резко отшагнул назад, оставив ее стоять с замершими в воздухе руками.

— Полина! — Альберт Робертович стремительно пересек комнату и, прижав к себе дочь, уткнулся носом в ее макушку. — Сокровище мое... Ты цела? С тобой все нормально?

Полина закивала, нетерпеливо высвобождаясь из отцовских объятий.

— Папочка, Илью ранили! — Она бросилась к своему телохранителю, что машинально отступил на шаг-другой. — Он истекает кровью! Ему срочно нужен врач!

Илья выпрямился, поймав на себе строгий взгляд губернатора. Сощуренно всматриваясь в лицо телохранителя дочери, он нехотя отстранился от нее и зашагал прямиком к нему.

— Что у тебя, Гордеев?

— Царапина, Альберт Робертович.

— Какая же это царапина?! — продолжала нагонять жути Полина. — Папа, чего ты ждешь? Сделай что-нибудь!

Илья ошарашено смотрел на нее и, незаметно для губернатора мотнув головой, многозначительно поджал губы.

— Ты просто перенервничала, — с нажимом произнес он. — Тебе нужно успокоиться и отдохнуть.

— Полина, — Альберт Робертович прижал ладонь к пылающей щеке дочери, — иди умойся, а потом приляг. Нам с Гордеевым нужно переговорить.

Она выжидательно взирала на отца минуту-другую, словно хотела сказать ему что-то еще. Но красноречивый взгляд Ильи заставил ее передумать, и Полина наконец сподобилась оставить мужчин наедине.

Альберт Робертович прошел к закрытому бару за роялем дочери, по неосторожности задев плечом незажженный торшер. Хлопнув деревянными дверцами, достал два стакана, прихватил бутылку коньяка и вернулся к Илье, мнущемуся возле дивана напротив настенного телевизора.

— Пуля? — поинтересовался Альберт Робертович и, поставив стаканы на журнальный столик, вынул из бутылки пробку.

— Вскользь зацепило.

Губернатор подошел поближе к Илье, что отчего-то потупил взгляд, и стал осматривать его руку.

— Легко отделался, — заключил Вебер. Не без труда подцепив плотно прилегающую ткань рубашки вблизи кровоточащей раны на плече Гордеева немногим выше локтя, он с треском надорвал ее в месте повреждения.

Илья дернулся, но не подал виду, что слегка обескуражен действиями губернатора. Меж тем Альберт Робертович взялся за графин и, вновь оценивающе оглядев рану, плеснул на нее немного коньяка.

Гордеев поморщился от боли, однако не дрогнул перед лицом губернатора, который продолжал поражать его своей отчасти небрежной заботой. Альберт Робертович сорвал с себя галстук и, обернув им бицепс Ильи, затянул крепкий узел.

— Жить будешь.

Он чуть заметно кивнул, поведя ноющим плечом.

— Благодарю.

— Что там произошло? Мне нужны все подробности.

Илья взялся рассказывать Альберту Робертовичу о случившемся, пытаясь излагать сбившиеся в одну кучу мысли коротко и ясно. Он отвечал на его вопросы в формате «да-нет», на что-то кивал, где-то категорично мотал головой.

— Я вот что не понимаю, — продолжал рассуждать Илья, вскинув глаза на губернатора.

— О чем ты? — Губы Вебера сложились в жесткую линию, и он отвернулся, чтобы плеснуть в стаканы немного коньяка.

Илья уже было собрался отказаться от предложенной выпивки, но вовремя спохватился и с благодарным кивком принял протянутый Альбертом Робертовичем стакан. Сделал обжигающий глоток. Отпил еще немного.

— Сперва преследователи пытались меня остановить, и я подумал, что они собирались похитить Полину. Но когда я развернулся, и они увидели, кто в машине, тут же стали стрелять. Мне казалось, преследуемая цель нужна им живой, но до того момента, пока они не узнали, кто там.

— Слишком много думаешь, Гордеев.

Илья нахмурился, требовательно глядя в глаза губернатора.

— Вам ведь известно, кто это мог быть. Но что им от вас нужно?

Альберт Робертович промолчал. Поставил коньяк на стол, придерживая пальцами обод стакана, и под светом люстры сверкнуло его обручальное кольцо, что он никогда не снимал.

— Завтра Полина останется дома. Займись пока своей раной, а вечером ко мне в офис. Заберешь премию.

— Мне не нужна премия.

Вебер обернулся к Илье, уставившись на него с откровенным непониманием во взгляде.

— Как это понимать?

Гордеев больше не смотрел на Альберта Робертовича со смирением или не так давно приобретенным чувством стыда. Прежде мягкие черты его лица исказились от наплыва злости, и грудь заходила ходуном от тяжелого частого дыхания.

— Деньги мне не...

— Твое дело — защищать мою дочь и не задавать при этом вопросов, — отчеканил Альберт Робертович, ткнув ему пальцем в грудь. — Мое — платить тебе за это.

Гордеев запыхтел, и складка меж его бровей сделалась глубже, вырисовывая на лице непрошеную эмоцию. Какие, к чертям собачьим, деньги, когда речь шла о жизни Полины?! Илья не мог выносить даже мысли, что он защищал ее только ради денег. Ему было отвратительно брать с ее отца плату за это, а потом как ни в чем не бывало ложиться с ней в одну постель.

Но главное вовсе не это. До сих пор быть в неведении... Это невыносимо злило. И то правда: кто он такой, чтобы вникать в дела семейства Вебер? Однако раз уж Илья был вовлечен в происходящее с этой семьей, то должен знать, откуда исходит угроза. Он больше не надеялся, что Альберт Робертович не ведает, от кого стоит защищать его дочь. Ему все известно.

— Что эти люди хотят от Полины? — потребовал объяснений Илья, более не скрывая истинных эмоций, пусть это и было крайне опрометчиво.

— Ты забываешься, парень, — предостерегающе покачал головой Альберт Робертович. — Советую тебе сменить тон.

— Они хотят ее похитить? — продолжал наседать Гордеев. — Убить? Им нужны ваши деньги? Власть? Что? Скажите мне. Я должен знать.

— Папа!

Вебер обернулся, и Илья последовал его примеру, хотя они только что чуть не испепелили друг друга испытующими взглядами: холодный светлый против обжигающе темного.

— Что такое, Полина?

— Я очень устала. — Она обняла себя руками, исподлобья посматривая на Илью. — Хотела поспать, но пока не хочу оставаться одна.

Альберт Робертович разом забыл обо всем, что происходило до появления дочери — при одном взгляде на ее бледное, изможденное лицо, его отцовское сердце болезненно сжалось.

— Ты можешь идти, Илья, — отчеканила Полина, и ее тон был не просто холодным — ледяным до мурашек по коже. В этом с ней сейчас не мог тягаться даже отец.

Но Илья и с места не сдвинулся. Его брови все еще были сурово сдвинуты, желваки гуляли под кожей, скованные напряжением плечи подергивались.

— Ты свободен, — повторила Полина, и это прозвучало подобно приказу, коему он был обязан подчиниться.

Илья до последнего не сводил с нее глаз, но в конце концов выпрямился, смиренно склонил голову перед Альбертом Робертовичем. Тихо ушел.

После горячей ванны Полина пребывала в полной прострации, сидя за туалетным столиком в своей спальне. Отец в отражении зеркала сосредоточенно заплетал ей косу, что всегда ее успокаивало, однако сегодня этот привычный ритуал не вызывал никаких особых эмоций. Полина выглядела безучастной. Много думала, что-то осознавала.

— Это был не несчастный случай. Маму ведь убили?

Руки Альберта в волосах дочери дрогнули, и он взметнул взгляд к зеркалу, где виднелось ее бледное, лишенное всякого выражения лицо.

— Ты знаешь, что тогда случилось.

— Знаю. Но мне нужна другая правда.

— Правда в том, дочка, что твоей мамы больше нет. Другой правды быть не может.

Полина уронила взгляд в стол — знала, что отец лжет. Но так ли необходима ей истинная правда? Скорее нет, чем да.

Потому что в итоге правда может оказаться невероятно жестокой.