Цена обещания

Когда они подъехали к ветеринарной клинике, Илья выскочил из машины первым. Полина вышла следом, сходу угодив каблуками в пробоины на раскуроченном асфальте. Схватившись за любезно протянутую руку телохранителя, она благодарно улыбнулась и, уже внимательнее глядя себе под ноги, старалась поспеть за его широким шагом.

Вика Гордеева встретила их в приемной. Полина держалась в стороне, но она сразу ее заметила и быстро сообразила, кем будет спутница брата. Полина чуть смутилась при кратком знакомстве с нею, но сумела замаскировать смущение приветливой улыбкой.

— Мой брат мне о вас рассказывал, — сдала Илью Вика, взявшись рассматривать новую знакомую, неосознанно жмущуюся к его плечу.

Полина учтиво кивнула и так же не обделила ее своим вниманием, отметив, что Вика была красивой женщиной с усталыми темными глазами, почти как у брата, и открытой доброй улыбкой — тоже как у него.

— И я о вас наслышана. Рада знакомству.

— Где Шейди?

Вика перевела взгляд на Илью и, вынув руки из карманов рабочего костюма, сделала жест в направлении коридора.

Шейди находился в отделении интенсивной терапии, что, по сути, не отличалось от обычной смотровой. Он лежал на кушетке под капельницей, и Илья помедлил с тем, чтобы к нему подойти. Сердце нещадно обливалось кровью при виде беспомощного животного с катетером на массивной лапе. Илья поморщился, сухо сглотнув. Осторожничая, все же подошел к кушетке, остановился рядом и запустил пальцы в белоснежную шерстку своего пса.

— Старичок, — голос его прозвучал тихо, с хрипотцой, — ну как же тебя угораздило?..

— Я поставила ему капельницу, чтобы восстановить водно-солевой баланс после затяжной рвоты, — отчиталась Вика. — Обезвоживание крайне опасно. УЗИ брюшной полости сегодня сделаем, ЭКГ. Ну, и дождемся готовности анализов крови и мочи.

— Он от тоски заболел, — склонившись над Шейди, бесцветно прошелестел Илья.

Полина перебрала вспотевшие пальцы на уровне живота, отщипнув немного легкой ткани блузки под расстегнутым пальто. Она стояла у дверей, не решаясь пройти вглубь кабинета, и наблюдала, как Илья осторожно поглаживает Шейди по голове и за ушами. Ей было неловко здесь находиться. Казалось, она вторгается во что-то очень личное, касающееся только его семьи.

Полина уже видела Илью в печальной задумчивости, когда он говорил о своем отце или о том, что в силу обстоятельств не может заботиться о Шейди. Однако в том, каким он представал перед ней сейчас, было что-то очень интимное.

— Брось, Илья, — строго одернула его Вика. — Что ты придумываешь?

Он покачал головой, прислушиваясь к тяжелому дыханию собаки.

— Шейди из-за меня слег. Я слишком редко его навещаю.

— Извините, я пока... пойду куплю воды в автомате, — пробормотала Полина, решив, что при этом разговоре ей лучше не присутствовать.

— Было приятно познакомиться, Полина.

Она робко улыбнулась Вике и попятилась к двери, не глядя нащупывая ручку.

— Взаимно.

— Не говори так, дорогой. — Вика подошла к брату и погладила его по спине, едва Полина вышла в коридор. — Ты же понимаешь, что он не молодеет. У животных, как и у людей, с возрастом всплывают проблемы со здоровьем.

— А ты как всегда, — криво усмехнулся Илья, не отнимая взгляда от Шейди. — Не видишь очевидного. Что с мамой, что здесь.

Она нахмурилась, подпирая руками бока.

— При чем здесь мама?

— Да так.

— Хватит уже винить себя во всем на свете, Илюш... — Вика устало оперлась ладонью на край кушетки. — Нельзя же так.

— Мама здорова?

— Здорова. На работе. Деньги, которые ты передал, не взяла.

Илья снова невесело усмехнулся, низко опустив голову.

— Какая гордая.

— Забудь. Я пополнила кубышку на черный день, — Вика улыбнулась брату, крепко стиснув рукой его плечо. — Спасибо, что заботишься о нас.

Он не сумел не улыбнуться сестре в ответ. Она всегда была такой: хвалила его за каждую мелочь, говорила, как он хорош собой, и что способен добиться всего, чего только захочет. Жаль, это не могло перекрыть полностью противоположных высказываний матери.

Илья нашел Полину в холле у автомата с напитками и закусками. Завидев его приближение, она блекло улыбнулась, и они вместе двинулись к выходу из клиники.

Пиджак под пальто сковывал движения, вдруг стал неудобным, душным, и Илье захотелось от него избавиться. Все же это совсем не его стиль. Он, может, и привык к костюму, но что брюки, что пиджак чересчур плотно сидели по фигуре, будто ограничивая его движения. А впрочем, так оно и есть. Илья был ограничен во многих вещах, и речь не только о работе. Словно сама жизнь установила свои рамки, за которые он никак не мог выйти. Может, Наташа права, и даже отъезд ничего не изменит?

— У тебя красивая сестра, — заметила Полина и хлопнула бардачком, откуда достала фруктовые леденцы, протягивая один из них Илье. — И вы очень похожи.

— Наверное. — Он благодарно кивнул, зашуршав оберткой сосательной конфетки. — Вика и правда красавица.

— Она не замужем? — перекатывая во рту леденец, спросила Полина.

— Нет. С мужчинами ей не везет.

Она поджала губы и развернулась к Илье вполоборота, как обычно делала, когда они разговаривали в машине.

— Очень жаль.

— Да. — Он с тяжелым вздохом откинулся на спинку сидения. — Подонков в этой жизни хоть отбавляй.

— Я верю, что хорошие люди рано или поздно смогут отыскать свое счастье. — Полина тихо рассмеялась над собой и стала разжевывать леденец, чтобы добраться до жидкой начинки. — Думаешь, я наивная?

— Ну, мне бы тоже хотелось в это верить. Но не забывай: счастье в мелочах.

— Я помню, о, великий мыслитель!

Илья хохотнул над насмешливым тоном Полины, но улыбка быстро сползла с его лица, и он безучастно уставился в лобовое стекло. Погода испортилась. Пошел снег.

— С Шейди все будет хорошо, — вкрадчиво проронила Полина, а когда ее ладонь накрыла руку Ильи, лежащую у него на бедре, он повернул голову и наткнулся на ее ободряющую улыбку. — Но ты не подумай, я не пытаюсь так тебя утешить, — неожиданно посерьезнела она. — Просто мне это интуиция подсказывает.

Уголки его губ дрогнули, чуть изогнулись, проясняя смурное выражение. Илья выскользнул из-под Полининой ладони и, сгребая рукой ее пальцы, осторожно притянул их к губам. Она замерла, широко распахивая глаза, а когда он стал покрывать поцелуями тыльную сторону ее ладони — медленно, с небольшими паузами, — у нее перехватило дыхание.

Илья смежил веки, ласково скользнув по ее коже кончиком носа, прижимаясь губами и перебирая пальцы с короткими, как всегда стриженными под корень ногтями. Руки Полины были нежными, но страшно холодными. Гладкие, белые — хотелось ощутить их на своей коже. Илья позволил себе представить, что бы почувствовал, прикоснись она этими холодными пальцами к его телу. Наверняка его бы прошибла дрожь от контраста температур. А может, вовсе не из-за этого, а потому что к нему прикоснулась именно она.

Полина придвинулась ближе, уже неведомо в который раз мысленно отвергая существование разделительной панели между креслами. Высвободив руку из ладони Ильи, она мягко накрыла ею его теплую гладкую щеку, и от неожиданности он резко вскинул на нее глаза. Поразившись такому, казалось бы, простому и невинному действию, Илья обнаружил, что Полина смотрит на него открыто и без стеснения, разглядывает его, изучает, запоминает. Та самая дрожь, о которой он только что задумывался, теплой волной прошлась по всему телу, и дыхание участилось, порождая цепную реакцию.

Илья осознавал, что не сумеет сдержаться. Его взгляд нескромно скользнул к губам Полины, и едва она успела это заметить, тотчас же оказалась вовлечена в поцелуй.

В самые первые секунды он был осторожным, даже робким. Но потом его поцелуй сделался более напористым, сопровожденным судорожным придыханием, от которого у Полины все внутри всколыхнулось. Она зажмурилась от новых ощущений и, притянув к лицу Ильи вторую руку, в бесстыдной настойчивости приблизила его к себе за голову.

Он уже не мог остановиться. Целовал Полину самозабвенно, без счета времени и без учета обстоятельств. Илья углубил поцелуй, мягко скользнув в ее рот языком, и она содрогнулась, крепче обхватив ладонями его лицо. Съеденная давеча конфета придавала их поцелую особую сладость, и она наслаждалась ею, влажно проводя языком по его губам и смело проникая в глубину рта. Полина с нажимом оглаживала свежевыбритую кожу его щек большими пальцами и незаметно даже для себя спустилась ниже, к его шее, пробираясь ладонью в волны волос на затылке. Голова кружилась, в ушах гудело, в животе все приятно скручивало, но вместе с тем почти болезненно тянуло. Она не хотела, чтобы это мгновение заканчивалось: целовать Илью, вплетая пальцы в его волосы, ощущать, как крепкие руки смыкаются на ее талии, и как остро податливое тело реагирует на его близость — казалось, ничто не сможет заставить Полину от этого отказаться.

В какой-то момент Илья порывисто выдохнул в ее раскрытый рот и, заломив брови, рывком подался вперед. Она невольно подчинилась его неожиданному напору, позволяя ему стиснуть ее бедра обеими руками. Его язык проник особенно глубоко, едва Илья прошелся по нижнему краю юбки и настойчиво забрался под ткань, цепляя чуть шероховатыми ладонями плотный капрон колготок на бедрах Полины.

Она едва не выплюнула гулко бьющееся сердце, задыхаясь от яркости ощущений, затмевающих разум. Полина легко могла признать, что лишена возможности мыслить ясно, но в голове вдруг что-то щелкнуло, и она враз «протрезвела». Отстранилась в необъяснимой обеспокоенности и, крепко удерживая Илью за голову, уставилась на него в промелькнувшем смятении.

Он открыл глаза. Сморгнув пелену, заметил, как она встревожилась. Илья тяжело дышал, и его взгляд, обращенный к Полине, сквозил недоверием, даже разочарованием. Но когда до Ильи дошло, как далеко он сегодня зашел, выражение его лица переменилось, и подобие растерянности легло на него мрачной тенью.

— Прости, пожалуйста, — на выдохе пробормотал он, спешно выравниваясь на своем сидении. Илья резким движением зачесал волосы назад и, костеря создателей узких брюк от костюма, что сейчас до боли давили в паху, ударился затылком о спинку кресла. — Поля... Прости, мне не стоило так...

— Нет-нет, — тяжело сглатывая, зачастила она, — все хорошо, правда. Просто... Просто я...

— Ты не должна ничего объяснять, — прерывая поток ее бессвязной речи, твердо проговорил Илья. — Я пересек все границы. Это моя вина.

Полина быстро заморгала в попытке понять, насколько могут быть правдивы его слова. Они оба пересекли границы. Но кто их установил? Альберт Вебер? Или все дело в разнице их статусов? Потому как очевиднее некуда, что Полина никаких границ не устанавливала.

Она долго обдумывала события этого дня. Илья тогда перевел тему, поблагодарил ее за поддержку и почти ничего больше не говорил, кроме пары дежурных фраз, вроде, «вот это снег валит» или «похолодало как, заметила?» Полина тоже к диалогу не рвалась, а по приезде домой решила, что все испортила, и Илья больше не предпримет попыток к такого рода сближению. Ей представилось, будто впредь он будет держаться на расстоянии — как всегда вежливый и обходительный, но уже сдержанный, чужой; что его руки больше не обожгут ее прикосновениями, и он станет отводить глаза, избегая столкновения взглядов. Но Полина отказывалась от этого — не хотела как раньше. Напротив, она хотела, чтобы Илья снова прижимал ее к себе так, что дух захватывало, и его горячие губы заставляли терять рассудок. Полина грезила о его нетерпении, о той дикой, неконтролируемой потребности ее целовать, которую так ясно почувствовала в тот день. Но она оттолкнула его. Вынудила извиняться, оправдываться. Что если Илья решил, будто ей это не нужно? Что если поверил ее секундной оторопи, а не дрожи пальцев в его волосах, учащенному дыханию и всем тем немым признаниям, заключенным в каждом ее рваном выдохе?

Они оба понимали, что происходит. Илья все осознал не так давно, но, мысленно возвращаясь в недалекое прошлое, догадался, что как только их с Полиной формальные отношения обернулись дружескими, ему хотелось больше, чем он мог себе позволить в качестве ее телохранителя. Возможно, даже больше, чем мог позволить, будучи другом. Но о какой дружбе может идти речь, если едва невидимая черта между ними стиралась, и они становились просто мужчиной и женщиной без привязки к статусам, Илью тянуло оказаться к ней непозволительно близко? Однако он брал себя за горло, если им правило желание вновь потерять голову рядом с ней, и напоминал себе, что они с Полиной были не просто мужчиной и женщиной. Она — недосягаемая дочь губернатора. А он — лишь ее очередной телохранитель.

Правда, это не мешало им продолжать проводить время вместе, пусть Илья и отличался некоторой сдержанностью, опасаясь, что недавний эпизод мог навредить их беззаботному общению — на этот счет Полина не ошиблась. В один из вечеров, когда она предложила перекусить вместе, он обмолвился, что его недавнее предложение посмотреть спарринги в боксерском зале еще в силе. Она призналась, что и сама думала об этом, но спросить, когда можно прийти, не решалась. Илью позабавило, как Полина серьезно отнеслась к тому, что для него было обыденностью, и сказал, чтобы на грядущий вечер пятницы она ничего не планировала.

Полина всю неделю жила с мыслями о намечающемся мероприятии, но с Ильей об этом не заговаривала — ей было неловко оттого, что она хотела еще раз увидеть его на ринге. Вместе с тем воспоминания о подпольном поединке с Мельницей заставляли ее немного нервничать, но едва Полина переступила порог спортзала, волнение заметно схлынуло: здесь ничего не напоминало «подполье», где она побоялась бы оказаться вновь. К тому же то, как Илья мягко взял ее за руку, взволновало Полину куда больше незнакомой обстановки.

Несмело шагая по залу вслед за Гордеевым, облаченным в тренировочную форму, она смотрела по сторонам, обдаваемая смесью самых разнообразных запахов: пота, кожи перчаток и боксерского инвентаря, чьих-то несвежих носков и мешанины из мужских дезодорантов. Но, невзирая на то, что у нее аж глаза заслезились от спертости воздуха и обилия «ароматов», виду Полина не подала, а потом и вовсе привыкла.

К тому моменту, как они с Ильей пришли в боксерский зал, многие спортсмены уже разминались перед спаррингами. Первыми Гордеева заметили его «братья» и, отвлекшись от своего занятия, налетели на него с приветственными рукопожатиями. Илья уточнил, помнят ли они Полину, и покуда Серега с Димой согласно закивали, Сашка накренился в его сторону, шепотом спросив, не хочет ли он, случаем, кое-что им рассказать? Илья отмахнулся, строго зыркнув на Александра, и тот сходу понял, что все вопросы потом, да и совсем не факт, что Гордеев сподобится на них ответить — он не любил распространяться о своей личной жизни и редко говорил об этом даже с «братьями».

Полина сдержанно улыбалась, нет-нет да озираясь вокруг, и прежнее волнение уже совсем перестало ее одолевать. Рука Ильи на ее пояснице в знак поддержки, его пусть непродолжительные, но красноречивые взгляды, довольная улыбка на губах и беззаботный смех в компании друзей — все это отзывалось теплом у нее на душе. Он был в своей стихии, на своем месте, и то, что Полина являлась частью всего этого, откликалось в ней распирающим чувством радости. Ко всему словоохотливые «братья» то и дело вовлекали Полину в беседу, отчего она нисколько не ощущала себя здесь лишней.

Меж тем в разговор компании охотно вклинивались и другие боксеры, и пока одни просто подходили поздороваться, игнорируя присутствие Полины, другие принимались безостановочно чесать языком, иной раз затрагивая не самые приятные темы, одной из которых стали подпольные бои.

— Я слыхал, ты Мельницу в «подполье» нокаутировал.

Полина машинально взглянула на Илью, что неожиданно помрачнел от вопроса Марата, его знакомого.

— А ты знаешь Мельницу? — недоверчиво выпалил Александр.

— Его на районе много кто знает, — Марат подошел поближе и произнес тихонько: — Он мужика одного по случайке вальнул, прикиньте? Говорят, просто припугнуть хотел, чтоб место свое знал, а вышло вон оно как.

Илья досадливо поморщился, роняя взгляд в пол и принимаясь бесцельно блуждать глазами по обуви друзей и едва различимому узору прорезиненной поверхности. Он и сам однажды поступил так же, как Мельница. И едва Илья подумал об этом, его затошнило.

— Лучше бы ему и дальше драться на улице, — бесцветно бросил он.

Полина заметила резкую перемену в его настроении: буквально только что Гордеев увлеченно болтал с друзьями, а теперь всем телом напрягся, посуровел на глазах и стал нервно кусать губы. Она не понимала, почему он столь негативно отреагировал на упоминание о Мельнице — не знала, в чем заключен его тяжкий грех.

— Я, кстати, давно еще сказать хотел... — Серега с недоверием прошелся взглядом по примолкшей Полине, явно недовольный тем, что она стала свидетелем этого разговора.

— Что? — Димка толкнул его плечом. — Давай говори, только интригу тут нагонять не надо — вспотеем.

— Илюх, Мельница же реванш взять хотел.

Полина снова бросила взор на своего телохранителя, что кривил губы, стискивал челюсти и беспокойно перебирал пальцами опущенных вдоль тела рук.

— Ты его опозорил, и так просто он это не оставит, — продолжал Серега, от чьего внимания так же не ускользнуло то, как Илья напрягся.

— Я боксировал честно. Не мои проблемы, что он неспособен принять поражение.

— Че, больше против него не встанешь? — с озорной ухмылкой спросил Марат, внесший смуту в прежде безобидное общение компании.

— Мне это незачем, — отчеканил Илья.

— И правильно, — ободряюще хлопнул его по спине Димка. — Не лезь ты в это, Илюх. Он того не стоит.

Гордеев ничего не ответил, а когда повернулся к Полине, она непроизвольно вздрогнула, сжимаясь под его напряженным взглядом. Он смотрел строго, с укоризной, с какой-то неясной претензией — очевидно, как и Серега, был не в восторге от того, что она здесь невольно грела уши. Но чем дольше Илья вглядывался в Полинино лицо — сплошное недоумение, тем стремительнее возвращался к себе прежнему. Отряхнувшись от наваждения, он улыбнулся, и она ответила ему тем же, незаметно выдыхая с облегчением.

Илья повел Полину поближе к рингу, вновь осторожно накрывая ладонью ее поясницу, и на ходу объяснил, в чем суть тренировочных боев, и каких правил нужно придерживаться. Она снова убедилась, что «подполье» — совершенно иной мир, а когда на ринг вышла первая пара бойцов в шлемах, перчатках и с капами во рту, для Полины впервые открылся мир бокса.

— Я Маша, — представилась низенькая блондинка, занявшая место у ринга рядом с Вебер.

— Полина, — вежливо отозвалась она, пожимая ее протянутую руку.

— Я тебя тут раньше не видела, — заметила Маша и взглядом обратилась к рингу. — Во-о-он тот, в красных шортах — мой жених, — она расплылась в широкой улыбке, указывая в синий угол. — Ему что спарринг, что бой — все одно. Фиг заставишь шлем надеть! Я ему: голову береги, она у тебя одна! А он мне: голова у меня, может, и одна, зато непробиваемая!

Полина рассмеялась, поглядывая на Машиного жениха, что с недовольной миной поправлял шлем на «непробиваемой» голове.

— А твой кто? — неожиданно поинтересовалась она.

Полина смешалась под ее пытливым взглядом, растягивая губы в робкой улыбке. Вероятно, Маша решила, что она тоже пришла с возлюбленным, и Полина не знала, как ответить на ее простой вопрос. Дело в формулировке: она не могла назвать Илью «своим» с той же легкостью, с какой Маша говорила о собственном женихе. Ей и так было не разобрать, к чему у них все идет, не говоря уже о том, чтобы произнести это вслух.

— Я... — Полина повела плечом и, привстав на цыпочках, отыскала глазами Илью, что стоял у красного угла ринга, переговариваясь с Александром. — Я пришла с Ильей, — наконец нашлась с ответом она.

— А-а, понятненько, — закивала Маша, а уже через секунду все ее внимание захватил боксерский поединок.

Она нетерпеливо подпрыгивала на месте, размахивала руками, улюлюкала, и с каждым восторженным выкриком ее жених то «зайкой» оборачивался, то «котиком», и Полина не удержалась от беззлобной усмешки: тяжеловес в красных шортах ни на зайку, ни на котика совсем не походил. Однако едва закончился раунд, в котором он явно одержал верх, Маша завизжала еще громче, и по «зайке» было видно, как он млеет перед этими милыми прозвищами, хотя только-только с остервенением лупил по морде своего спарринг-партнера.

Рядом с Машей Полине все труднее было оставаться безучастной, да и окружающие сдержанностью не отличались. Парни бойко скандировали имена приятелей, подстегивая их в стремлении к победе, а тренер постоянно раздавал указания каждому из бойцов с криками: «Руки держи! Не опускай! Джебом отвлекай! Смещайся, смещайся! Уходи, закручивай!» Полина только и успевала бегать глазами от одного боксера к другому, и невольно сощуривалась, если кому-то из них крепко прилетало.

Все вокруг напитывались энергетикой этого места, и казалось, даже воздух накалился до предела. Боксеры и сторонние наблюдатели становились единым целым, дышали одним воздухом, жили одним мгновением, обуреваемые схожими эмоциями. Однако люди в этом зале отличались от толпы в «подполье», что приходила туда совсем за другим. Кровь, боль, зрелищность и непредсказуемость исхода таких боев — они жаждали увидеть шоу, где были задействованы не спортсмены — безумцы, многие из которых ни во что не ставили собственную жизнь. Но в боксерском зале Павла Уфимцева для шоу места не было: здешние бойцы демонстрировали результаты изнурительного труда, дисциплины, дух здорового соперничества и жажду первенства. Они боксировали не за деньги и уж тем более не за признание праздной толпы — это было возможностью стать сильнее, лучше, проверить силы и отточить навыки.

В какой-то момент Полина перестала отличаться от окружающих. Она с живым интересом преодолевала раунд за раундом вместе с бойцами, тогда как в «подполье» могла лишь в страхе дожидаться, когда все закончится. А потом на ринг вышел Илья — и Полина поняла, почему для Маши несколько поединков назад все вокруг в одночасье потеряло смысл.

Он встал напротив высокого и столь же крепкого боксера, и после того, как они стукнулись перчатками, Полина перестала дышать. Илья и его спарринг-партнер подпадали под категорию полутяжелого веса, однако он так легко перемещался по рингу, безошибочно уклоняясь от ударов, что в сравнении с ним Полина ощущала себя негнущимся куском древесины. Илья превосходно владел комбинациями и защитными приемами, но ее приятно поразило не только его техническое мастерство — в боксе главным преимуществом оказались вовсе не сила и скорость реакции, а ум, тактика и точный расчет.

Бойцы отпахали уже четыре раунда, в каждом из которых Гордеев занимал лидирующую позицию. На самом деле, было видно, что он откровенно превосходит своего соперника. И когда Полина поймала себя на этой мысли в перерыве между раундами, ей вспомнилось, как Илья однажды упоминал, что тренер нашел его талантливым боксером еще в юности. Судить об этом с тем же профессионализмом, что и Михалыч, она не могла, но воочию видела, насколько Илья отличался от других. Он горел своим делом. Казалось, он был рожден для ринга. И Полине подумалось, что ни один боец из «подполья», вроде Мельницы, никогда не сможет встать с Ильей в один ряд.

Вероятнее всего, она рассуждала о нем так высокопарно под нахлынувшей эйфорией, и пусть Полина не выражала эмоции столь же откровенно, как Маша, они страшно переполняли ее. Она испытывала что-то сродни чувства гордости и покуда смотрела на Илью в тренировочном бою, у нее не оставалось сомнений, что он с тем же успехом мог одержать победу и на мировой арене. Полина не сочла подобные измышления чересчур наивными — она искренне верила, что Илья мог бы дотянуться до любых высот.

— Это было потрясающе! — блуждая широко распахнутыми глазами по его раскрасневшемуся лицу, открыто восторгалась Полина. Она была так взбудоражена, что, казалось, вот-вот примется подпрыгивать на месте.

Илья с улыбкой промокнул лоб и шею под волосами маленьким полотенцем, скинув перчатки в раскрытую спортивную сумку у подножия ринга.

— Спасибо, Поля.

— Нет, правда, — продолжала она, решив, что была недостаточно убедительной. — Ты оказался прав, Илья: здесь все совсем не как в «подполье». И прости, что я как-то решила, будто бокс — это насилие. Теперь я понимаю, почему ты так предан своему делу. Это действительно может эмоционально наполнить даже зрителя. Наполнить, а потом опустошить, чтобы...

— ...чтобы наполниться вновь, — закончил за Полину Гордеев, коротко рассмеявшись. — Надо же, ты запомнила ту бредятину, что я тогда нес.

— А я не говорила? Мне понравилась эта мысль.

— Я рад, что ты хорошо провела время.

— Да, спасибо тебе. — Полина обернулась через плечо, глядя на то, как расходится народ — кто в раздевалку, а кто сразу на выход. — Знаешь... — убедившись, что поблизости никого нет, она шагнула к Илье чуть ли не вплотную, — с тобой я начала смотреть на многие вещи совершенно другими глазами и благодарна тебе за это. Раньше я не искала счастья в мелочах, а теперь понимаю, как важно предавать осмыслению даже незначительные события и находить в них маленькие радости, из которых и складывается ощущение, что ты счастлив и живешь полноценную жизнь.

Илья смотрел на Полину с негаснущей улыбкой, покуда ее все сильнее одолевали неутихающие эмоции. Она еще толком не пришла в себя: щеки пылали от духоты, взлохматились волосы, увлажнившиеся на висках и загривке, глаза искрились радостью и грудь тяжело вздымалась от частого дыхания. Илья не мог отвести от нее взгляд и был готов поклясться всем, что у него осталось: красивее женщины он прежде не встречал.

Ему хотелось возразить на ее слова, сказать, что непричастен к тому, как Полина теперь смотрит на вещи и учится находить счастье в мелочах. Но едва Илья нашел в себе силы заговорить, дабы так беззастенчиво не засматриваться на нее, очаровываясь еще больше, чем уже был очарован, его наглым образом прервали.

«Братья» надеялись затащить Илью в ближайшую забегаловку, где они нередко собирались по пятницам, но он и слушать не стал — отказался, упомянув об обязательстве доставить Полину домой. Впрочем, «обязательство» — слишком громко сказано. Илья не мог дождаться, когда они останутся только вдвоем, чтобы исподтишка смотреть, как двигаются ее губы при разговоре, и в полутьме улиц в тон улыбке сверкают глаза. Так, думая лишь об остатке вечера наедине с Полиной, он старательно отмахивался от каждого, кто пытался развести его на пустую болтовню.

Она мялась неподалеку от тренерской, дожидаясь, когда Илья договорит с Михалычем — уж ему отказать в недолгой беседе стало бы банальным неуважением. Вскоре зал и раздевалка совсем опустели, а потом на выход двинулся и тренер, что припечатал к груди Ильи связку ключей, наказав ему закрыть помещение и не забыть погасить везде свет.

— Поль, подождешь меня в холле? Ополоснусь по-быстрому.

Она кивнула, а когда Илья скрылся в раздевалке, опустилась на диванчик у входа, пристроив сумочку под боком.

Через пару минут послышался шум воды из душевой, и Полина невольно обернулась, всем телом ощущая прилив необъяснимого волнения. Пережитые эмоции все не отпускали, и под их натиском она принялась нервно постукивать ногой по кафельному полу тесного холла. Сегодня Полина смогла отвлечься от переживаний о том, как оттолкнула Илью тогда в машине, но теперь, когда все закончилось, они навалились на нее с удвоенной силой. Вероятно, не будь она сейчас так перевозбуждена, соображения об этой оплошности дождались бы предстоящей ночи. Однако ни отложить тревожные мысли на потом, ни отряхнуться от них не представлялось возможным.

Полина знала, что едва этот вечер закончится, все вернется на круги своя: Илья так и будет держать дистанцию, а она — бесконечно себя ругать за то, как глупо поступила в тот день. И ей вдруг подумалось, будто если не предпринять что-то прямо сейчас, он окончательно утратит стремление сблизиться с ней, как с женщиной. Тогда они останутся просто телохранителем и подопечной, подавляя чувства, сдерживая влечение, заглушая потаенные мысли друг о друге.

Полина не могла этого допустить. И то, что вдруг пришло ей на ум, ошеломило своей фривольностью. Она резко поднялась на ноги, метнувшись в сторону выхода из зала, вернулась обратно к диванчику, стиснув шею ледяной рукой, рывком опустилась на сидение. Откуда в ней такая безнравственность?! Полина стыдилась даже представить задуманное — не то что осуществить! Но назойливое «сейчас или никогда» в помутившемся разуме толкало ее на безрассудство. Действительно: когда, если не здесь и сейчас? Она понимала, что не сможет открыто сказать Илье о своих чувствах к нему, пока они говорят о будничном, точно так же, как не осмелится сунуться к нему с поцелуями, что сама же ранее и пресекла. Не будет более подходящего момента для того, чтобы ничего не пришлось объяснять и ни в чем открыто признаваться, лихорадочно подыскивая нужные слова.

Она тихо вошла в пустую раздевалку, бросив мимолетный взгляд на скомканные тренировочные вещи Ильи на деревянной скамье и открытую дверцу кабинки. Полина втайне надеялась, что шум воды вот-вот стихнет, и до того, как Илья выйдет из душевой, она успеет вернуться обратно в холл, отказавшись от намерения пойти на поводу у своего безумства. Но покуда Полина противоречила самой себе, ее дрожащие пальцы уже взялись за пуговицы на рубашке, вынимая из петель одну за другой.

Полина покосилась на свою одежду, брошенную рядом с формой Ильи, опустила глаза к скромному кружеву белья на часто вздымающейся груди. Словно намеренно оттягивая время, она задумалась, когда успела настолько повредиться умом, что даже была готова переступить через женскую гордость, забыв о стеснительности. Полина не задавалась вопросом, достаточно ли сейчас хороша, чтобы позволить себе это — она не думала ни об одной из вещей, что в другой ситуации обязательно бы по-женски ее взволновали. Полина осознавала, что собиралась сделать, и к чему это может привести. Но все равно оставалась тверда в своем решении.

Каждый беззвучный шаг приближал ее к неотвратимому. Стук капель воды о напольный кафель становился все громче, отчетливее, и Полину предательски затошнило от волнения. И все-таки, она была сумасшедшей, раз от Ильи ее отделял всего один поворот, за которым он в неведении принимал душ. Сумасшедшей и полностью нагой.

Руки дрожали, ноги едва не подгибались в коленях, губы были искусаны до кровоточащих ранок, но Полина таки преодолела тот самый поворот, оказавшись у рядка душевых без дверцы и даже шторки, отделанных белой кафельной плиткой с потемневшей от времени затиркой, и оборудованных стойкой для душа далеко не первой свежести. Упершись глазами в широкую спину Ильи, что стоял под напором воды и обеими руками смывал с волос мыльную пену, она совершила еще один шаг и коснулась его ладонью между лопатками.

Он вздрогнул, резко оборачиваясь через плечо. Проведя рукой по лицу, изумленно моргнул, широко распахнул глаза и без стеснения всем телом развернулся к Полине, невольно скользнув взглядом от ее макушки до босых ног и обратно. Илья мельком решил, что поскользнулся на кафеле и, наглухо разбив голову, витает в бесстыдных грезах, если видит то, о чем едва ли позволял себе фантазировать. Однако он быстро понял, что обнаженная Полина напротив — не обманчивая иллюзия. Она была самой что ни на есть реальной.

Илья не пытался разобрать, почему она здесь — голая, молчаливая, несколько растерянная, но вместе с тем решительная. Он бы не посмел задавать вопросы — все было ясно без слов. А потом их взгляды встретились, и уже ничего нельзя было вернуть назад.

Невозможно понять, кто привел в работу бомбу замедленного действия первым — они одновременно, с неотличимой решимостью подались навстречу друг другу, неизбежно сталкиваясь телами. Илья мокрыми ладонями обхватил Полинину голову, впиваясь в ее губы жадным поцелуем, но тотчас же отстранился — не в стремлении все прекратить, а чтобы снова встретиться взглядами, задыхаясь от вспышки жгучего желания, прочесть все незаданные вопросы и невысказанные ответы в серых глазах и слиться с ней губами вновь, лишаясь возможности подумать, осмыслить, предотвратить.

Исчезло все: предостережения Альберта Вебера и опасения разрушить доверительные отношения; стерлись все границы и рамки, уже неведомо кем и когда установленные. Окружающее пространство уменьшилось, сузилось до размеров этой душевой и, казалось, не пропускало извне даже воздуха.

Полина не помнила, чтобы ее прежде кто-нибудь так целовал. Не помнила, чтобы сама так целовала мужчину. В спину били упругие струи воды, но она почти этого не замечала, пока они с Ильей остервенело терзали губы друг друга, кусались, ударялись зубами. Она отчаянно жаждала ощущать жар его дыхания на коже, прижиматься к твердой груди до нехватки воздуха, чувствовать сильные руки на своем теле, губы на губах и влажность языка в глубине рта. Она нестерпимо хотела его. И не намеревалась этого скрывать.

Полина едва не лишилась чувств, оттого как крепко Илья стиснул ее талию и, не разрывая поцелуя, припечатал к стенке душевой, врезаясь в нее своей ощутимой твердостью. Вновь отстранившись, Илья провел руками по ее ребрам, большими пальцами касаясь подрагивающего живота, судорожно сглотнул при виде напрягшейся полной груди и порывисто накрыл ее ладонями, заставляя Полину в слабом стоне распахнуть рот.

Она дышала прерывисто, часто, и откровенно подставлялась горячим губам Ильи, сомкнувшимся на ее соске. Запускала пальцы в мокрые завитки его волос, сжимая у корней, царапала ногтями кожу головы. А когда он сильнее вжался в нее своим возбуждением, Полина застонала громче, до неощутимой боли закусывая губу.

Она поцеловала Илью с новой силой, с какой-то варварской ожесточенностью, напористо проталкивая язык в его рот. Он зажмурился, стискивая ее ягодицы, двинул бедрами, поймал ртом очередной Полинин стон и едва сдержал свой, ощущая, как ее острые соски скользят по его груди. Ослепленный неконтролируемой страстью, Илья себя не помнил: путался рукой в длинных черных волосах, смыкал пальцы сзади на тонкой шее, проводил ладонью от узкой талии к плотным бедрам, вжимая Полину в себя до потемнения в глазах. И несмотря на то, что все чувства, все эмоции и ощущения были реальными, как и сама Полина в его объятиях, Илья с трудом верил, что может вот так прикасаться к ней, так откровенно ласкать, целовать, чувствовать, как она всем своим существом отзывается, как льнет к нему нежным телом, желая большего. Однако в какой-то момент он подумал, не стоит ли ему остановиться? Заглянуть Полине в глаза, спросить, хочет ли она дойти до точки невозврата, готова ли изменить все, что было между ними до этого момента? Однако они уже стояли у самого края, и Илья не сумел отшагнуть назад. Он был готов упасть. Все равно это случилось гораздо раньше.

Илья резко приподнял Полину над полом, усаживая ее на себя, и она сдавленно вскрикнула, в страхе хватаясь за его плечи и крепко обвивая ногами талию. Он перехватил отзвуки ее голоса ртом, и они вновь встретились языками, заполняя пространство вокруг себя музыкой влажного поцелуя. Намертво прижатая к груди Ильи, Полина дрожала от нетерпения, ощущая, как его возбуждение упирается меж ее ног, и исходила влагой, невольно потираясь о его каменную плоть. Илья целовал ее, ласкал грудь губами и языком, чем доводил до исступления, и Полина боялась, что еще мгновение — и она опустится до того, чтобы начать умолять его больше не медлить и заполнить собой отравляющую ее существование пустоту. И он это мог. Или только лишь он.

Полина уперлась затылком в кафельную стену, когда вдавив пальцы в кожу ее бедер, Илья несдержанно насадил ее на себя, вырывая из нее громкий протяжный стон в его раскрытый рот. Позволив Полине немного привыкнуть к нему, он воззрился на нее затуманенным темным взглядом, и она задрожала в еще большем неистовстве, потому что Илья смотрел не на нее — он смотрел в нее: глубоко въедаясь и отпечатываясь навсегда.

Полина царапала кожу спины о сухую межплиточную затирку в заданном Ильей бешеном ритме: он яростно вбивался в нее, то удерживая за бедра, то упираясь ладонью в стену, просунув руку ей под колено. Но она не чувствовала ни пощипывания царапин на коже, ни того, как прикладывалась затылком о кафель, — только Илью глубоко внутри себя и каждое его порывистое движение, каждый частый вдох и шумный выдох, собственные жалобные стоны, впитывающиеся в стены душевой, и звуки слияния их мокрых тел, растворяющихся в шуме воды. И пусть иной раз Полина болезненно сводила брови от глубины его проникновения, ей все равно хотелось, чтобы Илья оказался в ней еще глубже и наполнил настолько, что смог вытеснить собой все стороннее, и так давно потерявшее для нее смысл.

Балансируя у самого края, Полина чувствовала, что ее вот-вот накроет оргазмом, и в страхе упустить это давно забытое ощущение, рваным шепотом просила Илью не останавливаться, лишь бы он не сменил положение или не сбился с темпа. Однако Илья и без того понял, насколько она близка. Он глубоко ее поцеловал, прижался к ней лбом и поймал ртом протяжный высокий стон.

Полина обмякла в тщетных попытках сморгнуть черноту перед глазами, невольно прислушиваясь к высокочастотному гулу в ушах. Отголоски удовольствия обволакивали каждую клеточку ослабшего тела, позволяя ей сполна прочувствовать это. Но Илья не дал Полине опомниться. Стремительно поставив ее на подрагивающие ноги, он придержал ее за плечо, и она сквозь не сошедшую поволоку смотрела, как Илья резко задвигал рукой, подводя себя к тому, что пару мгновений назад испытала Полина. В ту же секунду он глухо застонал, и от этого низкого стона ее окатило новой волной жара, будто усиливающего остатки внутренней пульсации.

Упершись лбом в стену рядом с Полиной, Илья провернул металлическую рукоятку на смесителе, отчего уже привычный фоновый шум воды тотчас стих. Она протянула ладонь к его ходившей ходуном груди, прильнула к нему и вскинула усталые глаза, где Илья мгновенно растворился, и без того ощущая себя бестелесным сгустком энергии. Меж тем Полина заворожено смотрела, как с его мокрых волос стекают капли воды, и как Илья смаргивает влагу с темных ресниц. Она не могла отнять взор от черноты его глаз, выраженной линии напрягшейся челюсти, зацелованных ею приоткрытых губ. Приподнявшись на цыпочках, Полина обвила Илью руками за шею с намерением его поцеловать, и именно в этот момент подумала, что порой стоит на все плюнуть и поддаться своему безрассудству. Потому что сегодня ее безрассудство положило начало очередной новой главы, где она и ее телохранитель — просто влюбленные мужчина и женщина, достаточно осмелевшие для того, чтобы оставаться таковыми и за пределами душевой боксерского зала.