Цена обещания

Илья звучно хлопнул себя по щекам и протер тыльной стороной ладони запотевшее зеркало. Ему частенько было лень, но он исправно брился каждые два дня — терпеть не мог плешивую, неравномерно растущую щетину. И если со своей богатой шевелюрой Илья расставаться пока не собирался, то на лице предпочитал не видеть ни волосинки. Вероятно, ему так аукнулось «воспитание» Михалыча, с которого он невольно брал пример. Насколько ему запомнилось, отец часто забывал бриться, а ребенком Илья жаловался, что папа колючий, когда тот его целовал.

Растерев в ладонях остатки бальзама после бритья, он тряхнул мокрыми волосами и опустил крышку пластиковой корзины для грязного белья. Подумал, что сегодня стоит запустить стирку, а заодно о том, как привык к этой квартире и своему родному району. Илья нередко воображал, какой станет его жизнь после переезда. Казалось, там, где его никто не знает, будет проще начать с нуля и запихнуть куда подальше неугодные воспоминания, все болезненные обиды и пустые сожаления. Тогда Илья смог бы представить, что не было всего этого: тоски по отцу, презрения матери и даже его страшного греха, за который ему никогда не расплатиться и даже не простить себе этого. Илья ощущал тяжесть чувства вины на физическом уровне, и если в очередной раз задумывался об этом, принимался тщательно мыть руки или вставал либо под слишком холодный, либо слишком горячий душ. Вот только как ни старайся, отмыться от этого было нельзя — только принять.

Илья покосился на стиральную машину и решил, что займется бельем сегодня вечером, если повезет. Он потянулся за полотенцем, дабы насухо вытереться после душа и уже потом высушить волосы феном, но пронзительный визг дверного звонка заставил его застыть с вытянутой рукой и бросить взгляд через плечо.

— И кого там принесло? — чертыхнувшись, пробормотал Илья и все же сдернул с крючка чистое полотенце. Обернув его вокруг бедер, он торопливо покинул окутанную паром ванную и бросился к двери, куда так настойчиво трезвонил незваный гость.

— Илюшенька! Здравствуй-здравствуй! — Лидия Эдуардовна бегло оглядела своего полуголого арендатора и, с невозмутимым видом протиснувшись в квартиру, водрузила сумку возле обувного коврика.

— Лидия Эдуардовна... — придерживая на себе полотенце, Илья ошарашено захлопал глазами, хотя удивляться тут было нечему: навязчивая хозяйка его съемной квартиры себе не изменяла. Предупреди она его о своем визите заблаговременно, о чем он постоянно ее просил (если не сказать умолял), то явление бы действительно вышло поразительное. А так... ничего нового.

— Как ты тут, родненький? — женщина заметалась по коридору, то и дело оглядываясь вокруг, словно искала, в чем можно упрекнуть своего жильца.

— Вы обещали предупреждать, если решите зайти, — сдержанно проговорил Илья, поглядывая на свои мокрые следы, тянущиеся от ванной комнаты. — Я собирался уходить, вдруг бы вы меня не застали?

— Так я бы тогда своим ключиком открыла, Илюшенька, — просияла Лидия Эдуардовна.

Он запрокинул голову, шумно выдыхая в полоток. Наверное, не так уж и сильно ему придется скучать по этой квартире...

— А что случилось-то, Лидия Эдуардовна? — спросил Илья, следуя за арендодательницей по пятам. — Вы так настойчиво в дверь звонили, что я уж подумал, горим.

— Типун тебе на язык! — гаркнула она. — Я счетчики проверить пришла. Уж больно много в том месяце насчитали. Ты представь! — Лидия Эдуардовна развернулась к Илье, едва не ударяясь лбом о его мокрую грудь, отчего он аж на месте покачнулся, лишь бы этого не допустить. — Эти сволочи и бабке Зойке из триста второй че попало насчитали! Нет-нет, Илюшенька, я это обдиралово на корню пресеку! Пойду в управляйку, за каждую копейку спрошу! Будут знать, как пенсионеров дурить!

Илья промолчал, хотя ему определенно было, что сказать. Но стоило ли попросту воздух сотрясать? Он решил, незачем.

— А чего у тебя тут воды столько?! — взвизгнула Лидия Эдуардовна, распахивая дверь ванной. — Ты посмотри... мокрое все! Плесень потом кто выводить будет?!

— Так я из душа только, — объяснился Гордеев. — Даже вытереться толком не успел. Я ж говорю: думал, горим. Вы бы сначала на телефон мне позвонили, а уж потом в дверь...

— Ты, родненький, прибери тут все, насухо вытри, — строго наказала хозяйка. — А так, вроде, чистенько у тебя, молодец. Дверцу гарнитура починил?

— Давно уже починил.

— Хороший ты мальчик, Илюшенька, — проворковала Лидия Эдуардовна, как будто не отчитывала его полминуты назад, и не упустила возможности потрепать Илью по щеке.

Он с остервенением вцепился пальцами в полотенце, пока Лидия Эдуардовна безжалостно оттягивала его щеки и все приговаривала, мол, какой он рукастый, и как на внучка ее младшего похож, и «дай Бог моему таким же богатырем вымахать!». Илья с деланной улыбкой кивал, а про себя думал, что предпочел бы спасаться при пожаре, нежели стоять напротив Лидии Эдуардовны в одном только полотенце.

Благо, это длилось не долго: она провела ревизию в кухне-гостиной, упомянув, что варочную панель лучше агрессивными средствами не чистить, проверила исправность счетчиков, как будто что-то в этом понимала и, обуваясь на пороге, грозилась разнести управляющую компанию в щепки, если выяснится, что ей насчитали лишнего.

— Ты там воды много не лей, — уходя, велела Лидия Эдуардовна. — И двери в ванной открывай, пусть просыхает все.

Илья снова исправно кивал на каждое ее слово, а когда она, наконец, сумела застегнуть сапоги на отекших голенях, стал откровенно выталкивать хозяйку за порог, блистая наигранной улыбкой. Дверь захлопнулась, и только тогда Илья позволил себе отпустить пару «ласковых» в ее адрес.

Однако покой ему только снился. Не успел он и шагу ступить в сторону ванной, как в дверь снова позвонили.

— Рано радовался, — пробубнил себе Илья, проворачивая замок. — Вы забыли чего или... Наташа?..

— Привет, Илья.

Он потуже зафиксировал на себе полотенце, забегав глазами по лицу своей бывшей — высокой длинноволосой шатенке, чей доброжелательный вид был самым обманчивым явлением из всех, с коими Гордеев когда-либо сталкивался.

— Привет, — не сразу опомнился он. — Чему обязан?

Наташа усмехнулась, задерживая взгляд на его обнаженном торсе.

— С легким паром.

— Что случилось? — нахмурился Илья. — Соскучилась или помощь какая нужна?

— Может, и соскучилась... — Она с дерзкой улыбкой прикоснулась к его груди, пальцами собирая с загорелой кожи капли воды, что падали с кончиков мокрых волос.

Илья недоверчиво сощурился, перехватывая ее руку.

— Говори прямо, пожалуйста, мне на работу собираться надо.

— Ты игнорируешь мои сообщения, вот я и пришла. — Наташа скрестила руки на полной груди и демонстративно задрала нос. — Да, мы расстались, но необязательно смотреть на меня, как на врага народа.

— Вот именно: расстались, — подхватил Гордеев. — И ты уже не можешь приходить сюда, когда тебе вздумается.

Наташка обиженно скуксилась, глядя на Илью исподлобья. С виду она была сущим ангелом, и он однажды сдуру на это повелся. Улыбчивая красавица-хохотушка с отменной фигуркой — Наташа сразу ему понравилась, к тому же проявила инициативу первой, отрезав Илье все пути к отступлению. Но будь ему известно, какой высокомерной стервой она окажется, он бы не позволил себе с ней переспать в первый же день знакомства. Потому что случайная связь каким-то странным образом переросла в отношения — Илья и сам не заметил, когда это случилось.

Поначалу ему с ней было комфортно, но позже он понял, что помимо интима, их мало что связывает. А когда Наташа стала по любому поводу его критиковать, в гневе поднимать руку и выводить на скандалы, Илья и вовсе решил, что это не отношения, а самая настоящая кабала.

Наташа стремилась переделать Илью под себя, постоянно что-то от него требовала и, не добившись желаемого результата, его же в этом и винила. Они без конца собачились. Ругались так, что стены дрожали, на эмоциях занимались сексом, снова ругались — и так до бесконечности. Илья ощущал себя выпитым до дна, и это не приносило облегчения, как в случае с боксом, когда он чувствовал себя приятно опустошенным и готовым наполняться чем-то новым. Здесь он не находил ничего, что заставило бы его пойти на уступки, от чего-то отказаться или чем-то пожертвовать. И даже грубый, до омерзения животный секс, где Илья невольно стремился самоутвердиться, перестал спасать положение.

Он по своей натуре был вспыльчивым, и когда Наташа его задирала, едва сдерживался, чтобы не проявить агрессию в самой недопустимой ее форме. Но порой Илья переставал молчать и тоже не слишком осторожничал в словах. Все это отравляло их союз, в котором не было ни взаимопонимания, ни желания его добиться. В этих отношениях Илья не ощущал себя хоть сколько-нибудь счастливым. Даже наоборот, его уверенность в том, что здесь — в паре с Наташей и в этом городе — ловить больше нечего, только крепла.

Тем не менее, он желал ей счастья. Но уже без него.

— Я тут подумала... — Наташка замялась, подыскивая нужные слова, и это неимоверно раздражало Илью. — Мне кажется, мы с тобой слишком поторопились.

Что ж, такое уже было. Гордеев не сдержал усмешки, когда с губ Наташи сорвалась столь очевидная наивность. Они «расставались» раз двадцать за все семь месяцев отношений, но то было в сердцах, на эмоциях, пропитанных откровенной неприязнью. В конечном итоге пара в спокойной обстановке обоюдно решила: пора. Сохранять все равно нечего, так что если разойтись сейчас, потом и сожалений останется меньше. К слову, у Ильи на этот счет сожалений вообще не было. Он вздохнул с облегчением, когда они с Наташей разбежались, и был уверен, что она чувствует то же.

— Четыре месяца прошло, — вкрадчиво произнес Илья, с раздражением взлохмачивая волосы на затылке. — Ты только сейчас спохватилась?

Наташка саркастически хмыкнула.

— Ждала, что ты прозреешь.

— Само собой, — Гордеев снова ядовито усмехнулся, и в его глазах заиграл зловещий блеск. — Полагаю, ты решила пойти протоптанной тропой?

— В каком смысле?

— Трахаться пришла?

Наташку перекосило.

— Как будто это нам поможет.

— Что тогда? Я, кстати, в курсе, что через несколько дней после нашего расставания ты раздвинула ноги перед Темой Коваленко. Хоть бы потерпела ради приличия. Что, никак?

— Чего? — она заметно занервничала, принимаясь как бы невзначай поправлять укладку. — Кто тебе такое сказал?

— Дак он сам и похвастался. Только ты почему-то здесь. Что, не зашел тебе Тема? Плохо постарался?

— Говоришь, как сволочь последняя.

— Да плевать мне.

Наташа понимала, отчего Илья к ней так неблагосклонен. Однако чувства вины за интрижку с его приятелем не испытывала и искать себе оправдание не стала. Решила: лучшая защита — это нападение.

— Можно подумать, ты ни с кем с того времени не спал! Что ты тут из себя строишь?!

— Да куда там! Единственное, чего мне после тебя хотелось, — это покоя! — ощутимо повысил голос Илья. — Ты мне уже вот тут сидела, Наташа! — он стукнул себя по горлу ребром ладони. — Поперек глотки!

— Значит, во всем только я виновата?! — она нервно закивала. — Хорошо. А что насчет тебя? Да если бы ты устроился на нормальную работу и начал жить нормальной жизнью, то мне бы не пришлось... как там было? «Наташа, хватит. Хватит трахать мне мозг!» Так ты всегда говорил? Бедненький! Бедненький-несчастненький!

Илья свел брови к переносице и резко шагнул вперед, придерживая ослабший узел полотенца.

— У меня нормальная работа, — склоняясь к Наташе, поцедил он, — и я живу нормальной жизнью. И если ты еще не поняла, я не собираюсь меняться ради тебя. Ни ради тебя, ни ради кого-то другого.

— Избивать людей до полусмерти — ненормально! — толкнув его в грудь, истерично вскрикнула она.

От этого ее действия Илью заколотило, и каждая мышца на теле невольно напряглась. Наташа всегда так делала, и это было унизительно. Она отталкивала его что было сил, на полном серьезе бросалась с кулаками, награждала пощечинами, если он не успевал скрутить ей руки. А Илья только и мог, что стоять и терпеть или, уходя в разгар скандала, едва не срывать с петель двери.

Но однажды он и этого не осилил. И тогда все кончилось.

— Дело даже не в том, что ты живешь в своем боксерском зале! — продолжала распаляться Наташа, будто ждала подходящего момента высказать все, что не успела, или повторить прежде сказанное, чтобы до него уж наверняка дошло. — Тебе ведь за это ни копья не платят! Какой толк в том, что ты полжизни тратишь на тренировки?! — она судорожно перевела дух. — Ты опять дерешься в «подполье», да? Я слышала, что про тебя наши говорят! Ты участвовал в подпольных боях, хотя обещал туда не возвращаться!

— Я тебе ничего не обещал.

— Тем более!

Илья скрежетнул зубами, стискивая челюсти так сильно, будто намеревался перемолоть в порошок свою бессильную злобу. Он испытывал натуральное отторжение при виде перекошенного гневом лица бывшей. Наташа больше не казалась ему улыбчивой красавицей. Ее прогнившее нутро изуродовало даже телесную оболочку. По крайней мере, в глазах Ильи.

— Не сойдемся мы уже, Наташ, не обманывайся. Ты знаешь, я уезжаю скоро. Живи своей жизнью и в мою не лезь.

— Конечно, проще всего свалить в закат! Это у вас, мужиков, на генетическом уровне заложено!

— Лучше помолчи — может, за умную сойдешь.

— Я-то думала, ты не такой, как многие, — неожиданно поумерив пыл, мягко заговорила она. — Добрый, заботливый, покла...

— Да-да-да, — перебил ее Илья — не позволил себе попасться на известную уловку. — Напоминаю, я все еще так себе вариант: у меня нет квартиры, — он принялся один за другим загибать пальцы, — нет машины и нет даже амбиций. Разве не поэтому ты меня донимала? Я никогда не стану долбанным Абрамовичем! У Темыча, кстати, бабла тоже нет — только зря под ним пыхтела!

Наташка нешуточно оскорбилась. Естественно, она стремилась к лучшей жизни. Родилась в бедной семье, где отец с матерью сутками пахали за копейки, еле-еле окончила школу и прошла курсы парикмахера, чтобы сейчас в задрипанном салоне весь день на ногах простаивать. Наташа не считала желание иметь при себе обеспеченного мужчину зазорным. В Илье она, может, и видела потенциал, но он оказался столь упрямым, что направить его в нужное русло ей было не по силам.

— А ты ревнуешь, что ли? — решив зайти с другой стороны, съехидничала Наташка. — Неужели ты так озлобился из-за того, что я переспала с Темой? Я тебе не изменяла. Это ты порвал со мной! Вспомни, что ты говорил! «Я больше так не могу», — она намеренно понизила тембр голоса, издевательски передразнивая Илью. — Что, совсем со мной худо было, да?

— Это не я с тобой порвал, не передергивай. Это было нашим общим решением. Нехрен сейчас перекладывать на меня всю ответственность. И меня давно не волнует, с кем ты там спишь.

— Ну вот, что и требовалось доказать. Тебе всегда было на меня плевать, — пожимая плечами, с наигранной непринужденностью сделала вывод Наташа. — Ты думал только о том, как бы поскорее свалить отсюда!

— Да. Я хочу поскорее свалить отсюда, — как есть сказал Илья. — А ты со мной, что ли, собралась? Прекрасно знаешь, что я денег скопил, и на хвост мне упасть хочешь? Неудивительно. Во всем свою выгоду найдешь.

— Господи, Илья! Ты просто ужасно мнительный человек и во всем видишь подвох! Все у тебя в серых тонах! Неужели ты не можешь понять, что я просто с тобой быть хочу?! Какая, нафиг, выгода?!

— Нет, ты не хочешь, — возразил Илья, и горькая усмешка сама собой сорвалась с его губ. — Ты не любила меня. Даже не уважала ни на грамм. Будь это так, ты бы не говорила, что я бесполезный кусок говна под подошвами твоих ботинок. Я все помню, каждое твое слово. Если бы ты хоть иногда думала о моих чувствах, то не внушала мне, что я напрасно трачу время в боксерском зале. Ты хотя бы пыталась поддержать меня в этом? Да ни разу!

— Я бы поддержала тебя, но какой в этом смысл? — Наташа замолчала, едва швырнула эту фразу ему в лицо. Протяжно выдыхая, она потерла покрасневшую шею и подняла на Илью глаза. — Что ты собираешься делать дальше? Уедешь — и что?

— Это тебя не касается.

— Да ты хоть понимаешь, что быстро растратишь все накопления? А с твоим мышлением тебе ничего не светит, кроме затхлой комнатушки и драк в подворотне, чтобы на кусок хлеба хватило!

Илья резко закрыл глаза, покачивая головой из стороны в сторону. Его отбросило на несколько месяцев назад, в один из дней, когда Наташа бульдозером проезжалась по нему с изощренной безжалостностью. И сейчас ему стало тошно в точности как тогда.

— Уйди с моих глаз, — гулко выдавил он. — Ради бога, уйди.

— А то что? — не унималась Наташка: то ли умышленно усугубляла положение, то ли сама себя контролировать уже не могла. Очевидно, ей не хватало острых ощущений, что она испытывала в отношениях с Ильей, бешеной энергетикой которого напитывалась из конфликта в конфликт.

— Ты меня окончательно выведешь — вот что, — пророкотал Гордеев, и было видно, что он нисколько не преувеличивает.

— Ну и?.. Ударишь меня? Давай. Признайся: ты ведь всегда этого хотел! Ударить кого-то — вполне в твоем стиле. Ты ничего другого и не умеешь!

— Да я хоть раз на тебя руку поднял?! Конечно, я хотел! Ты же постоянно меня провоцировала!

— Так надо было, раз хотел!

— Все, потеряйся, Наташа, — взмахивая рукой, пренебрежительно бросил Илья — чуть спокойнее, но при этом с нажимом. — Не заставляй меня брать грех на душу — и без того хватает.

— Да ты просто струсил! Опять убегаешь от проблем, вместо того, чтобы их решать! Думаешь, твой отъезд тебе в этом поможет?! Ни хрена! Чертов ты маменькин сынок!

Илья застыл. Выдохнул порывисто, сжал руки в кулаки. Он мысленно умолял себя не поддаваться на провокации Наташи, что хотела ударить его побольнее, намеренно упомянув о матери. Он силился игнорировать знакомое зудящее чувство, распространяющееся по всему телу и с каждым тяжелым вздохом набирающее обороты. Самоконтроль — вот, что сейчас важно. Нужно подумать о чем-то светлом, приятном. Ощутить умиротворяющее тепло, наполниться им и заставить заглушить буйствующий гнев.

И тогда Илья подумал о Полине. Это случилось само собой — естественно, привычно. Ему вспомнился ее печальный взгляд, прикосновения нежных рук. Он как наяву ощутил на себе ее мягкие губы и теплое частое дыхание. Сердце билось все так же быстро и громко, но уже не потому, что хотелось все вокруг разнести в какой-то болезненной беспомощности из-за слов Наташи — в чем-то правдивых, оформленных смыслом. Илья смотрел на нее с остервенением, но сквозь пелену ярости пробивался образ Полины, и чувства, что он испытал в тот вечер, когда решился ее поцеловать, захлестывали куда сильнее, чем разрушительная злоба. То необходимое тепло начало разливаться внутри, и Илья неизбежно им наполнялся. Гнев отступал. Из отчаяния вытягивала приятная мысль о том, что сегодня он сможет заглянуть в ясные глаза, сможет увидеть ласковую улыбку на губах, которые ему так хотелось целовать.

— Уйди, Наташа. И на глаза мне больше не попадайся.

Она с показной брезгливостью сморщилась, что-то разглядывая на лице Ильи, который вдруг заметно подуспокоился. Но кроме отвращения, перемежающегося с равнодушием, ничего не нашла.

— Козлина! — выпалила Наташка и, смачно залепив Илье обжигающую пощечину, бросилась наутек.

Шумно дыша носом, он растер мгновенно покрасневшую щеку и дерганым движением отвел от лица волосы. Это ж надо так! Явилась спустя месяцы после расставания, нагадила в душу да свалила, выставив его виноватым. Ничего не меняется. Никогда бы не изменилось.

Тем не менее, Илья не мог винить во всем только Наташу. Он осознавал, что сам позволял ей втаптывать себя в грязь, покуда терпение не лопнуло. А терпел он долго, ведь она всегда искренне просила прощения, жалостливо плакала, даже говорила, что любит его. Наташка была податливой в постели, позволяя Илье держать над ней свое превосходство хотя бы в этом, и тешила его мужское самолюбие сладкими речами — ошибочно полагать, что лишь женщины любят ушами. Однако Илья четко понимал: любви здесь нет. С обеих сторон. И это тоже повлияло на его решение оставить Наташу в прошлом.

Он все еще был на взводе, когда поехал за Полиной. Краснота от Наташиной пощечины давно сошла, но премерзкое ощущение так и оставалось навязчивым покалыванием на коже. Неужели он был таким плохим партнером, раз даже после расставания она не угомонилась? Что ж, самое время покопаться в себе. Илья промышлял этим время от времени — спасибо матери, что вдалбливала ему мысль о том, какое он ничтожество просто по факту своего существования.

— У тебя что-то случилось?

Илья отнял взор от мальчугана, гоняющего мяч за забором спортивной площадки, и повернулся к Полине.

— Нет, — он неосознанно тронул щеку, — все нормально.

— Ты показался мне каким-то взвинченным, — она с подозрением сощурилась, но, подавшись вперед, мягко улыбнулась.

Поймав на себе ее взгляд, Илья нахмурился.

— Что?..

Полина протянула руку к его лицу, и он машинально вздрогнул, едва она невесомо провела по его брови подушечками пальцев.

— Совсем зажила. — Полина пригладила темные волоски, невзначай коснувшись скулы, и только тогда одернула руку. — Наверное, останется шрам... Но это ничуть тебя не портит.

Илья непроизвольно сглотнул, безотрывно глядя на ее изгибающиеся в улыбке губы. То, как она смотрела в ответ и как прикасалась к нему, заставило его враз забыть о Наташе и их отвратительном разговоре. Полина верно заметила: он был взвинчен. Но не теперь.

— У меня почти нет шрамов, — вздергивая бровь, усмехнулся Илья. — Что удивительно, учитывая, сколько я уже занимаюсь боксом. Да и сечка у меня далеко не первая.

Он хотел было сказать, что все его шрамы внутри — на душе, на сердце, — но благоразумно смолчал. На сегодняшний день они с Полиной немало друг о друге знали, но своей болью о матери Илья поделиться так и не решился. Ему думалось, так он выставит себя в дурном свете и тем самым только ее оттолкнет.

— Кажется, ты родился в рубашке, — хихикнула она, откидываясь обратно на пассажирское сидение. — Вроде так говорят?

— Нет, просто тренер однажды озвучил одну простую вещь, которую я на всю жизнь запомнил: «в бою хорош не тот, кто раздает, а кто не получает». Это отлично мотивировало меня не пропускать удары противника. Но и быть неприкосновенным невозможно. Так или иначе, тебе попадет. А вот как сильно — уже другой вопрос.

— Значит, философствовать ты от своего тренера научился? — шутливо поддела его Полина.

Илья коротко рассмеялся, ткнув на кнопку зажигания.

— Как знать.

— А я уверена: именно там собака и зарыта.

— И как долго ты об этом думала, прежде чем прийти к такому выводу?

Полина с улыбкой пожала плечами, отворачиваясь к окну. Не могла же она сказать, что думала о нем каждую минуту каждого дня?

После концерта Полина вернулась домой в смешанных чувствах. С одной стороны — проклятый критикан со своей статьей, а с другой — необычайно внимательный телохранитель и его нежный поцелуй, что еще долго тлел на ее губах. Но стоит заметить, Полина ложилась в постель исключительно с приятными мыслями: соприкосновение губ, теплота рук и жар дыхания, в котором хотелось раствориться, такие нужные и правильные в тот миг слова... Статьи критика как не было — на следующее утро Полина ни разу об этом не задумалась, пока лелеяла воспоминание о поцелуе, что сладкой негой разливалось по нутру и порождало глупую неуемную улыбку. К тому же подаренные Ильей цветы уже спросонья радовали глаз, поглядывая на нее с туалетного столика напротив кровати.

Как ни странно, мысли о вчерашнем поцелуе не вызывали у Полины смущения и неловкости в общении с Ильей. Ни у него, ни у нее не возникало стремления оправдать тот непреодолимый порыв, и они не делали вид, будто ничего не было. Напротив, загадочные улыбки, долгие взгляды и робкие, как будто случайные прикосновения говорили о том, что ничто не забыто, и что случившееся сидит в мыслях, греет, подстегивает желание все повторить.

Тем не менее, Илья был осторожен в разговоре с Полиной. Пусть он и позволял себе откровенно задерживать на ней взгляд, при этом делая его более глубокими и въедливыми, это не казалось навязчивым. В отличие от реакций Полины на то или иное его действие.

Ей нравилось, как сосредоточенно он вел машину или галантно распахивал перед ней двери, как подавал забытую в салоне сумочку, заботливо поправлял шарф, надежно прикрывая ей уши, и всегда придерживал ее под локоть, чтобы она не убилась на неизменно высоких каблуках. Полину влекло в нем абсолютно все. Ее также будоражили воспоминания о том, насколько неуправляемым Илья был на ринге в «подполье», и, играя на контрасте с заботой и манерами джентльмена, он заставлял Полину задумываться, каким может быть с женщиной: ласковым и осторожным или страстным и несдержанным? Она терялась, едва ловила себя на этих мыслях, однако ничего не могла поделать: они вновь и вновь мелькали в голове до тех пор, пока она на что-нибудь не отвлекалась. Например, как сейчас на телефонный звонок Ильи.

— Вик, извини, я щас за рулем. Давай я тебе вечерком наберу? Подожди... Говори помедленнее.

Полина не собиралась подслушивать личные разговоры телохранителя, но уши уже не заткнуть, да и перемена в его настроении не прошла в обход ее внимания. Вика что-то ему сказала, и, переложив смартфон в другую руку, он взволнованно забегал глазами по приборной панели «Мерседеса».

— Что с ним? Как... совсем? И сколько раз? Хорошо, позаботься о нем, пожалуйста, я постараюсь приехать сразу, как освобожусь. Да, я понял. Давай.

— В чем дело? — осторожно спросила Полина, когда Илья закончил разговор и убрал телефон в подстаканник.

— Мой пес, Шейди. Кажется, он сильно заболел, — Гордеев заломил брови, глянув на примолкший телефон. — Моя сестра отвезла его к себе в ветеринарку, чтобы понять, что с ним творится.

— А какие у него симптомы?

— Его тошнило всю ночь. Он отказывается от еды и даже воду не пьет. Лежит, скулит, тяжело дышит. Вика говорит, на отравление мало похоже, — Илья судорожно выдохнул. — Не знаю, что за напасть. Необходимо обследование, чтобы узнать наверняка.

Полина взволновалась, смущенно отводя взгляд — смотреть на встревоженного Илью ей было в новинку.

— Если нужно, ты можешь поехать к нему сейчас, — недолго думая предложила она.

— Сейчас? — удивленно вторил Илья. — Но я должен сперва тебя отвезти.

— Это не так важно, — возразила Полина. — Болтовня с Лизой подождет. Я могу поехать с тобой, если ты не против.

— Так не пойдет. У тебя назначена встреча, — зачем-то отнекивался Илья, хотя на деле уже вцепился в предложение Полины, не представляя, как в неведении выдюжить до конца рабочего дня.

— Лиза это переживет, — ободряюще улыбнулась она. — Поехали сейчас. Не будем терять время в споре.