Цена обещания

— О чем задумался?

— А? — Илья отнял хмурый взгляд от экрана смартфона, быстро спрятав его в карман брюк. — Извини, я тебя слушаю.

Полина на ходу протянула ему билет на концерт в филармонии.

— Это тебе. Как и обещала.

— Спасибо большое! — просиял Гордеев. — Пятый ряд? Круто!

— Можно было и поближе, но первую линию, как всегда, заняли родственники и музыкальные критики.

— Критики? Зачем они там?

— Эти люди сидят в жюри музыкальных конкурсов, принимают участие в планировании масштабных концертных программ и пишут рецензии для СМИ о композиторах, отдельных исполнителях и коллективах. Музыканту важно знать мнение влиятельных лиц в концертной индустрии и тех, кто может, извиняюсь за выражение, подгадить тебе своей статьей, опираясь только на вкусовщину. В свое время моя мама заручилась уважением среди коллег, и мне не хочется ее подвести. — Полина шумно выдохнула, бросив на Илью виноватый взгляд. — Иногда мне кажется, что я забиваю тебе голову всякой скукотищей.

— Никакая это не скукотища, — спешно возразил он. — Я понимаю, ты должна опираться на мнение критиков, но... почему? Ты играешь для людей. Разве не отклик аудитории важнее?

— Вот именно: должна. Я не могу не прислушиваться к тем, кто свое отыграл и имеет полное право судить других музыкантов. Такая работа.

Илья исподтишка посмотрел на Полину, что чуть заметно ссутулилась, опустив плечи, как если бы груз ответственности перед покойной мамой, который она на себя взвалила, давил на нее физически. Он ясно видел: боязнь не соответствовать Ольге Вебер, широко известной в узких кругах, напрямую влияет на ее восприятие своих музыкальных способностей, превращая потенциал в постоянное испытание, где любая ошибка становится катастрофой. Но маниакальное желание превзойти или хотя бы повторить чужой успех парализует куда больше, чем истинная неудача. И именно страх провала становится его причиной — уж это Илье было хорошо известно. Однажды он выбрал сдаться, боясь не оправдать собственные ожидания, и тем самым навсегда отрезал себе путь в большой спорт.

— Может, ты и права, — осторожничая в словах, сказал Илья, в последний момент пресекая попытку коснуться Полининого плеча в утешающем жесте. — Но постарайся не воспринимать возможную критику близко к сердцу. Играй в удовольствие и...

— Полина!

Обернувшись через плечо, Гордеев замер на полпути, тогда как его подопечная, напротив, ощутимо прибавила шагу. Быстро нагнав Полину, он вгляделся в ее помрачневшее лицо и, заслышав очередной окрик, снова посмотрел себе за спину.

Никита Ульянов на бегу заблокировал двери своего автомобиля, не глядя ткнув кнопку на брелке. Когда он снова позвал Полину по имени, она, наконец, остановилась, и Илье ничего другого не оставалось, кроме как последовать ее примеру.

— Привет! — на выдохе выпалил Никита. — Ты меня не слышала или специально не откликалась?

От внимания Ильи не укрылось то, как Полина напряглась, и это заставило его вцепиться в незнакомца настороженным взглядом. Было очевидно, что она этой встрече не рада.

— Привет, Никита, — нехотя отозвалась Полина, и тогда Илья все понял.

Имя ее бывшего звучало в их разговоре еще совсем недавно — в тот день они прогуливались после ее вечерней репетиции, предаваясь задушевным беседам, перемежающимся с обыденной болтовней. Полина не торопилась углубляться в подробности, когда рассказывала Илье о прошлых отношениях, да и он личных вопросов старался не задавать. Но в какой-то момент ее прорвало, и она вывалила на него все наболевшее — то, чем не могла поделиться с Лизой или Мирой из нежелания быть охаянной. Илья же априори не мог ее осудить. Он лишь внимательно слушал, иногда что-то уточнял для большей ясности и по ходу дела позволял себе пофилософствовать на этот счет, ведь рассуждать со стороны всегда легче и нужные слова подобрать проще. Полина ничуть не пожалела, что открыла Илье эту часть своей жизни, даже если иной раз было стыдно затрагивать неприятные подробности, и ей стало легче. К тому же Никиту она отпустила, посему эта тема уже не вызывала прежних эмоций, оставаясь просто одной из прочитанных глав в ее книге жизни.

Так что Илья знал: Никита теперь в прошлом. Однако они прежде не встречались, и он невольно взялся неприкрыто оценивающе рассматривать его: симпатичное холеное лицо, брендовая одежда, неприлично дорогие часы — этот человек явно хорошо вписывался в окружение Полины и ее семьи. Илья нахмурился, ощутив, как внутри что-то екнуло, зашевелилось назойливо, и в следующий миг Никита предстал перед ним в образе соперника. Но не того, что встречается на ринге — соперника другого толка.

Это было чем-то на уровне инстинктов. Илья невольно шагнул влево, становясь на защиту Полины, в которой она сейчас не нуждалась, и его взгляд оборачивался не просто оценивающим или настороженным — он смотрел требовательно, с вызовом. Гордеев не успел задуматься, почему этот человек вызывает у него почти физическое раздражение, и просто действовал, как пришлось.

— Я тебе тысячу раз звонил и завалил смс-ками, но ты... — Никита ощутил на себе чужой взгляд, и едва посмотрел на Илью в ответ, его брови сошлись на переносице, выдавая недовольство. — Э-э-э... Полин, — он насилу повернулся к Вебер, — мы можем поговорить наедине?

Илья тоже посмотрел на Полину, точно ждал ее ответа не меньше Никиты, и она ненароком съежилась под пытливыми взглядами двух пар глаз — угольно-черных и безмятежно-голубых.

— Илья, можешь подождать меня в машине? — Полина заглянула ему за спину — буквально в нескольких шагах под лучами солнца грелся намытый «Мерседес».

Он уступчиво кивнул, но не сумел не бросить на Никиту очередной предостерегающий взгляд, от которого его покоробило, и еще как.

— Твой новый телохранитель? — он многозначительно вздернул бровь, глядя Илье вслед.

— Что ты делаешь возле филармонии? — устало спросила Полина, не считая нужным отвечать на его вопрос.

— Хотел тебя дождаться. На звонки же ты не отвечаешь.

— И что тебе от меня нужно?

Никита замялся, бездумно проходясь большим пальцем по кнопкам на брелке автосигнализации.

— Вижу, ты не рада меня видеть.

— А почему я должна быть рада?

— Знаю, мы тогда расстались не на самой позитивной ноте, но...

Полина вскинула ладонь, призывая Никиту замолчать.

— С какой целью ты мне звонил?

— Я думал, ты перебесишься, — открыто признал он, пожимая скованными плечами — не ожидал от Полины такой категоричности. — Надеялся, когда все обдумаешь, мы...

— О, вот как? — она не постеснялась бросить едкий смешок. — Ты серьезно думал, что мне просто надо «перебеситься»?

— Ну а в чем тогда дело-то, Полин? — искренне недоумевал Никита. — Может, у тебя кто-то появился?

Она с тяжелым вздохом возвела глаза к небу. Приподнятое настроение было безвозвратно испорчено.

— Дело вообще не в этом. Никита, у нас всё. Мы ведь обсуждали? Я больше ничего не хочу.

— Куда ты?! — Он резко хватанул Полину за руку, едва она развернулась, чтобы уйти, и с силой подтянул ее к себе. — Мы ведь даже не поговорили!

— Что ты делаешь?.. — зашипела Полина, опустив глаза на его пальцы, что больно стискивали ее запястье. — Мне неприятно. Отпусти.

— Мы должны поговорить, — упрямствовал Никита.

Она поджала губы, дернувшись в попытке освободиться, но это лишь усилило его хватку. Холодный взгляд Полины вспыхнул откровенной злостью, и, приблизившись к Никите вплотную, она сказала как есть:

— Я ничего. Тебе. Не должна.

— Все в порядке?

От неожиданности он покорно разжал пальцы, и Полина неуклюже отступила, врезаясь спиной в своего телохранителя, чей тон даже ей показался излишне требовательным, если не угрожающим. Никите это пришлось не по нраву, и он показательно скривился.

— А ты вообще кто такой?

Илья легонько оттолкнул Полину в сторону, шагнул к Никите, и они с одинаковым возмущением на лицах вздернули подбородки, обмениваясь недобрыми взглядами. Тихонько наблюдая за ними, Полина отметила, насколько враждебно они по отношению друг к другу настроены. Однако она не стала дожидаться, чем закончится это зрительное противостояние. Схватив Илью под локоть, Полина ненавязчиво оттянула его подальше от Никиты и потеснее прибилась к его плечу.

— Ты плохо слышишь, что ли? — вскинулся тот. — Я тебе вопрос задал.

Она опешила от Никитиной дерзости, невольно распахивая рот. Рывком подняв голову, Полина взглянула на Илью и забормотала:

— Это мой...

— Друг, — перебил ее Гордеев.

Никита усмехнулся.

— С каких пор ты стала водить дружбу с лакеями? — Он приосанился, больше не обращаясь взглядом к телохранителю Полины — всегда был довольно отходчивым, и его более не занимала игра в гляделки. — Ладно, потом поговорим. Без лишних ушей. Я позвоню.

Она не успела ему возразить. Не успела сказать, что не его ума дело, с кем ей дружбу водить, что бросая глупые издевки в адрес других, он умнее не станет, и что если он позвонит, она все равно ни в жизнь не ответит. Полина только и могла, что смотреть Никите в спину, крепко оскорбившись тем, как он прировнял Илью к прислуге.

Она приложила ладонь ко лбу под челкой, обессиленно прикрывая веки. Нельзя. Нельзя возвращаться назад и перечитывать главу, которая тебе не понравилась. Это чистой воды мазохизм. Зачем Никита толкает ее на это? Чтобы разбередить раны и вновь напомнить, какой никчемной она так долго была, пока обманывалась на счет него и потакала всем его прихотям?

— Ты в по...

— Я же просила тебя ждать в машине, — обернувшись к Илье, чересчур резко выпалила Полина.

— Мне показалось, он позволяет себе лишнего, и тебе это не нравится. — Гордеев качнул головой. — Извини, если помешал.

Она быстро смягчилась, когда он извинился за то, в чем не было его вины. Илья оказался прав: ей не нравилось ни то, что Никита пытался втюхать ей разговор об их отношениях, которые благополучно потонули в прошлом, ни его прикосновение, словно оставившее на ее коже липкую пленку, ни высокомерное высказывание в адрес ее телохранителя.

— Нет-нет, это ты извини за грубость, — поднимая на Илью глаза, зачастила Полина. — Просто... — она тут же потупила взгляд, — он все настроение мне испоганил. Не обращай внимания на то, что он сказал. Я его мнения не разделяю.

— Чего он хотел?

Она удивилась настойчивости в голосе Гордеева, однако виду не подала и вполне искренне улыбнулась.

— Не важно. Я не хочу возвращаться к тому, от чего сумела уйти. Даже если это просто ни к чему не обязывающий разговор.

Илья понимающе кивнул и, больше не задавая вопросов, повел Полину к «Мерседесу». Она включила радио, пока он пристегивался, и безотлагательно о чем-то защебетала, лишь бы перебить неприятный осадок от встречи с Никитой. Илья почти не слушал Полинину болтовню, хотя в последнее время, когда она говорила, едва не в рот ей заглядывал. Ее голос сливался с голосами пары радиоведущих, а потом и вовсе затерялся в звуках череды музыкальных композиций — настолько Илья был погружен в свои мысли, пусть недавнее раздражение и мешало разобраться, почему он выдавал ту или иную реакцию на Никиту Ульянова. Его корежило от неприязни к нему. Но что он ему такого сделал? Обидел Полину? Вряд ли из-за этого: она говорила, что сама не лучше Никиты, и в том, что их отношения зашли в тупик, виновата не меньше него. Значит, дело в другом. В чем же? Неужто в какой-то необъяснимой, совершенно неуместной ревности?..

Илья еще долго об этом думал: весь вечер и больше половины ночи, пока беспокойно перекладывался с боку на бок в своей постели. И чем дальше он заходил в своих размышлениях, тем более неутешительным и в некоторой мере пугающим становилось осознание, что он попал.

И по-крупному.

***

Илья ничего не смыслил в классической музыке, но даже такого невежду, как он, крепко пробирало от того, с каким пылом дирижер симфонического оркестра отдавал всего себя каждому произведению, превращая музыкантов в единый слаженно функционирующий организм. Вениамин Орлов не просто дирижировал — он проживал каждый миг и пропускал через себя каждую ноту, что выражалось в его пугающе резких или убаюкивающе плавных движениях. Эти движения невольно хотелось отслеживать, им хотелось вторить, даже если ни малейшего понятия не имеешь, о чем они говорят.

По мановению дирижерской палочки скрипка тоненьким, наичистейшим голоском запевала грустный проникновенный мотив, и все в душе Ильи болезненно сжималось. В какой-то момент он даже счет времени потерял: музыкальные композиции планомерно сменяли друг друга, а Илья так ни разу и не отвел глаз от сцены, весь обратившись в слух. Правда, его взгляд был прикован лишь к одной исполнительнице: главной солистке за гладким черным роялем.

Полина Вебер, облаченная в красное концертное платье, была просто неотразима. Однако не только поэтому Илья безотрывно на нее смотрел — от того, как она играла, он без преувеличения приходил в немой восторг, намертво прибитый к сидению в пятом ряду. Низко склоняясь к роялю, Полина то хмурилась, то болезненно изгибала брови, то поджимала напомаженные губы в протесте, понятном лишь ей. Илья весь сжимался, отслеживая каждую ее эмоцию, каждый жест, и вслушивался в каждый извлекаемый ею звук. Движения белых рук и тонких пальцев, плавный наклон прямой спины из стороны в сторону — все в ней будоражило его, вытягивая теперь уже очевидные ему чувства на поверхность. Казалось, здесь и сейчас он мог дотянуться до них, потрогать и убедиться, что это не какое-то глупое наваждение, как поначалу казалось, а неоспоримый факт, который Илья безропотно принимал, не оставив себе другого выбора.

Музыка лилась безостановочным потоком, но вдруг затихала, а потом вновь громыхала или и вовсе оборачивалась звенящей тишиной. Илья было подумал, что вот-вот пустит слезу от обилия охвативших его эмоций, но в следующий момент уже ошалело наблюдал, как Полинины пальцы с невиданной скоростью проносятся по клавишам, не выдавая ни единого изъяна и ни одной неверной ноты. Лишь сегодня, глядя на нее с кресла в зрительном зале, Илья осознал, сколько труда вложено в ее карьеру. И в том числе это в ней восхищало его, вызывая неуемный трепет в часто вздымающейся груди.

Он выходил из зала со стойким ощущением душевного подъема, пусть и оставался одурманенным помесью самых противоречивых эмоций. Загадочно улыбаясь неясно чему, Илья дожидался Полину в холле, и от предвкушения ее скорого появления у него слегка задрожали руки. Покрепче стиснув увесистый букет из розовых и нежно-фиолетовых пионов, выбранных для Полины с неприсущей ему придирчивостью, он почувствовал, как предательски потеют ладони.

Завидев Илью, Полина коротко переглянулась с Лизой, что едва стояла на ногах от тяжести подаренных букетов цветов, и поспешила к нему подойти.

— Илья, — она улыбнулась, невольно коснувшись аккуратного пучка на макушке. — Еще раз привет.

— Привет, — на одном дыхании вторил он, заворожено рассматривая свою зардевшуюся подопечную. Илья бы наверняка снова потерял счет времени, позволяя себе с откровенной жадностью упиваться Полининым концертным образом, не окажись здесь Лизаветы, что многозначительно кашлянула, заставив его обратить взор уже на нее. — Здравствуй, Лиза, — опомнился Гордеев, — прекрасно выглядишь.

— Спасибочки, — кокетливо откликнулась она, не упустив редкой возможности пройтись по телохранителю подруги оценивающим взглядом.

— Ты... потрясающе играла, — с заминкой, но все же как есть сказал Илья, вновь обратившись к Полине. Однако Лизавета и тут вмешалась, неодобрительно вскидывая бровь, отчего ему пришлось спешно добавить: — то есть... вы играли. — Он глянул на букет у себя в руках и несмело протянул его Полине. — Чуть не забыл... это тебе.

Она прижала цветы к груди, и на ее губах заиграла робкая улыбка, а у Ильи, меж тем, за грудной клеткой все ходуном заходило. Полина склонилась к букету, коснулась носом нежных розовых бутонов и несколько смущенно посмотрела на Гордеева.

— Красивые какие... — она улыбнулась шире. — Спасибо, Илья. Мне очень приятно.

Гордеев замялся, как если бы ему только-только исполнись шестнадцать, а Полина стала первой, кому он когда-либо преподносил букет. В действительности же Илья и прежде дарил цветы: учителю математики, Тамаре Васильне, потому что его классная руководительница решила, будто он на эту роль подходит лучше всего, однокласснице Лилечке Вдовиной, которая ему смерть, как нравилась, и, наконец, Наташке — второй женщине после матери, способной угрохать его самооценку к чертям собачьим. Но вручать букет Полине Вебер оказалось волнительнее всего — даже Лилечка Вдовина в этом уступала. А Лилечка в ту пору крепко обосновалась в сердце юного Ильи.

— Бросишь их к остальным или заберешь домой?

Полина округлила глаза, поразившись Лизиному комментарию — она с таким ехидством улыбалась, словно собиралась в чем-то ее уличить. Уж кто-кто, а Лиза бы не упустила возможности подтрунить над подругой.

— Конечно, я их возьму, — по собственнически крепче прижав к себе цветы, Полина зыркнула на Гордеева и помотала головой, мол, не слушай, что эту Лизка тут собирает.

— У вас на концертах всегда такой аншлаг? — справился он, поскольку не нашелся, что сказать в присутствии Лизаветы, и как скрыть еще не схлынувшее волнение.

— Чаще всего, — опередив Полину с ответом, блеснула улыбкой Лиза.

Полина же вопроса Ильи и не расслышала толком. Переминаясь с ноги на ногу в концертных туфлях на шпильке, она что-то высматривала на его непривычно покрасневшем лице. Полина тоже была взволнована, но едва ли понимала, по какой причине. Тем временем Лизавета вовсю наседала на Гордеева с вопросами ни о чем и только когда она решила, что с него достаточно, Илья с улыбкой выставил перед Полиной локоть, чтобы помочь ей пройти к лестнице и спуститься без происшествий.

Обычно она не забирала цветы после концертов, но букет своего телохранителя заботливо уложила на заднее сидение «Мерседеса», заранее представляя, как он будет смотреться на ее туалетном столике в спальне. Илья предложил Полине пройтись по набережной, и она с удовольствием поддержала его идею: домой возвращаться не очень хотелось, да и провести «неформальный» вечер в его компании ей с недавних пор было только за радость. К этому времени уже заметно похолодало, и Илья помог Полине набросить на голову теплый шарф, обернув им ее шею, чтобы она не продрогла на ветру со стороны реки, и пока они шли вдоль набережной, делился своими впечатлениями от концерта.

На лице Полины ярчала благодарная улыбка, пока Илья осыпал ее всевозможными комплиментами, — слышать именно его похвалу оказалось особенно приятно. Он был таким вдохновленным, совершенно этого не скрывая, и Полина снова не находила в нем ничего общего с боксером из «подполья», что отправил Мельницу в глухой нокаут. И покуда Илья выше некуда превозносил ее мастерство, она переставала корить себя за то, что не дотягивала до желаемого уровня. Казалось, даже слова Вениамина Александровича о пустоте и безликости ее исполнения теряли значимость, и Полина крепко зацепилась за промелькнувшую мысль, что она не так уж и бездарна в своем деле. К тому же сегодня Полина играла от души, желая поделиться с Ильей частичкой своего мира.

Однако все это оказалось зря. Илья усадил Полину в нагретый «Мерседес», а сам заскочил в ближайший магазинчик, даже не представляя, что за какие-то десять минут все может так измениться.

Вернувшись в авто, он машинально протянул Полине бутылку воды вместе с шоколадным батончиком, о котором она не просила. Но едва Илья мельком взглянул на нее, тут же спешно одернул руку и закинул покупки в дверной отсек.

Полина тихонько всхлипывала над телефоном у себя в руках, покуда с ее ресниц капля за каплей срывались неуемные слезы, размывая изображение на экране в виде нечитаемого текста. Илья всем телом развернулся к Полине, придвинулся ближе к пассажирскому сидению и осторожно заглянул в ее заплаканное лицо.

— Полина? — тихо позвал он, отчего она вздрогнула, коротко утирая мокрую щеку. — Что такое? Почему ты плачешь?

Полина обернулась к Илье, и при виде ее лица, искаженного неясной болью, ему сделалось дурно. Поджимая дрожащие губы, она подавила очередной всхлип и несмело протянула Гордееву свой телефон.

Он слишком нетерпеливо уставился в экран, с мрачной серьезностью сдвинув брови. Илья внимательно вчитывался в текст и по мере приближения к сути сглатывал горечь во рту.

Музыкальные критики давали свою оценку сразу после концертной программы, пока эмоции свежи, и одно событие еще не успело сменить другое. Один из таких экспертов выкатил свой вердикт на всеобщее обозрение спустя пару часов после выступления оркестра Вениамина Орлова. Он раскритиковал ведущую солистку в пух и прах. Посредственность — вот как критик окрестил Полину Вебер, при этом не стесняясь в выражениях, больно ударивших по ее достоинству.

Илья быстро наполнялся злобой, но только до тех пор, пока Полина снова не всхлипнула, давясь слезами обиды. Убрав телефон в подстаканник, он взглянул на нее с ненужным ей состраданием, мягко обхватывая ладонью подрагивающее плечо.

— Поля, — шепнул Илья, склонившись к Полининому лицу в попытке поймать на себе ее взгляд, — не плачь. Это только его мнение, и оно не единственное верное.

— Дело не в этом, — откликнулась она, и Илья пожалел, что искал возможность встретиться с ней глазами, где засела глубочайшая, пронизывающая печаль. — Просто я... подвожу маму.

Он улыбнулся — ласково, чуть снисходительно.

— Ты не можешь ее подвести.

— Но это уже случилось, Илья. Я так и не добилась того, чего она для меня желала.

— Думаешь, ей было важно, чтобы ты стала непревзойденной пианисткой для каких-то... даже не критиков — критиканов? Я не знал твою маму, но думаю, каждой матери хочется, чтобы ее ребенок просто был счастлив.

Полина молчала. Илья тоже, лихорадочно обдумывая, чего еще дельного стоит сказать. И когда ему показалось, что это безмолвие сгущается, она чуть слышно произнесла:

— Но... я несчастлива...

Илья рвано выдохнул, болезненно заломив брови. Полина смотрела на него так проникновенно, так потерянно, что он ясно увидел, насколько искренна она была в своем признании. Это откликнулось в нем тупой болью, сейчас несравнимой с его собственной — той, с которой Илья жил много лет. А счастлив ли он? Неужели тоже... совсем нет?

Полинины пальцы неожиданно цепко ухватились за его рубашку под расстегнутым пальто, и она порывисто подалась вперед, прижавшись к широкой теплой груди так тесно, насколько позволяло место в салоне. Илья быстро отряхнулся от мимолетной растерянности, которой едва не поддался, и впервые ее обнял: столь бережно, словно Полина являла собой нечто хрупкое и крайне уязвимое. Он отвел волосы от ее лица, уткнувшегося в изгиб его шеи, нежно погладил по голове. Его рука прошлась вдоль ее позвоночника поверх пальто, и Илья принялся ритмично постукивать ладонью по ее спине в надежде успокоить, выказать поддержку, дать чувство защищенности. Он не знал, как утешить Полину, как унять ее душевную боль, и кроме физического тепла и ласки, больше ничего дать не мог. А ведь ей было достаточно и этого.

Полина вскинула голову, одурманенная запахом Ильи, особенно ярко ощутимым в изгибе его шеи у ворота рубашки. Она посмотрела на него снизу вверх, насилу проглотила слезы, едва мужские пальцы мягко коснулись ее щеки, отерев блестящую в полутьме влагу костяшками. Теплая ладонь легла на ее скулу, большой палец скользнул по гладкой коже, и Илье казалось естественным сейчас вот так трепетно оглаживать это красивое лицо, поглощать глазами каждую его черточку, ловить дыхание на своей коже. Так было правильно. Так должно быть. Именно сейчас — не вчера и не завтра.

Сейчас.

Полина потянулась к Илье первой, и ему оставалось самую малость склониться к ней, чтобы коснуться губ, сквозь которые вырывалось ее неровное дыхание. И он преодолел этот шаг. Столкнувшись с Полиной кончиком носа, Илья подался ближе и соприкоснулся с ней губами — так невесомо, что это осторожное действие обернулось для нее нестерпимой мукой.

Он поцеловал Полину нежно, с чувством. Тут же оторвался от нее, ласково потираясь носом о ее кожу, выдохнул в чуть приоткрытый рот и вновь накрыл ее губы своими, обнимая лицо уже обеими ладонями. Она поддалась. Поцеловала его в ответ, сгребая ткань рубашки на груди холодными пальцами, и ее веки затрепетали, заставляя дрожать мокрые ресницы.

Они целовали друг друга осторожно, с опаской. Еще. И еще. Илья боялся совершить неверное движение, разрушить магию момента, сломать мост доверия, что креп в минуты искренности, проведенные вместе уже не впервые. Но он не мог ничего разрушить. Потому как был готов отдать всю свою теплоту, выскребенную из самых дальних уголков души, подарить всю нерастраченную нежность, окутать ею Полину и самому закутаться в нее до нехватки воздуха.

Однако сколько бы Илья ни старался сберечь драгоценные минуты их единения, у него ничего не вышло. Оглушающий гудок автомобиля позади «Мерседеса» заставил Полину испуганно отпрянуть и отклониться на свое сидение, едва не задыхаясь от переполняющих чувств.

— Слышу я, хорош гудеть, — раздраженно пробормотал Илья, выкручивая руль и тут же рывком трогаясь с места. У него напрочь из головы вылетело, что он запарковал соседний автомобиль, когда решил быстренько сбегать в магазин за водой туда-обратно.

До дома они ехали молча. Полина перебирала похолодевшие пальцы у себя на коленях, противоборствуя желанию дотронуться до собственных губ, что еще горели от сладкого, тягуче-медленного поцелуя Ильи. Он же и вовсе был как спьяну, непомерными усилиями заставляя себя смотреть на дорогу и пока не слышать навязчивых мыслей, каждая из которых была о Полине.