Цена обещания

Когда Полина вышла на улицу, проститутки-спасительницы уже не было — видать, в легкую подцепила клиента и уже вовсю отрабатывала свои кровные. А спасительницей она окрестила ее неспроста. Полина стала понемногу «трезветь»: яснее соображала, больше не ощущала дрожи во всех конечностях и могла контролировать дыхание. Тогда-то ей и пришло на ум, что идея Мирославы оказалась не такой уж дурной, а добрый жест проститутки (хоть и за деньги) и впрямь спас положение. Не попади они с сестрой на этот бой, Илья бы так и оставался для Полины темной лошадкой. Правда, теперь и вопросов у нее поприбавилось.

Она ждала его неподалеку от входа, бездумно разглядывая свои коротко стриженные ногти под тонким слоем прозрачного лака. За спиной громыхнули железные двери, и Полина обернулась, тут же разочарованно поджимая губы: вместо Ильи из «подполья» вывалилась нетрезвая компания, наперебой обсуждая итоги первого боя. Она покосилась на мужчин, поймав себя на мысли, что еще одного такого побоища ее сердце бы точно не выдержало — впечатлений и так на год вперед.

Илья тихой поступью подобрался к Полине, заставив ее встрепенуться и испуганно выпучить глаза. Она не сразу заметила приближение телохранителя, и от ее растерянного вида его губы дрогнули в слабой улыбке.

— Ты чего так пугаешься? — прошептал он, скидывая с головы капюшон свободной толстовки, видневшейся из-под расстегнутой черной куртки.

Полина облегченно выдохнула, дернув лямки рюкзака на плечах.

— Как не пугаться? Ты так бесшумно подкрадываешься... — Она поежилась. — К тому же я с трудом тебя признала.

— Это мой повседневный стиль, — оттянув на себе плотную ткань, отшутился Илья. — Внерабочий образ.

— Видела я твой внерабочий образ, — поддела его Полина, но «повседневный стиль» своего телохранителя оценила. Впрочем, ничего необычного: серый костюм из толстовки и джоггеров да черные кроссовки для бега.

Илья заметно помрачнел, перевесив длинный ремешок громоздкой сумки с одного плеча на другое.

— Об этом я и хотел поговорить.

— Хорошо. Только давай не здесь? У меня мурашки от этого места.

Гордеев отрывисто кивнул, и они с Полиной неспешно двинулись вниз по улице, шаг за шагом отдаляясь от того, что прежде было ей чуждо.

Стоял погожий вечер — аномально теплая зима уже не первый год приводила местных жителей в замешательство. К вечеру температура опустилась до минус пяти градусов, и лишь ветер своими редкими порывами ненавязчиво трепал волосы. Слякоть под ногами кое-где превратилась в лужи, словно только-только прошел дождь, позволяя зеркальным пятнам тут и там отражать в себе проблеск приближающейся весны, однако снега еще лежало немало. Здешние улицы были немноголюдны — казалось, вся шумиха осталась где-то позади, а ей на смену пришли спокойствие и умиротворение подкрадывающейся ночи.

— Так значит... вы следили за мной, Полина Альбертовна? — съязвил Илья, дабы подразрядить обстановку.

Она поразилась его бесцеремонности, и далеко не впервые. Однако неконтролируемая улыбка выдала Полину с поличным: держать прежнюю дистанцию больше не хотелось. К чему официоз, если Илья уже видел ее в слезах после расставания с любовником, а она уличила его в участии в незаконных подпольных боях?

— Даже если и так, — Полина не постеснялась испытующе посмотреть на Гордеева, продолжая нагло ему улыбаться, — мне ничего за это не будет.

— Да... Увы, ты неприкосновенна, — с деланным вздохом признал он, охотно возвращая ей улыбку. — Так что мне просто придется смириться, что я стал объектом слежки.

— Не так уж я неприкосновенна, как ты думаешь, — возразила Полина. — Но ты все равно держи себя в руках, мистер Инкогнито.

Илья коротко рассмеялся, однако из-за ее ироничного тона ему стало неловко.

— Кстати, поздравляю с победой, — она игриво толкнула Гордеева плечом.

— Спасибо, — смущенно выдавил он, удивляясь своей реакции: вот и гадай теперь, искренна Полина Альбертовна в сказанном, или же безжалостно над ним глумится.

— Выходит, работа телохранителем — не основной род твоей деятельности?

— Можно сказать, основной. Я давно не участвовал в подпольных боях, но раньше зарабатывал этим на жизнь и именно здесь повстречал человека, который свел меня с моим прежним боссом.

— С прежним боссом? — Полина вздернула бровь, глядя то на Илью, то себе под ноги, чтобы ненароком не оступиться. — И как долго ты работал у него в охране?

— Совсем недолго на самом деле. Но даже за короткий период мы успели «весело» провести время. — Он усмехнулся в кулак и тихонько прочистил горло. — Если вкратце, до него я вообще не думал, что когда-нибудь займусь охранной деятельностью. Но мой приятель из «подполья» рассказал, какие деньги можно на этом зарабатывать, и я загорелся. Прошел обязательную подготовку в учебном центре, поднаторел в борьбе и кикбосинге, потому что владеть только боксерскими навыками телохранителю недостаточно. Также обучался стрельбе, экстремальному вождению, оказанию первой помощи. В общем, всего помаленьку.

— Надо же... сколько нюансов.

— Как минимум, получить разрешение на ношение оружия — тот еще квест с бумажками. — Илья улыбнулся, поведя плечом. — Бюрократия.

— А почему ты перестал работать на этого человека?

— Он из страны уехал — там свои заморочки. Но перед отъездом старик порекомендовал меня твоему отцу и... — Гордеев развел руками, следом придержав сумку на плече, — вот я здесь.

Полина прыснула.

— Какая удача!

— Большая удача для меня, — вразрез ее шутливому тону со всей серьезностью заметил он. — Остаться без работы — так себе перспектива.

Она понимающе кивнула, сунув руки в карманы дубленки. Ее так и подмывало спросить Илью о чем-то еще, но в голове вертелось так много вопросов, что выбрать среди них наиболее важный или просто подходящий случаю оказалось непростой задачей. Но и отмалчиваться Полина не планировала.

— Ты сказал, что давно не участвовал в подпольных боях. — Зацепившись за ранее сказанное Ильей, она смело взялась развивать эту тему. — Почему решил драться сегодня?

Он болезненно заломил брови, но Полина не могла этого увидеть из-за его низко опущенного капюшона. Решение выйти на ринг Илья принял в течение десяти секунд, и его нельзя было назвать обдуманным. Ему позвонил старый знакомый, что прежде уведомлял об очередном бое, предложил подзаработать и получил незамедлительный ответ. Положительный, к его удивлению.

«А ты так и продолжаешь избивать людей за деньги?»

«Я только об одном тебя просила: не будь таким, как отец. Но ты намеренно делаешь все, чтобы ничем от него не отличаться».

«Такие люди, как ты и твой отец, не меняются. Я знаю, что тебе ничего не стоит помахать кулаками ради жалких бумажек, которые никогда не сделают из тебя человека».

Слова матери то и дело всплывали в мыслях, и это не просто вгоняло Илью в отчаяние — выбивало из равновесия. Злило в придачу. Неимоверно. Даже когда он решился завязать с подпольными боями и стал зарабатывать деньги другим путем, Вера упрямо продолжала видеть в нем человека, полного жестокости, коей в нем никогда не было. Однако в чем-то она оказалась права: ему ничего не стоило выйти на ринг и делать то, что у него получается лучше всего. И дабы позволить матери не быть голословной в этот раз, Илья действовал в соответствии с ее словами. А заодно дал себе возможность выплеснуть на ринге все наболевшее.

Вот только он не мог сказать Полине, что не будь его мать с ним столь жестока, он бы вряд ли сегодня вышел на ринг.

— Я поступил опрометчиво, — все же слегка приоткрывая завесу тайны, произнес Илья. — Даже глупо. И уже жалею об этом.

— Почему? Разве тебе не нравится то... — Полина запнулась, подбирая слова, которые бы не показались ему обидными. — Ну, то, что было на ринге?

Недолго думая, он уверенно выдал:

— Нравится.

— Нравится? — Она округлила глаза, машинально замедляя шаг. — Тебе всерьез нравится бить людей и получать в ответ?

— Не совсем так. — Илья мотнул головой, тут же выравнивая капюшон. — Мне нравится, что я при этом чувствую: прилив адреналина и то ощущение, когда все централизуется вот здесь, в одной точке, а ненужное отступает на второй план. Ни с чем не сравнимая эйфория после. Но мне также нравится ломать себя: во время боя нельзя поддаваться эмоциям, хотя я всегда стараюсь настроиться и разозлиться в допустимой мере. В ринге нельзя делать, что тебе хочется, — только то, что нужно для победы. Мне нравится не давать себе потерять контроль над ситуацией, чем, кстати говоря, грешил Мельница. Он сходу завелся и не смог продумать стратегию боя.

— То есть... это не просто насилие?

— Только не для меня. Да, я бываю... очень вспыльчивым и просто с пол-оборота могу завестись, но именно благодаря тренировкам я научился с этим справляться. Дисциплинировать себя — самое трудное в боксе. Особенно для таких, как я. А на ринге важнее всего сосредоточиться. В такие моменты я говорю себе: в твоей жизни есть только поединок. Остальное — после. Все потом.

— И что после поединка?

— Когда эйфория отступает, я ощущаю опустошение. Мой тренер говорил, что когда все заканчивается, ты оказываешься с собой один на один. Ты остаешься наедине со всем, что сам можешь себе предложить. Все, что происходит до и остается со мной после, доставляет мне удовольствие. В этом вся суть: наполниться, а потом опустошить себя, чтобы наполниться вновь.

Полина с интересом внимала каждому слову своего телохранителя, которого неожиданно потянуло на откровения. Разумеется, она этого и добивалась, надеясь, он будет с нею сотрудничать. Но чтобы Илья заговорил о своих чувствах? Это ее приятно удивило.

— Мне, конечно, этого не понять, — со слабой улыбкой призналась Полина. — Это, должно быть, прекрасно — получать удовольствие от того, что ты делаешь, и для чего прикладываешь так много усилий.

Илья в недоумении вздернул бровь.

— А разве с музыкой у тебя не так?

— Не думаю, — робко пожимая плечами, пробормотала она. — Когда-то, возможно, так и было. Но мне все чаще кажется, что даже любимое дело не вызывает у меня прежних чувств. Простая обыденность. Рутина. Даже не знаю, что может принести мне удовольствие. Я становлюсь ко всему безразличной, и это стало меня пугать.

Илье вновь сделалось совестно от того, какой Полина виделась в его глазах еще совсем недавно. Сейчас ему показалось, она переживает не самый простой жизненный период, когда все вокруг теряет прежние краски, и всепоглощающая серость вгоняет в еще большее уныние. И у него такое бывало — случается периодически. Черная полоса неизбежно омрачает даже самую безоблачную жизнь, а о его существовании и вовсе говорить нечего.

— Уверен, есть много вещей, способных доставить тебе удовольствие.

— Ты ведь сейчас говоришь о сексе, я права? — Из Полины вырвалась едкая усмешка. — Мужчины так примитивны.

Илья многозначительно выгнул здоровую бровь, и уголки его губ слабо дрогнули.

— Вообще-то, я имел в виду вкусную еду, любимую музыку, душевный вечер с друзьями или... — Он вдруг сдался, кивая на справедливый довод Полины. — Да. Секс тоже, конечно.

Она задержала взор на улыбающемся лице Ильи дольше положенного, а когда поняла это, в смущении отвела глаза. Тихонько прочистив горло, заправила за ухо прядь волос. Говорить с Ильей о сексе после того, как она бесстыдно разглядывала его полуобнаженным, было как-то чересчур.

— К сожалению, это не панацея, — не поднимая глаз, чуть слышно пробурчала Полина. — Знаем, проходили.

— Тоже верно, — согласился Илья, передернув плечами. — Наверное, иногда от этого только хуже. Конечно, можно компенсировать сексом жизненные неурядицы, наполниться эмоциями, а потом опустошиться, но тогда, как и после боя, становишься более восприимчивым ко всему тому, от чего хотел абстрагироваться. Не берусь утверждать. Каждому свое. Это так, просто мысли.

Полина изумленно моргала, вновь неприкрыто воззрившись на Гордеева. Сейчас он четко описал то, чем она так долго грешила вместе с Никитой. После секса с ним ей становилось совсем тоскливо, по крайней мере, в последнее время. Но и упомянутой телохранителем эйфории она тоже не испытывала.

— Я, может, опять лезу не в свое дело, но если ты переживаешь из-за того мужчины...

— Почему ты решил, что я переживаю из-за мужчины? — обрывая Илью на полуслове, спросила Полина.

Он пожал плечами, и она, снова смущенная, развернулась лицом к открывшемуся виду на другую часть ночного города, утопающего в мириадах ярких разноцветных огней. Полина обеими руками взялась за кованый парапет и подалась вперед, зацепившись глазами за серебристую лунную дорожку на поблескивающей поверхности мерно покачивающейся воды.

Илья пристроился рядом, слегка задевая локтем Полинину руку, и проследил за направлением ее взгляда. Она ощутила, как неловкость, вызванная такого рода обсуждениями, благополучно сходит на нет. Становилось все легче говорить с кем-то о своих ощущениях. Отчего-то сейчас Полине было проще делиться этим со своим телохранителем, которого знала немногим больше месяца, чем с Лизой или Мирой. Илья мог быть хорошим слушателем, мог вовремя смолчать или, напротив, подобрать нужные слова. Возможно, упомяни она об этом, он бы посмеялся, бросив легкомысленное «это моя работа». Но его искренность не казалась ей угодливой. А может, она просто хотела так думать.

— Я не переживаю из-за мужчины, — невпопад промолвила Полина и, привстав на носки, устремила взгляд на водную гладь. — Наоборот, то, что нас теперь ничего не связывает, принесло мне облегчение. — Она опустилась обратно на всю стопу, повернувшись к Илье. — Помнишь? Я говорила тогда.

— Конечно. Рад за тебя.

Полина благодарно улыбнулась. Илья тактично не стал задавать вопросов на этот счет, однако интерес маячил где-то неподалеку. Кто этот мужчина? Чем он ее обидел? И как вообще можно обидеть такую женщину, как она? Это, как минимум, опасно для жизни. Ну а если без шуток, чаще всего мужчины восхищаются той утонченной красотой, что Полина собой являла. Сам Илья на это права не имел — помнил, о чем его предупреждал Альберт Вебер. Но его же здесь нет? В таком случае, почему бы не отметить для себя, что у Полины проникновенно-глубокий, тягуче-печальный взгляд, хрупкие, на вид холодные пальцы, которые хочется согреть, и приятный слуху голос? Она забавная, где-то наивная и совсем не высокомерная. И пусть Альберту об этом знать необязательно, но сейчас Илье было приятно проводить с ней время. За это ведь ему наказание не полагается? А даже если и так — пускай. Он не делает ничего предосудительного. Даже в мыслях.

— Почему ты жалеешь, что дрался сегодня, если тебе это нравится?

Илья прислоняясь лбом к обжигающе холодному парапету.

— Вот блин... А я уж обрадовался, что мы закончили говорить обо мне.

— Не дождешься, — шутливо злорадствовала Полина, с трудом удержавшись от того, чтобы не изобразить дьявольский смех. — Так почему? М-м?

Гордеев подбоченился, развернувшись к ней всем телом.

— И откуда ты такая почемучка?

Она прижалась щекой к плечу, видимо, решив вывести Илью на чистую воду открытой миловидной улыбочкой. И это подействовало. Безотказно.

— Я пошел в «подполье»... как бы это сказать... назло. Это было моим решением, но в то же время, я не принимал его осознанно. Хотя это и не оправдание.

— Кому назло? — не отставала Полина. — Своей девушке?

Илья сощурился, с наигранным подозрением сканируя ее заинтересованную физиономию.

— С чего ты это взяла?

— Не знаю. Первое, что на ум пришло. Если это личное — можешь не отвечать, — она снова улыбнулась для верности. — Ты не обязан.

— Нет, дело не в этом. Но в твоем предположении есть доля истины, — не стал темнить Илья: раз уж позволил Полине донимать себя расспросами, справедливо будет идти до конца. — Моя девушка... — он досадливо зажмурился, помотав головой. — То есть... бывшая девушка ненавидела то, чем я занимаюсь. Она не понимала, зачем мужики бьют друг другу морды, собирая вокруг себя толпы народу. Мол, какой в этом смысл? А я особо и не пытался объяснить. Она бы не поняла — слишком далека от всего этого.

Полина медленно кивала, силясь разглядеть что-то в непроницаемом выражении лица своего телохранителя. Но сейчас оно было нечитаемым, и она не смогла.

— Значит, бывшая? — Полина решила идти ва-банк, ничуть не стесняясь своей прямоты.

— Мы с ней, как принято говорить, не сошлись характерами, — не вдаваясь в подробности, пояснил Илья.

Вебер насупилась, продолжая буравить Гордеева испытующим взглядом.

— Но до этого же вы как-то сошлись?

— Как-то сошлись. Но я изначально знал, что это ни к чему не приведет. Она тоже. Ей нужен совсем другой человек. Ну а мне... — Илья со вздохом задрал голову к небу, держась за ограждение. — Даже не знаю, наверное, я бы хотел видеть рядом с собой ту, которая будет принимать меня таким, какой я есть. Принимать со всем, к чему я привык, и от чего никогда не откажусь.

— Ты прав, — заметила Полина. — В этом и смысл — в принятии. Да и все мы несовершенны, и ты либо принимаешь недостатки своего партнера, либо нет. Все, вроде, просто, но на деле... не очень, — она поморщилась. — Порой себя-то принять сложно.

— Это мне хорошо знакомо.

— Да, мне тоже.

Они переглянулись между собой, улыбнулись чему-то, одновременно отвернулись к реке и залюбовались ее таинственной красотой. Илья думал, разговор с Полиной будет трудным, и ему придется много оправдываться неясно зачем. Ждал осуждения, не надеясь получить ни толики ее понимания. Ведь она была напугана — Илья заметил, как Полина содрогнулась, едва он с ней заговорил сразу после боя, и как она на него смотрела тогда. Но теперь, когда они неспешно прогуливались по городу, говорили о жизни, вместе наслаждались теплым зимним вечером и завораживающими видами, Илья решил, что напрасно успел предаться опасениям. Дело приняло неожиданный оборот, и вместо того чтобы терзаться сожалениями, он — полностью опустошенный — наполнял себя чем-то простым и приятным. Будто и не было никакого боя. Не было Мельницы. Не было обиды на маму, приведшей его на подпольный ринг. Был просто этот вечер в компании Полины, позволяющий ненадолго забыть, что она — недосягаемая дочь губернатора, а он — лишь ее очередной телохранитель.

— Как давно ты занимаешься боксом? — немного погодя заговорила Полина, когда они с Ильей проходили мимо закрытых магазинов с пестрыми неспящими вывесками.

— Да лет пятнадцать уже.

— Ничего себе! Считай, полжизни...

— Мой тренер так же говорит.

— А как твой тренер относится к подпольным боям?

— Он категорически против. Павел Михайлович профессиональный боксер, известный чемпион мира, и драки в «подполье» ему чужды. Тренер это осуждает. Мягко говоря.

— А почему ты не подался в профессиональный спорт?

Гордеев осклабился, несильно ткнув Полину локтем в бок.

— Опять включила режим почемучки?

— Не увиливай, — беззлобно надавила она.

— В большой спорт пробиться непросто. Ты можешь пахать каждый божий день, будучи талантливым боксером, но не найти себе места среди чемпионов. Может, дело в удаче, в стечении обстоятельств, предназначении, воле судьбы — без понятия. Можно стать настоящим профессионалом, но завоевать всемирное признание и зарабатывать большие деньги умудряются единицы. Многие сильные спортсмены дерутся подпольно, чтобы иметь хоть какой-то заработок от того, на что тратишь так много времени и сил.

— Но ты уже долго занимаешься спортом. Тебе не хотелось сделать бокс своей карьерой?

— Когда-то мне именно этого и хотелось. Я получил свой первый спортивный разряд в шестнадцать. В девятнадцать выполнил норматив кандидата в мастера — взял первенство России. А потом...

— Так у тебя КМС? — перебила Илью Полина — отчего-то не ожидала, что до подпольных боев он всерьез стремился к спортивной карьере.

— КМС. А мог бы и мастера получить. Тренер возлагал на меня большие надежды. Говорил, с порога во мне талант углядел. Но дальше продвинуться я не смог. В семье были проблемы и... вообще. Я сплоховал. Пару раз взял бронзу, а потом вообще не получил призового места и сразу опустил руки. Любить бокс я от этого не перестал, но и прыгнуть выше головы больше не пытался.

Полина осторожно поинтересовалась:

— И ты не жалеешь об этом?

— Не знаю, — Илья скрыл досаду за тусклой усмешкой. — В любом случае, это осталось в прошлом. Сейчас я боксирую, потому что без этого не могу. Это образ жизни. Другого я не знаю и не умею.

— А «подполье»?

— А что «подполье»? Так, очередное напоминание о том, что я не смог ничего достичь. Это боль любого спортсмена, кто бы что ни говорил. Но я с этой мыслью давно смирился.

Полина воздержалась от комментариев, не порываясь взглянуть на Илью. То, чем он с ней поделился, не требовало отклика. Как и мнения того, кто в этом совершенно не разбирался.

— А как твои родители относятся к тому, чем ты занимаешься?

Илья резко остановился, но быстро сделал вид, что поправляет сумку, якобы сползающую с плеча, и как ни в чем не бывало возобновил движение. Однако Полина поняла, что это была неконтролируемая реакция на ее вопрос. И почему она не подумала, прежде чем спросить его о семье? Вышло слишком бестактно с ее стороны.

— Извини, — тихо проронила Полина, раздосадованная собственной неосторожностью. — Вот это уж точно не моего ума дело.

Илья поспешил ее успокоить: было видно, как она разволновалась.

— Все нормально, тебе не за что извиняться, — мягко произнес он. — У меня непростые отношения с родителями, если уж говорить начистоту. Точнее, с мамой — отца я не видел уже много лет. Но моя старшая сестра Вика меня поддерживает. Она, вроде как, всегда была на моей стороне. Чего бы это ни касалось.

Полина не слишком откровенно изучала профиль Ильи и подмечала, как явно на его лице отражалось все, что он сейчас чувствовал. А потом Илья повернулся к ней, улыбнулся одними губами, и в его темных глазах Полина разглядела застывшую печаль. Что-то терзало его. Долго терзало, даже становилось привычным, но так и не обернулось смирением. Она не могла назвать себя проницательной — это Илья был по-наивному открытым и совсем непохожим на того человека, которого Полина видела на ринге.

— Нам, старшим сестрам, положено заботиться о младших. Мы не обязаны, но кто, если не мы? Я тоже всегда буду на стороне Мирославы. Когда не стало нашей мамы, Мира была совсем маленькой и почти ее не помнит, а вот я на тот момент достаточно выросла, чтобы все понять.

— Мне жаль, что вы потеряли маму, — тихо проронил Илья, глядя на свои кроссовки — не знал, что говорить в таких случаях.

Полина поджала губы, кивая на его слова.

— Да, это была чудовищная трагедия. Папа до сих пор не оправился. В тот роковой вечер он потерял сразу двух близких людей: жену и брата-близнеца. Мама с дядей ехали в одной машине, и попали в аварию: автомобиль загорелся, произошел взрыв... Очевидцы говорили, это случилось в одну секунду. Они бы не сумели выбраться.

Илья порывисто выдохнул, встречаясь с Полиной взглядами. Он молча наблюдал, как она глубоко вдыхает носом и медленно выдыхает ртом. Складывалось такое впечатление, будто ей становилось легче, когда она проговаривала вслух случившееся со своей семьей. Ведь отпустить ситуацию — не значит стать к этому безразличным.

— А что стало с твоим отцом? — позволив Илье переварить услышанное, вновь взялась расспрашивать Полина, словно он по умолчанию должен был ответить на ее откровение своим.

— Честно говоря, понятия не имею, — как есть сказал Илья. — Мне было лет одиннадцать, когда он ушел.

Она посмотрела на него с сожалением, которое было ему не нужно. Эта рана давно зарубцевалась — лишь изредка напоминала о своем существовании фантомными болями. Чего не сказать о другой — постоянно кровоточащей, мучительно ноющей и открывающейся по новой в каждую встречу с матерью.

— Но ты хорошо его помнишь?

— Конечно, — Илья неожиданно расплылся в улыбке. — Отец все свободное время проводил со мной и Викой. Он всегда с нами играл — даже если устал или был болен. Мы подолгу гуляли зимой, а летом ездили на пикники за город или оставались там на ночевку в палатке. Папа водил нас в цирк и на аттракционы. Почему-то он все время стремился чем-то меня удивить: придумывал какие-то несуществующие истории, от которых я приходил в восторг, преподносил простые вещи как что-то диковинное, учил пресловутые гвозди забивать и строить разные крутые штуки из конструктора. По утрам, если удавалось, он готовил для меня яичницу, и клянусь: вкуснее его глазуньи я до сих пор не ел.

Полина слушала Илью с несдерживаемой улыбкой — больше не испытывала сожаления, которым успела к нему проникнуться. Он рассказывал о папе с ощутимой теплотой, с каким-то детским воодушевлением, и это впечатлило ее. Было очевидно, как много отец для него значил.

— Как ни странно, я помню только хорошее. Папа никогда не поднимал на меня руку, даже голоса не повышал, хотя с мамой они скандалили жутко. Я думаю, он был идеальным отцом. И пока мама надеялась, что я никогда не стану таким, как он, я втайне этого хотел.

Когда Илья закончил очередную порцию откровений, его вдруг осенило. Он даже себе никогда не признавался, что в отличие от мамы, не считал отца последней сволочью, и при взгляде на собственное отражение не испытывал отвращения. Да, он их бросил. Из-за него Вера до сих пор мучила нелюбовью своего сына. Возможно, жизнь Вики сложилась бы иначе, будь отец рядом. Да все было бы по-другому. И если отца, что отвернулся от семьи по неясным Илье причинам, он в глубине души так и не простил, то самого лучшего папу из своих воспоминаний по-прежнему по-детски искренне любил.

— Ты только не грусти, Илья. — Полина коснулась его плеча в утешающем жесте. — Это не ты лишился отца, а он потерял возможность быть с тобой рядом. У тебя есть мама. И даже если она не говорит об этом, я уверена: она тобой гордится.

Гордеев горько усмехнулся — возразить было нечего. Кому захочется признаться, что ты не нужен собственной матери, и все, что она испытывает к тебе — лишь злость и разочарование? Вот и Илье не хотелось. Так что он просто смолчал.

К счастью для всех, с темой родителей и всеми вытекающими было покончено. Илья перевел характер беседы в другое русло, увлекшись разговорами о тренере, «братьях» и Шейди. И тогда Полина недоумевала, как в одном человеке могут умещаться тот осатанелый боец с ринга и совершенно простой, добродушный парень, что говорил о своей собаке с нескрываемой нежностью и лучился искренней благодарностью к тренеру.

Шли они уже долго. Несмотря на то, что ноги гудели, и к ночи немного похолодало, Полина тихо радовалась этой беспечной прогулке. Она даже решилась покачаться на старых скрипучих качелях, что с ней в последний раз случалось бог весть когда, а Илья скромно посмеивался над тем, с какой непосредственностью Полина оккупировала детскую площадку, через которую он решил срезать путь.

— Стой-ка, это что, мороженое?

Илья посмотрел туда же, куда глядела Полина, и невольно сощурился в точности как она. И правда: вдалеке виднелся киоск с мороженым.

— Неужели они еще открыты?

— Пойдем посмотрим? — Схватив Илью под руку, Полина потащила его за собой. — Мне так захотелось мороженого! Если здесь закрыто, нужно поискать круглосуточный супермаркет.

— А ты не замерзла? — засомневался он.

— Пока идем — не холодно. — Она остановилась у витрины с небольшим окошечком и победно вскинула сжатый кулак. — Есть! Открыто!

Илья рассмеялся, поднимая глаза на предложенный ассортимент мороженого, выставленный на витрине в виде пластиковой вывески с названиями и прилагающимися к ним картинками.

— А ты не хочешь? Я угощаю. Теперь моя очередь.

— Ну... только если ты угощаешь...

— Ни слова больше. — Полина постучалась в окошко, быстро определившись с выбором. — Доброй ночи! Два рожка «Чемпион», пожалуйста.

Илья выдохнул сквозь приоткрытый рот и, учащенно заморгав, спрятал руки в карманах куртки. Значит, она подтрунивать над ним решила? Он быстро ее раскусил.

— Держи, чемпион. — Полина протянула ему мороженое в вафельном рожке, обернутом ярко-красной блестящей бумагой. — Ты заслужил.

— Подкалываешь? — заливаясь румянцем смущения, пробормотал Илья, принимаясь рассеянно изучать этикетку мороженого. — Спасибо.

— А ты, оказывается, скромняга, — избавляясь от обертки, шутливо заметила она. — Буду знать, что с комплиментами лучше быть поосторожнее.

Он снял с макушки рожка пластиковую крышечку и с ювелирной точностью забросил ее в урну у киоска.

— Это ни к чему. От комплиментов я не отказывался.

— Вот как? — Полина мелодично рассмеялась, увлекая Илью за собой к деревянной скамейке неподалеку. — Так и запишем: любит комплименты, хоть и смущается, во что я никогда бы не поверила, не убедившись в этом лично.

— Неправда. — Илья плюхнул спортивную сумку на скамейку и уселся рядом с Полиной, которая жадно собрала губами ванильную верхушку мороженого с прослойкой клубничного джема, посыпанного крохотными хрустящими рисовыми шариками. — Ничего я не смутился.

— Смути-и-ился, — продолжала дразниться она, облизнув холодные губы. — Чемпион.

Он хмуро присмотрелся к своему мороженому.

— Ага. Как же.

Полина вновь рассмеялась, но следом сжалилась над своим телохранителем и вовремя себя урезонила.

— Вкусно? — спросил Илья, так и не притронувшись к рожку у себя в руке. Ему охотнее было наблюдать за Полиной, чем есть самому.

Она зажмурилась от удовольствия.

— Очень!

— Вот тебе и маленькая радость, — вкрадчиво произнес он и все же попробовал свое угощение ради приличия. — Из таких мелочей и складывается что-то большее.

Полина перешла к вафле, с хрустом надкусывая ее.

— Ты всегда философствуешь?

— Время от времени, — слукавил Илья, но тут же поморщился, яростно зажевывая губу.

Она удивленно замерла, медленно проглатывая вафлю, царапнувшую нёбо своим острым краем. Ее встревоженный взгляд устремился к лицу Гордеева, что собрался снова приложиться к мороженому.

— Илья... — Полина подняла свободную руку, притягивая палец к своей брови. — У тебя тут... кровь...

Он быстро спохватился и, дотронувшись до оставленного Мельницей рассечения, тихо выругался.

— Кровотечение снова открылось, — констатировал Илья, тряхнув выпачканной в крови рукой.

Полина похолодела, уставившись на то, как его дрогнувших темных ресниц коснулись алые капли, скатываясь по скуле тоненькой прерывистой струйкой. Мороженое резко встало у нее поперек горла, оставляя после себя тошнотворный привкус.

— У меня... где-то были салфетки. — Она бездумно отложила недоеденный рожок на краешек скамейки и стащила с себя рюкзак, дрожащими руками принимаясь копаться в его содержимом. Выудив оттуда упаковку бумажных платочков, Полина придвинулась поближе к Илье и всучила ему сразу несколько. — На, скорее зажми рану.

— Спасибо. — Натянуто улыбнувшись, он скинул с головы капюшон и отвел назад распущенные волосы, прижимая свернутые вдвое платочки к месту рассечения.

— Очень больно? — всматриваясь в хмурое лицо Ильи, взволнованно спросила Полина.

— Терпимо, — отмахнулся он.

Она забрала у Ильи грязные салфетки и достала из упаковки чистые.

— Давай, еще приложи.

Он продолжал пачкать кровью Полинины платочки, раздраженно чертыхаясь. Илья уже успел забыть, что их сюда привело, но эта чертова рана мигом ему об этом напомнила. Как Полина сказала? Чемпион? Да он просто придурок.

— Позволь мне, — шепнула она, аккуратно дотрагиваясь до его щеки и промакивая салфеткой кровавые подтеки. Полина заметила, как Илья поджимает губы, слегка стискивая челюсти, и тут же отвела глаза. Разумеется, ему было больно — что за глупый вопрос? Эта коварная травма не слишком ощущается в моменте, зато потом охотно о себе напоминает. — Может, тебе нужно в травмпункт наложить швы?

Илья снисходительно улыбнулся и мягко взялся за Полинино запястье, отнимая от своего лица ее руку.

— Такое со мной уже бывало. Ничего серьезного. При таких травмах кровотечение часто открывается повторно.

— И неужели это... того стоит?..

Гордеев ничего не ответил. И сам не знал: стоит — не стоит... По правде говоря, он никогда не задумывался об этом. Подобное и впрямь было для него привычным, а вот Полине такое зрелище оказалось в новинку.

Однако это ничуть не омрачило этот вечер. Кровь они благополучно остановили, а когда по пути попалась круглосуточная аптека, Полина предложила Илье купить антисептик и пластырь, чтоб уж наверняка. Так, пристроившись в уголке с ее пудреницей в руке, он наспех полил рассечение дезинфицирующим раствором и заклеил бровь лейкопластырем.

Вскоре настало время расходиться. Когда они остановились у ворот дома семьи Вебер, Полина ощутила, как к ней тайком подкрадывается тоска. Порой на нее вечерами накатывала беспричинная грусть, а после столь ярких событий, в которые она сегодня была вовлечена, эта грусть могла захлестнуть сильнее обычного. Однако Полина не испытывала разочарования от этого вечера — наоборот, широко улыбалась своему телохранителю, стоящему напротив со спортивной сумкой на плече, и с облегчением отмечала, что его рана больше не кровоточит.

— Спасибо, что проводил. Теперь целую вечность будешь добираться до дома из-за меня.

— Это...

— Только попробуй сказать «это моя работа», — шутя пригрозила Полина, выставив перед Ильей указательный палец.

— Нет-нет, — тряхнув волосами, с улыбкой возразил он. — Я совсем не это хотел сказать. Не бери в голову. Я возьму такси.

Полина засмотрелась на свои ботинки, что были щедро вымазаны грязью, оставленной растаявшим снегом с обочины дороги.

— Знаешь... На самом деле, это было круто, — как на духу выпалила она. — Ну, я про бой. А за папу не волнуйся, он не узнает. Главное, на глаза ему не попадайся, пока не избавишься от улик.

Илья лизнул ранку в уголке рта, едва Полина упомянула об этом.

— Я благодарен тебе за понимание. Твоему отцу известно, что я боксер, но лучше бы ему не знать, что мне вздумалось поработать на два фронта.

— Однозначно не стоит. — Полина хихикнула, оттягивая лямки рюкзака и через плечо поглядывая на темные окна дома за спиной. — Ну... тогда до завтра?

— До завтра, — разворачиваясь к дороге, вторил ей Илья. — Спокойной ночи.

Полина не спешила возвращаться домой. Она ушла только после того, как Гордеев махнул ей рукой и, напоследок несколько раз обернувшись, растворился в ночи.