Цена обещания

Артур Бегларян безмолвно озирался вокруг, сунув руки в карманы классических серых брюк в мелкую полоску. Казалось, здесь совсем ничего не изменилось: все та же мебель, плотно зашторенные окна, тусклый свет напольного торшера и витающий в воздухе терпкий запах сигарет. С полуулыбкой блуждая глазами по комнате, Артур наткнулся на старый сервант со стеклянными дверцами, и его губы в неудовольствии поджались. Собственное отражение, пусть и нечеткое, напомнило ему, сколько воды утекло с тех пор, как он был здесь в последний раз. Эта комната, может, и не претерпела особых изменений, но сам Артур прилично прибавил в годах, пролетевших точно один миг.

Он не рвался обратно в Россию — ему пришлось вернуться, и это было волнительно. Артур давно сделал выбор в пользу жизни за границей, но душа тосковала по родине, и временами его донимало гадкое ощущение, что он не на своем месте. Вот только от родины Бегларян однажды отказался и как будто утратил право тосковать по ней.

— Ностальгируешь, Артурчик?

Бегларян обменялся с рукопожатием со своим давним приятелем и вытер тыльную сторону ладони о брюки.

— Рад тебя видеть, — с легким армянским акцентом сказал он. — Как обстановка?

— Пока все спокойно.

— Альберт доверяет твоему человеку? — Артур нахмурил густые черные брови. — Он не навел на себя никаких подозрений?

— Вебер хорошо заботится о безопасности своей семьи, так что его доверие заслужить трудно, но возможно. Тебе лучше знать, каким недоверчивым он всегда был.

— Алик-Алик... — Бегларян покачал головой, принимаясь расхаживать по комнате. — Будь он тогда на моей стороне, все бы по-другому сложилось.

— Да, Альберт всегда был верен правительству. Он также верен и своим убеждениям: не кусай руку, которая тебя кормит.

Артур тихо рассмеялся, пригладив темную жесткую бороду с редкой проседью.

— Ему хорошо известно: тот, кто кусает руку, которая тебя кормит, обычно лижет сапоги тому, кто его пинает. — Он заметно переменился в лице. — Раньше Алик работал за идею, был готов копейки считать, прозябая в институте, а теперь большой человек, и деньги вдруг перестали пахнуть. Как тут против власти идти, когда сам власть имущий? Это я человек подневольный.

— Тем не менее, Альберт всегда горел своим делом. Так же, как и ты.

Артур промолчал. Когда-то они в равной мере тяготели к успеху на научном поприще, пока один из них не решил, что будет более ценен в другом месте.

— Значит, в скором времени ваш проект пустят в реализацию?

— Ты хотел сказать проект Алика? — отпустил усмешку Бегларян. — Пустят, ясное дело. Сам знаешь, времена сейчас трудные, черти что в мире творится. Этот проект в первую очередь профинансируют, а значит и реализуют. Алик сейчас в политике, но без его консультаций наши разработки яйца выеденного не стоят.

— А если на мировую пойти?

— После того, что с Олей и Аристархом случилось, Альберт меня даже слушать не станет — быстро кому надо сдаст. Мы это уже проходили. — Артур раздраженно потер выраженную горбинку на высокой переносице. — Я рисковать не могу, у меня там дети. Мне нужны все разработки Алика, но мы должны понимать, что это не будет просто.

— Понял. Тогда понаблюдаем пока.

Артур кивнул, сощурившись на невидимую точку перед собой. Он позволил себе предаться ностальгии по тем временам, когда они с Альбертом делили комнату в общежитии и, сидя за институтской партой, отчаянно верили, что впереди их ждет немало научных открытий. Но теперь они по разные стороны баррикад.

И у каждого своя правда.

***
Зеленая лужайка вела Полину к домику с красной крышей, на котором так и хотелось сфокусироваться. Она чуть было не сощурилась, вопреки запрету врача-офтальмолога, но вовремя себя одернула — и тогда изображение на авторефрактометре сменило резкость: тот самый домик вдалеке превратился в размытое цветовое пятно.

Компьютерная диагностика зрения хоть и оказалась внеочередной, но была для Полины привычной. Чаще всего плановые приемы у доктора с говорящей фамилией Белоглазов ограничивались дежурной беседой, однако сегодня Полине пришлось расположиться за знакомым прибором, где можно было отследить малейшие изменения в ее зрении.

— Показатели левого глаза действительно сильно упали, — задумчиво проговорил доктор, разглядывая полученный в ходе диагностики результат. Он поправил очки на переносице и вскинул глаза на Полину, что уже надела линзы, но все еще сидела у авторефрактометра. — Как давно вы стали замечать ухудшения?

Она потерла веко подушечкой пальца, беспокойно поерзав на стуле.

— Совсем недавно. Я заметила изменения, когда работала с нотами. Сначала подумала, может, что-то с линзой, но нет. С того же вечера у меня постоянно болит голова.

— Головные боли объяснимы тем, что один глаз теперь видит хуже другого. — Белоглазов крутанулся на офисном кресле и подъехал к столу, уставившись в монитор рабочего компьютера. — Вы можете купить линзы с разными диоптриями у нас в клинике сразу после приема. Я укажу это в заключении.

— Понятно. — Полина встала, медленно прошлась по кабинету доктора и остановилась у его стола. — Но в чем причина такого резкого ухудшения зрения и именно одного глаза?

— Подозреваю, дело в нарушении нервных волокон, — откидываясь на спинку стула, со знанием дела рассудил Белоглазов. — Мы с вами условились контролировать постепенный регресс, но в последние несколько лет особых изменений не обнаружили. Однако опираясь на ваш анамнез, можно с уверенностью сказать, что регресс далеко за пределами нормы. Даже с того момента, как вы стали наблюдаться у меня, он был довольно ощутимым.

— Нарушение нервных волокон? — растерянно вопрошала Полина, пользуясь небольшой паузой в монологе Белоглазова.

Он кивнул, принимаясь то отъезжать от своего стола, то снова придвигаться к нему вплотную.

— Вероятно, причина во врожденной атрофии зрительного нерва, хотя в детском возрасте ничего подобного вам не диагностировали. Нужно провести комплексное обследование. Поставить такой серьезный диагноз безосновательно я не могу.

— Я займусь этим.

— Не тяните, Полина Альбертовна. А пока не забывайте о гигиене глаза и дважды в день используйте увлажняющие капли, особенно при работе с нотами. Мелкие детали требуют повышенной концентрации, и это сильно сушит глаза.

И снова ничего нового. Разговор с доктором не внес особой ясности в вопрос со зрением, и Вебер больше не задерживала ни себя, ни его. Сунув листочек с заключением в сумочку, она попрощалась с Белоглазовым и покинула клинику.

Когда Полина оказалась у дома Никиты, уже сильно стемнело. Новые линзы хоть и придавали ясности зрению, но в левом глазу все еще оставались неприятные ощущения. Закрутив крышечку глазных капель, способных облегчить дискомфорт, она убрала их в сумочку и тщательно проморгалась.

— Ждите меня в машине, — распорядилась Полина, выбираясь из «Мерседеса».

Илья церемонно кивнул, не решаясь с ней заговорить. Ему показалось, сегодня Полина была на взводе: раздраженно хлопала дверями машины, тихонько ругалась, когда ей не поддавался замок сумочки или крышка у бутылки с водой не откручивалась с первого раза, и отвечала на рабочие вопросы телохранителя не просто односложно — грубо. Она вся источала негодование, и на фоне холодного равнодушия это сильно бросалось в глаза.

Однако Илье таки пришлось подать голос: по недавно приобретенной привычке глянув в зеркало заднего вида, он заметил, что Вебер оставила на сидении свою сумочку.

— Полина! — окликнул ее Илья, высунувшись в окно. — Вы забыли сумку!

Она поджала губы и, гневно застучав каблуками сапожек по асфальтированной дорожке, направилась обратно к «Мерседесу». Коротко пронзив Илью злобным взглядом сверкнувших в темноте серых глаз, она по-хамски вырвала сумку из его протянутой через окошко руки и быстро ретировалась. «Точно не в духе» — уже не впервые подметил Илья, откидываясь на спинку водительского сидения.

Срываться на ни в чем не повинных окружающих было неправильно, но сейчас Полина не задумывалась о чужих чувствах. Да и о своих тоже — она и так много времени уделила самокопанию. Недавний разговор с Вениамином Александровичем заставил ее всерьез задуматься не только о своей карьере: Полина хотела понять, что привело ее в точку невозврата, потому что на данном жизненном этапе могла охарактеризовать свое существование только одним словом: мрак.

Бог с ним, с этим глазом — к линзам Полина давным-давно привыкла, да и к тому, что операцию по восстановлению зрения ей делать противопоказано — тоже. Бог с ним, с отцовским контролем. Дело в другом. Неужели она настолько безнадежна, что не могла ощутить себя счастливой без повода, враз на все плюнуть и просто радоваться мелочам?

Полине быстро стало ясно: нет, она ничему радоваться не могла. Все вокруг угнетало, раздражало, вызывало чувство беспомощности, и она даже не пыталась бороться. И едва к ней пришло осознание, что само по себе ничего не изменится, Полина осмелилась принять тяжелое, но единственное верное решение.

Сегодня квартира Никиты встретила ее особенно неприветливо: в гостиной царила полутьма, и сквозь плотно задернутые шторы не пробивался даже свет уличных фонарей, понатыканных на каждом шагу по всему кварталу — видимо, он и сам только что вернулся. Полина учащенно заморгала и, выровняв линзу под левым веком, всеми силами превозмогала тошнотворное волнение.

Никита стащил с себя вязаный джемпер и наконец зажег торшер, проливший немного света на убранство гостиной. Полина же стояла в проходе и молча ждала, когда он заметит ее присутствие.

— Привет, ты чего там застыла? — Никита сверкнул широкой улыбкой, что давно не вызывала у нее теплых чувств. — Раздевайся, проходи.

Она смотрела на него в упор и не могла взять в толк, как все это время умудрялась оставаться такой дурой. Нет, не просто дурой — тупоголовой слепой идиоткой. Полина поражалась тому, как долго носила в себе обманчивое убеждение, что их с Никитой отношения хоть сколько-нибудь скрашивают ее существование. Пусть Вениамин Александрович и был резок в словах, но благодаря этому она смогла увидеть себя со стороны не только как музыканта, но и как женщину — одинокую, глубоко несчастную.

— Знаешь, я много о нас думала, — осторожно произнесла Полина, глядя то на Никиту, то себе под ноги. — Ну, о том, к чему все идет. Недавно я поняла, что... То есть, я понимала все и раньше, просто...

— Погоди, — Никита озадаченно мотнул головой, — если ты затеяла какой-то серьезный разговор, то я к этому не готов. О таком обычно предупреждают. Для начала надо было позвонить или сообщение ки...

— Я так больше не могу.

Он сощурился, спрятав руки в карманах уличных брюк.

— Что это должно значить? Говори прямо, раз уж начала. Я терпеть не могу намеки и треп ни о чем.

— Да мы в принципе не разговариваем — хоть ни о чем, хоть по делу, — она усмехнулась, подхватив пояс пальто. — Хотя нет: почему-то я тебя всегда слушала, а вот ты... Не припомню, чтобы ты интересовался моей жизнью. Вообще ни...

— Слушай, — Никита отмел ее попытки усложнить все еще больше, бесцеремонно обрывая на полуслове, — я одного понять не могу: к чему это все? Хочешь сюда приходить? Приходи. Не хочешь — насильно никто не заставляет.

Полина оторопела от его беззастенчивой прямоты. «Хочешь оставаться подстилкой и угождать мне во всем — приходи. Желаешь быть счастливой любимой женщиной — катись к чертовой матери». Он ведь это имел в виду? Потому что Полина услышала в его словах именно это.

— Я больше не хочу приходить, — буквально выплюнула она, горделиво вздернув подбородок. — Я устала надеяться, что найду здесь то, что мне нужно. Я ничего к тебе не испытываю. Ничего с тобой не чувствую.

Никита вдруг рассмеялся, и Полина вздрогнула от неожиданности.

— Думаешь, я настолько слепой и не замечал, что ты «ничего не чувствуешь»? Между прочим, я старался для тебя. Не хотел обижать и поэтому не высказывал никаких претензий. Но дело, очевидно, не во мне.

— Старался? — ошарашено выдохнула она, размашистым движением отводя волосы от лица. — Ты сейчас о чем? — Немного поразмыслив над его словами, Полина выдавила ядовитую ухмылку. — О, я все поняла. Ты старался! Но знаешь что? Ты мог себя не обременять! Потому что секс с тобой — каторга для меня!

Никита и бровью не повел, покуда Полина вовсю распалялась. Сразу видно, такими заявлениями его мужское достоинство не уязвить.

— Ну, раз уж на то пошло, я тоже от всего этого не в восторге, — парировал он, в отличие от нее, не поддаваясь эмоциям. — Я иной раз сомневался, жива ли ты там вообще. Даже не знаю, что хуже: когда ты неумело притворяешься, что тебе все в кайф, или откровенно впадаешь в кому.

Полина закивала. Злобно поджимая губы, сгребла подрагивающие пальцы в кулак.

— Славно! Как же хорошо, что мы это выяснили, и больше не станем мучить друг друга. И знаешь, лучше бы мы просто оставались друзьями. Потому что друг из тебя был куда лучше, чем любовник, — с этими словами Полина круто развернулась на каблуках, взмахивая волосами и взметая полы пальто.

— И когда ты стала такой стервой, Вебер?! — ей вдогонку прокричал Никита. — Спустись с небес на землю и корону свою сними! Дофига самовлюбленная!

Полина остановилась на полпути, прирастая ногами к полу.

— Это я самовлюбленная? — Обернувшись через плечо, она неприязненно поморщилась. — Уж точно не откровенному нарциссу говорить такое!

— Ты же хотела уйти? — Он совершил указательный жест в направлении входной двери. — Давай, вперед. А то еще передумаешь.

— Не передумаю, — на ходу бросила Полина и, взявшись за дверную ручку, добавила: — Поверь, этого не случится.

Никита на это лишь усмехнулся. Ее слова оказались для него пустым звуком. Он был уверен: она вернется. Всегда возвращалась.

— Ну-ну. Иди, проветрись там, а то уже чердак дымится.

Полина оглушительно хлопнула дверью — и та отлетела обратно, громыхнув по подъездной стене. Она быстро сбежала по лестнице, хватаясь вспотевшими ладонями за перила, и ее дико трясло от злости и разочарования. Полина была разочарована не только в Никите, но и в себе, тогда как, напротив, могла собой гордиться. Она в одночасье отказалась от созависимых отношений, а это уже что-то. Может, и стоило корить себя за грубость, однако Полина не жалела, что ни одного слова невысказанным не оставила.

Подскочив к «Мерседесу», она грубо дернула на себя пассажирскую дверь, но та не поддалась, и когда пальцы соскользнули с ручки, Полина пошатнулась на каблуках. Пробормотав ругательство, она склонилась к тонированному окну, за которым мирно посапывал Илья, и несколько раз долбанула костяшками по стеклу.

Он встрепенулся. Растерянно завертел головой во все стороны, провел ладонью по заспанному лицу. Полина снова яростно затарабанила в окно, и только тогда Илья заторопился разблокировать двери.

— Простите, я задремал. Не думал, что вы так быстро вернетесь, — оправдывался Гордеев, коротко потирая глаза. До него только сейчас дошло, что Полина уселась на переднее сидение, нетерпеливо задергав ремень безопасности.

— Поехали отсюда, — скомандовала она.

Илья осторожно спросил:

— Домой?

— Нет! — пробежавшись широко распахнутыми глазами по лицу недоумевающего телохранителя, она пристыдила себя за откровенное хамство и уже сдержаннее пояснила: — Не надо домой.

— А куда?

— Мне все равно.

Илье вдруг стало совестно. Полина всегда говорила с ним с большой неохотой, но он не замечал, чтобы она звучала высокомерно. Равнодушно — да, и это нисколько его не волновало. Однако сейчас Илья не нашел былого равнодушия даже во фразе «мне все равно» — он отчетливо слышал, как дрогнул ее голос.

Полина молчала, вцепившись одеревенелыми пальцами в ремень безопасности на груди. Илья тоже безмолвствовал, изредка поглядывая на нее, и даже радио включать не стал. Поначалу он просто ехал куда придется, но совсем скоро придумал, как скоротать остаток этого вечера.

Всю дорогу безучастно глядя в окно, Полина не задумывалась, куда ее везут. Но едва машина остановилась, она выпрямилась и, заинтересованно заглядывая во все окна, обратилась к телохранителю.

— Где мы?

Илья позволил себе съязвить:

— Вам же было все равно?

Вебер захлопала глазами, поражаясь его удивительной дерзости. Казалось, он даже из машины выйти не успел, как уже стоял у распахнутой пассажирской двери, любезно протягивая Полине руку. Она исподлобья смотрела на своего телохранителя и, с заминкой принимая его помощь, одними лишь пальцами ухватилась за обжигающе горячую ладонь.

Туго затянув пояс пальто, Полина отшагнула от «Мерседеса» и заозиралась вокруг. В этой части города ей бывать не приходилось, так что темная, плохо освещенная улица не внушала никакого доверия. Впереди виднелись непроглядные арки между невзрачными серыми малоэтажками, будто осевшими от времени, зловеще зияли мрачные переулки. Полина поежилась, наткнувшись глазами на неровный рядок мусорных баков, у которых валялись порванные в некоторых местах картонные коробки с темными подтеками по бокам. В отвращении сморщив нос, она повернулась в другую сторону: по дороге изредка проезжали автомобили, а по железнодорожному мосту грохотал грузовой состав. Издалека доносились чужие смешки и пьяная брань, собачий лай под аккомпанемент завывающего ветра да биты незнакомой рэп-композиции с излишком уличного жаргона вкупе с забористыми матерными словечками.

— Крепко же я вас достала.

— Что, простите?

— Судя по всему, вы решили со мной расправиться, а потом бросить мой труп у этой помойки, — сыронизировала Полина, дернув подбородком в направлении мусорных баков. — Угадала? Иначе я ума не приложу, зачем мы здесь.

— Заманчиво... но нет. — Решил подыграть Илья, а когда напоролся на оторопелый взгляд Полины, переменился в лице. — Прошу прощения, я пошутил.

— А я чуть было не поверила, — солгала она — единственным, что сбило ее с толку, была его нетипичная язвительность.

— Не бойтесь, — становясь напротив, вкрадчиво произнес он и мельком оглянулся через плечо. — Я этот район как свои пять пальцев знаю. Здесь вам никто не навредит.

Полина вжала голову в плечи, украдкой поглядывая во все стороны.

— А вы что, здесь живете? — предположила она.

Гордеева удивил этот вопрос — он не припоминал, чтобы Полина хоть что-нибудь о нем спрашивала. Это Альберт Вебер в первую очередь навел о нем справки, за что его нельзя было упрекнуть. Правда, когда Илье пришлось сдавать кучу анализов, он думал иначе — все утро просидеть в СПИД-центре, где его проверяли на всевозможные инфекции и ЗППП, оказалось несколько... унизительно. Благо, Илья оказался чист, как стеклышко, так что не решился костерить Альберта Вебера за столь серьезный подход к найму сотрудников личной охраны. Да и убедиться, что ты здоров, будет нелишним.

— Не совсем здесь, — запоздало ответил он, увлекая Полину за собой подальше от мусорных баков. — Но в этом районе. Я тут родился и вырос.

Она тактично промолчала. Илья не походил на одного из представителей местного контингента, и это навело Полину на мысль, что она ничего не знает об этом человеке. Может, будь он ей небезразличен, Полина бы сразу расспросила о нем отца. Но Илья интересовал ее не больше предыдущих телохранителей.

Шагая справа от проезжей части, он двигался не спеша, чтобы она могла за ним поспеть. Полина то и дело поскальзывалась на гололедице из-за высоких каблуков, но Илья был готов ловить ее в любую секунду, лишь бы она не растянулась на побитом асфальте и что-нибудь себе не сломала. Однако несмотря на неусыпную бдительность, он успевал наслаждаться прогулкой по знакомой улице и предвкушал, как вот-вот наконец поест.

— Закусочная? — Полина остановилась, в то время как Илья немного ушел вперед, приближаясь к небольшому уличному киоску с фаст-фудом.

Он подождал, когда она сподобится его нагнать, и только потом заговорил:

— Вы же наверняка проголодались? Время-то позднее.

— Было бы разумнее спросить меня об этом до того, как мы сюда приехали, — несдержанно съязвила Вебер.

— Наверное. Так что, будете есть? Я угощаю.

Она всерьез призадумалась.

— Признаться, я бы поела.

Илья отпустил самодовольную усмешку, продолжая движение к киоску.

— А мы не могли поесть где-нибудь в другом месте? — скептически разглядывая ассортимент предложенных «блюд», с укором спросила Полина.

— Исключено, — отрезал Илья. — Такую шаурму только здесь крутят.

— Шаурму?

Он кивнул и подошел к окошку, чтобы сделать заказ.

Отшагнув в сторонку, Полина сверху вниз смотрела на свои бежевые замшевые сапоги с острым носом, согревая руки в карманах пальто. Занесла же нелегкая... Еще утром она бы не поверила, что уже вечером будет томиться в ожидании шаурмы из уличного киоска, купленной ее телохранителем черт знает где. Полина покачала головой и невольно взглянула на Илью, увлеченного своим заказом: он ярко улыбнулся торговцу едой, поднимая сощуренные глаза на меню, и широкой венистой ладонью отвел от лица волосы, взъерошенные порывом ветра.

Вновь уставившись на свою обувь, она слабо усмехнулась — вспомнила, как Мирослава осыпала Гордеева незатейливыми комплиментами (разумеется, у него за спиной), и признала, что правоты в словах сестры оказалось больше, чем думалось. Глупо не согласиться, что Илья был привлекательным молодым мужчиной, однако Полине не приходилось рассматривать его внешность в деталях. Он не вызывал у нее отторжения — и этого ей вполне хватало.

— «Большая с курицей»?

Илья поочередно посмотрел на шаурму в обеих руках: размерчик и вправду был внушительным, хоть и приходился ему на несколько укусов.

— А что, не осилите?

— Да уж конечно, — хмыкнула Полина и, присвоив себе одну шаурму, взвесила ее в руке. — Вы просто меня не знаете.

Гордеев сдержанно улыбнулся, когда она принюхалась к скрученному поджаренному лавашу с начинкой, обернутым бумажным пакетиком с эмблемой закусочной. Зажав свою порцию под мышкой, он взял в каждую руку по пластиковому стаканчику с кофе и кивком призвал Полину следовать за ним.

— Сядем здесь. — Илья поставил напитки на один из бетонных блоков, где решил устроиться для перекуса. Отложив туда же шаурму, он под изумленный взгляд Полины спешно снял пальто, а затем и пиджак, чтобы свернуть его вдвое и постелить рядом со стаканчиками. Накинув верхнюю одежду уже поверх рубашки, Илья застегнулся на все пуговицы, поднял воротник и жестом указал на пиджак. — Прошу.

Полина устала ему поражаться. Настоящий «джентльмен», вот ей-богу! Додумался же... Будто это может исправить положение! А то где еще наслаждаться «шедевром высокой кухни», как не посреди улицы вблизи загнивающего долгостроя?

— Спасибо, — саркастично пробормотала она, не без опасения усаживаясь на краешек бетонного блока. Полина стащила с шеи теплый палантин и, намотав его на голову, спрятала концы под ворот пальто.

— Замерзли? — выразил беспокойство Гордеев. — Можем вернуться в машину.

Стоит заметить, пиджак Ильи еще хранил в себе тепло его тела, так что Полине было довольно комфортно. Именно так она ему и ответила, потянувшись за стаканом кофе.

— Пить кофе на ночь, конечно, вредно, но что поделать? Зима на дворе, — прокомментировал он, едва Полина сделала первый согревающий глоток быстрорастворимой гадости, что и кофе-то не назовешь.

— Я каждый день ем шоколад, — решив не озвучивать свое мнение о напитке, она поставила стаканчик справа от себя, — так что это ерунда.

— Знаю. Ну, про шоколад.

— Знаете? — Полина заинтересованно изогнула бровь, плотно сдвинув колени под удлиненным пальто. — Мой папа что, заставил вас изучить мои предпочтения в еде?

— Мимо. Просто я каждый день нахожу обертки от шоколадных батончиков в пассажирской двери. Нетрудно догадаться, что вы их любите.

Она смущенно поправила у лица палантин, избегая прямого взгляда Ильи.

— Извините. Это дурная привычка. Я всегда распихиваю обертки от шоколадок куда ни попадя.

— Ничего, мне не трудно убрать. К тому же уход за автомобилем входит в мои обязанности.

— И много мой отец тебе платит за такой широкий перечень обязанностей?

Гордееву по ушам резануло неожиданное «тебе», сорвавшееся с губ Полины, однако виду он решил не подавать.

— На шавуху хватает, — шутливо отозвался Илья и, впившись зубами в остывающий лаваш, зараз откусил чуть ли не половину.

Полина сглотнула, невольно приоткрывая рот. Шаурма выглядела весьма аппетитно, особенно когда послышался хруст лаваша, и она не стала медлить с тем, чтобы попробовать хваленое телохранителем угощение.

— Ну что? — нетерпеливо спросил он, пока Полина внимательно разглядывала начинку в надкусанном месте.

— Это... вкусно. Никогда бы не подумала, что в таком... — она многозначительно прочистила горло, — месте могут прилично готовить. Только, на мой взгляд, многовато лука.

Илья нахмурился.

— Не любите лук?

— Почему же? Люблю. — Полина подцепила двумя пальцами колечко красного лука, выглядывающего средь начинки в виде мелко нарезанной курицы, овощей и тертого сыра с майонезным соусом, и закинула его в рот. — И давай без официоза. Мы с тобой, вроде как, одного возраста?

— Да, мне двадцать восемь.

А вот и первый факт о новом телохранителе. Точнее, второй. Первый заключался в том, что Илья питает слабость к фастфуду.

Она едва не рассмеялась от абсурдности ситуации. Так странно... Полине только сейчас захотелось узнать об этом мужчине, а ведь она доверяла ему свою жизнь, пусть и считала, что папино беспокойство о безопасности своих детей — не более чем последствия семейной трагедии. Полине вдруг стало интересно, что еще таится за душой ее личного телохранителя, и она не постеснялась полюбопытствовать:

— И давно ты работаешь в охране?

— Не особо. До вас, — Илья зажмурился, подловив себя на «официозе», как выразилась Полина, — то есть, до тебя я работал только на одного человека.

— Занятно. А чем занимался до этого?

— Да особо ничем, — пожимая плечами, скрытничал он. — Подрабатывал то тут, то там.

Полину не удовлетворил такой ответ. Она вполоборота развернулась к Илье и, вцепившись в него пристальным взглядом, попробовала снова.

— И все же, не каждому подходит работа телохранителем. Кем ты был в «прошлой» жизни? Может, мечтал стать полицейским?

Илья расхохотался, роняя голову, отчего густые волны волос заслонили половину его лица, пока не были отброшены отрепетированным движением руки.

— Не-е-ет, о таком я точно не мечтал.

Полина прыснула в ладонь и надкусила немного остывшей шаурмы.

— И о чем мечтают телохранители?

— У меня уж очень банальная мечта, — не внося никакой ясности, все так же расплывчато отвечал Илья. — А о чем мечтают такие, как вы, Полина Альбертовна?

Вебер растерялась, рассеянно поглядывая на колотый лед под ногами.

— У таких, как я, нет мечты, — без обиняков выдала она и запила ощутимую горечь кофе.

— Полагаю, все они уже сбылись? — наивно предположил Гордеев.

Полина смолчала — было стыдно признать, насколько она пуста, раз даже мечты не лелеет.

Илья отвлекся от еды, когда заметил, что ее молчание затягивается. Он наблюдал, как безучастно Полина глядит на недоеденную шаурму, как задумчиво поджимает губы и хмурит брови под прямой челкой. Ему подумалось, что она снизошла до непритязательной беседы со своим телохранителем в попытке отвлечься, а сейчас снова невольно погрузилась в себя. Илью так и подмывало спросить, что ее так терзает, но он подавил желание проявить неуместный интерес. И так было ясно: дело в мужчине.

— Тебя кто-то обидел?

Полина медленно обернулась, а когда они с Ильей встретились взглядами, внутри него все похолодело, и мурашки разбежались по спине и рукам. Ее серые глаза были насквозь пронизаны тоской, и не будь ему известно это тягостное чувство, особенно остро ощутимое после недавнего разговора с матерью, он бы не обратил на это внимания. Но его проклятущая эмпатичная натура тотчас откликнулась на мольбу в Полинином взгляде, подталкивая совершить опрометчивость.

— Даже если и так, я сама виновата, — тихо произнесла она.

— Это из-за... мужчины, у которого ты сейчас была? — вразрез своим соображениям, внаглую спросил Илья.

Полина несколько раз подряд моргнула, крепче сжимая в руке шаурму.

— Вот блин... — Гордеев досадливо зажевал губу, едва до него дошло, какую дерзость он себе позволил. — Извини, это не мое дело. Я не собирался лезть к тебе в душу, тем более в такое... личное. Правда, я не должен был...

— Это ничего, — пробормотала она, избавляя его от оправданий. — Ты все верно предположил. Но я не хочу говорить об этом. Сегодня мы расстались.

— О... — Илья вскользь почесал висок, быстро хватаясь за кофе, лишь бы не ощущать, как лицо заливается краской. — Не знаю, что уместно говорить в таких случаях. Сочувствую? Или...

— Или можешь поздравить, — поправила его Полина.

— Э-эм... Поздравляю, — смущенно выдавил он, вспоминая, как полгода назад «братья» точно так же поздравляли его с разрывом отношений.

Она кивнула, украдкой посматривая на Илью. Полина гордилась своей решимостью, с которой пришла к уже бывшему любовнику, но на душе все равно было погано. Не только маэстро смог разглядеть ее пустоту — это удалось даже Никите. Обидно... Полина вспоминала его слова, его эмоции при сегодняшнем разговоре, и стало очевидно: она ему безразлична — всегда была. Тем не менее, Полина все еще считала, что сама в этом виновата. Как Никита и сказал, ее никто насильно не заставлял к нему приходить.

Меж тем Илье больше кусок в горло не лез. Он допил остатки кофе, не решаясь посмотреть на вновь притихшую Полину, однако время в молчании затягивалось, и это вышло само собой: Илья повернулся к ней, чуть приблизился, и его в очередной раз пробрало внутренним холодом.

Полина лениво двигала челюстями, отрешенно пережевывая шаурму, что вдруг стала безвкусной, и не торопилась утирать слезы с холодных щек. Она почти беззвучно всхлипывала, судорожно сглатывая, но машинально продолжала есть, будто ничего не случилось. И пока Полина набивала рот едой, слезы все отчаяннее срывались с ресниц, и безобидные всхлипы перерастали в тихий жалобный скулеж.

Илья не знал, как ему реагировать — эта щекотливая ситуация загоняла его в тупик, и с каждой секундой он все больше терялся. Что сказать? И стоит ли вообще вмешиваться? С одной стороны, они с Полиной чужие люди, и его комментарии могут обоих поставить в неловкое положение. С другой — сидеть и смотреть, как она плачет, было попросту бесчеловечно.

— Когда завершается одна глава — начинается другая. Нужно только набраться решимости перевернуть страницу. Да, порой страшно узнать, что ждет тебя дальше, но застыть в одной точке, застрять на одном месте без движения — гораздо страшнее, чем продолжить знакомство со своей книгой жизни.

Полина резко перестала жевать и, сморгнув слезы, повернулась к Илье.

— Не надо сдерживаться, если хочется плакать, — мягко проговорил он. — Порой слезы приносят облегчение.

— Облегчение... — Она утерла мокрые щеки и губы. — Да, я чувствую облегчение, но не из-за того, что позволила себе плакать. Кажется, сегодня я решилась перевернуть ту самую страницу и начать новую главу.

Илья ободряюще улыбнулся.

— Видишь, как здорово. Ну, и каково это?

— Такое ощущение, будто... как бы это сказать... я долго пробыла под водой. Не замечала, что там снаружи, и легко мирилась с тем, что неизбежно захлебнусь и пойду ко дну, — метафорично выразилась Полина. — Но я выбралась на сушу и наконец могу дышать полной грудью. Понимаешь, что я имею в виду?..

Илья искренне порадовался за Полину, но где-то глубоко в душе ему стало завидно. Очередную страницу своей книги жизни он до сих пор не перевернул: как и раньше, презирал себя за содеянное в юности, по-прежнему ждал от матери снисхождения и втайне сожалел об упущенных возможностях.

— Я думаю, вы... — Илья запнулся, но тут же смущенно себя поправил, — точнее, ты молодец. Уверен, скоро у тебя все окончательно наладится.

— Спасибо большое, Илья.

Гордеев снова улыбнулся, отворачиваясь к киоску с шаурмой. Возможно, однажды и он перевернет страницу, чтобы начать новую главу.