53
Я лежала в ванне практически в кипятке.Старалась ни о чем не думать,но все равно навязчивые мысли лезли в голову снова и снова
Что будет со мной дальше?
Буду ли я прежней?
Я глубоко вдохнула и погрузилась с головой под воду,будто хотела спрятаться от собственных мыслей,как ребёнок прячется под одеялом от монстров.Но даже под водой от них не было спасения.
Перед глазами его лицо.Нугзар.Такой родной,такой тёплый.Я помнила,как он держал меня,как смотрел,как шептал «не отпущу»… А я? Я будто бы отравила всё это.Своим молчанием.Своим пустым взглядом.Своей мёртвой тишиной.
Он не заслуживает такого.Он заслуживает жизни.Настоящей.Со смехом,с танцами под дождём,с горячими блинами,с поцелуями,с бессонными ночами,но не из-за боли.А я? Я не могу дать ему ничего,кроме своей тени.
Я задремала,не заметив,как.Кожа горела от горячей воды,пальцы сморщились,волосы прилипли ко лбу.
Тук-тук.
Я вздрогнула,даже не поняв,где нахожусь.
— Наташ? — послышался голос папы. — Ты там? Всё в порядке?
Я моргнула,потянулась к крану,чтобы включить холодную воду,и прохрипела:
— Да… всё нормально.
Пауза.
— Ты точно? А то ты уже час в ванной. Я... — он замолчал, — я просто волнуюсь.
Я не ответила.Голос застрял в горле.
Через секунду он снова заговорил,но уже тише:
— Если хочешь — я просто посижу снаружи.Не обязательно говорить.
Сердце дернулось.
— Ладно, — прошептала я
Я медленно вышла из воды,завернулась в большое полотенце и села на край ванны.Всё тело будто ныло от всего: от горячей воды,от усталости,от тишины внутри.Я накинула на себя домашнюю футболку,мягкие штаны,вытерла волосы,но чувствовала себя не человеком,а фантомом.
Как только я открыла дверь ванной,папа уже стоял напротив — напряжённый, нахмуренный,с покрасневшими глазами.Он взглянул на меня быстро,сдержанно,будто что-то проверял по точкам: цела ли,здорова ли,в сознании ли вообще.
— Натулька, — он прошёл мимо,заглянул в ванну,будто убеждаясь,что всё под контролем, — ты же знаешь,что так нельзя.Час в кипятке — это перебор.
Я пожала плечами и опустила взгляд.
— Я просто... хотела согреться.
Он замолчал.Сел рядом на край дивана,где я молча присела.Несколько секунд мы сидели в тишине.
— Ты не одна, — тихо сказал он наконец. — Понимаешь? Даже если ты не чувствуешь этого сейчас.Даже если кажется,что ты пустая — ты не одна.Я здесь.Маша здесь.И… он тоже был бы здесь,если бы ты позволила.
Я по-прежнему не смотрела на него.
— Я знаю,что тебе больно.Но мне... мне страшно тебя терять.Не так.Не по кусочку.Каждый день.
Я вдруг почувствовала,как его рука легла на мою.
— Ты не обязана улыбаться.Не обязана делать вид.Просто… не исчезай,ладно?
Я чуть кивнула,и в этом кивке было всё,что я могла сейчас дать.
— Пап… — я едва слышно сказала, — спой что-нибудь,а?
Он повернул ко мне голову,чуть удивлённо.
— Сейчас?
— Сейчас, — кивнула я. — Ты когда-то пел Сергея Лазарева,помнишь?
Папа вздохнул,но в уголках губ мелькнула тень улыбки.
— Ну ты выбрала,конечно,репертуар… — пробурчал он,вставая с кресла. — Ладно,сейчас.
Через пару минут он вышел из спальни с гитарой.С той самой — старой, потрёпанной,с обтёртым грифом,которую я помнила с детства.Он сел на стул напротив меня,проверил строй,коротко взял аккорд.Всё было так просто… и так по-настоящему.
— Ты про «Крик»? — уточнил он.
Я только кивнула,свернувшись клубочком на диване.
Первые аккорды были мягкими,осторожными.Папа спел тихо,с хрипотцой в голосе,совсем не как на сцене,а как поют себе под нос — искренне.
«Мы не сможем остаться
И не сможем простить.
В нашем сломанном мире
Ничего не спасти»
Маша подошла из кухни,неслышно,как тень.Она замерла у дверного косяка,не перебивая,только смотрела.В её взгляде было всё: нежность,тревога,тепло.Она знала,как трудно даются ему эмоции,и знала,что он сейчас делает невозможное — вытаскивает меня из темноты звуком,голосом,своим теплом.
«Отпустить.Не любить.
Но как сердцу
Все забыть?»
Я слушала,прижав к груди подушку.И впервые за долгое время ощутила лёгкий сдвиг внутри — как будто что-то под коркой льда треснуло.Не растаяло — ещё нет.Но дало первый звук.
Папа доиграл,опустил гитару на колени.Он не стал ничего говорить.И не нужно было.Его песня была словами,объятием,обещанием.
Маша подошла ближе,и тихо,едва слышно,поцеловала его в висок.
— Ты самый сильный человек,которого я знаю, — прошептала она.
А я вдруг поняла,как сильно люблю его.И как не хочу,чтобы он волновался за меня.
Папа отложил гитару в сторону,но Маша вдруг осторожно подтолкнула её обратно к нему.
— А давай ещё? — мягко попросила она. — Вдвоём.
Он поднял на неё глаза с удивлением и чем-то тёплым.Молча протянул ей гитару,подвинул стул.Маша присела рядом,поправила прядь волос,чуть смущённо улыбнулась мне — и начала первую строчку:
«Я не боюсь,когда ты рядом…»
Папа подхватил вторым голосом:
«И даже ночь становится светлей…»
Их голоса сплелись неожиданно красиво,по-домашнему.Он чуть грубоватый,хриплый.Она тёплая,чуть дрожащая,как ранний рассвет.
Я сидела на диване,укутавшись в плед,и слушала,как они поют.Не шедеврально,не идеально,но по-настоящему.Словно между ними уже давно есть своя,особая музыка.Не нужна сцена,аплодисменты,признание.Им просто хорошо вместе.Без слов.
И я,вдруг,это поняла.
Папа счастлив.
Он больше не один.
И Маша не просто «гостья в нашем доме».Она — его тепло.Его смех.Его забота.Та,кто может молча подать гитару,поправить ему воротник,тихо взять за руку.
А я… я тоже счастлива.Где-то там,глубоко-глубоко внутри.Просто пока не могу этого показать.Как будто чувств слишком много,и они боятся выходить наружу.Но я знала — когда-нибудь,совсем скоро, я подойду и обниму их обоих.Без слов.С благодарностью.
Пока же я просто слушала.Сидела в тени жёлтых занавесок,с пледом и тёплой кружкой на коленях,и думала:
"Как хорошо,что они у меня есть."