27
Я лежала поперёк кровати,уткнувшись носом в подушку,которую Нугзар однажды называл «ревнивой» — мол,я её обнимаю чаще,чем его.Она пахла стиральным порошком,солнцем и чуть-чуть им.Или мне просто так казалось.
Я закинула ногу на одеяло,щекой прижимаясь к наволочке,и закрыла глаза.
Где ты сейчас,Гибадуллин?
Наверное,сидит где-нибудь в аэропорту с этой своей хмурой бровью и глупым чаем в стаканчике,который всегда забывает допить.Или идёт по вечерней улице,высокий,уверенный,с чуть зажатой спиной — как всегда,когда думает о чём-то важном.
Он такой… красивый.
Не «глянцево» — не тот тип парня,которого вешают на постеры.Красивый по-своему.Настояще.Сильный подбородок,немного усталые глаза.А руки… эти руки я бы узнала даже вслепую.Тёплые,надёжные.И когда они обнимают,мир перестаёт шататься.
Я вспомнила,как однажды он держал меня на руках, пока я дурачилась и изображала,что не могу идти.А он даже не кряхтел.Просто нёс.Легко,будто я не человек,а перо.Смеялся,фыркая:
— Звёздочка,ты точно ничего не ела? Или ты просто пушистая?
Он высокий.Очень.Настолько,что я всегда чуть задираю голову,когда хочу заглянуть ему в глаза.Но мне это нравится.Нравится чувствовать себя маленькой рядом с ним.Не потому,что я слабая,а потому,что рядом с ним не надо быть сильной.
А ещё он заботливый.По-смешному.По-мужски.Молча подаёт чай,если я молчу.Проверяет,надела ли я шарф.Звонит,если интуиция подсказывает,что я просто так лежу и думаю о нём — вот как сейчас.
Телефон завибрировал.Я не открыла глаза.Просто улыбнулась.
Ну конечно.
Он чувствует.
Я сильнее прижалась к подушке и тихо прошептала в пустоту комнаты:
— Вернись скорее,Гибадуллин.Мне без тебя не дышится.
Спустя некоторое время в дверь позвонили.Папа заглянул в комнату:
— Ждёшь кого-то?
— Нет, — пожала я плечами,уже идя к двери.
На пороге стоял курьер с широкой корзиной,перевязанной золотой лентой.Я только моргнула.
— Доставка для Натальи, — бодро сказал он.
— Это я, — отозвалась я,расписавшись в получении.
Корзина была не просто большой.Она была роскошной.Внутри аккуратно уложенные фрукты: виноград,инжир,гранаты,киви,манго… Даже маракуйя! И карточка.
Я достала её,уже улыбаясь:
"Чтобы у тебя были самые сладкие дни даже без меня.
С любовью,твой Гибадуллин.
P.S. Гранат ешь осторожно.Последний раз ты его половину мне в волосы отправила."
Я не сдержалась и рассмеялась вслух.
— Опять твой романтик? — услышала я за спиной голос папы.
— Ну… — я повернулась к нему с виноватой,но счастливой улыбкой. — Да.
Папа подошёл,заглянул в корзину,взял одно яблоко,взвесил его в руке:
— Хм.Стратегический подход.Знает,как подкупить.Через желудок.
— Это забота! — возмутилась я. — Не все мужчины умеют так.
Папа с усмешкой покачал головой:
— Да уж.В мои времена максимум что приносили — гвоздики и сгущёнку.А тут… тропический десант.
— Он просто скучает, — пожала я плечами. — Я тоже скучаю.
Папа откусил яблоко,по-прежнему прищуренно глядя на корзину:
— Ладно.Пока не пришлёт ящик картошки,серьёзной угрозы не вижу.
Я захохотала:
— А если пришлёт?
— Тогда женись, — хмыкнул он. — С таким запасом тебе на зиму хватит.
Мы оба рассмеялись,и я снова посмотрела на карточку.
Фрукты,шутки,забота и чувство,которое крепло,несмотря на километры.
Я вытащила одно манго,посмотрела на папу и подмигнула:
— Пап,держись.У тебя растёт конкуренция.Он скоро тебя обгонит по пунктам заботы
— Пусть попробует, — буркнул папа с полусерьёзным лицом. — Я тоже не промах.Но подшучивать над ним я всё равно не перестану.Честная мужская традиция.
Мы с папой устроились на кухне: он с чашкой крепкого чая,я с виноградом из корзины,присланной Нугзаром.За окном уже начинало темнеть,и кухонная лампа мягко заливала светом всё вокруг.В такие вечера разговоры вдруг становились глубже,тише и ближе.
— А ты вообще часто влюблялся? — спросила я вдруг,откинувшись на спинку стула.
Папа оторвался от чашки и чуть приподнял бровь.Молчал секунду.
— Бывало, — признался он. — Не влюбчивый я,но если уж… то по-настоящему.
Он помолчал,будто решая,стоит ли продолжать.Потом усмехнулся.
— В школе была одна девчонка… Таня.Длинные тёмные волосы,большие глаза.Я молчал,как партизан,а она даже не догадывалась.Писал ей анонимные стихи,представляешь?
Я рассмеялась,прищурившись:
— А ты говоришь — не романтик.
— Да какой там романтик, — махнул он рукой. — Два года молчал,потом она уехала.Даже не узнала.А потом… потом были ещё.Но всегда тянуло к тем,кто с характером.К тем,кто не позволял мне быть слишком суровым.
Он посмотрел на меня и добавил:
— Как бабушка.И как ты.И как… — он замолчал,но я уже поняла,о ком он.
— Маша, — мягко сказала я. — Ты её всё ещё…
— Дорожу, — перебил он. — Это точно.Всё остальное… время покажет.Но ты права.В жизни важны не те,кто только тихо восхищается,а те,кто остаётся.Кто идёт рядом.
Он поставил чашку,посмотрел в окно,потом снова на меня.
— Как наш Нугзар.
Я удивилась,не часто он сам заговаривал о нём.И уж тем более не таким тоном.
— Он упрямый.Иногда слишком серьёзный.Но у него в глазах стержень.И тепло.Я это уважаю.
Он выдержал паузу.
— Он смотрит на тебя так,как будто ты — единственное,что имеет значение.Я это видел.И если честно… я рад.Потому что,как бы ты ни выросла,ты всё равно моя девочка.А его взгляд говорит,что он это понимает.
Я молчала.Просто слушала.Потому что это был не просто разговор — это был дар.Папа редко открывался так.А уж когда говорил о чувствах — это значило многое.
— Береги его, — сказал он,чуть улыбаясь. — Но и себя беречь не забывай.Ты у нас тоже с характером.
Я кивнула,чувствуя,как в груди разворачивается что-то тёплое.
— Спасибо,пап.
Он потянулся за ещё одним виноградином и усмехнулся:
— И всё-таки,если он ещё раз пришлёт инжир,я объявлю фруктовое перемирие.Но если начнёт слать курагу — это уже война.
Я рассмеялась искренне,легко,по-настоящему.А папа тоже улыбнулся,и мне показалось,что он будто помолодел.В такие вечера мы становились особенно близкими.И особенно счастливыми.