28
Папа сидел на кухне за столом.Вечно тот же светильник,стопка бумаг сбоку и его.Он что-то читал,делал пометки.Я молча вошла,не говоря ни слова,и остановилась рядом.
Он сразу поднял голову,посмотрел внимательно.И спросил,не отрываясь глазами:
— Что случилось?
Я только пожала плечами.Всё сразу будто сжалось внутри — ком в горле,глаза щиплет.Даже не из-за чего-то большого.Просто день не задался.Просто тяжело.Просто хочется,чтобы кто-то обнял и не задавал вопросов.
Папа отложил ручку,закрыл папку и мягко похлопал по своему колену.
— Иди сюда,булочка моя.
Я даже не сопротивлялась.Села к нему на колени,как в детстве.Он одной рукой обнял за плечи,другой чуть погладил по голове.Мы так и сидели.Я молчала,а он просто был рядом.Без поучений.Без «держись».Только тёплое дыхание,запах кофе и одекалона,и его тихое:
— Ну-ну.Всё пройдёт.Всё бывает.
— Пап, — прошептала я наконец,прижавшись щекой к его груди. — Я что-то… не знаю.Как будто всё не так.Как будто ничего не получается.И пусто.И грустно.Хотя вроде бы всё хорошо.
Он только кивнул,не перебивая.
— Иногда даже по Нугзару скучаю так,будто он улетел на Луну,а не в Москву.А иногда просто ничего не хочется.Сижу,ем мандарин и думаю: зачем вообще?
— Потому что ты человек,Наташа, — спокойно ответил он. — А не машина.И потому что у тебя есть душа.И она иногда устает.Даже от счастья.
Я хмыкнула,ткнувшись носом в его шею.А потом подняла голову… и заметила,что его борода отросла чуть больше обычного.Такая мягкая,тёплая.
— У тебя борода как у ёжика, — пробормотала я и потянулась,чтобы поиграться с ней.Папа хмыкнул.
— Осторожно.Она может укусить.
— Укусить — это если ты не будешь бриться.А если будешь, — я повертела подбородок,приглядываясь, — то,может,я даже нарисую тебя красивым.
— Я всегда красивый, — возмутился он театрально. — Особенно,когда моя взрослая дочь сидит у меня на коленях и опять ведёт себя как воробей,а не как грозная женщина,у которой уже взрослый почти жених
Я фыркнула:
— Я твоё воробейское дитя,пап.И ты должен меня холить,лелеять и кормить шоколадом.
— Хм.Шоколад… Ну ладно.Один кусок.За бороду.
— Два, — уточнила я и игриво дёрнула его за подбородок. — Это за любовь.
Он улыбнулся настоящей,редкой папиной улыбкой.А я вжалась в него крепче,будто этот момент можно было растянуть навсегда.
Потому что иногда все,что нужно — это просто побыть у папы на коленях.И снова поверить,что всё обязательно наладится.
— И вообще, — добавила я после паузы,глядя на его лицо сбоку, — почему ты перестал носить усы? Я их помню.Они у тебя были такие… как у советского разведчика.Солидные.
Папа усмехнулся, даже не открывая глаз:
— Потому что одна вредная девочка,лет в восемь,сказала,что с усами я выгляжу как пылесос.А потом громко смеялась,каждый раз когда я подходил.
Я залилась смехом:
— Это была я?!
— А ты думала,кто? — он приоткрыл один глаз,прищурился. — В тот день я побрился,и с тех пор только бороду оставляю.
— Ну,борода тоже неплоха, — я прищурилась и дёрнула его за щёку. — Но,если хочешь знать,усы тебе шли. Особенно когда ты щурился строго.Тогда ещё с фуражкой.Я помню.Мне казалось,ты самый грозный человек в мире.
— А ты всё равно тянулась за усы, — усмехнулся он. — Маленькая дерзкая сойка.Всегда знала,где у папы кнопка.
— Да,вот эта! — я нежно потянула его за щёку ещё раз. — И вот эта! — вторая пошла в ход с театральным преувеличением.
— Ай,прекрати, — засмеялся он. — Ты сейчас сделаешь из меня добродушного мишку.Я же полковник,между прочим.Грозный.Суровый.
— С усами был грозный и с бородкой якорем.А сейчас просто папа.Самый любимый.
Он крепче обнял меня одной рукой и немного притянул к себе.
— А ты самая непредсказуемая.Но я тебя всё равно люблю.Даже когда тягаешь меня за лицо,как пластилин.
— Потому что ты мягкий! — засмеялась я. — И потому что люблю.
И в этой детской игре — в лёгких подколах,щекотных щёках и воспоминаниях про усы — было всё.Наши годы.Наша любовь.И папа,который всегда остаётся папой.Даже если у него больше нет тех усов как в молодости
На кухне тихо потрескивали капли воды на сковородке,я мыла посуду и негромко напевала себе под нос,пока за окном вечер клонился к ночи.Папу срочно вызвали на работу: кто-то из оперативников снова налажал с отчётами,и он,ворча,собрался и уехал.Обещал вернуться поздно.
Я осталась одна.В доме было тепло,уютно.И чуть-чуть одиноко.Но терпимо.
Я тёрла тарелку,когда вдруг сзади — мягко,но решительно — чьи-то руки обняли меня за талию.
Я вздрогнула и чуть не выронила тарелку.
— Тихо,сойка.Это я, — прошептали у самого уха.Голос знакомый до дрожи.До мурашек.
— Нугзар?! — я обернулась так резко,что почти столкнулась с его лбом. — Ты... ты здесь?!
Он стоял — тёплый,живой,с тем взглядом,от которого всё внутри делалось лёгким.Бессовестно красивый,немного уставший,с чёрной дорожной курткой и помятой рубашкой.Его кудри были чуть влажные,как будто недавно вышел из дождя или просто с дороги.
— Соскучился, — сказал он просто,чуть наклонив голову. — И не мог больше.
Я стояла как вкопанная.Потом засмеялась,схватила его за лицо ладонями и поцеловала в щёку.А он вдруг достал из внутреннего кармана маленькую коробочку.
— Это тебе, — сказал он. — За терпение.За улыбку.За сто причин.
Я открыла крышку.Внутри тонкий кожаный браслет с металлической вставкой,на которой было выгравировано:
«Сойка + Бараш»
Я захлопнула коробочку и посмотрела на него.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно, — кивнул он. — Ты моя Сойка.А я твой Бараш.И мне всё равно,если это звучит глупо.Потому что я хочу,чтобы ты знала: я здесь.Всегда.
Я аккуратно застегнула браслет на запястье.Он идеально подошёл.
— Ты просто безумец, — шепнула я,прижимаясь к нему. — Самый любимый безумец в мире.
Он обнял крепче,и мы стояли так посреди кухни,пахнущей мылом и жареным луком,под тусклым светом лампы.
А потом я вдруг вспомнила,что папа может вернуться раньше.
— Нам надо убраться.Срочно.Если он тебя застанет здесь с этим лицом в два часа ночи…
— …он подумает,что я пришёл жениться, — подмигнул Нугзар. — И не ошибётся.
Я застыла.
Он улыбнулся ещё шире.
— Я серьёзно.Но скажу позже.Сначала чай.Потом шоколад.А потом… ты мне снова скажешь,что браслет тебя не душит.
— Он меня не душит.Он мне подходит.
И в этой простой фразе было всё.
На кухне было уютно и тихо.Нугзар стоял у раковины,закатав рукава и сосредоточенно мыл посуду.На нём был мой старый фартук с ёжиком.Выглядел он в нём чуть нелепо,но совершенно обворожительно.Я сидела на подоконнике,завернувшись в плед,лениво покачивая ногой и просто смотрела на него.Хотелось ничего не говорить
— Помочь,что ли? — спросила я,приподняв бровь.
— Не вздумай.Тут всё под контролем.Ты,главное,сиди и создавай атмосферу, — он бросил через плечо, — Серьёзная операция.Уровень боевой готовности максимальный.
Я хихикнула,как в детстве.И в этот момент послышалась входная дверь.Шаги.Спокойные,тяжёлые.Через мгновение в дверях появился папа.
Он остановился,осмотрел сцену с прищуром.Я в пледе,Нугзар в фартуке.
— Ну что,спецназ кухонного фронта? — усмехнулся он,скрестив руки на груди.
Нугзар повернулся и улыбнулся шире:
— Дима! — и сразу шагнул к нему,вытирая руки о полотенце. — Ты как всегда появился в нужный момент.
Папа кивнул,глядя на него тёпло:
— Конечно.У меня шестое чувство на тех,кто крадёт мои чашки.
— Всё чисто,присягну, — Нугзар поднял руки в шуточной сдаче. — Я просто соскучился по дому.И по тебе.
— Ага,по моим щам,вот по чему ты соскучился, — проворчал папа,но глаза у него смеялись.
Они обнялись — по-мужски,быстро,но крепко.В этом объятии было что-то своё,не показное.
— Рад,что приехал, — сказал папа. — Мы с Машей знали,что ты на подходе,просто не хотели мешать.Дали вам время.А теперь всё,пора вмешиваться.У меня к тебе разговоры есть.Мужские.
— Только не начинай с Нугзара про дисциплину, — вставила я,зевая. — Он и так мыл всю посуду добровольно.
— Добровольно — это тревожный симптом, — пробормотал папа. — Наверное,сильно любит.
— Сильно, — спокойно подтвердил Нугзар. — Поэтому и мою.И поэтому вернулся раньше
Папа на секунду посмотрел на него как-то по-особенному серьёзно,почти отечески.Потом хлопнул по плечу:
— Ну и молодец.Тогда фартук снимай и ко мне.Без подруг и сойчат.Есть,так сказать,стратегическая координация.
— Уже иду,Дима.Только печенье захвачу.Я помню,где ты его прячешь.
— Вот это и пугает, — буркнул папа и,уходя,оглянулся: — И фартук оставь на видном месте.Напоминание о том,что ты теперь в резерве по кухонной части.
Он скрылся,и я тихонько рассмеялась,глядя,как Нугзар складывает полотенце и вытирает руки.
— Ты знаешь, — сказала я, — мне кажется,вы с папой одинаково упрямые.
— Ага, — усмехнулся он, — только я мягче.И с ёжиками дружу.