Глава 14 "Мой спаситель"
«КЭРОЛАЙН»
— Валерио, отпусти! — голос мой сорвался на шепот, густо замешанный на слезах. — Ты не в себе... Опомнись! Я умоляла, чувствуя, как леденящий ужас сковывает горло. Запах дорогого виски от него смешивался со сладковатым, химическим душком, от которого тошнило. Он грубо прижал меня к холодной столешнице массивного кухонного стола, и острый угол впился мне в спину. Я ненавижу пьяных, но то, что сним сейчас... это нечто иное.
Пойти в бар — это одна история, но быть запертой на его приватной, роскошной каттедже с человеком, в чьих глазах плясали демоны, — это был конец. И тем более Валерио явно был не просто пьян; он был под кайфом, и наркотик будил в нем не человека, а зверя, решившего поиграть с добычей.
— Отец всегда говорил, что такую... «работу»... я выполняю на отлично, — его голос был скользким, как масло. Его тело придавило меня к столу, а пальцы впились в мои плечи, словно стальные капканы. Сердце бешено колотилось, пытаясь вырваться из груди. Отец? О какой «работе» он говорит? Моя кровь стыла в жилах от этих намеков. Я увидела его стеклянные, бездонные зрачки, поглотившие весь цвет радужки, и кривую, безумную ухмылку всего в сантиметрах от моего лица. Это был финал.
Я зажмурилась, чувствуя холод мрамора сквозь тонкую ткань платья, уже смирившись с участью, как вдруг за дверью раздались оглушительные, яростные шаги. Не просто быстрые, а сокрушительные.
Я подняла глаза и сквозь пелену слез увидела силуэт вдомашней одежде. Лео. Боже мой... Его лицо было высечено из камня. Он не подошел — он налетел. Жесткой рукой он вцепился в одежду Валерио и отдернул его от меня с такой силой, что тот, с расшатанной наркотиком координацией, рухнул на паркет, как подкошенный.
— Ты какого хрена творишь, а? — голос Лео не был криком. Он был низким, хриплым шепотом, от которого кровь стыла в жилах. — Совсем с катух съехал, говнюк?
Он навис над братом, не давая опомниться. Молниеносным движением он сжал его воротник, затянув шелк на горле. Мускулы на скулах Лео играли, он был на грани.
Я съежилась, сползла со стола и отпрянула в угол, стараясь стать невидимкой. И в этот момент заметила в дверном проеме Луку. Он стоял, тяжело дыша, опираясь о косяк. Он явно мчался сюда, как ошпаренный. Его обычно безупречно уложенные волосы были растрепаны ветром. Его ядовито-зеленые глаза, холодные и острые, как осколок бутылки, мгновенно оценили ситуацию: беспорядок, я прижата к столу, испуганная, Лео на полу с Валерио.
Только потом его взгляд, тяжелый и темный, перешел на братьев.
— Что за цирк тут творится? — его голос прозвучал хрипло, но обретая стальную холодность. Он сделал шаг к Лео, занимая позицию. — Он пьян?
— Нет, — выдохнул Лео, не отпуская хватки. — Этот ублюдок употребил дрянь и вообразил себя хозяином положения. Явно под кайфом, и это ему дорого обойдется.
Я всё ещё сидела в углу, застывшая, как перепуганная птица, прижавшаяся к стене. Воздух на кухне был густым и тяжёлым. Я не могла оторвать взгляд от этого бардака — опрокинутого стула, темнеющего на полу пятна, осколков хрустальной пепельницы, которую Валерио потащил за собой. Каждая клеточка моего тела, оглушённая адреналином, выстукивала один ритм: «Беги. Беги. Беги». Но ноги были ватными, предательски слабыми.
— Отведи его в комнату и приведи в чувство... Ополосни ему рожу ледяной водой, — голос Лео прозвучал низко и хрипло, будто пропущенный через груду тех самых осколков. Он разжал пальцы, впившиеся в дорогую ткань воротника Валерио, и с глухим стоном, опираясь на колено, поднялся во весь свой рост.
Лука, молчаливый и неотвратимый, как тень, лишь кивнул. Он двинулся с пугающей лёгкостью, подхватил обессилевшее тело Валерио и почти понёс его к выходу. Его обувь гулко стучали по паркету. Уже в дверном проёме, окутанный сумраком коридора, он вдруг замер и обернулся. Его взгляд упал на меня — не мимолётный, а прицельный, тяжёлый, изучающий. В нём читалось не просто недоумение — что-то похожее на догадку и... предостережение. От этого взгляда у меня внутри всё съёжилось, превратившись в крошечную, леденящую точку страха. Он не сказал ни слова, лишь резко, почти грубо, отвернулся, и тьма поглотила его, будто и не было.
«Завтра утром, — забилось в висках навязчивой, истеричной мыслью. — Первым автобусом. Пешком, но я должна уйду из этого дома». Меня не покидало тягостное, щемящее чувство, что я слепая, что все вокруг играют в сложную игру, правила которой мне неведомы, а щедро сыплющиеся на меня «секреты» — лишь мелкие разменные монеты в чужой валюте.
Я снова съежилась, пытаясь вжаться в холодную штукатурку стены, стать невидимой, и вдруг почувствовала на своей коже прикосновение. Чужое, обжигающе-горячее, грубоватое от старых шрамов. Я дёрнулась, сердце сорвалось в бешеный галоп, и с губ сорвался хриплый, перепуганный крик:
—Не трогай!
Передо мной,оказаться на одном уровне, Лео. Его фигура заслоняла беспорядочный свет лампы, и он сам казался источником какой-то иной, тёмной энергии. Но эти бездонные чёрные глаза смотрели на меня не гневно. В их глубине таилась усталая, почти невыносимая тяжесть — и странная, неподдельная жалость. Она пугала больше, чем злость.
—Прости... Я не хотел тебя пугать, — его голос был низким, простуженным шёпотом, и от этого звука по коже побежали мурашки.
Я лишь молча, судорожно, обхватила себя руками, пытаясь унять предательскую дрожь, выдававшую меня с головой.
—Всё в порядке? — спросил он тише, и в его интонации прозвучала не просто формальность, а настойчивое, искреннее желание узнать правду.
Нет. Нет, всё было не в порядке. Это был тот самый, первобытный ужас, что пахнет пылью заброшенных комнат и звучит эхом громыхнувшей двери из дома. Проклятое эхо прошлого, которое я таскала с собой, как багаж.
Я так ушла в себя, в этот вихрь из старых кошмаров, что даже не заметила, как по щекам, оставляя солёные дорожки на коже, покатились предательские слёзы. Я попыталась вжать их обратно, изо всех сил сжав губы, закусив их до хруста, до хруста собственной хрупкости — и почувствовала на языке знакомый, тошнотворно-металлический привкус крови.
— Кэро.
Его голос прозвучал не громче шелеста листвы, но обладал силой приказа. Большие, шершавые, но на удивление бережные руки прикоснулись к моим щекам, заставив меня поднять голову. Мои заплаканные, растерянные синие глаза утонули в его тёмных, глубоких, как ночное небо без звёзд. В них теперь плясали отблески света, и в них можно было утонуть.
— Не кусай так губы. Видишь, до крови же, — он сказал это без упрёка, с какой-то странной, нежностью, которая в нём никак не вязалась с его обликом.
— Прости... я... я так испугалась, — выдохнула я, и плотина окончательно прорвалась. Тело затряслось в конвульсивных рыданиях, слёзы хлынули ручьём, смывая остатки гордости и самоконтроля. Я была беззащитная, выставленная на всеобщее обозрение со своим древним, вечным страхом, который наконец-то вырвался на свободу.
— Кэро, — снова позвал он, и это было уже не имя, а спасательный круг, брошенный в бушующее море моего отчаяния.
Он не стал утешать словами. Слова были бесполезны. Он просто притянул меня к себе, обнял крепко, по-мужски, создав вокруг меня кокон из тепла и безопасности. Я уткнулась лицом в грубую ткань его футболки, вдохнула запах кожи, дыма и чего-то неуловимо своего, леного, и разревелась ещё сильнее, вцепившись пальцами в его спину, боясь, что это мираж, что он вот-вот исчезнет, а я снова останусь одна наедине со своим холодом. Я плакала о прошлом, которое не отпускало, о настоящем, которое было страшным и непонятным, и о том клочке тихой гавани, который неожиданно подарили мне его сильные руки. И в тишине кухни, нарушаемой лишь моими всхлипами, мир сузился до стука его сердца у моего уха — тяжёлого, ровного, живого.
***
Я не помню, сколько времени мы простояли так, слившись воедино. Мир сузился до стука его сердца под грубой тканью футболки, до мерного дыхания, которое я чувствовала своей кожей. Это был островок спокойствия в центре бури.
Но сейчас я отступила от него, создав между нами небольшую, но ощутимую дистанцию. Щёки горели огнём, веки тяжелели от слёз, и всё внутри сжималось от жгучего стыда. Я показала ему себя с самой худшей, самой слабой, самой неприглядной стороны. Именно ему — самому сильному, собранному и недосягаемому человеку в этом доме.
И всё же... я безумно радовалась, что за всё это время он не оттолкнул меня, не съязвил, не засмеялся. Наоборот, его объятия стали только крепче, а большая рука, медленно водившая по моей спине, казалось, сглаживала не только морщинки на ткани платья, но и острые углы моего страха.
— Мне нужно извиниться вместо Валерио, — наконец прервал молчание Лео. Его голос по-прежнему был низким, но теперь в нём звучала усталая тяжесть. — Это... впервые он принял это вещество. У нас строгий запрет на подобное. Из-за одного случая в прошлом, — он произнёс это с такой грустью, что стало ясно — тема закрыта.
Я слушала, молча кивая, глотая комок в горле. Вопросы роились в голове, как испуганные пчёлы: Что за случай? Что Валерио имел в виду, говоря про отца? Но я не решалась их задать. Боялась, что он холодно посмотрит на меня и скажет: «Это не твоё дело».
— И я бы хотел... — он сделал шаг вперёд, и пространство между нами снова сократилось. Его пальцы, тёплые и шершавые, осторожно обвили моё запястье. Он сжал его не сильно, а мягко, будто держал что-то хрупкое и ценное. Это был не захват, а якорь. Попытка показать, что я не одна. — Скажу честно... Я несколько раз слышал, как ты плачешь по ночам. Сквозь стены. Это не просто слёзы, Кэро. Это... кошмары. И самое главное, что я в них слышал — страх.
От его слов внутри всё оборвалось. Я инстинктивно снова сжала губы, закусила их, пытаясь заставить себя замолчать, исчезнуть, чтобы он не видел всей этой тьмы, что клубится внутри.
— Не сжимай губы, — его голос прозвучал резче, почти грубо, но в его глазах читалась не злость, а тревога. Он явно не хотел снова видеть на них кровь. — Что происходит у тебя в голове, Кэро? Чего ты боишься до дрожи в коленях? От чего ты постоянно бежишь, даже когда стоишь на месте?
Его вопросы, прямые и обнажённые, обрушились на меня всей своей тяжестью. Сердце ушло в пятки, замерло, а потом забилось с бешеной силой, отчаянно барабаня в рёбрах.
Вот он. Тот самый момент, которого я одновременно и боялась, и жаждала. Но теперь, когда он настал, единственным желанием было повернуть время вспять. Узнав правду, он увидит не меня, а лишь мои демоны. Он разочаруется. Он увидит пятно на моей душе и посмотрит на меня с тем самым отвращением, которое я читала во взглядах других... и которого боялась больше всего на свете.