«Дар или оскорбление»
Тёплое солнце уже клонилось к закату, и двор гарема утопал в золотом свете. Воздух был наполнен ароматом розового масла, а в мраморных фонтанах тихо журчала вода. Ты сидела в тени апельсинового дерева, глядя на оживлённых девушек, что смеялись и шептались в стороне. В руках у тебя лежала изысканная коробочка, покрытая красным бархатом.
Ты медлила открыть её, но любопытство победило. Крышка мягко щёлкнула — и твой взгляд упал на ожерелье, переливающееся рубинами, словно каплями крови. Камни сияли слишком ярко, слишком дерзко для скромного подарка. Внутри коробки лежала записка, написанная ровным почерком:
"Для самой прекрасной розы сада. Пусть эти камни будут напоминанием о моём восхищении."
Подписи не было. Но тебе и не нужно было гадать. Селим.
Сердце тревожно ёкнуло. Ты знала, что этот подарок не просто дань любезности. Это был вызов.
Ты ещё не успела надеть ожерелье, как услышала за спиной тяжёлые шаги. Голос Мустафы прозвучал низко и настороженно:
— Что это у тебя в руках?
Ты обернулась. Перед тобой стоял Мустафа — высокий, статный, с тем самым взглядом, в котором всегда таилась смесь тепла и бури. Его глаза остановились на ожерелье, и выражение лица изменилось.
Он протянул руку, забрал коробку и с силой захлопнул крышку.
— Чей это дар? — его голос звучал опасно спокойно.
Ты закусила губу, не зная, что ответить. Но Мустафа понял всё без слов.
— Селим… — он почти выплюнул имя брата. — Конечно же.
Он резко шагнул ближе, так, что ты почувствовала напряжение его тела.
— Сними это, — сказал он, когда заметил, что ожерелье всё-таки оказалось на твоей шее. Ты надела его в минуту слабости, ещё до его прихода. Камни, ещё мгновение назад такие прекрасные, теперь казались тяжёлыми и чужими.
— Мустафа… — начала ты осторожно, но он перебил:
— Ты не понимаешь. Это не просто украшение. Это его знак. Его вызов мне. — Он обхватил твоё лицо ладонями и посмотрел в глаза. — Я не потерплю, чтобы ты ходила с печатью моего брата.
В этот момент в сад вошёл Селим. Его лёгкая походка и насмешливая улыбка сразу наполнили воздух новой искрой напряжения.
— Ах, рад видеть, что мой подарок нашёл достойное место, — произнёс он, скользнув взглядом по твоей шее. — Оно подчёркивает твою красоту… Не так ли, брат?
Мустафа резко развернулся к нему.
— Ты играешь с огнём, Селим.
— А разве не ты сам разжёг этот огонь? — Селим сделал несколько шагов ближе, и его глаза сверкнули. — Ты думаешь, только тебе позволено восхищаться? Только тебе позволено любить?
Ты замерла между ними, словно пленница в чужой игре.
Мустафа шагнул вперёд, и теперь они стояли почти вплотную.
— Это не восхищение, — прошипел он. — Это провокация. Ты не достоин даже произносить её имя.
— А ты достоин? — Селим усмехнулся, и в его голосе зазвучала опасная насмешка. — Мы оба знаем: отец решает, кому из нас жить, а кому умереть. Что останется от твоих клятв, когда воля султана обратится против тебя?
Мустафа сжал кулаки так, что побелели костяшки. Но ударить брата при свидетелях — значило бы обречь себя на позор.
Ты шагнула между ними, прижав ладони к груди Мустафы, словно удерживая его от порыва.
— Пожалуйста, — твой голос дрогнул. — Не здесь.
Селим склонил голову набок, разглядывая вас, и в его взгляде промелькнула зависть.
— Как трогательно, — тихо сказал он. — Но помни, брат: ожерелье можно снять. А то, что я уже оставил след в её сердце, — не стереть.
Он развернулся и ушёл, оставив за собой тяжёлую тишину.
Мустафа смотрел ему вслед, потом снова на тебя. Его руки дрожали, когда он коснулся ожерелья и снял его с твоей шеи.
— Я уничтожу это, — сказал он твёрдо. — Не потому что боюсь его, а потому что не позволю ему запятнать тебя.
Он бросил коробочку в фонтан, и рубины исчезли под водой.
Ты увидела, как его глаза смягчились, и он прошептал:
— Прости… Мне тяжело сдерживаться, когда речь идёт о тебе.
Ты коснулась его щеки, и в этот миг тебе стало ясно: их соперничество только начинается.