Безысходность
Во дворце всё становилось всё более напряжённым. Особенно в королевских покоях, где за закрытыми дверями разыгрывалась уже не просто супружеская драма, а откровенная война на нервах.
Лианна — как всегда в безупречно пышном платье, с идеальной причёской и ледяным блеском в глазах — нервно ходила по комнате, хлопая веером по ладони, как будто пытаясь сдержаться.
— Прошёл месяц, Адриан! — бросила она, остановившись перед ним. — Месяц! Мы женаты, а ты ко мне даже не прикасался. Как будто я призрак, а не твоя жена!
Он сидел в кресле у окна, откинувшись на спинку, с потухшим взглядом и сжатой челюстью:
— Ты знала, на что шла, — холодно произнёс он, не глядя на неё. — Это был политический брак. Я с самого начала сказал: любви не будет.
— Но ты мог хотя бы попытаться! — вскинулась она. — Хотя бы притвориться! Все смотрят на нас. Все шепчутся. Ты ведёшь себя так, будто меня не существует!
Он медленно встал, глядя на неё с таким равнодушием, что Лианна на мгновение потеряла голос:
— Потому что для меня ты и правда не существуешь, — произнёс он тихо, но с такой твёрдостью, что его слова пронзили, как нож. — Я люблю только одну женщину. И это — не ты. Никогда не была ты.
Лианна смотрела на него, как на чужого. Затем сжала губы и резко вышла, хлопнув дверью.
Оставшись один, Адриан прошёлся по комнате, сжал виски ладонями и сел обратно в кресло. Мысли хаотично метались в голове. Сердце било глухо, тяжело.
"Беременна... и всё это время была одна. А я... я предал её."
Он закрыл глаза, уткнувшись лбом в руку. И тут, как вспышка в темноте, в памяти всплыл её голос. Тихий, почти неуверенный. В тот день, когда они вместе стреляли из лука. Её смех, её взгляд. И её слова:
"Я... не из этого мира, Адриан. Я пришла оттуда, где всё иначе."
Он резко поднял голову:
— Подожди...
Он встал, начал медленно ходить по комнате, словно в голове начал складываться сложный узор:
— Она не из этого мира... То есть она... не знает, что было в детстве. Не помнит. Ничего.
Он подошёл к окну и уставился вдаль:
— Значит, она... она даже не знает, что в этом мире Ева... болела. Что её организм может не выдержать родов... Она понятия не имеет, насколько это опасно.
Адриан прижал ладонь к губам. Всё внутри сжалось от ужаса.
"Она не просто ушла... она может умереть, даже не понимая, на что идёт."
Теперь ему нужно было больше, чем просто просить прощения. Он должен был спасти её. Пока не стало слишком поздно.
Адриан не мог больше сидеть на месте. Мысли роились в голове, сливаясь в одну единственную — он должен рассказать. Даже если это звучит безумно. Даже если мать посмотрит на него как на сумасшедшего. Он больше не мог молчать.
Он быстро вышел из своих покоев, прошёл по длинному коридору, мимо слуг, которые поспешно расступались, увидев его мрачное и решительное лицо. Остановился у дверей покоев королевы и не постучал — просто вошёл.
Мария сидела в кресле у окна, с книгой в руках, но, увидев его, сразу отложила её и подняла глаза:
— Адриан? Что-то случилось?
Он прошёл вперёд, остановился перед ней, и голос его дрожал, но не от страха — от накрывшего чувства срочности:
— Мама... я должен тебе кое-что рассказать. И ты, возможно, подумаешь, что я сошёл с ума, но ты должна выслушать меня.
Мария насторожилась, встала, подошла к нему ближе:
— Говори.
— Ты помнишь, когда Ева упала в конюшне и получила травму головы? — начал он, пристально глядя ей в глаза. — Несколько месяцев назад. Она тогда потеряла сознание, пролежала несколько дней без чувств.
Мария кивнула:
— Конечно. Мы все тогда волновались. Но она... быстро восстановилась.
— Вот именно, — тихо сказал Адриан. — Слишком быстро. И... изменилась.
Мария нахмурилась:
— Что ты имеешь в виду?
— Подумай, мама. Она стала другой. Раньше она была тихая,скромная,почти незаметная... А потом — словно проснулась другая девушка. Более дерзкая, уверенная, с каким-то странным взглядом на всё. Как будто она не знала даже простых вещей, но в то же время говорила так, как будто из другого мира.
Он сделал паузу, медленно выдохнул:
— Потому что это и есть другая Ева. Не та, что выросла при дворе. Эта... пришла из будущего. Из двадцать первого века.
Мария замерла. На лице у неё появилось выражение недоверия, смешанное с тревогой:
— Адриан... ты...
— Я понимаю, как это звучит, — быстро сказал он. — Но я помню, мама. Она сама мне об этом говорила. Когда мы были вдвоём, когда стреляли из лука.Я забыл про это со временем,но сейчас я вспомнил.
Мария смотрела на него, не перебивая. Он продолжил, уже более сдержанно, но с отчаянием в голосе:
— Эта Ева не знает, что в детстве та, настоящая, болела. Что её тело не выдержит родов. Она просто не знает, мама. Потому что у неё не было того детства. У неё была другая жизнь. Там, в будущем.
Он шагнул ближе, глядя ей прямо в глаза:
— Она уехала, думая, что справится. Что сможет выносить ребёнка. А на самом деле... она может умереть. Даже не осознавая этого. Понимаешь?
На лице Марии отразилась смесь шока и ужаса. Она прикрыла рот ладонью, а потом медленно села обратно в кресло, будто ноги подкосились:
— Боже мой... — прошептала она. — Это объясняет... многое. То, как она говорила, смотрела, как не помнила каких-то вещей... как будто всё заново...
— Потому я и пришёл, — сказал Адриан. — Я больше не могу молчать. Мы должны ей помочь. Спасти её. Пока не поздно.
И в голосе его звучала не просто боль — там была клятва. Потому что теперь он не просто любил её.
Он боялся потерять навсегда.
Мария молчала. Долгую, напряжённую паузу. Она сидела в кресле, не двигаясь, глядя в одну точку, как будто в голове её всплывали обрывки разговоров, взглядов, фраз, которые раньше казались неважными. Всё вдруг стало складываться в единую, пугающе ясную картину.
— Я верю тебе, — наконец произнесла она, медленно, будто боясь сама себя перебить. — Как бы странно это ни звучало... я верю.
Адриан застыл. Он ждал от неё всего: недоверия, укора, даже насмешки. Но не этого.
Мария подняла на него глаза — теперь в них было не сомнение, а тревога и материнская боль:
— Я тоже замечала, что она изменилась, — тихо сказала она. — Как будто... родилась заново. Другая походка, другие слова, и даже улыбка... какая-то взрослая, полная того, что не узнаешь в девушке, выросшей при дворе. Я думала — это взросление, шок, эмоции. Но... теперь понимаю. Это была другая душа.
Она выдохнула, сжав руки в замок:
— Но ты не поедешь к ней, Адриан.
Он вздрогнул, словно удар:
— Что?.. Мама, ты только что...
— Послушай меня, — перебила она, в её голосе зазвучала строгость. — Я понимаю твоё желание. Я понимаю, что ты хочешь всё исправить, быть рядом. Но сейчас — это опасно. Её состояние нестабильно, ты сам это знаешь. Она может не перенести волнения. Всплеск эмоций, стресс — всё это может спровоцировать... страшные последствия.
Он отвернулся, сжав зубы. Всё внутри него рвалось к ней. Он хотел мчаться сквозь ночь, даже не раздумывая.
— Томас с ней, — продолжила Мария уже мягче. — Он рядом, он следит за её состоянием. Я уверена, он сделает всё, чтобы она была в безопасности. Пока это лучшее, что мы можем ей дать.
— Но я должен сказать ей правду, — прошептал Адриан, — она не знает... она может...
— Я напишу ей сама, — сказала королева твёрдо. — Осторожно, деликатно. Без лишних эмоций. Мы сделаем это правильно, Адриан. Не порывом. А заботой.
Он стоял, стиснув кулаки. Всё внутри него горело от боли, от страха, от вины:
— Когда? — только и смог спросить он.
— Скоро, — пообещала Мария. — Очень скоро. Мы будем рядом. Но не навредим. И когда придёт время — ты сам сможешь всё ей сказать. Только... не сейчас.
Он кивнул, опустив голову.
"Просто подожди... Ещё немного. Ради неё."
А где-то вдалеке, в маленьком доме у озера, Ева сидела у окна с чашкой тёплого отвара, не зная, как близко к ней подступает правда.
Адриан вернулся в свои покои, неся на плечах не только тяжесть долгого разговора с матерью, но и груз вины, который с каждым днём становился всё невыносимее. Дверь за ним тихо закрылась, отрезая его от остального мира — от дворца, от обязательств, от той, с кем он был связан браком... только на бумаге.
Он провёл рукой по волосам, тяжело выдохнул и опустился в кресло у окна. Тишина комнаты была обволакивающей, почти глухой. Только потрескивал огонь в камине.
Он не жил с Лианной. Никогда. Сразу после свадьбы настоял на раздельных покоях, и не из вежливости — из отвращения. Его буквально тошнило от её прикосновений, фальшивой нежности, слишком приторного запаха духов и постоянных попыток казаться «идеальной женой».
"Она хотела быть королевой, и ею стала. А я? Я стал узником собственной ошибки."
Он откинулся назад, закинул руку на подлокотник и прикрыл глаза. В голове снова всплыли образы Евы — как она смеялась, когда он промахнулся по мишени, как закатывала глаза на его колкости, как упрямо стирала полы в библиотеке, чтобы доказать, что справится сама.
"И всё это время... она была чужой. Но такой родной."
Он вспомнил, как в первые дни после её травмы всё в ней стало иным — её взгляд стал глубже, движения свободнее, речь странной, почти чуждой, будто она не знала ни этикета, ни придворных выражений. Он тогда посмеивался над этим. А теперь всё обретало смысл.
"Её прислала сама судьба... а я прогнал её."
Он резко встал, прошёлся по комнате, остановился у полки с книгами. Одна из них — её любимая — до сих пор стояла, как она оставила: закладка на середине, чуть потёртые уголки. Он взял её в руки, провёл пальцами по обложке.
— Прости меня... — прошептал он. — Я должен был быть рядом. А стал тем, от кого ты бежишь.
Внутри всё разрывалось на части. Он хотел её увидеть. Услышать. Потрогать живот. Попросить прощения. Но пока ему оставалась только тишина. И надежда.
"Потерпи... ещё немного. Ради неё. Ради ребёнка. Ради права всё исправить."
Он снова сел, сжав книгу в руках. И до поздней ночи сидел в темноте, глядя в огонь, который, как и он, тихо сгорал изнутри.