В тени
Мы крались по дворцу, как два очень неопытных шпиона, потому что Томас не мог перестать комментировать каждый наш шаг.
— Если нас поймают, — шептал он, прижимаясь к стене, будто играет в детективный спектакль, — я скажу, что ты соблазнила меня. Я был жертвой. Очарован. Беззащитен перед твоими зелёными глазами.
— Голубыми, — прошептала я, едва сдерживая смех.
— Вот, видишь? Я даже цвет глаз перепутал — ты меня сбила с толку с первых минут!
— Может, ты просто пьян от кухни? Или от страха?
— Нет, это любовь. Такая горячая, как вчерашний глинтвейн.
Я закатила глаза, но улыбнулась. С ним было легко — даже с порезом на руке и внутренним чувством, что я в этой жизни как потерянная деталь от чужого пазла.
Мы поднимались по узкой лестнице, ведущей к внутреннему балкону, с которого открывался вид на главный зал. Томас распахнул одну из небольших створок, и мы оказались в полумраке, прямо над головами гостей. Сверху всё выглядело... как из сказки.
Зеркала отражали сотни свечей. Музыка лилась плавно, скрипки и арфы переплетались в волшебную мелодию. Дамы в пышных платьях кружились в танце,кавалеры в парадной форме вели их с безупречной грацией. Всё было как в фильме. Только это не фильм.
— Если бы не бинт на твоей руке, я бы подумал, что ты принцесса, сбежавшая от скучного наречённого, — шепнул Томас, склоняясь ближе. — У тебя даже лицо, как у тех, кто слишком красив, чтобы быть служанкой. Наверное, ты шпионка.
— А ты, значит, мой напарник в миссии по поеданию пирогов?
— Пироги — это прикрытие. На самом деле мы собираем компромат на придворных.
Например, выясняем, кто подкладывает изюм в булочки. Я уже почти раскрыл заговор.
Я фыркнула от смеха, прикрывая рот рукой, чтобы нас не услышали.
Но потом я посмотрела вниз... и сердце замерло.
В центре зала, под светом люстры, в танце кружился Адриан. В его руках — она. Принцесса Лианна. Та самая, что толкнула меня, унизила, и теперь улыбалась, как будто была святой.
Он двигался безупречно. Холодно.Сдержанно. Грациозно, как всегда. Его лицо — сосредоточенное, собранное. Он вёл её, будто это обычный, пустой танец.Но она... она явно хотела больше.
И когда танец уже почти подходил к концу, она вдруг, не прекращая двигаться, провела рукой по его щеке. Аккуратно, медленно, владетельно, как будто пыталась стереть с него его ледяную маску. Или оставить на нём свой след.
Я стояла, не дыша.
— Ох, — тихо сказал Томас, замечая, как я напряглась. — Это прям сцена из дешёвой мелодрамы. Сейчас она ещё начнёт петь.
— Лучше бы она споткнулась о свой хвост,змея.
— Или он бы случайно уронил её. И сделал вид, что это часть танца.
Я не отвечала. Я смотрела, как она улыбается, а он...даже не отреагировал на её прикосновение. Лицо осталось прежним — хладнокровным, спокойным. Но мне не нужно было видеть ближе, чтобы понять — он заметил. Он почувствовал.
И, может быть...
Вспомнил мои пальцы, грязные от работы, но настоящие. И тот поцелуй. Глупый. Пьяный. Искренний.
А теперь — вот она. Идеальная. Официальная. Политически выгодная.
— Ева... — прошептал Томас, тронув моё плечо. — Всё хорошо?
Я выдохнула. И медленно, ровно ответила:
— Конечно. Почему нет? Это ведь бал. Всё прекрасно.
"Особенно... эта тварь."
Я стояла, вцепившись в перила, глядя вниз на зал, где она всё ещё держала его за руку, двигалась легко, уверенно, а главное — владельчески. Как будто он уже её. Как будто всё решено, и она просто репетирует свою роль будущей королевы.
И он...
Он не отодвинулся.
Не оттолкнул её руку.
Даже не моргнул.
Он позволил ей касаться себя. Позволил так, будто это нормально.А меня он с первого дня будто просвечивает взглядом, как опасность. А её — принимает.
Я почувствовала, как всё внутри сжимается. Грудь, живот, голова — всё.И в эту же секунду сжала кулак — автоматическое, бессознательное движение. Сильно. До боли.
— Ай! — вырвалось у меня.
Острая боль прошила ладонь, будто игла. Я резко распахнула пальцы — бинт на руке тут же окрасился алым, медленно, но уверенно. Снова потекла кровь. Рана раскрылась.
Томас сразу обернулся:
— Ева? Что случилось?
Я быстро вытерла слезу с щеки — одну-единственную, наглую, которую не смогла удержать. Потом резко мотнула головой:
— Всё нормально. Я... я сейчас. Вернусь через минуту.
— Ева, ты... — начал он, но я уже разворачивалась.
— Томас, правда. Просто подожди.
И, не дожидаясь ответа, я выскользнула из галереи в ближайший коридор. Он был тихим, полутёмным, почти безлюдным. Только я, стены и ноющая боль в ладони.
Я прислонилась к стене, села прямо на холодный камень и осторожно начала разматывать бинт. Кровь пропитала ткань, и, когда я добралась до раны, мне пришлось резко втянуть воздух — разошёлся шов, которого и не было. Глубокая порезанная линия — свежая, мокрая, жгучая.
— Чёрт... — прошептала я. — Чёрт, чёрт, чёрт...
Рука дрожала. Слеза скатилась по щеке и капнула прямо на рану, будто соль на открытую боль.Это было глупо. Я же знала. Знала, что не надо держать в себе. Не надо сжимать кулак, когда сердце рвёт на части.
Я сидела на холодном каменном полу, прижав руку к груди, сжимаемая болью и стыдом. Кровь медленно стекала по ладони, тёплая, предательская, и капала на платье, оставляя тёмные пятна на светлой ткани.
— Ну же... ну хватит... — шептала я себе сквозь стиснутые зубы, стараясь хоть как-то остановить кровь.
Я разорвала край подола платья — неаккуратно, торопливо — и обмотала им ладонь. Не туго, просто чтобы хоть как-то сдержать поток. Но ткань тут же пропиталась, стала тяжёлой и липкой.
— Блин... — простонала я, чувствуя, как в голове пульсирует боль в такт ударам сердца.
Я попыталась приподняться, но тело было вялым, и нога скользнула по полу, так что я снова опустилась на пятки, оперевшись плечом о стену. Ладонь жгло. С каждой минутой становилось хуже. Дышать — тяжелее. А в горле застряло чувство, будто я сейчас или рассмеюсь, или разрыдаюсь. Или и то и другое.
— Просто потому что какая-то идеальная принцесса водит рукой по его лицу, как будто уже купила его на рынке... А он молчит. И позволяет. — я всхлипнула. — А ты, дурочка, сидишь и истекаешь кровью, потому что зачем-то решила почувствовать себя живой.
Я зажмурилась, и ещё одна слеза скатилась по щеке. Щека пульсировала от сдержанного напряжения.
— Надо зашивать, — выдохнула я, глядя на свою руку. — Это точно... нужно зашивать...
Пальцы уже чуть подрагивали. Мне становилось всё труднее сдерживать себя. И не только из-за крови. А из-за того, что я вдруг поняла, как сильно мне одиноко. Как я устала делать вид, что всё в порядке. Что я справляюсь. Что мне не больно.
Я опустила голову на колени, вцепившись здоровой рукой в платье.
И в этот момент я услышала чьи-то шаги. Твёрдые.Решительные.Шаги, которые я бы узнала из тысячи.Не такие, как у суетливых слуг или вальяжных гостей бала. В этих шагах было что-то... властное.
Я замерла. Сердце тут же учащённо забилось.
"Нет. Только не он. Не сейчас. Не когда я выгляжу так, будто сбежала из трагедии Шекспира в мыльную оперу."
Но было поздно.Из полумрака коридора, озарённого тусклым светом настенных факелов, вышел он.
Адриан.
Он остановился, едва заметив меня. На секунду — лишь на секунду — на его лице промелькнуло выражение... тревоги? Но почти сразу он снова стал прежним — сдержанным, ледяным. Хотя глаза его скользнули вниз — к моей руке, к крови, к разорванной ткани, которую я судорожно пыталась прижать к ране.
— Где твоя голова, лисичка? — произнёс он хрипло, медленно подходя ближе. — Ты издеваешься?
Я молчала. Просто смотрела на него, прижавшись спиной к стене, как будто он мог добить меня и без слов. В его голосе не было насмешки. Не было и жалости.Но была... злость. Холодная, сдержанная злость, в которой, странным образом, чувствовалась забота.
Он подошёл ближе и опустился на колено рядом. Я машинально дёрнула руку, пряча её, но он резко — но не грубо — поймал моё запястье:
— Не смей дёргаться. — Голос был резким, как удар.
Он развернул мою ладонь, аккуратно, но твёрдо. Кровь тут же проступила сквозь подол платья, и я снова поморщилась.
Из внутреннего кармана камзола он достал бинт — тот самый, который держал тогда, стоя за углом в кухне.Он уже собирался прийти ко мне.
Следом — маленькую керамическую баночку. Он открыл её, и в нос ударил запах чего-то терпкого, травяного.
— А мне больно не будет? — спросила я тихо, глядя на него снизу вверх.
— Будет. — Он даже не моргнул.
— Прекрасно, — хмыкнула я. — Идеально подойдёт под сегодняшний вечер.
Он снова не улыбнулся, но в его глазах мелькнула искра. Он опустил взгляд и, молча, начал аккуратно обрабатывать рану. Пальцы были холодными, но уверенными. Осторожными.
— Почему рана снова открылась? — спросил он, всё ещё не глядя на меня.
— Споткнулась, — буркнула я.
Он поднял глаза. В них — «серьёзно?»
Я вздохнула:
— Я... сжала кулак. Сильно.
— От злости?
Я замолчала. А потом, с вызовом, глядя ему в глаза, проговорила:
— От несправедливости.
Он ничего не ответил. Просто снова опустил взгляд на мою руку, начал туго и аккуратно заматывать бинт. Медленно. Методично. Как будто это был ритуал, а не просто перевязка.
— Ты не должна была это терпеть, — сказал он, вдруг тише.
Я нахмурилась:
— Что?
Он замер на секунду, потом посмотрел мне прямо в глаза:
— То, как она с тобой поступила. Я это видел.
Я вскинула брови, стараясь скрыть дрожь:
— Ну... ты же не вмешался.
— Потому что если бы вмешался на балу, перед десятками гостей, это было бы хуже. Для тебя.
Я отшатнулась, удивлённо смотря на него:
— Так ты... специально?
Он не ответил.
Просто убрал руку, аккуратно затянул последний виток бинта и завязал его.Потом поднялся. Глянул на меня сверху вниз. Лицо снова стало спокойным. Безэмоциональным.
— Не порти больше себе ручку, лисичка. У нас во дворце не так много тех, кто умеет метко бросаться яблоками.
Он развернулся и пошёл прочь, оставив после себя аромат трав, тепло бинта... и странное чувство,что я только что увидела другого Адриана.Того, кто всё это время был рядом. Тихо. В тени.И всё видел.