Кем я была?
Утро было жестоким. Не просто тяжёлым — беспощадным. Я проснулась от того, что солнце в наглую било в глаза, проникая сквозь тонкие шторы, будто решило лично добить меня за все вчерашние грехи.Голова гудела, как церковный колокол. Во рту — пустыня, сухая и беспощадная. Всё тело ломило, как будто я ночью не спала, а рыла туннель ложкой.
— О боже... — простонала я, прижав руку ко лбу. — Кто включил солнце на максимум?..
Я попыталась сесть, но это была ошибка века. Комната закружилась, и я с глухим стоном опустилась обратно на подушку.
"Я умерла? Или меня кто-то убил? Может, всё это был сон, и я опять в XXI веке? Пожалуйста?.. Нет? Чёрт."
Одеяло оказалось закрученным вокруг ног, платье — наполовину снятым, волосы — похожими на гнездо воробья, пережившего бурю. Я выглядела как сама катастрофа.
Только вместо таблички «авария» — у меня была фраза: "Слишком много вина, слишком мало совести."
И тут память начала потихоньку возвращаться.
Вино. Смех. Коридоры. "Красавчик". Щёки. Поцелуй. Побег. Смех.
И...
— Нет... — я резко распахнула глаза. — Скажи, что я не... что это не был...
Карие глаза, чёткие скулы, ледяной взгляд — как фотокадры всплывали передо мной.
— АДРИАН?! — выдохнула я в тишину комнаты.
Паника окатила с головой. Я села — несмотря на протестующее тело, — и схватилась за голову. Лицо горело. Даже не от похмелья. От стыда.
— Я поцеловала Адриана. Я... тискала его за щёки, как плюшевого кота, и потом убежала. Как... как сумасшедшая!
Я стонала, качалась вперёд-назад, пряталась в подушку и снова выныривала из неё, не зная, смеяться или плакать:
— Меня выгонят. Меня повесят. Меня запрут в башню.
Я поднялась на ноги, шатаясь, как после шторма, и побрела к кувшину с водой. Выпила прямо из него. Холодная жидкость немного привела в чувство, но осадок остался.
— Ну что, Ева. Отлично провела вечер. Теперь осталось выжить наутро.
Я глубоко вздохнула, огляделась и пробормотала:
— Нужно найти Томаса. И срочно выяснить, кого ещё я вчера умудрилась поцеловать.
После холодной воды и пары глубоких вдохов я наконец смогла стоять прямо. Голова всё ещё гудела, как будто внутри кто-то барабанил ложками по кастрюлям, но уже не хотелось провалиться сквозь пол.
Я умылась, кое-как привела волосы в порядок, заплела их в косу — неаккуратную, с выбившимися прядями, но хоть что-то. Потом натянула платье, стоявшее у кровати, и попыталась выглядеть так, будто не совершила величайшее дипломатическое преступление прошлого вечера.
"Ладно. Главное — дойти до Томаса. Может, он скажет, что всё это мне приснилось. Что это не был Адриан. Что это был просто... ну, похожий человек. С карими глазами. Высокий. С одинаковым лицом. Боже, нет, это точно был он."
Я выскользнула в коридор, стараясь не попадаться никому на глаза. Шла быстро, почти на цыпочках, держа руки прижатыми к бокам, как преступница на месте ограбления.
— Пожалуйста, пусть он у себя... Пожалуйста, пусть не ушёл в сад, или на тренировку, или ещё куда-нибудь в поисках проблем...
Дворец в это время уже жил своей обычной размеренной жизнью: слуги сновали по коридорам, женщины вносливо таскали корзины с бельём, кто-то мыл полы, кто-то носил подносы. Я проходила мимо, опуская взгляд, стараясь слиться со стеной.
Наконец добралась до его крыла. Там, где окна выходили в южный сад, где всегда было солнечно, даже если во всём дворце был мрак. Я постучала в его дверь дважды, потом ещё — чуть громче:
— Томас! — прошептала я. — Открой, если ты жив!
Через секунду дверь приоткрылась, и показалось его лицо. Помятый. Сонный. Волосы растрёпаны. Глаза прищурены. Футболки, понятное дело, тут не было — только свободная белая рубашка, небрежно застёгнутая.
— У тебя голос, как у проклятия, — простонал он. — Ева?..
Я ввалилась в комнату и захлопнула дверь за собой:
— Томас. Скажи мне, что это был не Адриан. Что это был кто-то, кто просто похож на него. Что у тебя есть брат-близнец, о котором никто не знает. Что это... кто угодно, но не Адриан.
Он посмотрел на меня, потом на своё кресло, потом снова на меня... и расплылся в шальной, виноватой, торжествующей улыбке:
— Оооо... это точно был Адриан.
Я замерла. Молча. Просто смотрела на него.
— Ты поцеловала его, — продолжал он, зарываясь в подушку от смеха. — И это было величайшее зрелище в моей жизни. До сих пор не верю, что это случилось.
— Я умру здесь. Похороните меня под ковром. — Я медленно осела на пол. — И никому не говорите, где я лежу.
— Ты сказала: "Смотри, какой красавчик", — с трудом выговорил он сквозь смех, — и потом... потом схватила его за щёки, как кота! Ты тискала лицо будущего короля, Ева!
— Томас... — простонала я. — Мне срочно нужно второе ведро вина. Или амнезия.
Он подполз ко мне, сел рядом на пол и протянул мне подушку:
— Или это.Плачь в неё. Я рядом.
— Ты рядом, потому что теперь ты соучастник. — Я ткнула его локтем. — Ты кивнул, когда я сказала, что поцелую его!
— Ну, слушай, я был пьян. И это была потрясающая идея.
Мы оба замерли, потом переглянулись... и одновременно расхохотались. С истерикой. С нервами. Со страхом. И с какой-то странной свободой.
— Ну что, лисичка, — сказал Томас, вытирая слезы от смеха. — Похоже, теперь ты точно запомнилась Адриану. Вопрос только — как именно.
Смех с Томасом немного отпустил, и я даже позволила себе поваляться на полу у него в комнате, обняв подушку, как будто она могла защитить меня от реальности. Но, как всегда бывает в таких случаях, реальность не заставила себя ждать.
В дверь громко постучали. Дважды. Резко, чётко — так, как стучатся, когда ждут, что ты сейчас встанешь и подчиняешься.
Я вздрогнула, Томас тоже, и быстро вскочил, поправляя рубашку. Я села, в панике оглядываясь, как будто искала выход через шкаф или окно.
— Ева! — раздался строгий голос женщины — одной из старших по кухонной части, судя по тону. — Немедленно спустись! Ты сегодня в списке на сервировку обеда для принцев!
Я замерла. Глаза расширились. Мозг, всё ещё слегка отравленный вином и унижением, выдал единственную мысль:
— НЕТ. НЕТ. НЕТ.
Я кинулась к Томасу, схватив его за рубашку:
— Скажи, что ты можешь меня подменить! Или подкупить повара! Или... не знаю, устроить пожар на кухне!
— Ева, — рассмеялся он, — ты серьёзно думаешь, что кто-то, кроме тебя, сможет так эпично сервировать стол, как после ночного поцелуя с Адрианом?
— Я не могу смотреть ему в глаза! После... всего! После щёк! После... этого "чмока"! — Я махнула рукой у своего рта и покачала головой. — Он точно думает, что я сумасшедшая.
Томас чуть мягче посмотрел на меня, положил руки мне на плечи:
— Ты справишься. Просто делай вид, что ничего не произошло. Ты ведь умеешь быть дерзкой?
— Да, когда не страдаю от похмелья и стыда одновременно...
— Вот и потренируешься.
Спустя десять минут я стояла в кухне, собирая серебро, сверяя количество тарелок и проклиная судьбу, которая явно решила устроить мне испытание. Тряпка в руке дрожала, как и я сама. На подносе было всё идеально: кувшины с водой, фрукты, посуда вылизана до блеска.
Одна из старших служанок махнула рукой:
— Ты — к главному столу. Сегодня обедают все трое принцев. Не перепутай, что кому. И — никаких взглядов. Никаких слов, если не спрашивают.
— Поняла, — выдавила я и мысленно добавила: или умру от позора.
Я шагала к трапезной, чувствуя, как в горле пересохло, как ладони липнут к подносу. Сердце билось так громко, что, казалось, его мог слышать каждый в замке.
"Главное — спокойно. Достойно. Я просто служанка. Я невидимка. Я тень. Я веточка мяты в кувшине воды."
Когда я вошла в зал, я сразу их увидела.
Трое.
Принц Вильям — уравновешенный, вежливый. Томас — весёлый, уже едва сдерживал смешок, заметив меня.
И...Адриан.Холодный. Безупречно одетый. С руками, сцепленными на столе. С этим непроницаемым, царственным выражением лица.
Он поднял на меня глаза. На секунду. Глубокие, тёмные, опасно спокойные.
Я едва не уронила поднос.
"Ну всё, конец."
Но вместо казни, крика, насмешки — ничего.
Он просто смотрел. Молча. Долго. И медленно приподнял бровь, будто говоря: «А ты смелая, раз пришла.»
Я отвела взгляд, горя изнутри, и поставила кувшин на стол, максимально чётко и сдержанно:
— Вино, вода, хлеб, — прошептала я себе под нос, расставляя всё, как учили.
Когда всё было расставлено, я отступила назад, склонила голову и выдохнула:
— Жива. Пока жива.
Я уже почти начала верить, что всё обойдётся. Что мне просто дадут расставить кувшины, разложить еду, поклониться и исчезнуть, как положено любой приличной служанке. Но судьба, видимо, решила, что унизить меня по полной — священный долг этого утра.
Я подошла с очередным подносом — запечённое мясо с пряными травами, аккуратно уложенное на серебряное блюдо. Старалась идти уверенно, не шататься, не ронять, не дышать слишком громко.
Томас уже вовсю строил мне рожицы, сидя за столом, поднимая брови и еле сдерживая смех. Вильям был спокоен, как всегда, обсуждал с кем-то из советников политику соседнего королевства.
И вот — Адриан. Он сидел на своём месте, чуть откинувшись на спинку стула, с той самой ледяной осанкой, от которой у всех подкашиваются ноги. Его взгляд скользнул по мне, задержался. Я наклонилась, чтобы поставить блюдо, стараясь выглядеть максимально профессионально. Внутри всё горело. Я чувствовала, как лицо начинает наливаться жаром.
Я уже почти развернулась, чтобы уйти, когда услышала его спокойный, бархатный голос:
— Лисичка...
"О нет."
— ...тебе, может, ещё вина? Опохмелишься?
Я замерла. Просто... встала, как вкопанная, со стопкой салфеток в руках и видом человека, которого только что ударили молнией. В зале на мгновение воцарилась напряжённая тишина, но в следующую секунду Томас прыснул от смеха, закусив губу, чтобы не засмеяться в голос. Даже у Вильяма дёрнулся уголок рта.
Я медленно обернулась к Адриану. Он сидел с невинным видом, будто сказал нечто абсолютно обыденное. Только в глазах его сверкала насмешка, тонкая, едва уловимая, но такая... намеренная.
— Ваше Высочество, — сказала я ровно, изо всех сил стараясь держать лицо, — Благодарю за заботу. Но я стараюсь не пить на работе.
— Правда? — чуть приподнял он бровь, наклоняя голову. — А вчера казалось, ты вполне... способна совмещать.
Томас закашлялся. Кто-то из советников в углу хмыкнул. Я прикусила внутреннюю сторону щеки:
— Вчера была... тренировка, — отозвалась я с дерзкой усмешкой. — На случай дипломатических приёмов. Уж если падать — то достойно.
Адриан чуть наклонил голову, глядя на меня долгим, тягучим взглядом. Его губы едва заметно дёрнулись:
— Ты их, безусловно, освоила.
Я сделала реверанс, держась за поднос как за спасательный круг:
— Благодарю за высокую оценку, Ваше Высочество.
И развернулась, уходя с максимально сдержанным шагом, хотя внутри всё колотилось.Я только что огрызнулась наследному принцу. На глазах у всех. После того, как поцеловала его. Пьяная.
"Ну, лисичка," — сказала я себе, выходя за дверь, — ты определённо вляпалась в историю поглубже, чем собиралась... и, похоже, тебе это даже нравится."
Вечером, когда дневной шум во дворце стал стихать, я наконец закончила все дела. Руки были в пыли, платье чуть измято, а волосы снова растрепались — но мне было всё равно. Я просто хотела тишины. Хотела, чтобы меня никто не знал, не звал и, главное, не называл "лисичкой" с таким видом, будто знает меня насквозь.
Сад был пуст. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в нежный персиково-розовый цвет. В воздухе витал запах свежей зелени, цветов и влажной земли. Птицы тихо щебетали где-то в кронах, а листья еле заметно колыхались на ветру. Я прошла мимо аккуратных клумб, фонтанов и скамеек, пока не нашла ту самую лавочку в тени яблонь, где было чуть прохладнее и уютнее.
Я села, подтянув ноги к груди и обхватив колени руками. Глянула на закат. Тепло. Тихо. Мирно.
И... вдруг стало грустно. Так по-настоящему, глубоко.
Я уткнулась подбородком в колени и, не замечая, как губы сами шевелятся, начала бормотать себе под нос:
— Интересно, как там мама?.. — голос был тихим, чуть дрожащим. — Наверное, думает, что я просто ушла... или сбежала... Или боится, что я...
Я запнулась. Горло сжало. Я сжала пальцы сильнее:
— Лана, блин... А ты хоть вспоминаешь, как мы смеялись в баре? Или ты думаешь, что я просто забыла тебя?..
Ветер чуть сильнее тронул волосы, и я закрыла глаза, прячась в них:
— А друзья? Хоть кто-то скучает? Хоть один человек думает: «Где она?»... Или все просто живут дальше?..
Внутри было пусто. Осталась только тоска — по знакомым улицам, по запаху кофе в утренней кружке, по глупым мемам в телефоне, по звонкам мамы, по объятиям подруги. По всему, что казалось таким обычным, пока не исчезло.
— Я даже не успела попрощаться...
И всё, что оставалось — это сидеть в этом чужом саду, среди роз и виноградных лоз, в платье, которое не моё, с именем, которое больше не принадлежит мне самой.В тишине. С чужой судьбой.Но со своей болью.
Я сидела, уткнувшись подбородком в колени, глядя в закат сквозь ресницы. Грудь сжималась от тяжести воспоминаний, от тоски, которую невозможно объяснить — особенно здесь, где ты как будто чужая во всём: в одежде, в языке, в самом времени. Я даже не заметила, как всё вокруг стихло — сад будто замер, а вечер стал прохладнее.
И только когда рядом скрипнула скамья, я вздрогнула.Краем глаза увидела, как кто-то опустился рядом. Высокая фигура, тень, ровная спина. Я почувствовала, как по позвоночнику прошёл холодок. Обернулась — и, конечно же, это был он.
Адриан.
Он сидел молча, не глядя прямо на меня, смотрел вперёд — в закат, в деревья, в никуда. Его лицо было всё такое же собранное, сосредоточенное, будто он снова мысленно решал какую-то государственную задачу. Но в его взгляде была какая-то тяжесть, которую раньше я не замечала.
Я хотела сделать вид, что не замечаю его. Что я занята грустью и своими мыслями. Что он не способен поколебать мой внутренний мир.
Но потом он заговорил:
— Ты сильно изменилась.
Я вздрогнула, но не повернулась. Притворялась, что разглядываю дерево напротив:
— В каком смысле?
— В прямом, — его голос был ровный, чуть ниже обычного. — Раньше ты была тихая, покорная, даже незаметная. Не смела лишний раз взглянуть в глаза. А теперь... ты дерзишь, флиртуешь, кидаешься яблоками, плюхаешься мне на грудь с ведром воды... и целуешь. — Последнее слово он выделил, и я буквально почувствовала, как оно звенит в воздухе.
Я быстро отвела взгляд, сердце бешено застучало. Снова.
— Ну... — я неловко усмехнулась. — Я же головой ударилась. Вот, наверное, и последствия.
Он медленно повернул голову ко мне. Я чувствовала его взгляд на себе, как жар:
— Это не просто удар, Ева. Это будто другой человек внутри тебя проснулся. Я не глуп, — тихо, но твёрдо сказал он. — Я вижу, что ты не просто «изменилась». Ты не та.
Мои пальцы вцепились в ткань платья:
— Я... я просто поняла, что не хочу быть тенью. Всё.
— Не верю, — сказал он спокойно. — Слишком резко. Слишком смело. Словно ты прожила целую жизнь... и вернулась другой.
Я чуть повернулась к нему, с притворной улыбкой:
— Может, я — просто скрытая актриса? Ты же знаешь, как девушки любят изображать.
— Нет, — он слегка прищурился. — Ты говоришь и ведёшь себя так, как будто... видишь нас со стороны. Как будто ты здесь случайно. И будто... тоскуешь по чему-то, чего у тебя уже нет.
Он попал. В точку. Прямо в сердце.
Я отвела взгляд, быстро, резко.
— Я... не знаю, о чём ты говоришь, — тихо сказала я. — И вообще, разве тебе есть дело до служанки, которая вдруг стала немного дерзкой?
Он не ответил сразу. Долго молчал. А потом сказал:
— Не знаю, кто ты сейчас, Ева. Но мне интересно, кем ты была.
С этими словами он встал. Тихо. И так же молча ушёл, оставив меня сидеть на скамейке — в закате, в тишине, в собственном комке боли и страха,и с ощущением, что он всё ближе к правде.