Глава 18
Юджин О'Кеннет
Боже, ее запах, ее тихий смех и громкое, шумное дыхание. Наверное, любить значит ослепнуть? Лишиться красок мира и блуждать в непроглядной темноте, довольствуясь лишь мимолетным касанием света? Я не видел его, но знал, что он есть. Мне достаточно просто чувствовать ее, осязать, смотреть, даже если на расстоянии. Анита стоила всех трех лет боли. Она всегда была моей ремиссией – без нее я болен, слаб и беззащитен, но только Лиси появлялась рядом, я превращался в гребанного гладиатора, что до последней капли крови будет стоять за нее, в проповедника, забывшего о сексе и почитающего Господа, потому что она и есть он...
Богиня твоего сердца – вот, что значит любимая.
Оскар неспешно вез нас по лесу. Стемнело еще не достаточно сильно, но в чаще леса из-за тени ночь казалась ближе и глубже. Я обвил одной рукой талию Аниты и прижал ее к себе – конечно, седло позволяло нам больше пространства, но я схитрил. Девушка вместе со мной держала поводья и вертела головой по сторонам, словно видела эти дубы впервые. В детстве мы частенько играли здесь в прятки, ходили на охоту, а Ани рисовала пейзажи. Она вполне могла с закрытыми глазами найти дорогу домой, так что не нуждалась в любовании красотами.
Лиси волновалась.
Мне нравилось ее смущение рядом со мной. Она знала, что я мог с ней сделать, знала, что хотела этого и не сможет остановить. Анита все еще слушала глупости из Воскресной школы, но недолго осталось заповедям скрывать ее внутреннюю кошечку. Я подался чуть вперед, подул на раковину ушка, чувствуя спиной, как девушка вздрогнула.
Все могло быть иначе. Ани уже была бы моей женой, просыпалась рядом со мной, держала меня за руку и шептала о любви. Мог ли я ненавидеть отца еще больше? До сегодняшнего дня мне казалось, что нет, но как же я ошибался. Завещание подделка, состояние ее родителей уже распродано на аукционах, а она заложница этого поместья, которое не только отобрало у нее будущее, но и разбило ей сердце.
Прости, Анита, мой отец обманул и сломал тебе жизнь? Так мне сказать ей об этом?
Черт.
— У тебя все хорошо? — робкий голос вывел из мыслей.
Я сфокусировал внимание на ее рыжих волосах впереди меня и кивнул.
— Да, просто паршивый день.
— Ты лжешь, Юджин, — из-за движения лошади она немного сбивалась. — Это не просто похороны отца или Дезмонд замучил отчетами. Это что-то внутри тебя.
Мы уже достаточно отдалились от поместья. Лошадь фыркала, обходя коряги и поваленные стволы деревьев. После бурь чаща всегда выглядела жутко – усыпанная чертополохом и сухими листьями трава, таинственный скрежет потревоженных дубов и сикомор и сладковато-влажный запах болотной сырости. Луна просматривалась сквозь тесно прижатые друг к другу ветки. Ее свечение играло с яркими волосами Ани, делая ее похожей на фею.
— С чего ты это взяла? — я проглотил смешок.
Девушка развернулась ко мне, насколько это было возможно, и поджала губу.
— Потому что я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы сказать об этом. Мне всегда казалось, что рядом друг с другом мы... настоящие.
Настоящие.
Я положил подбородок на ее плечо и прикрыл глаза. Тяжесть всего дня обрушилась на мою спину, но рядом с ней она не ощущалась. Анита имела удивительную способность укрощать мой нрав. Я представил, как она в одежде матадора бегает передо мной с красной шалью и хмыкнул. Она не была такой, как Тереза. Не желала победить, поставить кого-то на колени и подчинить себе. Нежная, ласковая, трепетная. Как живой лучик солнца, что греет тебя и наполняет силами.
Втянув полные легкие ее аромата, я прошептал:
— Фирма отца на грани банкротства. Какой-то самоуверенный русский предложил купить ее у меня, мать устраивает концерты из-за Терезы, Дезмонд как на иголках, — никогда не думал, что делиться переживаниями так легко. Все детство нас учили, что это слабость, но сейчас, рядом с Ани, я чувствовал силу. — Я... Я не знаю, что мне делать, понимаешь? Хочу утереть нос ублюдку и доказать, что его дети на порядок лучше. Хочу поднять империю с колен, хочу остаться в Ирландии и еще хочу уехать, вернуться в театр и продолжить учебу. Такое разве бывает? Я, будто, везде и одновременно нигде.
— Словно твоя душа не целая, — подхватила мою интонацию Анита. Она теснее прижалась и покачала головой. — Не хватает одной детальки, чтобы собрать единую картину. Я понимаю тебя, Юджин.
— Значит, мы с тобой вдвоем нуждаемся в своих половинках?
Девушка улыбнулась и кивнула. Ее глаза влажно заблестели, но вовсе не из-за слез, а эмоций. Карие брызги, как на полотне художника, что неосторожно пролил краску, потускнели. Зеленое свечение ослепило, на мгновение, включая свет в темноте сердца. Сколько раз я пытался отговорить Аниту от свадьбы. Помню, как неделю беспробудно пил в Англии, отказываясь разговаривать даже с родным братом. Я ненавидел его за неспособность сказать отцу четкое «нет» и за ее кольцо на безымянном пальце.
— Куда ты меня везешь? — девушка нетерпеливо заерзала бедрами у моих брюк.
Жар, скопившийся между нами, просочился в мои вены и начал отравлять тело. Волна возбуждения прошлась мурашками по спине, опалила живот и опустилась к члену.
Боже, ее невинность – это мое наказание.
— В дремучую чащу, — вошел я в роль рассказчика. — Туда, куда не ступала нога человека, где обитает грех и порок. Туда, где нельзя появляться чистым девам и верующим католичкам.
— Юджин, — задрожала от смеха Хейзел. — Тебе и не нужна сцена, чтобы играть.
— А для того, чтобы обесчестить деву, необязательна кровать, — я припал губами к ее шее, целуя, как в соборе.
Анита напряглась. Как же мне хотелось большего. Не простого ласкового касания, а порыва страсти. Не поцелуя, а грязных объятий, не просто слов, а действий. Я всегда лишь мечтал об этой девушке, позволяя себе самые смелые фантазии. Наверное, если бы Ани могла прочесть мои мысли, она бы ни за что так доверчиво не жалась ко мне, не согласилась на эту поездку или разговор. Она считала меня Дьяволом, им я и был в своих желаниях о ней.
Хейзел испустила рваный вздох и сжала в кулаке поводья. Оскар недовольно под нами дернулся, но я боднул его пяткой по ребрам. Сладость ее кожи услаждала вкусовые рецепторы. Не приторная карамель, а фруктовый заменитель сахара, что пахнет клубникой и не вяжет на языке. Перестав искушать судьбу и мучить свой член, я нехотя оторвался от Ани. Лишившись моих объятий, она сглотнула, отодвинулась и начала еще сильнее тереться бедрами о седло.
Ради всего святого, Анита.
Пустив коня галопом, я стиснул зубы, моля самого себя не думать о ее мокрых трусиках. Лиси была чересчур чувствительна. У меня было много опыта, чтобы судить об этом. Как только в шестнадцать я открыл для себя мир кисок, так и не искал новых горизонтов, причалив к берегам удовольствия. Мне нравилось, когда девушки кричали мое имя, когда содрогались подо мной в оргазме и даже плакали от того, насколько им хорошо. Анита будет покладистой любовницей в постели. Она примет все, что я предложу, и отдастся до последнего своего стона.
— На какой цветок я похожа?
Я так удивился этому вопросу. Не то, чтобы я любил ассоциации. Прозвище Лиси появилось совершенно спонтанно: Анита тогда была еще маленькая. Девчонка смотрела какой-то мультик про зверей и забавно хохотала, когда на экране появлялась рыжая лиса. Я любил дразнить ее. Все говорил и говорил, а после начал давиться словами, ощущая правильность сказанного. Робкая, но в тоже время соблазнительная, загадочная, прекрасная и хитрая. Ани умело крутила мной: в детстве это были слезы, сейчас достаточно «Юджин» ее требовательной, немного строгой интонацией, и я готов выполнить любое ее пожелание.
Как учительница в школе. Я любил задирать их клетчатые юбки и трахать на столе в классе.
Наконец мы вышли на небольшую поляну. Она была окружена высокими дубами. В это время года уже все растения позеленели и разносили медовый запах пыльцы. Кое-где трава была усыпана синими и красными цветами, а на кустах просматривались чернильные ягоды. Я дал Оскару команду остановиться и спешился. Земля здесь была влажноватая из-за близости озера. В носу щекотал запах тины.
— Ого. Здесь так красиво, — восхищенно замерла Анита, не сразу понимая, для чего я тяну к ней руки.
Девушка оперлась в мои плечи и позволила снять себя. Такая легкая – я даже не почувствовал тяжести, когда поднял ее за тонкую талию и поставил рядом с собой. Анита смущенно выдохнула, оттянула полы своего пиджака жокея и сделала шаг назад. Мне не хотелось ее отпускать, но я уважал желания Лиси.
— Когда ты спросила про цветок, я сразу вспомнил это место. Мы с Дезмондом частенько здесь подстреливали уток, — я обнял холодную, как кусок льда, ладонь и повел за собой. Мои шаги скрипели валежником, а ее даже и не слышались. Везде гармонична, как лань. — Чистая, невинная, удивительно красивая и робкая – такая ты в моих глазах. Как благословение твоего Господа, Анита, как шепот моего Дьявола и любая вера в этом мире. Я редко когда теряю дар речи – это случается только рядом с тобой, — я говорил и задыхался.
Слишком долго мне приходилось молчать рядом с ней о чувствах. Безответная любовь страшна не отказом, не ревностью, а тишиной. Ты следишь за своим языком, за своими руками, за своими взглядами. Голова все понимает, но вот сердце... Разве можно ему объяснить, что чувства отвергнуты? Оно никогда не поймет, будет и дальше петь любимой, искать ее звучание в лицах других девушек и умирать, так и не находя отклика.
Вот как я жил эти три года – умирая.
Краем глаза я заметил, как Анита изумленно раскрыла рот. Она следовала за мной, больше с восторгом не рассматривая ночную красоту, а слушая теплые слова. Я нежно сжал ее ладошку, чувствуя твердость золотого кольца на пальце.
До сих пор. Помолвочное кольцо брата. В груди что-то лопнуло. Я физически почувствовал звон, с которым хрупкая вещь упала и разбилась. Голова закружилась.
— Такие девушки, как ты редкость, — через силу просипел я, доходя к берегу озера. — Искренние, добрые, талантливые. Ты продаешь картины, жертвуя все, до единого цента, гонорары на благотворительность. Ты посещаешь больницы и даришь иллюстрированные тобой же сказки детям. За все годы жизни в поместье ты ни разу не послала мою мать к черту, хотя она этого заслуживает. Ты не снесла челюсть Дезмонду, когда он, — я заскрипел зубами, — бросил тебя практически у алтаря. Ты приняла Терезу, ты...
— Юджин, — как-то отрешенно попыталась прервать Ани.
Но я не собирался больше молчать. Ни дня, ни минуты, ни секунды. Стоило обрести голос, он окреп, сейчас пронзая тишину леса. Подведя Ани к самому краю воды, я указал на белую кувшинку, что плавала на поверхности воды. Она блестела капельками росы в лунной дорожке, что тянулась к нам мостом. Лиси, все еще непонятливо, проследила за мной и ее удивительные глаза прищурились. Я вновь утонул в манящих зрачках, зашел к ней за спину и склонился к самому уху:
— Какой ты цветок? Белая нимфея. Такая же редкая и удивительная.
Анита расплылась в улыбке. Она вытянула ладонь, словно хотела к ним прикоснуться. Кувшинки хаотично кружили в самом центре озера, напоминая партию лебедей, что устроили спектакль. Ветер трепал лепестки, пытался сорвать их и преподнести нам, но не знал. Иногда хотелось просто созерцать красоту, а не портить ее. Попроси Ани, я бы прыгнул в воду и достал ей растение, но в этом она была солидарна со мной.
Мы вдвоем любили наблюдать.
— Я – болотная кувшинка? — неожиданно расхохоталась Лиси.
— Нимфея, — заиграл я бровями.
— Я росту на болоте, — девушка вывернулась ко мне лицом и слегка поскользнулась ботинками.
Я обнял ее за талию, прижимая к себе.
— Красота в глазах смотрящего? — передразнил я.
— Ты такой романтик.
Ее вид меня позабавил. Коса, из-за скачек на лошади, растрепалась. Блуза под пиджаком вновь длинным воротом прикрыла шею со шрамом. Щеки краснели, губы влажно блестели, а глаза... Они зазывали меня. Темная ее часть наслаждалась сумраком ночи, зная все грани его прекрасного. Неожиданно эта атмосфера откинула меня на три года назад. Гостиная. Музыка. Вальс. Только мы и больше никого.
Ни моего брата в ее сердце, ни постоянных отказов мне и гребанных тайн отца. Ничего. Лишь две души, что ищут свои половинки. Просто Юджин и Анита. Друзья детства и сердца с надеждой. Сжав рукой ткань ее пиджака на пояснице, я притянул к себе и наклонился.
Как долго мне ждать ее поцелуя?
Анита Хейзел
Я не понимала происходящего. Заворожено смотрела на луну в отблеске его глаз, вдыхала запах сигарет и лесной сырости. Вокруг нас танцевала какофония звуков: стрекот светлячков, уханье сов где-то вдали, ржание Оскара, недовольного тем, что его привязали, и стук сердца. Боже, как оно стучало. Прорывалось сквозь грудную клетку, играло на ребрах и разносило музыку. Я никогда такого не чувствовала. Меня подкидывало вверх и резко опускало на землю, я тонула и всплывала над водой, я летала и падала, я жила и умирала.
Вцепившись в рубашку Юджина, я привстала на носочки и подалась вперед к нему. Мужчина обвил меня руками, как самыми крепкими лианами, и его объятия наполнили решимостью. Под кожу просочилось тепло. Оно приятными иголочками закололо абсолютно везде. Пульс в ушах участился, а губы пересохли. Я сглотнула, прикрыла глаза и отдалась омуту ночи.
Во всем была виновата только она, ведь разве может быть так волшебно? Разве после падения люди встают? После отказа любят?
Горячие губы смяли мои в требовательном поцелуе. Стоило жару его рта наполнить меня, я застонала. Мужчина всегда был нежен, но сейчас ненасытен. Растерявшись, я просто открывалась для него и впустила язык в себя. Юджин творил что-то невероятное. Он касался нёба, скользил и каждым движением привязывал меня к себе все больше и больше. В животе порхали бабочки, голова пустая от мыслей, а сердце... в эйфории.
— Три года, — на мгновение оторвался О'Кеннет от меня, обхватывая лицо руками. — Анита, я мог сделать это еще три года назад. Помнишь, наш танец в гостиной?
В глазах помутнело. Я моргнула и слезы выкатились на щеки. Как же невыносимо было слушать его голос, наполненный сожалением. Смотреть в яркие, всегда веселые, но сейчас отчаянные омуты. Тлеющие угольки. Вот кем мы были. Желали гореть, но потухали, хотели костра, но получали лишь дым, вместо любви оба были слепы.
Я так запуталась. Совершенно больше не понимала себя. Что-то внутри меня помнило Дезмонда, другая часть требовала Юджина и это разрывало. Я боялась сделать неправильный шаг, вновь упасть и разбиться вдребезги. Я боялась чувствовать, ведь знала, как больно, когда тебя не принимают. Я боялась отпустить его сейчас и вновь почувствовать только пустоту.
Мне так одиноко.
— Еще. Поцелуй меня еще, Юджин. Я принимаю твой грех, покажи мне его. Сделай со мной все то, что ты хотел. Ты не Дезмонд. Я больше не вижу его в тебе, прошу, не сделай мне больно, как он... — подбородок дрожал.
Я заплакала и потянулась к нему. Юджин расплылся в улыбке, прикоснулся большим пальцем к моей щеке и зашептал:
— Никогда, Анита, — и он вновь приник ко мне.
Как же это было приятно. Горячее дыхание жгло на моих щеках мокрых от слез. Руки до боли сдавливали в тисках, а языки говорили друг другу то, что не могли мы. Голова кружилась. Я больше не различала реальность, понимая, что мы где-то далеко. В собственном уголке, украденном в темноте. Вот, чем она была прекрасна. Она одобряла каждое действие. Она дарила надежду и чувства.
Губы болели от натиска, но я не могла сделать шаг назад. Копировала его движения, сжимала на затылке волосы и стонала. Я никогда не думала, что поцелуй может быть так хорош. Он выпивал из меня все силы и наполнял собой. Я чувствовала вкус виски, кофе и его терпких сигарет. Гладкая кожа без единого волоска терлась о мою. Это трение отзывалось между ног, накатывая пульсациями. Юджин был страстным. Его руки исследовали каждый дюйм моего тела. Бедра, попа, талия, плечи.
Я таяла, понимая, что из этого леса мы оба выйдем новыми людьми.
— Что я сейчас сделал, милая Анита? — тяжело дыша, оторвался от меня Юджин.
— Ты забрал мой первый поцелуй, — я облизала его вкус. — Он всегда принадлежал тебе.
— Ты всегда принадлежала мне... — мгновение и мы вновь в плену друг друга, искрами зажигая утраченное.